Текст книги "Гранит не плавится"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
– Нет, он парень хороший! Его можно наставить на путь истинный, и я займусь этим, – заверил я своего начальника.
– Ты прав, – продолжал Челноков развивать свои мысли. – Этот молодой, что прислал письмо, – мелкая сошка, вроде связного у них. Ты пока его не тронь… В остальном план твой одобряю. Нужно взять их всех вместе, отсортировать – одних приструнить и выпустить, а наиболее заядлых врагов изолировать… Есть тут ещё одно обстоятельство: как бы не пришлось выпустить твою эсерку!..
Я опешил.
– Ольгу Шульц?! Не может быть!
– Из центра получена директива провести соответствующую работу среди бывших меньшевиков, эсеров, анархистов, дашнаков и членов прочих политических партий. Если они осознают свои заблуждения и подпишут декларацию, оставить их в покое. Арестованных на тех же условиях выпустить.
– Неправильно это! – вырвалось у меня.
– Партия и Ленин лучше нас с тобой знают, что правильно, что нет, – сухо сказал Челноков.
В тот же день вечером я уже имел некоторые сведения об авторе анонимок: бывший гимназист, сын пекаря, зовут Жоржем, фамилия Зурабов. Родители имеют собственный дом и сад. Проживает недалеко от базара. Бильярдист и танцор. До установления Советской власти в националистской организации молодёжи формально не состоял. Узнал также, что Белла действительно исчезла из города, – кажется, уехала в деревню к дяде…
В условленный час Телёнок явился по нужному адресу и сияя подтвердил уже известные мне сведения. Он добавил:
– Всё сработано на большой! Мой форсистый парень отсчитал деньги до копеечки, от добавки отказался. Обещал подумать насчёт новой работёнки. По вечерам он пропадает в бильярдной, играет здорово – шары кладёт без промаха, сам видел. А живёт он у базара… – Телёнок сказал адрес Зурабова.
Я протянул ему десять тысяч рублей.
– Распишись и получай деньги! Пока ничего не предпринимай, нужен будешь – дам знать.
От денег он отказался наотрез, даже обиделся.
– Сказал же, не за ради денег!..
Никакие уговоры не помогли.
– Спасибо! Ты настоящий парень, только не знаю, как будешь жить дальше?
– Сам не знаю… В коммуну не пойду!
– Давай так: сперва покончим с буржуйскими сынками, потом подумаем, – может, работу настоящую подберём тебе или учиться куда устроим. Нужен буду – письмо напишешь и бросишь в ящик. Адрес такой: Чека, Силину.
– Ладно!
Телёнок не спеша направился к выходу.
В последующие дни, кроме основной работы, на меня навалилось ещё много хлопот с арестованными меньшевиками, эсерами, дашнаками. Челноков дал мне список и поручил вызвать каждого в отдельности, поговорить с ними и предложить подписать декларацию о выходе из партии. Сделавших это тут же освободить.
Разные люди прошли передо мной. Бородатые, очкастые, старые и молодые. И вели они себя тоже по-разному – одни тут же соглашались, подписывали Декларацию и, радостные, уходили домой. Другие для пущей важности просили дать им время для обдумывания и в конце концов ставили свою подпись? Были и «идейные», – они отказывались. Их было мало.
Страницы газет запестрели заявлениями и декларациями о ликвидации, самороспуске различных политических партий, о выходе из них.
Очередь дошла и до Ольги Шульц. Я попросил привести её ко мне. Шульц села без приглашения, закинула ногу на ногу, закурила.
– Не надоело сидеть? – начал я издалека.
– Ничего!.. В камере довольно уютно, в еде я не особенно прихотлива. Не будете же вы меня держать вечно – рано или поздно выпустите!
– Это как сказать. Впрочем, всё зависит от вас.
Как всегда, она говорила мне дерзости, издевалась надо мной. Памятуя о наказе Челнокова, я сдерживал себя. Наконец, решив кончить эту игру в прятки, протянул ей декларацию и сказал:
– Надеюсь, вы понимаете, что партии эсеров больше нечего делать. Она изжила себя. Власть рабочих и крестьян установилась окончательно и бесповоротно, – какой смысл вам утешать себя несбыточными надеждами? Подпишите декларацию о выходе из партии, и я вас освобожу. Очень советую вам это сделать, вы ведь остались в одиночестве: ваши руководители объявили о самороспуске партии эсеров.
Ольга Шульц смертельно побледнела. Она смотрела на меня, как бы не понимая, что от неё требуют.
– Вы… вы понимаете, что осмеливаетесь предлагать мне? – проговорила она наконец, задыхаясь. – Мальчишка, мерзавец!.. Я покажу тебе декларацию! – Она плюнула мне в лицо и, вскочив со стула, как кошка вцепилась мне в волосы.
Я схватил её за плечи и оттолкнул от себя. Падая, она задела маленький столик, на котором стоял графин с водой. Графин упал на пол, разбился вдребезги. Шульц сидела в луже воды, продолжая ругать меня.
Двери моего кабинета раскрылись. На пороге стоял Челноков. Должно быть, он услышал шум и пришёл.
– Что здесь происходит?
– Она плюнула мне в лицо, вцепилась в волосы… Я вынужден был её оттолкнуть и…
– Увести арестованную! – приказал Челноков, не дослушав меня до конца. А когда её увели, укоризненно покачал головой и перешёл на официальный тон. – Не ожидал я этого от вас, товарищ Силин!
Он повернулся и вышел. Я долго сидел за своим столом и ругал себя последними словами: какой из тебя чекист, когда не можешь справиться даже с истеричной бабой? Позор!.. Уж лучше бы Челноков обругал, а так…
Мои размышления прервал телефонный звонок. Помощник председателя просил срочно явиться к товарищу Амирджанову.
У него в кабинете я застал Челнокова. Оба они молча курили.
– Где это ты научился бить арестованных? – не глядя на меня, спросил председатель.
Я объяснил, как было дело.
– Это не меняет положения. Здесь у нас не жандармское управление, а Чрезвычайная комиссия для охраны революции и революционного порядка. Ты это понимаешь?
– Понимаю…
– Ты можешь требовать для арестованного самого сурового наказания, если, конечно, он заслужил. Даже в карцер можешь сажать, но не имеешь права и пальцем тронуть его!
Я молчал.
– Парень сообразительный, грамотный, а делаешь глупости. Что будем делать с ним? – обратился Амирджанов к Челнокову.
– На первый раз можно простить. Силин хорошо работает, старается, учтёт на будущее, – ответил мой начальник.
– Нет, оставить совсем без наказания нельзя – плохой пример для других. Учитывая неопытность товарища Силина, ограничимся арестом на трое суток. Можешь идти. Скажи старшему коменданту Бархударяну, что я тебя арестовал на трое суток. Днём работать, а ночью сидеть в камере под замком.
Ничего не ответив, я повернулся и направился к выходу.
– Постой-ка, Силин! – остановил меня Амирджанов. – Скажи, пожалуйста, чем ты занимаешься по вечерам?
– У меня свободных вечеров почти не бывает…
– А всё-таки?
– Сижу дома, иногда читаю…
– Романы?
– Да.
– Тебе обязательно нужно читать политическую литературу, Ленина читать нужно, а лучше всего записаться в кружок. Иди!
И я пошёл докладывать старшему коменданту о своём аресте.
Важное задание
Было около одиннадцати часов вечера. Устав за день от разных дел, я уже лежал в постели и при свете керосиновой лампы читал «Утраченные иллюзии» Бальзака.
Вдруг постучали в окно. Достав наган из-под подушки, встал, подошёл к двери.
– Кто там?
– Товарищ Силин, это я!.. Приказано немедленно явиться к товарищу Челнокову. – По голосу я узнал нашего связного Сашу.
– Ты приехал или пришёл?
– Фаэтон в переулке дожидается.
Быстренько оделся, разбудил тётушку Майрам, чтобы она заперла за мной дверь, и вышел. Сели в фаэтон, поехали.
Ночь была тихая. Светила луна. Где-то в садах пели соловьи, пахло влажной землёй, цветами.
В кабинете Челнокова уже сидели Левон и бывший матрос Михайлов, которого я знал мало.
– Все в сборе, можно начинать, – сказал Челноков. – Задание, которое вам предстоит выполнить, очень важное. Слушайте внимательно. Вчера ночью двое неизвестных нарушили государственную границу вот в этом пункте, – Челноков показал на карте, лежавшей перед ним на столе. – Они направились в деревню X. Один парень, местный комсомолец, видел, как двое крадучись вошли в дом зажиточного крестьянина Акберова. Парень немедленно дал знать погранотряду. Начальник отряда Киселёв оказался человеком сообразительным и нарушителей не взял. Установив за домом Акберова наблюдение, он связался с нами и сообщил о происшествии. Товарищ Амирджанов одобрил действия Киселёва и дал ему команду усилить наблюдение и, если нарушители покинут деревню X., установить, куда они направляются…
Далее Челноков сообщил нам, что только что получены новые сведения. Вечером, когда стемнело, в дом Акберова пришли трое неизвестных, в их числе одна женщина. Они пробыли там минут пятнадцать – двадцать и ушли. По-видимому, о чём-то совещались с нарушителями. Личность женщины удалось установить: это была дочь крупного виноторговца, член националистской организации молодёжи – Белла. С некоторых пор она живёт у своего дяди, недалеко от деревни X. Судя по всему, нарушители затевают что-то важное. А что именно, мы и должны выяснить.
Нам поручалось немедленно отправиться к начальнику погранотряда Киселёву, куда прибудет и наш районный уполномоченный. Челноков предложил следующий план действий: нарушителей задержать только в том случае, если они попытаются переправиться обратно; следовать за ними, куда бы они ни направились, не обнаруживая при этом своего присутствия, – пусть действуют свободно. Комсомольца, который увидел нарушителей, под каким-нибудь благовидным предлогом отослать куда-нибудь из деревни на время операции, чтобы он не проболтался…
– Старшим по группе назначается Силин, – сказал в заключение Челноков. – Райуполномоченный со своими людьми тоже поступает в его распоряжение. Действовать осторожно, незваные гости могут оказать вооружённое сопротивление. Зря голову под пули не подставлять! Информация через каждый час по телефону. Вопросы есть?
Вопросов не было.
– В таком случае действуйте! – Челноков встал. – Желаю удачи.
Мы вышли. Настроение у меня было приподнятое: наконец-то поручили настоящее дело! То, что назначили старшим по группе, тоже льстило самолюбию, – значит, доверяют мне, значит, история с трёхсуточным арестом забыта!..
В конюшне лошадей не оказалось. Фаэтона, на котором я приехал с Сашей, тоже не было. Тащиться семнадцать километров пешком не имело смысла, – мы пришли бы на место не раньше рассвета.
Позвонил из комендатуры Челнокову, объяснил положение и попросил совета.
– Достань хоть из-под земли лошадь, фаэтон, телегу, автомобиль – всё, что угодно! Но чтобы через час вы были на месте, – закричал он в трубку.
Пошли на центральную улицу – стали ждать, не появится ли какой-нибудь транспорт. Удача!.. Вдали показался яркий свет фар, а через минуту и автомобиль.
Я встал посреди дороги, поднял руку. Шофёр резко затормозил, и автомобиль со скрежетом остановился в двух шагах от меня. Пассажир, немолодой грузный человек, высунул голову в окно и недовольным голосом спросил:
– В чём дело?
– Извините, но для выполнения срочного и важного задания нам нужен ваш автомобиль! – Я показал ему мандат.
– Что, другого транспорта нет у вас?
– Если б был, не стали бы вас беспокоить.
– Безобразие! Не имеете права. Я комиссар рабоче-крестьянской инспекции и автомобиля своего вам не дам. – Он протянул мне красную книжку. – Можете удостовериться!
– Товарищ комиссар, мы не на прогулке! Если хотите, отвезём вас домой или куда вам нужно. Садитесь, ребята! – крикнул я своим товарищам.
Они проворно открыли дверцы, влезли в автомобиль.
– Это произвол, анархия! – возмущался комиссар.
– Ничего, товарищ комиссар, после разберёмся!.. Для нас интересы дела прежде всего, – сказал Михайлов. Левон молчал.
– Другого выхода у нас нет, – снова, начал я уговаривать комиссара. – Хотите, поезжайте с нами. Доставите нас на место и вернётесь обратно.
– Далеко ехать? – уже мягче спросил он.
– Всего семнадцать километров.
Вмешался шофёр.
– У меня бензина не хватит, – сказал он.
Я ему не поверил.
– Повезёте, на сколько хватит!
– А потом под луной загорать?
– Прекратите разговоры! – строго сказал я шофёру. – Ну, как вы решили, товарищ комиссар?
Он ворча, что не оставит так это дело, вылез из машины. Я сел рядом с шофёром и сказал ему, куда ехать.
Левон нагнулся ко мне, зашептал на ухо:
– Ваня, он и вправду комиссар и старый большевик! Я знаю его… Теперь неприятностей не оберёшься!
– Ничего, – если он старый большевик, то поймёт!
Доехали до погранотряда в час ночи. Киселёв с папироской в зубах сидел у полевого телефона.
– Пока ничего нового, – сказал он.
Минут через двадцать пришёл райуполномоченный, молодой, цветущий здоровяк, с двумя своими сотрудниками. Время тянулось медленно. Все немного нервничали, никому не хотелось разговаривать.
– Друзья, может, поспите? В казарме есть свободные койки. В случае чего разбудим, – предложил Киселёв.
Никто не двинулся с места.
В два часа с минутами позвонил телефон. Киселёв несколько раз покрутил ручку, поднял трубку. Мы напряжённо следили за выражением его лица…
– …Непонятно, что именно?.. Я спрашиваю, какая возня? Если попытаются перейти к нам, препятствий не чините! Продолжайте наблюдение, скоро буду сам…
– Что случилось? – в один голос спросили сразу несколько человек.
– Докладывает командир отделения из пункта пять. На той стороне Аракса наблюдается какая-то возня. Видимо, персы что-то затевают.
– Персы? – удивился Михайлов.
– Вернее, не сами персы, а орудующие там англичане, – уточнил Киселёв. – Предлагаю пойти на место.
Я позвонил к себе, чтобы передать информацию. К телефону подошёл Челноков.
– Правильно, – сказал он, выслушав меня. – К нам – пожалуйста, сколько угодно, милости просим! Обратно – никого. Сопротивляться будут – откройте огонь, расстреливайте на месте, но чтобы никто не ушёл!..
В командном пункте погранотряда оставили Михайлова для связи. Чтобы не привлекать внимания, разбились на две группы и направились к границе.
На каменистом берегу тихого Аракса пограничники соорудили хорошо замаскированные наблюдательные пункты. Обзор был великолепный – противоположный берег как на ладони.
Тишина, покой. Только изредка кричала какая-то ночная птица да ветер с лёгким шелестом раскачивал камыши в низине.
Ждать пришлось недолго.
– Кажется, начинается, – сказал стоявший рядом со мной Киселёв. – Вот бандиты!.. Орудуют, как у себя дома… Смотрите, спускают лодку, – он протянул мне полевой бинокль.
На том берегу двое возились около спущенной на воду лодки. Я хорошо видел, как они положили в лодку четыре ящика и отчалили.
– Сейчас главное – не обнаружить себя, не спугнуть их, – прошептал начальник погранотряда.
Признаюсь, у меня сильнее обычного билось сердце. Надо же – в такую светлую ночь так нахально орудовать у чужой границы!.. Лодка бесшумно скользила по серебристой ленте реки. Вот она причалила к нашему берегу. Сидевшие в ней выпрыгнули, привязали лодку. Вытащив ящики, спрятали их в зарослях камыша и отправились обратно.
– Они же уйдут! – заволновался я.
– Не беспокойтесь – ещё приедут! – Киселёв был совершенно спокоен.
– Контрабанда?
– Вряд ли, скорей оружие…
Лодка дважды пересекала реку, и ещё восемь ящиков были спрятаны в камышах. Мы видели, как после этого лодку вытащили на берег. Подошли ещё двое и, подняв её, унесли.
– Ушли, – сказал я.
– Они нам не нужны, – ответил Киселёв. – Первое действие кончилось! Скоро начнётся самое интересное. Работают, подлецы, как по нотам – всё у них рассчитано!
И действительно, вскоре началось «второе действие».
На дороге, в километре от границы, появился фургон, запряжённый тройкой лошадей. Кони ступали бесшумно, – должно быть, копыта были обёрнуты чем-то мягким.
Фургон остановился в тополевой роще. Из неё вышли четверо здоровенных парней. Озираясь по сторонам, они крадучись вошли в камыши. Скоро появились снова, неся на спине по ящику.
К рассвету всё было кончено: ящики нагружены, фургон тронулся по направлению к городу.
На границе больше делать было нечего. Мы вернулись на командный пункт. Узнали, что двое нарушителей поехали с фургоном, а правит лошадьми Акберов.
Послав двух сотрудников райотделения проследить за фургоном и передав очередную информацию, я, Левон и Михайлов попрощались с Киселёвым, райуполномоченным, взяли у них лошадей и поехали.
Фургон догнали недалеко от города и не поверили глазам: он вёз гору овощей! Ящиков не было видно, – их надёжно укрывали пучки редиски, лука, петрушки, салата.
– Ловко! – воскликнул Левон, когда мы, не обращая никакого внимания на фургон, миновали его. – Люди едут на базар торговать овощами!
– Наторгуются они у нас! – проворчал Михайлов.
Левон сошёл у городского сада – он остался для связи с управлением. Сам я, прихватив его лошадь, поскакал вместе с Михайловым к себе.
Через час явился Левон и сообщил:
– Ящики разгрузили во дворе винного подвала и убрали. Фургон с овощами отправили на базар. Нарушители зашли в дом пекаря Зурабова – отца Жоржа.
– Какие они из себя? – поинтересовался я.
– Один пожилой, но ещё крепкий. Одет бедно, по виду – армянин. Второй – высокий, голубоглазый блондин. На нём опрятный серый костюм. Его можно принять и за русского и за англичанина.
Скоро меня позвали к председателю. Состоялось короткое совещание. Решили готовиться к разгрому националистской контрреволюционной организации молодёжи.
Амирджанов приказал нам не спускать глаз с винного подвала и дома Зурабова. Челнокову было поручено ещё раз проверить список членов организации и уточнить их адреса.
– Силин назначается вашим помощником, – сказал Амирджанов.
– Пижона, Гасана Мансари, тоже будем брать? – спросил Челноков.
– Да, пора с ними покончить! Погуляли – и хватит… После такого провала английская разведка всё равно сменит Мансари.
Вечером поступили новые сведения: Гасан Мансари долго крутился на базаре, беседовал со своими клиентами и, улучив удобный момент, юркнул в дом Зурабова. Оттуда вышел часа через полтора и пошёл в ресторан «Европа». За обедом беседовал с журналистом Погосом. В винном подвале всё спокойно. Через верного человека – рабочего винного подвала – установлено, что в ящиках пистолеты и патроны. Один ящик длиннее других, можно предполагать, что в нём винтовки. Хозяин подвала в отъезде, – действует его сын, член организации. Наблюдение продолжается…
В полночь меня отпустили домой немного поспать. Утром, только я пришёл на работу, как позвонил дежурный комендант.
– Силин, тут какой-то гражданин Погос хочет видеть кого-нибудь, – говорит, по важному делу.
– Выдай пропуск, пусть придёт!
Что могло привести этого болтуна к нам?
Робко открыв дверь, вошёл господин Погос в сером, хорошо выглаженном костюме, в соломенной шляпе с чёрной ленточкой, с галстуком-бабочкой.
– Садитесь, – предложил я ему, – чем могу быть вам полезен?
– Лично мне ничего не нужно. Но… понимаете, возникли странные обстоятельства. Всю ночь глаз не сомкнул, – начал он. – Вот и решил прийти к вам. – Он снял пенсне и долго, старательно протирал стёкла платком.
– Очень правильно сделали!
– Несколько слов о себе. – Я журналист, печатался в крупных газетах. По характеру я человек независимый… Скажу вам прямо, не всё мне нравится, что делает ваша власть. В частности, не согласен с тем, что образованных людей оттирают на задний план, а на высокие посты назначают заведомо малограмотных. Конечно, всё это мелочи! Главное в том, что в тысяча девятьсот двадцатом году, когда турки взяли нас за горло, большевики, Советская Россия поспешила на помощь и спасли мой народ от окончательного физического уничтожения… Что греха таить, может быть, иногда я болтаю лишнее, и это, по всей вероятности, дало основание какому-то иностранному торгашу сделать мне гнусное предложение.
– Простите, какому торгашу? – перебил я его.
– Персидскому подданному Гасану Мансари. В городе его зовут «Пижоном» за экстравагантный костюм. Никакого вкуса у человека – одевается, как опереточный герой!.. Вчера в ресторане «Европа» он подсел к моему столику. Мы пили вино, беседовали о том о сём. Вдруг господин Мансари говорит: «Мне известны ваши политические взгляды, но имейте в виду, господин Погос, в наше время быть только недовольным Советской властью мало, очень мало! Чтобы избавиться от господства большевиков, нужно действовать, и действовать активно. Одними разговорами их не свалить». Я прикинулся простачком и спросил, что может сделать такой маленький человек, как я. «Не прибедняйтесь! Вы с вашим талантом журналиста можете сделать очень многое и принести большую пользу». – «Чем именно?» – спрашиваю. «Сотрудничайте с нами», – ответил он. «Не понимаю, с кем сотрудничать?» – «Это вы узнаете позже… Для первого раза попрошу вас об одном маленьком одолжении: напишите статью против большевиков. Разумеется, ваше имя не будет фигурировать, а труд будет хорошо оплачен». – «Вы чудак, господин Мансари, говорю, кто станет печатать такую статью, да ещё платить гонорар?» – «Это не ваша забота. Не здесь, так в другом месте напечатают». Я обещал ему подумать и, как видите, пришёл к вам… Это возмутительно! Иностранец вмешивается во внутренние дела страны, в которой он является гостем, и делает её гражданам гнусные предложения!.. Пусть господин Мансари торгует своим кишмишем или убирается к себе домой и позволит нам самим разбираться, что у нас хорошо, что плохо, – горячился журналист.
– Спасибо за сообщение! Рассуждаете вы правильно. Мы постараемся выяснить, кто такой этот господин Мансари и чего он добивается. Поскольку пришлось к слову, разрешите дать вам совет: не говорите то, чего не следует говорить. Видите, к каким печальным результатам это приводит!
– Да, да, вы правы! Ещё у древних была поговорка: язык мой – враг мой. Нужно быть сдержанным! До свидания.
– До свидания! – Подписывая ему пропуск, я невзначай сказал: – Думаю, лучше молчать о том, что вы были у нас…
– Конечно, конечно, разумеется! – Погос приподнял шляпу, поклонился и вышел.
Чтобы ничего не пропустить из сообщения журналиста, я тут же всё подробно записал и пошёл доложить начальнику.
Челноков, внимательно прочитав написанное, так и просиял.
– Это только начало! В недалёком будущем к нам придут все колеблющиеся, сомневающиеся и вместе с нами будут строить новую жизнь, потому что наше дело правое, справедливое. – Он встал из-за письменного стола, прошёлся по кабинету. – Одни придут сами, – таких будет большинство. Других, не желающих понять нашу правду и упорствующих, мы вырвем с корнем, как сорную траву. Очистим страну от всякой нечисти, чтобы народ наш работал, трудился спокойно, не боясь козней врагов. Вот тогда мы скажем, Ванюша, что недаром проводили здесь бессонные ночи и отдали революции всё без остатка: сердце, кровь, мозг. Потомки поймут и не осудят нас, если мы иногда и ошибались!..
Я слушал его и удивлялся – вот, оказывается, какой наш Модест Иванович, бывший питерский рабочий!
Вечером Амирджанов собрал всех начальников отделов и некоторых оперативных работников. Он сообщил нам, что в одном горном селе кулаки при поддержке бывших офицеров, дашнаков и просто вооружённых бандитов, скрывающихся в горах, повесили председателя комбеда на глазах у его жены и трёх малолетних детей, убили милиционера, а молодую учительницу, сочувствующую Советской власти и проводившую её политику, раздели догола, привязали к хвосту мула и погнали его по каменистым тропинкам. У кулаков, кроме винтовок и большого количества патронов, оказалось и два пулемёта.
– Есть все основания думать, что между этим кулацким мятежом и переброской к нам через границу оружия есть прямая связь. Можно также предположить, что подрывная работа ведётся по единому, заранее разработанному плану, – сказал Амирджанов. – Поэтому нет никакого смысла оттягивать дальше разгром местных контрреволюционных групп, тем более что они действуют по указке английской разведки. На этот счёт у нас имеются неоспоримые доказательства. При таких обстоятельствах рискованно оставлять дольше оружие в винном подвале. Вчера, поздно вечером, трое молодых людей спустились туда, сделали вид, что пьют вино, и, уходя, захватили с собой кое-что из ящиков. Их задержали на улице. Арест этих молодчиков, без сомнения, встревожил всех остальных. Чтобы не дать им времени опомниться, предлагаю начать операцию сегодня ночью, с таким расчётом, чтобы захватить всех причастных к этому делу лиц, в том числе двух перебежчиков, попа и сторожа церкви Святой богородицы. Кстати, сын попа пожаловал к нам в город, а наши работники прозевали это!.. Подробный план операции разработал товарищ Челноков, он и доложит его сейчас.
После доклада Челнокова Амирджанов отпустил нас. Сбор назначили в одиннадцать часов.
Времени до начала операции оставалось ещё много, и мы с Бархударяном сели за шахматы.
В одиннадцать собрались все. Получили ордера на арест, разошлись во все концы города.
К рассвету всё было кончено – арестовано около восьмидесяти активных контрреволюционеров, захвачены ящики с оружием и много документов в квартирах. Операция повсеместно прошла гладко, только в доме Зурабова перебежчики оказали вооружённое сопротивление и тяжело ранили Михайлова.
Началась интересная, захватывающая работа: допросы, очные ставки, сличение документов. Мы узнали много нового о делах и планах местных националистов, открыли явки и связи, о которых не подозревали. В частности, узнали о связях и Согласованных действиях с грузинскими меньшевиками. Об этом незамедлительно сообщили товарищам Грузчека. Тут и выяснилась роль эсерки Искры как посредницы. Дней через пять к нам доставили участников и руководителей кулацкого мятежа. Клубок постепенно разматывался – нити вели к Мансари, а через него к английской разведке в Персии.
По ходу следствия выяснилось, что мой попик не такой уж наивный, каким он старался казаться. Дом его был главной явкой для перебежчиков, а из-под клироса церкви мы изъяли десять винтовок, два ящика патронов и много револьверов.
Белла исчезла бесследно.
Занятый по горло, я не успевал думать о своих личных делах. С Маро встречался урывками, но всё же встречался.
Неожиданно пришло письмо от Шурочки, очень обрадовавшее меня. Шурочка писала:
«Многоуважаемый Иван Егорович!
Что же ты, миленький, забыл меня, даже адреса своего не прислал. Я его узнала из письма Кости Орлова. Он сейчас учится в Москве. Пишет, что в столице очень хорошо, только голодновато. Знаешь, Костя два раза видел Ленина. Бывает же счастье людям!
У нас в полку всё по-старому, многие из бойцов демобилизовались и разошлись по домам. Уехал к себе в Питер и наш главный кашевар Пахомов. Перед его отъездом мы с ним долго разговаривали о тебе и сошлись на том, что ты далеко пойдёшь. Только не зазнавайся, миленький, и не забывай своих старых друзей!
Поговаривают, что комиссар наш, Пётр Савельевич Власов, собирается на учёбу. Жаль его, хороший товарищ. Не знаю, как мы будем без него?
Я тоже подумываю о демобилизации. Что же, война, слава богу, кончилась, не торчать же мне век в армии, – этак незаметно состарюсь и ничего не увижу. Вот беда, не знаю, куда деваться, у меня ведь родных нет. Ладно уж, как-нибудь устроюсь.
Пиши, миленький! Может быть, по дороге в Россию проеду через ваш город и, если захочешь, увидимся. Я, например, очень даже хочу повидаться, как ты – не знаю.
Да, совсем забыла, – говорят, что десять человек бойцов и командиров нашего полка представлены к награде, в том числе Пётр Савельевич, Кузьменко и ты.
Ну, будь здоров, миленький. Желаю тебе много, много счастья!
Медицинская сестра 2-го горнострелкового полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии, твоя знакомая Шурочка Астахова.Апрель 1921 года».
Чем-то уж очень далёким, но неизменно родным и милым сердцу повеяло на меня от этого письма. Я два раза перечитал его и, хотя был очень занят, сразу написал ответ. Просил Шурочку приехать и, если она захочет, остаться. Обещал помочь ей всем, чем только смогу…
Последующие дни были отмечены для меня полосой всяческих неприятностей. Недаром говорится в пословице: «Пришла беда – отворяй ворота»…
Началось с того, что нас, Левона и меня, вызвали в горком партии. Почему-то с нами пошёл и Челноков. Михайлов лежал в госпитале. Увидев в приёмной комиссара рабоче-крестьянской инспекции, я догадался о причине вызова.
В начале заседания секретарь горкома Брутенц обратился к нам с гневной речью:
– Это безобразие, товарищи чекисты! На улице останавливаете по своему усмотрению автомобиль, высаживаете ответственного работника и сами куда-то уезжаете. В общем поступаете так, словно для вас закон не писан! Призванные соблюдать революционный порядок, сами грубо нарушаете его. Так не пойдёт, мы этого не допустим! – Всё это говорил тот самый симпатичный Брутенц, который проявил столько чуткости в отношении меня и так помог мне…
– Совершенно правильно! Такие анархические поступки нельзя оставлять без последствий, – подал голос комиссар.
– Что же вы молчите, Силин? Дайте объяснение!
Я очень волновался, говорил сбивчиво, но всё же кое-как изложил, как было дело, и обратился к пострадавшему:
– Товарищ комиссар, вы не можете отрицать, что мы обращались с вами корректно и вежливо…
– Ещё не хватало, чтобы грубили! – перебил он меня.
– Больше того, я предложил довезти вас до дома или, если бы вы захотели, поехать с нами. Вы не захотели ни того, ни другого – вышли из машины и пошли пешком. У нас не было другого выхода, – нужно было выполнить важное задание. А в нашем деле иногда минуты имеют значение!
– «В нашем деле, в нашем деле»! – передразнил меня Брутенц и обратился к Левону: – Что же ты скажешь, кавалер?
– Силин сказал всё так, как было. Мне нечего добавить к его словам, – ответил Левон.
Слово взял Челноков:
– Я с вами вполне согласен, товарищ Брутенц, произвола ни в чём допускать нельзя, тем более нам, чекистам, – начал он спокойно. – Однако считаю своим долгом дать некоторые разъяснения. Прежде всего, это я приказал Силину достать транспорт хоть из-под земли и через час быть на месте. Не думайте, не для того говорю, чтобы оградить своих сотрудников. Хочу, чтобы вы знали все обстоятельства. Вы, товарищ комиссар, напрасно говорите такие громкие слова – «анархия, анархисты». Я бы на вашем месте не стал поднимать большого шума. Вам достаточно было поднять трубку, позвонить нам, узнать суть дела, и, не сомневаюсь, вы оправдали бы поступок наших ребят. В заключение прошу бюро горкома ограничиться обсуждением вопроса. Мы же, со своей стороны, постараемся не допускать подобных явлений, если, конечно, не сложатся чрезвычайные обстоятельства!..
– Хорошо, примем предложение товарища Челнокова и ограничимся обсуждением вопроса, – согласился Брутенц. – Но предупреждаю, Силин, если подобное повторится, то мы накажем вас строго и поставим вопрос о целесообразности вашего дальнейшего использования в органах!
