Текст книги "Гранит не плавится"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)
Снова в строю
Садовский оставил меня работать в разведотделе корпуса. Это было большое доверие. Я, рядовой солдат, занимал офицерскую должность, руководил одним из участков разведки в тылу врага. Товарищи по работе в шутку так и величали меня – «неаттестованный офицер Силин». Относились они ко мне очень бережно, помогали советами. Обстановка в разведотделе была приятной и деловой.
Работа моя оказалась на редкость интересной. Из разных источников ко мне поступали донесения обо всём, что творилось у немцев. Командиры партизанских отрядов, подпольщики и специальные работники, переброшенные в тыл к немцам, информировали нас о передвижении вражеских войск, о прибытии новых частей на наш участок фронта, о грузах, перевозимых по железным дорогам, и о многом другом. Ценные сведения о враге сообщали и простые советские граждане. Бывали случаи, когда люди с риском для жизни переходили линию фронта и доставляли нам важные материалы.
Я раньше не представлял себе, что работа нашей разведки по ту сторону поставлена так хорошо. Спросил как-то Садовского: почему, имея такие надёжные источники информации, он принял моё предложение как что-то новое и послал меня к немцам во главе группы?
– Видите ли, на фронте очень важно использовать самые разнообразные формы разведки и непременно дублировать поступающие к нам сведения. Так вернее! К тому же связь часто прерывается. Ваше предложение подвернулось как раз в такой момент… Потом, как было отказать рядовому солдату в такой инициативе? – добавил он.
Среди сведений, поступающих к нам, особенно интересными и ценными были донесения разведчика под номером двадцатым – они всегда отличались обстоятельностью и точностью.
Однажды, докладывая начальнику об очередных сообщениях «двадцатого», я поинтересовался – кто этот разведчик, так хорошо информированный о делах и замыслах немцев?
– О, это замечательный человек, умный, расторопный, бесстрашный! Не раз и не два водил он немцев за нос – организовывал очень рискованные операции и ни разу не попадался. «Двадцатый» – разведчик высокого класса. Вы ещё познакомитесь с ним, – ответил Садовский…
Немцы тоже не дремали – делали, в свою очередь, всё, чтобы организовать надёжную разведку в нашем тылу. Они охотились за «языками», перебрасывали под видом перебежчиков или бежавших из лагерей агентов к нам, иногда даже целыми группами. Но, имея о нашем народе весьма поверхностные представления, они частенько проваливались. Завербованные ими люди нередко являлись к нам с повинной или быстро разоблачались нашей контрразведкой. К сожалению, предатели всё же встречались.
Как-то привели ко мне обросшего, давно не бритого человека средних лет в потрёпанной одежде. Он назвал себя Костюковым и рассказал довольно складную историю своих злоключений. Во время весеннего наступления, раненный в ногу, он попал в плен к немцам. Пленных погнали в тыл. Ему удалось бежать. Ночью добрался до деревни, и там одна колхозница приютила его, выдавая за своего брата. Но его не покидала мысль о том, чтобы перебраться к своим. Как только рана подзажила, он ушёл. Фронт был близко, вчера ночью ему удалось доползти до наших окопов. «До чего же хорошо опять очутиться среди своих!» – закончил он свой рассказ.
Костюков назвал часть, в которой служил, вспомнил фамилии командиров и точное место, где попал в плен. Говорил уверенно, приводил множество подробностей.
Проверили, – показания Костюкова подтвердились. Правда, командиры, на которых он ссылался, выбыли из части, но помполит сообщил, что у них действительно служил рядовой Костюков Сидор Корнеевич, числившийся в списках пропавших без вести.
И всё-таки я решил задержать Костюкова ещё на несколько дней и попытаться собрать о нём дополнительные сведения. В это самое время поступило очередное донесение от «двадцатого». В конце своей радиограммы он, между прочим, сообщал об агенте, переброшенном к нам немцами под видом бежавшего из плена солдата.
«Предатель этот из бывших кулаков, очень опасен, разыщите его», – сообщал «двадцатый».
Конечно, это мог быть Костюков, но мог быть и другой. Нужно было ещё раз побеседовать с ним.
– Ну, может быть, на этот раз расскажешь всю правду, – обратился я к нему, когда его привели ко мне. – Нам уже известно, кто ты и чем занимался у немцев. Скажи, что стало с тем Костюковым, фамилию которого ты присвоил?
И тут произошло то, что случается не так уж часто: нервы у него сдали.
Он рассказал, что настоящая его фамилия Макаров. Из Красной Армии он дезертировал, а когда пришли немцы, поступил к ним на службу, был полицаем. Потом его повысили – направили работать в гестапо. Солдат по фамилии Костюков действительно попал в плен раненый. Он был немного похож на Макарова, и немцы решили использовать это обстоятельство. Однако солдат держался на допросе твёрдо и никаких сведений ни о себе, ни о части, где служил, не сообщил, хотя его зверски избивали, грозили расстрелом. Тогда Макарова посадили в лагерь, в котором содержался Костюков. Выдавая себя за пленного комиссара, Макаров выудил у Костюкова всё, что было нужно. Немцы, во избежание возможных провалов, уничтожили Костюкова, а Макарова заслали к нам в тыл для шпионской работы.
Я взял подписанный Макаровым допросный лист и пошёл к капитану Мослякову, моему непосредственному начальнику, – тому самому, который снаряжал нас в тыл к немцам.
– Признался! – доложил я, протягивая капитану опросный лист. – Молодец «двадцатый»! Если бы не он, то мы вряд ли сумели бы разоблачить этого негодяя.
– Ну, для «двадцатого» это мелочь! Такие сведения он собирает между делом, – ответил мой начальник. – Силён человек, ничего не скажешь! Рождён, чтобы быть разведчиком, – это его истинное призвание. Такому позавидуешь!..
Мне очень хотелось познакомиться с «двадцатым», но тут произошли события, которые заслонили собой на некоторое время для меня всё остальное.
В один прекрасный день почтальон протянул мне конверт. Первое письмо за пять с лишним лет! Я держал его трясущимися руками и боялся вскрыть. Почерк Елены, – я не забыл его. Но что в письме?..
«Дорогой, родной!
Какими словами передать наше счастье, когда товарищ из военкомата разыскал нас, передал твой адрес и просил писать. Значит, ты жив и здоров!..
Мы теперь живём в городе, – из посёлка пришлось выехать по известным тебе причинам. Я работаю в госпитале, Егор и Степан учатся в школе. Они уже совсем большие, ты не узнаешь их. У нас всё хорошо. Напишу более подробно по получении твоего письма. Береги себя, родной! Мы с нетерпением будем ждать твоего письма, а ещё больше – тебя.
Я так взволнована, что не знаю – о чём ещё писать? Мальчики напишут тебе сами.
Пиши почаще, хоть открыточку каждый день!
Целую тебя тысячу раз.
Твоя Елена.
Береги себя! Мы так соскучились по тебе!»
Написал длинный ответ и в течение дня то и дело доставал письмо Елены из кармана гимнастёрки. Не скрою – не раз мои слёзы капали на листок, на котором оно было написано.
Сколько им пришлось пережить, моим родным, любимым!.. Теперь я спокоен: если мне суждено погибнуть, мои сыновья будут гордиться отцом, отдавшим жизнь за Родину!..
Пошёл к Садовскому, рассказал, что получил от жены письмо, и от души поблагодарил.
– Большего счастья вы не могли дать человеку, товарищ полковник! – сказал я ему.
– Рад за вас!.. При первой возможности предоставим вам краткосрочный отпуск, чтобы вы могли навестить семью, – ответил он и тут же добавил: – Только боюсь, что это будет не так скоро… Немцы начали шевелиться на нашем участке. Попрошу вас особенно тщательно изучать и сопоставлять поступающие к нам сведения, собирать новые данные и докладывать мне обо всём в любое время дня и ночи!..
Немцы за последнее время действительно «зашевелились». В их ближайшем тылу было замечено движение танков и больших колонн автомашин. Всё как будто говорило о том, что они подтягивают новые подкрепления.
О нашем непосредственном противнике мы знали многое – знали номера дивизий, стоящих против нас, количество артиллерийских стволов, танков и самоходных орудий, знали даже фамилии высших офицеров. Во всяком случае, знали достаточно, чтобы вовремя разгадать их намерения.
Создавалось впечатление, будто немецкое командование стремится убедить нас в том, что готовится наступление. Иначе зачем было передвигать танки и автоколонны днём или с зажжёнными фарами по ночам? Зачем повторять артиллерийские налёты и разведку боем?
Захваченные нашими разведчиками «языки» в один голос заявляли, что к ним прибывают новые подкрепления и что офицеры поговаривают о предстоящем в скором времени мощном наступлении. Неужели наступление готовится так открыто, что о нём знали все солдаты? Что немцы торопятся, в этом сомнений не было. По захваченным из ставки фюрера шифрограммам и из материалов, поступающих по другим каналам, было известно, что Гитлер требует от своих генералов начать наступление до холодов. Но нельзя же готовить наступление так открыто!..
В эти дни разведчики Шумакова привели «языка» из не известной нам до сих пор дивизии. На допросе немец утверждал, что эту дивизию недавно перебросили к нам из Франции. Обстоятельства, при которых он попал в руки разведчиков, вызывали сомнения. Шумаков рассказал, что немец сидел в кустах, мог уйти незамеченным или оказать сопротивление. Но он не сделал ни того и ни другого. При появлении разведчиков бросил автомат, поднял руки и, крича «Гитлер капут!», сдался в плен… Уж не подкинули ли его к нам сами немцы?
Я спросил немецкого солдата:
– Сколько времени вы жили во Франции?
– Почти три года. Нас перебросили туда в начале сорокового года.
– Нужно полагать, за это время вы хоть немного изучили французский язык?
– Нет!
– Даже отдельных слов не запомнили?
– Нет! Это нам ни к чему. Французы должны были говорить по-немецки.
– Расскажите, в каких городах Франции вы стояли, опишите эти города, – потребовал я.
Немец назвал Канн, Ниццу и, рассказывая о них, городил такую чушь, что я окончательно утвердился в мнении, что во Франции он не был. Однако заставить признаться, что его нарочно подбросили к нам, мне так и не удалось.
В разведотделе корпуса считали, что немцы готовят прорыв именно на нашем участке. Это подтверждалось ещё и тем, что за последние дни немецкие самолёты-разведчики беспрерывно кружили над нашими позициями.
Во время очередного доклада я сказал полковнику Садовскому, что, по всей вероятности, немцы делают всё, чтобы ввести нас в заблуждение и начать наступление на другом участке. Своё мнение я постарался подкрепить фактами.
Садовский внимательно посмотрел на меня, покачал головой.
– А у меня есть все основания полагать, что вы ошибаетесь, товарищ Силин, – сказал он и протянул мне только что расшифрованную немецкую радиограмму, в которой недвусмысленно намекалось на готовившийся прорыв именно на нашем участке.
Но радиограмма не убедила меня.
– Подумайте сами, товарищ полковник, – сказал я, – зачем немцам вдруг понадобилось передавать такие важные сообщения по радио? Неужели у них нет других, более надёжных форм связи?
– Вы новичок на фронте, Силин, и не знаете, что самонадеянные немецкие генералы всегда недооценивали своих противников и за это не раз жестоко расплачивались… Между прочим, командующий франтом генерал-полковник Беккер – тоже образец самонадеянности и педантизма. Вы обратили внимание, что немецкие самолёты поднимаются в воздух всегда в определённое время, артиллерия открывает огонь ровно в восемь ноль-ноль, ни на минуту раньше и ни на минуту позже. Педантизм у них в крови, а самонадеянность стала вторым характером. Недаром они кричат о превосходстве немецкой расы над остальными народами. Впрочем, оставим это. В ваших соображениях есть определённая логика, хотя штаб корпуса держится другого мнения. На войне всё может быть, иногда даже вопреки простейшей логике! – Садовский задумался. – Если вы настаиваете на своём, я могу доложить об этом командиру корпуса.
– Я бы попросил вас об этом, – ответил я.
– В таком случае берите лист бумаги и коротко обоснуйте свои соображения. Спешите, через полчаса я буду у генерала с докладом!
Садовский аккуратно положил мою докладную записку в свою папку и отправился к генералу, а я ещё долго сидел за письменным столом и, перелистывая многочисленные сводки, донесения, показания пленных, думал: неужели я заблуждаюсь? Опытные специалисты, окончившие Академию генерального штаба, все работники разведотдела придерживались иного мнения. Я же, ничего не понимающий в военной стратегии, упорствовал. Не слишком ли это самонадеянно с моей стороны? Генерал высмеет меня, и на этом дело кончится… Но ведь я был разведчиком и привык делать выводы на основании сопоставления фактов, находить в фактах логическую последовательность. В данном случае факты говорили в мою пользу…
Было уже очень поздно. Садовский всё не возвращался. Потеряв надежду дождаться его, я пошёл спать. Рано утром мне предстояла поездка в один из полков, занимающих оборону на левом фланге.
Ютились мы с капитаном Мосляковым в узенькой комнатке. Капитан спал на топчане, а я на скамейке. Мосляков, любитель поэзии, при свете свечки читал маленькую книжечку стихов.
– Что так поздно? – спросил он, не отрываясь от книги.
Я рассказал ему о своём разговоре с Садовским.
– Вот видишь, какой человек наш полковник! Другой на его месте даже внимания не обратил бы на твои соображения, а Садовский честно доложит генералу и при этом будет ещё хвалить тебя. Между нами будь сказано, полковник в душе тоже сомневается, – немцы ведут себя слишком уж нахально! Но давай спать, утро вечера мудренее! – Капитан сладко зевнул, задул свечку и повернулся на другой бок.
Среди ночи меня разбудили. Дежурный, приоткрыв дверь, громко крикнул:
– Силина немедленно к командиру корпуса!
Я вскочил, натянул сапоги, – мы спали в одежде, – пригладил волосы и, надев пилотку, побежал к зданию бывшей школы, где разместился штаб корпуса.
Вдогонку Мосляков пожелал:
– Ни пуха ни пера!
На приём к генералу собралось человек десять офицеров. Дежурный майор велел мне подождать и пошёл докладывать.
Он тут же вернулся и предложил зайти.
Словно школьник, идущий на экзамен, я подошёл к двери, остановился, перевёл дух, одёрнул гимнастёрку, поправил ремень и вошёл.
У меня аж сердце ёкнуло, – в глубине довольно просторной комнаты, с зашторенными окнами, сидел за письменным столом моложавый генерал – точная копия Кости Волчка, когда он учился на курсах красных кавалеристов при ВЦИК. Такие же непокорные волосы цвета выгоревшей соломы, такая же смуглая кожа, тонкий нос и весёлые, озорные глаза. Если бы не седина на висках и не широкие генеральские погоны с двумя звёздочками, я, наверно, крикнул бы: «Костя, друг, ты?»
Вместо этого я доложил:
– Товарищ генерал-лейтенант, рядовой Силин по вашему приказанию прибыл!
Генерал поднялся со своего места, подошёл ко мне:
– Здравствуй, Иван Силин! Узнаёшь?
Звонкий, с детства знакомый голос Кости! Сомнения не оставалось, это он. Я не знал, как вести себя, – ведь передо мной, рядовым солдатом, стоял командир корпуса.
– Узнаю, товарищ генерал, – наконец выдавил я из себя.
– «Генерал, генерал»! – улыбаясь, передразнил Костя. – Погоны смущают тебя, что ли? – Он снял с гвоздя телогрейку и накинул на плечи. – Ещё раз – здорово, Ваня! Рад видеть тебя живым и невредимым! – Он обнял меня, мы поцеловались. – Ну вот, так-то лучше! – сказал Костя. – А теперь садись, рассказывай, что и как?
Я коротко рассказал ему о всех своих злоключениях.
– Я слышал о твоём аресте. Значит, и тебя не миновала чаша сия! – На минуту он задумался. – Об этом более подробно мы поговорим в другой раз, а сейчас нужно думать о деле!.. Неужели генерал Беккер решил перехитрить нас? Знаешь, на это похоже! – Он взял со стола мою докладную записку и ещё раз пробежал её глазами. – Ты думаешь, что того фрица, из Франции, тоже нарочно подкинули нам немцы?
– В этом я уверен! Он знает о Франции столько же, сколько я о Луне!
– Значит, так: создавая видимость наступления на нашем участке, ударить на другом… не очень-то сложная хитрость! Видно, генерал Беккер и за людей нас не считает. Ну ничего, дадим ему раза два по шее и заставим считаться с нами! Ты молодец, Ваня, – жизнь не сломила тебя, ты остался таким, каким был. Человек с мелкой душонкой не стал бы идти против мнения начальства, тем более в твоём положении. Ничего, ничего, дружище, будет всё хорошо! Приходи-ка ко мне завтра к обеду, часам к трём. Пообедаем и вместе подумаем, как быть с тобой дальше.
– К сожалению, завтра не могу – рано утром уезжаю в полк.
– Что ж, служба есть служба!.. Приходи, когда вернёшься.
Я был до крайности взволнован: мой дружок, Костя Орлов, – генерал-лейтенант и командир корпуса. Кто подума-гь мог бы!.. В прошлом чуть ли не беспризорник, он командовал большим войсковым соединением и собирался состязаться в умении воевать с немецким генерал-полковником! А я? Разве не интересную жизнь прожил? О том, что выпало на долю нашего поколения, люди будущего будут вспоминать как о чём-то прекрасном и величественном!.. Так думал я, шагая к себе в разведотдел.
Ложиться не имело смысла, – близился рассвет. Оседлал коня и поехал в полк, в котором недавно служил.
День прошёл в хлопотах. Собирая данные разведывательного характера, я ходил по траншеям, беседовал с наблюдателями, командирами частей и политработниками. Немцы вели себя спокойно, – кроме редких артиллерийских налётов, ничего не предпринимали. Не появлялись и самолёты-корректировщики. Командир полка, молодой человек, был обеспокоен. По его мнению, эта тишина ничего хорошего не предвещала…
Утром следующего дня ураганный огонь немецкой артиллерии застал меня в командном пункте полка. Мы беседовали с майором Титовым, как вдруг застонала, задрожала земля и сотни снарядов разорвались на наших передовых линиях.
Зазвонил телефон.
– Понятно, товарищ первый! – ответил командир полка и, передав трубку связисту, обратился к начальнику штаба: – Ничего не понимаю, командир дивизии приказал ответный огонь не открывать!
Мы с Титовым переглянулись.
Огонь бушевал с нарастающей силой. Всё вокруг затянулось облаками пыли. Немцы методически обрабатывали нашу оборону, то перенося огонь артиллерии в ближайшие тылы, то снова обстреливая передний край. Казалось, после такого интенсивного артналёта всё будет сметено с земли, никто не останется в живых.
Затаив дыхание, я ждал. Неужели немцы сейчас предпримут мощное наступление? Неужели я ошибся?..
Спустя полчаса огонь прекратился так же внезапно, как и начался. Командир полка приказал телефонистам связаться с батальонами и уточнить потери. К удивлению, они оказались незначительными.
В тревожном ожидании прошло минут сорок. В командном пункте все молчали.
Снова позвонил командир дивизии. Он передал, что противник предпринял наступление на соседнем участке, и приказал открыть огонь по немцам всей артиллерией, а в десять пятнадцать, при поддержке танков, самим перейти в наступление и выйти в тыл наступающей группировке немецких войск.
Заговорила наша артиллерия. Невооружённым глазом можно было видеть, как рушится немецкая оборона.
Майор Титов приказал мне вместе с людьми Шумакова проследовать за наступающими частями.
– Задача – захват штабных документов, карт. Зря не рисковать, на мелочи не размениваться, – добавил он.
Я нашёл Шумакова в глубоком блиндаже. Разведчики встретили меня как старого знакомого.
– Ребята, нашего полку прибыло! Значит, будет дело!..
Вот и танки. Их было не меньше пятидесяти. Выйдя из укрытия и стреляя на ходу, они двинулись по направлению к немецким позициям. За танками поднялась пехота.
– Пошли! – Шумаков помахал разведчикам автоматом, поправил на поясе гранаты и направился к выходу. Мы последовали за ним.
Артиллерия перенесла огонь в глубь немецких укреплений, танки утюжили пулемётные гнёзда и миномёты на переднем крае, а пехота, завязав рукопашный бой, выбивала немцев из укрытий.
Противник не выдержал нашего натиска и дрогнул. Пехотинцы, выбив ошалевших немцев из третьей линии обороны, повернули влево и начали медленно заходить в тыл наступающих частей.
Вслед за Шумаковым мы спрыгнули в траншею и только тут перевели дух.
Следить за ходом сражения нам было некогда, да и невозможно. Весь фронт пришёл в движение. Вправо от нас наступали другие полки и дивизии. В небе то и дело завязывались воздушные схватки, в которых одновременно участвовало до сотни самолётов.
Мы занимались своим делом: отыскав штабные блиндажи, собирали документы, карты, письма и распихивали всё это по трофейным портфелям.
К вечеру, когда бой стих, нас разыскал майор Титов. Передавая ему захваченные нами документы, Шумаков спросил:
– Ну как, товарищ майор?
– Здорово! – Титов сиял. – Наступающих на соседнем участке окружили. Им теперь не вырваться из наших клещей!..
Оставив в тылу окружённую группировку немцев, части нашего корпуса пошли вперёд. Сметая всё на своём пути, они прошли за десять дней более шестидесяти километров и вышли на новые рубежи.
Вернулся я в разведотдел корпуса через две недели. Здесь меня встретил полковник Садовский с приятной новостью.
– Поздравляю, Силин! Вам присвоено звание младшего лейтенанта, – сказал он, пожимая мне руку. – Кстати, вами интересовался командир корпуса. Он несколько раз звонил и спрашивал: где вы? Сходите к нему и доложитесь.
Я поблагодарил Садовского, но пойти к Косте постеснялся, – не хотелось быть навязчивым. Через несколько дней он сам позвал меня.
Костя казался утомлённым, лицо его побледнело, осунулось, под глазами легли синие тени. Нетрудно было догадаться, что он провёл много бессонных ночей.
– Здорово, Иван, наконец-то отыскался! – встретил он меня. – Побили-таки надменного Беккера, долго будет помнить. Дорого обошлась фашистам самонадеянность старого пруссака – пятнадцать тысяч пленных, ещё больше убитых и раненых. Лиха беда начало, скоро добьём его совсем, если, конечно, разгневанный фюрер не сместит своего незадачливого генерала!..
Мы пили чай и беседовали по душам. Костя был оживлён, вспоминал интересные подробности своей жизни. Он рассказал о том, как однажды, командуя ротой, отличился во время больших манёвров в степях Астрахани. Его заметил командующий и направил в Академию генерального штаба – учиться. В боях у Халхин-Гола он уже командовал полком и получил высокую правительственную награду – орден Ленина. Отечественная война застала его на Украине командиром стрелковой дивизии.
– Научились-таки воевать! – весело говорил Костя. – В тысяча девятьсот сорок первом году стоило немцам вклиниться в нашу оборону, как всё у нас разваливалось. А теперь – лезь, пожалуйста, если охота! Но шалишь, обратно не уйдёшь!.. Я мечтаю об одном: участвовать в боях за Берлин. Мы ещё рассчитаемся с фашистами сполна!
– Ты ещё не женился? – спросил я его.
– Как же! Похитил-таки из Москвы Настю с фабрики Моссельпрома. У меня дочь растёт, красавица! – Костя достал из кармана фотокарточку девочки с косичками и протянул мне. – Гляди, точная моя копия!
На прощание, держа мою руку в своей, он сказал:
– Ты не переживай, что тебе, носившему в петлицах ромб, присвоили звание всего лишь младшего лейтенанта! Не беспокойся, со временем всё станет на своё место!..
– Ну что ты, Костя! Какая разница – в каком звании защищать Родину?
– Оно-то так, но всё-таки… Ещё один совет: подай заявление о приёме тебя в кандидаты партии.
– В кандидаты?
– Да. Так нужно, понимаешь? Я дам рекомендацию.
Через неделю меня приняли в кандидаты партии. Кроме генерала Орлова, моими рекомендателями были полковник Садовский и Шумаков.
Признаться, я был немного огорчён. Вступить в партию в 1920 году на фронте гражданской войны и снова стать кандидатом не очень-то было приятно. Но, получив кандидатскую книжечку с надписью: «Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков)», я пережил необыкновенное чувство радости. Я опять был в рядах великой партии Ленина!
Костя был прав: мы действительно научились воевать. Соединения нашего ударного корпуса совместно со всей Советской Армией ломали сооружённые немцами укрепления, преодолевали большие водные преграды, шагали по колена в грязи и неустанно, зимой и летом, в любую погоду, двигались вперёд на запад. Окружали и уничтожали уже не отдельные группировки противника, а целые армии. Пленные немцы, как побитые собаки, нескончаемыми шеренгами двигались мимо нас в тыл. Наконец-то настал и наш час: фашисты поняли, почувствовали на своей шкуре, что их противник – социалистический строй.
Вот и немецкая земля! Она простиралась перед нашими глазами, пока ещё не опалённая дыханием войны. Отсюда три года назад фашистские орды хлынули к нашим рубежам, чтобы завоевать себе жизненное пространство. Ну что же!.. Постараемся дать им наглядный урок благоразумия на будущее…
К этому времени я уже был членом партии, старшим лейтенантом и занимал должность помощника начальника разведотдела корпуса. Работать с умным, знающим Садовским было одно удовольствие. Он предоставлял нам полную свободу проявления инициативы и всегда чутко прислушивался к мнению своих подчинённых.
У границ Германии началась лихорадочная работа разведки. Туго приходилось нам, разведчикам: ведь по ту сторону границы жили немцы, и там не на кого было нам опереться. Правда, немец уже был не тот – битый и перебитый, но всё же он защищал свою землю, свой дом. Все наши попытки перебросить в тыл к немцам людей проваливались одна за другой. Единственным источником информации оставались пленные и «языки», – их было много, но они путались, давали противоречивые сведения.
– Попытаемся перебросить «двадцатого». Уж он-то сумеет перехитрить немцев, – сказал мне Садовский во время очередного обсуждения положения наших дел.
– Разве он здесь? – Я был удивлён, за последнее время о «двадцатом» ничего не было слышно.
– Завтра явится, – ответил Садовский. – Вы с ним разработайте подробный план операции. Предусмотрите всё, даже мелочи. «Двадцатый» немного бесшабашный и думает, что такому, как он, всё нипочём! Не давайте ему зарываться. Будет очень обидно, если с ним что-нибудь стрясётся именно сейчас, накануне нашей победы.
Я с нетерпением ждал появления завоевавшего себе почти легендарную славу разведчика. Придумывал разные варианты переброски его в тыл к немцам.
И вот утром ко мне в блиндаж вошёл человек высокого роста, плотный, в кожаном пальто.
– Я «двадцатый»… – начал было он, осёкся на полуслове и уставился на меня своими чёрными живыми глазами. – Мне кажется, мы с вами встречались, товарищ старший лейтенант! – сказал он с еле уловимым мягким акцентом.
Передо мной стоял мой давнишний знакомый – перебежчик Микаэл Каспарян. Я сразу узнал его. Он пополнел, возмужал, в густых волосах появилась седина, но черты лица почти не изменились.
Я встал и сделал шаг ему навстречу.
– Помните штормовую ночь? В эту ночь один бесстрашный юноша в маленькой лодке причалил к советским берегам…
– Маленькая комната погранпоста с низким потолком… В углу топится железная печка, и молодой чекист, говорящий по-французски, снимает допрос с перебежчика! – в тон мне продолжил Каспарян. – Здравствуйте, дорогой! Наконец-то я встретился с вами, и где! Недаром говорят, что мир тесен. За эти годы я часто думал о вас. Вы ведь были первым человеком нового, незнакомого тогда мне мира, протянувшим руку помощи. Я просто счастлив, что нашёл вас!
– Садитесь же! – Я пододвинул табуретку. – Рассказывайте, как жили в эти годы.
– Да разве всё расскажешь? И недосуг сейчас… Помните, на вокзале, когда вы провожали меня, я сказал: «Сделаю всё, что в моих силах, чтобы служить революции». И я сдержал слово! Вот доказательства… – Он распахнул кожанку, и я увидел ордена на его широкой груди.
– Что и говорить, о вас легенды слагают! Он досадливо поморщился:
– Просто я делал и делаю всё, что могу!
Мы приступили к делу. Намечали и тут же отбрасывали различные варианты его перехода через линию фронта. Во всех наших намётках был один общий порок: мы прибегали к привычным, ставшими уже стандартными методам, без учёта сложившейся обстановки. Как говорится, танцевали от печки. Между тем обстановка обязывала нас придумать что-то новое, оригинальное. Но что? Долго ломали голову и ничего толкового найти не смогли.
– Знал бы я немецкий язык так же хорошо, как французский, дело было бы в шляпе! – сказал Каспарян. – Не даётся мне этот язык, да и времени у меня не было всерьёз заниматься им.
Эти его слова дали новый толчок мыслям. Каспарян отлично знал французский язык, – надо было использовать этот козырь…
– У меня возникла одна идея, – сказал я ему.
Каспарян оживился:
– Так выкладывайте её!
– Недавно к нам в плен попал француз, он оказался корреспондентом парижской газеты, сейчас не помню какой. Что, если вы явитесь к немцам под видом корреспондента профашистской французской газеты? При ваших способностях не так-то трудно сыграть эту роль.
– Чёрт его знает, я ведь даже живого корреспондента не видел в глаза. Потом, кто знает, какие профашистские газеты издаются там, во Франции? Нужны настоящие документы, где их возьмёшь?
– Не беспокойтесь, позаботимся и о документах. Сведём вас с французом – он расскажет вам всё, что нужно.
– Действительно, идея! Проникнуть в глубокий тыл и оттуда, под видом корреспондента, жаждущего увидеть своими глазами подвиги доблестных солдат фюрера, перебраться поближе к передовым! – рассуждал вслух Каспарян. – Думаю, что удастся. Остаётся ещё один неразрешённый вопрос – связь. Не могу же я таскать с собой радиопередатчик!..
– Нет, конечно! Придётся воспользоваться передатчиками самих немцев. Вы же корреспондент и приехали на фронт, чтобы радовать французов успехами немецких войск!.. Получив разрешение передавать свои корреспонденции французскому телеграфному агентству через немецкие радиостанции, постарайтесь организовать передачи в определённое время, и, разумеется, открытыми текстами, с тем чтобы мы здесь могли их перехватить. Придумать нехитрую шифровку не так уж трудно. Разумеется, передавать таким путём многое вы не сможете, но сообщать нам о самом главном и важном, думаю, удастся!..
– Что же, план вполне приемлем. Он пригоден на короткое время – дня на два, на три, пока немецкая разведка во Франции не поймёт, в чём дело. Сведите меня с вашим французом, и давайте готовиться. Скажите, много вещей было с собой у того корреспондента?
– Небольшой саквояж с бельём и туалетными принадлежностями, несколько исписанных блокнотов и портативная пишущая машинка с французским шрифтом.
– Замечательно! – Каспарян радостно потёр руки. Садовский одобрил план и дал сутки на подготовку.
