Текст книги "Командир полка"

Автор книги: Вальтер Флегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)

Все получилось так, как и задумал Бауман. Он был доволен.

– Товарищи, я поражен вашими глубокими знаниями. Сейчас я вас распущу, но с условием, что вы далеко не уйдете и будете соблюдать тишину. Товарищ Эрдман, вы меня предупредите, если сюда подойдет кто-нибудь из начальства.

– Все будет в полном порядке, товарищ унтер-офицер! – обрадовался Эрдман. – Мы выставим наблюдателей, а уж они нас не подведут.

Бауман отошел в сторону и улегся в густую траву под раскидистым кустом. Через минуту он уже крепко спал.

Когда пришло время вести расчет в казарму на обед, Бауман уже выспался и чувствовал себя хорошо. Унтер-офицер не боялся, что солдаты могут его выдать. Беспокоило его только то, что унтер-лейтенант Брауэр хорошо знал маршрут и мог их незаметно проконтролировать.

Они шли по пыльной дороге, и Бауман со стороны заметил, что вид у солдат отнюдь не усталый, обмундирование не помятое, руки и те чистые. Никто, конечно, не поверит, что эти солдаты четыре часа прозанимались на местности.

Когда в небе показался самолет, Бауман крикнул:

– Воздух!

Солдаты кинулись в кусты и, упав на землю, стали целиться из автоматов в самолет, который летел довольно низко.

Самолет пролетел, и Бауман приказал расчету построиться и надеть противогазы.

– Для полного удовольствия нам только этого и не хватало! – недовольно проворчал Эрдман, но все же натянул маску на голову. Бауман скомандовал:

– Бегом, марш!

И солдаты побежали, поднимая сапогами дорожную пыль.

Бауман несколько раз приказывал им ложиться. Через полкилометра он остановил солдат и, построив, внимательно осмотрел. На этот раз он остался доволен их внешним видом. Уж теперь-то никто не заподозрит его в обмане, а на вопросы командира взвода он всегда ответит.

Подходя к казарме, Бауман увидел, что остальные расчеты стоят в строю и перед ними прохаживается Брауэр. Унтер-офицера тотчас же охватило беспокойство.

Последнюю сотню метров Бауман заставил расчет бежать в противогазах, чем вызвал их возмущение.

– Вот это занятие! – проворчал подносчик снарядов. – Сначала нас ведут на прогулочку, а потом гоняют до седьмого пота. Неужели нельзя все делать, как положено?…

– Тихо, ты! – оборвал солдата Эрдман. – Тебя сюда не в дом отдыха прислали.

Бауман подошел к командиру взвода для доклада.

– Товарищ Бауман, что все это значит? – удивленно спросил командир взвода, выслушав его доклад.

Баумана бросило в пот. «Все пропало», – подумал он.

– Вы меня удивляете, товарищ унтер-офицер, – продолжал командир. – Солдаты расчета все в противогазах, а ваш противогаз в сумке. Или вы думаете, что меня радует такая подготовка?

Бауман выпрямился и, понурив голову, тихо сказал:

– Так точно, товарищ унтер-лейтенант! Я поступил неправильно. Больше такое не повторится.

– Распустите расчет, пусть солдаты отдохнут, – усмехнулся офицер.

Бауман молодцевато повернулся кругом и пошел к расчету.

* * *

Неделю из своего отпуска Вернер провел дома, у родителей, а потом поехал в Картов. Автобусом добрался он до нужной остановки и сошел, Ему предстояло пройти пешком около двух километров. Полевая дорога вела через луг к лесу. Дул легкий ветерок.

Вернер миновал лесок, перешел через легкий деревянный мостик и увидел перед собой деревушку, из которой доносилось пение петухов и мычание коров.

А вот и разлапистая ель, под которой совсем недавно стояла их палатка.

И вдруг он заметил женскую фигурку, которая приближалась к нему.

Это была Герда. Вернер сразу узнал ее. На ней было рабочее платьице, на голове косыночка, а руки почему-то забинтованы. Подбежав к нему, Герда в нерешительности остановилась и прерывающимся от волнения и быстрого бега голосом сказала:

– Здравствуй, Вернер!

– Герда, что с тобой?! – Он нежно обнял девушку за плечи и повторил: – Что с тобой?

– Кто-то поджег копну сена.

– Что?!

– Копну сена, что стояла возле коровника. Стог сгорел, коровник цел.

– Кто это сделал?

Герда недоуменно пожала плечами:

– Этого никто не знает.

– Мерзавцы! – Вернер ласково провел пальцами по лицу и волосам девушки.

– Хорошо еще, что удалось спасти коровник. Пойдем к нам.

* * *

– Герда, прошу тебя, не смотри на меня с таким упреком! – Грунделов откинулся на спинку стула, положив руки на край стола.

– У тебя что, совесть не в порядке? – Герда облокотилась на стол.

– У меня-то в порядке. И к этому случаю я не имею абсолютно никакого отношения, – равнодушно произнес кузнец.

– Это только ты так считаешь, – не успокаивалась Герда. – Тебе мало одного пожара?

– Почему ты мне все это говоришь? – недоумевал Грунделов.

– Потому что тебе давно пора решить, с кем ты: с нами или против нас!

– Не смеши меня, пожалуйста! – Грунделов убрал руки со стола.

– Не увиливай от ответа.

– Кто знает, как это случилось? Может, сено само загорелось?

– Доказано, что это поджог, но нам пока не удалось установить личность преступника. Только ясно: это один из тех, к кому тяготеешь и ты.

– Я ни к кому не тяготею.

– Вон как?!

– Оставь меня наконец в покое! Я ничего не поджигал.

– Ты должен решить, с кем тебе по пути.

Вернер нервно постучал пальцами по столу:

– Герда, безусловно, права: кто не с нами – тот против нас. Третьего пути нет. А тот, кто пойдет против нас, будет сметен с нашего пути…

– Я никому не мешаю.

– Ты этого просто не замечаешь, – не отступалась Герда.

– Тогда направь меня…

– На правильный путь? – подхватил Вернер. – И направим!

Грунделов молча уставился в пол, а затем, оттолкнув стул, встал и вышел из комнаты.

Анна– Мария поставила стул мужа на место и вслед за ним тоже ушла из комнаты.

* * *

Поговорив с Гердой, Вернер отправился во двор. Он подошел к кузнице, сквозь закопченное окошко которой было видно, как вырываются языки пламени из горна, возле которого стоял Грунделов.

Вернер подошел к наковальне и взял в руки молот. Грунделов вытащил из углей раскаленный железный стержень. Вернер ударил по стержню, отчего тот в месте удара немного расплющился. При каждом ударе из-под молота сыпались искры. Когда стержень принял нужный вид, кузнец предложил Вернеру передохнуть.

– Мне частенько приходилось работать в кузнице нашего кооператива, – пояснил Вернер.

– То-то я смотрю… – согласился Грунделов и замолчал.

Вернер рассказал кузнецу, как вступил в кооператив.

Сначала кузнец слушал его рассказ равнодушно, но постепенно заинтересовался, прислушался, стал переспрашивать.

* * *

Дни бежали быстро, и вот наступил день расставания. Перед отъездом Хаука Герда и Вернер отправились погулять.

Они шли плечом к плечу, слушая пение птиц.

– О чем ты задумался? – спросила Герда.

– О тебе, точнее, о нас обоих.

– Я все еще не верю, что мы вместе. А теперь ты уезжаешь… – Герда грустно улыбнулась. – Когда-то ты сюда приедешь опять?!

– Скоро, – ответил Вернер. – Очень скоро, вот увидишь! – Он повернулся к Герде. – Ах, Герда, если бы ты знала, как я хочу, чтобы поскорее настал день демобилизации.

– А что тогда?

– Тогда я приеду в Картов, навсегда!

– И что же ты будешь здесь делать?

– Работать трактористом… и…

– И что еще? Вернер молчал.

– Ну скажи, что ты еще надумал? – просила она.

Вернер обнял девушку и рассказал ей о своих планах на ближайшее будущее. В этих планах самое большое место Вернер отводил Герде.

7

Вернувшись из отпуска, унтер-офицер Вернер Хаук принял командование расчетом от замещавшего его штабс-ефрейтора Дальке. Поинтересовавшись, как идет служба, он рассказал солдатам о поездке в Картов, передал приветы, рассказал о делах кооператива и о пожаре на скотном дворе.

– Вот мерзавцы! Они думают, что им удастся развалить кооператив! – громко возмущался Лахман. – Мы должны сделать что-то такое, чтобы помочь им… – размечтался он.

– Я знаю… я знаю… – заерзал на стуле толстяк Штелинг. – Нам нужно взять шефство над кооперативом. Для вредителей это послужит предупреждением!

– Идея хорошая! – подхватил Лахман. – И сделать это нужно как можно быстрее!

– Товарищи, мне такое предложение нравится! – обрадовался Хаук. – Вы, товарищ Штелинг, посоветуйтесь по данному вопросу в комсомольском бюро, а вы, товарищ Гертель, напишите статью в стенгазету!

– Охотно напишу! – согласился Гертель.

– Товарищи, мы все обсудим и решим в перерыве, – сказал в заключение Хаук.

Но поговорить с солдатами во время перерыва между занятиями Хауку не удалось, нужно было быстро переодеться и успеть построиться на плацу.

Когда расчет построился, Хаук крикнул:

– Прекратить разговоры!

– И это называется перерыв?! Каким уставом он предусмотрен? Никаким!

Хаук узнал голос Шрайера.

– Я, кажется, не разрешил разговаривать в строю и тем более открывать дебаты. Смирно! Шагом марш!

Расчет направился в казарму. Разобрав оружие из пирамиды, солдаты бегом бросились на плац, объявленный местом построения.

«План занятий составлен не совсем удачно, – подумал Хаук на бегу. – Солдатам совсем не остается времени для перекура. Нужно будет внести в план кое-какие изменения».

То, что произошло позднее, подтвердило необходимость изменения плана. Но сделать это оказалось не так-то просто.

* * *

Уже полчаса шли занятия по стрельбе на ящике с песком. Солнце палило нещадно, и пот бежал по солдатским лицам.

Все, что объяснял солдатам унтер-офицер Хаук, было им не ново, и потому они слушали его объяснения без особого внимания. И вдруг Хаук почувствовал запах дыма.

– Что такое? – удивленно спросил Хаук. – Кто курит?

Шрайер каблуком раздавил окурок и сказал:

– Товарищ унтер-офицер, я курил.

– Вы курили? На занятии?

– Да, я курил у вас на занятии…

– Мы поговорим об этом позже.

– Я только два раза курнул. В перерыве не успел, а на бегу я курить не умею…

Когда расчет собрался в учебном классе, Хаук сказал:

– Товарищи, если дела у нас и дальше так пойдут, то мы с вами окажемся на первом месте по нарушениям. То вы критикуете учебный план, то курите на занятиях. Такого у нас еще никогда не было. Курить на занятии, подумать только!… Что вы можете сказать на это, товарищ Шрайер?

Шрайер встал:

– Мы все время куда-то бежим, торопимся, а нормальных перерывов нет, некогда даже выкурить сигарету. – Он оглядел товарищей. – Спросите у остальных, они тоже недовольны…

– Сейчас мы говорим не обо всех, а о вас лично, товарищ Шрайер!

– Шрайер, конечно, прав, нужно пересмотреть план, чтобы и перерывы у нас были, – поддержал кто-то Шрайера.

– Вот видите, расчет согласен с моим мнением.

Лахман повернулся к Шрайеру:

– Ты всегда выскакиваешь, хочешь выделиться, а кое-кто тебе поддакивает. Так дальше продолжаться не может!

– А ты возьми и напиши обо всем в стенгазету, – проговорил Дальке.

– Да, напиши, а мы все подпишемся под статьей. Лично я подпишусь, – уточнил Штелинг.

Хаук задумался: «Шрайера, разумеется, нужно наказать, но вопрос с перерывами давно пора уладить. Хотя вряд ли об этом следует писать в стенгазету… Вряд ли…»

– Нет, этого мы делать не станем. – Лахман стукнул кулаком по столу. – Учебный план для нас – это приказ, а приказы, как правило, не обсуждаются. Тем более в стенной газете… Вот вы все время твердите: перерыв, перерыв… – Он перевел дыхание. – А я считаю, что нужно прежде всего повысить дисциплину на занятиях, тогда они вовремя будут заканчиваться. Я согласен, что нужно что-то делать, но только не так… – Лахман бросил взгляд на Хаука, словно желая сказать ему: «Я тебя поддержал, теперь уж ты сам выпутывайся как знаешь».

– Товарищи, я думаю, Лахман совершенно прав: нам нужно повысить дисциплину на занятиях, тогда не придется жаловаться: мол, перерывы короткие. Я, конечно, поговорю с унтер-лейтенантом Брауэром.

* * *

В тот же день у Брауэра состоялся разговор с обер-лейтенантом Кастерихом. Командир старался сохранить спокойствие и потому говорил особенно тихо:

– Я уже не первый год занимаюсь планированием, и голова у меня, кажется, на плечах есть. До сих пор никто из солдат не имел никаких возражений против моих планов. И вдруг солдаты первого расчета нашли, видите ли, недостатки.

– Не волнуйтесь, товарищ обер-лейтенант, солдаты и сами поняли, что они не имеют права обсуждать план. Я смогу их убедить, солдаты у нас сознательные. Они и сами поняли, что нужно поднять дисциплину на занятиях…

– Я не потерплю на батарее никакого самоуправства! Приказ есть приказ, его выполнять надо, а не обсуждать. Я довольно долго служу в армии и знаю, как нужно планировать занятия. Видите ли…

– А вы сейчас очень похожи на майора Глогера.

– При чем тут Глогер? Я вас не понимаю!

– У меня с ним состоялся почти такой же разговор перед стрельбами.

– Я не могу пойти на уступки подчиненным. Если я уступлю им сегодня, завтра они потребуют большего.

– У меня сложилось впечатление, что солдаты последнее время неважно учились. Но вы, кажется, не очень-то доверяете им. На следующей неделе мы проведем партийное собрание. Вопрос, который мы будем обсуждать, интересует и других товарищей. Мне бы хотелось, товарищ Кастерих, чтобы вы выступили на этом собрании и коротко рассказали о единоначалии в армии. – Унтер-лейтенант Брауэр усмехнулся, чем еще больше разозлил Кастериха, который крепко сжал зубы и вместо ответа только кивнул.

* * *

– Я так и знал, что этим все кончится, – заметил Дальке, когда вечером унтер-офицер Хаук рассказал солдатам о результате разговора с командиром.

Слухи о затеянном первым расчетом разговоре дошли и до других расчетов, однако никто не верил в успех затеянного, а некоторые даже злорадствовали.

Хаук сидел за столом в спальной комнате. Вокруг него толпились солдаты.

– Головой стену не прошибешь, сколько ни старайся! – заметил кто-то.

– Стоило ли весь сыр-бор затевать попусту? – засмеялся Дальке.

– Товарищи, я думаю, дело вот в чем, – произнес Лахман. – Обер-лейтенант Кастерих не понял, чего мы хотим, поэтому нам надо еще раз поговорить с ним. Ведь все мы убеждены, что план занятий можно улучшить. Парторганизация поддержит нас. Быть может, мы просто неубедительно изложили свои доводы. Ведь речь-то, по сути дела, идет вовсе не о перерывах, а о достижениях батареи. Если нам чего удастся добиться, за нами потянутся и другие расчеты. Я предлагаю пригласить к нам обер-лейтенанта Кастериха и еще раз поговорить с ним. Нам не следует так просто отступать…

– В этом я не согласен с вами, товарищ Лахман, – сказал Хаук.

Все сразу притихли.

– Слушай! – Дальке локтем толкнул соседа.

– Я не согласен, хотя в принципе вы правы, – продолжал унтер-офицер. – Не надо приглашать обер-лейтенанта. Давайте поручим товарищу Штелингу изложить наше предложение на заседании комсомольского бюро. Обер-лейтенант Кастерих – комсомолец и на заседании будет обязательно. Можно пригласить еще некоторых товарищей. Думаю, что только так нам удастся достигнуть своей цели.

– Хорошо, я согласен, – сказал Штелинг, – Вот увидите, я все сделаю…

– Правильно, сделаешь! – Дальке дружески похлопал Штелинга по плечу.

Когда Хаук выходил из спальни, к нему подошел Бауман.

– Я хотел бы тебя предостеречь, – сказал он. – Не забывай, что мы здесь не в кооперативе находимся, а в армии. Учебный план для нас равносилен приказу, а приказы, как известно, не обсуждают. На месте Кастериха я не стал бы с вами и разговаривать. Он и без вас знает, что ему следует делать, потому что несет ответственность за свои действия.

– Армия действительно не кооператив, но не в этом дело. Я прекрасно знаю, где мы находимся, и именно потому хочу, чтобы наша служба стала еще лучше. Нам радоваться надо, когда рядовые вносят такие толковые предложения. И незачем меня предостерегать. Речь идет о нашей подготовке. Мы хотим, чтобы она стала лучше. К тому же я вовсе не боюсь, что это может не понравиться командиру батареи: ведь цель-то у нас общая.

Бауман пожал плечами. Он не был согласен с товарищем.

* * *

– Посмотрим, что из этого получится, – сказал обер-лейтенант Кастерих Брауэру, когда они возвращались домой после заседания комсомольского бюро. – Я внимательно слушал все выступления товарищей. Вообще-то они, конечно, правы… Короче говоря, посмотрим…

Некоторое время они шли молча.

Кастерих был доволен, хотя начало заседания ему не понравилось. Однако очень скоро он понял, что солдаты, критикуя учебный план, прежде всего беспокоятся о хорошей подготовке солдат в целом.

– На наших ребят можно положиться. С ними не пропадешь! – сказал командир батареи, прощаясь с Брауэром. – А мой доклад? Нужно ли мне выступить и перед другими?

– Я думаю, будет хорошо, если об этом узнают и остальные ребята. – Брауэр улыбнулся. – Доклад остается в силе, только вы внесете в него кое-какие коррективы.

– Хорошо, товарищ Брауэр. Тогда… до завтра!

Бауман рассерженно переступал с ноги на ногу.

«Чего они пристали ко мне? Я ведь не член партии. А Кастерих требует, чтобы я каждый вечер в течение целого часа рассказывал солдатам о ходе партийного съезда. Этак у меня и свободного времени не останется. Как будто об этом не говорят на политзанятиях! Оставили бы они меня в покое. Я не затем пошел в армию, чтобы с раннего утра и до позднего вечера крутиться на ногах да убеждать солдат лучше учиться. Свободное время дается мне для отдыха. Я ведь человек! Два увольнения я пожертвовал маленькой жене одного вахмистра, который лежит в госпитале. Она и сейчас меня ждет, и если я не приду, то потеряю ее навсегда».

Бауман чертыхнулся и вышел из комнаты. Сбежал вниз по лестнице, заглянул в учебный класс. Солдаты расчета уже ждали его.

Выслушав доклад Эрдмана, Бауман спросил:

– О чем сегодня пишут в газетах?

– О съезде партии, – в один голос ответили два солдата.

– Так, ну, а конкретнее? – Бауман подождал немного, а затем приказал: – Принесите газеты! Даю вам две минуты.

Солдаты помчались за газетами.

«Газеты они еще не прочли, так что и говорить с ними пока не о чем. Пусть занимаются самообразованием. Вот Эрдман пусть и займется с ними. Я еще могу успеть…» Отдав распоряжение, Бауман пошел вниз. У двери комнаты, в которой жили солдаты его и Хаука расчетов, он остановился, прислушался.

– А я еще на заводе хотел вступить в союз молодежи, но не успел, – сказал кто-то. – А теперь я подам заявление о приеме.

«Интересно, кто бы это мог быть?» – подумал Бауман и в тот же момент услышал голос Хаука:

– Это хорошо, что вы так думаете, товарищ Лахман… ну, а теперь, товарищи, поговорим с вами о международном положении… Кто хочет выступить первым?…

«Значит, это Лахман… Интересно, сам ли он до этого додумался? Ну да ладно!…» – мелькнуло у Баумана в голове. Быстрым шагом он направился к КПП и через минуту был уже за пределами части.

Более трех месяцев пролежал Пауль в госпитале, но рука у него все еще болела. И хотя ребята из расчета часто писали ему, он все же чувствовал себя одиноким. Гулять по госпитальному двору ему надоело, там можно было увидеть только таких же, как он, больных, врачей да сестер. Тогда он увлекся чтением книг. Однажды он получил письмо от товарищей по службе. Вот что было написано там:

«Дорогой Дитер!

Пишу тебе письмо, на которое ты должен побыстрее ответить, так как нам нужно узнать твое мнение. Мы взяли на себя обязательство бороться за звание «Лучший расчет в полку». Правда, мы не очень ясно представляли себе, что от нас для этого потребуется. Но унтер-офицер Хаук нам все подробно объяснил. Посылаем тебе наше обязательство, чтобы ты с ним ознакомился и написал нам о своем согласии, ведь ты являешься членом нашего коллектива».

Пауль сел поудобнее, на миг закрыл глаза, словно решаясь на что-то очень важное, а затем продолжал читать:

«1. До 7 ноября выполнить все учебные программы на «отлично», а спортивные нормативы на «хорошо».

2. Добиться взаимозаменяемости всех номеров расчета. Бюргера подготовить как водителя тягача, тем более что после демобилизации он собирается работать в Картове трактористом.

3. Выполнять все нормативы по стрельбе из стрелкового оружия с оценкой не менее чем на «хорошо».

4. Добиться такого положения, чтобы ни у кого из расчета не было дисциплинарных взысканий, а в расчете – ЧП.

5. Все члены нашего коллектива обязуются регулярно читать художественную литературу, часть прочитанных книг обсуждать на читательских конференциях.

6. Всем солдатам сдать нормы спортивного разряда.

7. Не нарушать правил социалистической морали.

8. Принимать активное участие в культурно-массовой работе, взять культурное шефство над кооперативом в Картове.

Дорогой Дитер, прежде чем принять все эти пункты, мы долго спорили. В наших спорах принимал участие и унтер-лейтенант Брауэр, причем он не всегда был согласен с нами. Кое с чем не согласился сначала и Гертель. Да, у нас новость: Лахмана приняли в комсомол.

Унтер– офицер Хаук убедил нас всех в том, что мы вполне может добиться звания «Лучший расчет».

Надеемся, что ты быстро нам ответишь. Желаем тебе скорее выздоравливать.

Привет ото всех нас и от унтер-лейтенанта Брауэра.

Ганс Шрайер».

Паулю было приятно, что товарищи не забыли о нем, интересуются его мнением.

«Бюргер учится на водителя! Он им станет! Тягач попадет в надежные руки. А мне во что бы то ни стало нужно освоить орудие и получить квалификацию номера расчета!» – Пауль достал ручку с твердым намерением сразу же ответить товарищам на их письмо.

* * *

Во всех комнатах и коридоре пахло мастикой для натирки полов. Правда, в спальных комнатах этот запах перемешался с запахом цветочного одеколона, и это страшно раздражало солдат.

Вернер сидел у окна и смотрел во двор.

Трава заметно позеленела, а хвойный лес, окружавший казарму, стал как-то приветливее. Сидевшие в комнате унтер-офицеры шумели, не обращая никакого внимания на Хаука. Бауман уже полностью был готов к увольнению в город и торопил Германа, который хотел пойти вместе с ним.

Призыв первого расчета уже распространился в полку. В клубе и столовой висели листки-молнии, призывающие всех последовать примеру первого расчета. Никто не возражал против этих призывов, но никто и не следовал им. Все ожидали, что на батарее вот-вот произойдут коренные изменения, но ничего не происходило.

Каждый шаг любого солдата из первого расчета не оставался незамеченным, а если случайно ими допускалась хоть какая-нибудь ошибка, насмешки так и сыпались со всех сторон. За глаза все ругали выскочек из первого расчета, но открыто говорить им что-либо никто не решался.

Хаук чувствовал, что это нервирует солдат. Атмосфера была напряженной.

Подперев голову рукой, Хаук продолжал смотреть в окошко. На лбу его залегли морщины, глаза утратили обычную живость.

– Ну, командир передового расчета, – ехидно начал Бауман, – когда я получу причитающееся мне, согласно пари, пиво?

Хаук сделал вид, что не расслышал вопроса, и посмотрел на Германа, который застегивал карманы.

– Ну, я готов, – как-то по-детски сказал Герман. Бауман кивнул и, повернувшись к Хауку, продолжал:

– Ах, да, я чуть было не забыл, что по правилам социалистической морали распивать алкогольные напитки запрещается! – А про себя подумал: «Ну, подожди, я тебе покажу!»

Спустя несколько минут Хаук увидел в окно, как Дальке, Бауман и еще кто-то из солдат уже подходили к КПП.

* * *

Первому расчету приказали собраться после завтрака в подвальном помещении.

Первым спустился в подвал Дальке, уселся на скамейке, прислонившись спиной к стене и засунув руки в карманы. Вслед за ним подошли и другие. Рассаживались молча, последним вошел Шрайер, улыбнулся во весь рот:

– Доброе утро!

– Чего это ты радуешься? – осадил его Дальке.

– Интересно, что надумал Хаук? В воскресенье и то покоя не дает, – тихо заметил кто-то.

Вскоре появился и Хаук. Можно было подумать, что он провел бессонную ночь, так осунулось и побледнело его лицо.

– У нас не все получается, – сказал Хаук, присаживаясь на край стола. – Многие злорадствуют, как будто мы им что плохое сделали.

– Я вам давно говорил, что из этого ничего хорошего не получится, – не выдержал Дальке. – Но вы меня не послушались! Зачем нам нужно, чтобы о нас все говорили? Что, нам больше других нужно? Давайте откажемся от этой идеи!

– Мы взяли на себя обязательства и должны их выполнить. Не заявлять же теперь о том, что мы отказываемся от них. – Хаук укоризненно посмотрел на Дальке.

Все молчали. Первым нарушил молчание Лахман: – Мы не имеем права идти на попятную только из-за того, что кто-то подсмеивается над нами! Новое всегда рождается в трудностях. Возьмем, например, ударников на производстве, которые рушат старые нормы и утверждают новые.

– Я простой солдат, а не ударник производства! – воскликнул Дальке.

– По-своему мы тоже новаторы, – заметил Хаук.

– Какие мы новаторы, ну какие? – не успокаивался Дальке. Он был зол на Хаука: «Прав был Бауман, говоря, что Хауку все это понадобилось для того, чтобы как-то выделиться. Выскочка!»

Слово попросил Лахман:

– Отказываться от обязательств мы не имеем права. Обязательства-то мы взяли, но еще ничего не сделали для их выполнения. Вывесить обязательства мало!…

– Правильно, – поддержал Лахмана Хаук. – Так дело, товарищи, не пойдет! Вот давайте сейчас с вами и обсудим, как нам следует работать.

И снова встал Лахман:

– Наши обязательства, так сказать, являются для нас производственным планом. Вот и давайте их выполнять, будто мы на производстве! Составим себе планы на неделю, даже, может, на день. Каждый получит определенное задание, и за выполнением этих заданий будем следить ежедневно. Дело-то и пойдет!

Дальке закрыл глаза. Ему очень хотелось возразить Лахману.

– Правильно! – поддакнул Хаук, вскакивая со стола. – Вот тогда дело и пойдет!

Все заговорили наперебой, так что ничего нельзя было разобрать.

* * *

Через несколько дней Герман, оставшись с Вернером наедине, спросил его:

– Скажи, Вернер, что теперь будет с твоим расчетом?

Вернер рассмеялся:

– Я сначала тоже немного сомневался, но товарищи, с которыми я сегодня советовался, вселили в меня уверенность. Особенно деловым оказался Лахман. По его предложению мы составили план на целую неделю, определили задания на каждый день и ежедневно проверяем их выполнение.

– И на все это у тебя хватает времени?

– Время находим.

– И все с этим согласны?

– Дальке пока не очень, но ему ничего не остается, как идти за всеми.

– Может, и моему расчету включиться в соревнование? – задумчиво произнес Герман, хотя на самом деле ему не хотелось спешить. Надо бы посмотреть, что получится у Хаука. Командиры некоторых расчетов, особенно Бауман, с большим недоверием отнеслись к почину первого расчета. Но если поддержать Хаука, ему легче станет.

– А почему бы и нет!

Герман смущенно улыбнулся:

– Хорошо тебе говорить! У вас самое трудное уже позади.

– А чем солдаты твоего расчета хуже моих? Да нисколько не хуже! Брать на себя повышенные обязательства, соревноваться с передовиками – это тяжело. Но солдаты – парни толковые. Вот возьмем хотя бы Бюргера: ведь он с грехом пополам умел читать и писать. Я, например, писал за него письма в Картов.

– Я об этом слышал, – кивнул Герман.

– Сейчас он уже самостоятельно пишет. Или возьмем Гертеля. Он слово «спорт» даже слышать не мог, а теперь! Так что включайся и ты в соревнование!

– Я подумаю! Правда, я уже думал об этом.

– Ну и хорошо. Я тебе помогу, кое-какой опыт у меня имеется.

Герман знал, что обещания Хаука никогда не расходились с делом, и потому решительно ответил:

– Я согласен.

– Вот и прекрасно. Теперь нам с тобой есть о чем поговорить.

* * *

Вечером того же дня Герман спросил Хаука:

– Скажи, твои солдаты знают, что мы соревнуемся?

– Конечно.

– Тогда я не понимаю, почему Штелинг мешает мне на занятиях.

– Как мешает?

– Когда я излагаю учебный материал, он часто перебивает меня, выскакивает. Я, конечно, понимаю, что сам он все это уже знает, ему скучно, но нельзя же мешать другим! Я его не раз одергивал, но он забывается и снова мешает.

– Я этого не знал.

– Спроси у своих солдат. Они тебе подтвердят.

– У меня на занятиях он ведет себя нормально.

– У тебя он не осмеливается…

Хаук знал, что Штелинг умный парень и действительно может недисциплинированно вести себя на занятиях, если чувствует послабление со стороны руководителя занятий.

– Я разберусь в этом и накажу его.

Штелингу был объявлен наряд вне очереди за нарушение дисциплины на занятиях.

* * *

Как– то вечером, когда солдаты первого расчета собрались идти на читательскую конференцию, Штелинг демонстративно лежал на койке.

– А ты что, вставать не собираешься? – спросил Штелинга Лахман.

– Эй, Толстяк, вставай! Мы тебя ждать не будем! – крикнул Шрайер.

– Я не пойду.

– Почему?

– Не пойду, и все!

– Пойдешь! – Лахман подошел к кровати Штелинга и потряс ее за спинку.

– Оставь меня в покое!

– А, понимаю, тебе не понравился наряд, который ты схлопотал!

– Ну и что? – Штелинг перевернулся на другой бок.

– Мы не хотим, чтобы у нас в расчете появились новые взыскания, – подошел к Штелингу и Дальке. – Срывать занятия никому не положено…

– Вы правы, – вмешался в перепалку Хаук, – занятия нельзя срывать. Именно за это он и получил наряд вне очереди. Мы взяли на себя серьезные обязательства, и их нужно выполнять…

– Наряд он, конечно, получил за дело, – сказал Гертель. – А мы с вами и впредь не должны проходить мимо нарушений дисциплины. Принципиальностью мы только завоюем уважение других.

* * *

На очередном обсуждении результатов дня Штелинг сказал:

– Товарищ унтер-офицер, мне не нравится то, как и чему Бауман учит нас. Вот, например, сегодня мы должны были познакомиться с методами преодоления зараженной ОВ местности, а унтер-офицер Бауман рассказал нам то, что мы учили еще две недели назад.

Все согласно закивали, а Шрайер сказал:

– Так оно и было. Он всегда так объясняет, что спать хочется.

– Многие и засыпают на его занятиях, – подтвердил Лахман.

– Нам нужно об этом сказать самому Бауману, пусть он изменит методику преподавания, – заметил кто-то.

– Я уже говорил ему, – сказал Штелинг.

– Ну и что?

– «Я преподаю, – сказал он, – строго по план-конспекту». И ушел…

– Он часто повторяет пройденный материал. Вряд ли это предусмотрено его конспектом.

– Нет, конечно, – согласился Вернер. – Прежде всего он обязан тщательно готовиться к занятиям и учить вас тому, что потребуется на практике.

– У меня идея. – Штелинг нахмурил брови. – Мы напишем статью в стенную газету и попросим Баумана высказаться, что он думает об этом.

– Чепуха! – махнул рукой Дальке. – Это только разозлит его, потому что подорвет его авторитет.

Штелинг вспыхнул и, сняв очки, сказал:

– Дался тебе этот Бауман! Здесь речь идет не о Баумане, а о нас.

– Делайте что хотите, только без меня, – буркнул Дальке и хотел выйти.

– Ефрейтор Дальке, останьтесь! – приказал ему Хаук.

Дальке неохотно вернулся на свое место.

– Я сам напишу статью, – предложил Штелинг.