Текст книги "Командир полка"

Автор книги: Вальтер Флегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Далее он остановился на результатах проверки боевой готовности штаба полка, шестой артбатареи и всего полка в целом. О недостатках, выявленных проверкой, говорил деловито, без пристрастия. Не обошел молчанием и положительное.

Из доклада майора полковник Венцель узнал, например, что четвертая артиллерийская батарея по показателям скорости и слаженности действий обошла все другие батареи полка, даже шестую. А командует ею всего-навсего унтер-лейтенант, который лишь год назад был командиром взвода.

Подъем всего полка по тревоге показал, что некоторые батареи подготовились к маршу быстро, даже скорее, чем этого требовали нормативы, однако артиллерийские дивизионы и весь полк в целом опоздали. Исходя из этого факта, майор Харкус сделал вывод о том, что полк пока еще не достиг уровня высокой боевой готовности.

Венцель, получив на прошлой неделе тревожные сигналы из полка Харкуса, был очень обеспокоен этим, но теперь перестал волноваться и даже зачеркнул в своем блокноте многие вопросы, казавшиеся до доклада командира полка неясными.

В целом, несмотря на задержку во времени, Харкус дал полку неплохую оценку. Майор чувствовал, что и здесь он поступил справедливо. Реакция Венцеля на его доклад убедила его в том, что он действует правильно.

Вчерашний обход с Гауптом полигона, учебных классов и других помещений полка сблизил майора с его заместителем. Осматривая недостаточно хорошо оборудованные учебные классы, оба с жаром возмущались, зато оба радовались тому, что на учебном полигоне царит порядок. Они даже потренировались сами: попросили осветить несколько целей, определили до них расстояние и подали команду открыть огонь. Сначала данные подготовил Гаупт, и подготовил очень быстро. Харкус поставил ему несколько вводных, исходя из которых Гаупт быстро внес соответствующие поправки в команду. В конце концов Харкус признал, что его первый заместитель отлично готовит данные для стрельбы.

После этого они поменялись местами: Харкус готовил данные, а Гаупт ставил ему вводные. Харкус действовал решительно и быстро и команду открыть огонь подал не хуже Гаупта, что особенно пришлось заместителю по душе.

Выйдя с полигона, Гаупт поинтересовался темой дипломной работы Харкуса в академии.

– «Задачи артиллерийского дивизиона при поддержке наступления моторизованного полка, с марша форсирующего водную преграду», – ответил Гаупту Берт.

– Ага, тогда все ясно, – сказал Гаупт, – Теперь я понимаю, зачем понадобилась проверка первого дивизиона. Для проверки теоретических положений на практике?

– Отнюдь не для этого. Водные преграды – вещь серьезная и требует к себе такого же серьезного отношения.

И снова они поделились впечатлениями о результатах проверки первого дивизиона. Правда, на сей раз суждения Харкуса были менее категоричными, чем несколько дней назад. Майор предложил со временем еще раз подвергнуть дивизион проверке, но Гаупт не поддержал это предложение. Он считал, что одними проверками многого не достигнешь.

Этот деловой разговор совсем не походил на разговор у подножия холма или в кабинете командира полка.

* * *

Обер– лейтенант Экснер всю ночь прогулял и явился в общежитие только в половине седьмого утра. Узнав о тревоге, он быстро переоделся и помчался в казарму. Солдаты уже закатывали орудия в артпарк и ставили машины на прикол.

Разрешение выехать из поселка Экснер накануне получил у капитана Петера, поэтому капитан не мог ругать обер-лейтенанта за несвоевременную явку в часть.

– Когда будете отпрашиваться в следующий раз, оставляйте адрес или номер телефона, – только и сказал Экснеру Петер.

– Ясно. Как действовала моя батарея?

– Отлично. Я вас поздравляю. Она оказалась самой расторопной, не было допущено ни одной серьезной ошибки. Если не считать того, что некоторые солдаты забыли захватить с собой ложки.

– Спасибо.

– Благодарите не меня, а своих солдат, и в первую очередь унтер-лейтенанта Каргера.

Экснер вызвал к себе Каргера и поблагодарил его прямо в артпарке. Стоя перед строем уставших, но выдержавших нелегкое испытание солдат, обер-лейтенант вдруг особенно остро осознал, что прошедшую ночь он провел глупо.

Экснер подошел к окну и посмотрел на чистый двор казармы, еще мокрый от утренней поливки. Рано утром, когда он окунулся в холодную воду озера, его охватило раздражение. Он рассердился на себя за то, что так бездарно провел ночь. Трястись до изнеможения в каких-то дурацких танцах, без конца пить то вино, то кофе и почти не выпускать изо рта сигарету! Что может быть безумнее?! Женщина, которая напомнила ему Риту Менцель и которую он хотел завоевать, отклонила все его ухаживания. А другую, которая домогалась его, он отверг сам. Он отбивался от нее как мог, но безуспешно. К тому же она слишком много пила, и Экснеру пришлось чуть ли не на руках вынести ее из бара и усадить на пляже в кабинку для раздевания, прикрыв своим плащом.

Сев в свой «вартбург», Экснер подъехал почти к самой воде и, бросившись в нее, с удовольствием смыл с себя пот, смешанный с запахом вина и табака…

Стук в дверь отвлек Экснера от неприятных воспоминаний. Обер-лейтенант сначала сел к столу, а уж потом разрешил войти в кабинет.

Унтер– лейтенант Каргер отнюдь не казался уставшим, вид у него был бодрый, глаза оживленно блестели. Получив разрешение сесть, Каргер сначала положил на свободный стул фуражку, а потом сел сам, провел рукой по светлым волосам.

Экснер попросил его подробно рассказать о тревоге.

Каргер рассказал, подчеркнув, что особенно отличился расчет Грасе. Цедлер, оставшийся вместо старшины, одним из первых вывез свое орудие в положенное место, а затем помог расчету Шурмана. Четвертая батарея показала самое лучшее время, за что получила благодарность командира полка.

– …А уж похвала майора Харкуса кое-что да значит. Он зря хвалить не станет, – закончил свой рассказ Каргер.

– А это означает, что даже вы, вечно недовольный, теперь можете быть удовлетворены результатами батареи, – произнес с легкой усмешкой Экснер.

– Разумеется, но…

– Как всегда, у вас есть «но»!

– В основном, товарищ обер-лейтенант, выход по такой тревоге – дело несложное.

– Да?!

– Мне кажется, нам не следует успокаиваться, лучше проанализируем результаты первого дивизиона.

Экснер ответил не сразу, его злила манера Каргера предупреждать и давать советы.

– Четвертая батарея – это вам не первый дивизион. Я, например, за свою батарею спокоен.

– А я не совсем…

– Знаю, товарищ унтер-лейтенант, я это знаю. – Экснер встал, не желая продолжать разговор, тем более с Каргером, предупреждения и советы которого всегда раздражали обер-лейтенанта и казались ему горькими упреками.

Не выходя из-за стола, Экснер отдал Каргеру несколько распоряжений, касающихся подготовки личного состава к заступлению в суточный наряд.

Когда Картер уже подошел к двери, Экснер остановил его:

– К слову сказать, вас лично я еще раз благодарю за сегодняшнее утро. Можно считать, что для вас это была особая тревога, так как вы, по сути дела, выполняли обязанности командира батареи.

– Я очень рад, что все обошлось так хорошо. – По виду Каргера было заметно, что он на самом деле очень доволен.

Когда Каргер вышел, Экснер в душе позавидовал ему, его радости, его успехам, да и вообще всей жизни Каргера, ясной и порядочной.

Обер– лейтенант снова подошел к окну. Несмотря на то что командир полка объявил его батарее благодарность, Экснер чувствовал в душе какую-то пустоту.

Посмотрев в сторону КПП, Экснер заметил Кристу Фридрихе. Волосы она снова заплела в косу. Часовой проверил у нее пропуск, и она пошла дальше, но не в клуб, где находилась библиотека, а к штабу. Экснер немного отошел от окна, чтобы Криста его не заметила.

Криста шла медленно, не обращая внимания на солдат, бросавших на нее любопытные взгляды. На ней был светло-серый костюм, из-под жакета виднелся воротник темно-красного пуловера. Кожаную сумочку на длинном ремешке она небрежно забросила за левое плечо.

Экснер разглядел ее лицо, увидел тонкую узкую руку и нашел Кристу более привлекательной, чем когда бы то ни было раньше. Он не спускал с нее глаз до тех нор, пока она не скрылась из виду.

Вильфрид Экснер

– Вильфрид! Вильфрид! – раздался громкий голос матери.

Его услыхали четверо мальчишек, укрывшихся в саду под тенью кустов. Они играли в индейцев и теперь обсуждали результаты битвы с противником.

– Ты! – обратился к вождю подчиненный. – Тебя зовет мать!

– С каких это пор вожди могикан прислушиваются к зову слабых женщин? – презрительно скривив губы, ответил Вильфрид, отозвавшись только на третий, можно сказать, угрожающий окрик.

Вечером, за ужином, супруги Экснер заговорили о своем сыне.

– Наша собака слушается меня лучше, чем сын, – пожаловалась мужу фрау Экснер. – Нужно уничтожить его индейское одеяние и всякие штучки.

– Нет, отобрать у него сразу все нельзя. Пусть немного поиграет, Гизелла. Скоро это ему самому надоест, и он бросит эту игру. Радуйся, дорогая, что он неплохо учится в школе и не доставляет нам других неприятностей. Сейчас он ходит уже в пятый класс, еще немного – и у него пропадет желание играть в индейцев. Вот увидишь!

– Мы уделяем ему слишком мало времени, – не успокаивалась фрау Экснер.

– Это, быть может, и верно, но где взять его, это время?

– Мы даем ему карманные деньги, делаем подарки – и только.

– Еще хорошо, что мы имеем возможность делать это.

– Этого явно недостаточно.

– Хорошо, но что ты предлагаешь? – спросил муж у возбужденной супруги.

Она и сама не знала этого, хотя чувствовала, что с сыном происходит что-то не то. В его глазах она иногда замечала какое-то недоверие, холодность и даже отчуждение.

«Неужели он так увлекся своими играми, что его нисколько не интересует происходящее в доме?» – думала фрау Экснер, но ответа так и не находила.

Вскоре Вильфрид действительно перестал играть в индейцев, но по-прежнему остался заводилой в классе. Он хорошо выглядел, всегда был чисто и опрятно одет, всегда имел больше карманных денег, чем его товарищи.

Когда Вильфрид перешел в девятый класс, он вдруг заметил, что девочки обращают на него внимание. Это и обеспокоило и обрадовало Вильфрида, потому что явилось для него своего рода признанием его качеств. И он стал искать с ними встреч где только было возможно. Эти встречи помогали ему забывать и о доме с большим садом, и о самих родителях.

Ева Штарке, одноклассница Вильфрида, была лучшей гимнасткой школы. Во время одного соревнования, проходившего в спортивном зале, Ева бросила на Вильфрида внимательный взгляд, которого было достаточно, чтобы он с этого момента не спускал с девочки глаз. После окончания соревнования он дождался ее в раздевалке и поздравил с победой.

– Спасибо, Вильфрид, ты мне очень помог, – ответила ему Ева.

– Чем же?

– Тем, что повсюду следовал за мной, от снаряда к снаряду. Таких хороших результатов я еще никогда не добивалась.

Интерес к нему этой стройной девочки, которая постоянно находилась в центре внимания не только всех учеников школы, но и их родителей, льстил Вильфриду.

Целый день они провели вместе. В ее больших выразительных глазах Вильфрид читал радость и ожидание, особенно когда она, закидывая за спину свою косу, насмешливо смотрела на него.

Вечером того же дня Вильфрид завладел левой рукой девочки, выражая нежным пожатием ее свою симпатию к ней.

Встречи их стали регулярными, и с каждым свиданием Ева позволяла Вильфриду все больше и больше вольностей. После овладения одной рукой последовало овладение обеими, затем очередь дошла до объятий, поглаживания головы и лица и, наконец, до поцелуев.

Во время одного из очередных свиданий, которое состоялось в самом укромном уголке сада Экснеров, Ева позволила Вильфриду запустить руку к ней под блузку и коснуться ее маленьких крепких грудей. Возможно, свидания с Евой долго еще оставались бы такими и не зашли бы дальше объятий и поцелуев, не встреться Вильфрид однажды (а было это, когда он учился уже в одиннадцатом классе) с молодым инженером Ритой Мендель.

Рите в ту пору только что исполнилось двадцать пять лет. Их предприятие шефствовало над школой, где учился Вильфрид, и однажды Рита была гидом у группы школьников. Она входила тогда в комитет комсомола завода, а Вильфрид был членом школьного комсомольского бюро. Так они и познакомились. Каждый раз, когда они, возвращаясь с заседания бюро, шли рядом, Вильфриду казалось, что Рита, подобно Еве, хотела коснуться его руки, поцеловать его. Она нравилась ему, и каждое ее появление приводило Вильфрида в приятное волнение.

На летние каникулы Ева вместе с родителями уехала в Бинц. Вильфрид, родители которого находились в командировке, остался в Потсдаме.

В один из дней, когда Вильфрид отправился на озеро купаться, он случайно встретил Риту.

– О, Вильфрид! Какая неожиданность! – обрадованно воскликнула она…

Они вместе плавали, загорали, лежа друг возле друга.

– Ты приходишь сюда каждый день, Вильфрид? – поинтересовалась Рита.

– Да, а вы?

– В восемь утра я всегда здесь. Только, прошу тебя, говори мне «ты»: ведь мы же друзья.

Он засмеялся. Они не сводили друг с друга глаз. Рита была очень хороша.

Около полудня пляж оживился, народу стало значительно больше.

– Пойдем отсюда куда-нибудь, – неожиданно предложила Рита.

– Но куда?

– Я знаю такое место, где, кроме одного-единственного рыболова, вообще никого не бывает.

С того дня они каждое утро встречались на озере, а в полдень садились на велосипеды и ехали туда, где росли плакучие ивы с развесистыми ветвями и высокий тростник.

Спустя неделю Рита пригласила его к себе домой. Вилла, где Рита занимала две комнаты, стояла на окраине города. Из окна комнаты были видны луга и сады, которые тянулись до самого озера. Рита и Вильфрид стояли у окна, и вдруг он почувствовал на себе ее взгляд.

Через мгновение она оказалась рядом с ним и призывно вытянула губы. Вильфрид недолго сопротивлялся, его губы впились в губы Риты, а тело девушки прильнуло к его телу. Рита взяла руку Вильфрида и провела его рукой по пуговицам своего платья…

Прошло два дня. Рита на озеро не приходила, а прийти к ней в дом Вильфрид не решался.

На следующий день приехала Ева, и он стал ходить на озеро с ней, а когда на озере становилось людно, они садились на велосипеды и ехали на то самое место, которое показала ему Рита.

Ева не сопротивлялась, когда однажды Вильфрид начал снимать с нее купальник, однако в ее глазах он прочитал больше беспокойства, чем готовности. Вильфрид сам не понимал, почему в минуты близости с Евой он думает о Рите. Близость с Евой почему-то не сделала Вильфрида счастливым. Он чувствовал, что Ева охвачена страхом. Когда он в следующий раз хотел поехать с Евой в то укромное место, она решительно отказалась.

Риту он не видел несколько недель, а потом случайно встретил ее в городе. Она шла с каким-то молодым мужчиной и даже не заметила его. Вильфриду же в то время как воздух нужно было признание. Он увлекся учебой, парусным спортом и добился хороших результатов.

Однажды он встретился с Ритой на заседании бюро комсомола. Обсуждался вопрос о подготовке молодежи к поступлению в офицерские училища.

Увидев Вильфрида, Рита написала ему записку: «А ты не хочешь пойти в армию? К слову, почему ты так давно не был у меня?»

Последняя фраза в записке звучала как обещание. И он, даже не посоветовавшись с родителями, решил записаться в офицерское училище. Он заявил о своем желании прямо на заседании бюро. Все громко аплодировали ему. После заседания он с Ритой пошел к ней домой. С дороги позвонил отцу и сказал, что заночует у друга.

Вступительные экзамены в училище Вильфрид выдержал на «отлично». И снова аплодисменты, поздравления.

Июль в том году выдался на редкость жарким, и Вильфрид с Ритой каждый день ходили купаться на озеро. А время расставания все приближалось.

– Может, мы поженимся? – спросил он однажды у Риты.

Вместо ответа она только засмеялась.

– Почему ты смеешься?

– Я шесть лет была замужем. С меня хватит! С нее хватит!

Вильфрид уехал в офицерское училище. Договорились переписываться, при возможности даже встретиться. Он понимал, что Рита не будет его ждать, не станет его женой.

Вильфрид с головой ушел в учебу и вскоре стал одним из лучших курсантов. Дважды его отпускали в краткосрочный отпуск, и оба раза он встречался с Ритой. Однако вскоре после второго отпуска он получил от нее письмо, в котором находилось приглашение на свадьбу. Рита Менцель выходила замуж за Альфреда Германа. Так Рита предала Вильфрида во второй раз.

Окончив училище, Вильфрид получил унтер-лейтенантские погоны и назначение в артиллерийский полк, расквартированный в Еснаке. В этом поселке не было ни озера, ни широких улиц, по которым можно было бы прогуливаться вечерами. В Еснаке был песок, сосны, деревянные домики и замужние женщины, а главное – сложная и ответственная работа. Авторитет и признание нужно было заслужить трудом. И Вильфрид заслужил их. За довольно короткое время его взвод стал лучшим в полку. А спустя год Вильфрид Экснер стал старшим на батарее.

Вильфрид был готов выполнить любое, самое трудное задание. Он много работал, работал так, чтобы вечером почувствовать себя до чертиков уставшим и этим заглушить в себе необъяснимую тоску.

Вот в это время в поселке и появилась Криста Фридрихе.

* * *

Криста минут двадцать дожидалась Вебера, стоя у окна верхнего этажа. Свой сверток с книгами она положила на подоконник. Точно так же, скрестив руки на груди и прижавшись лбом к оконному стеклу, стояла она вчера в своем доме, когда Харкус безмятежно спал, сидя в кресле. Она и сама не знала, долго ли простояла вот так. Очнулась, услышав шаги. Это Харкус вышел в коридор, спустился по лестнице. Она подбежала к двери, но что-то удержало ее и она не открыла дверь. Она боялась, что Берт уйдет вот так, даже не попрощавшись с ней, не сказав ей ни слова.

Однако Харкус не ушел. Он вошел в ванную, где пустил воду: видимо, умывался. Через несколько минут он вернулся в комнату и встал рядом с Кристой возле окна…

Наконец в коридоре показался Вебер. Он подошел к Кристе, тепло поздоровался с ней и пригласил зайти в кабинет. Вебер предложил Кристе сесть и сам опустился в кресло, стоявшее напротив.

Вид у него был уставший, казалось, он даже постарел на несколько лет, под глазами залегли тени.

– Ну, – посмотрел он на Кристу, – что скажете?

Взгляд у Вебера дружеский, внимательный, будто он хотел что-то прочесть в ее глазах.

– Товарищ Вебер… мой брат пригласил меня в гости.

– Я знаю, слышал от жены, – сказал Вебер.

– Всего на несколько дней…

– На несколько дней? – Вебер печально улыбнулся, однако в глазах его по-прежнему были участие и теплота.

Криста неуверенно пожала плечами. Вебер поднял руки и слегка хлопнул ладонями по подлокотникам.

– Это означает, что мне следует подыскивать новую библиотекаршу? Хорошо, если мне удастся найти такую же, какой были вы.

– Спасибо, – тихо вымолвила Криста и добавила: – Фрау Штельтер согласна подменить меня, но… я сама… я еще ничего не решила. Работа мне очень нравится. Для меня это очень важно. Но я… правда, еще не знаю… Я уезжаю пока всего на несколько дней…

– И когда?

– В пятницу.

Вебер сжал губы, брови его взлетели вверх.

– Уже?! – удивился он и задумался.

– Если, конечно, можно, – попросила Криста.

«Можно– то можно, -подумал Вебер. – А я-то думал, что она вообще никуда из поселка не уедет, раз уж Берт побывал у нее. А она на следующее утро приходит ко мне и просит отпустить в Дрезден. Кто знает, как там Берт себя вел? Быть может, он решил, что Криста не та женщина, которая сможет делить с ним все тяготы и лишения нелегкой воинской службы».

– Значит, в пятницу? – переспросил он.

Криста как-то неуверенно кивнула.

– В пятницу в полку состоится важное партийное собрание.

– Вот как!

– С повесткой дня, которая касается всего полка… – Вебер замолчал, бросил на Кристу беглый взгляд, а затем продолжал: – И Харкуса особенно. – Вебер хотел увидеть на лице женщины замешательство, но в ее лице ни одна жилка не дрогнула. Криста помолчала, теребя уголок своего свертка, а потом произнесла:

– Если собрание такое важное, я, конечно, могу уехать и в субботу.

– Сделайте лучше так, а если что изменится, то скажете об этом фрау Штельтер.

Она встала, поднялся с кресла и Вебер.

– Тревога не перепугала вас? – спросил он.

– Немного напугала: я невольно вспомнила, как в войну бомбили Дрезден.

– Вот как?! А разве Берт не предупредил вас, что будет объявлена тревога?

– Нет. Около десяти часов он ушел к себе.

«Ну и олух! – подумал Вебер о Харкусе. – Форменный олух!»

Удивленный вид Вебера развеселил Кристу: «Знал бы он, что Харкус заснул у меня в кресле! Вот удивился бы! Но я ему об этом ни за что не скажу».

Они распрощались. Когда Криста ушла, Вебер немного постоял перед своим креслом, думая о том, что такой хорошей библиотекарши, как Криста Фридрихе, ему, пожалуй, не найти. Однако скоро его мысли переключились на другое: предстояло важное собрание партийной организации полка.

Вебер понимал, что это собрание будет в основном касаться Харкуса, точнее говоря, по-видимому, будет немало критических выступлений по адресу Берта. Утром, во время объявления тревоги в полку, Вебер особенно ощутимо понял это.

В тот день Вебер побывал почти во всех батареях и группах, и повсюду офицеры говорили о предстоящем собрании. Во многих местах о поступках Харкуса отзывались неодобрительно. Многие говорили неопределенно, и нельзя было понять, чью сторону они поддерживают. В общем хоре голосов явно выделялся голос капитана Хауфера.

– Я ему при всех объясню, какова разница между командиром-единоначальником и командиром-самоуправцем. Я не постесняюсь…

– А я посоветовал бы вам пойти поработать, – предложил капитану Вебер, – а то вы за три дня можете схлопотать второй выговор. А проверить вашу работу я уж постараюсь.

Хауфер замолчал и куда-то ушел. Замолчали и другие офицеры.

Вебер посмотрел на часы: шел одиннадцатый час.

«Харкус сейчас сидит у полковника Венцеля», – подумал он, но особого беспокойства не почувствовал. Вебер достаточно хорошо знал майора Харкуса, знал его целеустремленность и настойчивость и потому мог не бояться за него. Такой не даст себя в обиду и сумеет защитить то, во что верит. Он не постесняется поспорить ни с полковником Венцелем, ни даже с генералом Крюгером, когда речь зайдет о деле.

Однако Вебер, сам того не желая, за последние дни стал свидетелем разговоров, направленных против командира полка. Сначала и сам Вебер во многом не соглашался с Харкусом, но после маневров войск стран – участниц Варшавского Договора многое понял и стал совсем иначе смотреть на действия Харкуса.

Давно пора было идти завтракать, а Курт Вебер все еще стоял в кабинете и размышлял. Через час к нему придут члены парткома, чтобы в последний раз обсудить все детали предстоящего собрания, а до этого Вебер должен переговорить с Кисельбахом, но пока нужно все продумать самому: ведь критические выступления будут относиться не только к командиру полка, но и к нему лично, как заместителю Харкуса.

Вебер позвонил Кисельбаху, и через несколько минут капитан вошел в кабинет.

– Ну, где и что у тебя горит? – спросил Кисельбах и, подойдя к столу, положил стопку листков: – Вот материал для твоего доклада, ознакомься повнимательнее.

Капитан обошел стол и сел в кресло, в котором недавно сидела Криста. Он закурил и с удивлением уставился на Вебера, который, вместо того чтобы просмотреть принесенный ему материал, нервно зашагал взад и вперед по кабинету.

Кисельбах знал, что это хождение от письменного стола до книжного шкафа и обратно означает, что Вебер готовится сказать ему нечто важное. Будучи секретарем партийного бюро полка, капитан Кисельбах знал, что он в любое время дня и ночи по любому вопросу может обратиться к Веберу как к заместителю командира полка по политической части и тотчас же получит от него исчерпывающий ответ.

Неожиданно Вебер остановился прямо перед Кисельбахом.

– Какое впечатление осталось у тебя лично о сегодняшней тревоге? – спросил Вебер.

Кисельбах не ожидал такого вопроса и потому немного замешкался с ответом. Еще никто не спрашивал его мнения об этом. Капитан сам внимательно наблюдал за сборами по тревоге, видел, как солдаты и офицеры делали то, что им было положено делать. От опытного глаза Кисельбаха не ускользнуло, что, несмотря на все старания личного состава, полк все же не уложился и строгие рамки отведенного ему для сборов времени.

Кисельбах сказал об этом подполковнику.

– Ну, и как ты думаешь, почему результаты столь невысоки? – спросил Вебер, садясь к столу.

– Я считаю, прежде всего причина в неправильном отношении большинства офицеров к майору Харкусу и его действиям.

– А не в недостаточной слаженности и натренированности личного состава?

Кисельбах пожал плечами, он не мог ручаться за безошибочность своего мнения: как-никак в полку он был, можно сказать, человек новый, пробыл здесь всего лишь полгода, а за такой сравнительно короткий срок всех трудностей военного дела, разумеется, не изучишь, да от него этого никто и не требовал, так как у секретаря парткома и других дел достаточно.

– Вот о причинах-то мы и поговорим на собрании, – сказал Вебер. – Свалить все на Харкуса – дело немудреное, но вредное как для нас самих, так и для полка в целом.

– А знаешь, секретарь, что мне пришло в голову и над чем я постоянно думаю вот уже с воскресенья?

– Не знаю.

– Сейчас расскажу, – проговорил подполковник и снова нервно заходил по кабинету.

Вебер рассказал, что он заметил, как по сигналу тревоги отдельные батареи, взводы и другие подразделения полка, и в первую очередь штабные подразделения и сам подполковник Пельцер, действовали быстро и почти безошибочно. И пока капитан Треллер бегал сломя голову по полку, чтобы расшевелить тыловые подразделения и службы, офицеры Пельцера стояли возле машин, посмеиваясь над медлительностью и нерасторопностью других.

– Некоторые батареи действовали быстро и хорошо, – продолжал Вебер. – Например, шестая, четвертая, третья, но в целом в полку почти отсутствует общая слаженность, взаимодействие налажено неважно.

– Ты говоришь так же, как Харкус, – заметил капитан.

Вебер вытащил одну руку из кармана, и на ковер покатилось несколько монет. Подполковник не стал их собирать и только махнул рукой.

– Рассмотрим по деталям действия первого артдивизиона: стрелял он отлично, действия на ОП безукоризненны, а пользование средствами защиты – неудовлетворительное. Собственно говоря, то же самое, что мы наблюдали и сегодня на рассвете. Основная подготовка и действия – правильные, но чего-то не хватает. А чего именно? Слаженности, сплоченности! Не отработаны вопросы взаимодействия, а без этого нельзя говорить о высокой боевой готовности части.

Кисельбах ткнул полусгоревшую сигарету в пепельницу и придавил ее.

– Позавчера ты и думал и говорил иначе, – тихо заметил он. – Всего лишь позавчера. Мы должны поступать так, чтобы о нас не говорили, что мы сегодня делаем одно, а завтра – другое.

– Это верно, но мы должны говорить и действовать так, чтобы ни у кого не было основания считать, что мы не идем в ногу со временем, иначе нас просто выгонят, а на наше место возьмут других, – стоял на своем Вебер.

– Я тебя не понимаю, ты так неожиданно меняешь свою точку зрения.

– Послушай меня, секретарь. Я отнюдь не неожиданно меняю свою точку зрения. – Вебер подал капитану записку Берта, которую тот передал ему через секретаршу.

Чем дальше Кисельбах читал записку, тем краснее становилось его лицо. Прочитав записку, он положил ее на стол и сказал:

– А разве мы все эти долгие месяцы работали не над теми же самыми вопросами, которые поставил тебе командир полка? Я лично…

– А мы их решили? – перебил капитана Вебер. – Можем ли мы встать на собрании и во всеуслышание заявить, что мы их давно решили, а?

– В основном можем.

– Нет, не можем! – горячо произнес Вебер. – Не имеем морального права, несмотря на отличные результаты стрельбы первого артдивизиона и отличные действия шестой и четвертой батарей.

– Я понимаю, – Кисельбах стал совсем пунцовым. – Харкус пришел, увидел, победил. Все, что бы он ни сделал – правильно. А я считаю, мы сами виноваты в том, что происходит в полку в последнее время. Харкус, конечно, личность, но…

– Дело здесь не в Харкусе, – снова перебил Кисельбаха Вебер. Он взял в руки свежий номер «Нойес Дойчланд» и показал в газете статью о маневрах.

Кисельбах взял газету в руки и прочитал вслух:

– «Мы клянемся от всего сердца защищать завоевания социализма, защищать мир и прогресс человечества! Клянемся никогда не позволить извергам прошлого и сегодняшним поджигателям войны развязать новую войну!» – Кисельбах сложил газету и отдал ее Веберу, лицо которого как-то сразу стало серым и усталым.

– Вот что для нас сейчас главное, – проговорил подполковник. – Только в свете этого заявления нас могут интересовать недоработки личного состава полка и ошибки самого Хариуса. За последние дни я многое увидел и передумал.

– Выходит, собрание уже не нужно? – спросил Кисельбах.

– Напротив. На собрании мы зададим вопрос всем коммунистам полка: на достаточно ли высоком уровне находится боеспособность нашего полка? Главное же должно заключаться в том, что это собрание мы должны провести не так, как мы предполагали это сделать вначале. Только и всего!

– Ну и наговорил же ты!

– Возможно. Однако мы не имеем права открывать на собрании лжедискуссию. Мы не должны восемь дней командования полком Харкуса отделять от всего учебного года и даже нескольких лет подготовки полка.

Кисельбах посмотрел на часы:

– Через двадцать минут нужно идти на заседание, а мы с тобой так ничего и не решили. Ну что ж, начнем и мы подражать Харкусу, а что из этого выйдет?

Вебер махнул рукой:

– Когда-то нужно вставать на правильный путь, этого требует дело. Не нужно ни от чего отказываться – нужно просто много работать. Сейчас на бюро парткома все и решим.

Кисельбах схватил со стола свои тезисы и, разорвав их на мелкие кусочки, бросил обрывки в корзину для бумаг, а затем сказал:

– Бюро сегодня будет затяжным. Предвижу, что не все товарищи так быстро откажутся от своих взглядов, как я.

– Но нас с тобой уже двое, – усмехнулся Вебер. – К тому же мы еще кое-какое влияние имеем.

– И Харкус.

– Не думаю, что он будет сидеть на собрании овечкой… Ну, а теперь я, пожалуй, позавтракаю.

– Приятного аппетита!

Когда Кисельбах вышел, Вебер достал термос из портфеля и налил в кружечку горячего кофе. Разложив на столе тезисы своего доклада, он стал читать их, закусывая бутербродами и запивая кофе. Однако даже за едой Веберу не сиделось на месте, он то и дело вскакивал и в волнении ходил по кабинету из угла в угол. Вебер понимал истинную причину этого. Такое состояние всегда охватывало его, когда он после долгих раздумий приходил к ясному и определенному мнению. Его охватывала такая активность, что он не мог усидеть на месте, а должен был куда-то бежать, что-то делать. Эта активность не позволяла ему терзать самого себя упреками за временное ослепление, которое на него нашло, но от которого он вовремя избавился.