Текст книги "Командир полка"

Автор книги: Вальтер Флегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Криста взглянула на Берта, который все еще всматривался в темноту леса, и невольно подумала о том, что она довольно часто встречалась с Бертом, но почти все эти встречи были чисто случайными и ничего не дали ей. Через несколько дней она уедет отсюда и уже, видимо, никогда больше не вернется. Так стоит ли сейчас ломать себе голову над тем, чью сторону она поддерживает?

Криста посмотрела на часы, но в темноте не рассмотрела стрелки. Она охотно вернулась бы сейчас в поселок, в свои маленькие две комнаты, но одна она не найдет дороги. Так далеко в лес она еще не заходила, а просить Берта проводить ее не хотелось, потому что тогда ему пришлось бы бросить охоту.

Вдруг Харкус опустил бинокль и подвинул к себе поближе ружье.

– Хотите посмотреть в бинокль?

Приложив бинокль к глазам, Криста увидела, как лес темной массой сразу же приблизился к ней, можно было различить даже отдельные деревья.

– Может, вы проголодались? – спросил он.

Криста опустила бинокль и подумала: «Он не хотел ссориться со мной».

Берт вынул из рюкзака сверток с провизией и положил на пенек. Закончив есть, он сказал:

– Жаль, что я до сих пор не прочел книгу, которую вы мне дали, а то сейчас мы с вами поговорили бы о ней. Посмотрите на небо и скажите, что вы там видите?

– Темные кроны деревьев над головой, а дальше – звезды на небе. Млечный путь… В одной своей книге киргизский писатель Чингиз Айтматов пересказал старинную легенду. Вот она. Подошел первый день жатвы. Собрав урожай, жнец пролетел по небу, гордый своей работой. Под мышкой он нес сноп. Урожай был большим, и жнец по дороге терял зерна. Так на небе появилась широкая светлая полоса.

– Я слышал другую легенду, по которой Геркулес пролил молоко на небесах, создав тем самым Млечный путь. Но легенда о жнеце мне нравится больше, так как в ней действует человек, а не бог.

– Да, – согласилась Криста и вкратце пересказала Берту содержание книги Айтматова, где автор описал жизнь одной семьи, которой война нанесла неизлечимые раны.

Берт поинтересовался, знают ли об этой книге другие читатели библиотеки.

– Да, я выступала на читательских конференциях: один раз – перед женами офицеров и два раза – перед солдатами.

– И всегда вы говорили о жертвах и страданиях?

– Разумеется. Я рассказывала о людях, которые пережили войну, стали героями… – И тут она замолчала, почувствовав в его вопросе упрек.

– И чего вы этим достигли? Ну, возьмем жен офицеров, что им дало ваше объяснение?

«Интересно, почему он спрашивает об этом?» – Криста вспомнила, как после читательской конференции она шла домой вместе с женщинами, которые приходили на обсуждение книги. По дороге в поселок все молчали, потом попрощались и разошлись.

На конференции в основном речь шла о мужчинах и детях. Говорили о том, что дети скоро подрастут и могут не успеть мирно пожить, как разразится новая война, И первыми на нее уйдут мужчины, а за ними последуют их сыновья, и кто знает, вернутся ли назад, в родной дом.

Последней спутницей Кристы в тот вечер была фрау Вебер, которая довела библиотекаршу до самого дома.

Перед калиткой фрау Вебер сказала:

– Меня удивило настроение женщин… Хотя, откровенно говоря, что-то сегодня было сделано не совсем так…

Криста не успела взять под защиту ни книгу Айтматова с ее героями, ни жен офицеров, потому что фрау Вебер уже направилась к своему дому.

Харкус еще долго расспрашивал Кристу о том вечере, пока не понял того, что хотел понять. Затем тихо, но убежденно произнес:

– Ильзе была совершенно права. Если жены офицеров ушли с читательской конференции в подавленном настроении, то нет ничего удивительного в том, что все они будут постоянно злиться, когда в полку объявляют тревогу. Они будут недовольны теми, кто требует от их мужей больше, чем, по их мнению, нужно. Они выступят против любого мероприятия, которое заставит их мужей покинуть дом. Мужья же, вольно или невольно, поддаются настроению своих жен и подчас сами начинают думать о том, что они и так очень многое сделали, а от них требуют еще чего-то.

– Теперь я начинаю кое-что понимать, – после долгой паузы продолжал он. – Некоторые вопросы военной темы в художественной литературе вы осветили не совсем удачно на своей читательской конференции. И не только на конференции жен офицеров… Скажите, а Вебер знает эту легенду?

– Какую легенду?

– О жнеце.

– Думаю, что нет. Жаль, конечно, что вы сами не прочли книгу, а то бы вы точно сказали, что именно я сделала не так.

Берт усмехнулся. Он попытался разглядеть выражение лица Кристы и не мог: было настолько темно, что он видел только овал ее лица.

– Может, мне и без этого удастся вам все объяснить, – начал Берт. – На читательской конференции вы главное внимание сосредоточили на жертвах и страданиях, которые несет война. Вы, конечно, правы, война требует и того и другого, но нельзя же говорить только об этом. Если слишком много говорить о страданиях, можно сделать людей пассивными. Нам необходимо говорить о более важном: о том, что войну можно предотвратить. Хотя мы достаточно сильны, но мы можем стать еще сильнее, и для этого каждый из нас должен сделать все от него зависящее. Сделать это, разумеется, нелегко, для достижения такой цели требуется мужество и героизм. И нелегко потому, что это мужество и героизм нужно проявлять каждый день. Сейчас, в мирное время, мы должны учиться. Чем лучше мы подготовимся к войне, тем больше у нас будет возможностей предотвратить новую войну. А какая может быть подготовка без тревог и учений? Кроме физической подготовки солдат должен быть подкован политически. Именно поэтому на любом занятии, будь то политзанятие или какое другое, будь то читательская конференция или простая беседа, необходимо воспитывать у солдат и офицеров чувство уверенности в собственных силах. Теперь вы понимаете, какую ошибку допустили?

Харкус замолчал и впервые за целый день вдруг почувствовал, что пришел к твердому убеждению: он действовал совершенно правильно. Уж теперь-то он сможет убедить Курта. Уж теперь-то он не пустит на самотек работу полковой библиотеки или клуба.

– Ну что же, пора и об охоте подумать, – произнес Берт, помолчав минуту.

– Вы еще надеетесь на успех?

– Вечер только начался, а вы обещали принести мне охотничье счастье. Или вы хотите уйти?

– Нет, нет.

– А вы не озябли?

Криста покачала головой.

Однако Харкус не поверил ей. Он полез в рюкзак и, достав плащ-палатку, накрыл ею ноги женщины.

Кристе такая заботливость пришлась по душе: ее уже давно никто не спрашивал, не озябла ли она.

В поселок они вернулись часа в два ночи. Ни в одном окне не было видно света. Где-то спросонок негромко залаяла собака, затем лай перешел в ворчание, но скоро и он прекратился. Небо над казармой оставалось светлым.

– Нужно идти на цыпочках, – тихо сказала Криста, – а то мы переполошим весь поселок, не правда ли?

Они тихо перешли улицу. Возле дома, где жила Криста, остановились.

Берт снял с плеча рюкзак и, достав из него большой кусок мяса дикого кабана, которого ему посчастливилось убить, протянул Кристе.

– А что же вам останется? – спросила она, не решаясь взять мясо.

– Я себе оставил другой кусок.

– Я возьму, но только при условии, что вы отужинаете у меня.

– Когда прикажете?

– Не будем откладывать в долгий ящик. Ну, например, завтра вы не пойдете ужинать в столовую, а поужинаете у меня. Вам ведь все равно…

– Нет, мне далеко не все равно. Я надеюсь, что вы готовите вкуснее…

– Тогда в семь часов, хорошо? – сказала Криста, чувствуя, что Берт еще колеблется. – Если вам не очень удобно в семь, можете прийти в шесть.

Берт засмеялся:

– Не знаю, смогу ли я быть пунктуальным. Дело в том, что на завтра у меня очень много работы.

– Ничего, я подожду.

Они договорились встретиться ровно в семь. Только после этого Криста взяла мясо кабана. Харкус надел рюкзак, взял ружье.

– Благодарю вас за приятно проведенный вечер, – сказала Криста.

– А я благодарю вас за то, что вы принесли мне охотничье счастье.

– Может, и еще когда-нибудь принесу?…

– До пятницы вряд ли.

– Почему именно до пятницы?

– Ведь вы собираетесь ехать в Дрезден?

– Да, собираюсь.

– Тогда до завтра.

– Хорошо. Я жду вас.

Криста ушла, а Харкус стоял и смотрел ей вслед, хотя ее почти не было видно в темноте.

Войдя в дом, Криста подошла к окну и увидела, что Берт уже в конце улицы.

«Интересно, откуда он узнал, что я собираюсь ехать в Дрезден? – думала, не отходя от окна, Криста. – Я ему об этом не говорила. И почему он заговорил об этом?»

6

«Хорошо же начинается неделька!» – решили жители поселка, разбуженные в понедельник в четыре часа утра торопливой беготней посыльных и их стуками в квартиры офицеров. Такая же мысль пришла в голову обитателям общежития, которые проснулись раньше времени из-за того, что по тревоге были подняты офицеры шестой батареи. То же самое подумали и солдаты других подразделений полка, заслышав шум и сборы артиллеристов шестой батареи.

Нечто подобное подумал и Курт Вебер. Его жена уловила в молчаливом ворочании мужа с боку на бок явное недовольство и раздражение, с которым он встречал каждое решение Берта Харкуса.

Вчера, когда к нему зашел Кисельбах с женой, Курт был на удивление тих, но почему-то неспокоен. Как только гости ушли, он лег спать, Ильзе легла позже него часа на два, но он и тогда еще не спал. Вот и сейчас он не шевелясь лежал в постели, хотя Ильзе точно знала, что он не спит. Она ждала, что он заговорит с ней.

Вскоре кругом снова стало тихо. Посыльные и те, за кем они были посланы, торопливо ушли в казарму, Однако Курт все еще притворялся, что спит.

– Курт?! – не выдержала наконец Ильзе.

– Хм…

– Подвинься.

– Хорошо, – ответил Курт, отодвигаясь к стене, чтобы дать жене место.

Это слово она говорила ему уже тринадцать лет, и каждый раз оно звучало у Ильзе кротко и нежно. Все в Ильзе было крепким и округлым: плечи, груди, бедра. И Курт забыл о своем беспокойстве, которое не покидало его с того момента, когда он услышал о маневрах войск стран – участниц Варшавского Договора.

Для самого Вебера неделя началась хорошо, однако в этом не было никакой заслуги Харкуса…

Примерно в половине восьмого, выйдя из парка боевых машин, Харкус пошел по асфальтированной дорожке к казарме. На миг он задумался, идти ли ему завтракать или сначала на минутку заглянуть в штаб.

Решение пришло само собой, стоило Харкусу заметить у входа в штаб группу офицеров и среди них Курта Вебера. Тут же стоял и Гаупт.

Для майора Берта Харкуса новая неделя, как и для Вебера, началась тоже очень удачно. Личный состав шестой батареи, поднятый по тревоге на рассвете, продемонстрировал хорошую скорость и сколоченность. Батарея раньше срока вышла из военного городка и досрочно, в полном соответствии с уставными требованиями, заняла огневые позиции. Приведение орудий в боевое положение прошло отлично, почти без ошибок. И все это солдаты проделали в противогазах и защитных костюмах.

Впервые за время пребывания в полку Харкус был доволен. От его вчерашних размышлений и сомнений не осталось и следа.

Все, кто стояли у входа в штаб, повернулись лицом к командиру полка и ждали, что он им скажет. На лицах некоторых офицеров, в том числе и Пельцера, застыло выражение неудовольствия.

Харкус пожелал всем успешного рабочего дня. Всю прошлую неделю он не давал офицерам покоя и сам не имел ни одной спокойной минуты. И вот сегодня Берт решил заняться каждым офицером в отдельности.

– У тебя найдется свободное время для меня? – спросил Харкус, обращаясь к Веберу.

Подполковник пожал плечами и ответил:

– В восемь у меня беседа с заместителями по политчасти, а вот сколько она продлится, я и сам точно не знаю… – И он еще раз пожал плечами.

– Я приду на эту беседу, – пообещал Харкус. – Мне есть что сказать им.

Не похоже, чтобы Вебер обрадовался этому обещанию. Вид у него был такой, будто он о чем-то сосредоточенно думает.

– У тебя усталый вид, Курт, – заметил Верт.

– А ты и сам выглядишь не очень-то отдохнувшим, – сказал Вебер, и брови его взлетели вверх.

– Оно и не удивительно! – парировал замечание Вебера Харкус. – До часу ночи я был на охоте.

– Ну и?… – вмешался в разговор Гаупт, который слыл в полку заядлым охотником. – Повезло?

– Разумеется, повезло! Тем более что я был не один.

– А кто же с тобой был? – поинтересовался Вебер.

– Диана.

Гаупт засмеялся. Кисельбах и Вебер переглянулись.

А Берт уже был занят тем, что подробно рассказывал Гаупту, как он одним выстрелом свалил дикого кабана.

За последние дни Берт несколько осунулся, однако нисколько не утратил прежней оживленности и подвижности. Он не только рассказывал, но еще и подкреплял свой рассказ красноречивыми жестами, к которым вообще прибегал редко.

Держался Харкус так непринужденно, будто между ним и остальными офицерами не было никаких трений, или, по крайней мере, если они и были, то давным-давно преодолены.

Офицеры оживились. Лишь один Келлер нервно курил, чувствуя себя как-то неспокойно. Ему вообще хотелось уйти, но из-за желания узнать из первых уст, как отстрелялась шестая батарея, он остался. Вынув изо рта недокуренную сигарету, он потушил ее и сунул в портсигар.

Как только Харкус закончил разговор с Гауптом, Келлер обратился к нему:

– Товарищ майор, разрешите спросить, как дела в шестой батарее?

– Эта шестая дорого обошлась мне, – ответил майор и засмеялся. – Слишком дорого, скажу я вам. Ее подъем по тревоге обошелся мне в триста марок.

– Как это так?! – удивился Гаупт.

– Батарея уложилась во все нормативы, правда, не все получили отличную оценку. Я обещал им премию.

Келлер кивнул. От Харкуса не ускользнуло недоумение капитана.

«Чем лучше будут выглядеть другие подразделения полка, тем хуже будут казаться результаты первого артдивизиона», – подумал капитан, услышав слова майора. Но командир полка угадал тайные мысли Келлера, правда, он был рад, что капитан не стал с ним спорить.

– Да, к слову сказать, – продолжал майор, обращаясь к Келлеру, – вы хоть и запоздали с переводом техники на зимнее обслуживание на день, однако в срок все-таки уложились. Ваш дивизион в числе первых получит премию в триста марок. Я сегодня же отдам приказ.

Келлер поблагодарил командира за премию, о которой, честно говоря, он даже и не думал. Теперь он решил наградить лучших водителей перед их увольнением из армии. Разумеется, Келлеру было бы приятнее, если бы неделю назад командир полка сказал о его дивизионе то, что он сегодня сказал о шестой батарее.

Келлер пошел в штаб. Офицеры, стоявшие перед штабом, с облегчением вздохнули.

– Товарищ майор, я очень рад, что в полку вы нашли хоть что-то хорошее, – сказал Харкусу Пельцер. – Надеюсь, вы понимаете, что таких хороших показателей батарея не могла достичь за каких-то пять дней, следовательно, это результат более ранней работы, что меня лично особенно радует.

Гаупт и Кисельбах согласно закивали.

Офицеры замерли в ожидании ответа командира полка.

Харкус не заставил себя долго ждать.

– Меня лично, товарищ подполковник, успокаивает нечто другое, – сказал майор. – Успокаивает и радует меня то, что в полку, несмотря на имеющиеся недостатки, есть и такая батарея.

– Вы думаете, она у нас одна? – спросил Кисельбах. – Можете поверить нам на слово: таких подразделений в полку много.

– Поживем – увидим! – ответил Харкус.

Все замолчали, как будто только что и не было никакого разговора. Между тем офицеры радовались тому, что на примере шестой батареи смогли доказать Харкусу, что в полку далеко не все плохо.

Однако командира полка хорошие показатели шестой батареи не успокоили. «Поживем – увидим!» – ответил он своим заместителям, а это означало, что он не потерпит, чтобы в части все шло так, как до сих пор.

Вебер не звал, что ему делать. Чувство беспокойства не покидало его. Он не знал, подождать с партийным собранием до пятницы или провести его раньше. Как бы потом не оказалось, что он опоздал.

Постепенно офицеры разошлись по своим местам, чтобы снова встретиться днем, за обедом.

Неожиданно Харкус почувствовал приступ голода. В последний раз он ел в четвертом часу ночи: доел кусок колбасы, что ему дал Вилли. С тех пор во рту у него маковой росинки не было.

По дорожке шли солдаты батареи. Обер-лейтенант Экснер громко подал команду:

– Батарея, смирно! Равнение направо!

Солдаты перешли на строевой шаг, приветствуя командира полка. Прошли, держа равнение, четко печатая шаг.

Рабочая неделя началась хорошо.

Среди солдат, шедших в строю, Харкус узнал Каргера, с которым ему так и не удалось пока поговорить.

«Кисельбах сказал, что в части это не единственная хорошая батарея, – думал Харкус. – Вполне возможно, но ведь так оно и должно быть».

Харкус пошел в столовую.

Позавтракав и выпив кофе, он направился в штаб. Когда проходил через кабинет секретарши, заметил на подносе шесть кофейных чашек.

– Зачем столько чашек? – поинтересовался Харкус у фрау Камски.

– У вас гости, – ответила секретарша и, кивнув на кофейник, добавила: – Я думаю, что вам неплохо бы зарекомендовать себя гостеприимным хозяином. Это произведет прекрасное впечатление, и очень скоро о вас хорошо заговорят в поселке. У меня есть немного печенья, и если товарищ майор разрешит…

– Гости?

Фрау Камски поставила кофейницу на тарелку и сказала:

– Беседа может затянуться. Здесь ведь и фрау Мейер, а если она начнет говорить, то не скоро…

– Подождите! – Майор хлопнул себя по лбу. – Какие гости? При чем тут поселок? Какая Мейер? Я ничего не понимаю.

– Несколько женщин из поселка хотят с вами поговорить.

– Именно сейчас? Почему же они не сообщили об этом заблаговременно? А вы почему не отослали их обратно?

– Это я могу сделать с офицерами, но не с женщинами, – проговорила фрау Камски, доставая из шкафа печенье.

– Тогда я сам сделаю это…

– Товарищ майор, – перебила его секретарша. – Послушайте меня: не делайте этого. Вежливость и гостеприимство всегда и везде ценились. – Тон, каким эти слова были произнесены, подействовал на Харкуса, а может, ему просто не хотелось спорить с этой седовласой энергичной женщиной, которая до него работала секретаршей уже у трех командиров, вела их деловую переписку, варила им хороший кофе и, видимо, тоже давала добрые советы.

Майор снял фуражку и нахмурил лоб. В голову пришла мысль, что, быть может, будет лучше, если он сейчас скажет этим женщинам то, чего не осмеливаются сказать их собственные мужья. Может, стоит повторить им то, что он вчера говорил на охоте Кристе? Возможно, ему удастся найти среди этих женщин союзниц. Но это в большой степени будет зависеть и от самих женщин, и от цели, с которой они пришли к нему.

– Неделя началась неплохо, – сказал вслух майор. – Сколько их там? – показал он на дверь собственного кабинета.

– Пятеро.

Он присвистнул и сказал:

– Один Харкус против пяти женщин.

– Ничего, все будет хорошо.

Харкус подошел к телефону и набрал номер.

– Вебер? Это Харкус. Ты не очень занят?

– У меня полно народу.

– У меня тоже. Женщины из поселка: пятеро на одного.

– Ну и что?

– Ну так ты зайдешь ко мне?

Харкус слышал, как в кабинете у Вебера кто-то громко засмеялся. Затем Вебер сказал:

– Ты командир, и твои слова означают, что я должен отложить совещание на другое время?

– Чепуха!

– Могу только дать тебе один совет: будь спокоен.

– А я и так спокоен.

– Если будет плохо – позвони мне еще.

– Добро, старина. – Майор положил трубку.

– Если они вас заговорят или что-нибудь в этом роде, позовите меня и спросите, когда я соединю вас с Бургенау, – предложила Харкусу фрау Камски и занялась укладыванием печенья на подносик.

Майор кивнул, сделал глубокий вдох и вошел в кабинет.

Лишь две из пяти сидевших в кабинете женщин знали Харкуса. Они видели его в поселке в тот день, когда он помог маленькой девочке с желтым мячиком. Фрау Хаген поторопилась напомнить майору, что они уже встречались в магазине.

Каждая из пяти женщин имела о нем свое представление, однако сейчас им показалось, что они ошибались.

Харкус приветливо поздоровался с женщинами, каждой пожал руку и сразу же стал похож на их собственных мужей, когда те вечером возвращаются домой: у него, как и у них, озабоченное лицо, слегка взлохмаченные волосы и усталые глаза. Но в таком виде их мужья приходят домой вечером, а этот уже с утра выглядит усталым.

– Прошу вас, – сказал майор, садясь к письменному столу. – Вы хотели поговорить со мной? – Он достал из ящика блокнот и, раскрыв его на чистой странице, положил сверху ручку.

Харкус чувствовал, что женщины не могут сразу начать разговор и вот так, без всякого перехода, высказать ему все те упреки, с которыми пришли сюда.

Взгляды четырех женщин скрестились на высокой и полной фрау Мейер. Но она тоже не могла сейчас начать разговор так, как хотела, несмотря даже на строгие, полные укора взгляды фрау Хаген.

Первой обрела «боевую форму» сама фрау Хаген, решив, что майора вряд ли стоит жалеть, он сам виноват, что уже с утра вызывает своим видом только сочувствие.

Фрау Камски предусмотрительно оставила дверь в кабинет начальника немного приоткрытой. Ее удивило гробовое молчание, наступившее после того, как Харкус поздоровался с женщинами. Она решительно поднялась и, взяв в руки подносик с печеньем, вошла в кабинет. Фрау Камски была знакома со всеми, кроме одной, женщинами, которые сейчас сидели в кабинете майора. Только молодую женщину, сидящую на диване рядом с фрау Мейер, фрау Камски не знала, так как та совсем недавно приехала в поселок. Женщины были довольно остры на язык, ни одна из них никогда за словом в карман не лезла – вот почему их молчание немало удивило фрау Камски.

Увидев печенье, женщины несколько оживились – потянулись к печенью, чтобы хоть как-то скрыть неловкость. Через минуту подносик оказался пустым.

Выходя из кабинета, фрау Камски снова оставила дверь чуть-чуть открытой.

– Угощайтесь, – любезно предлагал женщинам Харкус. Берт всегда чувствовал себя несколько смущенно и скованно в обществе женщин, а теперь тем более. Больше всего его смущала молодая женщина, которая сидела рядом с письменным столом. Она единственная не дотронулась ни до печенья, ни до кофе.

Довольно непринужденно чувствовала себя лишь полная блондинка с косой, ее Харкус заметил еще в магазине, когда услышал ее приятный грудной голос.

– У вас можно курить? – спросила фрау Мейер.

– В порядке исключения можно, – сказал Харкус и, позвонив секретарше, попросил принести пепельницу. Наконец фрау Мейер заговорила.

– Ради бога не подумайте, что нас кто-то прислал. Наши мужья даже не знают, что мы пошли к вам, – начала она тихим и спокойным голосом. Неторопливо поведала она майору о том, сколько трудностей и лишений приходится переносить им, женам офицеров. Оставив свои благоустроенные квартиры в городах, они последовали за своими мужьями в этот не совсем устроенный поселок. Многим женщинам пришлось отказаться от любимой работы, а найти здесь такую же они не могли.

Фрау Камски удивлялась, как долго может говорить эта фрау Мейер. Женская делегация неожиданно появилась у нее за несколько минут до восьми. Женщины решительно заявили, что им крайне необходимо поговорить с майором Хариусом. Фрау Камски обрадовалась, что Харкуса еще не было в кабинете. В ожидании майора женщины несколько успокоились.

Фрау Мейер говорила спокойно, только вот слишком долго. А у Харкуса свободного времени было мало. Он даже раза три предупредительно кашлянул, что, однако, нисколько не смутило фрау Мейер: в этот момент она начала перечислять профессии сидевших рядом с нею женщин.

– Ткачиха, вагоновожатая, лаборантка, чертежница, – перечисляла она. – Ну, скажите, пожалуйста, чем они могут здесь заняться, ну, чем? Здесь, где, кроме соснового леса, песчаной почвы и нескольких десятков деревянных домиков, нет ничего. Мы только тем и занимаемся, что постоянно ждем своих мужей, надеясь, что они, быть может, хоть как-нибудь развлекут нас. Вот так и живем в постоянном ожидании. А что получаем?…

– Но позвольте, в этом моей вины нет.

Фрау Камски уловила в голосе майора нетерпение.

– Собственно говоря, чего вы хотите от меня? – спросил майор.

Фрау Камски уже хотела позвонить майору, но, заметив, что он совершенно спокоен, раздумала.

– Я ведь не могу пустить здесь трамвай, не могу создать лабораторию или конструкторское бюро. Это и не в моих силах, и не в моей компетенции.

– Но вы должны хоть немного считаться и с нами! – поддержала подругу фрау Хаген. Голос ее, без тени доброжелательности, звучал громко и агрессивно.

– С кем? – спросил Харкус.

– С нами, – повторила фрау Хаген. – С нашими мужьями, с нашими детьми… Если вы вообще понимаете значение слова «считаться».

– Мы, офицеры, находимся в части для того, чтобы держать ее в состоянии постоянной боевой готовности, – на удивление спокойно заметил Харкус. – На случай войны. И мы, офицеры, добиваемся этого своей работой, которая подчас не позволяет нам кое с чем считаться. Это…

– Это чистой воды агитация, которую мы слышим ежедневно, – перебила майора фрау Хаген. – Мы не для того сюда приехали.

– А для чего?

– Для того, чтобы найти здесь понимание и нормальные условия, и уж, конечно, совсем не для того, чтобы почти каждую ночь вскакивать по тревоге, будя и детей, которые днем засыпают на уроках в школе; для того, чтобы вечером в определенное время мы могли бы всей семьей сесть за стол вместе с мужьями… И вообще, что у нас за жизнь?! Что мы здесь имеем? В то время как другие полностью наслаждаются жизнью, мы даже не можем как следует отметить собственный день рождения, и все потому, что живем чуть ли не на казарменном положении…

– Агитация, говорите вы, – по-прежнему спокойно заговорил майор, – да еще такая, которую вы слышите каждый день, не так ли? Но, как мне кажется, вы до сих пор так и не поняли обстановки, в которой мы живем… – Харкус неожиданно остановился, перевел дух и продолжал уже горячо и убежденно: – Думаю, что ваши мужья объяснят вам это лучше, а у меня есть и другая работа. И пожалуйста, не обвиняйте меня больше в том, что вы не знаете, куда вам девать свое время и чем бы заняться.

В этот момент фрау Камски сняла телефонную трубку и нажала на кнопку переключателя.

– Что такое? – нервно спросил Харкус.

– Вас вызывает Бургенау.

– Что? Кто вызывает?… Ах, да! Спасибо. Переключите разговор на майора Гаупта.

Фрау Камски поняла, что она слишком поздно спохватилась: делать это нужно было несколько раньше, а сейчас момент был упущен.

– Я только что сказала, – возбужденно продолжала фрау Хаген, – да, я только что сказала… – повторила она еще раз, – что вас, как мы считаем, нисколько не интересует наша жизнь. Как живут в военное время, мы испытали на себе. Только комендантского часа не хватает нам сейчас. Вас, я вижу, нисколько не интересует наша жизнь, нисколько! Это не больше чем…

Кто– то из женщин попытался остановить фрау Хаген, но теперь сделать это было уже невозможно.

– Я попрошу тишины, – тихо, но строго проговорил Харкус, – Обо всем этом переговорите со своими мужьями, а я не ваш супруг…

– Боже мой!

– Что же это такое?!

– Один момент! – воскликнул Харкус, вставая и подходя к окну.

Женщины замолчали.

– Возможно, вы когда-нибудь задумаетесь над тем, почему все идет так, а не иначе. Вы придаете важное значение вещам, которые отнюдь не важны. Вот сейчас вы говорили мне о детях, о дне рождения, об отпуске, но попробуйте подумать о более важном. Мы, военные, не имеем права останавливаться, не имеем права дать себе даже самую маленькую передышку. Многое зависит от ваших мужей, да и от вас самих. Обратите же и вы внимание на нас и на нашу работу!…

– Пошли! – заявила фрау Хаген и встала. – Я сказала все.

Все женщины поднялись и следом за ней пошли к двери. Фрау Мейер, взявшись за ручку, сказала:

– Напрасно мы надеялись на эту беседу.

Фрау Камски думала, что Харкус на прощание скажет женщинам что-нибудь, что разрядило бы обстановку, казалось, и сами женщины этого ждали, но майор, кроме обычного «до свидания», не сказал ничего.

Как только женщины ушли, майор принялся за свою обычную работу. Он всегда работал очень быстро, правда, бывали у него случаи, когда что-то мешало. Вот и теперь этот разговор с женщинами несколько выбил его из колеи.

Они пришли к нему, чтобы поговорить откровенно, поделиться своими заботами, хотя прекрасно понимали, что он, работая тут всего одну неделю, не в состоянии что-либо изменить. Однако на сочувствие и понимание они вправе были рассчитывать, но не получили даже и этого немногого.

Фрау Камски ругала себя за то, что вовремя не смогла помочь начальнику. Войдя в кабинет майора, чтобы убрать посуду, она сказала:

– У фрау Мейер, между прочим, шестеро детей. Троим из них по состоянию здоровья противопоказан здешний климат, и потому они большую часть времени живут у бабушки с дедушкой.

Харкус, уже переключившись на свои дела, планировал осмотреть сегодня вместе с Гауптом учебные классы и стрелковый полигон. После слов секретарши он вспомнил о неожиданном визите женщин. Взглянув ей в лицо, майор не заметил на нем ни тени упрека, оно было только задумчивым.

– Тогда почему же Мейер не просит перевести его в другую часть?

– Он не писал рапорта по этому поводу, а у нас его считают незаменимым. Вот уже четыре года, как он возглавляет полковые артмастерские: лучшего начальника мастерских трудно себе и представить.

Харкус записал в своем блокноте, который так и лежал открытым на столе, фамилию офицера.

– А почему до сих пор ему не помогли? От кого это зависело? – спросил майор.

– Точно я не знаю, – тряхнула головой секретарша, – но думаю, что это зависит от того, кому он подчинен…

– И кому же?

– Подполковнику Пельцеру.

Харкус встал, подошел к окну и сдвинул гардину в сторону. Он увидел, как женщины подходили к проходной. Возглавляла это шествие полная фрау Мейер.

– Об этом вам следовало сказать мне заранее.

– Я думала, что вы и так все знаете.

Харкус задернул гардину и отошел от окна.

– В будущем прошу вас всегда ставить меня в известность о таких вещах. Вы должны точно знать, известно мне о чем-либо или нет.

– Хорошо.

– А что вы можете сказать об остальных?

– Фрау Хаген лаборантка, специалист по химии, – быстро, будто ждала такого вопроса, ответила фрау Камски. – Ее муж после окончания офицерского училища хотел попасть служить в часть, расположенную где-нибудь на юге, поближе к месту, где жила и работала его жена. У нас он служит более года и уже не питает никакой надежды на перевод. Супруга его пожертвовала своей специальностью ради мужа.

– Можно было все сделать по-другому.

– Вполне возможно, но на деле все получилось так, – Фрау Камски взяла в руки подносик.