Текст книги "Гранит не плавится"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
– Как дважды два!
– Деньги у вас есть?
– К сожалению… в милиции вместе с портфелем отобрали и мои личные деньги. Их было около двухсот семидесяти целковых.
– Вам их вернут. А теперь подождите немного! – Я запер его в смежной с моим кабинетом комнате.
Вызвал работника лаборатории, попросил сфотографировать документы Воробьёва, снять копии с двух писем, увеличить его фотокарточку и размножить в нескольких экземплярах. Пока лаборант занимался всем этим, я вместе с бухгалтером заактировал найденные в портфеле деньги и сдал в кассу.
Начальник губернской милиции отнёсся не очень сочувственно к моему предложению: вернуть Григорьеву деньги и самого его не трогать.
– Так надо! – коротко сказал я ему и добавил: – Дайте, пожалуйста, указание, чтобы на время забыли о Шустром. Хочу сказать – до совершения им нового преступления!..
Начальник милиции потребовал письменного распоряжения, и я вынужден был послать ему такую бумагу.
Григорьев, получив конверт с документами, отправился выполнять моё поручение. Не ограничиваясь этим, я вручил начальнику пять увеличенных фотокарточек Воробьёва с приказом установить местопребывание экономиста.
Поздно ночью Григорьев пришёл ко мне домой и сообщил: Воробьёв остановился в гостинице, занимает сорок восьмую комнату на третьем этаже. Конверт был подброшен в вестибюле, его тут же нашёл портье и лично вручил Воробьёву.
Наутро эти сведения подтвердились и через наши источники. Сверх того мы узнали, что Воробьёв получил по телеграфу три тысячи рублей.
Получив документы, он, видимо, успокоился, решив, что был жертвой простого ограбления. Он встретился со своими друзьями, что дало нам возможность легко установить, кто был адресатами писем. Владимиром Юрьевичем оказался наш старый знакомый Сетеев, а Альфред Оскарович работал главным геологом угольного треста.
Запросили Москву, – оттуда нам сообщили, что Воробьёв Николай Александрович действительно работает старшим экономистом угольного отдела ВСНХ.
Теперь обо всём этом деле у меня сложилось определённое представление. В Москве действует хорошо законспирированная контрреволюционная организация, делающая ставку главным образом на специалистов. Весьма возможно, что она связана с заграницей, – на это указывают, в частности, и американские доллары, найденные в портфеле. «Александра Петровна» – не что иное, как условное название заграничного центра. Организация стремится создать надёжные группы в промышленных районах и преследует цель всячески помешать экономическому возрождению страны. Сетеев и Альфред Оскарович представители Москвы в нашем городе, а Воробьёв один из агентов. Пользуясь своим служебным положением, он выполняет функции связного.
Сомнений в том, что мы случайно нащупали нить, ведущую к разветвлённой подпольной организации врагов, не оставалось. В этом согласен был со мной и Свирский. Наша задача заключалась в том, чтобы не спешить, не допустить ошибок и не оборвать эту нить преждевременно.
Пришлось снова докладывать начальнику. На этот раз Медведев не перебивал меня и выслушал доклад с большим вниманием. На его самодовольном лице появилось даже некое подобие улыбки.
– Что ж медлишь? Выпиши ордера и арестуй всех троих! У нас-то они заговорят, выложат всё, мы их заставим, – сказал он.
Это было как раз то, чего я больше всего боялся!
– Ни в коем случае!
– Ну, тогда скажи своё мнение.
– Арестовав их, мы порвём единственную нить, которую держим в руках. Допустим, что они заговорят и выдадут ещё кое-кого, в чём я сомневаюсь. Но можно ли предположить, что они знают всех? Там, в Москве, тоже не дураки сидят и, нужно полагать, приняли меры против полного провала всей организации. Таким образом, мы задержим пешек, а главари останутся, чтобы продолжать своё подлое дело. Нет, нужно вырвать их с корнем!
– Удивительно, до чего у тебя развита фантазия! Учти, в молодости всегда так – всюду мерещится грандиозная контрреволюционная организация в мировом масштабе. Раскрою, мол, я её и прославлюсь на всю страну! Со мной, признаться, тоже так бывало, но со временем, слава богу, прошло. Почему ты не допускаешь мысли, что деньги двум инженерам прислало бывшее акционерное общество угля? Кстати, оно перебралось в Париж.
– А письма?
– Письма тоже ведь можно толковать по-разному. Возможно, что в них речь идёт о совершенно безобидных вещах, а мы думаем чёрт-те что!.. В нашей практике всякое бывало, – думаешь, держишь в руках зашифрованное письмо, а там действительно бабушка заболела. – Медведев настаивал на своём, и я не мог не признать, что в его словах была некоторая логика. Может, я действительно придумал всякие небылицы? Но факты-то говорят о другом!..
– Допустим на минуту, что вы правы. В таком случае не лучше ли проверить всё до конца и убедиться, что никакой опасности нет? – сказал я ему.
– Вот я и предлагаю: посадить Воробьёва и тех двух специалистов и проверить! – подхватил Медведев.
Во мне всё кипело. Нужно же быть таким упрямым ослом!
– Повторяю: этим мы ничего не достигнем, скорее, испортим всё дело!
Терпение у Медведева иссякло.
– Послушай, Силин, спустись ты, ради всех святых, на грешную землю и не мути воду! – резко сказал он. – Давай прекратим этот разговор. Пока что я отвечаю за свою губернию и не допущу, чтобы здесь фокусничали.
– А разве другие губернии, вся страна не наши?
– Демагогией не занимайся. – У Медведева злобно сузились глаза.
Я встал. Наступил решительный момент. Или я должен уступить ему и потом всю жизнь раскаиваться и презирать себя, или продолжать наступление без особой надежды на успех.
– Товарищ Медведев, демагогией я не занимаюсь и разговариваю с вами об очень серьёзных вещах, – проговорил я. Голос у меня дрожал. – Больше того, я решительно настаиваю на своём и прошу разрешения вести это дело по намеченному мною плану. Если вы не согласитесь со мной, я буду вынужден уехать.
– Ну и уезжай, скатертью дорога! – заорал он. Так ни до чего и не договорились. Страшно болела голова, на сердце было муторно… Чёрт возьми, бывает же такая ситуация, когда приходится плавать с завязанными руками и ногами! А может быть, я переоцениваю свои силы?
Сел и написал письмо в Москву знакомому начальнику отдела. Я и раньше писал ему, но это были обычные донесения о наших делах. На этот раз, излагая подробности моего столкновения с Медведевым, я просил совета.
Зашёл Зеликман. Он устало опустился в кресло.
– Что у вас опять произошло с Медведевым? – спросил он после непродолжительной паузы.
– Ничего особенного! Очередное несогласие в вопросе о методах и приёмах ведения дел, – ответил я, понимая, что Зеликман пришёл ко мне не случайно.
– Послушай, Силин, вот тебе мой дружеский совет: не связывайся ты с ним!.. Медведев человек мстительный и ни перед чем не остановится, чтобы насолить тебе.
– За совет спасибо. Но, к сожалению, воспользоваться им не могу и Медведева не боюсь!.. Вы что, хотите, чтобы я стал Ванькой-встанькой? Меня хотя и зовут Иваном, однако для такой роли я не гожусь. Нашему начальнику важнее всего на свете тишина и спокойствие в губернии, где он работает. А на то, что мы можем провалить дело большой государственной важности, ему наплевать! – Я внимательно смотрел на Зеликмана, чтобы понять, какое впечатление произведут на него мои слова. Он отвёл глаза.
– А что ты думаешь? Каждый руководитель обязан прежде всего заботиться о своём участке работы, иначе чепуха получится! И если хочешь знать, дела у Медведева идут не так уж плохо. Во всяком случае, больших происшествий во всей губернии не наблюдается…
– Это смотря что называть большими происшествиями! – Я вытащил из папки несколько донесений за последние дни. – А это как назвать? Вот послушайте: на металлургическом заводе отгрузили в адрес частного владельца метизного завода два вагона дефицитной мелкосортной стали. В то же время наряды на отгрузку металла этих профилей государственным предприятиям не выполняются… На шахте «Светоч» продали какому-то дельцу, по фамилии Аникеев, десять вагонов отборного антрацита марки АК, а начальник железнодорожной станции Хохлов предоставил под погрузку внеплановый порожняк. Это не первый случай, когда на шахте «Светоч» продают частным лицам уголь без наряда!.. В районе Макеевки в течение двух месяцев сотни людей работали на закладке новой шахты. Потом выяснилось, что геологи ошиблись: угля там не оказалось и шахту нужно было закладывать совсем в другом месте… На разъезде Дальняя разгрузили большое количество шахтного оборудования, купленного в Германии. Полгода оно валяется под открытым небом, ржавеет и портится. Довольно или ещё читать? – спросил я у Зеликмана. – Нас обманывают, обкрадывают, заставляют пускать на ветер народные деньги, умышленно портят импортное оборудование, а вы говорите, что больших происшествий не наблюдается!.. Сейчас не двадцатый год, и врагам не под силу выступать против нас с оружием в руках и организовывать перевороты. Но то, что они делают под сурдинку, может быть похуже открытой борьбы! Неужели это так трудно понять?
– Я своё мнение высказал, а там смотрите сами, – уклонился Зеликман от прямого разговора. Он встал, налил в стакан воды из графина и запил какой-то порошок.
– Вместо того чтобы высказывать мнение, вы лучше заняли бы определённую позицию! – сердито сказал я.
– Куда мне! – Он махнул рукой и вышел.
Разговор с Зеликманом был в какой-то мере сигналом, что борьба с Медведевым начинается не на шутку. Конечно, я тоже мог махнуть на всё рукой – подать рапорт и уехать. Не сработался с начальником – и всё тут. Однако чем ещё, кроме малодушия, можно было бы объяснить такой поступок?
Нет, не для того я стал чекистом, чтобы отступить перед первым препятствием. Борьба так борьба!
Враги не дремлют
И вот снова осень… С порывами ветра в окна бьют крупные капли дождя, будто кто-то стучит пальцем по стёклам. Настоящий потоп – вода залила все улицы. У меня в комнате тепло, тихо, только сухие дрова весело потрескивают в печи.
Сегодня суббота. Я освободился пораньше, сходил в баню и сейчас сижу, смотрю на огонь. На столе шумит самовар, – это уж постаралась тётя Валя.
Мне немного грустно, одиноко… Музыку я давно забросил, – куда там! Даже читать некогда. Если и удаётся изредка выкроить час-другой перед сном, то стараюсь читать техническую литературу – о шахтном строительстве, о добыче угля, о доменных печах. Это необходимо для моей работы. Нельзя же во всём довериться специалистам, нужно и самому хоть немного разбираться. Как жаль, что я не инженер!..
Только что прочитал два письма. В одном Гугуша пишет, что в комендатуре стало совсем тихо, идут разговоры о ликвидации её. «Нашему бывшему начальнику приходится туго, – сообщает Гугуша. – Он всё воюет со всякими примазавшимися типами, но не унывает. При встречах Яблочко часто вспоминает тебя и говорит, что хоть сегодня пошёл бы на любую чекистскую работу. По секрету: он, кажется, скоро женится, хотя всячески скрывает это от всех. Мне случайно удалось увидеть его избранницу, – она по всем статьям подходит к нашему начальнику: здоровая, краснощёкая украинка. Послушай, дорогой, неужели ты забыл своё обещание, почему до сих пор не берёшь к себе? Здесь мне дышать нечем, понимаешь?»
Так кончал Гугуша своё письмо.
С превеликим удовольствием добился бы я его перевода к нам, но Медведев не согласится. Он и так подозревает, что я подкапываюсь под него, а тут ещё приглашаю на работу «своего» человека!
Вчера Медведев вызвал меня к себе и потряс в воздухе только что полученной шифровкой. Из Москвы предписывали: «Ни в коем случае не подвергать аресту Воробьёва и остальных. Усилить наблюдение. Доносить ежедневно. К вам выезжает сотрудник центрального управления Астапов. Окажите ему содействие».
– Твоя работа? – спросил он.
– Моя! – с чистой совестью ответил я. – Хотя какая же это «работа»? Просто информировал Москву…
– Ловко работаешь, молодец!.. Ничего, ничего, мы ещё постоим за себя… Не туда замахнулся! Когда ты без штанов под стол ходил, мы революцию делали, понял? – Он был в ярости и, кажется, если бы имел малейшую возможность, посадил бы меня за. решётку.
Наши сотрудники тоже взбудоражены. Спаянного коллектива у нас нет. Одни поддерживают Медведева, стараются не заходить ко мне, а когда я их вызываю, держатся отчуждённо. Другие выжидают – чья возьмёт? Есть и такие, которые верят мне, но, к сожалению, их немного и они ведут себя осторожно. Секретарь нашей партячейки давнишний друг Медведева, от него мне помощи ждать не приходится. Один Свирский по-прежнему держится твёрдо, открыто осуждает поступки начальника, но он собирается уехать от нас. Больше всего меня возмущает Зеликман, – непонятно, как такой бесхребетный человек стал чекистом?
Всё это мешает аппарату нормально работать. Не исключена возможность, что из-за наших внутренних неурядиц мы упускаем что-то важное. Все понимают: так долго продолжаться не может, однако никто не знает, чем это кончится.
Пришло письмо от Марии. Она честно выполняет своё обещание и аккуратно отвечает на мои послания. Странная девушка, – даже в письмах она верна себе! Вот и сейчас пишет: «Мы с Ниной Георгиевной читали ваше письмо». Почему с Ниной Георгиевной?! Будто одна она не может читать мои письма!.. И дальше: «Приятно слышать, что вы здоровы и на новом месте чувствуете себя хорошо. Рады будем видеть вас, если когда-нибудь соберётесь к нам…» Опять – во множественном числе!
Нет, не везёт мне с девушками!.. Встретил Шурочку и не заметил её, а когда заметил, оценил, она ушла от меня. Маро замечательная девушка, и я женился бы на ней, если бы не обстоятельства… Мария тоже нравится мне, но попробуй найди с ней общий язык! Была бы Мария попроще, я не задумываясь поехал бы за нею. Нужно же когда-нибудь обзавестись семьёй! Мало радости жить одному…
Здесь тоже есть девушка, которая нравится мне. Зовут её Еленой. У неё густые тёмно-каштановые волосы, голубые глаза. Она дочь шахтёра, работает в горкоме комсомола. Начитанная, приветливая и простая. Мы познакомились на городском собрании актива комсомола, где я делал доклад. После собрания мы как-то случайно пошли вместе. Я проводил её до дома, – у них свой домик на окраине города.
Елена рассказала мне о себе. Отец у неё коммунист, работает на шахте забойщиком. Мать малограмотная, занимается домашним хозяйством. Семья большая: у Елены три сестры, два брата, оба шахтёры. Сёстры маленькие, учатся в школе. Она сама окончила пять классов, потом пошла работать в шахту откатчицей, была секретарём комсомольской ячейки, а недавно её перевели в горком. Думает учиться – хочет стать врачом.
Мы встречались ещё дважды. Елена пригласила меня домой, хочет познакомить с родителями.
Завтра пойду к ним. Почему не завести знакомство с хорошими людьми? К тому же интересно побеседовать с шахтёрами в домашней обстановке, узнать, что делается у них на шахте…
Налил себе чаю. На тарелке, под салфеткой, лежат бутерброды с колбасой и сыром, но есть не хочется. Колбаса и сыр надоели мне до смерти. С удовольствием поел бы чего-нибудь домашнего!..
Телефонный звонок. Дежурный по управлению просит срочно прийти.
Всегда так: выкроишь свободный вечерок, думаешь отдохнуть или почитать – обязательно что-нибудь да стрясётся! А то и среди ночи поднимут… Выходных дней у нас тоже нет. Если хочешь куда-нибудь пойти, обязан оставить адрес.
Эти правила не распространялись на одного Медведева. Он заядлый охотник и рыболов. По субботам берёт машину, нагружает её провизией, напитками и уезжает с друзьями на два дня. Пьёт он зверски, – говорят, для него пол-литра водки – что слону дробинка. Нужно отдать ему справедливость: он ни разу не появлялся на работе нетрезвым.
Быстренько одеваюсь, натягиваю сапоги, кладу в карман револьвер, беру непромокаемый плащ и выхожу на улицу. Дождь ещё не перестал, но вызывать машину нет смысла – до управления всего три квартала.
Дежурный докладывает: на металлургическом заводе серьёзная авария. В результате неисправности трубовоздуходувки шихта запеклась и домна номер три надолго вышла из строя.
Это большое несчастье. Я уже знаю, что означает запекание шихты в доменной печи. Простой на месяц, а то и больше…
Вызываю машину и отправляюсь на завод. Ночь тёмная, дорога плохая, дождь хлещет не переставая. Машина качается, как лодка в семибалльный шторм, и я невольно вспоминаю свою поездку в погранпункт, на допрос перебежчика… Ночь была такая же, но времена другие, да и дела попроще – не то что теперь!..
Наш уполномоченный уже допрашивал механика трубовоздуходувки в кабинете начальника цеха.
Долговязый парень лет двадцати трёх волнуется, часто глотает слюну. Заступая на дежурство, он всё проверил, – механизмы были в полном порядке, воздуходувка работала нормально, термометры показывали нужную температуру. Есть запись, можно проверить. Вдруг из домны поступает сигнал: нет воздуха. Кинулись к запасной машине, а она оказалась в неисправности, хотя в журнале об этом ничего не было записано. Пока бегали, искали причину, домна вышла из строя…
– Нашли причину? – спрашиваю я.
Парень качает головой.
– Нет, – отвечает он сокрушённо. – Видать, где-то трубы закупорились. А может быть… – он умолкает и испуганно смотрит на меня.
– Что – может быть? – переспрашиваю его.
– Может, ремонтники забыли чего… Или какая-то сволочь нарочно сунула…
Мастер воздуходувки подтверждает слова механика. Ничего нового он добавить не может.
Собрался весь командный состав завода во главе с директором и главным металлургом.
Я предлагаю директору немедленно проверить всю систему. Где нужно – разобрать трубы и установить причину прекращения подачи воздуха. Он соглашается со мной и даёт необходимые приказания. Отзываю в сторону нашего уполномоченного и приказываю: установить, кто работал во второй смене, записать фамилии ремонтников, слесарей и всех, кто имел отношение к воздуходувке, не исключая инженеров…
В ожидании результатов проверки мы сидели в жарко натопленном кабинете и курили. Никому не хотелось говорить.
Наконец пришёл начальник цеха и сообщил: в основном канале обнаружена целая ватная телогрейка. Она была потрёпанная, засаленная. Видать, подача воздуха не сразу прекратилась, вата постепенно набухала и закупоривала весь канал.
– Скажите, как долго могла оставаться эта телогрейка в трубе? – спросил я его.
– Трудно сказать! Во всяком случае, не более двух-трёх суток.
– Могли бы слесаря случайно или по небрежности забыть в канале эти концы?
– Нет. Такой вариант исключается.
– Почему телогрейку не выдуло? В трубах ведь сильный напор воздуха!
– Она была зажата соединительной муфтой…
– Ещё один вопрос: какую неисправность обнаружили во второй, запасной машине?
– В разных местах было отвинчены трубы…
Диверсия! Сомневаться в этом не приходилось. Нужно найти виновника или виновников, но как? Около воздуходувки в три смены работали десятки людей, – попробуй установи, кто из них сделал такую подлость!
Вместе с нашим уполномоченным я пошёл в главный административный корпус. У начальника стола найма и увольнения перебрал все карточки работающих в воздуходувном цехе. Всё напрасно, – что можно узнать из сухих, ничего не говорящих записей? Сидоркин, из деревни Н., слесарь; Мотов – разнорабочий, тоже из деревни, на заводе работает четвёртый месяц…
Вызвали начальника цеха. Он указал на двух подозрительных рабочих. Один из них, Агапов, имеет вид вполне интеллигентного человека, но почему-то работает простым слесарем. Другой, Наседкин, из бригады ремонтников, угрюмый, малоразговорчивый, держится особняком, ни с кем не общается. Приехал из деревни, – похоже, из кулаков…
Разумеется, арестовать людей только за то, что у одного интеллигентная внешность, а второй малоразговорчив и угрюм, по меньшей мере смешно. Но нужно было зацепиться хоть за что-нибудь, и я приказал уполномоченному задержать Агапова и Наседкина и доставить их в управление…
Договорившись с директором завода, что он пришлёт нам подробный акт о причинах аварии, я вернулся в город.
Начинался тусклый, сырой, скучный рассвет – такие часто бывают на юге поздней осенью.
Приехав к себе, решил хоть немного поспать. Снял сапоги, лёг на диван… Нет, не спится! Допустим, мы найдём виновников аварии и накажем их. Но как сберечь другие заводы, фабрики, шахты от подобных актов умышленного вредительства? Нельзя же прикреплять ко всем ремонтным бригадам наших сотрудников, нельзя охранять каждую машину!.. Очевидно, нужны другие, более действенные меры. Прежде всего необходимо опираться на местные партийные организации. Необходимо поднять массы, пробудить в них чувство бдительности. Мобилизовать комсомол, молодёжь, профсоюзы, – иначе нам не справиться!..
Позвонили из управления и сообщили, что привели двух задержанных на заводе людей. Пришлось идти.
Агапов действительно имел вид интеллигентного человека.
– Кто вы такой? – спросил я его довольно сурово.
– Был семинаристом, теперь научился слесарному делу, – ответил он, не задумываясь.
– Странно! Семинарист – и вдруг слесарь!
– Не попом же мне быть!
– Могли бы и подыскать себе более чистую работу.
– Делопроизводителем? Подшивать никому не нужные бумаги? Избави бог! Меня интересует механика, надеюсь со временем стать инженером.
Держался он свободно, на вопросы отвечал без запинки. Признался, что был семинаристом, хотя мог легко скрыть это.
– Об аварии на заводе слышали?
– Слышал!
– Что вы думаете по этому поводу?
– Вы, вероятно, подозреваете меня, поэтому и арестовали. Напрасно. Я хоть и сын священника, но сочувствую Советской власти. Если хотите знать, горжусь тем, что нам, русским, выпало на долю заложить основы нового общества, о чём веками мечтали лучшие умы человечества!
– Как, по-вашему, могла произойти авария?
– Какой-то мерзавец напакостил. А кто именно, не могу себе и представить… Знаете, на что это похоже? Огромный локомотив везёт по рельсам большой состав, а кто-то цепляется за последний вагон, хочет остановить поезд!.. Тупицы! Не понимают, что история имеет свои законы. Они могут что-то испортить, вывести из строя машину, даже целый завод. Но как им остановить ход истории? Напрасные потуги!
Задерживать Агапова дольше не имело смысла, и я приказал отпустить его.
Наседкин был совсем другим. Обросший, неряшливо одетый, грязный, он тупо смотрел в одну точку и молчал. Чтобы получить от него сколько-нибудь внятный ответ, приходилось затрачивать много сил.
– Ну, крестьянин… ну, приехал на заработки… Земли мало и лошадки нету… Авария? Не знаю, не слыхал… Посадите? Ну и что ж такое, какая разница, где спать? – вот, примерно, его ответы.
Скрепя сердце пришлось отправить его в камеру, хотя не было никакой уверенности, что он причастен к диверсии.
Свирский принёс новые данные по делу Воробьёва.
– Вчера, под видом вечеринки, у Сетеева собрался весь технический цвет города и кое-кто из районов. Кроме самого хозяина были Воробьёв, Альфред Оскарович, Преображенский, некий Маслов. В общем, человек десять. Список у меня. Сидели недолго – в десять часов разошлись. О чём шла у них речь, к сожалению, установить не удалось. Единственный человек, кто мог бы помочь нам в этом, – домработница. Но Сетеев отпустил её на вечер домой.
– Ещё что?
– Ничего особенного. Воробьёв, судя по всему, собирается уезжать. Вчера отметил командировочное удостоверение в тресте и заказал билет на Москву… Иван Егорович, неужели мы так и выпустим его? – спросил Свирский.
– Вы же читали распоряжение центра!
– Мало ли что!.. Я уверен, что Воробьёв увезёт с собой ответ на те письма, а мы ничего и знать не будем!..
– Не мудрите, Свирский, как любит выражаться наш начальник, – ответил я ему. – Лучше сообщите в Москву о предполагаемом отъезде Воробьёва. Узнайте, в каком вагоне он едет, и сообщите мне… В Москве без нас разберутся!..
День прошёл в хлопотах. На металлургическом заводе ничего нового не произошло. Только к вечеру вспомнил, что обещал Елене зайти сегодня к ним.
Забежал домой, побрился, переоделся в штатский костюм.
Дом нашёл без труда, хотя был там всего один раз: у меня была развита зрительная память, а с некоторых пор выработалась и профессиональная наблюдательность.
Толкнул калитку и очутился в палисаднике, полном астр и георгинов. Сады и цветники – «болезнь» шахтёров. У каждого шахтёрского дома обязательно есть хоть маленький садик и много цветов.
Пройдя под ветвистыми фруктовыми деревьями, очутился возле увитого диким виноградом крыльца. Навстречу мне вышла Елена, в простеньком ситцевом платьице, гладко причёсанная.
– Пойдёмте, пойдёмте, наши давно ждут вас!
Меня действительно ждали. Стол накрыт – на нём бутылка водки, закуска, солёные огурцы, помидоры…
Навстречу мне поднялся коренастый, с проседью человек, протянул большую жёсткую руку.
– Кузнецов Степан Владимирович! Очень приятно с вами познакомиться. А это моя хозяйка, Настасья Петровна. – Он показал на пожилую женщину в переднике. – Вот и сыновья, Владимир и Емельян.
Дюжие молодцы, похожие друг на друга, как близнецы, поздоровались со мной. Из-за занавески выглядывали три белоголовые, голубоглазые девочки.
– Садитесь, пожалуйста! – Степан Владимирович показал мне место. – Давно ждём вас, проголодались даже!
– Задержали дела…
– Понимаю, делов у вас много! Говорят, на металлургическом вредительство, – говорил хозяин, наливая в гранёные стаканы водку.
– И до вас слух дошёл? – Я с ужасом смотрел на стакан с водкой, стоящий передо мной.
– У нас беспроволочный телеграф действует! Чуть что – вся округа знает. За ваше здоровье! – Он поднял стакан, чокнулся со мной, с сыновьями и выпил до дна.
Я с трудом сделал несколько глотков.
– Что так, или нездоровится? – удивился Степан Владимирович.
– Нет, просто не пью!..
– В первый раз в жизни вижу непьющего мужчину! У нас не пьют одни больные.
– Степан, ты не насилуй человека, – вмешалась хозяйка и поставила на стол знаменитый украинский борщ – острый, жирный, душистый и необыкновенно вкусный.
За столом разговаривали мало. Сыновья пили наравне с отцом. Маленькие девочки так и не вышли к столу. Елена сидела против, меня и время от времени украдкой улыбалась мне. Её глаза как бы говорили: «Видишь, как славно у нас!..»
– Скажи, Иван Егорович, ты, верно, лучше знаешь, когда будет конец вредительству? – спросил Степан Владимирович после обеда, переходя со мной на «ты». – Инженеры опять за старое взялись – покрикивают на нашего брата, рабочих за людей не считают! – Он свернул толстую самокрутку, задымил.
– Это отчасти от нас зависит, от нашей бдительности, – ответил я и добавил: —Думается, что не все же инженеры одинаковые!
– Верно, есть среди них и порядочные. Но большинство – старорежимные. Им до революции и Советской власти дела нет!
– Что поделаешь? Своих пока нет, приходится использовать старых специалистов, без них не обойтись. Лучших надо переманить на свою сторону, с плохих глаз не спускать. Иного выхода не вижу!..
– Умная речь, – оживился он. – С плохих глаз не спускать! Вы тоже почаще прислушивайтесь к голосу рабочего класса, он не подведёт!..
Братья, сославшись на дела, поднялись и ушли. Глава семьи подмигнул мне:
– Молодые, ничего не поделаешь!..
Беседа наша затянулась допоздна. Особенно интересовали Степана Владимировича международные дела. Он сокрушался, что рабочие Англии, Франции и Германии не поднимаются по нашему примеру.
– Охота им лямку тянуть? Разве можно променять нашу власть на капиталистическую похлёбку? – спрашивал старый шахтёр. – Года два назад у нас форменный голод был, люди мёрли как мухи. Спроси тогда шахтёров: хотели бы они вернуться к старым порядкам и быть сытыми? Каждый ответил бы: нет!.. Про теперешнюю жизнь и говорить нечего. Нам бы поскорее безработицу ликвидировать, – тогда всё будет в порядке!
Когда я собрался уходить, Елена сказала, что проводит меня. Мы вышли за калитку.
– Хорошая у вас семья, Лена! – сказал я. – Мне было очень приятно провести вечер в семейной обстановке!..
– Папка у нас молодец, – ответила она, – умница, хоть и малограмотный… Владимир, старший брат, тоже хороший. Один Емельяшка иногда дурит – напьётся пьяный и такое натворит, что потом самому стыдно людям в глаза смотреть… А так добрый…
– Спасибо, Лена, дальше я один пойду! – остановился я. – Созвонимся и, если выпадет свободный вечер, сходим куда-нибудь. Хорошо?
– С удовольствием, – просто ответила она.
В понедельник, часам к одиннадцати, приехал с рыбалки Медведев и сразу вызвал меня к себе. Не то с перепоя, не то из-за неприятных событий, случившихся в его отсутствие, он был мрачнее обычного.
– Докладывай, что стряслось на заводе!..
Я рассказал все подробности, показал акт, составленный дирекцией завода, и заключение технической экспертизы.
– Задержали кого?
– По подозрению задержали двоих. Один, по фамилии Агапов, сын попа и бывший семинарист. Но его, за полным отсутствием улик, пришлось отпустить. Второй – Наседкин – держится, странно. Или валяет дурака, или на самом деле дурак. Проверяем. Думаю, что и его придётся выпустить…
– Кто же будет отвечать за вредительство?
– Виновные, когда мы их найдём!
– Когда найдём… Когда найдём! – передразнил меня Медведев. – Удивляюсь я тебе, вроде не новичок в нашем деле, а поступаешь хуже, чем новичок. Был на месте и никого из специалистов не арестовал. Задержал одного сына попа и выпустил. Теперь возишься с каким-то идиотом…
– Нельзя же хватать ни в чём не повинных людей!
– Сегодня неповинны, завтра будут повинны!.. Ясно, что это дело рук специалистов, – рабочий человек не станет сам себе вредить. Потом, подумал ли ты о нашем авторитете, что люди о нас скажут? Ожирели, мол, чекисты на казённых харчах. У них под носом вредители домны выводят из строя, а они ушами хлопают… Если хочешь знать, дело не только в нас, а в авторитете всей Советской власти! Посадим большую группу бывших людей, заведём дело, – там видно будет…
Я не верил тому, что слышал. Так просто говорить такие чудовищные вещи!
– Не думаю, что Советская власть нуждается в авторитете, построенном на обмане, – только и мог я сказать.
– Опять громкие фразы! – Медведев поморщился, как от зубной боли. – Ладно, передай мне весь материал и больше не вмешивайся в это дело. Сам разберусь.
– Могу не вмешиваться, но считаю своим долгом заявить, что не согласен с вами…
– А я твоего согласия не спрашиваю, – грубо оборвал меня Медведев.
Я ушёл от него совершенно подавленный. Арестовать невинных людей, создать дутое дело ради поддержания своего авторитета!..
Медведев не замедлил привести в исполнение свой план. По его приказу в тот же день была арестована группа специалистов завода – инженеры, мастера, во главе с главным металлургом, опытным, уважаемым в научных кругах человеком. Снова арестовали и Агапова.
