Текст книги "Тропиканка. Том второй"
Автор книги: Вальтер Неграо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Самюэля ее объяснения не удовлетворили. Бар, которым владеет Мануэла, пользуется большой популярностью. От клиентов нет отбоя. Она может здесь хорошо зарабатывать. Она всем здесь нужна.
– Бар, клиенты, – проронила Мануэла. – Все это я найду в другом месте. Я приняла решение, Самюэль, и никто не заставит меня изменить его.
– А Кливер согласен с этим решением? А Питанга?
– Да, они не имеют ничего против, – подтвердила Мануэла.
Самюэль опечаленно покачал головой:
– Ну что же, раз ты так решила… Не знаю, что тебе еще сказать, Мануэла. Ведь мы – друзья. И мне очень будет не хватать вас всех…
* * *
Когда Рамиру вошел к Франсуа, тот сразу же понял, что муж Летисии явился к нему с каким-то неприятным разговором, и внутренне подобрался.
В глубине души он уважал Рамиру, но не верил в то, что они с Летисией смогут обрести покой и счастье. В это не верил никто из окружающих, и Франсуа понимал, что Рамиру догадывается об этом, потому и ведет себя так вызывающе, так заносчиво! Они с Летисией восстали против существующего порядка вещей; но мало-помалу революционный дух выветрился из их отношений, а страсть прошла, но они оба по-прежнему боятся признаться в этом друг другу…
Как и ожидал Франсуа, Рамиру начал разговор с откровенной грубости. Он швырнул архитектору его проект и осведомился, сколько стоит эта работа.
Франсуа терпеливо объяснил, что проект не имеет цены. Он сделал его из любезности. Это подарок. И тогда Рамиру напрямую изложил свои претензии:
– Мне не нравится, что ты в мое отсутствие обхаживаешь мою жену!
– Если ты не доверяешь собственной жене, это твоя проблема, – заметил Франсуа. – И еще я тебе скажу – когда ты увидишь, что Летисия грустна, подавлена, не удивляйся. Этот день не за горами, вот увидишь!
– Ты учишь меня жизни с высоты своего опыта? – высокомерно поинтересовался Рамиру.
– Мне учить тебя? – переспросил Франсуа. – Куда мне? Ты уже дважды женился, у тебя взрослые дети! Кто я такой, чтобы учить тебя? Но Летисию я знаю лучше, чем ты. Если ты и дальше будешь удалять ее от друзей, пытаться поменять ее привычки, все это обернется против тебя… Нет в мире человека, который мог бы жить только любовью…
Рамиру вернулся к Летисии еще более озлобленный и с порога сообщил ей, что вернул проект Франсуа и запретил ему и близко подходить к его жене. Он, Рамиру, и без того многое терпит. В этом доме ее дети его постоянно оскорбляют…
– Но ты даже не пытался расположить моих детей к себе! – выкрикнула Летисия.
– Детей? – повысил голос Рамиру. – Каких детей? Я вижу лишь нахальную девицу и избалованного, плохо воспитанного парня, который не упускает случая, чтобы унизить меня! Поэтому я и настаивал, чтобы у нас был свой собственный дом, только для нас, подальше отсюда!
– А зачем? – взвилась Летисия. – Зачем, если тебя постоянно что-то не устраивает, ты вечно чем-то недоволен! Даже тот участок, что подарил нам отец от чистого сердца, ты и то не смог принять по-человечески, а теперь еще хамишь ни за что ни про что Франсуа! Он хотел сделать нам любезность!
– Хватит его защищать, Летисия, – хлопнул кулаком по столу Рамиру. – Мне тошно слушать, как ты умиляешься от любезности своего архитекторишки! Замолчи!
– Сам замолчи! – завопила Летисия, совершенно потеряв контроль над собой. – Я устала, Рамиру! Я больше не могу! Ты это хотел услышать, да? Я устала!..
Глава 32
Разговор доктора Бастуса с Иванильдой не внес в дело никакой ясности.
Иванильда не хотела давать никаких показаний против Летисии Веласкес. Она утверждала, что никакого преступления не было, что оно – плод больного воображения Витора.
– Он действительно болен, сеньор адвокат, – говорила Иванильда, – неужели вы этого не поняли? А я не собираюсь осложнять жизнь донне Летисии. Она хороший человек и столько мне помогала!
Бастус уцепился за эти слова.
– Помогала? А чем она вам помогала, донна Иванильда? Деньгами?
– Сеньор адвокат, я не стану отрицать: она давала мне деньги, я была ее лучшей служанкой!
– Давала вам деньги, – внушительно произнес Бастус, – то есть она хотела купить ваше молчание? Это называется взяткой. Вас можно привлечь к ответственности. Обдумайте хорошенько то, что я вам сказал, а потом позвоните…
Сразу после ухода Иванильды доктор Бастус позвонил Витору. Он сообщил ему о состоявшемся разговоре и сказал, что не может принудить свидетеля к даче показаний.
Витор был слегка разочарован.
– Она будет давать показания, – злобно бросил он в трубку, – и мы засадим преступника в тюрьму!
Летисия, которая была в то время дома, услышала последние слова своего сына.
– Кого ты собираешься посадить в тюрьму, сынок? – рассеянно спросила она.
Витор, бросив трубку, перевел разговор на другое. Отчего у его матери такой подавленный вид? Может, у нее что-то со здоровьем?
– Да нет, я просто плохо спала, – ответила Летисия. – Так кого ты хочешь засадить в тюрьму?
– Есть там у нас один тип на фабрике, – Витор принял озабоченный вид, – адвокат пытается его отмазать… Можно, я тебя поцелую, мамочка?
Летисия растаяла.
– Не думала, что мой сын может быть таким ласковым, – пробормотала она. – Было бы хорошо, если бы все любящие мужчины были похожи на тебя.
Витор нежно пригладил ее волосы.
– Нейде мне сказала, что Рамиру сегодня не ночевал дома, – проговорил он сочувственно. – Но ты не переживай. У вас все наладится. Надо только немного потерпеть…
* * *
Гаспар Веласкес разыскал Рамиру в хижине, которую тот построил для себя и Летисии.
Но разговора у них не получилось.
Гаспар стал перечислять Рамиру те жертвы, на которые пошла ради него Летисия, но в ответ на это Рамиру сказал, что он пожертвовал не меньшим: он был вынужден ради соединения с Летисией оставить жену и детей, своих друзей, свои привычки. Словом, разговор сразу же зашел в тупик.
– Но неужели тебе трудно понять некоторые вещи, Рамиру? – не сдавался Гаспар. – Ты хоть представляешь, каким шоком была для моих внуков ваша связь? Ты даже не попытался наладить с ними отношения.
Рамиру ответил, что он не умеет общаться с избалованными детьми. Еще он не умеет делать вид, будто не замечает, что все его презирают, в грош не ставят. Именно поэтому ему хотелось убраться поскорее из дома Гаспара. А теперь ему кажется, что их отношения с Летисией были ошибкой. Им не надо было возобновлять свою связь. Ни к чему доброму это привести не могло. Теперь он это прекрасно понимает, так же как понял это с самого начала и Гаспар, не так ли?
– Послушай, что я тебе советую, – уклончиво произнес Гаспар. – Уж коль ты здесь один, в этой хижине, попробуй все спокойно взвесить. Подумай, что тебе нужно от жизни. Если решишь, что тебе надо вернуться к Летисии, – возвращайся, если же нет, – тут Гаспар сделал жест, который можно было понять как прощание. – Ты меня понял?..
* * *
Серена, Кассиану и Далила ожидали бурной реакции Асусены на известие об обручении Витора, но в последующие дни, после того как они прочитали об этом в газете, Асусена сохраняла спокойствие и невозмутимость.
Далила пробовала выведать у нее, что сейчас чувствует подруга, но Асусена упорно отмалчивалась.
А между тем спокойствие ее объяснялось не только тем, что она поверила словам Витора. Это спокойствие было сродни чувству обреченности. Асусена понимала, что в ней уже нет той любви к Витору, которая столько времени как огнем палила ее душу. Теперь она испытывала к нему жалость, сострадание, но не любовь. Она чувствовала себя обязанной поддержать его. Она чувствовала себя обязанной выйти за него замуж, а между тем сердце ее стремилось к другому человеку.
Франшику каждый день приходил к ней и говорил о своей любви, о том, что она, как ласковая волна, наполняет его. Он знал об обручении Витора с Оливией и считал, что преграды между ним и Асусенои уже не существует. Но Асусена не могла оставить его в этом заблуждении. Это было бы с ее стороны бесчестно. И однажды, собравшись с духом, она показала Франшику обручальное кольцо, которое подарил ей Витор, и сказала ему, что помолвка его и Оливии – это комедия, а на самом деле Витор собирается жениться на ней. Если бы Франшику не был как обухом сражен ее словами, он бы заметил, с какой печалью проговорила все это Асусена. Его лицо исказилось от боли. Еще мгновение – и Асусена бросилась бы ему на шею и поведала бы обо всех своих сомнениях и терзаниях, но Франшику, не желая мучить девушку своим несчастным видом, стал прощаться.
– Я больше к вам не приду, Асусена, – проговорил он.
– Но почему? – пробормотала Асусена. – Ведь мы друзья!
Франшику нежно взял ее за руку.
– Я буду молиться, чтобы ты была счастлива, Асусена. Я буду молиться за этого пройдоху Витора. – Лицо его осветила трогательная улыбка. – Может, он хоть раз в своей жизни сделает что-то стоящее. А ты, Асусена, в одном можешь быть уверена – я всегда буду вспоминать тебя с любовью…
* * *
Иванильде не хотелось навязывать своего общества Летисии и тем самым вызывать в ней неприятные воспоминания, но она считала себя обязанной предупредить бывшую хозяйку о кознях, которые строит против нее ее собственный сын.
Она не была уверена в успехе своего предприятия: ведь Иванильда помнила Летисию как фанатичную, преданную своим детям мать, но другого выхода у нее не было, и она явилась к Летисии.
Увидев ее, Летисия несколько смутилась, однако пригласила Иванильду в кабинет Гаспара, где они могли спокойно побеседовать. Иванильда сразу сказала ей, что она не хочет никому вредить, потому и рта не раскрыла, когда ее начал допрашивать адвокат, затеявший по просьбе Витора пересмотр ее дела. Летисия не могла ничего понять.
– Какой адвокат? Какое дело?
– Твой сын Витор и этот адвокат хотят упрятать тебя за решетку, – пояснила Иванильда.
Щеки Летисии вспыхнули от гнева.
– Что за ерунду ты говоришь? Мы с моим сыном в прекрасных отношениях! Ты клевещешь на Витора! Он бы никогда не решился нанести мне удар в спину!
Иванильда была вынуждена объясниться более подробно. Ее сын Витор предлагал своей няньке сто тысяч долларов за то, чтобы она дала показания против Летисии и сказала, что та убила своего мужа.
– Так, – произнесла сквозь зубы Летисия, заподозрив Иванильду в шантаже, – а ты хочешь получить от меня больше? Для этого ты и клевещешь на невинного человека?
Иванильда была обижена. Так она и думала, Летисия не поверит ей. И зачем только она вернулась в Форталезу? Все ее здесь ненавидят, никто не испытывает к ней даже элементарного уважения… Она тоже ходит по лезвию ножа.
– Да зачем Витору стремиться сделать мне плохо? – прервала поток ее излияний Летисия.
– Ты его родила на свет, тебе и знать зачем, – сухо заметила Иванильда и, стоя в дверях, протянула Летисии карточку адвоката. – Доктора Бастуса нанял твой сын. Можешь ему позвонить. Он тебе все расскажет.
* * *
Дома Иванильду поджидала рассерженная Изабел, которая сразу напустилась на нее с упреками. Не будь Иванильда уже выведенной из равновесия встречей с Летисией, она бы могла проглотить иронические фразы сестры, но тут выдержка изменила ей:
– Мне надоело, что ты обращаешься со мной, как со своей служанкой! Вспомни то время, когда обе мы жили в деревне, бегали босиком и воровали манго и соседских куриц!
Изабел в ужасе замахала руками:
– Что? Я? Великолепная Изабел Бонфинь, светская дама – воровка куриц? Ты хочешь меня погубить, Хильдегарда!
– Никакая я не Хильдегарда! – взвизгнула Иванильда. – Я твоя сестра Иванильда! Когда родители умерли, я заботилась о тебе, чтобы ты не умерла с голоду! Это я пристроила тебя в дом к Бонфиню, который, на твое счастье, влюбился в тебя, нахалку!
Обе они в пылу спора не заметили, как в гостиную спустилась Оливия. Она уже несколько минут стояла, укрывшись за колонной, и слушала перепалку сестер.
– Интересная история, – наконец решила подать голос Оливия.
Обе женщины растерянно обернулись.
– Ну вот, – упавшим голосом сказала Изабел, – ты своего добилась. Ты меня уничтожила!
Оливия звонко рассмеялась и, подбежав к матери, чмокнула ее в щеку, а потом обняла Иванильду.
– Так ты моя тетя? Я очень рада! Мамочка, ты не расстраивайся! И напрасно ты столько лет скрывала он меня правду. Чего ты боялась? Что светское общество тебя отвергнет?
Изабел всхлипнула:
– Конечно. Я боялась, что от меня отвернутся друзья и что вы, мои дети, будете смеяться надо мной… Перестань смеяться, Оливия!
Оливия сделала серьезное лицо.
– Я не смеюсь, мамочка. Я очень горжусь тобой. Ты была Золушкой, которая встретила своего принца и стала…
– Принцессой, – капризно уточнила Изабел.
– Королевой, мамочка, королевой! – воскликнула Оливия, прижимая к себе обеих сестер.
* * *
Добираясь до дома Франсуа на машине, Летисия была так взволнована, что чуть было не попала в аварию.
Слова Иванильды не выходили у нее из головы, и все же она не могла допустить мысли, что Витор ведет с ней нечестную игру.
Франсуа тоже считал, что это невозможно. Любая мать чувствует, когда ее ребенок откровенен с ней, а когда – нет. Витор не стал бы устраивать такой театр. Он изменился, стал взрослее, умнее. Он хочет остепениться и поэтому сделал предложение Оливии. Нет, эта женщина – просто шантажистка! Не может быть, чтобы Витор притворялся. Но карточка адвоката, которую всучила Летисии перед уходом Иванильда, жгла ей руку. Франсуа взял у нее визитку и сказал, что он поможет положить конец ее страхам и подозрениям, иначе она вконец изведется.
Франсуа сел за руль и повез Летисию к доктору Бастусу.
…И тут беспощадная правда предстала перед несчастной матерью во всей ее безобразной наготе.
Слова Иванильды, которым она не желала верить, подтвердились. Ее сын и в самом деле нанял доктора Бастуса для того, чтобы тот постарался посадить ее на скамью подсудимых. Он считает свою мать убийцей и хочет отомстить ей. И не жалеет никаких расходов, лишь бы увидеть ее в тюрьме.
Адвокат был слегка смущен разыгравшейся перед ним сценой. Он видел, что мать его клиента поражена, раздавлена. Но он-то, Бастус, в чем виноват? Его наняли, он лишь исполняет свой долг и отстаивает интересы своих клиентов, а виновна донна Летисия или нет – это решит суд.
– Франсуа, – сжав голову руками, простонала Летисия, – умоляю, увези меня отсюда. Я не могу больше здесь оставаться!
Обратной дорогой у Летисии случился приступ удушья, и Франсуа был вынужден несколько раз останавливать машину, открывать дверцу, чтобы дать ей возможность отдышаться. Она чувствовала себя разбитой и беспомощной, и ей страшно было даже подумать о том, что дома она увидит Витора, этого изощренного лицемера. Франсуа, как мог, утешал ее.
– Витор – больной человек, Летисия. Ты теперь будешь ему очень нужна. Ему необходимы твое тепло, твоя забота. Именно сейчас нельзя от него отворачиваться, надо попытаться его понять. Он болен, – твердил Франсуа, – и лучшее лекарство для него сейчас – любовь.
– Ты просто чудо, – сжала ему руку Летисия. – Ты мне так нужен.
– Ты мне тоже нужна, – пробормотал Франсуа.
– Я? Что я могу тебе дать?
Франсуа прижал ее голову к своей груди.
– Мне только и нужно, что видеть тебя, смотреть в твои глаза, заботиться о тебе. Я люблю тебя.
Летисия горько усмехнулась:
– Ты видишь, я все делаю наоборот: с детьми, с Рамиру, с тобой, с собой.
– Так поменяй все! – горячо сказал Франсуа. – И почему бы тебе не начать прямо сегодня!..
* * *
Витор был дома. Увидев мать и Франсуа, он сделал движение навстречу к ним, но Летисия в ужасе попятилась:
– Не дотрагивайся до меня! Меня от тебя тошнит!
– Что случилось, мама? – принял удивленный вид Витор. – Что с тобой?
– Ты циник, – брезгливо отстраняясь от него, проговорила Летисия. – Да, циник… или вконец больной человек. Ты все это время ломал комедию, вел себя как ягненок, ласкался ко мне, а сам тем временем затеял против меня расследование. Ты сумасшедший!
С лица Витора будто мгновенно сошла маска. Оно сделалось холодным. Глаза его сузились от бешенства.
– Я? – ледяным тоном переспросил он. – Нет, это ты у нас сумасшедшая! Ты убила отца и жила так, словно ничего не произошло! Да, я притворялся! Этому я научился у тебя! И я был готов притворяться до того момента, когда бы упрятал, наконец, тебя за решетку! А-а, вот и твой любовник явился, – заорал Витор, указывая на действительно входящего в дом Рамиру, – это от него у тебя шрам, который ты мне показывала, а не от моего отца! Вы и тогда уже были любовниками! И он тебе, как гулящей женщине, и оставил на теле свою метку!
Одним ударом Рамиру сбил Витора с ног. Франсуа схватил Рамиру за руку, а Летисия бросилась к сыну. Но Витор ее оттолкнул.
– Это Рамиру звонил тебе в тот день, когда ты убила отца! Вы вместе с ним обо всем и договорились! Ты – подлый сообщник убийцы!
Рамиру растерянно обернулся к Летисии:
– О чем он говорит, Летисия?
– Я говорю об убийстве моего отца, – завопил Витор, – и не притворяйся, будто ничего не знаешь! Ты ее на это и подбил, не так ли? Ну и как вы потом жили? Посмеивались, да? Это вас возбуждало?
– Замолчи, сосунок, – вне себя от бешенства заорал Рамиру.
– Ну, заставь меня заткнуться! – истерически взвизгнул Витор. – Бей меня! До крови! Моей матери нравится кровь!
Вырвав свою руку из рук Франсуа, Рамиру ударил Витора по лицу.
Летисия бросилась на Рамиру как тигрица, защищающая своих детенышей.
– Не смей его бить! Он – мальчик. А ты – взрослый мужчина!
– Ну давай, давай, – крикнул ей Рамиру, – защищай свое маленькое чудовище! Своего выродка!
– Ты на своих детей посмотри! – прокричала в ответ Летисия. – Твой Кассиану, кроме кулака, ничего больше не признает! А Асусена, эта тихоня! Она притворщица!
– Я не позволю тебе так говорить о моих детях, – разъярился вконец Рамиру.
– А я не позволю бить моего сына! Вон отсюда! Когда Рамиру ушел, хлопнув дверью, Витор расхохотался как сумасшедший:
– Ну, мама, скажи мне спасибо, что я тебя подтолкнул к этому! Ведь ты и сама подумывала о том, как бы выкинуть его на улицу! Тебе надоела эта рыбная вонь в постели, не так ли?!
* * *
Неизвестно, как бы долго еще Оливия находилась в заблуждении относительно Витора, если бы не Дави.
Однажды Дави позвонил ей и тоном, не терпящим возражений, заявил, что будет ждать Оливию через десять минут возле своего дома в машине. Что-то было в его тоне такое, что Оливия не стала отнекиваться, а сказала, что сейчас выйдет.
В машине Дави не стал ей ничего объяснять. Он гнал свой автомобиль по направлению к парку Франшику. Заинтригованная его поведением, Оливия тоже молчала.
Они вышли возле парка. Дави повел Оливию к небольшой эстраде, на которой по вечерам выступали певцы и фокусники. Они протолкнулись сквозь танцующие пары к самой эстраде – и тут Оливия поняла, зачем Дави привез ее сюда.
На эстраде стоял Витор и, глядя на улыбающуюся ему внизу Асусену, говорил в микрофон:
– Музыка, которую вы только что слышали, посвящалась одной девушке, которую я люблю больше всех на свете. Ее зовут Асусена…
Оливии показалось, что все вокруг нее – люди, деревья, растения – закружилось, как будто она стояла внутри бешено вращавшейся воронки. Она бы упала, если бы Дави не поддержал ее. Еще у нее было чувство, будто на ее глазах умер любимый человек, и не просто умер, но стал разлагаться, утрачивая не только маски, которые носил при жизни, но и плоть, жилы, кости…
– Я не хотел тебя расстраивать, Оливия, – сочувственно произнес Дави, – но ты должна была своими глазами увидеть, что это за человек.
Оливия кивнула и, сделав Дави знак, чтобы он оставался на месте, протиснулась к Витору и Асусене. Она ожидала увидеть на его лице смущение, замешательство, стыд, но Витор остался невозмутим.
– Как дела, доктор? – спокойно спросил он. – Извини, нам пора. Асусена, мы уходим.
– Нет, так просто ты не уйдешь, Витор, – проговорила Оливия. – Если в тебе есть хоть капля мужества, объясни мне…
– Витор, ты должен ей все объяснить, – поддержала Оливию Асусена.
Витор ухмыльнулся.
– А что объяснять? – сказал он. – Оливия не так глупа, как кажется. Извини, Оливия, нам с моей невестой пора уходить. А ты останься, выпей чего-нибудь, а то ты несколько бледна…
Вернувшись к Дави, Оливия тихо произнесла:
– Спасибо тебе. Я должна была это все увидеть сама. Ты прав.
Лицо Дави страдальчески исказилось:
– Мне жаль, что так вышло, Оливия. Но я тебя предупреждал, что этот человек подлец и обманшик. Он не достоин тебя… Я бы все на свете отдал, чтобы ты не страдала… Ты в порядке?
Оливия прикрыла глаза в знак согласия.
– Иногда мне кажется, он просто ненормальный, психически больной человек, – продолжал Дави. – И мне было страшно за тебя. Поверь, я хочу только одного – чтобы ты была счастлива. Посмотри мне в глаза – ты не испытываешь ко мне ненависти?
Оливия молча прислонилась к его плечу.
– Увезти тебя отсюда? – спросил Дави.
– Пожалуй, я что-нибудь бы выпила, – проговорила Оливия.
