Текст книги "Гранит не плавится"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
Я объяснил ему.
– Ясно!.. Раз ты здесь, задержись ещё на пару дней. Познакомишься с материалами, связанными с твоей новой работой, и, кстати, примешь участие в допросе этой барышни, поможешь нам разобраться.
– А там, в порту не будут возражать?
– Мы поставим их в известность.
Он позвонил старшему коменданту, дал ему распоряжение оформить арест Беллы, устроить меня в общежитие и позаботиться о питании.
– Сегодня отдохни, – сказал он мне, – придёшь утром.
Съездил на вокзал за вещами, там же написал телеграмму Челнокову о том, что задержал Беллу. Начальник транспортной Чека разрешил зашифровать её.
В общежитии собрались славные ребята. Двое взялись показать мне достопримечательности города. Сперва поднялись на гору Давида. Погода стояла солнечная, и отсюда Тифлис и Кура были как на ладони. Вечером мои новые друзья повели меня в театр, там на русском языке давали «Отелло». До этого я, кроме цирка, нигде не бывал, и спектакль произвёл на меня ошеломляющее впечатление. Ночью не мог заснуть, всё думал: как много, оказывается, на свете удивительных вещей, о которых я и понятия не имею! Сколько же нужно учиться, чтобы всё познать?..
На следующий день принялся знакомиться с материалами, имеющими отношение к предстоящей работе. Всё это мало походило на то, чем я занимался до сих пор. Мне предстояло столкнуться с особым миром – миром людей, над которыми властвовала страсть к наживе. Они не останавливались ни перед чем – ни перед обманом, подлогом, даже убийством. В папках хранились дела импортёров, занимающихся контрабандой, вывозом золота, драгоценных камней и предметов искусства; валютчиков, орудующих миллионами; международных аферистов, взломщиков, налётчиков и просто воров, стекающихся в южный порт со всех концов страны. И, наконец, белых офицеров и всех мастей контрреволюционеров, стремящихся любыми путями удрать за границу. В одиннадцать часов вечера меня вызвал Гогоберидзе.
– Садись вон там, в тени, – он показал рукой на угол кабинета, куда не доходил свет настольной лампы, – и помалкивай! Буду допрашивать твою барышню. Когда понадобится твоя помощь, скажу! – Он приказал привести арестованную.
Вошла Белла в нарядном шёлковом платье, гладко причёсанная. Она вежливо поздоровалась и села на стул спиной ко мне.
– Ваше имя, отчество, фамилию и всё прочее я знаю, – начал Гогоберидзе. – На формальности не будем тратить время, тем более что пока я ничего записывать не буду. Лучше приступим сразу к делу. Скажите, за что вас задержали?
Белла пожала плечами.
– Откуда мне знать. Задержали на улице, словно я преступница!..
– Товарищ, задержавший вас, был у нас проездом. Он оставил объяснительную записку. – Гогоберидзе достал из ящика стола мой рапорт и сделал вид, что читает его. – Тут написано, что вы являетесь членом какой-то контрреволюционной организации. Правда ли это?
– Понятия не имею! – Белла держалась непринуждённо, отвечала без тени смущения.
– Выходит, – он оклеветал вас?
– По-моему, это совершенно ясно!
– Странно, очень странно… Не может же ответственный сотрудник Чека обвинять человека в тяжёлых грехах без всяких на то оснований!
– Основания были.
– Какие?
– Видите ли, этот человек – Иван Силин, так зовут его, – некоторое время жил у нас в доме. Он пытался соблазнить мою младшую сестру. Естественно, я и мама вмешались. Вот Силин и старается отомстить. Подумайте сами: он задержал меня именно здесь. В нашем городе он не осмелился бы на это, – там многие знали его историю.
Я даже вспотел от негодования. Мне стоило большого труда сидеть и молчать.
Гогоберидзе, делая вид, что колеблется, опять заглянул в мой рапорт и спокойно сказал:
– Товарищ Силин мотивирует свой поступок тем, что вы скрылись после разгрома организации.
– Это неправда!.. Я ездила в деревню к дяде. Знаете, как трудно теперь в городе с продуктами?.. Потом приехала сюда, погостить у друзей.
– Ваши объяснения кажутся мне правдоподобными… Жаль, что не могу устроить очную ставку с Силиным. Мы отправим вас в родной город, – там разберутся во всём.
– Не отправляйте, прошу вас!
– Почему?
– Там у Силина друзья, они пойдут на всё, чтобы его обелить!.. Отпустите меня, вы же опытный человек, вы сразу поняли, что я ни в чём не виновата!
– Гм… – Гогоберидзе забарабанил пальцами по столу. – А может быть, Силин не успел уехать? – Гогоберидзе позвонил коменданту и попросил разыскать меня.
Зачем он разыгрывал всю эту комедию? Я недоумевал, злился, хотя и отдавал должное его хладнокровию и умению вести допрос.
Минуты через три явился комендант и доложил, что Силина в общежитии не оказалось, хотя вещи его там.
– Как только явится, немедленно пришлите ко мне! – приказал Гогоберидзе и отпустил коменданта. Было ясно, что они обо всём условились заранее.
– Вам повезло! Придёт Силин, и вы можете высказать ему всё, – сказал Гогоберидзе.
– Мне не хотелось бы встречаться с ним, – ответила та.
– Что-то я не понимаю вас!.. На родину ехать не желаете, встречаться с Силиным тоже. Как же в таком случае мы установим истину?
Белла молчала.
– Сколько вам лет? – неожиданно спросил Гогоберидзе.
– Двадцать три.
– Жаль мне вас!
– Не понимаю…
– Роль свою плохо играете! Образованная, воспитанная девушка, а говорите неправду… Товарищ Силин, вы всё слышали? – обратился он ко мне.
Я подошёл к столу. Увидя меня, Белла вздрогнула, побледнела.
– Да, всё слышал…
– Итак, вы продолжаете утверждать, что он вас оклеветал?
Молчание.
– Ну, а теперь расскажите нам, с кем вы здесь встречались и какие планы намечали на будущее?
– Я вам ничего не скажу!
– Вот как! То прикидывались смирной овечкой, то ничего не скажете… Ладно, на сегодня хватит, поговорим завтра. Можете идти.
Когда часовой увёл Беллу, я спросил Гогоберидзе:
– Почему вы так долго возились с ней?
– Очень просто, – чтобы обезоружить её, дать понять, что игра в прятки бесполезна. Поверь мне, завтра она заговорит по-другому!
Было очень поздно, когда я вышел от Гогоберидзе.
Тишина, безлюдные улицы. Звёзды начали бледнеть, приближался рассвет. Зашёл в парк, долго бродил по пустынным аллеям. Белла не выходила из головы. Сколько коварства, сколько лжи, – и всё для того, чтобы жить за чужой счёт! Я-то знал, что у Беллы и её друзей нет никаких идей, никаких убеждений… И почему именно на мою долю выпала неблагодарная задача копаться в этой грязи? Как было бы хорошо в тех же железнодорожных мастерских, учиться, заниматься музыкой. Музыка… сколько времени я не садился за рояль!..
Однако кому-то нужно ведь заниматься и всем этим, чтобы честным людям жилось спокойно и счастливо! Так, кажется, говорил Челноков?..
В приморском городе
Шагая под моросящим дождём по чистеньким улицам портового города, я думал: что ожидает меня на новом месте, каких встречу людей?..
Неожиданно вышел на набережную. Вот оно, море!.. Я ещё ни разу не видел его, и, глядя сейчас в туманную даль, в которой серое небо сливалось с зеленоватым морским простором, на бегущие одна за другой, пенящиеся волны, наблюдая за полётом чаек, я испытывал непередаваемое волнение.
Возле причалов стояло множество пароходов, баркасов, шаланд, а между ними сновали катера и ялики.
Протяжный гудок большого парохода под иностранным флагом вернул меня к действительности. Нужно было доложить начальству о своём прибытии.
Вошёл я в кабинет коменданта, протянул круглолицему, с бритой головой человеку свои документы, отрапортовал:
– Иван Силин явился в ваше распоряжение.
– Наконец-то! – Комендант встал из-за стола и, вразвалку подойдя ко мне, протянул большую сильную руку: – Здорово, тёзка! Меня тоже зовут Иваном! Иван Мефодьевич Яблочко. Слыхал такую фамилию? То-то, не слыхал, – единственный в своём роде! – Он был небольшого роста, кряжистый, в суконных брюках клёш, в чёрной куртке, из-под которой виднелась тельняшка, в чёрных ботинках, начищенных до блеска, на боку, на длинных ремнях, висел маузер. Яблочко хлопнул меня по плечу и предложил сесть. – Ну, рассказывай, откуда родом, в каких местах побывал, чем промышлял?
Внимательно слушая меня, он время от времени кивал головой.
– А языки? Ты по-иностранному хорошо балакаешь?
– Только по-французски.
– Кроме французов, ну, скажем, турки, итальянцы, англичане поймут тебя?
– Итальянцы ещё может быть, остальные нет.
Яблочко задумался.
– Понимаешь, нехорошо получается! Они бормочут на своём языке, а ты – дурак дураком, хлопаешь ушами и ни черта не понимаешь! Да ладно, как-нибудь… Сейчас я представлю тебя нашим хлопцам. – Он приоткрыл дверь и крикнул: – Васька, свистать всех ко мне!
В кабинет один за другим вошли человек пятнадцать молодых, загорелых парней и четыре девушки. Когда все расселись, Яблочко поднял руку, чтобы прекратить шум.
– Митинг… Тьфу ты чёрт, собрание, значит, считаю открытым, – начал он, стоя за столом. – К нам приехал новый товарищ, Иван Силин. – Жест в мою сторону. – В отличие от вас, чертей, он знает иностранные языки, – стало быть, отныне работать нам будет легче. Приказываю ввести товарища Силина в курс дела и соблюдать железную революционную дисциплину, работать так, чтобы ни один сукин сын не околпачил нас и не вывез за границу народное достояние в виде золота, бриллиантов и других ценностей, чтобы ни одна контра не ускользнула от нас! Ясно?
– Ясно, – дружным хором ответили собравшиеся.
– Завтра отплывает большой итальянский пароход. Смотрите в оба, подготовиться как следует!
Отпустив сотрудников, Яблочко повёл меня в город.
– Здесь живёт наша братва, – сказал он, останавливаясь у двухэтажного каменного дома. – Я приготовил твой кубрик, пойдём покажу.
То, что он называл кубриком, действительно походило на пароходную каюту. Узкая прямоугольная комнатка, железная кровать, две табуретки, вешалка и крошечный столик.
– Я живу тут, за стеной, – Яблочко ударил рукой по стене. – Тихо тут, спокойно, посторонних не бывает. Оставь вещи – и марш в Чека! Представлю тебя начальству.
Мы побывали с ним у председателя Чека, у двух его заместителей. Заходили к начальникам отделов. Яблочко везде держался непринуждённо, ко всем обращался на «ты», шутил, балагурил. Видно было, что здесь его любят и давно привыкли к его чудачествам. Меня же руководители Чека встречали с плохо скрываемым разочарованием. Они, как и Гогоберидзе, ожидали, наверное, встретить солидного, опытного работника, а вместо этого перед ними стоял худой девятнадцатилетний мальчишка.
Яблочко повёл меня и в финчасть, познакомил с главным бухгалтером, приговаривая, что «Сидор Яковлевич – светлая голова и самая главная фигура во всём Чека». А с начхозом у него вышла маленькая перебранка.
Зайдя к нему, он ещё с порога закричал:
– Эй ты, скупердяй! Выдай моему помощнику такую робу, чтобы все барышни заглядывались. Лучше, конечно, морскую.
– Опять ты за своё! Что, по-твоему, здесь: Чека или Управление военно-морского флота? Откуда я возьму морскую одежду? – досадливо морщась, огрызнулся тот.
– Управление не управление, а хорошую робу подавай! Иначе душу из тебя вытряхну.
– Морской волк нашёлся, не испугаешь! Нет у меня ничего.
– Открой кладовку, сам посмотрю, – не отставал Яблочко.
– Не могу.
– Почему?
– Не положено!
– Значит, мой помощник должен ходить в обносках? Пойми ты, дурья голова, не для форсу прошу, – он с иностранцами будет разговаривать на их языке, со всякими там капитанами, импортёрами и офицерами!
Последние слова Яблочко произвели впечатление, и начхоз, чертыхаясь, повёл нас в кладовую. Морской формы там действительно не оказалось, зато нашлись замечательные синие галифе, шерстяная гимнастёрка, кожаная куртка, мягкие шевровые сапоги и тонкое бельё. Завязав всё это в узелок, я расписался в получении и вслед за Яблочко вышел на улицу.
Проходя мимо ресторана под золотой, во всю длину фасада вывеской «Италия», Яблочко предложил зайти туда и пообедать. Сели за стол. Мой начальник широким жестом завсегдатая заказал два борща по-украински, натуральный бифштекс с жареной картошкой и спросил, буду ли я пить водку.
От водки я отказался. Он попросил подать бутылку красного вина и заказал себе двести граммов водки. Поймав мой недоуменный взгляд, подмигнул:
– Хочешь, угадаю твои мысли? Ты сейчас подумал: «Откуда у этого чёрта деньги на такое угощение?» Ну как, угадал?
Я невольно рассмеялся.
– Я, брат, богат, как Ротшильд! Тридцать миллионов получил. Порядок есть такой: за пойманную контрабанду Сидор Яковлевич нам проценты начисляет. Дело-то, конечно, не в деньгах, – разъяснил Яблочко, намазал на ломтик чёрного хлеба горчицу, посыпал солью и положил перед собой.
Официант принёс маленький графин водки, открыл бутылку вина и бесшумно исчез. Яблочко наполнил мой бокал вином, себе налил полную рюмку водки и, выпив и закусив хлебом с горчицей, сказал:
– Будем здоровы!
Борщ подали в металлических мисках, от него шёл пар, сверху плавал жир в палец толщиной. Я давно не ел горячего. Не дожидаясь, пока официант перельёт борщ в тарелку, я взял ложку и начал хлебать прямо из миски.
Когда мы принялись за сочный бифштекс, к нашему столику подошёл прекрасно одетый человек лет тридцати пяти, высокий, стройный, с тонкими чертами лица.
– Моё вам почтение, Иван Мефодьевич! – Он низко поклонился. – Никак не ожидал встретить вас здесь…
– А… Граф, здравствуйте! Вот зашли с помощником пообедать. Нужно же как-нибудь отметить его приезд.
Граф оценивающе оглядел меня и протянул руку.
– Яков Иосифович, – отрекомендовался он, – очень рад познакомиться с новым помощником уважаемого коменданта.
– Зря радуетесь, Граф! Он хоть и молод, но крови вам ещё попортит, – сказал Яблочко.
– Ай, зачем портить кровь, и так не сладко живётся! – ответил тот и, не дожидаясь приглашения, сел на свободный стул.
– Кому-кому, а вам грешно жаловаться на жизнь, – сказал Яблочко. – Говорят, провели удачную комбинацию с шёлковыми чулками и взяли хороший куш.
– Тоже мне куш – мешок бумажек! За них и тысячи турецких лир не дадут.
– Ладно уж, не прибедняйтесь. – Яблочко взялся за графин. – Водки налить?
– С удовольствием выпью с вами, но тут же нечего пить. Эй, человек, бутылку рома! – крикнул Граф на весь зал.
– Нет уж, спасибо! – отказался Яблочко. – Если хотите рома, то пейте за своим столиком!
– А что, вам запрещается раздавить бутылочку с хорошим человеком?
– Ничего не запрещается. Днём у меня норма – один стакан, и ни капельки больше!
– У нас в Одессе воробьи и те побольше пьют.
– Положим, флотские дали бы вашим одесситам очков сто форы, но всему своё время. Мне ещё на работу.
– Не говорите, был у нас один драгал с Молдаванки. Во детина! Плечом гружёную подводу поднимал. По утрам этот самый драгал останавливал лошадку у казёнки, брал литровку, взбалтывал – и с ходу в горло. И вы можете себе представить, чем закусывал?.. Так я вам скажу: в один присест съедал целую ставриду горячего копчения, три головки лука, фунт сала и буханку пшеничного хлеба.
– То драгал, а вот вы как?
– Было время, и я не отставал. Теперь не то…
– Стары становитесь?
– А что вы думаете? Износился, с девяти лет тружусь, – Граф вздохнул.
– Понимаю! Работёнка у вас больно пыльная была, поневоле износишься.
Яблочко допил водку. Мы закончили обед и встали. Бутылка рома так и осталась на столе нетронутой. На улице я спросил:
– Иван Мефодьевич, кто этот Граф? По виду вроде интеллигент, а язык какой-то блатной.
– Блатной и есть. Гроза морей и океанов, царь и бог «малины», по кличке Яшка Граф!.. В прошлом одесский аферист. Мелкими афёрами не занимался, поэтому уголовники и дали ему титул графа. Теперь Яшка сделался частным комиссионером, вертится около импортёров, делает деньги. Валютой промышляет, контрабандой тоже не гнушается. Ты ещё не раз столкнёшься с ним. Ловкий, подлец, – его голыми руками не возьмёшь!
– Зачем голыми руками? Его ведь можно упрятать за одну валюту, – возразил я.
– Так можно половину города посадить!.. Здесь, брат, многие промышляют этим. Наши советские деньги никто всерьёз не принимает, вся торговля идёт на турецкие лиры, американские доллары и английские фунты.
– А почему не запрещают?
– Нельзя! Тут, понимаешь, хитрая механика… Разруха, голод. Нужно восстанавливать хозяйство, людей спасать от голодной смерти, иначе конец революции… Без торговли с заграницей не обойтись: нам нужны семена, рогатый скот, мука, сахар и, конечно, мануфактура, обувь… Капиталисты хотят нас измором взять. Но запретить частным лицам торговать с нами они не могут. Вот нам и приходится терпеть всяких спекулянтов. С одной стороны, нужно действовать так, чтобы не отпугнуть их, с другой – смотреть в оба, чтобы они наши ценности не выкачивали, контрабандой не занимались. Для этого мы с тобой и поставлены. Однако на сегодня хватит. Поживёшь у нас малость – сам всё поймёшь… Лучше сходи в баню, помойся, постригись, переоденься, отдохни. – Яблочко протянул мне пачку денег. – На, бери! Вечером увидимся…
Мой новый начальник повернулся и зашагал вниз, к пристани, а я пошёл искать баню. «Меня считают образованным парнем, чуть ли не интеллигентом за то, что пишу грамотно и владею французским, – думал я. – А я не знаю и половины того, что знают вот эти, простые на вид, люди. Удивительно, откуда они берутся? Вот Челноков Модест Иванович… На первый взгляд простак, а каким оказался умницей. Рядовой матрос, грубоватый, неотёсанный, а голова золотая, всё понимает. Такого ни один Граф, ни один ловкач вокруг пальца не обведёт!»
После бани я переоделся во всё новое и посмотрел в зеркало. В кожанке я выглядел совсем как настоящий комиссар, если бы не чрезмерная моя худоба, Не торчащие скулы, обтянутые загорелой кожей…
Решив, что в такой шикарной одежде грешно сидеть дома, пошёл побродить по городу. К счастью, дождь перестал, хотя небо по-прежнему хмурилось.
Очутился на людной улице. По обеим сторонам – лавки, магазины, кофейни, закусочные. Какие-то юркие люди, прохаживаясь по тротуару, тихо, но так, чтоб было слышно, говорили: «Беру доллары, беру доллары» или: «Лиры, кому турецкие лиры?» Словом, биржа. Позже я узнал, что эта улица называлась Михайловской и была ареной деятельности валютных спекулянтов.
На углу крашеная девица с большой мушкой на щеке подмигивала мне и делала какие-то непонятные знаки. Я подошёл и спросил, в чём дело.
– Пойдём со мной, красавчик! Тут недалеко…
Я отскочил как ошпаренный. Она расхохоталась мне вдогонку и закричала на всю улицу:
– Сосунок, а ещё наган нацепил!..
На другой улице, в кофейне, за мраморными столиками сидели степенные люди в красных фесках. Некоторые играли в кости, другие неторопливо пили кофе из крошечных чашечек. Рядом, в духане, шумно кутили матросы.
Я вернулся к себе и, сняв сапоги, бросился на кровать. Всё виденное в городе встало перед глазами – спекулянты, открыто торгующие валютой, проститутки, пьянство, кутёж… Вот тебе и новая жизнь!.. Усталость дала себя знать – я задремал.
– Проснись, проснись же! – кто-то тормошил меня.
Я вскочил. Передо мной стоял Иван Мефодьевич.
– Крепко спишь!.. Надевай сапоги, пойдём в интернациональный клуб моряков.
– А пустят?
– Ещё бы! Нам, брат, везде дорога… – Он выпятил свою могучую грудь. – Куда не пустят, сами войдём! Пошли.
В клубе было шумно. В вестибюле группа иностранных матросов окружила Ивана Мефодьевича.
– Камрад Яблочко! – воскликнул один из них, хлопая его по плечу.
– Поговори с ними, Ванюша! – предложил мой начальник. – Спроси, как им у нас нравится?
Матросы оказались итальянцами, но двое хорошо говорили по-французски. Яблочко стоял рядом и сиял, слушая, как я изъясняюсь по-французски. Весь его вид говорил: «Знайте наших! Мы тоже не лыком шиты».
Пошли в ресторан. Сели за свободный столик. Яблочко заказал сыр, хлеб и две кружки пива. Играл оркестр, между столиками танцевали полупьяные матросы с девицами в коротких юбках.
– Что насупился, не нравится? – спросил Иван Мефодьевич. – Во всём мире так. Поплавает матрос по морю месяц-другой, намучается на тяжёлой работе. А как дорвётся до берега – прямо в кабак. Спустит за день-два всю получку и опять зубы на полку. Несознательный народ, другой жизни не знает! – Он задумался. – Сагитировать бы эту братву, – глядишь, поймут, что к чему, перестанут жить по-скотски!..
Допив пиво, поднялись в бильярдную. Там играли на деньги. У Яблочко загорелись глаза.
– Показал бы я им класс, да нельзя нашему брату! – прошептал он мне на ухо. Оказывается, он был заядлым бильярдистом. – Ванюша, сослужи службу, – попросил он, отведя меня в сторонку.
– С удовольствием, если только смогу!
– Нужно смочь!.. Есть тут один матрос, я его тебе покажу. Он нам сочувствует, хотя по-русски ни бум-бум. Завяжи с ним разговор, только аккуратненько. Нам очень важно узнать, что представляет собою второй помощник капитана его парохода. Понимаешь, этот молодчик в каждый приезд заводит здесь подозрительные связи. Не знаю, то ли золото и бриллианты покупает, то ли чем похуже занимается.
Минут через двадцать Яблочко показал мне худощавого матроса. Тот разглядывал репродукцию левитановской картины «Над вечным покоем».
Я подошёл к нему и спросил по-французски:
– Вам нравится картина?
– О-о, великолепная! Представляю, каким шедевром должен быть подлинник!
Знакомство состоялось. Из его слов я понял, что имею дело если не с образованным, то, во всяком случае, с начитанным человеком.
Помня совет Ивана Мефодьевича, я не говорил о политике. Мы беседовали о музыке, о литературе. Прощаясь, я попросил Марио – так звали моего нового знакомого – зайти в свободное время ко мне в комендатуру поболтать.
– Придёт, как думаешь? – поинтересовался Яблочко.
– Обязательно придёт! Он славный парень. Мы, кажется, понравились друг другу.
На следующее утро, позавтракав на скорую руку в комнате Ивана Мефодьевича, мы отправились в порт.
– Пойдём, покажу твой кабинет! – и он привёл меня в большую, хорошо обставленную комнату, окнами на море. Чего только не было в ней! Мягкая мебель под чехлами, диван, кресла, книжный шкаф и громадных размеров письменный стол из красного дерева. На столе – чернильный прибор с морским якорем. На окнах – шёлковые шторы.
– Нравится? – спросил Яблочко с самодовольной улыбкой.
– Шикарно, но зачем всё это? Такого кабинета я не видел даже у самых ответственных работников.
– Чудак! Уж конечно не для твоего удовольствия. Здесь ты будешь разговаривать с иностранцами – с капитанами пароходов, офицерами и всякими там коммерсантами. Нужно, чтобы солидно было!
– Вы тоже принимаете их, однако у вас в кабинете ничего подобного нет, – не отступал я.
– То я, а то ты, разница! Я просто комендант, а ты вроде представителя Советской власти, на их языке будешь разговаривать. Гляди, вот здесь кнопка от звонка, – Яблочко показал на чёрную кнопку на столе. – Нажмёшь – и явится Васька, наш рассыльный. Попробуй нажми.
Я нажал кнопку, и действительно – явился веснушчатый паренёк лет шестнадцати в матросской форме.
– Васька, сукин ты сын! Опять у тебя роба измята и ботинки не чищены! – закричал на него Яблочко.
– Виноват, Иван Мефодьевич, не успел! – Парень смущённо переступал с ноги на ногу.
– Не успел!.. Смотри у меня. Пойди скажи Гугуше, пусть принесёт товарищу Силину список уезжающих сегодня пассажиров. – Когда посыльный вышел, Яблочко сказал мне: – Обрати внимание на фамилии, против которых поставлены галочки.
Пришёл молодой грузин с тонкой, как у девушки, талией и, поздоровавшись, положил папку на стол.
– Ну как, Гугуша, всё в порядке? – спросил его комендант.
– Какой порядок? Нет порядка!.. Понимаешь, начальник, Петроград совсем ленивый стал – на одного подозрительного гражданина дополнительный материал не прислал.
– На того старичка?
– Да, на него! Видно, что он белый, совсем белый, – полковник или царский генерал. Говорит, был мещанин, мастерскую имел, а руки, как у женщины, мягкие, мозолей нет. Едет к брату в Канаду. Есть такая страна, далеко очень…
– Как ты думаешь поступить с ним?
– Сам не понимаю. Задержать нельзя, – документ имеет. Отпускать жалко. Может, он против Советской власти воевал.
– Ничего не поделаешь!.. Раз нет материала, придётся разрешить отъезд. – Яблочко встал. – Ну, я пошёл к себе. Пароход отходит в три часа, нужно ещё кое-что проверить. Гугуша, дай Силину имеющиеся у тебя материалы. – Он вышел.
Список отъезжающих был большой. «Дополнительных» сведений тоже немало…
Из Одессы сообщали:
«Гражданин Кац Ю. П., 1866 года рождения, владелец двухэтажного каменного дома. До революции занимался лесной торговлей, ворочал большими делами. В 1920 году у него было изъято два фунта золота в слитках, тысяча золотых рублей царской чеканки и пятьсот английских фунтов стерлингов. Есть подозрение, что припрятал драгоценные камни…»
Малограмотный комиссар писал из Воронежа:
«На ваш запрос сообщаю. Маслобойников Леонид Арсентьевич зловредная личность. Хотя его участие в вооружённой борьбе против Советской власти не установлено, всё равно – контра. Имел мясную лавку. В 1919 году сидел за спекуляцию. Жену извёл побоями, был церковным старостой и жил богато».
Из Козлова писали:
«Бывший мещанин Александр Александрович Садовников имел в Козлове фабрику по производству фруктовых вод и эксплуатировал чужой труд. Состоял в партии кадетов. Неоднократно избирался гласным городской думы. Советской власти не сочувствовал».
И всё в таком роде. Было ясно: уезжали за границу люди, имеющие все основания быть недовольными новым социальным строем. Но что могли мы сделать на основании таких «дополнительных» сведений, если все эти люди имели разрешение наркомата иностранных дел на выезд?
К двум часам дня охрана порта оцепила все проходы. Пассажиры после таможенного осмотра проходили через комендатуру. Здесь оперативные работники проверяли документы. Того или иного пассажира они изредка приглашали для дополнительного осмотра, а иногда и для личного обыска.
Я стоял в сторонке, наблюдая за всем этим. Вот подошёл старик Кац из Одессы. Молодой грузин пригласил его с женой и взрослой дочерью в комнату. Я последовал за ними и присутствовал при следующем диалоге.
Гугуша: – Гражданин Кац, вы хотите ехать к брату в Аргентину?
Кац: – Что за вопрос, конечно хочу!.. Если вы думаете, что я приехал сюда просто прогуляться, то глубоко ошибаетесь.
Гугуша: – Тогда сдайте бриллианты. Нельзя, понимаете, увозить!
Кац: – Ах боже мой, какие бриллианты? Я бедный человек. Даже деньги на дорогу прислал брат…
В разговор вступает жена Каца:
– Молодой человек, вы ошибаетесь! Мы никогда не имели бриллиантов!..
Гугуша: – Зачем такой большой неправду говорите? Вы золото тоже не имели?
Кац: – Золото? Спрашивается, откуда у меня могло быть золото?
Гугуша: – Лес торговал, много богатства имел: золото и валюта Чека забрал.
Кац: – Так это когда было! Тогда всё и забрали, ничего не оставили…
Гугуша: – Добровольно не дадите, силой заберём. Обыск будем делать.
Кац: – Пожалуйста, сделайте ваше одолжение! Почему бы нет, если у вас есть свободное время?
– Катя, – позвал Гугуша сотрудницу. – Проверь, пожалуйста, этих дам. – Когда та увела женщин, он обратился к Кацу: – Не надо так упрямиться, всё равно найдём! Покажите каблуки.
Бриллиантов Гугуша не обнаружил, хотя и перерыл все вещи и продукты. Проверил, нет ли в ботинках каблуков с тайником, а в чемоданах двойного дна.
Вернулась Катя и протянула ему горсть золотых колец, серёг и других украшений.
– Больше ничего нет, – сказала она.
– Вернуть надо! – Гугуша с досадой махнул рукой.
Когда Кац и его семейство, забрав все свои чемоданы, направились к пароходу, он, глядя ему вслед, огорчённо вздохнул:
– Такой маленький камень, что и с собаками не найдёшь!..
Пассажиры взошли на палубу; подняли трапы, посадка кончилась. Яблочко дал команду охране открыть проходы. На пристань хлынули провожающие и толпа праздношатающейся публики.
Кое-кто из них беспрепятственно протягивал уезжающим кульки с фруктами, папиросы, свёртки с едой. Нетрудно было понять, что это сводило на нет усилия оперативных работников комендатуры воспрепятствовать утечке золота и драгоценных камней…
Своими соображениями я ни с кем не поделился, считая, что мне, новичку, рано делать такие заключения.
Лоцман поднялся на капитанский мостик, пароход дал третий гудок, и буксир оттянул его в открытое море. Провожающие разошлись. Пристань опустела.
Марио пришёл ко мне вечером. Мы сидели с ним, курили и, не зажигая света, вели беседу. Он много плавал, побывал в дальних странах, ему было о чём рассказать.
Я осторожно спросил:
– Скажите, Марио, как вам нравится наша страна, революция?
– Очень нравится! Я же матрос, бедняк. Мне кажется, что революция в России и нам поможет лучше жить.
– Каким же образом?
– Очень просто! Хозяева, страшась вашего примера, будут более сговорчивыми.
– К сожалению, не все так думают, как вы… Среди иностранцев, приезжающих к нам, многие пользуются нашими временными затруднениями и обогащаются за наш счёт. Например, ваш второй помощник капитана, – вставил я как бы невзначай. – Кстати, Марио, что он из себя представляет?
– Сын очень богатых родителей. Его отец – владелец большого универсального магазина в Милане. Вы правы, синьор Эрнесто ненавидит большевиков и революцию, он не скрывает своих убеждений. Что касается другой стороны дела, то, признаюсь, мы все грешны!.. Например, я в прошлый приезд тоже провёл выгодную операцию – за дюжину шёлковых чулок и десять плиток шоколада получил золотое колечко с бриллиантом в полкарата и подарил своей девушке. Вы бы видели, как она обрадовалась!.. Разумеется, при других обстоятельствах я никогда не сумел бы сделать ей такой дорогой подарок. Ну, остальные ребята тоже промышляют кое-чем. Такова жизнь, ничего не поделаешь!
– Это пустяки. Я имел в виду обогащение в прямом смысле. Взять того же синьора Эрнесто, – не станет же он заниматься такой мелочью?
– Конечно, у него капитал! Он закупает много ходкого товара и меняет здесь. Недавно синьор Эрнесто хвастался на корабле, что почти за бесценок – за один килограмм камней для зажигалок – заполучил подлинное полотно Айвазовского.
– Вот видите, это же грабёж среди бела дня! Вожди революции говорят, что творения великих художников должны принадлежать народу, а не украшать дома богачей!
– Это правильно. Я очень люблю живопись и восторгался картинами Айвазовского, когда мы стояли в порту Феодосия. Там есть галерея его картин…
Марио посмотрел на часы и поднялся. Я спросил, не боится ли он гнева пароходного начальства за то, что пришёл ко мне.
– Правду сказать, им незачем знать об этом!.. А впрочем, мне всё равно, я давно у них на подозрении, – ответил он и на прощание подарил мне коробку английских сигарет.
Из открытого окна кабинета я видел, как он, сунув руки в карманы брюк и насвистывая весёлую песенку, исчез в темноте…
