Текст книги "Гранит не плавится"

Автор книги: Варткес Тевекелян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

Яблочко, выслушав рассказ о моей беседе с итальянским матросом, оживился.

– Интересно получается, очень интересно!.. Приезжая к нам, морячки, с одной стороны, меняют чулки на колечки с бриллиантами, а с другой стороны, заражаются нашей правдой. Ничего, придёт время, и они тоже начнут мозгами шевелить!

Так кончился первый день моей работы в порту, и, конечно, мне не приходилось жаловаться на отсутствие впечатлений.

На новом месте работа оказалась куда сложнее, чем я себе представлял, когда знакомился в Тифлисе с материалами. Ежедневно, ежечасно возникали передо мной труднейшие задачи, решение которых требовало осторожности и смекалки. На самом деле: попробуй арестуй валютчика и не напугай импортёров. Найди точную грань между разрешённой торговлей и спекуляцией, когда цены на товары устанавливаются произвольно самими торговцами. Лови контрабандиста только на месте преступления – иначе к нему не подступишься. Высадился он на берег, отвёз товар куда следует, – всё пропало: товар забрать нельзя, иначе поползут по городу слухи: «Большевикам нельзя верить, они одной рукой разрешают частную торговлю, импорт, а другой, под видом контрабанды, реквизируют у коммерсантов товар…» Староста импортёров, греческий или турецкий консул, заявит властям протест по всей форме и будет требовать возмещения убытков… Команды кораблей, начиная с капитана и кончая последним коком, занимаются незаконными операциями: выкачивают понемногу золото, бриллианты, предметы искусства. Знаешь, но сделать ничего не можешь. Если задержишь члена команды и при обыске ничего не обнаружишь, разразится скандал. По всем данным, имеешь дело с явным врагом, но он неведомо как добыл себе разрешение на выезд за границу. Дополнительные сведения о нём ещё не поступили, а разрешение и виза обусловлены определёнными сроками. Как же задержать его отъезд без представления веских документальных доказательств его враждебной деятельности? Уехал человек, а через неделю-другую получаешь сведения из Москвы, Петрограда или Тамбова, что гражданин такой-то, о ком вы запрашивали, бывший офицер, работал в белой контрразведке, что он разыскивается для привлечения к ответственности. С досады можешь кусать себе руки сколько угодно, – врага не вернёшь!.. Один неосторожный шаг – и ты нанёс вред политике, проводимой в данный момент государством, или упустил врага… Как-то зашла ко мне отметиться некая гражданка Зельдина Софья Марковна, элегантная толстушка лет сорока, зубной врач по профессии. Документы у неё были в полном порядке, она уезжала в Америку, к родному дяде.

Я попросил её зайти на следующий день – хотел ознакомиться с дополнительными материалами, если они имелись.

У Гугуши оказалась тоненькая папка с несколькими листами исписанной бумаги. Оперативный уполномоченный по борьбе с контрабандой писал из Николаева, что гражданка Зельдина С. М. покупала на золото бриллианты. С этой целью она ездила в Одессу и Крым. Дважды задерживалась, дома у неё производился обыск, но безрезультатно: бриллианты обнаружены не были. В конце своего письма уполномоченный добавлял: «Нет сомнения в том, что Зельдина С. М. заготовила большое количество драгоценных камней с целью вывоза их за границу. Просим обратить на неё особое внимание и учесть, что она весьма ловкая и упрямая особа».

Я решил сам заняться Зельдиной и за час до отплытия парохода попросил её к себе в кабинет со всеми вещами.

Вслед за носильщиком с тремя большими чемоданами вошла Софья Марковна, держа в руке саквояж. Она устало опустилась на стул, достала из сумочки серебряную пудреницу и, рассматривая себя в зеркальце, с подчёркнутым равнодушием принялась подкрашивать губы.

– Итак, вы едете в Америку к дяде? – спросил я.

– Вы это прекрасно знаете.

– Он, ваш дядя, очень богатый человек, если приглашает к себе племянницу?

– Не понимаю, какое вам до этого дело? Он ведь не в Советской России живёт!..

– Правильно, это нас не касается. Меня интересует другой вопрос: зачем вам рисковать и увозить с собой бриллианты, когда богатый дядя и так обеспечит вас?

– Ах, боже мой, опять!.. Ваши умные сотрудники в Николаеве уже раз двадцать спрашивали меня о каких-то бриллиантах. Арестовывали, в подвал сажали, на квартире обыск делали и, разумеется, ничего не нашли. Нет у меня никаких бриллиантов! Понятно это наконец вам или нет? – закричала Зельдина.

– Прежде всего не нужно повышать голоса! – осадил я её. – А говорите вы неправду. Сдайте бриллианты и спокойно уезжайте. Если их обнаружим мы, то, предупреждаю, не только задержим, но и привлечём вас к ответственности.

– Знаете что, молодой человек, вы меня не пугайте! Я давно пуганая, и вообще всё это мне надоело… Сперва найдите, потом будете угрожать.

Тратить время на разговоры с ней не было никакого смысла. Я попросил одну из наших сотрудниц тщательно проверить все вещи Зельдиной, прощупать каждый шов её платьев, произвести личный обыск и о результатах сообщить мне. Уходя, я шепнул сотруднице на ухо: «Ищите бриллианты! Они у неё есть…»

Минут через двадцать вышла расстроенная сотрудница.

– Ничего не нашла! – сказала она.

Что-то подсказывало мне, что у Зельдиной есть эти самые проклятые бриллианты. Даже в ушах звенело: «Есть, есть!..» Инстинкт или интуиция – не знаю, как это назвать, – но они часто безошибочно подсказывают то, чего не видишь глазами и не можешь пощупать руками. Так было и на этот раз. Убеждение моё подкреплялось и письмом оперуполномоченного из Николаева. Бриллианты есть, но где, как их найти? До отхода парохода оставалось не больше получаса. Нужно было на что-то решиться.

Я вошёл к себе в кабинет и, не обращая внимания на торжествующую Зельдину, решил сам всё проверить. В её вещах действительно ничего не было. Взял простыню, завесил ею угол комнаты и предложил Зельдиной зайти туда, раздеться и одежду свою передать мне.

– Раздеваться здесь, при вас? Это издевательство, вы не имеете права! Я буду жаловаться, – зашипела она.

– Можете жаловаться, а пока не теряйте времени! Иначе пароход уйдёт без вас.

Зельдина покорилась. Из-за простыни полетели то блузка, то юбка, а потом и другие предметы дамского туалета.

– Нате, проверяйте!.. Не люди, а изверги, мучители…

В одежде тоже ничего не оказалось. Я вернул ей всё, сел в кресло, закурил. «Прав Гугуша, – подумал я, – здесь и собачий нюх не поможет».

– Ну что, успокоились? – Зельдина зло, издевательски смотрела на меня, чуть не язык показала.

И вдруг… «Шляпа!» – мелькнуло в голове.

– Снимите, пожалуйста, вашу шляпу!

– Шляпу?.. Зачем она вам? – что-то дрогнуло в лице Зельдиной.

– Поторопитесь, прошу вас!

Она сняла широкополую шляпу с цветами, передала мне и уже не сводила глаз с моих рук. Бриллианты были спрятаны где-то здесь, в этом сомневаться не приходилось, однако нужно было их найти. Внешний осмотр ничего не дал, я перевернул шляпу и сорвал шёлковую подкладку. Нервы Зельдиной сдали, она вскрикнула, схватилась за голову и без сил упала на диван.

Наконец-то! Вокруг тоненькой стальной проволоки, натянутой по всей окружности шляпы, был намотан спиралью мешочек с мизинец толщиной. Я осторожно освободил мешочек от проволоки, распорол шов, и на стол посыпались блестящие камешки разной величины. Нашёл-таки! Моему восторгу не было границ. Завернув бриллианты в бумагу, побежал к Яблочко.

– Вот они, Иван Мефодьевич! Нашёл в шляпе Зельдиной. Что с ними делать?

Перебирая их пальцами и хмурясь, Яблочко задумчиво произнёс:

– Чертовщина какая-то!.. Из-за такой ерунды люди бьются насмерть… Что делать, спрашиваешь? Заактируй, а врачиху задержи.

– Как записать в акте? Величина камушков неодинаковая.

– Ты, брат, так спрашиваешь, будто матрос Иван Яблочко всю жизнь тем и занимался, что копил бриллианты! Так и запиши: столько-то штук разной величины…

По дороге в Чека, сидя рядом со мной в фаэтоне, Зельдина молчала. За короткое время она как-то поблекла, даже постарела. Вдруг повернулась ко мне и тихо, чтобы не слышал извозчик, сказала:

– В этих камнях – целое состояние. Возьмите половину себе, порвите акт, отпустите меня!..

– Задержанным разговаривать не полагается! – оборвал я её.

Когда до Чека оставалось несколько кварталов, она опять зашептала:

– Возьмите всё, только не везите в Чека! Поверьте, никто ничего не узнает…

Я не ответил.

Недалеко от серого здания Чека она сделала последнюю попытку уговорить меня:

– Отпустите, умоляю… Возьмите всё, всё… Хотите, я осчастливлю вас, – бессвязно бормотала она.

Дежурный комендант принял Зельдину, выдал мне расписку, и бухгалтер Сидор Яковлевич, рассматривая через лупу бриллианты, свистнул.

– Тут каратов семьдесят, и всё чистой воды! Богатый улов у тебя, Силин, поздравляю, – сказал он.

Шагая по набережной, я всей грудью вдыхал влажный морской воздух и радовался всему: солнцу, наполовину спрятавшемуся за горизонтом, пурпурной дорожке на широкой глади моря, редким облакам причудливой формы, окрашенным в яркие цвета, белым парусам рыбачьих лодок и лёгкому ветерку. Всё это было чистым, прекрасным – таким далёким от жалких и тёмных человеческих страстей!..

Дело с картинами

– Что ж ты молчал до сих пор? – с этими словами Яблочко вошёл в мой кабинет.

– О чём вы, Иван Мефодьевич?

– Посмотрите на него, будто ничего не знает! – Яблочко сел в кресло, развернул газету. – Газету читал?

– Не успел ещё.

– Напрасно! Скажи-ка, как тебя зовут?

– Вы же знаете!

– Нет, ты повтори.

– Иван Егорович Силин.

– Во втором горнострелковом полку воевал?

– Воевал.

– Политруком роты был?

– Ну, был.

– Значит, ты! Послушай.

Иван Мефодьевич торжественно начал читать:

– «Постановление Президиума ВЦИК.

За храбрость и отвагу, проявленные в борьбе с врагами революции, наградить боевым орденом Красного Знамени командиров и красноармейцев Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

…Силина Ивана Егоровича – бывшего политрука роты второго горнострелкового полка…» А теперь признавайся, ты это или не ты?

– Похоже, я. – От волнения у меня пересохло во рту и пропал голос.

– Ну, брат, с тебя причитается!

– С удовольствием, Иван Мефодьевич!

– Шучу, брат, шучу!.. Поздравляю от всей души и горжусь тобой. Знай наших! Помощником у Ивана Яблочко не кто-нибудь, а боевой политработник. Молодец! На, почитай, – он протянул мне газету.

Строчки прыгали и сливались, я с трудом отыскивал в большом списке знакомые фамилии. Вот они:

…Акимова Акима Нестеровича – командира отделения,

Власова Петра Савельевича – комиссара полка,

Кузьменко Михаила Ивановича – командира роты.

И наконец – Силина Ивана Егоровича – бывшего политрука роты.

Ошибки не было!

Сидел, вспоминал дорогих мне людей. Где они теперь? Всегда подтянутый, обходительный комиссар с красивым волевым лицом; коренастый, неуклюжий, в короткой шинели Акимов, мой наставник и учитель. И, наконец, бесстрашный командир Кузьменко, положивший у моего изголовья яблоки, когда я, раненый, лежал в палатке у Шурочки…

Прочитав газету, и они вспомнят обо мне. Как обрадуется Шурочка! Образ Маро как-то поблек за последнее время в моей памяти, а вот Шурочка не выходила из головы. Как она устроилась у Челнокова, не забыла ли меня?

– Ванюша, радость радостью, а дело делом. Сегодня вечером нам нужно сходить с тобой в клуб моряков! – Голос Яблочко вернул меня к действительности.

– Хорошо, Иван Мефодьевич!

Меня поздравляли все сотрудники комендатуры – жали руку, говорили хорошие слова. Особенно радовался Гугуша. Он произнёс целую речь:

– Посмотри, пожалуйста, как хорошо написано – за храбрость и отвагу! Молодец, кацо, – такой молодой и уже герой. Воевать успел, беляков бил, орден получил. Сам Калинин подписал. А мы сидим здесь, барахло проверяем, контрабандистов ловим!..

Порывистый, не в меру горячий, Гугуша оказался отзывчивым товарищем, готовым отдать другу последнюю рубашку. Он любил пофорсить, следил за своей внешностью и одевался по тем временам прекрасно. Тёмно-синие галифе и гимнастёрка из тонкой шерсти, до блеска начищенные мягкие сапоги и кожанка составляли его обычный костюм. С особым шиком Гугуша носил каракулевую кубанку с белым верхом. Сотрудники комендатуры порта, за исключением Ивана Мефодьевича, не расстающегося с маузером, как правило, прятали оружие в заднем кармане брюк. Гугуша же носил свой пистолет так, словно хотел выставить его напоказ. Наган в изящной мягкой кобуре, прикреплённый к плетённому из кожи шнурку, всегда висел у него на боку.

Яблочко иногда ворчал на него: «Гугуша, ты бы спрятал как-нибудь свою пушку». В ответ Гугуша только пожимал плечами.

Сотрудники разошлись по своим делам, один Гугуша задержался у меня.

– Ваня, ты обязательно должен прийти к нам. Знаешь, какая моя мама – мировая женщина! Такой мамы во всей Грузии не найдёшь. Что в Грузии, – в России, даже во всём мире не найдёшь! Она будет рада видеть такого героя, как ты. А ещё… – Гугуша улыбнулся. – А ещё познакомлю тебя с моей девушкой. Очень красивая, очень!

– Спасибо, Гугуша, как-нибудь обязательно приду к вам! И с твоей девушкой познакомлюсь с удовольствием, – сказал я.

– Зачем – как-нибудь? Завтра приходи! Вино будем пить, чехомбили кушать, танцевать будем.

– Хорошо, если не помешают дела.

Я сказал так не ради красного словца. Никто из нас не мог свободно располагать собой, особенно по вечерам. Работников комендатуры часто использовали для оперативной работы. Город кишмя кишел подозрительными личностями – кроме импортёров и спекулянтов, в него нахлынули шпионы, перебежчики и любители лёгкой наживы. Да и местных меньшевиков, дашнаков, эсеров тоже хватало.

День прошёл незаметно. К вечеру погода снова испортилась. Дождь лил не переставая. О здешнем дожде ходили анекдоты. Капитан английского парохода через десять лет встретил другого капитана, только что возвратившегося из нашего города, и спросил его: «Скажите, там дождь перестал?» На что тот ответил: «Нет ещё, сэр! За весь месяц нашей стоянки не было ни одного ясного дня…»

К семи часам Яблочко зашёл за мной, и мы отправились в клуб.

В бильярдной Марио, проходя мимо, негромко сказал мне:

– Нужно поговорить. Буду ждать на улице…

Минут пять я повертелся в бильярдной и, предупредив Ивана Мефодьевича, пошёл за итальянцем.

Поджидая меня, он медленно шёл по освещённой улице. Разговаривать с ним здесь было рискованно – могли заметить; поэтому, поравнявшись с ним, я свернул в тёмный переулок. Он последовал за мной.

– Если встретится кто-нибудь из ваших, скажете, что шли к девушкам. Понятно? – сказал я. – А теперь говорите, только тихо.

– У меня для вас интересные новости, – начал Марио. – Синьор Эрнесто закупил большую партию картин известных русских художников – Саврасова, Перова, редкую икону какого-то Рублёва. По его словам, ей цены нет. Завтра он собирается переправить их на корабль.

– Каким путём?

– Точно не знаю. Но синьор Эрнесто едва ли будет прибегать к особым хитростям. Проще всего свернуть холст в трубочку и спрятать под плащом. Членов команды ведь не обыскивают!

– Может быть, вы слышали, у кого он купил эти картины?

– Нет, не слышал.

– Жаль!..

– Погодите, это не всё. Второй помощник собирается тайком увезти какого-то человека. Делает ли он это, чтобы получить большой куш, или по другим соображениям, не знаю.

Это было уже посерьёзнее контрабанды!

– Как же он проведёт чужого человека на корабль? – спросил я.

– Очень просто. Этот человек, оказывается, очень похож на нашего белобрысого кочегара. Есть у нас такой редкий экземпляр – Сандрино его зовут. Завтра синьор Эрнесто переоденет незнакомца матросом, снабдит его пропуском Сандрино и вечером проведёт на корабль. Сандрино в курсе этого плана, он сам мне рассказал.

– Спасибо, Марио! – В темноте я крепко пожал ему руку.

– Ерунда!.. Пусть будет мне вознаграждением сознание, что и я был чем-то полезен вам!.. Противно думать, что этому заносчивому субъекту удастся вас перехитрить…

Мы расстались. Марио повернул обратно, к освещённой улице, а я тёмными переулками добрался до клуба и сообщил обо всём Ивану Мефодьевичу.

– Дело серьёзное, нужно хорошенько обмозговать! – сказал он. – Выпьем по кружке пива и айда отсюда!..

В комнате Ивана Мефодьевича мы до поздней ночи обсуждали разные варианты предстоящей операции.

– Зная имя кочегара, перебежчика мы застукаем, это факт! – говорил Яблочко, затягиваясь табачным дымом. – При проверке документов задержим – и конец. Поручи Гугуше, пусть займётся. Он парень расторопный, не прозевает. Хуже обстоит дело с картинами. Этот сукин сын, Эрнесто, сам не будет таскать их, а поручит другим, и не одному. Не станешь же подвергать обыску всю команду корабля? Нет, так не годится! Нужно придумать что-то другое… А что, если затеять пьяную драку с матросами, когда они будут возвращаться на корабль?

– Драку можно затеять с двумя, ну с тремя. А остальные тем временем проскочат, – возразил я.

– И то правда!.. Лучше всего узнать продавца картин и накрыть его на месте. Но как узнать – вот в чём задача! Постой! – Яблочко хлопнул себя по лбу. – Знаешь, кто может помочь? Граф!

– Не понимаю, чего ради этот жулик станет помогать нам?

– Мы малость нажмём на него, ему и не захочется портить с нами отношения. Расскажет, если только сам не замешан в эту афёру с картинами! Граф ведь ничем не брезгует… Придётся рискнуть. Сейчас я пошлю за ним. Лучше всего поговорить с Графом здесь.

Яблочко позвал одного из наших сотрудников, живших тут же, на первом этаже, велел ему найти Яшку Графа и привести его к нам.

– Вежливенько попроси, скажи, товарищ Яблочко, мол, желает побеседовать с вами по одному неотложному делу.

– Где же его, чёрта, найдёшь в такой поздний час? – сотрудник недовольно пожал плечами.

– Где хочешь, но найди! Поищи в ресторане «Италия», в духанах. Сходи к нему домой. Ищи хоть до утра, а сюда доставь.

Сотрудник ушёл. Иван Мефодьевич, дымя папироской, ходил из угла в угол, о чём-то думал. Лицо у него было усталое, хмурое.

Я часто сравнивал его с Челноковым. Модест Иванович был прирождённый разведчик и, обладая гибким умом, работал тоньше. У Яблочко, при всей его честности и преданности делу, приёмы часто были грубыми и примитивными, да и работа у него была более сложной.

– Иди отдохни малость! А то мы набегались сегодня, – сказал мне Яблочко.

От усталости у меня гудели ноги, но спать не хотелось. Взял книгу о восстании Спартака и лёг на кровать. За последнее время я натаскал из библиотеки к себе в комнату много хороших книг, главным образом исторических. Времени у меня было мало, но всё же перед сном урывал часок-другой для чтения. Особенно понравилась мне «Саламбо» Флобера. С не меньшим удовольствием прочитал историю древнего Рима, четыре похода Юлия Цезаря, биографию Наполеона.

Была уже полночь, когда Яблочко постучал в стену.

– Садись, – сказал он, когда я вошёл. – Графа нашли, сейчас явится.

Не прошло и десяти минут, как постучали в дверь. Пришёл Граф. Он был немного навеселе, но держался уверенно.

– Наше вам, Иван Мефодьевич! – весело приветствовал он Яблочко. – А-а, ваш юный помощник тоже здесь? Здравствуйте, товарищ Силин.

– Вы уже успели узнать его фамилию, – усмехнулся Яблочко.

– Как говорят французы, положение обязывает! Граф должен всё знать.

– Садитесь. – Иван Мефодьевич показал на табуретку. – К сожалению, угощать нечем, мы здесь на холостом положении.

– Спасибо, я, кажется, наугощался сегодня! – Граф достал коробку «интеллигентных», закурил. – Интересно знать, чему я обязан таким вниманием с вашей стороны?

– Есть разговор!.. Граф, по делу с шёлковыми чулками мы вас не трогали, хотя могли. Закупая их у капитана моторной лодки Гасана-эфенди, вы отлично знали, что чулки контрабандные. А теперь, говорят, занялись картинами…

– Какими картинами? – всполошился наш гость.

– Самыми обыкновенными – живописью, предметами искусства.

– Клевета! Правда, в молодости я любил собирать картинки с голыми бабами, но потом это прошло. Живые лучше!

– Кто же у вас этим промышляет?

– Иван Мефодьевич! Зачем берёте меня на пушку? Не лучше ли говорить начистоту, мы ведь не дети…

– Пожалуйста, давайте начистоту.

– Тогда ответьте на один нескромный вопрос: для чего вам нужно знать, кто продаёт картины?

– Если я скажу, что мы с Силиным думаем собирать коллекцию картин выдающихся художников, вы же не поверите! – ответил Иван Мефодьевич в тон Графу, чем привёл того в восторг.

– Золотые слова! – расхохотался он. – Лучшего ответа не мог бы дать сам одесский раввин. А теперь насколько я понимаю в медицине, вам что-то от меня нужно.

– Угадали. Нам известно, что какие-то бессовестные люди помогают иностранцам растаскивать народное добро, продают им за бесценок картины выдающихся мастеров. Сами понимаете, этого допускать нельзя!..

– Вот подлецы! Никакого патриотизма у людей!.. – воскликнул Граф с наигранным возмущением. – Так я вам скажу, кто занимается этим, – Федотов и Шехман. Не знаете их? Владельцы комиссионного магазина на углу Михайловской и Лермонтова. Я вас спрашиваю: мало им иметь хороший профит на законной торговле? Нет, нужно ещё путаться с какими-то картинами, продавать их – и кому? – иностранцам! Тёмные люди, лозунгов не знают: «Искусство – народу». Так, кажется, Иван Мефодьевич?

– Так, – машинально ответил Яблочко. Он думал о чём-то своём.

– Вот видите, Граф не только умеет делать деньги, но и в политике разбирается! – самодовольно сказал аферист и встал. – Вообще-то, если разобраться, деньги тоже ерунда. Величайшее зло нашей жизни! Недаром поётся: «Люди гибнут за металл». Ещё как гибнут! А вот как обойтись без них, тоже никто не знает. Однако хватит болтать! Не смею вас больше задерживать, джентльмены. Желаю приятных сновидений, – добавил он и, тихонько напевая: «Люди гибнут за металл», ушёл.

– Фигура!.. Герой в своём роде, – бросил ему вслед Яблочко.

Граф действительно был фигурой, но фигурой особого рода. Иногда он казался мне типичным уголовником своими развязными манерами, своим разговором, приправленным жаргонными, блатными словечками. А то вдруг превращался в мыслящего человека. Порою в нём появлялись какие-то намёки на искренность, но они исчезали так же быстро, как появлялись.

Иван Мефодьевич встал, сладко зевнул.

– Поспать бы часика два, – сказал он.

– Ложитесь! – Я собрался уходить.

– Нет, брат, сегодня нам спать не придётся. – Он надел куртку. – Сходим в Чека. Нужно взять ордер на обыск комиссионного магазина и нагрянуть туда к открытию. И договориться нужно, чтобы не упускали из виду Федотова и Шехмана. Чего доброго, они успеют припрятать картины и оставят нас с носом.

– Думаете, этот тип может предупредить их?

– Всякое бывает!.. В нашем деле предусмотрительность не мешает. – Яблочко застегнул куртку.

На улице было тепло, хотя небо хмурилось по-прежнему и капли редкого дождя падали на мокрые камни мостовой.

Ответственный дежурный по Чека выслушал сообщение Яблочко и без лишних разговоров дал указание наблюдать за комиссионным магазином и оформить ордер на обыск. Яблочко почему-то не уходил.

– Ну, чего тебе ещё, гроза морей? – спросил дежурный.

– Видишь ли ты, есть одна загвоздка…

– Какая ещё загвоздка?

– В той лавке может быть много картин. Откуда, к чёрту, мы с Силиным поймём, какие из них ценные, какие нет? Ещё икона! По мне, все иконы одинаковы…

– Да-а… – Дежурный задумался. – Специалиста бы найти и взять с собой… Есть тут старичок, учитель рисования. Бывший эсер, на каторге был. Может, его?

– Пойдёт с нами?

– Пойти-то пойдёт, но разберётся ли, вот в чём вопрос.

– Если учитель рисования, непременно разберётся! – вставил я.

– Ладно, добуду сейчас его адрес, а вы сходите к нему.

Иван Мефодьевич посмотрел на свои огромные часы с крышкой.

– Магазины открываются в восемь, старик нам нужен в семь, ну, скажем, в полвосьмого. Удобно к нему в такую рань?

– Удобно или нет, а надо! – Дежурный вышел и скоро вернулся с адресом учителя. – Возьмите извозчика и поезжайте.

Открыл нам старичок с длинными, как у дьячка, седыми волосами. Увидев нас, он испуганно спросил:

– Вы именно ко мне, не ошибаетесь?

– Извините, пожалуйста, за беспокойство, – начал я до приторности вежливо, – нам нужна ваша помощь. Необходимо опознать картины, принадлежащие кисти известных русских мастеров – Саврасова, Перова и Рублёва. Надеюсь, вы разбираетесь в картинах?

– Разбираюсь ли я в картинах? – Старик гордо вскинул седую голову и с негодованием посмотрел на меня. – Милый мой, в Петербургской академии художеств, где я имел честь учиться, во мне видели будущего крупного мастера! К несчастью, я был оттуда изгнан за свои политические убеждения… Впрочем, это к делу не относится. Где эти картины?

– В комиссионном магазине. Если их теперь же не изъять, они могут стать добычей иностранцев и навсегда будут потеряны для нашей страны, – объяснил я.

– Нельзя, ни в коем случае нельзя этого допускать! – Старичок заторопился. – Пойдёмте.

– Вы бы хоть голову накрыли, на улице дождик, – сказал Яблочко.

Учитель надел широкополую шляпу и поехал с нами.

Успели как раз к открытию магазина. Яблочко предъявил ордер. Я запер двери чёрного хода на замок и ключи положил в карман.

– Нас интересуют картины русских художников и икона одного богомаза, по фамилии Рублёв. Покажите-ка, да поживей! – сказал Иван Мефодьевич пузатому, благообразного вида пожилому человеку, одному из владельцев магазина.

Я заметил, что при слове «богомаз» учитель страдальчески поморщился.

– Вот они, картины! – пузатый широким жестом показал на картины, висящие на стенах.

Старик мельком взглянул на них и отрицательно покачал головой.

– Ерунда! Это копии картин классиков, сделанные к тому же руками бездарных ремесленников! – возмущённо произнёс он.

Иван Мефодьевич рассвирепел.

– Издеваться вздумали над нами? – закричал он. – Давайте настоящие картины!

– Зачем сердитесь, гражданин начальник? Мы же не художники. Откуда нам понимать в картинах? Продаём, что приносят, – вмешался другой компаньон, по-видимому, Шехман.

– Не валяйте дурака, понимали же, что продаёте иностранцам! – Яблочко стукнул кулаком по стойке.

– Торговать с иностранцами не запрещается, – сказал Федотов. Компаньоны переглянулись.

– Ладно, потом разберёмся, что запрещается, что нет. Тащите сюда картины!

Шехман обратился к приказчику:

– Посмотри в кладовой, нет ли там чего…

– Товарищ Силин, идите с ним и следите, чтобы принесли всё! – приказал Яблочко, обращаясь ко мне на «вы».

В полутёмной кладовой из-под груды всякого барахла приказчик извлёк четыре полотна без рам.

– Это всё? – спросил я.

– Кажется, всё…

– Точнее!

– Есть ли у них дома что ещё – не знаю…

Наш старичок осторожно поднимал картину за картиной, ставил на прилавок и дрожащими руками стирал пыль.

– Безбожники, варвары! Смотрите, как они обращаются с драгоценными творениями человеческого духа! – бормотал он себе под нос.

Иконы Рублёва среди картин не оказалось.

– Где она? – спросил Яблочко.

– Мы икон на комиссию не принимаем, – ответил Федотов. – Можете искать сколько угодно, икон здесь нет!

Я подошёл к Ивану Мефодьевичу и передал ему слова приказчика.

– Похоже, что так! – согласился он. – Шабаш! Собирайтесь, пойдёте с нами, – обратился он к хозяевам.

Двери магазина опечатали. Иван Мефодьевич взял с собой учителя рисования и поехал с ним на квартиру к Федотову. Мне же велел идти к Шехману и подождать его там. Шехман жил недалеко, в квартире из трёх комнат. Дома у него оказались жена, дочь лет пятнадцати и прислуга.

– Что, обыск будете делать? – поинтересовался Шехман, когда мы вошли в столовую.

– Пока нет, – успокоил я его. – Прошу всех собраться здесь и никуда не выходить. – С этими словами я сел за стол.

Жена Шехмана, ещё не старая, со следами былой красоты женщина, очень волновалась. Она вставала, снова садилась и то и дело поправляла скатерть. Перед моими глазами всё время мелькали её толстые, короткие пальцы, унизанные дорогими кольцами.

– Это же кошмар! – говорила она. – Живём как на вулкане… Разве это жизнь?

Я молчал. У меня слипались глаза. Безумно хотелось спать.

Минут через сорок приехали Яблочко и Федотов. Учителя с ними не было.

– Всё в порядке! – весело сказал Иван Мефодьевич. – Нашлась и драгоценная икона, – она в фаэтоне!.. Я не подозревал, что гражданин Федотов такой богомольный. Он повесил эту икону, зажёг перед ней лампаду – всё как полагается.

– Молиться богу законом не запрещено! – спокойно проговорил Федотов.

– Что и говорить, чем дороже икона, тем быстрее молитва дойдёт до бога!.. Скажите-ка, купцы дорогие, откуда у вас эти картины?

– Люди принесли на комиссию, – ответил Шехман.

– Вы, конечно, назовёте их.

– Пожалуйста, фамилии всех клиентов записаны в книге.

– И адреса есть?

– Мы адресами не интересуемся…

– Понятно! – Яблочко усмехнулся. – Адресов владельцев картин вы не знаете, а эту икону гражданин Федотов купил для собственной надобности. Не так ли?

Ответа не последовало.

– Не хотите разговаривать – не надо! Одевайтесь. – Иван Мефодьевич направился к дверям.

Произошла тяжёлая сцена. Жена Шехмана вцепилась в мужа, закричала:

– Не пущу… Не пущу… Вы не имеете права!

Она поносила нас последними словами, сыпала на наши головы страшные проклятия.

В Чека дежурный комендант не хотел принимать Федотова и Шехмана.

– Вы объясните мне, какое обвинение собираетесь им предъявить? Торговали картинами? Ну и что же, на то они и хозяева магазина, чтобы торговать. Патент у них есть? Есть. Налог платят? Платят. Так в чём дело?

– Пойми ты, дурья голова, картины эти редкостные! Их нельзя увозить за границу, а они проданы иностранцу. Нам нужно выяснить: откуда эти картины появились здесь, кто промышляет ими? – убеждал Яблочко.

– Где у вас факты? Если Федотов и Шехман начнут отрицать, чем вы докажете? – упорствовал комендант.

Ивану Мефодьевичу пришлось подняться к заместителю председателя и просить у него санкцию на временный арест Федотова и Шехмана.

Дожидаясь Ивана Мефодьевича, я прохаживался по коридору. Навстречу мне попался секретарь партийной ячейки Нестеров, тоже, как и Яблочко, бывший матрос.

– Здорово, Силин! Хорошо, что ты здесь. Зайди, пожалуйста, на минутку ко мне.

– У тебя золото есть? – спросил он минутой позже, садясь за свой стол.

– Золото? Какое золото? – Я ничего не понимал. После бессонной ночи трещала голова, а тут такой нелепый вопрос.

– Ну, колечко там золотое, брошь и тому подобное барахло. Понимаешь, есть решение ЦК партии: всем коммунистам сдать золотые вещи в пользу голодающих, – разъяснил Нестеров.

– Так бы и сказал. А то – золото!.. Откуда у меня золото?

Вдруг я вспомнил про мамины золотые часики, которые я взял на память в день бегства из дома.

– Виноват, товарищ Нестеров!.. Есть у меня золотые часики без механизма. Память матери. Вот они! – Я достал часики из кармана и протянул на ладони Нестерову.