Текст книги "Поэзия английского романтизма XIX века"

Автор книги: Вальтер Скотт

 
Бедняжка-муха,
Твой летний рай
Смахнул рукою
Я невзначай.
 
 
Я – тоже муха:
Мой краток век.
А чем ты, муха,
Не человек?
 
 
Вот я играю,
Пою, пока
Меня слепая
Сметет рука.
 
 
Коль в мысли сила,
И жизнь, и свет,
И там могила,
Где мысли нет, —
 
 
Так пусть умру я
Или живу, —
Счастливой мухой
Себя зову.
 

 
Мне снился сон – престранный сон!
Безмужней я взошла на трон,
Лишь кроткий ангел был со мной
При свете дня и в час ночной.
 
 
И я рыдала день и ночь,
А он старался мне помочь,
И я рыдала день и ночь,
Гнала его: – Поди ты прочь!
 
 
Он улетел, заступник мой,
Мне стало страшно жить одной,
И злая гвардия моя
Несла мой страх во все края.
 
 
Вернется скоро ангел мой,
Да злая гвардия со мной,
Да годы юности прошли,
Да слишком долго он вдали.
 

 
Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи,
Кем задуман огневой
Соразмерный образ твой?
 
 
В небесах или глубинах
Тлел огонь очей звериных?
Где таился он века?
Чья нашла его рука?
 
 
Что за мастер, полный силы,
Свил твои тугие жилы
И почувствовал меж рук
Сердца первый тяжкий стук?
 
 
Что за горн пред ним пылал?
Что за млат тебя ковал?
Кто впервые сжал клещами
Гневный мозг, метавший пламя?
 
 
А когда весь купол звездный
Оросился влагой слезной, —
Улыбнулся ль наконец
Делу рук своих творец?
 
 
Неужели та же сила,
Та же мощная ладонь
И ягненка сотворила,
И тебя, ночной огонь?
 
 
Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи!
Чьей бессмертною рукой
Создан грозный образ твой?
 

[40]40
  Ранее не публиковавшийся перевод того же стихотворения, выполненный В. Топоровым, см. в Примечаниях (верстальщик).


[Закрыть]

 
Однажды, гуляя по саду,
Чудесный цветок я нашел,
Но молвил: – Тебя мне не надо.
Ждет Роза. – И мимо прошел.
 
 
И к Розе своей зашагал я —
Влюблен и доверчив был я. —
Но злобой меня повстречала,
Ощерив шипов острия.
 

 
Ах! подсолнух! утомленно
Тянешь голову свою,
Глаз не сводишь с небосклона
В нашем северном краю, —
 
 
А на юге сей унылый
Мир становится другим.
Тени выйдут из могилы —
Светлый путь укажешь им.
 

 
Норовит кольнуть роза прямо в грудь!
Нынче и овечка норовит боднуть!
Хорошо с тобой, лилия, с одной —
Нежной и не жадной, кроткой и простой.
 

 
Я увидел в Саду Любви,
На зеленой лужайке, – там,
Где, бывало, резвился я, —
Посредине стоящий Храм.
 
 
Я увидел затворы его,
«Ты не должен!» [41]41
  «Ты не должен!»– Имеются в виду начальные слова десяти библейских заповедей.


[Закрыть]– прочел на вратах.
И взглянул я на Сад Любви,
Что всегда утопал в цветах.
 
 
Но, вместо душистых цветов,
Мне предстали надгробья, ограды
И священники в черном, вязавшие тёрном
Желанья мои и отрады.
 

 
Ах, маменька, в церкви и холод и мрак.
Куда веселей придорожный кабак.
К тому же ты знаешь повадку мою —
Такому бродяжке не место в раю.
 
 
Вот ежели в церкви дадут нам винца
Да пламенем жарким согреют сердца,
Я буду молиться весь день и всю ночь.
Никто нас из церкви не выгонит прочь.
 
 
И станет наш пастырь служить веселей.
Мы счастливы будем, как птицы полей.
И строгая тетка, что в церкви весь век,
Не станет пороть малолетних калек.
 
 
И бог будет счастлив, как добрый отец,
Увидев довольных детей наконец.
Наверно, простит он бочонок и черта
И дьяволу выдаст камзол и ботфорты.
 

 
По вольным улицам брожу,
У вольной издавна реки.
На всех я лицах нахожу
Печать бессилья и тоски.
 
 
Мужская брань, и женский стон,
И плач испуганных детей
В моих ушах звучат, как звон
Законом созданных цепей.
 
 
Здесь трубочистов юных крики
Пугают сумрачный собор,
И кровь солдата-горемыки
Течет на королевский двор.
 
 
А от проклятий и угроз
Девчонки в закоулках мрачных
Чернеют капли детских слез
И катафалки новобрачных.
 

 
Была бы жалость на земле едва ли,
Не доводи мы ближних до сумы.
И милосердья люди бы не знали,
Будь и другие счастливы, как мы.
 
 
Покой и мир хранит взаимный страх.
И себялюбье властвует на свете.
И вот жестокость, скрытая впотьмах,
На перекрестках расставляет сети.
 
 
Святого страха якобы полна,
Слезами грудь земли поит она.
И скоро под ее зловещей сенью
Ростки пускает кроткое смиренье.
 
 
Его покров зеленый распростер
Над всей землей мистический шатер.
И тайный червь, мертвящий все живое,
Питается таинственной листвою.
 
 
Оно приносит людям каждый год
Обмана сочный и румяный плод.
И в гуще листьев, темной и тлетворной,
Невидимо гнездится ворон черный.
 
 
Все наши боги неба и земли
Искали это дерево от века.
Но отыскать доныне не могли:
Оно растет в мозгу у человека.
 

 
Мать вопит! Отец молчит…
В страшный мир мне путь открыт.
Тварь дрожащая, нагая —
С омерзеньем родился я.
 
 
Как из тучи – дьяволенок,
Плача, рвусь я из пеленок
И отца луплю, пока
Жду – невкусного – соска.
 

 
В ярость друг меня привел —
Гнев излил я, гнев прошел.
Враг обиду мне нанес —
Я молчал, но гнев мой рос.
 
 
Я таил его в тиши
В глубине своей души,
То слезами поливал,
То улыбкой согревал.
 
 
Рос он ночью, рос он днем.
Зрело яблочко на нем,
Яда сладкого полно.
Знал мой недруг, чье оно.
 
 
Темной ночью в тишине
Он прокрался в сад ко мне
И остался недвижим,
Ядом скованный моим.
 

 
«Нельзя любить и уважать
Других, как собственное я,
Или чужую мысль признать
Гораздо большей, чем своя.
 
 
Я не могу любить сильней
Ни мать, ни братьев, ни отца.
Я их люблю, как воробей,
Что ловит крошки у крыльца».
 
 
Услышав это, духовник
Дитя за волосы схватил
И поволок за воротник.
А все хвалили этот пыл.
 
 
Потом, взобравшись на амвон,
Сказал священник: – Вот злодей!
Умом понять пытался он
То, что сокрыто от людей!
 
 
И не был слышен детский плач,
Напрасно умоляла мать,
Когда дитя раздел палач
И начал цепь на нем ковать.
 
 
Был на костре – другим на страх —
Преступник маленький сожжен…
Не на твоих ли берегах
Все это было, Альбион?
 

 
Дети будущих веков!
Из конфузливых стихов
Вы узнаете о том,
Что Любовь – Любовь! – звалась грехом.
 
 
В веке золотом
Ясным летним днем
Всякий, свету рад,
Сбросит свой наряд —
И душой и телом чист и млад.
 
 
Парочка одна —
В наши времена —
Спряталась в кусты,
Чтоб средь темноты
Ясным днем ночные рвать цветы.
 
 
Нежась, разлеглись.
Играм предались.
Трепетны сердца.
Нет вблизи отца.
И свой страх забыли до конца.
 
 
Заполдень, устав,
Встали с мягких трав,
Порешив вдвоем
Темным вечерком
Снова повстречаться под кустом.
 
 
Но к отцу, бледна,
Подошла она,
И отцовский взгляд,
Как разверстый ад,
Заронил ей в сердце смертный хлад.
 
 
«Дочь! Где ты была?»
И стоит, бела,
Мучима стыдом,
Пред своим отцом,
Сразу ставшим дряхлым стариком.
 

[42]42
  К Тирзе. – Стихотворение написано около 1795 или даже 1803 года, во всяком случае, включено в сборник позднее остальных.
  Тирза– здесь не античное имя, как может показаться; оно заимствовано из «Песни песней» (6,4): «Прекрасна ты, возлюбленная моя, как Тирза, любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами». В поэмах Блейка Тирза символизирует плотскую любовь; он называет ее «Мать моей смертной части» (стих 9). Смысл стихотворения – отвержение любви как первопричины, обрекающей человека на существование в мире; не случайно в оригинале лирический его герой дважды повторяет слова Христа, обращенные к Марии (Евангелие от Иоанна, II, 4): «Что Мне в Тебе, Жено?»


[Закрыть]

 
Рожденный матерью земной
Опять смешается с землей;
Во прах рассыплются тела.
Зачем ты сына родила?
 
 
Любовь свела мужей и жен,
Но каждый будет погребен;
Спасенье смерть назвало – сном:
И мы, отмучившись, уснем.
 
 
Ты, мать моих сочтенных дней,
Страшна жестокостью своей
И лицемерьем сладких слез —
В них, как в тумане, я возрос,
 
 
Сквозь них – смотреть на мир привык,
Покрылся тиной мой язык.
Смерть Божья – смерть превозмогла, —
Зачем ты сына родила?
 

[43]43
  По образу и подобию. – Стихотворение гравировано Блейком в 1794 году, но ни разу не было включено им в сборник. Сохранилось три оттиска.


[Закрыть]

 
Сердце людское – в груди Бессердечья;
Зависть имеет лицо человечье;
Ужас родится с людскою статью;
Тайна рядится в людское платье.
 
 
Платье людское подобно железу,
Стать человечья – пламени горна,
Лик человечий – запечатанной печи,
А сердце людское – что голодное горло!
 

[44]44
  Из «Манускрипта Россетти» (1793).Тетрадь состоит из пятидесяти восьми листов, и записи, а также рисунки, вносились в нее в разных направлениях, и, по-видимому, вплоть до 1811 года. Так, например, в 1800–1803 годах Блейк вторично использовал страницы 2—14, среди черновых записей 1793 года – первые варианты многих стихотворений из цикла «Песни опыта». В 1847 году известный английский художник – «прерафаэлит», поэт и переводчик Данте Габриэль Россетти (1828–1882) купил эту тетрадь у брата Сэмюеля Пальмера (Пальмер, известный английский художник, – см. иллюстрации к наст, тому, – был другом Блейка). Вслед за Россетти увлеклись Блейком его друзья, один из которых, Александр Гилкрист, издал в 1863 году биографию Блейка, положившую начало его всеанглийской, а затем и всемирной известности. В книге Гилкриста впервые опубликовано большое число стихотворений из «тетради 1793».


[Закрыть]

 
Словом высказать нельзя
Всю любовь к любимой.
Ветер движется, скользя,
Тихий и незримый.
 
 
Я сказал, я все сказал,
Что в душе таилось.
Ах, любовь моя в слезах,
В страхе удалилась.
 
 
А мгновение спустя
Путник, шедший мимо,
Тихо, вкрадчиво, шутя
Завладел любимой.
 

 
Перед часовней, у ворот,
Куда никто войти не мог,
В тоске, в мольбе стоял народ,
Роняя слезы на порог.
 
 
Но вижу я: поднялся змей
Меж двух колонн ее витых,
И двери тяжестью своей
Сорвал он с петель золотых.
 
 
Вот он ползет во всю длину
По малахиту, янтарю,
Вот, поднимаясь в вышину,
Стал подбираться к алтарю.
 
 
Разинув свой тлетворный зев,
Вино и хлеб обрызгал змей…
Тогда пошел я в грязный хлев
И лег там спать среди свиней!
 

 
Я слышал ангела пенье,
А день стоял – загляденье:
«Жалость, Согласье, Благость
Превозмогут любую тягость!»
 
 
Он пел, исполняя свой долг,
Над скошенным сеном – и смолк
После заката, когда
Бурой казалась скирда.
 
 
Над дроком и вереском, братья,
Я дьявола слышал заклятья:
«Толк о Благости вреден,
Коль скоро никто не беден.
 
 
Кто счастлив, как наше сословье,
Тем Жалость – одно пустословье!»
От заклятья солнце зашло,
Небес помрачнело чело,
 
 
И ливень хлынул с неба
На копны сжатого хлеба.
Пришла нищета в одночасье,
С ней – Благость, Жалость, Согласье.
 

 
Страшился я: мой вихрь убьет
Прекрасный и невинный цвет.
Но солнце с неба льет и льет
Поток лучей, а ветра нет.
 
 
Когда настал цветенья час,
Лишь пустоцвет густой-густой
Все рос да рос и тешил глаз
Бесплодной, лживой красотой.
 

 
О чибис! Ты видишь внизу пустополье.
Тенета развешаны там на приволье.
Ты мог бы над спеющей нивой носиться:
Сетей не раскинут, где хлеб колосится!
 

 
Отец придирчивый! Зачем
Ты в облаках, высо́ко,
Скрываешься, незрим и нем,
От ищущего ока?
 
 
Зачем твой сумрачный закон,
Язык твой темный, полный гнева,
Нам повелят вкушать плоды
Не с древа, – у змеи из зева?
 
 
Ужели оттого, что к тайности
Отзывчив женский пол до крайности?
 

[45]45
  Песня дикого цветка. – Стихотворение первоначально состояло из двух последних строф и относилось, вероятно, к ребенку.


[Закрыть]

 
Меж листьев зеленых
Ранней весной
Пел свою песню
Цветик лесной:
 
 
«Как сладко я спал
В темноте, в тишине,
О смутных тревогах
Шептал в полусне.
 
 
Раскрылся я, светел,
Пред самою зорькой,
Но свет меня встретил
Обидою горькой».
 

 
Бродил я однажды по зимним тропинкам.
– Со мной поиграйте! – сказал я снежинкам.
Играли – и таяли… Их поведенью
Зима ужасалась, как грехопаденью.
 

 
Разрушьте своды церкви мрачной
И катафалк постели брачной
И смойте кровь убитых братьев —
И будет снято с вас проклятье.
 

[46]46
  Пророчество Мерлина. – Мерлин – могучий волшебник кельтских легенд и сказок.


[Закрыть]

 
Деревья зимой зацветут, взойдут из-под снега посевы,
Когда повстречаются две целомудренных девы.
Но сперва короля и попа стреножьте веревкой единой,
Чтобы встретилась дева невинная с девой невинной.
 

 
Восходит солнце на востоке.
Кровь, злато – вот его наряд!
Вокруг вскипает гнев жестокий.
Мечи и копья там горят.
Венец его и знаки царской власти —
Огни войны, воинственные страсти.
 

 
Меч – о смерти в ратном поле,
Серп о жизни говорил,
Но своей жестокой воле
Меч серпа не покорил.
 

 
Пламень волос и румяную плоть
Песком Воздержанье заносит.
Утоленных желаний цветущая ветвь
На сыпучем песке плодоносит.
 

 
Схватив за вихор прежде времени случай,
Заплачешь слезами раскаянья.
Но, миг проморгав подходящий, – не мучай
Себя: нет причин для отчаянья.
 

 
Кто удержит радость силою,
Жизнь погубит легкокрылую.
 
 
На лету целуй ее —
Утро вечности твое!
 

 
Расскажите-ка мне, что вы видите, дети?
– Дурака, что попался религии в сети.
 

 
Веселых умов золотые крупинки,
Рубины и жемчуг сердец
Бездельник не сбудет с прилавка на рынке,
Не спрячет в подвалы скупец.
 

 
– Мой сын, смирению учитесь у овец!..
– Боюсь, что стричь меня вы будете, отец!
 

 
Леность и обман блаженный —
Красоты наряд бесценный.
 

 
Вся ее жизнь эпиграммой была,
Тонкой, тугой, блестящей,
Сплетенной для ловли сердец без числа
Посредством петли скользящей.
 

[47]47
  Призрак и Эманация. – Призрак– одно из сложнейших понятий у Блейка; всякое явление, в котором рассудок и сердце разделены, порождает Призрака; судя по многочисленным замечаниям, особенно частым в поэме «Иерусалим», призрак – это рассудок, постоянно заводящий человека в туники абстракции и одиночества (поэтому он называется еще редким словом «Самость»): «Я вижу четверного человека – Человечность в смертельном сне и ее павшую Эманацию, Призрак и его жестокую Тень» («Иерусалим», с. 15, стих 7). Стихотворение «Призрак и Эманация» анализирует, в свете подобного толкования, несчастный брак. Сохранилось неоконченное стихотворение Блейка, которое может послужить комментарием в отношении строф 11 и 13 «Призрака и Эманации» и помещенное в тетради на одной из ближайших страниц:
Тиранит каждого из насСвой Призрак; а настанет час —Проснувшаяся ЧеловечностьЕго низвергнет в топь, но в ВечностьВоспрянет Самость с нейИз Озера Огней,Покуда агнец божий…  (Перевод А. Баранова)


[Закрыть]

1

 
Мой Призрак день и ночь теперь
Следит за мной, как хищный зверь,
А Эманация [48]48
  Эманация– это своего рода половинка цельного человека, какой существует лишь в нездешнем мире, «В Вечности» – женственное, сердечное начало; однако, будучи отделенным от человека, это начало превращается в иное существо (женщину) или в несколько существ (например, у Мильтона в одноименной поэме Блейка их шесть: три жены и три дочери), которые не только умиротворяют Призрака, но и, наоборот, могут обретать собственную волю, как правило, направленную во вред обоим: она завидует и препятствует любой деятельности человека, убивая в нем остатки женственности.


[Закрыть]– мой грех
Оплакивает горше всех.
 

2

 
В бездонной глубине, в бескрайней,
Дивимся втайне, плачем втайне.
Под вихрем, воющим в алчбе,
Крадется Призрак мой к тебе [49]49
  Крадется Призрак мой к тебе.– Обращено к Эманации, точнее, к ее нынешнему реальному воплощению; в строфах 5–7 перечисляются ее «семь раз» четыре проявления, не поддающиеся убедительной расшифровке. В строфе 13 говорится о необходимости перевоплотить Эманацию в другой облик.


[Закрыть]—
 

3

 
Узнать, обнюхивая снег,
Куда направишь ты свой бег.
Сквозь частый дождь и зимний град,
Когда воротишься назад?
 

4

 
В гордыне, ты затмила бурей
Блеск утренней моей лазури.
Ночь, – с ревностью и неприязнью, —
Слезами кормишь и боязнью.
 

5

 
Семь раз любовь мою сразил
Твой нож, семь мраморных могил
Я воздвигал, с холодным страхом,
И хмуро слезы лил над прахом.
 

6

 
И семь еще осталось милых:
Они рыдают на могилах.
И семь любимых, не тревожа
Мой сон, жгут факелы у ложа.
 

7

 
Мне семь возлюбленных, в постели,
На скорбный лоб венок надели
Из виноградных лоз и, в жалости,
Прощают все грехи – до малости!
 

8

 
Когда, сменив на милость гнев,
Вернешься – оживить семь дев?
Ответь, когда вернешься ты
Для всепрощенья и доброты?
 

9

 
«Не вернусь, – не жди и ведай:
Я горю одной победой!
Живой, – мне быть твоею милой,
А мертвой, – быть твоей могилой!
 

10

 
Сквозь небо, землю, рай и ад
Помчусь вдогон – мне нет преград!
Дни и ночи напролет
Длиться будет мой полет».
 

11

 
Мой долг – избавиться от власти
Гееннской рощи, женской страсти,
Затем, чтоб Вечности порог
Достойно преступить я мог.
 

12

 
Не дам тебе насмешки множить!
Тебя я должен уничтожить
И, сотворив другую стать,
Слугу судьбы моей создать.
 

13

 
Покончим оба, по условью,
С гееннской рощей и с любовью
И у́зрим, вне ее игры,
Блаженной Вечности миры.
 

14

 
Нам жить – в прощенье обоюдном.
Не так ли в поученье чудном
Спасителем изречено?
Се хлеб, – сказал он, – се вино. [50]50
  Се хлеб, – сказал он, – се вино. – См. Евангелие от Матфея, 26, 26–28; от Марка, 14, 22; от Луки, 22,19.


[Закрыть]
 

[51]51
  Джоанна Саускотт(1750–1814) – религиозная фанатичка, возглавлявшая 144-тысячную секту, в которую стремился завербовать Блейка один из ее руководителей, гравер Вильям Шарп; на шестьдесят четвертом году жизни Джоанна Саускотт провозгласила себя беременной вторым мессией по имени Шилох, доведя дело до врачебной экспертизы и до появления газетных статей; в менее определенной форме делала подобное заявление и в 1802 г.


[Закрыть]

 
Содеяли с нею добро или зло?
Не знает сама; безмятежно чело.
И некому это поставить в укор:
Ничья тут заслуга, ничей тут позор.
 

 
Живей, Вольтер! Смелей, Руссо!
Бушуй, бумажная гроза!
Вернется по́ ветру песок,
Что нам швыряете в глаза.
 
 
Песчинка каждая – алмаз,
Когда в ней блещет луч небес…
Насмешники! для ваших глаз
Несть в нашей Библии чудес!
 
 
Придумал атом Демокрит,
Ньютон разъял на части свет… [52]52
  Ньютон разъял на части свет… – Как известно, Ньютон открыл составную природу солнечного света, разлагаемого на семь основных цветов спектра (1666 г.).


[Закрыть]
Песчаный смерч Науки спит,
Когда мы слушаем Завет.
 

 
Ища тропинки на Закат,
Пространством тесным Гневных Врат [53]53
  …на Закат… Гневных врат…– У Блейка обычно восток символизирует жалость (милосердие), а запад – гнев.


[Закрыть]
Я бодро прохожу.
И жалость кроткая меня
Ведет, в раскаянье стеня.
Я проблеск дня слежу.
 
 
Мечей и копий гаснет бой
Рассветной раннею порой,
Залит слезами, как росой.
И солнце, в радостных слезах,
Преодолев свой тяжкий страх,
Сияет ярко в небесах.
 

[54]54
  Грозный Лос. – Сочинено в ноябре 1801 года, когда Блейк шел из Фелфама в Лавант встречать сестру.


[Закрыть]

(Сочинено по пути из Фелфама в Лавант [55]55
  Фелфами Лавант– соседние деревни.


[Закрыть])

 
С холмами, что мирной дышали красой,
И с облаком, пахнущим свежей росой,
С крылами, застлавшими синь без предела,
И солнцем, что в небе всходило и пело,
С лесами, лугами, с травой непримятой,
Где водятся эльфы, шалят бесенята,
Со строками Хейли [56]56
  Со строками Хейли… – Вероятно, имеется в виду сделанный белым стихом перевод Хейли из поэмы Торквато Тассо (подробнее о Хейли см. прим. 72).


[Закрыть]– (их отзвук возник,
И сердца толчки ощутил мой язык), —
И с ангелами, что расселись по кущам
Боярышника, и – самим Всемогущим,
И с ангельскою среброкрылою ратью,
И демонов златосиянною статью,
Я мир увидал, где под небом покатым
Отец мой парил [57]57
  Отец мой парил… – Отец Блейка умер в 1784 г., младший брат, Роберт, бывший помощником Блейка по граверной мастерской, умер в 1787 г., двадцати четырех лет от роду.


[Закрыть]вместе с Робертом, братом.
Там был и брат мой злотворный, Джон.
Из черной тучи звучал его стон.
(Они, мертвецы, пересе́кли мне путь,
Не глядя на гнев, распиравший мне грудь.
Молили они, утопая в слезах,
С надеждой в глазах и со страхом в глазах.)
Нахлынули скорбные ангелы с тыла —
Спровадить их, но не тут-то было.
«Останься!» – услышал я сумрачный вздох,
И путь заступает мне Чертополох.
Но что для другого – безделица, малость, —
Во мне пробуждает восторг или жалость,
Поскольку мне зренье двойное дано,
И везде, и повсюду со мною оно.
Видит внутренний глаз мой – седым стариком
То, что внешний считает простым сорняком.
«Назад повернешь – и наплачешься тут
Вот эти кусты – Энитха́рмон [58]58
  Энитхармон– символ духовной красоты у Блейка, близнец и супруга Лоса, его эманация. Ее земной прообраз – жена поэта Кэтрин Блейк, дочь бакалейщика, замужем за Блейком с 1782 г.; Блейк научил ее читать и писать, а также раскрашивать его гравюры.


[Закрыть]приют:
А там – Теото́рмоном [59]59
  Теотормон. – См. прим. 22.


[Закрыть]будешь врасплох
Застигнут», – стращал меня Чертополох.
«Лос [60]60
  Лос– символ поэзии, солнца и глубинной человеческой сущности у Блейка, его имя – анаграмма латинского слова Сол (солнце). Послано в письме к Томасу Баттсу в ноябре 1802 г.


[Закрыть]Грозный в этом клялся стократно,
В надежде, что ты повернешь обратно.
Со старостью, бедностью, страхом – в итоге,
Жену твою ждут погребальные дроги.
Что́ Фюзели [61]61
  Фюзели(Фюсли) Иоганн Генрих (1741–1825) – поэт, художник и искусствовед, швейцарец по происхождению, друг Блейка, с 1790 г. член Лондонской академии искусств.


[Закрыть]дал (утес да пещеру —
И только!) – даст Баттс [62]62
  Томас Баттс(ум. в 1845 г.) – постоянный покупатель произведений Блейка, в Лондоне жил по соседству с ним.


[Закрыть]по его примеру».
Ногой ударил я Чертополох,
И сшиб его с корня, чтоб куст засох.
«Долг – с долгом воюет, куда ни глянь.
Иль радости наши – навоз и дрянь?
Да разве мой Баттс дорогой – в небреженье,
Коль скоро я Хейли воздал уваженье [63]63
  …я Хейли воздал уваженье… – То есть живу у Хейли.


[Закрыть]?
И должен ли Флексман посматривать волком,
А друзья – сомневаться во мне тихомолком?
Жене ль моей жить у золовки в плену,
Иль сестре – согнать со свету жену?
Ужасен Лос и его заклятье!
Я чувствую трепет и сердца сжатье».
Изрёк – и ударил я, в гневе, в тревоге,
Того, кто лежал поперек дороги.
Из пламени солнца, что ввысь поднялось,
Могущества полон, явился мне Лос.
Он внешнему глазу – солнцем утренним
Казался, но Лоса увидел я – внутренним.
«Работают руки мои день-деньской,
Но обходят меня и досуг и покой.
Жене моей льгот никаких не видать!
Разве только с небес упадет благодать.
Мало хлеба и пива у нас на столе.
Не взошло наше счастье на этой земле.
Питаешь не ты нашей жизни ре́ки!
Лучи твои нас не согреют вовеки.
Ни времени мне, ни пространства отмерить
Не можешь – спешу тебя в этом заверить.
Мой ум – не твоим сияньем украшен!
Мне облик пугающий твой не страшен».
Когда разразился я вызовом гневным,
Дрожь овладела светилом полдневным,
А луна, в отдалении тлевшая, сразу,
Как снег побелев, получила проказу.
На душу людскую накинулись вдруг
И горе, и голод, и скорбь, и недуг.
На пути моем Лос пламенеет яро,
И солнце вовсю накалилось от жара,
Что стрелы мыслей и разума лук, —
Оружье мое! – излучают вокруг.
Тетива – огниста, колчан мой злат!
Впереди выступают отец мой и брат.
Теперь мне четырехкратное зренье
Доступно в моем наивысшем паренье,
Тройное – Беу́лы [64]64
  Беула(древнеевр. «замужняя»). – В Книге Пророка Исайи – имя, которое получит Палестина после объединения с богом (62); у Блейка так называется страна или время, когда восстанавливается из раздробленных частей единый человек (таким образом, «ночь Беулы» – ночь любви).


[Закрыть]сладостной ночью,
Двойное (я в том убедился воочью) —
Всегда! От единого зренья нас, Боже,
Спаси, и от сна Ньютонова тоже! [65]65
  …от сна Ньютонова тоже! – Глубоко уважая Ньютона как величайшего ученого, Блейк, однако, выводил его наряду с Френсисом Бэконом и Локком в качестве адской троицы, считая их порождением однобокого рассудка (Призрака), – ему претила механистичность их философии.


[Закрыть]
 

[66]66
  Из «Манускрипта Пикеринга».Это беловая рукопись, в которой содержится десять стихотворений на одиннадцати листах (ок. 1800–1803 гг.), черновики некоторых из них находятся в манускрипте Россетти. Рукопись называется так по имени человека, владевшего ею в 1866 году, после того, как она уже была опубликована Гилкристом.


[Закрыть]

 
Вот улыбка любви,
Вот улыбка обмана,
А вот – Улыбка Улыбки
Негаданно и нежданно!
 
 
Вот ненависти злоба
И зависти ядовитой,
Вот Злоба за-ради Злобы,
Что вечно живет несытой!
 
 
Она заползает в сердце,
Его ободрав, как липку.
Не хочется улыбаться…
Но надо любить улыбку!
 
 
Связать колыбель с могилой
Улыбке одной под силу. —
И улыбнется младенец,
А злоба уйдет в могилу!
 

[67]67
  Златая сеть. – Черновик – в «Манускрипте Россетти». Сеть– в поэмах Блейка – покров богини природы (Валы) обычно связывается с образом любви и брака (ср. «Песню» из «Поэтических набросков»).


[Закрыть]

 
Три девы [68]68
  Три девы– те же, что и в стихотворении «Заветный чертог»; соответствуют «тройному видению» «ночи Беулы» (романтическому состоянию), в отличие от «двойного» (поэтической метафоры) и «четверного» (пророческое видение), – см. концовку «Грозного Лоса».


[Закрыть]на рассвете дня:
– Зачем седлаешь ты коня?
– Куда спешишь во весь опор?
– Любимый наш! Какой позор!
 
 
Одна – вся пламенем горит.
Другая – цепь тоски влачит.
А третья – блещет златом кос
И жемчугом невинных слез.
 
 
Трех дев опутывает сеть!
Они желают умереть,
Как рыбки, прыгая в сети…
Такого я не мог снести!
 
 
Иль той, что пламенем горит,
Тоски никто не утолит?
Иль той, что блещет златом кос,
Никто не зацелует слез?
 
 
И я заплакал… В тот же миг,
Как мой забил, их смолк родник,
Улыбка на устах зажглась,
И Сеть Златая – порвалась!
 
 
Но и в обрывках – я погиб.
Я развлекаю бывших рыб —
И сам я пламенем горю,
И сам с тоской на них смотрю,
И слезы лью теперь я сам…
Рассвет! Рассвет! Скорее к нам!
 

[69]69
  Странствие. – одно из самых загадочных стихотворений Блейка. Например, строфы 3–8 иногда толкуют как взаимоотношения человека и природы. Более вероятно, однако, что стихотворение в фантастической форме вскрывает извращенность отношений в современном Блейку обществе: противоречие между братством и любовью (дважды повторяющийся в строфах 11–12 мотив неравного брака), антагонизм отцов и детей (отношения старухи-няньки с ребенком и т. д.), в последующих строфах – ужас родителей перед ребенком, вполне понятный при сравнении с 6—11 строфами.


[Закрыть]

1

 
Я странствовал в стране людей,
Я был в краю мужей и жен,
И видел там позор и срам
И слышал стон со всех сторон.
 

2

 
Там сущий смех – родить дитя
И мука сущая – зачать;
Так мы, свой плуг в слезах ведя,
Зерно радехоньки собрать.
 

3

 
А родилось дитя – его
Спешат к старухе отнести,
И та берется за него,
Как будто хочет извести:
 

4

 
Ломает косточки ему,
Дает не соску, а репей,
Несет раздетым в хлад и тьму,
В зной пеленает потеплей,
 

5

 
Из жил выдавливает стон,
Жжет грудь горячим утюгом. —
Но с каждым днем все старше он,
Она ж – моложе с каждым днем…
 

6

 
И юной девою она
Пред ним, кто мужем стал, встает,
Любви и кротости полна.
И все идет наоборот:
 

7

 
Она ему принадлежит,
Все косточки ее хрустят,
И жилка с жилкою дрожит, —
И урожай его богат,
 

8

 
Собранный 77 раз.
Но, старец, бросит он ее
И кинет свету напоказ
Все то, что вытряс из нее:
 

9

 
Алмазы слез, рубин любви,
Надежды чистый изумруд,
И злато жизни, все в крови,
И жемчуг мучеников тут. —
 

10

 
Его еда, его питье,
Его услада и оплот…
Теперь богатство он свое
Кому угодно раздает.
 

11

 
Но эта щедрость – всем мерзка.
Все издеваются, дразня
Былым могуществом, – пока
Не выйдет дева из огня.
 

12

 
Живой огонь – она сама,
И златом жизни блещет лик.
Стеная и сходя с ума,
Робеет перед ней старик.
 

13

 
Она, отважна и дерзка,
Сама идет за женихом, —
И прогоняют старика,
И запираются вдвоем.
 

14

 
И дряхлый старец обречен
Продолжить свой постыдный путь,
Пока себе не сыщет он
Подругу в жертвы где-нибудь.
 

15

 
И вот нашел… Она – мала
В слепых объятьях ветхих рук,
Но разом – словно расцвела
Страна предательств и разлук.
 

16

 
Здесь крики вспугнутых гостей,
Вина и яств смертельный жар,
В нещадном пламени страстей
Земля вращается, как шар,
 

17

 
Здесь солнце, звезды и луна,
Миры планет и космос весь
Померкли, стихли. Ночь темна,
И нечего ни пить, ни есть.
 

18

 
Но, воскресая, полутруп
Ест, пьет, кусает и сосет
Ее невинных детских губ,
Ее любви душистый мед.
 

19

 
Она становится взрослей,
Он молодеет с каждым днем, —
И убегают от людей,
Влекомы страхом и стыдом.
 

20

 
Она, как лань, несется прочь,
Ее повсюду ловит он
И истязает день и ночь,
Ее любовью обольщен.
 

21

 
Ее любовь – мороз в крови,
А ненависть – душистый мед,
О, дивный Лабиринт Любви,
Где тигр ягненком вопиет!
 

22

 
И он младенцем вопиет,
Она кликушей голосит.
Всем любящим придет черед
В пустыне той поставить скит.
 

23

 
В пустыне – райские плоды
Качаются на деревах,
Чтоб вы не чуяли беды,
Когда поселитесь в песках.
 

24

 
И лишь Младенца увидав,
Расхристанного на земле,
Бегут любовники стремглав,
«Он родился!» – звучит во мгле.
 

25

 
Ведь кто возьмет его с земли, —
Отсохнут руки у того;
Сады в пустыне отцвели,
И львы сбежали от него.
 

26

 
Лежит Младенец, невредим,
Пока, с недобрым блеском глаз,
Старуха не придет за ним…
И все пойдет, как в прошлый раз.