Текст книги "Закуси горе луковицей (СИ)"

Автор книги: Валерий Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

  Выложив пять венцов, Владимир пометил номерами каждое из брёвен и раскатал их. На площадке он вновь собрал верхний венец. И снова бесчисленные примерки, врубки, выборка пазов и сплотка венцов. И так всё светлое время суток. Иногда без перерыва на обед. Когда Зоя чувствовала, что не удастся уговорить мужа сесть за стол, подавала ему миску с едой прямо наверх. Владимир, наскоро поев, продолжал работу. Причём съедал он, как правило, что-нибудь одно. Иначе, говорит, отяжелею и свалюсь.

  Заканчивался сентябрь. Друзья, видя, что Некрасов всерьёз надеется сложить сруб уже в этом году, стали наведываться чаще. В воскресенье с утра приехал Женя и с УАЗа выгрузил два тюка рубероида. Через полчаса подошли Серёжа с Сашей и вместе с Володей уже к исходу дня из красного кирпича выложили цоколь. Сделали его невысоким и аккуратным.

  За ужином ребята обсуждали проблемы стройки.

  – Митрофаныч, – подал голос Женя, – твои успехи налицо. Но хорошо бы до затяжных дождей поставить сруб на его законное место и укрыть. Признавайся, чем тебя можно стимулировать?

  Володя только усмехнулся.

  – А давайте ему присвоим почётное звание 'мастер', – предложил Саша.

  – Хорошая мысль, – согласился Женя. – Одобряю. Кто 'за'? – Единогласно. Поздравляем. Отныне ты, старина, – мастер-избушник. Носи, но не заносись, – с шутливым предостережением пожал он руку Володе.

  – Гордись, – поздравил его и Саша.

  – Ну и трудись, – добавил Сергей. – Ох и работы же у тебя, Володька, просто жуть.

  – Чепуха, – отмахнулся тот, – страха нет – один задор.

  С этого момента ребята стали называть Володю мастером. Всё началось с обычной дружеской шутки, но вскоре иронический оттенок как-то само собой исчез, и осталось вполне уважительное обращение.

  Некрасов, поверив в точность своего глаза и силу рук, работал куда рациональней, чем вначале. За неделю он теперь успевал выложить два венца. Зоя замечала, как по утрам Владимир растерянно разминал ослабевшие за ночь руки. А когда сила возвращалась в них, заметно веселел.

  В это время Зое тоже скучать не приходилось, – она занималась консервированием. И, снуя как угорелая между домом, кухней и садом, она лишь успевала отмечать про себя те или иные перемены. Уже было довольно прохладно, временами моросил дождик, но Некрасов работу не прерывал. И Зоя, обнаружив Владимира внизу, тут же заставляла его переодеться в сухое бельё.

  В середине недели Данилов привёз и сбросил с кузова четыре огромных тюка пакли и несколько больших кусков битума. А накануне выходных Володя с Сашей, дымя на всю округу, растопили этот битум. И на фундамент из рубероида и досок, покрытых смолой, они уложили гидроизоляцию. Вымазались как черти.

  В субботу после обеда собралась вся мужская компания, и уже к пяти вечера половина сруба, лохматая от пакли, стояла на своём законном месте. А верхний венец оставили на площадке в качестве основы для последующих.

  Осень в этом году была удивительно мягкая, пронзительно ясная. Всюду было такое великолепие, что душа замирала от восторга. Казалось, что каждый листочек, перенасыщенный солнцем, сам становился источником некого волшебного свечения. Зоя часто гуляла с малышами. Иногда к ним забегала Светланка и предлагала свою помощь.

  А Володя все эти дни работал как одержимый. Он похудел, лицо его обветрилось. Но глаза были весёлые. Он уже понял, что успевает. Ближайшие соседи просыпались, а иногда и спать укладывались под стук его топора. И вот двадцать третьего октября Владимир закончил рубить последний венец. Этот момент ребята держали на контроле, и в тот же вечер их усилиями стены сруба были возведены.

  Глава 20. НАГРАДА

  На следующий день около одиннадцати утра во двор вбежал невысокий кудрявый паренёк. Некрасовы в это время занимались каждый своим делом: Володя, удобно расположившись на доске, подвешенной на канате, конопатил один из верхних швов сруба, Зоя снимала с верёвки бельё – вот-вот мог пойти дождь, – а малыши, недавно накормленные и перепеленатые, сладко посапывали в коляске. Мальчишка, задрав голову, сказал Володе:

  – Дядя, вам просили передать записку, – и, высоко подняв над собой, показал листок бумаги.

  – Спасибо, мальчик. Отдай её тёте, – ответил ему Володя. И уже ей: – Зоенька, прочитай, пожалуйста.

  Мальчуган поспешно подошёл к Зое, протянул голубоватый квадратик, тут же живенько заглянул в коляску и довольно хихикнул. В намерении что-то спросить распахнуто посмотрел на Зою, но смутился и, на ходу прошептав: 'Я пойду', умчался.

  На развёрнутом листке настольного календаря было набросано несколько торопливых строк. Она пробежала их глазами, потом вслух прочитала:

  'Уважаемый товарищ Некрасов! Пожалуйста, наденьте свою форму. Приехал представитель военкомата с целью вручения вам правительственной награды. Васильева'.

  Владимир хмыкнул.

  – Хм. Спектакль им подавай! Вот ещё не хватало. Перетопчутся как-нибудь.

  Через полчаса подъехал военный вездеход. Дружно открылись дверцы, и вылезли очень официальная Ольга Ивановна, достаточно упитанный военный, и легко, словно козочка, выпрыгнула Анечка.

  Васильева как-то пренебрежительно по-орлиному взглянула на всё сразу. Увидев Володю в таком откровенно будничном виде, да ещё и наверху, за работой, она удивлённо подняла свои тонкие председательские бровки. Военный поморщился. Его тоже что-то огорчило: то ли отсутствие оркестра, то ли прессы, а может быть, и боль в пояснице. Он свеженьким зелёным платочком вытер лицо, лысину, шею и решительно водрузил на свою голову фуражку с высоченной тульёй.

  – Товарищ Некрасов, ну я же просила вас надеть форму...

  – Пардон, мадам, – перебил председательшу Володя. – Но я сейчас занят серьёзным делом. И, собственно говоря, о какой форме идёт речь?

  – Разумеется, о военной.

  – Ольга Ивановна, я уже давно гражданский человек. И формы у меня нет. Я её уже износил, извините, – улыбнулся Володя.

  – Майор Павленко, – с достоинством представился военный. – Здравствуйте, товарищ Некрасов.

  – Добрый день, товарищ майор.

  Зоя, почему-то вполголоса, тоже поздоровалась.

  – В наш военный комиссариат, – хорошо поставленным голосом начал майор, – на ваше имя поступила правительственная награда и к ней соответствующие документы: выписка из приказа и орденская книжка. За мужество и самоотверженность, проявленные при исполнении служебного долга, Указом Президента России вы награждены орденом Мужества. Я уполномочен вручить вам эту награду.

  – Вон оно как, – раздумчиво проговорил Володя. – Выходит, награда нашла героя.

  Военный недоумённо посмотрел на него.

  – Вы бы не могли спуститься пониже?

  – А вам, товарищ майор, так общаться со мной неудобно?

  – Да, знаете ли, как-то неловко: шею можно свихнуть.

  – Вот именно. Представьте себе, мне тоже неловко так смотреть на людей.

  – Сочувствую, капитан, но я-то тут при чём?

  – Понимаете, какая штука, всё, что сегодня происходит вокруг меня мне непонятней, чем Бермуды. Родина нас, здоровых парней, отправила на войну. Не спорю, так оно и должно быть. Но вот мы вернулись, замечу, далеко не все, и порой без рук или ног, и теперь от нас отмахиваются как от надоедливых мух. Сейчас вдруг все оказались ни при чём.

  – В чём, собственно, вопрос? – с досадой спросил майор.

  – Видите ли, прошёл год, как я выслал вам письмо с просьбой направить меня в один из медицинских центров на протезирование. И что же? От вас ни строчки, ни буковки в ответ, ни звонка.

  – Это не в нашей компетенции, – раздражённо ответил майор. – Вам нужно было обращаться в Министерство социальной защиты.

  – А вы не могли сообщить мне об этом или переадресовать им в их моё письмо?

  – Лично я перепиской не занимаюсь.

  – Может, тогда проясните ситуацию с моей страховкой? За полтора года ни малейшей подвижки.

  – Вашей страховкой я тоже не занимался.

  – Ну и правильно, товарищ майор! Забивать себе голову всякой ерундой противно и скучно. Так недолго и здоровье подорвать.

  – Что вы себе позволяете, капитан? По-вашему, я дурака валяю? Была мне охота на ваших ольховских горках кувыркаться. Но мне приказано вручить вам награду, поздравить вас как положено, и я поехал. А вы тут митинг устраиваете.

  – И вам это не нравится, – с сарказмом констатировал Владимир. – Понимаю. Мои проблемы – лишние хлопоты. То ли дело медальку или звёздочку за полсотни километров отвезти. Доставить человеку радость. Приколоть ему на грудь – и пусть себе дальше... ползает. Вот это по-человечески! Сердечное вам спасибо!

  Майор едва сдерживал себя. Он достал ручку, открыл папку с бумагами.

  – Ладно, капитан, расписывайтесь в получении награды и продолжайте свою... стройку века.

  Заглянул в бумагу, непонимающе насупил брови.

  – Да, вот, кстати, Ольга Ивановна, – обернулся он к Васильевой, – передайте, пожалуйста, эту справку на льготы ветерану войны Богомолову Василию. У него есть все основания на получение повышенной пенсии, пусть оформляет.

  Васильева с недоумением взяла в руки протянутый ей листок, вчиталась в текст.

  – Но ведь этой справке больше двух лет...

  – Да, где-то задержалась, но она действительна. Её же как-никак из Центрального госархива прислали.

  – Майор, – твёрдо сказал Володя, – Василий Николаевич умер ещё в феврале.

  – Жаль, – сконфузился военный. – Видимо, нам не сообщили.

  – Если бы так обошлись с вашим отцом, я уверен, у вас бы сейчас проявились более сильные чувства, – заметил Володя.

  – Да, вероятно. Я разберусь с этим. Ну, всё. У меня уже нет времени расшаркиваться с вами. Принимайте награду, и я поехал.

  Владимир сделал протестующий жест.

  – Нет, майор, я её не приму. Чтобы в полном смысле слова ощутить себя человеком, мне, чёрт возьми, сейчас нужен не орден, а протезы. И страховка! – Строить не на что. Так что везите его назад.

  – Ну, ты, капитан, и гусь.

  – Да и вы, майор, редкая птица. В таких фуражках в деревне только гусей дразнить.

  Майор, возмущённо пыхтя, направился к машине. Зоя с Анечкой и вконец обескураженная всем происшедшим Васильева последовали за ним. С трудом залезая в кабину, майор, глядя на Зою, осуждающе произнёс:

  – Ну, у вас и муженёк.

  Зоя, придержав дверцу, простосердечно сказала ему:

  – А мне он нравится. Представьте себе, я горжусь им.

  Майор удивлённо стрельнул в неё глазами.

  – До свиданья.

  И захлопнул дверцу. Уазик недовольно фыркнул и уехал.

  Васильева поджала губки и нервно дёрнула плечиком.

  – Ну, знаете, Зоя Николаевна, от вашего мужа я этого не ожидала.

  – Я тоже. Но, согласитесь, ведь по существу он прав. Не в Москву же нам ехать со своими проблемами. Тем более что государство начинается здесь: в посёлке, в районе. Значит, здесь и нужно учиться ответственности и человечности. Или вы думаете иначе?

  Васильева с каким-то мистическим трепетом посмотрела на Зою, задумчиво покивала головой.

  – Да, да. До свиданья.

  И, подтолкнув Анечку, пошла с ней прочь, унося на лице обнажённую мысль: 'Эти Некрасовы – опасные люди. С ними надо держать ухо востро'.

  На улице стало холодно и сыро. Строительные работы Володя прекратил. Последние деньги Некрасовы поистратили на тёплую одежду для ребятишек. У Зои уже не было никакой уверенности, что к весне они смогут раздобыть хоть какие-то деньги для продолжения строительства. Но у Володи оптимизма не убавилось. Он не сомневался, что выход будет найден.

  Уже вторую неделю шли обложные дожди. С потолка начало капать. Светланка Данилова, принёсшая бидончик молока, увидела подставленный под капель таз и рассказала родителям. Ближе к вечеру появился Сергей. Он взял небольшой тюк с остатками рубероида и влез на чердак. Минут через двадцать спустился вниз.

  – Ну, как там крыша? – поинтересовался у него Некрасов.

  – Больших дыр нет. А трещин много и щели во фронтоне. Подоткнул, где можно было. Крышу повело, тут уж ничем не поможешь.

  – Я так и думал. Ну, ничего, – махнул рукой Володя, – скоро заморозки. А течь – ещё один аргумент в пользу продолжения стройки.

  Вскоре дожди прекратились.

  Внезапно приехало семейство Геляевых. В доме стало шумно и тесно. Мальчишки принялись обследовать жилище Некрасовых, Елена взялась нянчить малышей, Зоя с бабушкой – накрывать на стол, а мужчины засели за шахматы.

  Владимир почувствовал, что его противник достаточно сильный. И чтобы отвлечь Геляева от игры, спросил его:

  – Ну и как ваши прихожане?

  – Осуетились люди, – посетовал отец Анатолий. – Все хотят заработать. Но чем больше они стремятся разбогатеть, тем беднее становятся. Души оскудевают.

  – А у нас пьют без меры и каждый день, – сообщил Некрасов.

  – Это грех. Предаваться пьянству или унынию ещё пагубнее.

  Володя заметил, что проигрывает, и сосредоточился на игре. Однако это ему не помогло. Растеряв половину фигур, Некрасов уже через двадцать минут получил мат. Игроки начали расставлять фигуры для новой партии.

  – Мы вчера посмотрели один фильм, – задумчиво сказал Владимир, – да дело собственно и не в нём, а в тенденции нашей творческой элиты буквально всё выворачивать наизнанку. Как-то мерзко и гадко это. Такое впечатление, что они задались целью опорочить всё, чем ещё дорожит Россия, плюнуть на каждую святую могилу, перелицевать всю нашу историю. Я думаю, кто эти люди: враги или недоумки? Что ими движет: ненависть, зависть или глупость?

  – Да, – сказал Анатолий. – Всё это не похоже на поиск истины, на заботу любящих детей о добром имени своей матушки. Мы ведь не копаемся в характерах своих домочадцев в поисках их несовершенств и дурных привычек? Нет! Мы отмечаем в них хорошее, и за это ценим их. Так же или ещё бережнее следует относиться к именам людей, стяжающих славу России. Нужно помнить об их беспримерном подвижничестве. А с их грехами Господь разберётся.

  – Это верно, батюшка. И ещё я думаю, как бы ни были велики прегрешения наших знаменитых соотечественников: художников, писателей, поэтов, полководцев, всё же результирующая составляющая их жизни – польза, принесённая Родине. За это им и честь.

  – Согласен, – сказал Геляев.

  – А по поводу поиска истины, – продолжил Некрасов, – я бы сказал – не всякую правду нужно вытаскивать на свет божий: об одной следует умолчать ради себя, о другой – ради будущего своих детей. Нужно всегда думать о детях. И смотреть: что им на пользу, что во вред? К примеру, они бред какого-нибудь писаки или пошлые фантазии режиссёра могут принять за истину, и потом жить с их установками всю жизнь.

  – Меня это тоже очень обеспокоит, – сказал Анатолий и вдруг спросил: – Владимир, ну а как у вас продвигается поиск ответов на главную тему?

  – Без особого успеха, – ответил Некрасов.

  – Ну и что там у вас за вопросы? Давайте вместе поразмышляем над ними.

  – Что ж, можно, – согласился Владимир. – Вот один из них, только не удивляйтесь: он из разряда дискуссионных. Почему христианские церкви живут не по-родственному?

  – Лично я так не думаю, – сказал Геляев. – Просто они разные: у каждой свой характер, свой опыт, свои предпочтения.

  – Но это не похоже на обычную размолвку трёх сестёр, – возразил Володя. – Раз они уже чуть ли не тысячу лет не могут собраться вместе – это ссора и, должен заметить, глубокая. Почему они не помирятся? Ведь это может укрепить семью и даже не утроить её силу, а умножить многократно.

  – Не спорю. Но боюсь, они не готовы к этому. Ведь каждой из сестёр придётся чем-то пожертвовать, например, своими принципами, традициями, самостоятельностью.

  Некрасов, задумчиво потирая пальцем белого ферзя, сказал:

  – Когда я чего-то не понимаю, то не могу двигаться дальше. Я должен найти для себя хоть какое-то разумное объяснение. Если, скажем, для всех христиан Библия – священное писание и руководство к действию, то что может помешать им проявлению христианской терпимости и милосердия в отношении друг друга? Конечно, борьба за чистоту веры, за свою паству, за спасение их душ – обязанность каждой церкви. Не спорю. Но чего больше в этом противостоянии: мудрости или фанатизма, святости или корысти?

  Анатолий встал со стула, оперся о его спинку и с горечью произнёс:

  – Кто из нас не думал над этим? Но укрепление веры каждый понимает по-своему. Меня, например, тревожат упадок морали и сокращение верующих на всём пространстве христианского мира. Сейчас почти два миллиарда христиан... Это мощнейшая моральная сила. Представляю, какой стойкий оптимизм могло бы вызвать у населения слияние церквей. Но справиться с той грудой непонимания и противоречий, что накопились между нами, вряд ли кому под силу. Разбирать их – сизифов труд.

  – А нужно ли растаскивать эти валуны?..

  – Вы предполагаете возможность компромисса?

  – Да, батюшка. А разве любовь к Христу не достаточный для этого повод?

  – Разумеется, достаточный. Но компромисс предполагает взаимные уступки. А значит, нужно будет отказаться от чего-то очень и очень важного. Потому что в религии всё важно. Например, в культе православия важны все семь христианских таинств, для католиков значимо особое почитание Богоматери, для протестантов – право каждого на собственное толкование Библии, и прочее, прочее.

  – Да-да, я понимаю, насколько всё это важно для вас, – сказал Владимир. – Но давайте в своих рассуждениях сделаем пару шагов назад. На мой взгляд, ситуация вовсе не безнадёжная. И расхождения не так уж велики. Я смею предположить, что драматизм столь долгого противостояния церквей состоит в том, что все они в основном правы в способах проявления любви к Богу. Потому что ему угодны любые проявления любви. А не правы церкви-сёстры лишь в том, что каждая из них считает собственную практику доказательств этой любви исключительно верной и единственно возможной. Или вы не согласны?

  – Если абстрагироваться от всего, то да, согласен, – ответил Анатолий.

  А Володя, глядя как-то особенно глубоко, продолжал развивать свою мысль.

  – Вот скажите, пожалуйста, почему почти каждый из нас способен правильно истолковать даже мимолётный любящий взгляд, брошенный в нашу сторону, ласковое слово, сказанное нам, лёгкое прикосновение?

  – Язык общения душ всем понятен, – сказал Геляев.

  – Вы правы. Мы легко понимаем его. И кто хоть однажды любил глубоко, по-настоящему, тот знает: сила этого чувства зависит не от обстоятельств, обрядов или символов, а лишь от свойств души человека, от его способности любить. Так отчего же наши великодушные, чуткие сёстры, ревностно настаивая каждая на своей истине, отказывают Богу в способности самому разобраться в чистоте помыслов молящихся, в искренности их веры? Кроме того, упорствуя в своей правоте, каждая из них тем самым утверждает, что две другие ветви мощной мировой религии кривые или вообще бесплодны. А это, как вы понимаете, отнюдь не способствует усилению христианства.

  – Владимир, вы меня, право, удивляете.

  – Отец Анатолий, я уже размышлял над этим вопросом и не раз. А толку – чуть.

  – И всё-таки к чему-то вы пришли? – спросил Геляев.

  Некрасов смущённо улыбнулся.

  – Вы случайно не припомните, что явилось причиной войны между Лилипутией и Блефуску у Свифта? – неожиданно спросил он.

  – Я только фильм видел, и то в детстве, – ответил Анатолий. – Не помню.

  – Я тоже многое не успел прочесть. Ну, так вот, причиной войны стали взаимные обвинения в церковном расколе путём нарушения основного догмата о варёном яйце, а точнее – позволю себе процитировать – насильственное толкование текста, подлинные слова которого гласят: 'Все истинно верующие да разбивают яйца с того конца, с какого удобнее'. А вот какой конец признать более удобным и вызвал непримиримые споры. Это вам ничего не напоминает?

  Геляев улыбнулся.

  – Это в наш огород камешек.

  – Очевидно, – сказал Володя. – Но непросто камешек, а подсказка к решению проблемы. В нынешних обстоятельствах нужна новая точка отсчёта, новое понимание ситуации. Сейчас, на мой взгляд, правильней всего было бы из прошлого вынести главное: то, что все христиане – единоверцы, и не им самим, а Богу решать, кто из них более прав. А все существующие противоречия между церквями можно снять одномоментно...

  – И как же именно? – подался вперёд Анатолий.

  Владимир, тщательно подбирая слова и помогая себе жестами, достроил скучную казённую фразу:

  – ...Совместным заявлением о признании правомерности отправления верующими религиозных обрядов любым удобным для них способом.

  – В соответствии с уставами их объединений и традициями? – уточнил Геляев. – Так?

  – Верно, – подтвердил Некрасов.

  – Да-а. Вам, человеку со стороны, легко рассуждать, – сказал Геляев. – Но, быть может, здесь и нужна беспристрастность? Не знаю, не знаю... Во всяком случае, это любопытно...

  И словно ставя точку в разговоре, припечатал ферзя к доске.

  – Владимир, а вы интересный собеседник.

  – Вы тоже, батюшка, – заметил Некрасов. – Однако игру я продул.

  Зоя, почти доподлинно зная, чем закончатся и последующие их партии, поспешила пригласить всех за стол.

  Нет приятнее чаепития, чем за неспешной беседой с близкими сердцу людьми. Хозяева и гости делились новостями, рассказывали друг другу о своих удачах и перипетиях. В конце концов, мальчишки стали позёвывать, и Зоя попросила Владимира показать им свою мастерскую. Делать нечего. Он без лишних слов собрался и увёл ребят 'на экскурсию'. Лена взяла опустевший чайник и отправилась на кухню вскипятить водички. Бабушка тоже сползла со стула и, похрустывая суставами, пошла в спальню, проведать Артёмку и Алёнку.

  Когда Анатолий и Зоя остались наедине, он поманил её пальцем. Она склонилась к нему, он тоже внезапно приблизился. Глаза Зои сами собой распахнулись, и она испуганно отпрянула от него. Он непонимающе взглянул на неё, и стыдливый румянец лёг ему на лицо.

  – Зоя Николаевна, что это вы меня в конфузию вгоняете? – понизив голос, спросил Анатолий. – Или вы забыли, что я священник?

  – Мне показалось... – в замешательстве пролепетала она.

  – Креститься надо. А мне, Зоя, нужен от тебя дельный совет.

  Тут уж покраснела она.

  – Извини, Толя. Слушаю тебя.

  – Тут вот какое дело. Пустяки, конечно. Но всё-таки... У нас возникли осложнения с Ромкой. Пацаны задёргали его, поповичем дразнят. Он это очень переживает. Стесняется. С уроков пока не сбегает, но дома ведёт себя крайне нервозно. Не терпит ни ласкового слова, ни малейшего прикосновения. И никакой помощи от нас с Леной не принимает. В общем, уходит в обструкцию. Уж не знаем, что и делать. Может, поговоришь с ним?

  – А ты не пробовал повозить Романа по своим друзьям? Пусть бы увидел, как они дорожат твоей дружбой. Шепни им о своих проблемах. Думаю, они сумеют тебе помочь. Да и я, разумеется, поговорю с ребятами. Дай только время.

  – Спасибо, лягушонок, ты прелесть.

  – Бабушка! – позвала Зоя. – Займи гостя, пожалуйста. Мне к Володе сходить нужно.

  – Иду-иду, – с горячей готовностью отозвалась Анфиса Георгиевна.

  А Зоя на четвертушке тетрадного листа набросала: 'Рома стыдится работы отца. Нужна помощь'. Свернула её, накинула Володин бушлат и пошла в мастерскую.

  Мальчишки не скучали. Антошка держал в руках деревянный молоток, а Ромка небольшим рубаночком пытался выстрогать доску.

  – Как успехи? – осведомилась Зоя.

  – Неплохо, – отозвался Володя. – Инструменты осваиваем.

  – Молодцы!

  Антошка растерянно посмотрел на неё.

  – А где мама с папой?

  – Мама на кухне – чай заваривает, а папа с бабушкой разговаривает. Вот я и вышла, чтобы им не мешать.

  – А я подумал, что они куда-то уехали, – сказал Антон.

  – Ну, что ты. Скоро чай пить будем. Володя, тут в кармане какие-то записи твои. – И протянула ему записку. – Тебе нужен этот листочек?

  Он с любопытством взял его и прочёл.

  – Да-да, – закивал он и сунул бумажку в карман. – Мне это ещё пригодится.

  Ромка отложил рубанок в сторону и, осторожно приступая к мучившим его вопросам, спросил её:

  – Тётя Зоя, а это правда, что вы с нашим папой в одном классе учились?

  – Да, Ромочка. Я не только училась, но и дружила с ним целых десять лет. Он был очень эрудированным мальчиком. Хорошо учился, много читал. И вообще, у нас в классе он был самым умным. Бывало, как начнёт рассказывать какую-нибудь интересную историю, так ребята все перемены за ним по пятам ходят, пока он всю им не расскажет.

  Антошка довольно усмехнулся.

  – Папа и сейчас много читает. Мы выписываем пять журналов и две газеты.

  – Ну, вот видите? Значит, он и сейчас один из самых образованных людей района. Кстати, и в шахматах ему не было равных во всей школе.

  – А я подумал, что в шахматы он у меня случайно выиграл, – задумчиво пробормотал Володя, – да вынашиваю планы отыграться.

  – О реванше, дорогой мой, и не мечтай. Даже учителя не могли его обыграть.

  – А его кто-нибудь дразнил в школе? – по-прежнему зажато спросил Ромка.

  – Конечно, – как можно более беспечно ответила Зоя. – В нашем классе почти у всех прозвища были. Вашего папу... только это секрет, договорились?

  Ребята заговорщицки кивнули.

  – Его дразнили мандаринчиком.

  Мальчишки изумлённо захлопали ресницами.

  – Почему? – спросил Ромка.

  – А потому что мандаринами в Древнем Китае называли советников, иначе говоря, придворных мудрецов, – пояснила Зоя. – А меня, например, дразнили лягушкой-путешественницей.

  У мальчишек озорно заблестели глаза.

  – Я вообще-то была симпатичной девчонкой, и вскоре меня стали звать просто – путешественницей. Только один ваш папа до сих пор лягушонком меня дразнит.

  Ребята весело прыснули.

  – И вы не обижались? – поразился Ромка.

  – Вот ещё, – фыркнула Зоя. – На такую чепуху? Конечно же, нет. С чувством юмора у меня всё в порядке.

  – А вы всегда откликались на прозвище? – спросил Роман.

  – Ну нет. Если случалось, что мне уж очень не хотелось от кого-нибудь слышать это, то я или вообще переставала его замечать, или придумывала ему в отместку такую обидную кличку, что он уже на другой день начинал звать меня только по имени.

  – А какие клички, например, придумывали вы? – заинтересовался Ромка.

  – Да самые простые. Что-нибудь с намёком на человеческие несовершенства. Ну, например: доходяга, лилипут, желудок, толстолобик, полено – да всё, что в голову приходило.

  – А вам за это не попадало?

  – Мне – нет. Я всё-таки девчонка.

  – Рома, – вступил в их разговор Володя, – я думаю, мальчишке негоже бояться драк.

  – А если враг намного сильнее?

  – Не беда. Суворов со своим войском часто бывал в меньшинстве и всё равно побеждал. Смекалка, терпение и упорство – вот что ему помогало. Победа не всегда решается одной схваткой. Главное – не сдаваться. Отвагу и мужество ценят все, даже враги.

  – Но драка – это такое же крайнее средство, как хирургиче-ская операция, – вмешалась Зоя. – Самое правильное в сложной обстановке из врага сделать друга. Здесь, ребята, нужен особый талант. Кстати, ваш папа умел это делать, да и сейчас умеет. У него нет врагов: все – или его хорошие знакомые, или друзья. Он в любой ситуации всегда находит единственно верное решение. Теперь знайте, что и у вас, как у китайского императора, тоже есть надёжный советник и чаще советуйтесь с ним. Только насчёт мандаринчика... – предостерегающе погрозила пальцем, – ни гу-гу.

  Ребята заулыбались.

  Вдруг чей-то женский голос прокричал во дворе: 'Зоя!'

  Некрасова поспешила на улицу. У калитки стояла бабка Степанида – соседка Лидии Тимофеевны.

  – Здравствуй, Зоя.

  – Здравствуйте.

  – У вас батюшка Анатолий?

  – Да, у нас.

  – Лида Бабкина помирает. Как узнала, что батюшка в посёлке, сейчас же попросила сходить за ним. Вы уж извините, что вашего гостя увести хочу.

  – Смерть – веская причина. Что тут поделаешь?

  Анатолий облачился в рясу, засобирался. Бабушка напросилась с ним. Усадили её в машину, и они уехали. Вернулись через час. Геляев привёл бабушку, забрал семью и уехал.

  – Умерла Лида, – прошептала бабушка. – Поплакать хочется, да все слёзы выплакала. Говорит, ты своим нужна, вот и живи, а я даже себе в обузу. Жалко мне её, Зойка, и себя тоже. Все мои подруги умерли. Одна я осталась.

  – Ты не одна, бабушка!

  Внучка порывисто обняла её. Ласково погладила её тусклые покорные волосы.

  – У тебя есть я, Володя, Артёмка, Алёнка, дочка. Мы ещё с тобой в новом доме поживём. Вот увидишь! Знаешь, как там будет хорошо! Воздух – как в лесу.

  В эти дни Некрасовы старались надолго не оставлять её наедине со своими мрачными мыслями. Впрочем, это было и не трудно. По правде сказать, правнуки – отменное средство от скуки и одиночества. Бабушка их любила и с большим удовольствием нянчилась с ними: развлекала их, баюкала, кормила, подавала им игрушки, меняла ползунки и пелёнки.

  Работы по дому Зое хватало с лихвой: стирка три раза в день, сушка и глажка белья, кормление, пеленание, готовка еды, уход за животными и ещё тысяча всяких мелочей. Просто нескончаемый круговорот дел.

  Володя чаще всего пропадал в мастерской. Когда же у него было время помочь ей, то он гладил бельё, готовил и тоже нянчился с ребятами. Читал им сказки, рассказывал стихи, пел песни. Малышам уже исполнилось по полгода, и они с любопытством слушали его.

  Глава 21. ДЕРЕВЕНСКИЕ БУДНИ

  Зима подступала нерешительно. Ночью морозец накрепко прихватывал землю, сковывал лужи, а днём опять отпускал. Однако снег уже не стаивал.

  Однажды по пути в магазин Зоя встретила Наташку Трибушную. Та спросила её:

  – Ну, как живёшь, подруга? Справляешься с обязанностями?

  – Всё нормально, справляюсь.

  – Не тоскуешь по прежней жизни?

  – Что ты? Другой мне и не надо.

  – Но ведь трудно же... врёшь, наверное?

  – Нисколечко. Хочешь – верь, а хочешь – нет, но мне нравится такая жизнь. Она наконец-то наполнилась реальными вещами. А трудности преодолимы. Да и ребята подрастают. Скоро полегче будет. А у вас как с Федей?

  Наташка досадливо поморщилась.

  – Да ну его. Если бы не зима, выгнала бы паразита.

  – Что так?

  – Пьёт, подлец. Как только работы нет в гараже – обязательно упьётся. Когда шли расписываться, попросил меня купить ему сто граммов водки для храбрости. А я ему тогда и сказала: 'Мне алкаша не надо. Если собираешься пить – регистрация отменяется'. Упросил ведь негодяй бутылку пива купить. Выпил и говорит: всё, это последняя. И хрясть ею себе по лбу. Бутылка вдребезги. А на лбу – ссадина. Я и поверила ему. Посчитала: видать, проняло человека. И что ты думаешь, теперь он домой через день с таким шишаком приходит. Понравилось дурню лбом орехи щелкать! На водку спорит. Вот обормот несчастный!

  Вчера жду с работы, а его нет и нет. Ну, думаю, и Бог с ним: проспится – придёт. Утром привели его мужики еле тёплого в одних носках. Рассказывают, идут на работу, видят, прямо на дороге из колеи белое изваяние торчит. 'Что за чудеса?' Подходят ближе – Федька. Провалился в лужу и вмёрз в неё, как мамонт. Подумали: пропал человек. А он спит, мерзавец.