Текст книги "Закуси горе луковицей (СИ)"

Автор книги: Валерий Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

  – Нашла к кому ревновать... Да они все просто курицы! А с тобою у нас всё по-настоящему. Как ты этого не поймёшь?!

  – Мне этого и в самом деле не понять, – произнесла Зоя. – У тебя есть жена, дети, любовницы... Я узнаю об этом случайно. И после всего этого я ещё должна тебе верить? Извини. Как-то не получается. Да и вообще, начинать серьёзные отношения с такой чудовищной лжи – плохой знак. Я в тебе ошиблась. И очень крепко.

  Денис вскочил. Лицо его побледнело.

  – Ну, знаешь, подобной глупости я от тебя не ожидал. Другого такого шанса у тебя может и не быть.

  – Как и у тебя. Однако жить в ожидании измен я не хочу. Так что прощай.

  Денис стиснул зубы и молча ушёл в посёлок.

  'Вот и всё, – подумала Зоя. – Был Диомед – и нет. С мечтами о принце покончено'.

  Она медленно брела на квартиру. Целое скопище мыслей одолевало её. Зоя думала, что ещё недавно в характере Дениса её устраивало почти всё. И лишь последние двое суток вернули ей былую зоркость. Сейчас за его привычками: высоко держать голову, всё время поглядывать по сторонам, вплотную подходить к собеседнику, она усмотрела его жадное желание доминировать над всеми, понравиться всем и каждому. Это манеры соблазнителя. А его цинизм, вывихнутая логика, раньше существующие как бы сами по себе, теперь естественным образом дополнили и прояснили его сущность.

  'А какой симпатичный малыш у той женщины... и подумать только, Денис – его отец. Если бы мы с ней случайно не встретились (а, может, всё и не случайно?), то я бы, вероятно, трепетала сейчас в его объятиях. Ужас! Не дай Бог такой слепоты... Единственный, кто меня понимает, так это Володя. С полунамёка уловил моё настроение. И в который уже раз! А спорщик он ещё тот. Сегодня я почти не участвовала в их разговоре? Откуда такая странность?.. Может быть, от уверенности, что Володя поставит его на место? Или от наивной фантазии, что предмет их спора не армия, не политика, а я. Признаться, мне нравилось, что они спорят.

  Пожалуй, хорошо, что всё так закончилось. Может, это и не потеря вовсе?.. А как там бабушка? Не попробовать ли позвонить Даше?'

  В три часа пополудни из поселковой почты Зоя дозвонилась до бухгалтерии своего бывшего колхоза. Там работала её знакомая, Нина Викторовна. Она оказалась на месте и с готовностью согласилась пригласить Дарью на переговоры. Договорились, что минут через сорок Зоя перезвонит. Побродив по улочкам, в условленное время она снова зашла на почту. На её звонок в конторе подняли трубку.

  – Мохова. Слушаю вас.

  – Это Зоя. Здравствуй, Даша.

  – Здравствуй.

  – Даша, твоё письмо я получила. Спасибо, что написала.

  – Не за что.

  – Как там бабушка?

  – Сейчас специально забегала взглянуть на неё: жива пока. Кто-нибудь приедет из вас?

  – Да. Я приеду. Она очень слаба?

  – Слаба. Она ведь почти ничего не ест.

  – Даша, я сейчас в командировке, но постараюсь что-нибудь придумать. Спасибо тебе. А бабушке передай, что я скоро буду.

  – Хорошо. Но поторопись, пожалуйста. К моим словам она уже не прислушивается.

  Зоя ещё не пришла ни к какому решению, а ноги уже несли её к санаторию. Нужно выяснить: есть ли у них возможность уехать уже завтра. Да и, конечно, поговорить об этом с Володей.

  В администрации удивились такой спешке, но вошли в её положение и пообещали к десяти утра все документы подготовить, а броня на билеты у них имеется.

  Поиски Володи затянулись. Зоя вдруг подумала: 'Уж не купается ли он?' Через десять минут она подходила к лодочной станции. Пляж был пуст. Коляска Владимира стояла возле будки, обвешенной пробковыми спасательными кругами.

  – Э-эй! – прокричала Зоя.

  Из будки вышел инструктор. Он, как и в первую их встречу, был в синей выгоревшей на солнце майке.

  – Весь во внимании.

  – Здравствуйте. Не у вас ли Некрасов?

  – День добрый. Здесь он. Уже больше часа на волне. Скоро будет.

  – Извините, где он? И на чём?

  – В море, конечно. На лодке.

  – С кем-то катается?

  – Он всегда ходит на вёслах один.

  – Как один? Разве в лодке можно усидеть без ног? – с сомнением спросила она.

  – Выходит, можно. Я думал, вы в курсе, что он уже больше месяца регулярно выходит в море.

  – Нет. Я уезжала отсюда. И то, что я сейчас слышу, меня крайне удивляет.

  На лице инструктора проявилось удовлетворение.

  – Этот парень, кого хочешь, удивит. Я, по совести говоря, и сам не верил, что это возможно. За мою практику Митрофаныч – первый, кто без ног сел за вёсла. Он сам продумал, где и как устроить крепёж.

  – Так он что, привязывается к скамейке?

  – Если точнее, то к скамейке мы привинчиваем останки креслица из кинозала, а уж в нём с помощью страховочного пояса и капронового шнура фиксируется Володя.

  – Но там же такая нагрузка... а если кресло не выдержит?

  – Не беспокойтесь: Митрофаныч на всякий случай ещё четыре упора из хоккейных клюшек сотворил. Они тоже на болты прихвачены к шпангоутам, то есть к поперечным рёбрам. Так что там всё надёжно.

  – А вдруг лодка перевернётся, что тогда?

  – Этого я больше всего боюсь. Говорю ему, утонешь, а я из-за твоей прихоти в тюрьму сяду. Кстати, давайте присядем, – он указал на скамеечку, врытую под самым окошком будки.

  Они сели.

  – Так вот, – продолжил инструктор, – говорю ему, что с такой перспективой я не согласен. Тогда Митрофаныч надел на шею нож в чехле, зафиксировался и говорит: 'Переворачивай лодку. Если через полторы минуты не выберусь из-под неё, то начинается твоё время: хватай меня за жабры и тащи на берег'. Я и перевернул. Отсек время. На сорок пятой секунде он вынырнул.

  – Как вы могли согласиться на это?

  – Вы что, брата своего не знаете? Если ему что-то втемяшится в голову, то его и пять инструкторов не переубедят. Да и я хлеб недаром ем: кое-что умею. Ну, а уж потом деваться мне было некуда: капитулировал. И очень рад этому. Сегодня я в нём уверен, как в себе.

  То, что инструктор хвалил Володю, Зое почему-то льстило. Ей захотелось услышать о нём что-нибудь ещё.

  – И что же, он всегда благополучно возвращался? И с ним никогда и ничего не случалось на воде?

  – Вообще-то был один случай.

  – Тонул?

  – Нет, Бог миловал. Произошла история несколько иного рода. Но Володя просил меня до поры до времени никого не посвящать в неё. Так что я не знаю, как и быть с вами.

  – В ней что-нибудь предосудительное, чего можно стесняться?

  – Что вы, напротив. Но он всё равно не хочет огласки.

  – Ну, сестре-то можно рассказать по секрету?

  – Ладно уж, уговорили. – Он задумчиво почесал затылок. – Однажды... где-то дней двадцать назад, передали мне штормовое предупреждение. Часам к одиннадцати на море – волна до трёх баллов. И вдруг Вова нарисовался. Говорит, мне надо в море. Я, естественно, отказал ему. Так он как взял меня в оборот. Но, поймите, и мне в тюрьму не охота. Наорались мы друг на друга до полного удовлетворения. В конце концов, плюнул я в сердцах, говорю, плыви хоть в Турцию, глаза б мои тебя не видели. И он уплыл. Иду на обед и думаю: 'Чем сегодня день закончится?'

  Дома сел за стол – ложка в рот не лезет. Повалялся на диване, взял с собой бутылку водки – и на работу. Жду его, а его всё нет и нет. И вот где-то на исходе третьего часа смотрю, заходит Володя в пролив, и представьте себе, в лодке у него русалочка – в море выловил. Кожа у неё голубая, в гусиных пупырышках. Девчонка настолько озябла и устала, что на ногах стоять не может. Вынес я раскладушку, переложил на неё девочку. И пока я не перевёл на её растирку всю свою водку, Митрофаныч с меня не слазил. Позже я ему говорю, об этом надо непременно рассказать, чтобы у ребят боевой дух поднять. А он: 'Когда моего духа здесь не будет, тогда и рассказывай. А сейчас ни мне, ни девочке это не к чему'. Представляете? Я, вот честное слово, за всю жизнь ещё не встречал таких мужиков.

  – Да. Любопытная история, – сказала Зоя. – Он не рассказывал об этом.

  – Ещё расскажет. Только вы уж не подавайте виду, что в курсе дела. Не зря я вам сболтнул?

  – Нет-нет, не беспокойтесь. И спасибо за доверие.

  – Кстати, теперь уж по секрету от него, – у меня на посту всегда есть фотоаппарат: подрабатываю немножко. Так вот, в тот день, когда они причаливали, я увидел в лодке надувной матрац и, сообразив, что это неспроста, сфотографировал их. Так что у меня есть документальное подтверждение этого факта. Когда он уедет, я напишу заметку в нашу газету. А передам её его знакомой, Марье Ивановне.

  – Хорошая новость. Володя умеет находить себе друзей. Спасибо.

  – А вот и он сам на подходе, – инструктор указал на лодку, огибающую мысок на входе в заливчик. Косые лучи солнца то и дело соскальзывали с налитых силой рельефных мышц гребца, поглядывающего через правое плечо на кромку берега. Зауженная и укороченная спинка стульчика не скрывала крепкого, затянутого в оранжевый пояс смуглого торса гребца. Володя согнулся вправо, достал из-под скамьи бухточку верёвки. Мощный гребок, и лодка у самого причала наползла на берег.

  – Стёпа, принимай швартовый!

  Тётя Маша перебирала козий пух. Известие о завтрашнем отъезде Зои и Владимира застало её врасплох. Оно весьма огорчило её. Но хозяйка тут же всё убрала и немедленно принялась за стряпню. К вечеру запах сдобы витал и на кухне, и в доме. Как ни отказывалась Зоя, но стараниями тёти Маши огромный пакет был доверху наполнен фруктами и выпечкой. А потом Мария Ивановна и её гостья допоздна пили чай и разговаривали.

  Ночью Зою одолевали впечатления прожитого дня. Мысль о том, что она может опоздать к бабушке, с постоянством почтового голубя возвращалась к ней и возвращалась. 'Нет. Этому не бывать, – решила она. – У меня в запасе как-никак целая неделя, так что еду в Ольховку. А там уж – по обстоятельствам'.

  Тётя Маша, провожая их, напомнила ей: 'Не забывай, что здесь тебя ждёт письмо'.

  Глава 9. В ОЛЬХОВКЕ

  Володя, узнав, что они заедут в Ольховку, радовался как дисциплинированный ребёнок. Сердце Зои тоже сладостно щемило: ведь у бабушки она не была целых семь лет.

  Её посёлок расположен в тридцати пяти километрах от райцентра, где остановился поезд. Дорога туда не асфальтирована, и автобусное сообщение по многим причинам нерегулярное. Поэтому она сразу после выгрузки пошла искать попутку. И, к счастью, тут же нашла её. Водитель ЗИЛа, только что посадивший свою семью на поезд, ехал в нужном им направлении и согласился подвезти. Радовало ещё и то, что не встретилось ни одного человека, кто бы им отказал в помощи.

  К бабушкиному дому они добрались около пяти вечера. Выгрузившись и попрощавшись с водителем, остались у калитки одни.

  Владимир с жадным любопытством осмотрелся.

  – Уютное местечко.

  Место было действительно завидное: окраина посёлка, но не дальняя, занятая под сады и огороды, а лицевая. Дома, стоящие по одну сторону улицы, словно заворожённые смотрят своими блестящими глазами на тихие воды красавицы-речки. По обеим сторонам дороги и кое-где по склону берега растут деревья. До воды от забора – метров двадцать. Напротив некоторых домов – дощатые мостки. Вода в реке светлая, с зелёными островками водорослей, течение едва заметное.

  – Берег для езды на коляске крутоват, – пробормотал Владимир. – А ведь хорошо бы порыбачить!

  – Порыбачим ещё, если настроение будет.

  – Однако без снасти только блох ловить.

  – Удочки – не проблема. Найдём, если надо будет.

  Зоя отворила ветхую от времени калитку. Сердце болезненно сжалось. Основательно заросший травой двор; в конце его, вероятно, выросшее из брошенной косточки вишнёвое деревце; штакетины, прикрученные проволокой к покосившемуся забору; палисадник с единственным буйно разросшимся кустом розы, свесившимся во двор, – всё свидетельствовало о том, что хозяйка состарилась и давно отошла от всяких дел. Жалость и глубокая нежность захлестнули душу девушки. Подумать только, в этом дворе прошло всё её детство.

  Оставив Владимира во дворе, Зоя вошла в тихий сумрачный дом. В коридоре пахло плесенью, и почти ничего не было видно. Она с опаской открыла дверь в комнату и первое, что увидела, – огонёк зажжённой лампадки под образами; от сердца отлегло – жива.

  – Бабушка! – с нетерпеливой радостью позвала она.

  Гнетущая тишина, начавшая было наваливаться на Зою и уже мурашково коснувшаяся спины, внезапно отпрянула. Нехитрые по своей природе звуки: шорохи, поскрипывание кровати и покряхтывания – наполнили дом жизнью. Зоя нашарила рукой выключатель, щёлкнула им – свет не зажёгся.

  – Кто там пришёл? – послышался приближающийся старчески блеклый голос. – Ты чья будешь?

  – Бабушка, это я, Зойка, – сдавленно проговорила девушка и шагнула к ней навстречу.

  – Кто? Зойка?! О Боже! Внучечка ты моя родная.

  Они обнялись. Бабушкино тщедушное тело, хрупкое, как у подростка, нервно подрагивало. Зоя гладила её невесомые волосы и улыбалась сквозь слёзы: успела.

  – Бабушка, а я не одна приехала, – сказала она. – Пойдём во двор, я тебя со своим другом познакомлю.

  – С другом? А чего ж это он в дом не заходит? Ну, пойдём-пойдём, – пробормотала она и неуверенными шажками зашаркала вслед за внучкой.

  – И давно ты живёшь без света? – обернулась к ней Зоя.

  – А почитай с осени. Крыша-то у меня прохудилась. Вот дождями всё и позаливало. Так видать что-то там и сломалось.

  – Почему же не попросила кого-нибудь отремонтировать? Со светом же куда удобней.

  – А на что он мне? Глядеть-то уж не на кого.

  Зоя только вздохнула. Они вышли во двор. Бабушка, увидев Владимира в инвалидной коляске, направилась к нему.

  – Здравствуй, внучек!

  – Здравствуйте, бабушка.

  – Знакомьтесь, – поспешила представить их Зоя, – это Володя, а это – моя любимая бабушка Анфиса Георгиевна.

  – Рад с вами познакомиться, бабушка. Как у вас тут чудесно. Душа замирает.

  – Да-а, у нас тут неплохо, – согласилась она.

  И с непосредственностью, присущей ребёнку, поискала под пледом ноги Володи.

  – Ах ты, горе моё! У тебя что же, совсем ножек нет, милый?

  – Нет, бабушка. Отходил я своё, – с грустью сказал Владимир.

  – А я ить тоже обезножила, вся сила ушла. Таскаюсь вот, как улитка. Уж думала, не увижу никого своих, – заморгала она сухими воспалёнными глазками. – А тут и вы, слава Богу. Господь услышал мои молитвы. А то и дочка четыре года глаз не кажет, и внучку... уж забыла, как выглядит.

  Бабушка обидчиво поджала губки, всхлипнула и потянулась к Зое. А та стала гладить её худые острые плечи, реденькие лунного оттенка волосы, её бледные морщинистые щёки, и жалость непривычной дрожью отозвалась у неё в груди.

  – Ты говорила, что, когда выучишься, вернёшься, – жалобно выговаривала старушка, – а сама и дорогу домой забыла. Ни письма, ни открыточки не шлёшь, будто я померла уже.

  'Какая же я дрянь! – раскаянно думала Зоя. – Даже с Новым годом не поздравила её. Последний раз... когда же это было?..'

  – Бабушка, а ты посылку мою прошлой осенью получила?

  – Посылку? Какую посылку? Что-то не припомню.

  – Да с орехами, мёдом и конфетами. Ты должна была получить её ко дню рождения.

  – А-а-а. Была... была посылочка. Почтальонка приносила. Теперь помню. Я её тогда открыть не сумела да под койку и задвинула. Думала, кто зайдёт, я и попрошу его открыть. А никто так и не зашёл. А потом я захворала и забыла о ней. Вот ворона! А ведь я конфетки люблю. Забыла... Э-эх! Совсем обеспамятела, – засокрушалась бабушка Анфиса.

  'А ведь она права, – размышляла Зоя. – В поисках своего счастья и благополучия мы все покинули её. Так будет и с нами'.

  – Бабушка, давай думать: как нам гостя в дом доставить. Где бы мне пару досок найти?

  – А в сеннику посмотри. Там шифер сложен – дедушка собирался крышу перекрывать, – так вот на шифере том и лежит несколько досочек.

  Доски оказались впору: лёгкие и широкие. Стены бабушкиного дома, простоявшего около пятидесяти лет, сильно осели; и порожек, некогда высокий, сейчас был не более двадцати сантиметров. По доскам, перебирая пальцами спицы, Владимир самостоятельно въехал в дом. А Зоя вслед за ним внесла их вещи.

  Первым делом решили разобраться с электричеством. Вы-крутили пробки, осмотрели их – одна оказалась сгоревшей. В кухне на вбитом в стену гвозде Зоя нашла моточек многожильной проволоки. Владимир, орудуя ножом, зачистил проводок и в пробку поставил 'жучка'. Вкрутили её, и тотчас появился свет.

  Холодильник, стоящий тут же в коридоре, не проявил ни малейших признаков жизни. Заглянули в него, а там – царство плесени. Плесень зеленовато-чёрными шапочками возвышалась на тарелках и в кастрюле, лежала в целлофановых пакетах и грязными языками свисала со стенок холодильника. Пахнуло затхлой сыростью. Зоя и Владимир переглянулись. Захлопнули дверцу. Выдернули вилку из розетки.

  В комнате картина была не менее удручающая. Углы запаутинились. Стёкла в посудном шкафчике, сама посуда, зеркало, лампочки сплошь засижены мухами; пыль повсюду.

  – Бабушка, а газ-то у вас есть?

  – А куда ж ему деться? Родители твои провели и газ, и воду. Плитка в кухоньке, а вода – в садочке, колонка там у нас.

  В доме и на кухне ничего съестного не оказалось. И это ле-том-то?

  'Боже мой! Какая ужасающая нищета, – думала Зоя. – Там, в городе, я покупаю свежий хлеб, выбираю по вкусу масло, сыр, колбасу. Иногда балую себя финиками, бананами, пирожными, а тут – ни картошины в доме, ни килограмма крупы. Ничего, хоть шаром покати. Не понимаю. Ведь получает же она пенсию. Что ж это, протест?' Стыд обжигал девушке щёки.

  Она набросила старенькую кофточку, косынку и, взяв кастрюлю, метнулась в огород. Трава – по пояс, а местами и выше. Но деревья – яблони, сливы и груши – ещё сохранили свою силу и, словно бросая вызов лебеде, сурепке и крапиве, были почти все усыпаны плодами.

  Протаптывая в зарослях дорожку, Зоя устремилась к яблоням. Под опустевшим белым наливом видны высохшие остатки неплохого урожая, зато краснощёкие яблоки все на ветках. Девушка сорвала одно из них, чуть потёрла его о кофточку и откусила кусочек. Сочное кисло-сладкое яблоко мгновенно вернуло её в детство. Тогда для неё это было самое доступное и любимое лакомство.

  Нарвав яблок, слив – в саду растут две 'Венгерки', – груш и, перемыв всё это, Зоя принесла их в дом. Бабушка с интересом расспрашивала гостя о его прежней жизни. Она выглядела утомлённой, но, видно, любопытство брало верх. А Владимир обстоятельно рассказывал ей о детдоме, своей учёбе, о местах, где ему довелось побывать. Поставив на стол фрукты, Зоя пошла на кухню, вскипятить воду.

  Минут десять спустя, возвращаясь с чайником в руках, она вдруг слышит: 'Так вы что ж, собираетесь расписаться?'

  Зоя испуганно остановилась и попятилась за косяк. 'Господи, что она там несёт?!'

  – Что вы, бабушка! Это невозможно, – взволнованно воскликнул Владимир. – Мы просто друзья. Она сопровождала меня в дом инвалидов, и ей вдруг очень захотелось проведать вас. Меня же не бросишь в поезде, вот и пришлось ей со мной тащиться.

  Зое резануло слух ожесточение, с которым он сказал это.

  – А почему невозможно? – допытывалась бабушка. – У тебя что же, уже семья есть, или Зойка тебе не нравится?

  – Нет у меня никого. А Зоя?.. Она не может не нравиться. Честно скажу, такой девушки, как она, я ещё не встречал. Но предложить ей выйти за меня замуж не могу. Не по совести это. Нет, об этом я и не заикнусь.

  – Ну да, ну да, понимаю тебя, миленький. Только вот Зойку жалко, не дай Бог свяжется с дурным человеком. А душа-то у неё хрупкая, как стебелёк. Девчушка она ласковая, заботливая. Я скучаю по ней больше, чем по дочке. Хорошо, что вы приехали. Забываю спросить, а надолго?

  – Не знаю. Дней на пять, наверно.

  – Как на пять? – всполошилась бабушка. – А кто же меня хоронить будет?

  Зоя стукнула тапочкой о порожек и решительно вошла в комнату.

  – Всё разговариваете? – как можно беспечней спросила она. – Давайте-ка кофе пить.

  Стол Зоя накрыла быстро: заварила кофе, сделала бутербродов со шпротами, нарезала помидоров, огурцов, достала баночный сыр и халву. Пригласила всех к столу. Только вдруг замечает, что бабушка кофе не пьёт, а лишь смачивает губы, кусочки от бутерброда отламывает, но тоже не ест, за чашку прячет.

  – Бабушка, а ты почему не пьёшь?

  – Да, детка... кофе мне в голову ударяет. Я потом водички попью.

  – А почему ничего не ешь?

  Она нервно дёрнула сухоньким плечиком.

  – Зубов у меня нет. Потом размочу хлебушек и съем.

  – Ну, хлебушек можно и на потом отложить, а рыбку-то жевать не обязательно: положи её в рот, она и растает. Или сыр ешь ложечкой.

  – Что-то не хочется мне, – призналась Анфиса Георгиевна. – Душа не принимает.

  – Бабушка, а душу бутербродами и не кормят. Ты поешь для здоровья.

  – Не могу я, Зоенька. Не неволь меня.

  Зоя, уже догадываясь об истинной причине её отказа что-либо съесть, спрашивает:

  – Бабушка, а что ты обычно ешь?

  – Я? Хлебушек... хлебушек ем, молочко пью, водичку сладкую.

  – А где ты молочко берёшь?

  – Так невестка Моховых Даша приносит мне через день по литру. В первый день пью свеженькое молочко, а во второй – простоквашу.

  – Ну и где твоё молоко?

  Бабушка потупилась. Помолчала. Вздохнула.

  – Отказалась я, внученька. Мне уже... не нужно.

  – Как не нужно? Что ещё за новости?

  – Зажилась я, Зоюшка. Никому от меня никакой радости. Даже ты, кровинка моя, дорожку ко мне забыла. Помирать я нынче наладилась. Ты бы задержалась, миленькая, похоронила бы меня по-людски. А-а? – пытливо заглянула она ей в глаза. – Ладно, внученька?

  Зоя, уже глотавшая слёзы, заплакала в голос.

  – Бабушка, ну что ты такое говоришь? Как же я могу тебя забыть? Ведь я же приезжала к тебе, и ещё приеду!

  – Ах, Зойка, Зойка. Ты ко мне ехала, почитай, семь годочков, а я за тебя каждый день молилась, вспоминала тебя. Через пять денёчков ты снова уедешь, и уже навсегда. Не дождусь я тебя больше, голубонька моя, не дождусь.

  Зоя горько плакала, сознавая, что бабушка-то права.

  'Забрать её с собой? Но она совершенно слаба. И как их довезти обоих? Поезд останавливается всего на три минуты. А надо успеть найти свой вагон, погрузить вещи, посадить Володю, бабушку. Нет, это нереально. Допустим, сначала сопровожу Володю, потом вернусь за бабушкой и заберу её с собой. А там, в городе?.. Лифт уже месяца три не работает. Восьмой этаж – не второй. Конечно, если попрошу соседей, помогут. Бабушку поднять не такая уж и проблема. Но ведь Зое нужно работать. Значит, придётся оставлять её на весь день одну? А суточные дежурства?.. Сколько проблем'.

  – Бабушка, родная, мы же не на похороны ехали, а посмотреть на тебя, чем-то помочь. Давай покушаем вместе, а потом сообща что-нибудь и придумаем.

  – Вы, детки, не искушайте меня, нельзя мне, а то я опять в силу войду. А на что мне это? Приготовилась я уже.

  – Нет, бабушка, хоть я и голоден, – вмешался Владимир, – но без вас больше и крошки в рот не возьму.

  – И я тоже не буду есть. Умру вместе с тобой! – с ожесточением заявила Зоя.

  – Свят-свят! Бог с вами. Хватит мне и своих грехов. Ладно уж, покушаю немножко.

  Так уговорами и, можно сказать, шантажом они и добились того, что бабушка немного поела. Почувствовав слабость, она прилегла отдохнуть.

  Зоя ещё раз окинула взглядом комнату: работы здесь непочатый край. 'Сбегаю к соседке, – решила она, – и за уборку. А гость пусть нашим воздухом подышит'.

  – Володя, – обратилась она к нему, – ты пока почитай, пожалуйста, во дворе, а я кое-что по хозяйству сделаю и порядок наведу.

  – Хорошо, – ответил он.

  Владимир самостоятельно вырулил из дома, правда, свалил при этом одну из въездных досок и, расположившись у розового куста лицом к закату, открыл купленный им в дороге роман Никитина. А Зоя, прихватив пару вещиц, специально приобретённых для Моховой, направилась к ней.

  Даша была дома. Она сидела под вишней и чистила картошку. Увидев Зою, она зазывающе махнула ей рукой.

  – Заходи, заходи, соседка. Давненько тебя не было.

  Даша поднялась со скамеечки и шагнула навстречу. Девушки поздоровались. Зоя протянула ей сувениры.

  – Это тебе.

  – Спасибо. Я видела, как вы приехали. Уже и курочку зарезала для вас, а то, я знаю, у бабушки ничего нет.

  – Спасибо за заботу.

  Они с интересом рассматривали друг друга. Короткая причёска Дарьи ещё больше округляла её и без того круглое лицо. Правильные черты лица, смоляные волосы и большие чёрные глаза делали её похожей на болгарку. Она лет на пять старше Зои. Та была ещё подростком, когда Даша куда-то уехала, потом уехала учиться и Зоя. И вот с их последней встречи прошло лет пятнадцать. Как же они обе изменились!

  – Даша, ты, наверно, больше других знаешь, как жила моя бабушка. Расскажи, пожалуйста.

  Соседки, не сговариваясь, оперлись о забор.

  – А что рассказывать? – Даша повела рукой. – Пенсия у неё грошовая, а запросы – ещё скромнее. Года три назад бабушка попросила меня помогать ей. В первый же год мы с Витей вскопали ей сотки три, сделали несколько грядок и посадили для неё лучка, морковки, свёклы, картошечки. Сами же убрали. Она почѓти ничего не съела, овощи лежали в подполе больше года, потом пропали. Больше огородом мы не занимались. Зимой через день печку протапливали у неё. Иногда я готовила ей, чаще приносила из дому. Каждый месяц баба Анфиса даёт мне деньги за уход. А я что же, крохоборка, что ли? Всё отношу в сберкассу и кладу ей на книжку. А последнее время кроме хлеба ничего у меня не берет. Говорит, устала я, зажилась. И как я ни уговаривала её, и слушать не хочет. Характер. Вот я и написала вам.

  – Даша, а как думаешь, может, мне её с собой забрать?

  – Нет, Зоя, с ней в дорогу нельзя. Она сейчас так слаба, что вряд ли ты куда её довезёшь. Выход вижу только один – задержаться тебе на какое-то время.

  – Но я не могу остаться – у меня же работа.

  – Решай сама. Но если бабушку сейчас не выходишь, через пару недель приедешь на похороны. А ведь она могла бы ещё пожить.

  – Да-а. Не знаю, что и делать. Пойду пока порядок наводить.

  – Подожди, сейчас овощей дам. А холодильник-то у вас работает?

  – Да нет.

  – Ну, тогда полкурочки сейчас отдам, а вторую половину занесу завтра. Хорошо?

  – Спасибо.

  Заходя во двор, Зоя ещё раз внимательно взглянула на постройки – всё старое: и дом, и кухонька, и сарайчик. Вдруг ей подумалось: не станет бабушки, и дом, выстроенный руками деда, в котором выросла её мама и она сама, окончательно осиротеет. Он уже сейчас изменился. Раньше в нём пахло хлебом, яблоками, чабрецом, а сейчас только сыростью и плесенью. Дом тоже умирает. И что со всем этим будет?

  Для всех Лихачёвых этот клочок земли – та самая родина, по которой душа тоскует и кости плачут; то место, которое свято памятью о предках. А для остальных – просто участок со старым домом и запущенным садом. Новые хозяева, конечно же, снесут ветхие постройки, всё перепланируют по-своему, построят что-то своё, и участок станет совершенно неузнаваемым. Как жаль!

  Зоя подошла к Владимиру.

  – Ну, как настроение?

  Он захлопнул книжку.

  – Какое тут настроение. Нет его. Как подумаю, что старушка морит себя голодом... места не нахожу. Нужно как-то поддержать её. Если бы хоть что-то было в моей власти...

  Зоя беспомощно развела руками.

  – Володя, я не знаю, что делать, просто ума не приложу. Только сейчас вдруг осознала, что жизнь бабушки во многом зависит от моего решения. Как страшно ошибиться... Я знаю, если задержусь, вероятней всего, останусь без работы. А уеду, и случится непоправимое... как мне потом жить с этим? Нет, выхода пока я не вижу.

  Она помолчала и добавила:

  – Уже восемь. Пара часов у меня есть. Ты ещё почитай, пожалуйста. А я приготовлю суп и в доме уберу.

  – Хорошо-хорошо. Жаль, помочь не могу.

  – Ты у нас – гость. Читай.

  И Зоя ушла в дом. Уборка затянулась. Глядя на внучку, и бабушка взялась за тряпку. Убрали паутину, пыль, промыли стёкла. Бабушка быстро выдохлась и легла отдохнуть. Между тем суп сварился. Провозившись с холодильником около часа, Зоя наконец-то привела его в порядок. Протёрла пол и стала стелить постель. Спина девушки не просто одеревенела, а уже горела от усталости, каждая её клеточка молила о пощаде. Непреодолимо потянуло прилечь.

  'Боже, как же я сегодня устала! – простонала Зоя. – Если я сейчас не выпрямлю позвоночник, то стану сестрёнкой Пиноккио. Мне нужна всего лишь одна минуточка покоя – и я буду спасена'.

  Сон, как быстрое течение реки, мгновенно подхватил её и унёс... в детство. И всё там было так замечательно, радостно и беззаботно, что Зоя снова почувствовала себя счастливой. Но постепенно смутное беспокойство поубавило её счастья. И вдруг Зоя очнулась. С трудом приходя в себя, осмотрелась, взглянула на часы и испугалась: было около двух ночи.

  Страх не оставил ей ни секунды на размышление. Она стремительно выскочила во двор. Живой, полный ароматов воздух тут же окутал её. Коляска, блестя никелированным ободом, стояла все там же: у куста вьющейся розы. А вокруг – темень и тишина.

  На шорох её шагов Владимир обернулся.

  – Володя, я уснула, – раскаянно призналась девушка. – Прости меня, дуру. Не обижайся, пожалуйста. Ладно?

  – Да чепуха, – хрипловато ответил он.

  – Я так уработалась сегодня, что не заметила, как это случилось. – Зоя обеспокоено провела ладонью по его голове. Волосы были влажные. Некрасов, конечно же, озяб. – Ты не замёрз? Не сердишься на меня?

  – Не волнуйся. Всё хорошо. Даже напротив. Я благодарен тебе за то, что мне удалось увидеть такую чудную зарю – от начала и до самого конца. А ночь? Такого чистого звёздного неба я в жизни не видел. Всё как-то не было времени хорошенько рассмотреть его. И такой благодатной тишины я тоже не помню. Да и аромат розы – это настоящее чудо. Какое же счастье всё это видеть и чувствовать. Спасибо тебе, Зоенька, – и он губами коснулся её руки, – ты мой добрый ангел. Я ещё раз убедился, что жизнь стоит того, чтобы за неё держаться.

  Девушка наклонилась и поцеловала его в небритую щёку. У неё суматошно мелькнула мысль: 'Что я делаю? Вот ненормальная'. И как-то по-домашнему сказала ему: 'Нам пора. Вот-вот роса упадёт, а ты ещё не ложился'. И покатила его в дом.

  Бабушка спала в первой комнате на своём привычном месте – рядом с печкой. Во второй стояли панцирная кровать и старый диванчик с подложенными под него кирпичами вместо ножек. Решили, что на диване будет отдыхать Владимир, а Зоя – на кровати. Через пару минут они уже спали.

  Глава 10. РЫБАЛКА

  С утра пораньше Зоя сходила к Даше и договорилась с ней насчёт молока и яиц. Деньги она отдала ей заранее. Теперь Даша будет приносить им после утренней и вечерней дойки по два литра молока. Ещё Зоя успела сбегать в магазин за хлебом, крупой и маслом.