Текст книги "Командир полка"

Автор книги: Вальтер Флегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

«Хорошо бы их перепроверить, но вот беда: полковник Венцель сказал, что с тревогами пора покончить. Хотя он же сказал, что нужно подобрать батарею для передачи ей новой техники, а для этой цели подходят только две батареи – четвертая и шестая. Никто, даже сам Венцель, не будет против, если под видом поиска достойной батареи я проведу еще одну проверку четвертой батареи. А чтобы не злить Венцеля, не стану поднимать батарею по тревоге, просто выведу ее на учение среди бела дня, заранее заручившись согласием Герхарда, Гаупта и Вебера. Правда, об этом Каргеру пока не стоит говорить».

На фоне вечернего неба виднелись веберовские ели, которые Вебер посадил перед входом в клуб. Одно из окон клуба было освещено.

Майор Харкус подошел к зданию. Дежурный по клубу оказался на месте. Увидев командира полка, он вскочил и начал докладывать, но майор остановил его жестом руки.

– Кто так поздно находится в библиотеке? – спросил майор дежурного.

– Библиотекарша, товарищ майор, – ответил дежурный. – Час назад была еще одна женщина из поселка, но она уже ушла.

– А что библиотекарша делает там в такое время?

– Не знаю, товарищ майор. Я слышал, как стрекотала пишущая машинка, шаги слышал. Потом библиотекарша спустилась вниз и принесла мне чашечку черного кофе. Она сказала, что еще немного задержится, а потом запрет библиотеку и передаст мне ключ. Я со своего места никуда не уходил; сейчас в библиотеке народу нет.

– Я сам поднимусь в библиотеку и посмотрю, – проговорил майор.

Унтер– лейтенант Каргер стоял в сторонке, наблюдая за майором, о котором в поселке говорили, что он ухаживает за Кристой Фридрихе. Слухи ходили разные, в том числе и не слишком лестные. Каргеру не нравилось то, что, по сути дела, никто не протестовал против этих слухов: разве что жена Вебера да еще одна учительница из поселковой школы, которая и рассказала жене Каргера о сцене в магазине. А было это так.

Криста вошла в магазин и поздоровалась. Несколько женщин ответили ей. А одна из них тихо, но внятно сказала:

– Вот теперь она правильного жениха себе подцепила, фрау комполка! Быстро у нее это делается: то с одним, то с другим!

Кто– то из женщин засмеялся.

– В воскресенье, когда все были в полку, он забрал ее с собой и подался на охоту.

– Кто знает, что это была за охота?

В этот момент из-за полок с товарами раздался раздраженный женский голос:

– А вас так и распирает от зависти и любопытства! – Слова эти произнесла фрау Вебер. – Лишь бы языками трепать!

– Ну, ну!

– Оставьте их в покое и поговорите лучше о себе.

Фрау Каргер, узнав об этом, сказала мужу:

– В поселке всегда так! Есть люди, которые не знают, куда себя девать от безделья, вот они и сплетничают. Ничего страшного в этом нет. Твоему Харкусу ничего от этих разговоров не сделается…

Каргер посмотрел на освещенное окошко библиотеки, но ничего в нем не увидел.

«Разумеется, Харкуса от этого не убудет», – подумал Каргер, но ему было неприятно, что о его командире ходят такие слухи.

* * *

Подойдя к двери библиотеки, Харкус на миг остановился, а затем вошел, даже не постучав. В комнате горела только настольная лампа, и свет ее падал на пишущую машинку со вставленным листом бумаги. За машинкой, положив голову на стол, безмятежным сном спала Криста, повернув лицо к окну. На спинке стула висел ее жакет. Пахло кофе, возле машинки стояла пустая кофейная чашечка и лежал кусок сахара.

Вспомнив, как он уснул в комнате Кристы, Верт невольно улыбнулся. Несколько секунд он в нерешительности стоял у двери, не зная, что делать. Затем он медленно подошел к Кристе. Увидел на столике конверт, на котором крупным почерком был написан адрес: «Дрезден. Клаус Бютнер». А на листке бумаги, вставленном в машинку, напечатано: «Акт о передаче имущества».

Криста дышала спокойно и ровно. Волосы ее были гладко зачесаны назад и схвачены на затылке красной резинкой.

«Акт о передаче имущества»! Значит, она все-таки уезжает. Через несколько дней ее уже не будет в поселке. И уже никогда не повторится встреча у проходной, не будет больше такой охоты, не будет приглашения зайти к ней домой на чашку чаю или кофе. Берта охватило такое чувство, будто он потерял что-то родное и хорошее, что уже никогда больше не вернется к нему. Еще вчера он почему-то не думал о том, что Криста может уехать и не вернуться. С того времени прошли всего лишь сутки, а столько событий…

Харкус посмотрел на лицо спящей женщины, нежно провел рукой по волосам Кристы и осторожно отвел ладонь. На цыпочках он подошел к двери. Берт не хотел ни будить ее, ни дожидаться, пока она сама проснется. Что он может сказать ей? Что? Она сама все для себя уже решила.

Майор быстро спустился по лестнице и сказал Каргеру:

– Пошли дальше!

Он с такой силой хлопнул дверью, что стекла в ней жалобно задребезжали.

8

Стволы шести гаубиц, замаскированных в кустах, были задраны к небу. Только по ним и можно было догадаться, что здесь находится ОП. Все остальное – щиты, колеса и лафеты – было скрыто листвой и темнотой.

После ужина на позиции царила относительная тишина: где-то рядом раздавались шаги, порой слышались треск валежника да приглушенные голоса людей, тихое покашливание. Но и эти звуки заглушались шумом соснового бора.

Однако Грасе не доверял тишине, считая ее подозрительной. Унтер-вахмистр не верил, что командир полка оставил их батарею в покое.

Грасе повернулся к Цедлеру, который сидел, прислонившись к дереву, и сосал свою незажженную трубку.

Ефрейтор вспомнил, как он провожал Карин, как подарил ей на вокзале фигурку, которую сам вырезал из замысловатого корневища.

– Смотри-ка, такой же худой и длинный человечек, как ты сам! – воскликнула Карин. – Я назову его Верзилой! Это будешь ты!

Он засмеялся и, подав Карин другую фигурку, сказал:

– А ее зовут Карин.

– Неужели я такая толстая?

Сейчас Цедлер тоже что-то вырезал ножиком из куска дерева.

Остальные пять номеров расчета после ужина растянулись в кустах и мгновенно уснули. Для солдата, как известно, каждая минута сна очень дорога: кто знает, что ждет его этой ночью?

Грасе никак не мог заснуть, ему сначала хотелось выяснить обстановку.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он Цедлера. – Сегодня пришлось потрудиться.

– Да. Такое состояние у меня бывало после восьмичасовой смены на стройке.

– На стройке?

– Карин только успевала подавать на своем кране детали.

– Ты с ней там и познакомился?

– Там, только несколько позднее, когда я уже был слесарем.

– Скажи, а что она тебе сказала относительно того, что ты остался в армии еще на год?

– Сказала: «Раз ты решил остаться в этом Еснаке, то оставайся, но уже на должности моего мужа». Сегодня я получил от нее письмо, где она пишет, что скоро снова наведается ко мне.

Грасе невольно вспомнил свою старшую сестру и ее подружку по школе. Вернее, он вспоминал не столько сестру, сколько ее подружку.

Эту девушку Грасе знал уже три года. Звали ее Петра. У нее было овальное лицо, белая кожа. Когда девушка делала себе модную высокую прическу, то даже казалась выше его самого. В отпуске Грасе каждый день встречался с ней. Ему хотелось во всем помогать девушке, хотелось пройтись рядом с ней, взять у нее из рук портфель и нести его, но Грасе только мечтал об этом, сделать же ничего этого он не решался, так как стеснялся своего грубого, как ему казалось, скуластого лица, своих больших, широких рук, которые рядом с маленькими руками девушки выглядели огромными и неуклюжими. Внешне они так резко отличались друг от друга, что Грасе так и не отважился даже предложить ей пройтись вместе, хотя не думать о Петре он не мог.

Цедлер сложил свой перочинный ножик, убрал его в карман.

– Если бы я знал, что нас вот-вот не поднимут, лег бы сейчас и уснул, – сказал он.

– Я тоже, – согласился с ним Грасе. – Подозрительна мне что-то эта тишина.

Так они и сидели рядышком, делясь впечатлениями о прошедшем дне, думали о будущем, вспоминали своих родных, близких.

Неожиданно у них за спиной послышался шум мотора.

– Легковушка, – вымолвил Грасе.

Машина остановилась метрах в двадцати пяти от них, возле КП командира батареи. Хлопнула дверца. Мотор машины, поработав немного вхолостую, скоро затих. Послышались голоса.

Грасе обернулся и увидел, что над картой, расстеленной на радиаторе, склонились несколько офицеров. Кто-то из них осветил карту карманным фонариком.

Унтер– вахмистр надел на голову каску, поправил кобуру и сумку с противогазом.

Ждать долго не пришлось – через несколько секунд раздался громкий голос командира:

– Командиры взводов и орудий, к командиру батареи!

– Ну, что я тебе говорил?! – уже на ходу бросил Грасе Цедлеру.

– Будить расчет?

– Подожди пока.

Цедлер выбил трубку о каблук сапога и сунул ее в карман.

Грасе тем временем уже скрылся за деревьями. Повсюду слышались приглушенные голоса и какие-то шорохи.

Спустя минуту громкий голос крикнул:

– Унтер-офицер Моравус! К командиру батареи! Быстро!

Цедлер вскочил и побежал к четвертому орудию, но уже на полпути встретил унтер-офицера Моравуса, который тихо ворчал:

– Ерунда какая.

Услышав свое имя в третий раз, Моравус громким голосом ответил:

– Иду!

Цедлер вернулся на свое место и сел.

Ему захотелось еще раз прочесть письмо Карин, но в темноте он не мог разглядеть букв, а зажигать фонарик было строго запрещено. Тогда Цедлер попытался восстановить содержание письма по памяти. Перед глазами возникла незатейливая вязь ровненьких букв Карин, на ум пришли слова: «…Когда я сегодня утром влезла в кабину своего крана, то нашла на сиденье большой букет роз и сверток с комплектом постельного белья. Это был подарок от моей бригады». Относительно деревянной фигурки, которую он ей подарил, Карин писала: «Все находят, что этот деревянный человечек очень похож на тебя. Я всегда беру его с собой в кабину крана. Он стоит на окне и напоминает мне о тебе и о нашей встрече».

Из глубины леса послышались шаги и негромкое ворчание унтер-офицера Моравуса:

– Я догадываюсь, что все это означает!

К Цедлеру подошел Грасе и сказал:

– Буди ребят!

Цедлер мигом подскочил к кусту, под которым спали солдаты, и, слегка толкнув ногой сразу двоих, крикнул:

– Подъем! Быстро!

Через две минуты расчет уже сидел перед Грасе.

– Всю ночь мы будем здесь, – объяснил Грасе, – а на рассвете, точное время пока не известно, получим приказ на ведение боя в условиях населенного пункта, в котором будет находиться «противник». Вполне возможно, что «противник» этой ночью попытается разведать наши позиции, поэтому приказывают соблюдать все меры предосторожности, усилить наблюдение. Что такое бой в населенном пункте, вам, надеюсь, объяснять не нужно. Местность здешнюю я знаю и могу вам сказать, что гаубицы нам, видимо, предстоит нести прямо на руках. Придется потрудиться всем. Ясно?

Кто– то кивнул в знак согласия, кто-то сказал: «Да». Все прекрасно понимали, каких усилий потребует от артиллерийского расчета бой в населенном пункте.

Затем командир орудия приказал еще раз все проверить и отправляться спать.

Когда все разошлись, Грасе сказал Цедлеру:

– Не исключена возможность, что тебе завтра придется командовать орудием.

– Хорошо.

Вытащив свое одеяло, Грасе завернулся в него и решил немного поспать.

Ефрейтор Цедлер остался дежурить у орудия.

* * *

Перед садом Валенштока был выставлен пост. В саду за столом, склонившись над картой, сидели Вилли и Вебер.

– Так, так, – проговорил Вилли, вставая с табуретки. Одет он был в старые галифе и кожаную куртку, на ногах – сапоги, через плечо висела планшетка.

– Тебе бы сейчас еще меховую шапку, и ты будешь похож на настоящего партизанского командира, – с улыбкой заметил Вебер.

В сад вошел майор Харкус.

Поздоровавшись, Вилли поставил на стол пузатую бутылку без этикетки и сказал:

– Это тебе от Яна. – Он подал записку.

Майор развернул записку и, повернувшись к свету керосиновой лампы, прочел сердечное приветствие, а на обратной стороне была приписка: «Поскорее сделай полк образцовым. Мир сейчас – самое важное».

Майор сунул записку в карман шинели.

– А бутылку, Вилли, я пока оставлю у тебя, – сказал он, – мы ее вместе разопьем в следующий раз.

– Согласен, но по глоточку все-таки попробуем сейчас, – проговорил Вилли, ставя на стол крышечку от термоса, стакан и чайную чашку. Налил всем понемногу. – Выпьем за успешное окончание учений: большого, которое проходит в Тюрингии, и маленького – у нас в селе.

Они чокнулись и выпили.

– Ну, как идут твои дела? – поинтересовался Вилли у майора.

– Слышишь, в нем заговорил штабной офицер? – усмехнулся Вебер.

– Я сегодня играю за «противника» и потому интересуюсь ходом подготовки.

– Идут, – ответил Харкус.

– А поподробнее нельзя? – спросил Вебер. – А то ведь всего-то и я не знаю.

– Есть кое-что хорошее, но имеются и промахи.

– Например? – спросил Вебер.

– Разведывательные подразделения должны занять огневые позиции, которые «противник» незадолго перед оставлением отравил стойкими ОВ. Части уже понесли некоторые потери от мин. При определении дистанции огня один из самых хороших вычислителей ошибся на два километра…

– Словом, все, как при проверке первого дивизиона, – заметил Вебер.

– Лучше, – поправил его майор, – гораздо лучше. Временные нормативы в основном выполнены. Огневые позиции хорошо замаскированы. Марш прошел отлично. Экснер принимал правильные решения, хотя и допустил ошибки, которые еще дадут о себе знать.

Вебер и Валеншток понимающе кивнули.

– Но этих ошибок можно было бы и не допускать, – добавил Харкус.

Вебер посмотрел Берту в лицо и сказал:

– Ты, конечно, прав.

Валеншток снова налил всем по глотку водки. Они выпили, думая каждый о своем.

Вебер знал, что самая трудная часть учения начнется завтра утром. Сейчас он почему-то вспомнил свой разговор с Каргером, который у них состоялся две недели назад. Вернее, он вспомнил о нем еще вчера, когда Харкус беседовал с ним, с Гауптом, Герхардом и командиром дивизиона капитаном Петером. Затем Харкус поинтересовался их мнением, чего ранее никогда не делал.

В калитку сада кто-то постучал.

– Входите! – крикнул Вилли.

Из– за деревьев показался мужчина в темном комбинезоне, шея у него была замотана темным шарфом. Приняв стойку «смирно», мужчина сказал:

– Я готов идти.

– Хорошо, – сказал ему Вилли, – иди и помни, что тебе нужно захватить стереотрубу или прицел.

Мужчина кивнул и, повернувшись кругом, пошел к выходу.

– Кто это? – спросил Вебер у Вилли.

– Мой разведчик, пошел на батарею.

Через несколько минут кончалась смена Цедлера. Он прислонился спиной к щиту орудия. Глаза уже привыкли к темноте, и он различал стволы ближайших деревьев. Было свежо. Цедлер отодвинулся от металлического щита, холодок от которого проникал даже через одежду. Ефрейтор решил сделать еще несколько кругов около орудия – и тогда можно было будить смену. И тут Цедлер вдруг услышал, как хрустнула ветка.

Ефрейтор замер. На миг стало тихо, а затем снова послышался еле слышный шорох. Судя по нему, можно было догадаться, что ползет человек.

Цедлер в несколько прыжков оказался возле ползущего человека, который что-то осторожно держал в руках, и прыгнул ему на спину.

Человек, прижатый к земле, лежал спокойно.

Ефрейтор почувствовал, что его противник, хотя и не такой крупный, как он, все же сильный. Когда Цедлер попытался завернуть незнакомцу руки назад, тот начал сопротивляться. Цедлеру удалось завладеть одной рукой незнакомца и заломить ее за спину.

Оба тяжело дышали. Завладеть другой рукой противника Цедлер никак не мог, так как тому удалось повернуться на левый бок. Почувствовав, что одному ему с незнакомцем никак не справиться, Цедлер негромко позвал Грасе, который спал ближе всех к орудию. В ответ командир орудия только пробормотал что-то непонятное.

– К орудию! – крикнул громко ефрейтор.

Первым на крик отозвался командир орудия.

– Что тут творится?! – испуганно спросил Грасе. – Что?

– Скорее ко мне, я тут одного типа задержал!…

– Где ты?

– Слева от орудия!…

Не прошло и нескольких секунд, как весь расчет навалился на незнакомца, скрутив ему руки и ноги.

Цедлер поднял валявшийся на земле ящичек. В таких ящичках у артиллеристов хранятся стереотруба и прицел, без которых командир орудия как без рук.

– Смотри-ка, что он свистнул! – удивленно проговорил Грасе. Он обыскал незнакомца и в одном из карманов обнаружил пружину ударника.

– А без пружины-то гаубица мертва, – заметил Грасе.

– Что с ним делать?

– Отвести к обер-лейтенанту Экснеру! – приказал унтер-вахмистр.

– А что делать с прицелом? – Цедлер держал ящичек с прицелом в руках.

Командир орудия немного подумал, а потом задумчиво спросил:

– Откуда же он полз?

– Слева, значит, спер это у Моравуса.

– Оставь его здесь, а сам разбуди смену. Потом отведешь этого типа к Экснеру, – распорядился командир орудия.

Когда ефрейтор Цедлер пришел к командиру батареи, тот еще не спал. Экснер вышел из машины и, выслушав доклад ефрейтора, осветил задержанного фонариком. Это был рослый детина в перепачканной землей одежде. На щеке его засохла кровь: видимо, оцарапался веткой.

– Что-то мне знакомо его лицо, – медленно проговорил Экснер. – Два года назад не вы ли были наводчиком орудия в третьей батарее?

Ответа не последовало.

– Уж больно мне знакомо его лицо, – повторил Экснер.

Герольд Шварц, стоявший возле командира батареи, заявил:

– И мне тоже.

Вычислитель подошел к задержанному, платком стер ему кровь со щеки, а затем вынул из кармана кусок лейкопластыря и заклеил ранку.

* * *

Грасе, подойдя тем временем к позиции Моравуса, два раза обошел орудие, но часового около него так и не заметил. И хотя Грасе не осторожничал, никто не обратил на него никакого внимания. Он остановился, не зная, что делать: то ли сейчас же отдать стереотрубу и пружинку Моравусу, то ли подождать до утра. Моравус, безусловно, достоин наказания за халатность и безответственность, но могло случиться и так, что командир полка еще ночью поставит батарее боевую задачу, и тогда орудие Моравуса не только не сможет вести огонь, но еще и подведет всю батарею. Мысли о батарее подсказали Грасе правильное, как он считал, решение, и он начал разыскивать командира орудия. Он обошел всю позицию, разбудил троих солдат, но ни один из них не знал, где находится их командир. Один из солдат вызвался помочь Грасе искать Моравуса, но Грасе отказался от его услуг, так как не хотел, чтобы тот стал свидетелем разговора с унтер-офицером. Четвертым по счету, кого разбудил Грасе, оказался сам Моравус. Узнав голос Грасе, унтер беззлобно выругался и, натянув себе на голову одеяло, снова улегся на землю.

Грасе несколько раз довольно бесцеремонно пнул коллегу ногой.

– Что за идиот меня будит?

– Это я, Грасе.

– Тебе что, делать нечего? Уходи!

– Встань! Быстрее!

– Чего тебе?!

– Провожу инвентаризацию твоей гаубицы.

– Какая чепуха, у нас все в порядке!

– Пойдем посмотрим! – Грасе направился к орудию.

Моравус неохотно последовал за ним.

– Ну чего тебе надо от меня?

– У тебя можно утащить всю гаубицу, а ты и не заметишь.

Моравус засмеялся и спросил:

– А что находится перед твоими глазами?

– А что находится вот здесь? – насмешливо спросил Грасе, показывая на ящичек с прицелом.

Моравус бросился к орудию, где должен был лежать прицел, но его там не оказалось.

– Брось свои дурацкие шуточки, отдай прицел и мотай отсюда, пока… – угрожающим тоном начал Моравус.

– Пока что?!

– Пока я не рассказал командиру батареи, чем ты занимаешься по ночам у чужих орудий.

– Это не ты, а я должен ему рассказать, как ты выполняешь его приказы. Советую тебе немедленно выставить часового к орудию, и пусть он ловит непрошеного гостя, который у тебя здесь раньше меня побывал.

Моравус ничего не ответил.

Грасе полез к себе в карман и подал коллеге пружинку:

– Вот твоя пружина от ударника, это тоже дело рук непрошеного гостя. Приведи орудие в порядок! Я тебе больше помогать не стану! И сейчас же поставь часового!

– Я встану к орудию, – послышался чей-то голос из-за кустов.

– Кто это? – спросил Моравус.

– Рядовой Молькентин.

– Вставайте, – сказал унтер-офицер, все еще держа пружину в руках. Он злился и сам толком не знал, на кого. – Молькентин, ко мне! – крикнул он строго, а когда солдат подбежал к нему, сунул ему в руки прицел и пружину. – Приведи орудие в порядок! Быстро! И чтобы больше меня никто не будил, я буду спать вон там! – И он рукой ткнул в темный куст и в тот же миг исчез в нем.

Бедняга Молькентин не знал ни того, кого он должен будить себе на смену, ни того, как он должен укрепить прицел. Пружину он вставил, так как умел это делать. А вот с прицелом! Обращаться с ним его учили давно, а как только он узнал, что станет заряжающим, быстро забыл все то, чего от него не требовалось.

Беспомощно он уселся возле орудия, не зная, как быть, хотя хорошо знал, что без прицела орудие не орудие. Где спал наводчик, он не знал.

Грасе и Цедлер почти одновременно вернулись к своему орудию.

– Ну как? – спросил Грасе.

– Экснер хотел задержать этого человека у себя, но тут пришел майор Харкус и отпустил его домой, попросив передать привет Валенштоку и сказать ему, чтобы тот пораньше встал, если захочет нас прихватить.

– Он нас уже и без того прихватил.

– Прихватил. Ты что-нибудь говорил командиру?

– Нет.

Оба замолчали. Цедлер подумал было, что Грасе задремал, как вдруг унтер-вахмистр с возмущением произнес:

– Не пойму я, что за человек этот Моравус! Он даже своих подчиненных по голосам не распознает. Представляю, как он действует! Ему все, кажется, до лампочки, но ходит в командирах орудия.

– В школе унтер-офицеров он, возможно, неплохо учился.

– Может быть, – согласился Грасе.

– Прицел-то ты ему все же отдал.

– Не хотел отдавать комбату.

– Я так и понял.

– Мы ему завтра утром покажем.

– Если у нас на это время будет, – усмехнулся Цедлер.

Вернер Моравус

– У него жизнь будет лучше, чем у нас, – произнес портной Моравус, склонившись над кроваткой новорожденного.

Мать младенца, его брат пятнадцати лет и семнадцатилетняя сестра согласились с отцом.

Так Вернер на долгие годы и остался в семье малышом. Все обращали на него внимание, начиная от учителей и тренера и кончая родными и знакомыми. Успехи, которых достигали другие, воспринимались всеми как нечто само собой разумеющееся, успехи Вернера, даже если они были незначительными, встречались с восторгом и аплодисментами.

Когда Вернер учился в восьмом классе, у них появился новый классный руководитель, который никого из учеников не выделял. На Вернера он обращал не больше внимания, чем на других учеников.

Вернер был единственным учеником в классе, который не любил нового учителя. С его приходом оценки у Вернера стали хуже.

Родители Вернера тоже были недовольны новым учителем, считая его виновным во всем. А учитель заявил, что, если их сын не станет лучше учиться, он не сможет поехать со всем классом летом на каникулы.

Вернер исправил свои оценки, потому что непременно хотел поехать на каникулы, чтобы каждый день видеться с Анной.

Анне было шестнадцать лет, она была самой старшей девочкой в классе: два года она не училась из-за болезни и теперь ходила только в восьмой. У Анны была длинная светлая коса и белая нежная кожа. Учение давалось девочке с большим трудом.

Вернеру она нравилась. Высокая грудь девушки волновала его. В июле 1959 года весь класс на две недели выехал на каникулы в Визенгрунд. Горы там были великолепные, но Вернер замечал их только в первое время, так как через несколько дней после приезда Анна полностью завладела всем его существом.

Ему помог счастливый случай. Однажды Анну и его послали в село за какими-то продуктами. В магазине они закупили все, что нужно. Себе Вернер купил плитку шоколада.

Вернер предложил Анне вернуться в дом отдыха другой дорогой. Девушка согласилась. Они пошли через лес. Было жарко. Рюкзаки были тяжелые – приходилось часто отдыхать.

Они лежали на траве, и Вернер гладил нежную кожу девушки, дотрагивался до ее груди…

Их любовь продолжалась до конца года, а потом они потеряли друг друга из виду. Учеба в девятом и десятом классе требовала от Вернера много сил. Он хорошо занимался, вступил в комсомол и даже был выбран секретарем комсомольской организации. Вернер обладал хорошими организаторскими способностями и умел красиво говорить, что всегда убедительно действовало на слушавших его.

Он то и дело влюблялся в своих одноклассниц, многим из них он тоже нравился, однако ни одна не позволяла ему того, что позволяла Анна. А Вернер быстро терял всякий интерес к девушке, когда требовалась длительная осада.

Весной 1961 года он снова встретился с Анной. Девушка, как и раньше, была привлекательной, и Вернер почувствовал ее уступчивость. Они стали встречаться, вместе гуляли по окраине города, где у родителей Вернера был свой небольшой сад.

К школе и учебе Вернер потерял интерес. С большим трудом он окончил школу и получил аттестат зрелости (помогло то, что он все еще был секретарем комсомольской организации).

– Кем ты хочешь быть? – спрашивали его родители.

Нужно было действительно выбрать себе какую-нибудь профессию, но он ни на что не мог решиться. Наконец родители сами решили, что ему следует стать автослесарем. Автослесарь везде нужен и к тому же неплохо зарабатывает.

Однако работа автослесаря оказалась не такой легкой, какой казалась на первый взгляд. Анна, которая по-прежнему терпимо относилась к Вернеру, уже наскучила ему.

Проработав год, он стал выпивать, встречаться с подозрительными девушками, которые нравились ему тем, что не были похожи на Анну.

Однажды он не явился в мастерскую. Родители начали разыскивать его и нашли в кустах сада с девушкой. Начались слезные причитания, мольбы, советы: «Ты должен наконец стать человеком! Должен работать!»

Вернер вернулся в мастерскую, проработал там еще год, а потом уволился.

И снова встал вопрос, чем заняться. А тут как раз пришла повестка из военкомата. Семья с облегчением вздохнула: может, в армии из него сделают человека.

Он задумался: не пойти ли в унтер-офицерское училище? Правда, тогда служить придется три года, а не полтора. Но зато он будет носить унтер-офицерские погоны, станет хоть и небольшим, но все-таки начальником.

И Вернер решил стать унтер-офицером. Все были очень рады такому выбору: и родные, и бывшие коллеги по работе.

В мае 1965 года Вернер прибыл в артиллерийский полк в Еснак на должность командира орудия.

* * *

На сельских улицах погасли фонари. Серый туман окутал землю. Экснер припал к окулярам стереотрубы. Он не выспался и теперь зябко ежился. Предстоящая проверка, устроенная командиром полка, беспокоила его.

Экснер медленно осматривал окрестности: кустарник, заборы, луг, снова заборы. Что находилось за ними, было уже невозможно разобрать – сплошная серая вата тумана. Экснер повернул стереотрубу в сторону и продолжал наблюдение. И вдруг обнаружил на дороге, которая вела к селу, самый настоящий завал из жердей, бревен и черт знает чего еще.

Обер– лейтенант повернул стереотрубу в другую сторону, где находилась другая дорога, но она тоже оказалась заваленной, но только уже не бревнами, а повозками.

Прекратив наблюдение, Экснер повернулся к майору Харкусу, который лежал на траве, и доложил ему результаты.

– Через десять минут я жду вашего решения, – сказал майор и, встав, пошел в сторону.

Капитан Петер последовал за ним.

Экснер достал карту, набросал на ней маршрут движения батареи, сделав заметки на полях.

Майор Харкус утвердил решение командира батареи без изменений. Вид у майора был усталый, глаза покраснели, губы обветрились, на лбу залегла глубокая складка.

«И чем Кристе мог понравиться этот человек? – думал Экснер, глядя на него. – Возможно, мои шансы еще не полностью потеряны, ни в коем случае нельзя отступать».

– Пошли, – бросил коротко майор и побежал к машине, обгоняя Петера и Экснера.

* * *

Наводчик орудия, командиром которого был унтер-офицер Моравус, сразу же заметил, что прицела нет на месте.

– Кто его снял?! Кто?! – крикнул он.

– Я, – с готовностью ответил Молькентин, сидевший на ящике с боеприпасами. – Я только хотел…

– Не лезь, куда тебя не просят, я твои снаряды не трогаю!

– Я только хотел…

– Не лезь, запомни раз и навсегда! – грубо оборвал его наводчик.

– А никого не было…

– Тихо! – крикнул им Моравус, а затем, повернувшись к наводчику, спросил: – Долго вы еще копаться будете?

Ефрейтор поставил прицел на место, и унтер-офицер моментально поднял над головой красный флажок, что означало, что орудие готово открыть огонь.

Однако последовала команда не на открытие огня, а другая, более приятная – идти завтракать.

В половине седьмого утра батарея выстроилась в походную колонну на опушке леса. Туман здесь был не очень густой, и Экснер мог видеть всю колонну. Окинув ее придирчивым взглядом, он остался доволен: все было на своих местах. Теперь обер-лейтенант не боялся никаких неожиданностей. Первый день проверки начался относительно хорошо, не считая мелких неполадок, которые смело можно не принимать в расчет.

Обер– лейтенант Экснер считал, что вполне может положиться на опыт и сноровку своих офицеров и унтер-офицеров. Поправив снаряжение, он побежал к командиру полка, чтобы доложить, что батарея готова к совершению марша.

Майор Харкус стоял рядом с командиром дивизиона возле своей машины. Он окинул командира батареи внимательным взглядом. Вид у командира полка уже не был таким усталым, можно было подумать, что он успел часок соснуть. Однако глубокая складка на лбу все же не расправилась, да и глаза смотрели по-прежнему строго.

– Сколько времени потребуется вашей батарее для того, чтобы преодолеть расстояние в два километра? – спросил майор.

Экснер ответил не сразу, пытаясь представить, кто из командиров орудий как будет действовать. Затем сказал:

– Все будет зависеть от состояния дороги.

– По бездорожью и без машин.

– Полтора часа.

– Это слишком много, – проговорил майор, поворачиваясь к капитану Петеру, лицо которого сразу же стало серым. – Батарея должна выдвинуться на огневые позиции без тягачей, на руках, понятно?

Все варианты продумал ночью командир батареи обер-лейтенант Экснер, однако вот до такого он никак додуматься не мог. Тащить два километра по бездорожью гаубицы на себе – дело далеко не легкое, тем более утром, когда впереди еще целый день напряженной работы.

– Сейчас шесть тридцать, – сказал командир полка. – Через пятнадцать минут начать движение. К восьми занять огневые позиции на окраине села, а к одиннадцати – овладеть южной окраиной населенного пункта. Наблюдательный пункт разместится на высотке «Банан».

– Слушаюсь! – козырнул Экснер и записал кое-какие данные себе на карту.