Текст книги "Революційна доба в Україні (1917–1920 роки): логіка пізнання, історичні постаті, ключові епізоди"

Автор книги: Валерій Солдатенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 50 страниц)

Так, 6 февраля 1922 года пленум ЦК КП(б)У обсудил, а 11 марта Политбюро ЦК КП(б)У приняло специальное постановление о взаимоотношениях между РСФСР и УССР. В документе речь шла о необходимости конкретизации взаимодействия центральных и местных органов управления, уточнения их прав и обязанностей. Д. Мануильскому (первому секретарю ЦК КП(б)У) и М. Фрунзе (командующему вооруженными силами Украины и Крыма) поручилось добиться в Москве создания специальной комиссии из членов ЦК РКП(б) и ЦК КП(б)У, которой надлежало выработать предложения относительно регулирования взаимоотношений между республиками¹²⁷³.

11 мая Политбюро ЦК РКП(б), рассмотрев проявленную инициативу, согласилось с необходимостью создания специальной комиссии, в которую должны были также войти представители Беларуси и Закавказской Федерации. Такую комиссию для выработки предложений очередному Пленуму ЦК возглавил И. Сталин, предложивший известный план «автономизации»¹²⁷⁴.

Проект вызвал решительное неприятие со стороны включенного в состав упомянутой комиссии Председателя СНК Украины Х. Раковского, квалифицировавшего документ как покушение на национальный суверенитет Украины, нарушение достигнутого, пусть несовершенного, неабсолютного, в чем-то даже ассиметричного равновесия в украинско-российских отношениях. Отстаивая украинский интерес, Х. Раковский с демократических позиций выступал за торжество подлинного равноправия в создаваемом государственном объединении, принципа добровольности при вхождении в него. В процессе конституирования СССР он последовательно отстаивал необходимость гарантий суверенитета национальных советских республик, хотя добиться успеха не смог, потерпел поражение¹²⁷⁵.

Тем не менее, в образованном в 1922 году Союзе Советских Социалистических Республик, в его основополагающих документах в определенной мере воплотились настроения и стремления значительной части украинства, его политической элиты, предлагавшей свои планы трансформации бывшей единой и неделимой России в федерацию демократических республик, одной из которых и стала Украина.

Конечно, достигнутый результат значительно отличался от теоретических концепций, зарождавшихся и обосновывавшихся в недрах национально-демократического лагеря, хотя бы потому, что социальное устройство страны не предполагалось настолько радикально «продвинутым», подвергшимся кардинальным революционным преобразованиям. Однако, без сомнения, пропагандируемые украинскими лидерами автономистско-федералистские идеи оказали свое влияние на умонастроения широкого слоя их соотечественников. Они также непреложно должны были учитываться и при выработке общей, «итоговой» модели общежития двух народов, распространявшейся как принцип на взаимоотношения всех иных наций и государственных образований, возникших на просторах бывшей России, и, очевидно, проделывавших тогда в чем-то сходную поисковую творческую работу. Уже одно это предполагает пристальное внимание к накопленному опыту, его непреходящим урокам.

Подытоживая вышеизложенное, думается, можно выделить следующие положения-выводы:

–

Активизация в историографическом освоении опыта украинского освободительного движения в 1917–1920 годах привела к серьезным сущностным сдвигам, увенчалась приближением к максимально адекватным представлениям о весьма сложном, противоречивом явлении.

–

Очень важно осознать, что украинское национальное движение, наименованное Украинской революцией, в большинстве своем не было направлено на подрыв единства революционного процесса в России. Напротив, именно деятельным участием в нем, во взаимодействии с ним в 1917–1922 годах искались реальные пути разрешения украинского вопроса, прогресса украинской нации. Детерминировалось это объективными обстоятельствами, которые преодолевали субъективные настроения даже многих представителей национальной элиты.

–

Абсолютизация национального фактора, стремление рассматривать события в Украине исключительно под углом зрения национально-освободительных задач, особной революции, попытки искусственно отмежевать украинское движение от общероссийских и европейских революционных процессов, игнорировать их социальную слагаемую, с неизбежностью ведут к созданию умозрительных схем, отдаляющих от постижения существа реального исторического опыта. Иначе говоря, в понятном и в целом обоснованном варианте

трактовки национально-освободительного движения как Украинской революции таилась опасность (своеобразная ловушка) ничем не оправданного членения органичных исторических феноменов. И именно в эту ловушку, как представляется, и попало большинство современных украинских историков.

– Прогресс в дальнейшем развитии научных исследований опыта украинского освободительного движения в 1917–1922 годах видится на путях логичной увязки различных революционных потоков – и в содержательном и, условно говоря, пространственном смыслах.

Украинский коммунизм в поиске теоретических моделей сочетания социальных и национальных факторов создания и развития федеративного социалистического государства [22]22
  Материал опубликован в издании «ІХ Плехановские чтения. Союз Советских Социалистических Республик, 1922–1991 гг.: исторический тупик или перспектива исторического развития». Материалы конференции. 30 мая – 1 июня 2010 г. (Стпг., 2010. – С. 66–71).


[Закрыть]

Украинский коммунизм явился проявлением своеобразия протекания революционных процессов первых десятилетий ХХ века в одном из крупнейших национальных регионов России. Он породил весьма специфические подходы к реализации идеи о социальном переустройстве общества, в том числе и в сфере национальных отношений, обосновании путей строительства полиэтнического государства.

Получив в свое время категорическое идеологическое развенчание и политическое осуждение, накопленный в этой сфере опыт, естественно, не мог иметь и не имел в советской историографии сколько-нибудь предметного изучения. В настоящее время этот опыт не попадает в сферу исследовательских интересов уже по иной причине – как явление давно пройденного исторического этапа, якобы не имеющего актуального научного и политического значения. Немало, как известно, и тех, кого откровенно отпугивает все, что хотя бы в терминологии, не говоря уже о сущностной стороне, связано с коммунизмом.

Однако, все отмеченное как раз является дополнительными аргументами к насущной необходимости обращения к обозначенной малоизученной, интересной проблеме.

Украинский коммунизм, как явление, стал синтезом двух идейно-политических потоков, олицетворявшихся поначалу, казалось бы, очень различными партийными течениями.

На рубеже ХХ века Украина подтвердила весьма зримо проявившуюся к тому времени закономерность: интернациональные коммунистические (социалистические, социал-демократические) организации не могли охватить всего своеобразия задач и целей, стоявших перед национальными общностями.

Рядом с РСДРП и ПСР, декларировавшими свою приверженность социалистической идее, в Украине возникли организации, партии, среди стратегических целей которых на первое место выдвигалось решение национального вопроса – Революционная украинская партия (РУП), Украинская социал-демократическая рабочая партия (УСДРП), Украинский социал-демократический союз «Спилка», а также сеть организаций Украинской партии социалистов-революционеров (УПСР).

Конечно, в годы, предшествовавшие Февральской революции, все упомянутые партии имели общую цель – свержение самодержавия – оплот социального и национального гнета. Однако украинские партии не шли на объединение с общероссийскими, считая, что последние недостаточно внимания уделяют решению национального вопроса (единственное исключение здесь – участие «Спилки» в троцкистском августовском блоке 1912 г.). Общей же платформой всех украинских социалистических партий явилось стремление к трансформации централизованного Российского государства в федеративную демократическую республику, в которой украинцы, наряду с другими нациями страны, получили бы право на широкую национально-территориальную автономию.

Когда эта платформа после Февральской революции начала реализовываться Центральной Радой (украинские социалистические партии заняли в ней доминирующее положение), наиболее чувствительными к довольно умеренным требованиям украинцев оказались большевики. Весьма яркими проявлениями тут стали известные ленинские статьи «Украина», «Украина и поражение правящих партий России», «Не демократично, гражданин Керенский!» и троекратное вхождение в кризисных ситуациях представителей киевской организации РСДРП(б) в состав Центральной Рады.

Довершая неосуществленную программу демократической революции, ленинская партия в последующие месяцы завоевывала все возрастающие симпатии в среде радикально настроенных элементов украинских социалистических партий. Так, в подготовке и проведении I Всеукраинского съезда Советов (11–12 декабря 1917 г., Харьков) приняла участие группа левых украинских социалдемократов, отпочковавшихся от УСДРП. Их не устраивала слишком осторожная, непоследовательная социальная политика Центральной Рады, а также – отход от народоправческих обещаний. Наоборот, прельщала, привлекала радикализмом, определенной социалистической направленностью политика партии, совершившей и углублявшей Октябрьскую революцию. Председателем ВУЦИКа стал левый укр. с.-д. Е. Медведев.

Были на I съезде Советов и некоторые представители украинских эсеров, отделившиеся от своей партии и вместе с большевиками, группой левых украинских социал-демократов голосовавшие за провозглашение Украины Советской республикой, и установление тесных федеративных связей с Советской Россией. Знаменательно, что левые элементы этих партий во главе с коммунистами отдавали должное демократическим завоеваниям украинского народа, сохранили и для социалистической республики официальное название – Украинская Народная Республика.

То есть, уже к концу 1917 г. наметилось совершенно определенное движение «на встречных курсах». С одной стороны, консолидируясь в единую Коммунистическую партию (большевиков) Украины, местные коммунисты, принципиально придерживаясь федералистских ориентаций (одной из апогейных вех тут стала инициатива в создании Военно-политического союза советских республик), стремились учить в своей политике национальный (украинский) интерес.

С другой стороны, все большую приверженность социальным аспектам общественной жизни проявляли левые течения УПСР и УСДРП. От них отпочковались достаточно многочисленные и весьма влиятельные в массах фракции «боротьбистов» (май 1918 г.) и «независимых» (январь 1919 г.), ставшие основой двух коммунистических партий Украинской коммунистической партии (боротьбистов (август 1919 г.) и Украинской коммунистической партии (январь 1920 г.).

Все три коммунистические организации в Украине преследовали одну (может быть, точнее – весьма близкую, схожую) цель – добиться органического единства социальных и национальных слагаемых освободительного движения, воплотив ее в некой идеальной государственной модели. Однако пути достижения этой цели виделись по-разному.

Большевики (Г. Пятаков, Н. Скрипник, В. Затонский, Г. Лапчинский, В. Шахрай и др.) непререкаемой, абсолютной ценностью всегда считали интернационализм, к укреплению, торжеству которого они стремились через подлинно демократическое отношение к национальным чаяниям и интересам. Свое родство с последними они ощущали острее, сущностнее, поскольку объективно оценивали ситуацию в национальных регионах. Поэтому модель Союза Советских Социалистических Республик, задекларированная на его Первом съезде в декабре 1922 г., представлялась практически оптимальной.

Для выходцев из национальных партий, при все большей ориентации на коммунистические (на социальном срезе) идеалы, как бы нерассеченной сохранялась пуповина с национальным фактором, остававшимся если не исходным, то самодостаточным.

Так УКП(б) теоретически выстраивали перспективу создания Всемирной Федерации Социалистических Республик, полноправным членом которой непременно должна была быть Украина. Заложить основы этой федерации предполагалось на просторах бывшей Российской империи. С победой коммунистической революции во всемирном масштабе границы Социалистической Федерации должны были постепенно расширяться за счет автоматического присоединения новых советских республик¹²⁷⁶.

В этом плане и самостоятельность Украины должна была явиться лишь предпосылкой перехода к Федерации. Однако в состав последней Украина должна была войти как отдельный политико-административный организм – не через Россию, а вместе с ней¹²⁷⁷. Это убеждение проистекало с представления, что Украина с 1918 г. являлась самостоятельным государством¹²⁷⁸.

Теоретически Всемирную Федерацию должны были составлять равноправные штаты с собственным политическим управлением во главе с верховным руководящим центром. Зародыш последнего усматривался в Коммунистическом Интернационале¹²⁷⁹. До победы коммунистической революции во всемирном масштабе неизбежным было бы руководство национально-этнографическим принципом с постепенным приближением к принципу экономической однородности определенных территорий.

Идеалом «независимых» из УСДРП, затем укапистов оставалось независимое государство. Федерацию они отвергали в принципе, но допускали ситуативные союзы, в т. ч. с Россией, для достижения определенных целей – скажем, борьбы с империализмом, взаимопомощи в упрочении социалистических республик, налаживании экономических отношений¹²⁸⁰.

Таким образом, все три коммунистические партии в Украине или решительно выступали за федеративное объединение советских республик, или же держали курс на союзное государство, исходя из ситуативной целесообразности¹²⁸¹.

И все три коммунистические организации полагали, что создаваемая федеративная конструкция будет не только эффективно способствовать социальному прогрессу составляющих ее субъектов, но и окажется настолько демократичной, что найдет оптимальный вариант для их масштабной национальной самореализации. Они считали это настолько естественным, что в их среде возобладал вектор развития не в сторону поисков путей углубления национальной специфики и обособленности, а в сторону интернационального единения. Потому они и приняли решения о самороспуске (УКП(б) в январе 1920 г., а УКП в декабре 1924), чтобы их члены могли влиться в ряды КП(б)У.

Особо следует упомянуть о затяжном визите в Советскую Россию и Советскую Украину в 1920 г. бывшего лидера УСДРП, перешедшего на коммунистическую платформу – В. Винниченко. В ходе серьезных переговоров и Москва и Харьков (тогдашняя столица УСРР) были вовлечены в предметное обсуждение проблем, как оптимально сочетать коммунистические и национальные начала в осуществляемой политике в Украине¹²⁸².

Именно в 1920 г. появилась известная статья Н. Скрыпника «Донбасс и Украина». Ее лейтмотив – пролетарий Украины (в большинстве своем русский, либо русифицированный) должен настойчиво овладевать украинской культурой, украинским языком, пойти навстречу традициям украинского села, но не с тем, чтобы сделать шаг назад, а чтобы сблизиться, слиться с крестьянством, которое составляли подавляющую массу украинской нации и, вооружая в привычных для него национальных формах передовой, коммунистической идеологией, повести за собой на строительство нового мира¹²⁸³.

Так, еще до принятия известного курса РКП(б) на коренизацию (ХII съезд партии, апрель 1923 г.), в республике было многое предвосхищено (по крайней мере в моральном плане) для того, чтобы быть готовыми к осуществлению политики украинизации, а в более широком плане – коренизации. И могучий импульс достаточно масштабным, глубинным процессам тут дали два выдающихся политических, общественно-государственных деятеля – В. Винниченко и М. Скрыпник. Если первый шел от национальной идеологии УСДРП к марксистской платформе, то второй – от «чистого», интернационального коммунизма к воплощению его в украинских формах. Это встречное движение было весьма символичным и многообещающим.

Надо сказать, что впоследствии КП(б)У с огромным эффектом использовала настроения, таланты, морально-психологическую и идейную готовность к целенаправленным действиям выходцев именно из среды украинских коммунистов – Г. Гринько, А. Шумского, Н. Скрыпника, А. Любченко, когда осуществлялась политика украинизации (1923–1933 гг.). Под их руководством были достигнуты поистине грандиозные, исторические результаты, а федеративное государство только укреплялось.

К сожалению, следует отметить и то, что в силу различных причин этот богатейший опыт, в общем-то и не имеющий аналога в истории, до сих пор должным образом не оценен. Из него не сделаны надлежащие выводы-уроки, имеющие не узконациональное, но, бесспорно, гораздо более широкое, интернациональное значение¹²⁸⁴.

Осуществление национально-коммунистической политики (точнее, наверное, политического курса с учетом национально-коммунистического компонента) было прервано в 30-е гг. физическими, силовыми мерами, а не через переубеждение, дискуссии или что-то в этом роде. Широкомасштабный и многообещающий эксперимент не был доведен до конца. Но он, безусловно, имел глубинные корни, объективную детерминацию в самой сущности общественного развития нации, ее стремлений к самореализации. Поэтому и на более поздних этапах, скажем, в годы хрущевской «оттепели», в годы горбачевской перестройки одним из первейших и острейших элементов неудовлетворенности, прорывавшейся в настроении и поведении отдельных индивидумов, их групп и даже организаций, оставалась национальная сфера, точнее те преграды (по большей части искусственные, перестраховочные, искажавшие подлинные принципы интернационализма), которые возникали в основном из-за недопонимания важности сочетания подлинного коммунизма и национальной (украинской) специфики.

Поскольку поучительные уроки из богатейшего, хотя и незавершенного опыта украинского коммунизма ни в свое время, ни позднее не были сделаны, в значительной степени затруднительным оказался (хотя, естественно, это не единственная причина) поиск и новой модели, точнее обновления Союза ССР, предпринятый во второй половине 80-х гг. прошлого века. Наверное, не в меньшей степени сказалось и нежелание принципиально оценить негативные аспекты национальной политики КПСС, и не в последнюю очередь, относительно национально-коммунистических идей и их носителей.

Представляется, что если не в непосредственной, то в несколько отдаленной перспективе, но с неизбежной закономерностью, обязательно возникнут обстоятельства, которые вызовут необходимость решения проблем, во многом сходных с вышеизложенными. Тогда внимание к подобного рода аспектам исторического опыта, его сущностной оценке несомненно возрастет, а уже проделанная работа может оказаться полезной, конструктивной.

Про Україну, революцію, масонство Головного Отамана та інших
(міркування на полях нової книги про С. Петлюру) [23]23
  Полемічний матеріал вперше вміщено в журналі «Українознавство» (К., 2005. – № 2. – С. 56–62).


[Закрыть]

Ім’я й справи Симона Петлюри дуже неоднозначно сприймалися сучасниками, навіть найближчим оточенням, по-різному, нерідко діаметрально протилежно, оцінювалися по його смерті, далекими від одностайності залишаються й у сьогоднішньому ставленні до непростого, суперечливого історичного феномена. Останнім, досить показовим підтвердженням тому є 125-річчя С.Петлюри, яке минуло у травні 2004 р.

На початках незалежної України, та й деякий час пізніше, багато хто прагнув подати постать одного з лідерів українського визвольного руху як найвищий символ непохитного прагнення України, її народу до свободи, власної державності, реалізації права самим обирати долю, порядкувати життям. Почали активно пропагувати спадщину С. Петлюри, вийшло кілька збірок його творів¹²⁸⁵, навіть третій і четвертий томи його праць¹²⁸⁶, що продовжили заокеанську серію¹²⁸⁷. У Полтаві, на батьківщині політичного діяча, щороку проводилися петлюрівські читання¹²⁸⁸, було зініційовано конкурси молодих дослідників¹²⁸⁹. Численні журнальні подачі вінчали перевидання монографічних праць діаспорних авторів¹²⁹⁰ і досить великі за обсягом книги вітчизняних істориків, публіцистів¹²⁹¹. Сумарно найменовані «петлюріаною», усі ці публікації були спрямовані на спростування стереотипів радянської історіографії, що десятиліттями подавала С. Петлюру в украй непривабливому світлі, як антигероя-контрреволюціонера, злісного ворога народу, нації, будь-якого прогресу.

Здавалося б, достатньо виразні тенденції мали знайти логічне продовження і при відзначенні ювілейної дати. Очікувалися заходи, передусім на загальнодержавному рівні. Однак звичних у таких випадках документів не з’явилося, не було влаштовано й жодних урочистостей, а наукова громадськість відреагувала вкрай мляво. Не було проведено бодай традиційних наукових конференцій, засідань, «круглих столів», семінарів тощо, хоча б таких, які відбулися 5–10 років тому¹²⁹². З’явилися, та й то навздогін, дещо трафаретні статті дослідників, які лише останнім часом займалися вивченням життєвого шляху С. Петлюри¹²⁹³.

На цьому тлі дещо несподівано «виринула» книга В. Савченка «Симон Петлюра», випущена в Харкові видавництвом «Фоліо» в серії «Время и судьбы» російською мовою¹²⁹⁴. До цього автор там же опублікував збірку нарисів «Авантюристы гражданской войны»¹²⁹⁵, в якій уже наблизився до постановки питань, які розв’язуються у щойно випущеному творі.

Гадається, нова книга В. Савченка прикметна не лише тим, що виявилася чи не єдиною масштабною реакцією на ювілей непересічної особистості. Вона віддзеркалила непрості процеси пошуку сучасного уявлення про місце й роль України в суспільному житті Росії перших десятиліть XX століття, про співвідношення російських і української революцій, про вплив на розвиток подій різних ідей та організацій, про внесок окремих особистостей у реалізацію планів поступу цілих націй, народів, держав.

Незважаючи на цілком очевидні досягнення останнього часу в дослідженні досвіду національного відродження України, проблем і здобутків Української революції, значна частина істориків і публіцистів усе ще дивиться на них крізь призму загальноросійських процесів, у яких Україні відводиться роль радше територіального чинника, аніж сутнісного, осібного, з іманентною власною логікою розвитку. Звичайно, і штучний відрив розгляду історії України перших десятиліть XX століття від загальноросійського контексту протиприродний, ненауковий, безперспективний. Та йдеться про дещо інший зріз.

Коли читаєш книгу В. Савченка, нерідко «спіткнешся» вже об терміни – «Велика Україна», «феномен України», «українська революція» (так-так – обов’язково в лапках), «незалэжнисть», «самостийность» (знову в лапках, у російській транскрипції) та ін.¹²⁹⁶ Виникає враження, що сама постановка питань про національне визволення, українську державність тощо для автора, як і для багатьох сучасних російських істориків, несе в собі щось протиприродне, у чомусь гідне подиву чи недовіри, відтак вимагає певного відмежування, дистанціювання з допомогою згаданих уже «лапок» – так, буцімто, говорили українці, їх можна цитувати (претензія на документальність), та не більше. В усякому разі солідаризуватися варто дуже обережно. Судячи з усього, надто важко подолати психологічно міцно засвоєне, що неросійська, а самостійна, незалежна Україна – то все ж вигадка (австрійська, німецька чи будь-чия інша).

Значною мірою штучним феноменом, в усякому разі не таким, на боці якого мають бути беззастережні симпатії, постає у творі В. Савченка й Українська революція (про Лютневу й говорити не варто – то взагалі «карнавал свободи»¹²⁹⁷). Ну, мовляв, були такі люди (серед них, звісно, С. Петлюра), які щиро вірили в її об’єктивну детермінованість, високе призначення. Однак далі сприйняття цієї рефлексії як історичної данності справа не йде. Ідеться, в основному, про громадянську війну, в якій незрозуміло чому всі проти когось воювали, убивали один одного й т. ін.¹²⁹⁸. Але без заглиблення в питання, пов’язані з природою революції, механізмами її дії, що, своєю чергою, зумовлювались українською ідеєю, стратегією національного визволення, прагненням до повноцінної національної реалізації важко, якщо взагалі можливо, зрозуміти мотивацію поведінки, учинків таких особистостей, як С. Петлюра, збагнути повністю, або хоча б у найголовнішому, сенс їх життя й боротьби.

Здавалося б, що очевидні вади у висхідних, визначальних підходах В. Савченка до постаті С. Петлюри апріорно здатні визначити й однозначну загальну оцінку його публікації. Проте, мабуть, не варто поспішати цього робити. Рецензована праця по-своєму цікава, навіть приваблива, що зумовлює уважне до неї ставлення.

В. Савченко не бажає беззастережно приставати до будь-чиїх з наявних в історіографії поглядів і понад усе прагне заново, начебто передусім для самого себе, зрозуміти С. Петлюру як людину, зіткану з різних, суперечливих – позитивних і негативних – начал. Він відмовляється штучно героїзувати, абсолютизувати непросту історичну постать і, так само, спеціально перебільшувати її очевидні вади, помилки. Взагалі створюється враження, що автор не стільки оцінює вчинки, дії політика, скільки скрупульозно констатує всі зібрані (частково відомі раніше, частково нововиявлені) факти. Прийом не новий, неодноразово доводив свою ефективність. Особливо придатним, навіть виграшним, він видається у випадку з відтворенням біографії С. Петлюри, надто заплутаної й суперечливої. На основі об’єктивно поданої інформації читач має здебільшого сам робити висновки та оцінювати політичного діяча і його дії. Звісно, обмежитись лише хронологічним нанизуванням фактів публіцист не може. Він застосовує й певний мінімум епітетів, удається до міркувань, які, вочевидь, видаються доречними, обґрунтованими, виваженими. І одержаний інтегральний результат, гадається, виявився цілком прийнятним.

Зі сторінок книги Симон Петлюра постає живою людиною, наділеною від природи чималими здібностями. Однак усім своїм змістом праця доводить, що відносити їх до виняткових, видатних – проблематично. Адже доля, яка винесла С. Петлюру на вершину української політики в критичних обставинах, швидше виявила дефіцит справжніх обдарувань у найнеобхідніших проявах: масштабне державницьке, стратегічне мислення, здатність передбачати й теоретично обґрунтовувати суспільну перспективу, багата ерудиція, різнобічна компетентність, військовий талант, інтуїція та воля, історична відповідальність, ініціативність, уміння обирати оптимальні організаційні й кадрові рішення, тверді моральні принципи.

Ось типовий зразок відтворення діяльності С. Петлюри, що належить до липня 1919 р.: «Детально розбираючи воєнні плани, він в той же час не втручався в оперативну їх частину, оскільки був далеким від «академічної стратегії». На штабних нарадах Петлюра частіше мовчав, слухав, лише підводив короткі резюме «з цим я погоджуюся» або «це неможливо»¹²⁹⁹. Що ж стояло за висновками, до яких приходив Головний Отаман, чим він керувався, для читача залишається неясним, незрозумілим.

Втім, більшого автор, мабуть, зробити й не міг. Адже назовні картину відтворено досить реалістично. В усякому разі, змальоване явно збігається зі спогадами значної частини тих, хто перебував у тогочасному оточенні українського лідера й пізніше прагнув об’єктивності. Більше того. За В. Савченком виходить, що й під час прийняття принципових стратегічних ухвал С. Петлюра діяв абсолютно так само. Наприклад, у грудні 1918 р. він приставав на цілком утопічні плани військових командирів (генералів колишньої російської армії та новоспечених отаманів) щодо переможної війни спочатку проти Польщі, а потім радянської Росії¹³⁰⁰ і тут же, буквально через кілька днів, під впливом аргументів штабістів (до речі, аргументів часом не просто непереконливих, а й, очевидно, сумнівних, суб’єктивних) кардинально змінював думку, вектор орієнтації чималої держави на ймовірних союзників і визначення головних, першочергових ворогів¹³⁰¹.

Звісно, у період громадянської війни бувають моменти, коли ситуація круто, блискавично змінюється. Однак між військово-оперативними й військово-політичними, державними рішеннями, планами існує величезна різниця. І відповідальний державний діяч мусить чинити відповідно до масштабності того історичного місця, яке йому відвела доля, усвідомлюючи високу відповідальність за кожен крок, кожне слово.

С. Петлюра ж, очевидно (а саме такий контекст виразно прочитується в книзі В. Савченка, можливо, навіть і поза його волею), не маючи військової освіти й не продемонструвавши в цій сфері якихось надособливих природних обдарувань, беззастережно солідаризувався саме з військовими фахівцями (а також тими, кого доля несподівано й не завжди виправдано пов’язала з військовою кар’єрою), І коли «цивільні» політики прагнули довести С. Петлюрі доцільність тих чи інших рішень, дій, він від них відвертався, «продовжував і надалі довіряти військовим і покладатись виключно на їхню думку»¹³⁰².

Психологічне підґрунтя поведінки Головного Отамана полягало в тому, що найвищого свого злету він зазнав на чолі республіканського війська під час антигетьманського повстання наприкінці 1918 р. То справді була його зоряна година. Саме тоді він на власному досвіді переконався, які неперевершені можливості надає під час громадянської війни військова влада, влада «людини з гвинтівкою». Ця влада стає верховною, непідконтрольною. «Петлюра, – констатує автор рецензованої праці, – будучи Головним Отаманом з функціями «генералісимуса», підім’яв «під себе» військового міністра, керуючи не лише стройовими частинами на фронтах, але й усією адміністративною частиною армії. Через військових комендантів і отаманів Петлюра контролював місцеву адміністрацію сіл і міст (яку випадку з Києвом у грудні 1918 – січні 1919-го). Він активно виступав проти політичного контролю Директорії в армії, вважаючи, що такий контроль послабить його вплив і вплив відданих йому командирів і солдатів і знову призведе до солдатських бунтів»¹³⁰³.

Наведене спостереження дуже точне. Однак В. Савченко згадує про нього начебто принагідно, мабуть, не розуміючи, що саме тут був корінь розходжень між такими державними діячами, як В. Винниченко, М. Шаповал, П. Христюк, Н. Григоріїв, В. Чеховський, Б. Мартос, І. Мазепа, що мали концептуальне бачення перспектив розбудови Української Народної Республіки на засадах народоправства, сповідували «трудовий принцип», і С. Петлюрою, який не володів даром теоретичного прогнозування, а отже, на різних форумах (засіданнях ЦК УСДРП і УПСР, державних нарадах, Трудовому конгресі) мовчки погоджувався з чужими концепціями, а на практиці чинив спротив виробленій, погодженій лінії й запроваджував режим отаманщини (отамани). Останній у найголовнішому означав формування такої державницької моделі, у якій військове начало є домінуючим над політичною, адміністративною, судовою владою, політичними й громадськими організаціями тощо. Саме це й стало одним із вирішальних чинників внутрішньої нестабільності УНР, усієї системи її влади – зверху донизу.