Текст книги "Командир полка"

Автор книги: Вальтер Флегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Выражение лица у майора стало озабоченным. Он злился на себя за то, что говорил с женщинами не так, как следовало бы. Харкус вспомнил, как несколько дней назад Ильзе Вебер посоветовала ему считаться с мнением жен офицеров и жителей поселка, О двух из женщин сейчас он кое-что узнал. О двух из двухсот пятидесяти, у которых свои заботы и свои огорчения. Ильзе безусловно права: ему нужно знать все, считаться со всем. И они, эти женщины, должны знать, что он, майор Харкус, интересуется их положением и их делами. Сегодня он совершил ошибку, исправить которую ему удастся не скоро. Женщины уже дошли до поселка, и через два-три часа почти все его жители узнают, как с ними разговаривал командир полка и что они ушли ни с чем. Радость, которую Харкусу доставили достижения шестой батареи, была омрачена разговором с женщинами.

Майор раскрыл папку с документами и подписал некоторые из них. Внизу лежали три рапорта с просьбой о переводе в другую часть: два из них были написаны офицерами, один – старшиной. Все военнослужащие были из первого артдивизиона. Харкус знал одного из них – лейтенанта Хагена, командира первой батареи. Двое других были командирами взводов.

Майор закрыл папку и выругал себя: «Глупец, поступаю опрометчиво да еще других виню». Он несколько раз прошелся по кабинету, и это немного успокоило его. Снова раскрыл папку с документами и перечитал рапорты. Потом сел к столу и, проведя обеими руками по лицу, нажал клавишу переговорного устройства.

– Освободился? – спросил он, услышав голос Вебера.

– Не совсем, но сейчас у меня как раз перерыв, зайду.

Через минуту Вебер был уже в кабинете командира полка.

– Ну, жив остался? – усмехнулся Вебер. – Когда женщины вышли от тебя, вид у них был такой свирепый, будто они разорвали тебя на части.

– Ты же знал, зачем они шли сюда… и ничего не сказал мне.

– Ты мне тоже не все говоришь. – В голосе Вебера не было упрека, который можно было прочесть лишь в его глазах.

– А с рапортами ты ознакомился? – спросил Харкус, показав на папку.

– Я их направил тебе, для информации.

– Ну и?…

– Я же тебя предупреждал.

– И теперь ты чист, не так ли?

– Что значит «чист»? – Вебер сел, подвинул к себе папку и прочел рапорт Хагена. – Он прав по-своему, ты – по-своему. Каждый из вас прав, но для нас это не выход.

– Как вы относитесь к людям?!

– А теперь ты хочешь остаться «чистеньким»?

– Если что планируете, так делайте это с умом…

– Женщин к тебе никто не подсылал, они сами так решили…

– Кто знает! А почему до сего дня не решены вопросы о перемещении? Если бы мы тринадцать лет назад начинали работать с такими людьми, то до сих пор жили бы в палатках!

– А с приходом других все через два дня изменилось, да?

– Два дня тоже время!

– Эти два дня ни Хаген, ни другие голодными не оставались.

– Болтовня!

– Нужно с ними поговорить, и хорошо, если бы ты присутствовал при этом разговоре. В пятницу у нас партийное собрание.

– До пятницы еще много воды утечет. А с этими товарищами, – майор ткнул пальцем в папку, – я пока еще не разговаривал. Но почему этого в первую очередь не сделал Келлер? Я не вижу на бумагах его подписи.

– А если ты завтра снова найдешь в своей папке подобные рапорты, а послезавтра еще, что тогда?

Харкус ничего не ответил на этот вопрос.

– Несколько дней назад я говорил тебе о маскировке… – продолжал Вебер.

– Помню, – ответил Харкус. – Нужно все начинать сначала.

– Да, с самого начала. – Вебер встал со стула. – Ты к нам зайдешь?

Харкус посмотрел на часы и покачал головой:

– Через десять минут мы с Гауптом уезжаем из расположения части, Что тебе делать, я напишу. Этот разговор с женщинами стоил мне целого часа времени.

– И что ты понял?

– Ничего, – ответил Харкус.

– И кто в этом виноват?

– Я сам.

– Ну-ну!

– Хотел бы я знать, кто их послал ко мне.

– Ты сам и вынудил их к этому.

Вебер пошел к себе, а Харкус на листке бумаги написал, что необходимо будет сделать Веберу. Отдав секретарше папку с документами и записку, майор вышел из штаба. Вместе с Гауптом он должен был осмотреть учебные классы.

Однако неприятности понедельника на этом для Харкуса не закончились. Когда командир полка, вернувшись из классов, подошел к штабу, из окна высунулась фрау Камски и крикнула Харкусу, что его разыскивает полковник Венцель.

Майор бегом бросился к телефону.

– Ну, как дела? – поинтересовался Венцель, поздоровавшись.

– Ничего, идут.

– Не очень-то уверенно отвечаете, Харкус.

– Что случилось, товарищ полковник?

– Я зол на вас.

Харкус молчал, он слышал голоса людей, споривших о чем-то в кабинете полковника.

– Приезжайте ко мне завтра утром, в девять тридцать, – после небольшой паузы сказал полковник.

– Слушаюсь! Какие документы захватить с собой?

– Рабочую тетрадь и голову, чтобы давать ясные ответы. Будут еще вопросы?

– Вопросов не будет, всего лишь одна просьба.

– Говорите!

– Завтра утром, – Харкус понизил голос, – я хотел бы проверить готовность полка к совершению марша. Вы разрешите мне это?

– Я и так слышу по вашему адресу слишком много упреков, – сказал полковник и замолчал, видимо обдумывая, как поступить. Затем спросил: – А это так необходимо?

– Таким проверкам полк не подвергался уже семь месяцев.

– Хорошо, я не возражаю: разом больше, разом меньше – это не играет особой роли. Итак, до завтра! – Полковник положил трубку.

«А ведь он все же сердится», – подумал Харкус. Разговор с Венцелем окончательно расстроил майора: от радужного настроения, в котором он пребывал утром, не осталось и следа.

* * *

– Это правда, что майор Харкус сегодня утром прямо на огневых позициях вручил вам денежную премию? – спросил часовой у ефрейтора, стоявшего у ворот.

– Правда, – ответил ефрейтор. – Плюс внеочередная увольнительная в город.

– Так хорошо вы отстрелялись?

– А вы? Вам что, не повезло?

– И куда вы теперь направляетесь?

– В Позелов.

– Сходим в кино, а потом истратим премию, – вступил в разговор подошедший к проходной артиллерист из награжденного расчета.

– Увольнительные в порядке? – строго спросил часовой. – Прошу предъявить. – Он не спеша проверил у солдат увольнительные записки, а потом сказал: – Сто марок не такая уж большая сумма для целого расчета.

– Если бы ваш расчет получил, ты бы еще не так радовался!

Часовой больше не рискнул ни о чем спрашивать.

– Автобус подходит, побежали! – воскликнул один из увольняющихся, и они побежали к остановке.

– Может быть, и мы когда-нибудь заслужим такое, – задумчиво произнес часовой, стоявший на КПП.

– Это будет зависеть от нас, – согласился с ним другой, тот, что выписывал пропуска. – От кого же еще?

В этот момент он увидел майора Харкуса и Вебера, которые приближались к КПП.

Командир полка жестом руки остановил дежурного по КПП, который хотел доложить обстановку.

По дороге, несколько отстав от Харкуса, Вебер снова развернул его записку, которую получил от фрау Камски. В этой записке командир полка ставил перед Вебером конкретные вопросы, не ответить на которые тот не мог. Где-то в глубине души Вебер был готов признать, что состояние боевой готовности полка оставляет желать лучшего, тут можно было согласиться с Бертом. Если первый артдивизион на проверке показал плохие результаты, то такие же результаты мог показать и другой дивизион… Вебер шел, и мысли чередой теснились в его голове. А Берт Харкус в эту минуту думал о том, что неотложные дела, видимо, не позволят ему сегодня зайти к Кристе Фридрихе, которая уезжает в Дрезден и, наверное, не вернется.

– Ты читал последнюю книгу Айтматова? – вдруг спросил Берт у Вебера.

– Нет, пока еще не читал.

– А зря, такие вещи нужно читать. Спросят тебя об этом, а ты не знаешь.

– Я не могу прочесть сразу все книги.

– Не можешь, но стараться должен. Мы и с женщинами, по сути дела, показали себя не очень хорошо, а все потому, что считали, что заниматься с ними не наше дело.

– Ты обо всем судишь по-своему.

– А ты разве не так поступаешь?

– Сегодня ты задал мне слишком много вопросов.

– А ты на них ответил?

– Фрау Камски передала мне бумагу незадолго до конца совещания, и я, естественно, не мог сразу ответить на все вопросы.

– Ну, они-то для тебя не новы! – громко произнес Харкус.

– Не говори так громко, – попросил его Вебер, – а то завтра на твоем столе появится еще несколько рапортов с просьбой о переводе в другую часть.

Харкус тихо засмеялся. Некоторое время они шли молча. Еще не совсем стемнело, но в некоторых домах уже зажегся свет. На перекрестке улицы стояло несколько женщин, среди них – и та молодая женщина, которая утром была у Харкуса.

Майор поздоровался с ней, Вебер – сразу со всеми женщинами.

– Зачем тебе звонил Венцель? – спросил Вебер.

– Утром я должен быть в Бургенау.

– Для чего?

– Венцель сказал, что мной недовольны. Думаю, что среди нас есть человек, который регулярно информирует штаб дивизии обо всех наших делах.

– Да ну?! – удивился Вебер и с сомнением взглянул на майора.

– Венцель за последние дни дважды звонил мне и оба раза показал знание того, что у нас только что произошло.

– А ты не хочешь, чтобы дивизионное начальство было в курсе наших дел?

– Нет, я не против этого, но мне не нравится неизвестный источник информации.

– Может, солдатские разговоры…

– Нет, информатор находится среди нас, в командном составе. Ты не предполагаешь, кто это может быть?

– Откуда я могу это знать?! – воскликнул Курт. – И почему ты спрашиваешь об этом меня? – В голосе Курта послышался оттенок злости. – Я ничего не знаю, как не знаю, где ты был в воскресенье, как не знаю, что ты решил переводить боевую технику на обслуживание в зимний период по какой-то новой системе. Я обо всем узнаю всегда позже всех и из уст других лиц. Так откуда же я могу знать, кто именно информирует Венцеля о наших делах? Не знаю я и того, почему мы завтра должны собраться в штабе без четверти четыре утра.

– Этого никто не знает, кроме меня одного. Естественно, и тот, кто обо всем сообщает Венцелю, пока не знает, что завтра в четыре часа утра весь полк будет поднят по тревоге.

– Вот как! – удивился Курт.

Тем временем они подошли к дому Курта. Окна в доме Кристы были открыты, но шторы задернуты наглухо.

Остановившись у калитки своего дома, Курт пожелал:

– Приятного вечера…

– Какого еще вечера?!

– И приятного аппетита. Кое-что, однако, все же знаю и я. – И Курт по-доброму рассмеялся.

– Просто она пригласила меня на ужин…

– Знаю. У нее не было лука, а без него, как известно, хорошее жаркое не сготовишь, пенял?…

– Но я решил не идти к ней, я хотел поговорить с тобой…

– Со мной в другой раз поговоришь, – махнул рукой Вебер.

В этот момент из-за угла выехал «вартбург». Машина проехала мимо офицеров и, затормозив, остановилась у ворот дома Кристы.

Водитель «вартбурга» несколько раз посигналил, а затем вылез из машины. Это был обер-лейтенант Экснер, одетый в темно-синюю куртку и светлые брюки в обтяжку. Подойдя к дому Кристы, Экснер взглянул на открытое окно.

– Что, и он мясца захотел отведать? – усмехнулся Вебер.

– Я его не приглашал.

В окне показалась Криста.

– Добрый вечер, красавица! – поздоровался обер-лейтенант. – Как насчет прогулочки?

– Шутите, – ответила ему Криста. – Я жду гостей. – И она скрылась в комнате.

Однако Экснера такой отказ, казалось, нисколько не обескуражил. Он сел в машину и еще раз посигналил.

– Прекратите гудеть, я же вам ясно сказала! – сердито крикнула ему Криста из окошка.

Харкус вслед за Вебером вошел во двор его дома. Однако Курт дернул Берта за рукав и добродушно сказал:

– Не глупи, иди к ней…

– Сейчас? Но ведь…

– Иди, пока она не уехала.

– Ну нет! – Берт отстранил руку Курта и решительными шагами направился к крыльцу дома Веберов.

Однако войти в дом он не успел: навстречу ему вышла Ильзе и остановила Берта как раз перед окнами дома Кристы. Не успела Ильзе поздороваться с Бертом, как Курт нарочито громко крикнул в окно Кристе:

– Он сейчас придет! Мы его не задержим.

Криста, не отходя от окна, приветственно помахала им рукой.

Видя все это, Экснер в нерешительности застыл в своей машине, раздумывая, что ему теперь делать.

– Подожди минутку, – сказала Ильзе Берту почти с нежностью. – Я тебе сейчас хороший букет цветов нарежу. – И, взяв Берта под руку, она повела его к цветочным клумбам.

В саду пахло яблоками и цветами. Харкус сорвал с дерева спелое яблоко и, вытерев его о рукав, откусил.

Через несколько минут Ильзе вынырнула из-за кустов с букетом великолепных астр, которых вполне хватило бы на несколько ваз.

– Ну, желаю успеха, – сказала она дружеским, теплым тоном, и Берт сразу понял, что она придает этому его ужину с Кристой особый смысл.

Так думала не только Ильзе, но и женщины из соседних домов, которые стояли у открытых окон своих квартир и, не отодвигая занавесок, смотрели во двор Вебера.

Часы показывали семь, но было еще совсем светло.

Берт подумал, что ему для свидания нужно было выбрать более позднее время или своевременно вообще отказаться от него. Теперь весь поселок будет знать, как он, держа огромный букет цветов, вошел в дом к Кристе. Вот уж когда посудачат кумушки: «Библиотекарша и командир полка! Кто бы мог подумать!»

Берт чувствовал, что должен как можно скорее уйти отсюда, и почти бегом бросился к калитке. Цветы мешали ему. Как давно он никому не дарил цветов!

На противоположной стороне улицы Харкус увидел женщину, которая вытирала стекла, а в соседнем дворе другая женщина делала вид, что подметает дорожку в саду. Остальные, оставаясь невидимыми, притаились за гардинами окон.

Экснер все еще сидел в машине. Отъехал он только тогда, когда увидел, как майор поднялся на крыльцо дома Кристы и нажал кнопку звонка.

* * *

– Вот мы с вами и дали пищу для разговоров всему поселку, – сказала Криста Берту, закрывая за ним дверь.

Однако, как только дверь захлопнулась, Криста почувствовала себя совершенно спокойной, какой она была и в лесу.

– Наверное, мне следовало бы прийти в восемь, – словно оправдываясь, сказал Харкус.

– Вас это пугает?

Берт покачал головой и протянул Кристе цветы со словами:

– Я уже в том возрасте, когда пугаться нечего.

Он радовался тому, что, как и вчера, не чувствовал себя скованным рядом с Кристой.

Она провела его в комнату. На Кристе было коричневое платье без воротника, волосы она уложила венцом, От нее приятно пахло духами.

Берт посмотрел на свои не очень хорошо вычищенные ботинки и смутился. Из казармы ему следовало бы сначала зайти в общежитие, чтобы привести себя в порядок, по крайней мере, брюки он должен был отутюжить, но на это у него не осталось времени. Более шести часов провел он с Гауптом, обходя мастерские, подвалы и прочие подсобные помещения полка. После обхода едва успел только вымыть лицо и руки.

Криста взяла у Берта фуражку и ремень с портупеей, повесила все в гардероб.

– Где можно вымыть руки? – спросил Берт.

Криста показала ему дверь:

– Вот ванная.

– Спасибо.

В ванной Берт разыскал сапожную щетку и привел в порядок свои ботинки. Выйдя из ванной, он почувствовал приятный запах жаркого. Одна дверь была прикрыта неплотно, и Берт постучал.

– Входите же! – крикнула Криста из соседней комнаты. – Я сейчас приду.

Перед окном росли разлапистые ели, и в комнате было бы темно, если бы не горел торшер. Посреди комнаты перед диваном стоял большой стол, на нем – два столовых прибора, корзина с яблоками, а на краю стола красовалась ваза с принесенными Бертом астрами.

Харкусу как-то сразу стало жарко. Он обвел взглядом комнату. Над кушеткой висела какая-то картина, он со своего места не смог ее рассмотреть. Шкафы и книжные полки, по всей видимости, были сделаны на заказ из светлого дерева. На маленьком столике возле окна стоял магнитофон, а под ним на полке Берт насчитал двенадцать магнитофонных кассет. На полках всюду – книги, книги. В другом углу комнаты висела еще одна картина, на которой преобладали синий и желтый цвета. Сначала картина не понравилась Берту, но, присмотревшись, он понял, что она хорошо гармонирует с обстановкой. Да и вообще в комнате было спокойно и уютно. Человек, вошедший сюда, сразу же чувствовал себя по-домашнему. Во всем сказывался хороший вкус хозяйки.

Берт Харкус последние тринадцать лет постоянно жил то в казарме, то в общежитии, где обстановка, как правило, была строгой: металлическая кровать, простой одежный шкаф, письменный стол, кресло и полка для книг и бумаг. Форма, качество и цвет такой мебели менялись в зависимости от звания и служебного положения ее владельца.

Единственной вещью в комнате Харкуса, которую он купил сам, был радиоприемник. Кроме того, он имел обыкновение приобретать книги, которые ему нравились. Мебель он никогда не покупал, пользовался казенной. Да и какой офицер-холостяк станет обзаводиться мебелью, чтобы иметь лишние заботы при довольно частых переездах с места на место?! Весь свой гардероб Харкус при переезде складывал в два чемодана и ящик, которые умещались в его «вартбурге». Берт вел образ жизни холостяка, у которого каждый час и даже каждая минута была настолько занята, что ему даже некогда почувствовать собственное одиночество. Поэтому, входя в обжитую квартиру, он всегда замечал, что в ней уютно, но при этом никогда не испытывал чувства зависти. Он хорошо знал свои обязанности и старался добросовестно выполнять их. Однако еще ни одна хорошо обставленная квартира не производила на него такого впечатления, как квартира Кристы.

Криста вошла в комнату, неся на подносе жаркое.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласила она Берта, ставя поднос на стол.

– Спасибо.

– Скажите, сколько вам положить.

– Я сегодня чертовски проголодался, – признался Берт. – Не ел с двенадцати часов.

– Ничего, я приготовила много, вдвоем даже не справимся.

– Посмотрим. – Берт сел на диван.

Криста села в кресло к столу. В свете торшера шрамик на ее бледном лице казался белым.

Берт внимательно посмотрел на молодую женщину, спокойно сидящую напротив. Она ловко орудовала вилкой и ножом.

Жаркое понравилось Харкусу, и он похвалил хозяйку.

– Мне приятно слышать вашу похвалу. – Криста наполнила бокалы пивом.

Они припомнили охоту, и Криста призналась, что, когда Берт целился в кабана, она закрыла глаза и даже заткнула пальцами уши.

Лицо Кристы было совсем близко от лица Берта. Слушая его, она подперла голову руками. Новая прическа очень шла ей, женщина казалось еще моложе. Берт и раньше не раз видел Кристу так близко, но тогда рядом с ней всегда находился Хорст, на которого она обращала все свое внимание.

В обществе Кристы Берт даже не заметил, как позабыл обо всех дневных огорчениях. Забыл он и о Курте Вебере, с которым намеревался вечерком поговорить по душам.

– По вашим словам я поняла, что вы тоже очень любите Дрезден, – сказала Криста. – Я почувствовала это сразу.

Он молча кивнул.

– Почему же вы не остались там?

– Во-первых, потому, что не в каждом городе, который нравится, можно остаться. Во-вторых, мое место только здесь. Здесь я служил раньше, сюда же вернулся после окончания академии. Именно в этом поселке я чувствую себя как дома.

– Как дома? А разве у вас нет родителей?!

– Моя мать живет в Лейпциге вместе со своей сестрой. Они с большим трудом разыскали друг друга после войны. Все остальные мои родственники погибли на этой проклятой войне. Я часто бываю в Лейпциге, но стоит мне прожить там два-три дня, как я начинаю чувствовать себя как-то беспокойно, меня тянет в Еснак. То же самое я чувствую и в Дрездене.

Берт разговорился, и такая откровенность удивила его самого. Обычно он ничего никому не рассказывал о своей личной жизни.

– А меня всегда тянет в Дрезден, – призналась Криста. – К брату, к матери, к дяде и тетке, но, разумеется, в первую очередь – к самому городу.

– А меня тянет в Еснак. Здесь я долго работал, здесь испытывал радости и огорчения. Из города, где я родился, мы уехали, когда мне было четырнадцать лет.

На улице совсем стемнело, в комнате стало еще уютнее и теплее. Берт хотел прислониться к спинке, но она оказалась далеко.

– Пересаживайтесь в кресло, – предложила Криста, – там вам будет удобнее. Она снова наполнила бокалы пивом. Встала и вставила в магнитофон новую кассету, потом не спеша убрала со стола. Когда она управилась, кто-то позвонил в дверь, и она, допросив извинения, вышла из комнаты.

Берт слышал звук открываемой двери, чьи-то приглушенные голоса, которые постепенно затихли. Комнату наполняли мелодичные звуки музыки, которая вдруг стала несколько тише. Голубые и желтые цвета на картине слились в одно расплывчатое пятно.

* * *

Курт Вебер сидел за своим громоздким письменным столом, который, как он давно заметил, всегда успокаивал его, словно от него исходила какая-то неведомая сила, Ильзе сначала хозяйничала в кухне, затем, уложив детей, пришла к мужу. Она каждый вечер вот так заходила к нему в кабинет, и он привык к этому и всегда ждал, когда его веселая сероглазая жена появится перед ним.

Сегодня он особенно нуждался в ней, потому что без нее не мог ответить на вопросы, которые поставил перед ним Берт. Неделю назад все было совсем иначе, спокойно. Ни проверки первого дивизиона, ни споров с Бертом, ни споров офицеров между собой – ничего этого не было.

Ильзе тихо вошла к Курту. Он встал из-за стола и пошел ей навстречу. На ней был фартук, оба больших кармана которого всегда были заполнены разными нужными в хозяйстве вещичками. Курт снял с нее фартук, отнес в коридор и повесил на вешалку.

В этом доме они жили уже тринадцать лет. Здесь Ильзе родила ему детей: здоровых веселых ребятишек. На протяжении многих лет Ильзе выбирали в школе председателем родительского совета, С мнением Веберов в поселке считались.

Вернувшись в комнату, Курт обхватил ладонями лицо жены и ощутил, как кровь бьется у нее в висках, Такие вечера, когда они оставались наедине, за последнее время стали редкими, но зато, когда такое случалось, Ильзе и Курт принадлежали только друг другу.

Вид у Ильзе был отнюдь не усталый, глаза смотрели внимательно и тепло.

– Что с тобой, Курт?

– Ничего, дорогая, а что со мной может быть?

– Не отрицай, я чувствую, что со вчерашнего дня с тобой неладное творится. – Больше она ничего не сказала, зная, что Курт ей все расскажет, когда разберется во всех своих мыслях.

Ильзе дотронулась до его головы, нежным движением убрала прядь волос, упавшую Курту на лоб. Курт любил, когда жена вот так просто и нежно дотрагивалась до него. Ему все нравилось в ней: и ее нежные руки, и серые глаза, и теплые губы. Она поцеловала мужа.

– Что-нибудь серьезное произошло? – спросила она.

Курт пожал плечами и сказал:

– Думаю, что нет.

– Я тоже. Знаешь, мне кажется, что ему сейчас очень трудно. Может, потому он такой строгий и резкий, что никак не устроит личную жизнь?

Курт покачал головой, усадил жену на диван, сел рядом.

– Насколько я знаю Берта, – начал Курт, – уж если он что делает, то делает по убеждению и доводит задуманное до конца. На женщин у него просто никогда не оставалось времени.

– Ну и что? Ведь с Кристой они уже давно знакомы… Как ты думаешь, не было ли чего между ними?

– Не знаю, она ведь тогда вышла замуж за Фридрихса.

– В пятницу Криста собирается уезжать в Дрезден, – заметила тихо Ильзе.

– Я этого не знал.

– Брат ее пригласил.

– Она не была в Дрездене два года.

– Брат ее, кажется, получил национальную премию.

Вебер тихо присвистнул и сказал:

– Значит, дела у Берта неважные. Слишком поздно он раскачался.

* * *

Отдав Кристе платье и поговорив минут десять – пятнадцать о своих заказчицах, портниха ушла. Криста вернулась в комнату.

– Извините меня, но эти портнихи… – Она остановилась у двери, заметив, что Берт уснул. Ноги он вытянул, левую руку заложил за пуговицу, а правую засунул в карман.

Криста тихо закрыла дверь, не зная, как поступить: разбудить его или не стоит. Постояв в раздумье, она на цыпочках подошла к своему креслу и села на подлокотник.

«Какие только разговоры не ходят по поселку! И откуда люди все знают? Хотя нет, далеко не все. Например, никто не знает и не узнает никогда, что Берт Харкус заснул у меня в комнате. Он, наверное, очень устал!»

Берт дышал спокойно. Она немного наклонилась к нему, увидела слегка открытый рот и закрытые глаза. Спящий, он казался намного моложе, лицо его приняло мягкое выражение, разгладилась даже морщинка между бровями.

Криста вспомнила, как когда-то Берт, ухаживая за ней, становился робким и немногословным возле нее, а в глазах его она видела грусть и немой упрек. Позже, узнав о ее замужестве, он даже пришел поздравить их. Все это было давным-давно. Сейчас все было по-другому. Та мимолетная встреча с Бертом в ресторане «Итальянская деревня» помогла ей порвать с прошлым. Его радостная, одобряющая улыбка сыграла в ее жизни большую роль. И вот теперь Криста собралась уехать отсюда.

Берт глубоко вздохнул во сне, рука соскользнула в кресло, на лбу между бровями снова обозначилась глубокая складка.

Криста тихонько вышла в другую комнату и остановилась у открытого окна, вдыхая свежий воздух. Со стороны стрельбища доносилась далекая стрельба.

Криста закрыла окно. Как быть дальше? Ей было приятно сознание того, что Берт находится в ее квартире, что он сейчас безмятежно спит. Ей захотелось снова подойти к спящему Берту и взглянуть на его лицо…

* * *

Рядовой Древс, сидя за рулем закрепленной за ним «Волги», занимался тем, что, рассматривая сапоги опускающихся по лестнице офицеров, старался узнать, кто идет. Такую забаву подсказал ему ефрейтор Менерт, который хвастался, что по сапогам он всегда может узнать офицера.

Древс сначала не поверил ефрейтору и поспорил с ним. В день передачи машины Менерт и Древс вдвоем сидели на переднем сиденье, и Менерт действительно безошибочно узнал по сапогам шестерых офицеров, выиграв тем самым пари. Однако Менерт, который должен был демобилизоваться, проявил по отношению к Древсу рыцарское благородство, снизив ставку спора ровно наполовину. После этого они обмыли передачу машины, распив бутылку шампанского. Вечером Менерт сказал Древсу:

– То, о чем я тебе говорил, не только забавное времяпрепровождение, но и познание человеческой психологии. Заруби себе это на носу. По сапогам и ботинкам всегда можно узнать человека. Скажу тебе больше: по сапогам можно даже определить, какие между офицерами отношения.

– Ты просто волшебник!

Менерт наклонился к Древсу и продолжал:

– Тут никакого волшебства нет, нужно всего-навсего, так сказать, по-научному смотреть на вещи и логически мыслить. Вот возьмем, к примеру, подполковника Пельцера. Тебе не раз придется его возить, и ты с ним познакомишься поближе. С ним я тебе посоветую никогда не терять спокойствия. Пельцер – крупная фигура в штабе полка и потому спускается по лестнице так, что носки его сапог выступают на несколько сантиметров за край ступеньки. Или возьмем другой пример: тот, чье положение в штабе не очень надежно, всегда бежит по лестнице, словно постоянно куда-то спешит. Во время ходьбы он никогда не успевает поставить каблуки вместе, как другие офицеры. А вот один из офицеров ставит ноги как-то по-особому мирно, да и вообще у него очень мирный, дружелюбный характер.

– Кто же это такой?

– Угадай…

Древс трижды попытался разобраться в сапогах и все три раза не угадал.

– Рядовой Древс! – донесся вдруг чей-то голос.

– Я слушаю! – Древс быстро выскочил из кабины. Из окна высунулся дежурный по полку:

– Подъезжайте к столовой, там подождете майора Харкуса.

– Слушаюсь!

Когда водитель подъехал к столовой, оказалось, что майор уже ожидает его. Первое, на что обратил внимание водитель, были неважно вычищенные ботинки командира полка, но вид у него был дружелюбный.

– У тебя есть сапожная щетка? – спросил майор.

– Какой бы я был водитель, если у меня не оказалось сапожной щетки?!

Харкус засмеялся.

– Давно водите машину?

– Уже год.

– Ну что ж, посмотрим. Поехали!

Майор был сегодня в прекрасном расположении духа. Когда машина выехала из поселка, Харкус спросил:

– У вас есть девушка?

– Разумеется.

– Как у настоящего водителя, – пошутил майор. – А с вами никогда не происходило такого: девушка пригласила вас пообедать, а вы после обеда вдруг уснули, а?

– Такое возможно в двух случаях, – ответил Древс. – Либо этот человек идиот, либо он просто очень устал.

– Скорее второе.

– Тогда возникают два предположения: или дама понимает причину, или она не понимает ее.

– Полагаю, она поняла причину. Я даже уверен в этом.

Водитель внимательно посмотрел на командира и сказал:

– Прошу прощения.

Харкус засмеялся.

Он приказал остановить машину задолго до того, как они подъехали к Фирталю. Выйдя из машины, майор снял ботинки и начал чистить один из них.

Водитель схватил другой ботинок, но майор задержал его руку и сказал:

– С тех пор как я ношу военную форму, я сам себе чищу обувь.

Почти до самого Бургенау Харкус дружески разговаривал с водителем. Лишь перед самым городом майор достал из полевой сумки рабочую тетрадь и начал ее просматривать.

Через четверть часа машина остановилась перед широкими воротами, выкрашенными в светло-серый цвет. Во дворе, окруженные высокими елями и соснами, виднелись здания штаба дивизии.

Каждый раз, когда Харкус приезжал в штаб дивизии, его удивляли тишина и порядок, которые царили на этой территории. Чувствовалось, что здесь много и серьезно работают. Подчас предложения многих сотен людей находили свое выражение в одном-единственном приказе.

Харкус твердым шагом вошел в здание штаба. Атмосфера напряженной деловитости и тишина встретили его.

На какое– то мгновение Харкус пожалел, что после окончания академии не остался здесь, а попросился в полк, где теперь приходится вести беседы с недовольными офицерскими женами, обследовать подвальные и складские помещения, спорить с подчиненными по ясным, казалось бы, вопросам. В академии он изучал оперативное искусство и стратегию, которые в условиях полка оставались теоретическим грузом.

Но сомнения эти исчезли через мгновение, и притом так же неожиданно, как и появились. Харкус чувствовал, что он нужен в полку, и считал своим долгом сделать его отличной боевой частью.

Ровно в половине десятого майор Харкус вошел в кабинет полковника Венцеля. Полковник бросил на него беглый взгляд через очки и предложил сесть.

Майор сел и, достав рабочую тетрадь, положил ее перед собой на стол.

Полковник Венцель думал, что заметит на лице Харкуса растерянность и беспокойство, но не увидел ни того, ни другого. Майор держался молодцом. Он терпеливо ждал, что скажет полковник.

«Люди с таким взглядом и выдержкой знают, чего они хотят», – подумал Венцель и сказал:

– Ну, товарищ майор, докладывайте о состоянии дел в полку.

Майор Харкус говорил тихо, краткими, ясными фразами. Время от времени он мельком заглядывал в тетрадь, рассказывая, что ему удалось сделать за прошлую неделю, чего пока не удалось. Со знанием дела он доложил о проверке первого артдивизиона, отметил ошибки и указал пути их устранения в ближайшем будущем.