Текст книги "Поэзия английского романтизма XIX века"

Автор книги: Вальтер Скотт

[514]514
  Стихи, написанные в Шотландии в домике Роберта Бернса. – Сонет впервые опубликован в 1848 году. Сам Китс пренебрежительно отозвался об этом сонете уже через неделю после его написания и сообщил, что уничтожил сонет. К счастью, сонет сохранился.


[Закрыть]

 
Прожившему так мало бренных лет,
Мне довелось на час занять собою
Часть комнаты, где славы ждал поэт,
Не знавший, чем расплатится с судьбою.
 
 
Ячменный сок волнует кровь мою. [515]515
  Ячменный сок волнует кровь мою. – Намек на знаменитую балладу Бернса «Джон Ячменное Зерно».


[Закрыть]
Кружится голова моя от хмеля.
Я счастлив, что с великой тенью пью,
Ошеломлен, своей достигнув цели.
 
 
И все же, как подарок, мне дано
Твой дом измерить мерными шагами
И вдруг увидеть, приоткрыв окно,
Твой милый мир с холмами и лугами.
 
 
Ах, улыбнись! Ведь это же и есть
Земная слава и земная честь!
 

11 июля 1818

С. Тонхем. Из иллюстраций к прозведениям Вальтера Скотта.

Гравюра.

[516]516
  Строки написанные в Северной Шотландии после посещения деревни Бернса. – Опубликовано в 1848 году.


[Закрыть]

 
Как сладко полем проходить, где веет тишиной,
Где слава одержала верх в бою за край родной,
Иль – вересковой пустошью, где был друидов стан,
А нынче мох седой шуршит и царствует бурьян.
Все знаменитые места бессчетно тешат нас,
О них сказанья повторять мы можем сотни раз,
Но сладостней отрады нет, неведомой дотоль,
Чем иссушающая рот, божественная боль,
Когда по торфу и песку волочится ходок
И по кремням прибрежных скал бредет, не чуя ног,
Бредет к лачуге иль дворцу, дабы воздать поклон
Тому, кто вживе был велик и славой умерщвлен.
Багульник трепеща вознес лучистые цветы,
И солнце песенке юлы внимает с высоты,
Ручьи лобзают стрелолист у плоских берегов,
Но медленных, тоскливых вод невнятен слабый зов.
Закат за черным гребнем гор потоки крови льет,
Ключи сочатся из пещер, из темных недр болот,
Как бы дремля, парят орлы средь синевы пустой,
Лесные голуби кружат над гробовой плитой,
Но вечным сном заснул поэт, и вещий взор ослеп, —
Так пилигрим усталый спал, найдя в пустыне склеп.
Порой, – душа еще дитя, что мудрости полно,
Но сердце барда мир забыл, вотще стучит оно.
О, если б снова мог прожить безумец полдень свой
И до заката опочить, но все пропеть с лихвой!
Он в трепет бы привел того, чей дух всегда в пути,
Кто колыбель певца сумел на севере найти.
Но краток срок, недолог взлет за грань тщеты земной,
Из жизни горькой и благой, в надзвездный мир иной;
Недолог взлет и краток срок, – там дольше быть нельзя,
Не то забудется твоя скудельная стезя.
Как страшно образ потерять, запомненный в былом,
Утратить брата ясный взгляд, бровей сестры излом!
Вперед, сквозь ветер! И вбирай палящий колорит;
Он жарче и мощней того, что на холстах горит!
Виденья прошлого живят былую смоль кудрей,
Седины скудные ярят и гонят кровь быстрей.
Нет, нет! Не властен этот страх! И, натянув канат,
Ты счастлив, чуя, как рывком тебя влечет назад.
Блажной, на водопад воззрев, ты в следующий миг
Заметы памяти твоей уже почти постиг;
Ты их читаешь в царстве гор, пристроясь на углу
Замшелой мраморной плиты, венчающей скалу.
Хоть прочен якорь, но всегда паломник в путь готов,
Он мудрость в силах сохранить, бредя в стране хребтов,
И зыбку гения сыскать, средь голых, черных гор,
И не сомкнуть глаза души, не замутить свой взор.
 

18 июля 1818

[517]517
  Ода к Фанни. – Опубликована в 1848 году.


[Закрыть]

1

 
Природа-врач! Пусти мне кровь души!
Лишь брось на свой треножник, и послушно
Пусть хлынут из груди стихи. Мне душно…
От стихотворства сердце разреши!
Дай только тему, тему! Дай мне роздых.
Мечта моя, ты видишься сквозь мрак.
Но где призывный знак,
Чтоб выбежал я на морозный воздух?
 

2

 
Любовь моя! Ты – нежная обитель
Надежд, печалей, страхов и отрад.
Сейчас, во мгле ночной, как небожитель,
Ты светишь – отгадал я без ошибки! —
Волшебной красотой своей улыбки,
Чей блеск мой бедный, жадный, рабский взгляд
Впивает в изумленье
И в сладостном томленье.
 

3

 
Мой пир! Тебя глазами ест обжора.
Луны моей серебряной смущенье
Кто смеет вызывать бесстыдством взора?
Пусть говорит в нем страсть,
Руки своей не позволяй украсть!
И пульса учащенного биенье
Оставь мне, сжалься! Даже невзначай
Ты сердца от меня не отвращай.
 

4

 
Хоть музыка звучит, и сладострастных
Видений сонм колышет воздух жаркий,
Ты бойся танца завитков опасных,
Вдыхая этот хмель,
Воздержанная лилия, апрель
Улыбчивый, холодный, яркий.
Дай господи, чтоб не осталось втуне
Мое мечтанье о тепле июня!
 

5

 
– Неправда! – скажешь, Фанни? К белоснежной
Груди ты руку мягкую прижми,
И, сердца звук услышав безмятежный,
Признайся: верность женская мужчине —
Перо, что плавает в морской пучине!
Давным-давно известно меж людьми:
Изменчива подруга,
Как одуванчик луга.
 

6

 
Сознанье это – горше всяких бед
Тому, кто одержим любовью, Фанни,
Как я, чье сердце за тобою вслед
Стремится, здравый смысл отринув
И свой постылый дом покинув.
С нас требует любовь жестокой дани.
Мой ангел! Снизойдя к такой плачевности,
Спаси, убереги меня от ревности!
 

7

 
О, если ценишь пыл души смиренной, —
Не блеск минутный оболочки внешней, —
Пускай любви моей престол священный
Никто не осквернит, и хлеб святой
Да не преломит грубою рукой,
И не сомнет цветок мой вешний.
А если нет – я навсегда закрою
Глаза, предавшись вечному покою.
 

Январь 1819

[518]518
  «Чему смеялся я сейчас во сне?». – Сонет впервые опубликован в 1848 году.


[Закрыть]

 
Чему смеялся я сейчас во сне?
Ни знаменьем небес, ни адской речью
Никто в тиши не отозвался мне…
Тогда спросил я сердце человечье:
 
 
Ты, бьющееся, мой вопрос услышь, —
Чему смеялся я? В ответ – ни звука.
Тьма, тьма кругом. И бесконечна мука.
Молчат и бог и ад. И ты молчишь.
 
 
Чему смеялся я? Познал ли ночью
Своей короткой жизни благодать?
Но я давно готов ее отдать.
Пусть яркий флаг изорван будет в клочья.
 
 
Сильны любовь и слава смертных дней,
И красота сильна. Но смерть сильней.
 

Март 1819

[519]519
  К звезде. – Сонет известен под названием «Последнего сонета Китса», поскольку его окончательная редакция была записана поэтом на свободном листе в томике Шекспира 28 сентября 1820 года, когда он находился уже на пути в Италию вместе с художником Северном, тем самым, который похоронил поэта в феврале следующего года (см. предисловие Шелли к поэме «Адонаис»). Однако первый вариант стихотворения (опубликованный только в 1930 году и отличающийся от окончательного текста пятью-шестью словами) написан в 1819 году, вероятнее всего – в апреле.


[Закрыть]

 
О, если б вечным быть, как ты, Звезда!
Но не сиять в величье одиноком,
Над бездной ночи бодрствуя всегда,
На Землю глядя равнодушным оком —
 
 
Вершат ли воды свой святой обряд,
Брегам людским даруя очищенье,
Иль надевают зимний свой наряд
Гора и дол в земном круговращенье, —
 
 
Я неизменным, вечным быть хочу,
Чтобы ловить любимых губ дыханье,
Щекой прижаться к милому плечу,
Прекрасной груди видеть колыханье
 
 
И в тишине, забыв покой для нег,
Жить без конца – или уснуть навек.
 

Апрель 1819

[520]520
  К сновидению. – Сонет впервые опубликован в журнале «Указатель» 28 июня 1820 года.


[Закрыть]

 
Как взмыл Гермес, почуяв легкость в теле,
Лишь только Аргус [521]521
  Аргус– в древнегреческой мифологии – многоглазый великан, которого Гера приставила стеречь Ио, превращенную в корову. Гермес усыпил Аргуса и убил его, освободив Ио. Гера поместила глаза Аргуса на хвосте павлина.


[Закрыть], сломлен, опочил,
Так мой бродяжий дух игрой свирели
Околдовал, измучил, приручил
Вселенную – стоокого дракона —
И бросился, пока громада спит,
Не к чистой Иде [522]522
  Ида– гора на Крите; согласно некоторым мифам, место рождения Зевса (Кронида, то есть сына Кроноса).


[Закрыть]в белизне бездонной,
Не к роще, где в тоске бродил Кронид, —
К второму кругу горестного ада, [523]523
  К второму кругу горестного ада… – Во втором круге ада (Данте, «Божественная комедия», песнь 5) Данте и Вергилий встречают тени Паоло и Франчески да Рпмини, неразлучные даже в аду.


[Закрыть]
Где скорченных любовников несет
Крутящий смерч, сечет лавина града
И хлещет дождь. Как горек этот рот,
Ко мне прильнувший, как прекрасно тело,
С которым плоть моя сквозь мрак летела.
 

Апрель 1819

[524]524
  К сну. – Сонет впервые опубликован в 1848 году. Образец экспериментального сонета Китса, с неправильной рифмовкой.


[Закрыть]

 
Бальзам душистый льешь порой полночной,
Подносишь осторожные персты
К моим глазам, просящим темноты.
Целитель Сон! От света в час урочный
Божественным забвеньем их укрой,
Прервав иль дав мне кончить славословье,
Пока твой мак рассыплет в изголовье
Моей постели сновидений рой.
Спаси! Мне на подушку день тоскливый
Бросает отсвет горя и забот.
От совести воинственно-пытливой,
Что роется во мраке, словно крот,
Спаси меня! Твой ключ мироточивый
Пускай ларец души моей замкнет.
 

22 апреля 1819

[525]525
  Два сонета о славе. – Впервые опубликованы в 1848 году.


[Закрыть]

 
Дикарка-слава избегает тех,
Кто следует за ней толпой послушной.
Имеет мальчик у нее успех
Или повеса, к славе равнодушный.
 
 
Гордячка к тем влюбленным холодней,
Кто без нее счастливым быть не хочет.
Ей кажется: кто говорит о ней
Иль ждет ее, – тот честь ее порочит!
 
 
Она – цыганка. Нильская волна
Ее лица видала отраженье.
Поэт влюбленный! Заплати сполна
Презреньем за ее пренебреженье.
 
 
Ты с ней простись учтиво – и рабой
Она пойдет, быть может, за тобой!
 

Нельзя пирог и съесть

и думать, что он есть.

(Пословица)

 
Как жалок ты, живущий в укоризне,
В тревожном недоверье к смертным дням:
Тебя пугают все страницы жизни,
И славы ты себя лишаешь сам;
 
 
Как если б роза розы растеряла
И слива стерла матовый налет
Или Наяда карлицею стала
И низким мраком затемнила грот;
 
 
Но розы на кусте благоухают,
Для благодарных пчел даря нектар,
И слива свой налет не отряхает,
И своды грота множат свое эхо, —
Зачем же, клянча по миру успеха,
В неверии ты сам крадешь свой дар?
 

Апрель 1819

[526]526
  «La belle dame sans merci». – Стихотворение впервые опубликовано в «Указателе» Ли Ханта в мае 1820 года. Заголовок стихотворения взят из поэмы старофранцузского поэта Алена Шартье (1385–1429), впервые упоминается у Китса в поэме «Канун Святой Агнессы», строфа 33.


[Закрыть]

 
«Зачем, о рыцарь, бродишь ты,
Печален, бледен, одинок?
Поник тростник, не слышно птиц,
И поздний лист поблек.
 
 
Зачем, о рыцарь, бродишь ты,
Какая боль в душе твоей?
Полны у белок закрома,
Весь хлеб свезен с полей.
 
 
Смотри: как лилия в росе,
Твой влажен лоб, ты занемог.
В твоих глазах застывший страх,
Увяли розы щек».
 
 
Я встретил деву на лугу,
Она мне шла навстречу с гор.
Летящий шаг, цветы в кудрях,
Блестящий дикий взор.
 
 
Я сплел из трав душистых ей
Венок, и пояс, и браслет
И вдруг увидел нежный взгляд,
Услышал вздох в ответ.
 
 
Я взял ее в седло свое,
Весь долгий день был только с ней.
Она глядела молча вдаль
Иль пела песню фей.
 
 
Нашла мне сладкий корешок,
Дала мне манну, дикий мед.
И странно прошептала вдруг:
«Любовь не ждет!»
 
 
Ввела меня в волшебный грот
И стала плакать и стенать.
И было дикие глаза
Так странно целовать.
 
 
И убаюкала меня,
И на холодной крутизне
Я все забыл в глубоком сне,
В последнем сне.
 
 
Мне снились рыцари любви,
Их боль, их бледность, вопль и хрип:
La belle dame sans merci
Ты видел, ты погиб!
 
 
Из жадных, из разверстых губ
Живая боль кричала мне.
И я проснулся – я лежал
На льдистой крутизне.
 
 
И с той поры мне места нет,
Брожу печален, одинок,
Хотя не слышно больше птиц
И поздний лист поблек.
 

Май 1819

[527]527
  Сонет о сонете. – Впервые опубликован в 1848 году. Один из экспериментальных сонетов Китса.


[Закрыть]

 
Уж если суждено словам брести
В оковах тесных – в рифмах наших дней,
И должен век свой коротать в плену
Сонет певучий, – как бы нам сплести
Сандалии потоньше, понежней
Поэзии – для ног ее босых?
Проверим лиру, каждую струну,
Подумаем, что можем мы спасти
Прилежным слухом, зоркостью очей.
Как царь Мидас ревниво в старину
Хранил свой клад, беречь мы будем стих.
Прочь мертвый лист из лавровых венков!
Пока в неволе музы, мы для них
Гирлянды роз сплетем взамен оков.
 

Апрель 1819

[528]528
  Ода Психее. – Опубликована в книге 1820 года. В письме к Джорджу и Джорджиане Китс поэт писал 30 апреля 1819 года: «Это стихотворение – последнее из написанных мною – первое и единственное, из-за которого я даже испытал нечто вроде мучений. По большей части я набрасывал строки наспех. Я писал его на досуге, – и думаю, что от этого читается оно свободнее и, надеюсь, воодушевит меня написать и другие вещи, даже в еще более мирном и здоровом духе. Вы, конечно, помните, что Психею не изображали богиней вплоть до времен Апулея Платопика, жившего уже после Августова века, а значит, эту богиню никогда не почитали и не поклонялись ей со всем пылом античности – а может быть, никогда и не думали о ней в древней религии; я более правоверен и не могу позволить языческой богине оставаться в таком пренебрежении». Любопытно отметить, что если в подтексте стихотворения и лежит противопоставление сердечности духовного мира терниям жизни, то, во всяком случае, античность не является здесь идеалом, поскольку она наравне с современностью пренебрегала душой (Психеей).
  Психея– одно из позднеантичных божеств, олицетворение души. Известна главным образом из романа Апулея «Золотой осел», кн. IV–VI, и в классический пантеон не входила; отсюда замечание Китса в строфе 3: «В семье бессмертных младшая она», «храма нет у ней». Согласно Апулею, Психея (Душа) смертна по рождению, но обрела бессмертие благодаря верности своему супругу Амуру (Любви). Начиная с эпохи Возрождения этот сюжет послужил темой многих значительных произведений в разных странах Европы; таковы фрески Рафаэля и его учеников на вилле Фарнезина в Риме, фрески Джулио Романо в палаццо дель Тэ в Мантуе, поэмы Лафонтена и Богдановича и многие другие произведения.


[Закрыть]

 
К незвучным этим низойдя стихам,
Прости, богиня, коль почтешь секретным
То, что молве невольно я предам,
Воспоминаньем увлечен заветным.
Ужель я грезил? Или наяву [529]529
  Ужель я грезил? Или наяву… – Ср. финал «Оды соловью».


[Закрыть]
Я подсмотрел Психеи взор скользящий?
Без цели я блуждал весенней чащей,
Как вдруг, застыв, увидел сквозь листву
Два существа прекрасных [530]530
  …увидел сквозь листву // Два существа прекрасных… – Китс описывает парковую скульптурную группу; изображение Амура и Психеи было в конце XVIII – начале XIX в. излюбленным украшением пейзажных парков Англии и других стран (в России – Павловск, Царское село). Чаще всего, однако, они изображались иначе, чем у Китса: Психея, подняв над головою светильник, вглядывается в спящего Амура.


[Закрыть]; за дрожащей
Завесой рослых трав и лепестков
Они лежали вместе, и звенящий
Родник на сто ладов
Баюкал их певучими струями.
 
 
Душистыми, притихшими глазами
Цветы глядели, нежно их обняв;
Они покоились в объятьях трав,
Переплетясь руками и крылами.
Спокойное дыханье губ одних
Касалось губ соседних, словно их
Рукою мягкой развела дремота,
И снова поцелуями без счета
Они, с румяным расставаясь сном,
Готовы будут одарять друг друга.
Крылатый этот мальчик мне знаком.
Но кто его счастливая подруга?
 
 
В семье бессмертных младшая она, —
Но чудотворней, чем сама Природа;
Прекраснее, чем Солнце и Луна,
И Веспер, червь блестящий небосвода. [531]531
  И Веспер, червь любовный небосвода… – Веспер, так называемая вечерняя (она же утренняя) звезда, сравнивается со светляком; в английской поэзии распространен сюжет о черве или светляке, нежно лелеемом влюбленным в него цветком; кроме того, Веспер – это планета Венера, названная в честь богини любви, отсюда эпитет «любовный».


[Закрыть]
Прекрасней всех! – хоть храма нет у ней,
Ни алтаря с цветами;
Ни хора дев, под кронами аллей
Поющих вечерами;
Ни флейты, ни кифары, ни дымков
От смол благоуханных;
Ни рощи, ни святыни, ни жрецов,
От заклинаний пьяных.
 
 
О Светлая! Давно умчались годы
Античных клятв и богомольных лир,
Когда святым казался целый мир:
И воздух, и огонь его, и воды.
Но и теперь, хоть это все ушло,
Вдали восторгов, ныне заповедных,
Я вижу, как меж олимпийцев бледных
Искрится это легкое крыло.
Так разреши мне быть твоим жрецом,
От заклинаний пьяным;
Кифарой, флейтой, вьющимся дымком,
Дымком благоуханным;
Святилищем, и рощей, и певцом —
И вещим истуканом!
 
 
Да, я пророком сделаюсь твоим —
И возведу уединенный храм
В лесу своей души, [532]532
  В лесу своей души. – Изображение души в виде широкого пространства (чаще всего сада или леса с постройками, фонтанами и олицетворениями страстей, подчас сражающихся друг с другом) характерно для романов средневековья, а также для аллегорических поэм XVI в., наподобие «Королевы фей» Спенсера; однако описание этого фантастического пространства у Китса пронизано чисто романтическим ощущением природы и напоминает все тот же «английский парк», беседки которого часто назывались «храмами Дружбы»; в последних строках образ беседки явно переплетается с очертаниями спальни («И яркий факел, и окно в ночи, раскрытое для мальчика-Амура»), Амур прилетал к Психее «в ночи» и в полной темноте, «факел» служит не только светильником, напоминая о снятии запрета видеть его, он являлся также одним из атрибутов бога любви (ср.: Шекспир. Сонет 156). Таким образом, предмет оды у Китса как бы раздваивается: Душа (Психея) живет в душе, как своего рода «душа души», если использовать выражение Державина. В этом и раскрывается идея стихотворения: Китс поэтизирует в образе Психеи не вообще духовный мир человека, но особую нежность, душевность этого мира.


[Закрыть]чтоб мысли сосны,
Со сладкой болью прорастая там,
Тянулись ввысь, густы и мироносны.
С уступа на уступ, за стволом ствол,
Скалистые они покроют гряды;
И там под говор птиц, ручьев и пчел
Уснут в траве пугливые дриады [533]533
  Дриады– духи деревьев в греческой мифологии; представлялись в образе прекрасных девушек.


[Закрыть].
И в этом средоточье, в тишине,
Невиданными, дивными цветами,
Гирляндами и светлыми звездами —
Всем, что едва ли виделось во сне
Фантазии, шальному садоводу,
Я храм украшу, – и тебе в угоду
Всех радостей оставлю там ключи,
Чтоб никогда ты не глядела хмуро, —
И яркий факел, и окно в ночи,
Раскрытое для мальчика Амура!
 

Апрель 1819

[534]534
  Ода праздности. – Опубликована в 1848 году. В одном из писем в марте 1819 года Китс писал: «В это утро у меня своего рода ленивое и крайне беззаботное настроение; я тоскую после одной-двух строф Томпсонова «За́мка праздности». Мои страсти спят из-за того, что я продремал примерно до 11-ти, и почувствовал сильную слабость, и был в трех шагах от обморока, – если бы у меня были зубы из жемчуга и дыхание лилейное, я назвал бы это истомой, но поскольку я – это только я, я должен назвать это ленью. […] Поэзия, Честолюбие, Любовь – лики их беспечальны; вот они проходили мимо меня: они скорее напоминают фигуры на греческой вазе – мужскую и две женские; не видимые никому, кроме меня. Это – единственное счастье, и это редкий пример превосходства всепобеждающего духа».
  Порядок строф в издании 1848 года (посмертном) был следующим: строфа 111 помещена предпоследней, как пронумеровано в копии, использованной для издания, однако порядок самих строф там был таков: 1, 2, 5, 6. 4, 3. По-видимому, таков был первоначальный порядок… Нынешний – реконструкция текстологов. По всей вероятности, три появления трех фигур следует понимать следующим образом: «Утро» (строфа 1), «Зрелый час» (строфа 2), «Полдень» (строфа 3) – это разные возрасты, начиная с детства.


[Закрыть]

I

 
Трех человек увидел я однажды
В рассветной грезе, – все они прошли
Передо мной, и облачен был каждый
В сандальи и хитоны до земли, —
Фигуры, что на мраморную вазу
Нанесены, – они прошли кругом
И вновь пришли в порядке регулярном,
Дотоле мной не виданы ни разу
И странны мне, – так часто незнаком
Бывает скульптор с ремеслом гончарным.
 

II

 
Но отчего, таинственные тени,
Не опознала вас моя душа?
Затем ли, чтоб чредою наваждений
Скользили мимо вы, не разреша
Меня от сна? – Стоял дремотный час,
И Праздность без услады и без боли
Вливалась в ощущения мои;
Я цепенел, и пульс мой тихо гас, —
Зачем пришли вы и не дали воли
Остаться мне в моем небытии?
 

III

 
Да, в третий раз приблизились они —
О, для чего? Мне виделось в дурмане
Сонливом, что душа моя сродни
Цветами изукрашенной поляне,
Висел туман, по сладостным слезам
Упасть на землю не было дано;
Сминало рамой листья винограда
Открытое в весенний сад окно, —
О тени! Слез моих не видеть вам!
Ступайте прочь, свиданья длить не надо!
 

IV

 
На миг оборотясь, опять ушла
Фигур неторопливых вереница, —
И мне хотелось обрести крыла,
Лететь за ними – я узнал их лица:
Любовь ступала первою из них,
Затем Тщеславье мерной шло походкой,
Отмеченное бледностью чела, —
И третья шла, чей шаг был мягок, тих —
Я знался с нею, с девою некроткой —
И то сама Поэзия была.
 

V

 
Они ушли – мне крыльев не хватало…
Ушла Любовь, – на что тебе она?
Тщеславие? – Оно берет начало
В безумии, и суть его бедна.
Поэзия? – Отрады нет в тебе,
Какую в полднях склонен усмотреть я
И в вечерах, в которых брезжит сон, —
Я покорился бы такой судьбе,
Но как суметь вернуться в те столетья,
Когда Мамоной не был мир пленен?
 

VI

 
Прощайте! Вам не пробудить меня,
Почиющего на цветочном ложе, —
Мне похвалами не прожить и дня,
Что получает баловень пригожий, —
Пройди, видений строй благообразный,
Останься лишь увиденным во сне
Орнаментом античного сосуда;
Оставьте гений мой в дремоте праздной,
Исчезните, фантомы, прочь отсюда
И больше не тревожьтесь обо мне!
 

Май 1819

[535]535
  Ода соловью. – Опубликована впервые в «Анналах изящных искусств» в июле 1819 года. Если в других одах (в «Оде Меланхолии», в частности, Китс обращается к читателю (к некоему «ты»), говоря ему о меланхолии, то здесь он обращается к соловью, говоря «ты» – ему. Уже в самом слове «соловей» (nightigale) заключено слово «ночь» (night), поэтому английскому читателю в большей мере, чем русскому, ясно, что эта ода – ноктюрн. Для Китса характерен в этой оде своеобразный «подхват» слова из строфы в строфу.


[Закрыть]

I

 
От боли сердце замереть готово,
И разум – на пороге забытья,
Как будто пью настой болиголова,
Как будто в Лету погружаюсь я;
Нет, я не завистью к тебе томим,
Но переполнен счастьем твой напев, —
И внемлю, легкокрылая Дриада,
Мелодиям твоим,
Теснящимся средь буковых дерев,
Среди теней полуночного сада.
 

II

 
О, если бы хотя глоток вина
Из глубины заветного подвала,
Где сладость южных стран сохранена —
Веселье, танец, песня, звон кимвала;
О, если б кубок чистой Иппокрены, [536]536
  О, если б кубок чистой Иппокрены… – Имеется в виду ключ на вершине горного хребта Геликон в Беотии, который, по преданию, появился от удара копыта Пегаса и обладал чудесным свойством вдохновлять поэтов. В данном случае «кубок Иппокрены» – кубок вина.


[Закрыть]
Искрящийся, наполненный до края,
О, если б эти чистые уста
В оправе алой пены
Испить, уйти, от счастья замирая,
Туда, к тебе, где тишь и темнота.
 

III

 
Уйти во тьму, угаснуть без остатка,
Не знать о том, чего не знаешь ты,
О мире, где волненье, лихорадка,
Стенанья, жалобы земной тщеты;
Где седина касается волос,
Где юность иссыхает от невзгод,
Где каждый помысел – родник печали,
Что полон тяжких слез;
Где красота не доле дня живет
И где любовь навеки развенчали.
 

IV

 
Но прочь! Меня умчали в твой приют
Не леопарды Вакховой квадриги [537]537
  Не леопарды Вакховой квадриги… – То есть не на колеснице бога вина Вакха (в которую, по античной легенде, запрягаются леопарды) устремляюсь я к тебе, а на крыльях Поэзии.


[Закрыть], —
Меня крыла Поэзии несут,
Сорвав земного разума вериги, —
Я здесь, я здесь! Кругом царит прохлада,
Луна торжественно взирает с трона
В сопровожденье свиты звездных фей;
Но темен сумрак сада;
Лишь ветерок, чуть вея с небосклона,
Доносит отсветы во мрак ветвей.
 

V

 
Цветы у ног ночною тьмой объяты,
И полночь благовонная нежна,
Но внятны все живые ароматы,
Которые в урочный час луна
Дарит деревьям, травам и цветам,
Шиповнику, что полон сладких грез,
И скрывшимся среди листвы и терний,
Уснувшим здесь и там,
Соцветьям мускусных, весенних роз,
Влекущих мошкару порой вечерней.
 

VI

 
Я в Смерть бывал мучительно влюблен,
Когда во мраке слушал это пенье,
Я даровал ей тысячи имен,
Стихи о ней слагая в упоенье;
Быть может, для нее настали сроки,
И мне пора с земли уйти покорно,
В то время, как возносишь ты во тьму
Свой реквием высокий, —
Ты будешь петь, а я под слоем дерна
Внимать уже не буду ничему.
 

VII

 
Но ты, о Птица, смерти непричастна, —
Любой народ с тобою милосерд.
В ночи все той же песне сладкогласной
Внимал и гордый царь, и жалкий смерд;
В печальном сердце Руфи, [538]538
  В печальном сердце Руфи… – Руфь – героиня библейской Книги Руфь; богач Вооз увидел ее, когда она работала в поле, и взял ее в жены, ее потомком был царь Давид.
  Подобно большинству лучших стихотворений Китса, к концу «Оды соловью» возрастает пластичность и рельефность изображения и все большую роль играет звукопись.


[Закрыть]в тяжкий час,
Когда в чужих полях брела она,
Все та же песнь лилась проникновенно, —
Та песня, что не раз
Влетала в створки тайного окна
Над морем сумрачным в стране забвенной.
 

VIII

 
Забвенный! Это слово ранит слух,
Как колокола глас тяжелозвонный;
Прощай! Перед тобой смолкает дух —
Воображенья гений окрыленный.
Прощай! Прощай! Напев твой так печален,
Он вдаль скользит – в молчание, в забвенье,
И за рекою падает в траву
Среди лесных прогалин, —
Что было это – сон иль наважденье?
Проснулся я – иль грежу наяву?
 

Май 1819

[539]539
  Ода греческой вазе. – Впервые опубликована в сборнике 1820 года. По всей вероятности, Китса вдохновила на написание этого едва ли не лучшего у него стихотворения античная мраморная ваза с барельефным изображением древней религиозной процессии, которая стоит в парке лондонского дворца Холланд-Хауз, принадлежащего роду баронов Холланд.


[Закрыть]

I

 
Покоя девственной невестой став,
Замедленного времени безвестный
Приемыш, дай услышать твой прелестный,
Душистый слог историка дубрав.
Какое, в лиственном венке, преданье
Твой стан объемлет? Это – люди? Боги?
Аркадию иль Темпе видит глаз?
И что это за девы-недотроги?
Что за погони, бегства, умыканья,
Тимпаны, флейты, бешеный экстаз?
 

2

 
Напев звучащий услаждает ухо,
Но сладостней неслышимая трель.
Играй, но не для чувственного слуха, —
Душе играй, беззвучная свирель.
Любовник дерзкий, ради поцелуя,
Ты, юноша, в тени густого древа,
Не сможешь песни оборвать своей.
Но, о блаженстве близком не тоскуя,
Живи: не знает увяданья дева,
Не осыпается листва с ветвей!
 

3

 
Как счастливы деревья (в их природе —
Не разлучаться никогда с весной!)
И счастлив молодой творец мелодий,
Что обладают вечной новизной.
Блаженный мир любви непреходящей, —
Любви счастливой, с трепетным объятьем
И вечно молодым своим теплом!
Не страсти человеческой, дарящей
Лишь скорбью расставанья, сердца сжатьем,
Челом горячим, пересохшим ртом.
 

4

 
Что за народ спешит увидеть требу?
Разубранную телку тянет жрец.
Она мычит, как бы взывая к небу.
В цветах – ее бока, ее кострец.
Тот городок, что у реки ютится
Или на взгорье, с мирной цитаделью,
Благочестивым утром опустел.
И ни одна душа не возвратится
Сказать – куда ушли, с какою целью?
Безмолвным вечно быть – его удел.
 

5

 
Аттическая форма! Безупречность
Мужей из мрамора, и дев, и трав,
Чуть-чуть примятых, и листвы дубрав.
Ты молча дразнишь мысль мою, как вечность!
О пастораль холодная! Со света
Нас поколенья сгонят, суета
Придет иная с ними; ты ж, нисколько
Не потускнев, скажи им: «Красота —
Есть правда, правда – красота. Вы это
Знать на земле обязаны, – и только!»
 

Май 1819

[540]540
  Ода Меланхолии. – Впервые опубликована в сборнике 1820 года.
  Полный комментарий см. в Примечаниях (верстальщик).


[Закрыть]

I

 
Не выжимай из волчьих ягод яда, [541]541
  Не выжимай из волчьих ягод яда. – В оригинале упомянут аконит, растение, сок которого служил составной частью многих колдовских снадобий. Ягоды тисаядовиты, сделать из них четки – означает: непрерывно размышлять о смерти.


[Закрыть]
Не испивай из Леты ни глотка,
И Прозерпине для тебя не надо
Сплетать из трав дурманящих венка;
Для четок не бери у тиса ягод,
Не позволяй предстать своей Психее
Ночною бабочкой, пускай сова
Тебя не кличет, и пускай не лягут
Над тенью тени: став еще темнее,
Печаль твоя останется мертва.
 

II

 
Но если Меланхолия туманом
Внезапно с неба низойдет к земле,
Даруя влагу травам безуханным,
Срывая каждый холм в апрельской мгле, —
Тогда грусти: над розою пунцовой,
Над блеском радуги в волне прибрежной,
Над несравненной белизной лилей, —
А если госпожа с тобой сурова,
То завладей ее рукою нежной,
И чистый взор ее до дна испей.
 

III

 
Она дружна с Красою преходящей,
С Весельем, чьи уста всегда твердят
Свое «прощай», и с Радостью скорбящей,
Чей нектар должен обратиться в яд, —
Да, Меланхолии горят лампады
Пред алтарем во храме Наслаждений, —
Увидеть их способен только тот,
Чей несравненно утонченный гений
Могучей Радости вкусит услады:
И во владенья скорби перейдет.
 

Май 1819

[542]542
  Ода к осени. – Ода впервые опубликована в сборнике 1820 года. В этом произведении Китс воскрешает традицию, восходящую еще ко временам Гесиода (см. поэму «Труды и дни») или Вергилия (см. «Георгики»): изображение человеческой жизни в тесной связи с сезонными изменениями плодоносящей природы. Он возвращается от романтически-созерцательного восприятия природы к деятельному. Сын конюха, не знавший древнегреческого языка и бывший не в ладах с латынью, стеснявшийся своей «необразованности» и по этой причине постоянно отвергавший дружбу получившего университетское образование Шелли, Китс обладал поразительной способностью интуитивного постижения культуры минувших веков.
  «Ода к осени» – последняя из «великих од» Китса, завершающая знаменитый цикл из шести од 1819 года (при жизни было опубликовано только пять). Отдельные образы ее, возможно, навеяны строфами 30, 37 и 38 седьмой части седьмой книги поэмы Спенсера «Королева фей».
  Помимо публикуемого в основном корпусе книги перевода Б. Л. Пастернака, существует известный перевод того же стихотворения, принадлежащий С. Я. Маршаку.
  Перевод С. Я. Маршака приведен в Примечаниях (верстальщик).


[Закрыть]

 
Пора плодоношенья и дождей!
Ты вместе с солнцем огибаешь мызу,
Советуясь, во сколько штук гроздей
Одеть лозу, обвившую карнизы;
Как яблоками отягченный ствол
У входа к дому опереть на колья,
И вспучить тыкву, и напыжить шейки
Лесных орехов, и как можно доле
Растить последние цветы для пчел,
Чтоб думали, что час их не прошел
И ломится в их клейкие ячейки.
 
 
Кто не видал тебя в воротах риг? [543]543
  Кто не видал тебя в воротах риг? – В изобразительном искусстве средних веков, эпохи Возрождения и далее вплоть до начала XIX в. осень часто изображалась в образе человека, выполняющего хозяйственные и полевые работы.


[Закрыть]
Забравшись на задворки экономий,
На сквозняке, раскинув воротник,
Ты, сидя, отдыхаешь на соломе;
Или, лицом упавши наперед
И бросив серп средь маков недожатых,
На полосе храпишь, подобно жнице;
Иль со снопом одоньев от богатых,
Подняв охапку, переходишь брод;
Или тисков подвертываешь гнет
И смотришь, как из яблок сидр сочится.
 
 
Где песни дней весенних, где они?
Не вспоминай, твои ничуть не хуже,
Когда зарею облака в тени
И пламенеет жнивий полукружье,
Звеня, роятся мошки у прудов,
Вытягиваясь в воздухе бессонном
То веретенами, то вереницей;
Как вдруг заблеют овцы по загонам;
Засвиристит кузнечик; из садов
Ударит крупной трелью реполов
И ласточка с чириканьем промчится.
 

19 сентября 1819