Текст книги "Закуси горе луковицей (СИ)"

Автор книги: Валерий Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

  – Я это замечаю, Володя. Так на что тебя вдохновил Толстой? – спросила Зоя.

  – Хочется поработать с материалами о второй мировой войне. Уж больно много прилипал у нашей победы! Это раздражает. Боюсь, умрут ветераны, и правда о ней быльём порастёт. А наши капитулянты завезут учебники какого-нибудь иностранного прощелыги, и станут пичкать наших детей правдоподобной ложью. Этого допустить нельзя.

  – Володя, но о последней войне уже немало написано хороших книг. Например: 'Блокада', 'Война', 'Живые и мёртвые'...

  – Ты права, милая. Эти книги замечательные. Но пока никому не удалось, как Толстому, уложить все основные события войны и жизни противоборствующих стран в рамки одного художественного произведения.

  – Может, это просто невозможно? – спросила Зоя.

  Володя неожиданно расхохотался.

  – Зоенька, мне показалось, что ты усомнилась в моем психическом здоровье. Пока всё нормально, не волнуйся. А задача эта и в самом деле наитруднейшая. И я осознаю, что она мне не по плечу. Тем более что эта война гораздо насыщенней событиями, чем поход Наполеона на Москву. Здесь совсем иной масштаб. Несколько театров военных действий, множество крупнейших операций, десятки миллионов участников, целые армады техники, годы войны... Чтобы переосмыслить весь этот материал, увязать его с судьбами героев, нужен недюжинный талант и долгие годы кропотливой работы. А я ещё только ликбез прохожу. И всё же мемуары я начну собирать.

  – Уж не для Артёмки ли? – сузила глаза Зоя.

  – А что, всё может быть, – усмехнулся Владимир. – К серьёзной цели следует готовиться смолоду. Глядишь, и увлечётся.

  – Интересно будет понаблюдать за вами, – мечтательно улыбнулась Зоя.

  В середине ноября с Кубани пришло очередное письмо. Зоя была занята хозяйством, и Владимир с большим сожалением отложил в сторону холодный влажный конверт. 'Оно должно быть интересным, я подожду тебя'.

  Когда Зоя, основательно озябнув, вернулась в дом, Володя пригласил её за стол. Из литрового термоса налил ей стакан горячего чая. Тут же на колени к ней взобралась радостная Алёнка. Её волнистые волосики щекотали подбородок. Зоя ласково прижала её голову к своей щеке – сердце наполнилось щемящей нежностью.

  – Ну, давай уж, читай, – сказала Зоя. – Вижу, истомился.

  Некрасов не спеша вскрыл конверт, поудобней уселся и начал читать.

  'Владимир, здравствуй!

  С ответом тебе я ужасно опоздал. Он был написан, но внуки – любители копаться в бумагах деда – где-то загубили твой адрес. Ты сам это познаешь, когда их заимеешь, а у меня их пятеро.

  С работы уволился, а то прибавку к пенсии не начисляли. Вот уже месяц живу один. Жена (твоя поклонница) гостит у дочери. Денег не оставила. Торгуй, говорит. Я и кручусь, как поросёнок на вертеле. Продаю всё, вплоть до моста через Кубань (но не берут пока – не по карману). Уборку урожая закончил на девяносто процентов. Осталось убрать капусту и виноград. Капуста ещё терпит. А виноград срезаю понемногу. Давлю его, делаю вино и пробую: должен признаться, спрос опережает изготовление.

  Погода ужасная. Уже месяц дует с востока, сильно дует. При плюс семи мёрзнешь, как суслик. Зима (по приметам) будет суровая, зипун готовить надо, а я ещё в плащике мечусь по станице.

  Распорядок дня у меня почти не меняется. Утром, совершая героическое усилие, поднимаю себя с постели. Затем бег трусцой за хлебом. У нас торговых точек уйма (капитализм), около меня целых три. Растут они, как поганки, а покупателей всё меньше и меньше. После этого я долго думаю, чем сегодня прокормиться. Затем один-два часа стряпаю (у жены здорово это получается), и с мечтами о кулинарных изысках ем то, что сумел приготовить, заодно пробую вино (Кубань, месье). Далее решаю два-три сканворда (умственная зарядка). Затем выкидываю в форточку кота, блудню и вора Обломова, и отправляюсь на прогулку.

  Совершаю рейд по лавкам, любуюсь красивыми женщинами, заскакиваю в школы, беседую со знакомыми, закупаю и проглатываю газеты и кое-что из литературы. Возвращаюсь домой. Работаю с рукописью по истории станицы. Читаю. Режу виноград, давлю его. Решаю два-три сканворда. Пробую вино. Смотрю новости по телевизору. И жду приезда жены.

  А по выходным ещё и торгую. Такова жизнь.

  Владимир, хорошо, что ты пробуешь себя в прозе. Удачный дебют. Кажется, ты нашёл свою нишу в жизни. Дар у тебя есть, и приличный, но материального благополучия не жди. Однако флаг не спускай! Время принесёт 'имя', а может быть, и славу. Есть талант – твори. Грех им пренебрегать.

  Заканчиваю сию эпистолу. Не обижайся на старика. Привет твоей красавице и чадам.

  Твой Герман'.

  Зоины посещения библиотеки, поиски тех или иных книг не остались без внимания односельчан. Вскоре новость о том, что Владимир занялся литературой, стала известна всем заинтересованным лицам. И к Некрасовым стали заходить люди: кто просто поговорить о литературе, а кто и со своими рукописями за советом. Зое было странно узнать, что в их посёлке тоже есть сочинители. Приносили они, как правило, очерки или заметки для газеты. Но случались и более любопытные встречи.

  Как-то в первый выходной после Крещения около двух пополудни к Некрасовым в окно постучали. Зоя выглянула на улицу. Там стоял незнакомый ей плохо одетый мужчина. Он вымученно улыбнулся и поманил её рукой. 'Заболел, наверно', – решила она. Набросила пуховый платок и вышла во двор. День был морозный. У калитки, притопывая кирзовыми сапогами, ожидал худощавый, на взгляд лет около шестидесяти, весь заиндевелый дядька. Серое потёртое пальто с искусственным воротником, облезлая кроличья шапка, толстые стёганые брюки свидетельствовали о бедности гостя.

  – Здравствуй, хозяйка, – чуть ли не промычал он непослушными от холода губами.

  – Здравствуйте, – ответила Зоя. – Извините, что-то вас не припомню. Что случилось?

  – Я с хутора, – жестом он указал в направлении 'Цветного', – Лосев моя фамилия. Мне бы с Митрофановичем поговорить, посоветоваться.

  Он сунул руку за пазуху и вытащил оттуда толстую коричневую тетрадь, свёрнутую в трубку.

  – Вот, – показал он её, и снова спрятал.

  – Вы на чём-то приехали?

  – Да пешком я. Так можно с хозяином повидаться?

  – Да, конечно, – поспешно сказала она. – Проходите в дом.

  Вошедший у двери в комнату замешкался. Зоя поняла его проблему.

  – Обувь можете не снимать, только вытрите о тряпку, и проходите.

  Он старательно вытер подошвы сапог и вошёл в зал.

  – Доброго вам здоровья, – снимая шапку, поприветствовал он Володю. – Вы и есть тот самый Владимир Митрофаныч?

  – Здравствуйте, – ответил Некрасов. – Да, это я. Чем обязан?

  – С хутора я, Цветного, Лосев Иван Петрович, – представился мужчина. – Дело у меня к вам.

  – Ну так, раздевайтесь, присаживайтесь, – Владимир жестом пригласил его к столу.

  – Благодарю.

  Гость разделся и, одёргивая старенький свитер, неловко сел, очевидно, из-за боли в коленях. Из спальни вышли малыши, поздоровались, Алёнка – с книжкой в руках. Лосев ответил им и сконфуженно провёл ладонями по карманам.

  – Тут детки... а я без гостинца. Вы уж простите деда, – сказал он.

  – Ничего-ничего, – успокоила его Зоя, – у них есть конфеты. Это они за мной, я читала им сказку.

  Зоя подошла к детям, привлекла их к себе, погладила.

  – Ребята, поиграйте пока. Я скоро приду и мы с вами дочитаем эту сказку, и ещё одну прочитаем. Хорошо?

  – Хорошо, – в один голос ответили они и, с любопытством оглядываясь на Лосева, ушли в спальню.

  – Что за дело привело вас ко мне? – спросил Некрасов.

  – Я слышал, что вы хорошо разбираетесь в литературе...

  – Не знаю, – Володя пожал плечами, – хорошо ли? Мне это неизвестно. А что вас интересует: стихи или проза?

  – Стихи. Вы бы не могли мне сказать, что в них не так?

  И Лосев положил на стол тетрадный рулончик.

  Володя взял тетрадь, распрямил и затем закрутил её в другую сторону, немного подержал так и расправил. И, наконец, он открыл её и начал читать.

  Зоя поставила перед гостем чашку горячего чая и блюдце с вишнёвым вареньем.

  – Вам нужно согреться. Попейте чайку.

  – Зря беспокоитесь, но спасибо, – сказал он и взял чашку.

  – Что за нужда по такому морозу ходить? – спросила Зоя у гостя.

  – Охота пуще неволи, – в иронической улыбке скривил он губы и, прижмурив глаза, отхлебнул чая. – Вот захотелось повидаться с человеком, послушать, что скажет.

  – И давно вы пишете? – поинтересовалась Зоя.

  – С весны. Газета со стихами попалась – хорошо пишут. Я и решил: буду писать, всё равно делать нечего. Читаю жене, соседям...

  – Ну и как им?

  – Нравится. А в газету посылаю на конкурсы – даже не печатают. В чём тут дело? Думаю, разобраться надо.

  – А кто вам посоветовал к Владимиру обратиться?

  Володя оторвался от рукописи и тоже с интересом посмотрел на гостя.

  – Учительница внучки моей, Катюшки – Надежда Ивановна.

  – А ей вы показывали свою тетрадь? – спросил Володя.

  – Тут вот какая история приключилась, – точно уклоняясь от надоевшей мухи, качнул он головой. – Сперва эту тетрадку я дал Катюшке и попросил показать её учительнице по литературе. Мне важно было, что она скажет. А та прочитала немного и на другой переменке вернула её внучке вместе со своей запиской. А в ней написано: 'Стихи нуждаются в доработке'. На другой день я сам пришёл к учительнице. Спрашиваю: 'Какая такая доработка нужна?' А она мне: 'Извините, но, по правде говоря, они вообще никуда не годятся. Я просто пожалела вас. Стихи нельзя так писать'. – 'А как их писать?' – спрашиваю. И как стала она рассказывать мне про какие-то там харлеи-варлеи... Главное, слушаю, слушаю, а сам дурак дураком. Специально она так, что ли? Думаю: как же её дети поймут, если даже я не понимаю?

  Некрасовы, встретившись глазами, невольно улыбнулись.

  – И что было дальше? – спросила Зоя.

  Лосев обескураженно развёл руками.

  – Ну, я и спросил её, может ли кто мне объяснить всё это попроще? Она, то есть Надежда Ивановна, и направила меня к вам, – церемонным жестом указал он на Владимира.

  – Что ж, я, конечно, попытаюсь. Только не лучше ли вам попробовать писать прозу?

  – Нет. Я хочу писать стихи. Мне это нравится, – проявил он упрямство.

  – Дело ваше, – поскучнел Володя, – только... М-да. Иван Петрович, а чем вообще приходилось вам заниматься в своей жизни? Что вы хорошо умеете делать?

  – Пахать, сеять, колодцы копать, печи ложить, бани строить. Умею технику чинить, – он застенчиво улыбнулся, – на гармони играть...

  – Ну и замечательно. Вот на всё это и будем опираться. Сначала вам понадобится опыт музыканта. Вот скажите, какая, по-вашему, разница между стихами и прозой?

  Гость озадаченно, как-то по-щенячьи склонил голову на бок.

  – Точно не знаю, но некоторые стихи, как только начинаешь читать, так почти сразу и петь хочется.

  – Вот именно! – оживился Володя. – Это всё потому, что стихи от прозы отличаются ритмом. И у каждого стиха он свой. Причём, заметьте, Иван Петрович, заданный вами ритм должен соблюдаться на всём протяжении стиха. Это вам понятно?

  – Ну, а чего ж тут непонятного? Каждое произведение играется по-своему: вальс, скажем, в одном ритме, полька – в другом...

  – Всё верно. А как вы его удерживаете?

  – Так басовыми кнопочками отбиваю, – гость проимитировал пальцами игру левой руки.

  – Правильно. Но когда пишешь стихи, басовых кнопочек под рукой нет, и ритм можно отстукивать мысленно. Сбой ритма – это и есть ваш первый грех. Тут у вас и полька и вальс в одном четверостишии.

  – Вот тебе и на, не замечал, – озадаченно почесал затылок Лосев. – Выходит, я не стихи делаю, а винегрет?

  – Что-то вроде того.

  – Значит, у каждого стиха должна быть своя мелодия, так что ли?

  – Так, Иван Петрович. И я вам вот что скажу: человек, читающий ваши стихи, в местах сбоя ритма тоже будет сбиваться. Вот попробуйте, дайте их кому-нибудь почитать вслух, и вы сами убедитесь в этом.

  – Ладно, Владимир Митрофаныч. А что в моих стихах ещё не так?

  – Ещё одна ваша оплошность: строки, которые вы рифмуете между собой, совершенно разной длины.

  – Так у меня в тех строчках длинных слов много.

  – А кто их туда натащил? Вы или сосед? Вы же строитель. Понимаете, стих – это не грачиное гнездо, где ветки набросаны как попало. Это – изящное ласточкино гнёздышко, вылепленное со знанием дела, заботливо, кропотливо, комочек за комочком. Со словами нужно работать.

  – Да что с ними сделаешь, если они длинные, как гусеницы?

  – Смените их, переставьте местами, измените мысль... Вы, кажется, говорили, бани умеете строить?

  – Умею.

  – Хорошо. Представьте себе, что вам нужно срубить баньку, примерно два на три. А строительный материал, прямо скажем, неважный. В общей куче: дуб, сосна, липа и прочее, и все хлысты разной длины и толщины. Что вы станете делать и как?

  – Осмотрю всё, отсортирую, перемеряю, – ребром ладони стал делать невидимые зарубки Лосев. И куда только делась его неуверенность? – Потом выберу из крепких пород брёвна потолще. Это в основание. Подгоню их друг к другу...

  – Подгоню, это как?

  – Да очень просто: лишнее отрежу.

  – А если у четвёртого бревна из тех, что отобраны вами в основание, не будет хватать длины, скажем, этак сантиметров десять?

  – Так заменю бревно.

  – Ну, а если нечем?

  – Тогда или уменьшу ширину основания баньки или поищу дубовое бревно по родичам, по соседям. В общем, сделаю всё возможное.

  – Хорошо. Предположим, вы нашли нужное вам бревно и выложили первый венец. А что дальше?

  – Так вы же сами строили. К первому венцу подгоню второй, ко второму – третий...

  – Иван Петрович, почти всё то же самое нужно делать и со стихами. Давайте-ка попробуем провести аналогию, на первый раз без всяких тонкостей. Предположим каждое бревно вашей баньки – это строчка, а вырубленный венец – четверостишие или, говоря иначе, строфа, готовый сруб – стихотворение. Допустим, венец выкладывается из двух длинных и двух коротких брёвен. В вашем четверостишии тоже две строки длинные и две короткие. Если вы первую строку рифмуете с третьей – это перекрёстная рифмовка, то они должны быть одинаковой длины. Но их длина измеряется не сантиметрами, а стопами.

  – Детскими, что ли? – усмехнулся Лосев.

  – Стиховыми. В них один ударный слог и один-два безударных. Точно как в музыкальном такте, где одна сильная доля и несколько слабых. Для упрощения в рифмуемых строках можете считать только гласные: их должно быть одинаковое количество. Первое четверостишие, как окладный венец баньки, – основа всего сооружения. С ним, как с эталоном, сравнивается и подгоняется к нему каждое брёвнышко, а в стихах – каждая строчка. Да, и рифма подбирается не на глаз, а на слух. С ней у вас тоже не всё благополучно. Она должна быть интересной и не затасканной.

  – А где ж её найти такую?

  – Вот в этом-то как раз и есть вся сложность стихосложения и... радость победы над собой. Для семьи можно писать, как напишется, но для читающей публики... тут уж надо работать со стихом до его полного совершенства. Ведь стихи читают люди с утончённым вкусом, умеющие ценить искусство слова. А что вы им хотите продемонстрировать? То, как вы не умеете писать? – Согласитесь, это лишено смысла. Так что стихи надо исправлять. Возьмите в библиотеке несколько поэтических сборников наших классиков и, читая их, анализируйте каждый стих. Считайте количество стоп, ищите в рифмуемых словах звуковой повтор, примечайте разнообразие рифм, слушайте музыку стиха. Только так и можно чему-нибудь научиться.

  – Хорошо. Я всё понял. Спасибо за науку. Теперь я и сам на свои стихи по-другому смотрю. А то думал было, придираются ко мне. Уж больно премию получить хотелось.

  – И большую премию установили? – спросил Володя.

  – Да нет, – смутился Лосев, – гроши. Но для меня и это деньги. У нас ведь в хозяйстве уже девять лет не платят. Дадут тонну зерна по осени, и живи, как хочешь. Подлое время. Каждый думает только о себе. Вожди колхоз порушили и бросили нас: карабкайтесь, мол, к новой жизни сами. А мы не умеем толкаться локтями, не приучены. У нас только один и поднялся. Молодые разъехались, остались одни непутёвые да старики. Техника сгнила уже. А новый комбайн нынче стоит, что тебе самолёт. Кто его купит? У нас половина земель сурепкой заросло. Без государства ничего не получается. Нам бы ферму построили, птичник там или цех какой – и работали бы с душой. Но до нас никому дела нет. Крестьянин – бездельник... это ж надо, глупость какая. Стыдно так жить...

  – А вы личное хозяйство не держите?

  – Только птицу. Без денег и здоровья кормов не заготовишь. А значит, и скотину держать не сможешь. Ну да ладно, заговорил я вас. Спасибо за чай, – сказал он и поднялся. – Если позволите, я как-нибудь ещё к вам приду.

  – Приходите, конечно, Иван Петрович. И всё-таки попробуйте написать рассказ, у вас ведь много чего в жизни случалось.

  – Да, всякое было. Хорошо, попробую, – сказал он. Оделся, попрощался и вышел.

  – Жаль старика, – огорчённо вздохнул Владимир. – А ведь госхозы, артели какие-нибудь могли бы уберечь деревни от вымирания. Сколько их таких сейчас: полупустых посёлков, хуторов, где едва теплится жизнь? Тут нужны не разговоры, а реальный план возрождения села, с конкретными стройками и деньгами.

  – Кто спорит, – глядя в окно, сказала Зоя. – Беда эта каждому видна, да что-то не спешат к нам на помощь.

  Что с Некрасовым не заскучаешь, Зоя давно поняла. С той встречи с Лосевым прошло полтора года. За это время усилиями Владимира создано литобъединение 'Пчела'. Володя вспомнил санаторный разговор о поэзии и написал на эту тему стихотворение, строфа из которого стала визиткой 'Пчелы':

  Что такое стихи? – Это сотовый мёд.

  Содержание их – светлый сгусток эмоций.

  Ну, а форма – конструкции точные сот.

  Что ж поэзия в них? – Запах ветра и солнца.

  На сегодняшний день у Владимира обширная переписка с литераторами района и области. Почта стала столь же посещаема Зоей, как и магазин. А их почтовые расходы увеличиваются тревожными темпами. Володе приходят письма, журналы, рукописи, изданные книги. Он всё основательно прочитывает, правит, пишет отзывы, пересылает авторам рукописи, общается с ними по телефону. Временами Некрасовы ездят к ним, но чаще наоборот.

  Нужно признать, что Зоя так и не смогла привыкнуть к внезапным приездам его новых друзей. Они почти всегда застают её врасплох. Наезжают целой компанией, иногда с ночёвкой, все весёлые, шумные, порой бесцеремонные. Тут уж суеты у неё хоть отбавляй. Надо и накормить их, и напоить, и постели им подготовить. Да и самой с гостями посидеть хочется, послушать их стихи, рассказы, размышления о литературе. В творческом отношении они, безусловно, люди интересные, и это обстоятельство примиряет Зою со многими неудобствами. Надо заметить, что гости приезжают самые неожиданные: от школьников до пенсионеров, и не только мужчины. Даже странно, что все они одержимы одной страстью – сочинительством.

  На последних посиделках Володя прочёл своё новое стихотворение, посвящённое одной из поэтесс. Следует признать, гостья – особа умная и весьма привлекательная, а стихи Володи оказались хорошими. Это Некрасову задело.

  Вечером, когда, наконец, были завершены все хозяйственные дела, Зоя подсела к Владимиру. Он сидел за столом и с интересом читал сборник стихов, подаренный ему одним из гостей. По обыкновению он делал на полях книжки пометы. Восклицательные знаки изредка сменялись вопросительными, а иногда галочками или пропущенными буковками. К слову сказать, он уже давно ничего не читает без карандаша. Но в отличие от юного Маркса, который считал попавшие к нему книги своими рабами, Володя относится к книгам, как к своим друзьям. Рядом со сборником на столе лежала тетрадка в клеточку, уже порядком исписанная замечаниями. Зоя, опершись локтем о стол, мягко взяла в ладони скулы Некрасова и, повернув его голову в свою сторону, посмотрела ему в лицо. Он, склонив голову, прижал её ладонь к своему плечу и улыбнулся. Зоя, сузив глаза, спросила

  Владимира:

  – А кто сегодня проштрафился?

  Он, кукольно захлопав ресницами, с удивлением посмотрел на неё.

  – Я-я-я?

  – Нет, я, – едва сдерживая смех, смотрела она в ласковую ночь его глаз. – Это я при всём честном народе прочитала некой хорошенькой фифе 'Прогулку в листопад' и тем самым, можно сказать, призналась ей в любви. И заметь, без малейшего стеснения. А ты, конечно, здесь ни при чём.

  – Ласточка моя, никак ты ревнуешь? Тьфу на меня! – воскликнул он. – Экий же я счастливец! Но мне кажется, ты несколько сгущаешь краски... Хотя в симпатии к этой солнечной женщине меня, конечно, упрекнуть можно – грешен. И, кстати, не к ней одной...

  – И как это понимать, радость моя? – сдавила она его скулы.

  – О, радуга души моей! Пощади! – смеясь, воскликнул Владимир. – Мне так хорошо жить с тобой. Позволь оправдаться.

  – Говори, – милостиво разрешила Зоя.

  – Я пытаюсь быть художником. И ни-че-го более, – ответил он.

  – Они тебе интересны? – продолжала допытываться она.

  – Да. Но интерес у меня, можно сказать, почти что профессиональный. Пока я не позволю себе немножечко, самую чуточку влюбиться в своих героев, они не оживают, хоть умри. И у меня ничего не получается.

  – А я, мой дорогой муженёк, не хочу, чтобы ты влюблялся в них хоть на столечко, – двумя пальцами показала она толщину тетрадного листа.

  Он расхохотался.

  – Зоенька, милая, как ты не понимаешь, это же всё несерьёзно. Ты же не станешь спорить, что почти каждый мужчина одновременно любит нескольких женщин: жену, бабушку, мать, сестёр, дочерей, подруг. И слово 'любовь' в отношении к каждой из них имеет свой смысл, своё определённое чувство. Или, к примеру, мать... любит же она сразу всех своих детей...

  Зоя иронически взглянула на него.

  – Хм, тоже мне мать-героиня! Я всё понимаю, милый, не дура. Но я не хочу, чтобы ты целыми вечерами думал о ком-то ещё, кроме меня, и делить тебя, с кем бы то ни было, ни в каком смысле, тоже не хо-чу.

  – Ух, какая же ты у меня собственница, оказывается, – озадаченно улыбнулся Владимир. – Ну, хорошо, так и быть, меняю тактику. Теперь всё будет именно так, как ты желаешь, душа моя. Отныне все свои творческие удачи я буду складывать только к твоим ножкам.

  Зоя прильнула к его горячим насмешливым губам. Он ласково погладил её волосы, вечно тоскующие по его руке щёки. Потом вдруг отстранил её и уже серьёзно сказал:

  – Знаешь, милая, никакое солнце меня не согревает так, как твоё присутствие. И, по большому счёту, никакой другой любви, кроме твоей, мне не нужно. Но от хорошей и верной дружбы мы ведь тоже не откажемся, правда? Ты согласна со мной?

  – Согласна.

  И они с нежностью прижались друг к другу. А потом он с воодушевлением стал говорить о литературе.

  – Я вот сейчас думал, что сознание человечества формируется преимущественно литературой. И поэтому у всякого, кто садится за рабочий стол, мысли должны быть созидательны и благотворны. И, конечно, должна бодрствовать совесть, чтобы сверять по ней каждое своё слово. И если люди после прочтения наших 'шедевров' не становятся хоть чуточку счастливее и чище, то грош нам цена в базарный день.

  И тут Зоя обратила внимание на лихорадочный блеск его глаз и глянцевый румянец, проступивший на щеках. 'Когда же я его таким видела?.. – задумалась она. И сразу вспомнила: – На стройке нашего дома в самые ударные и удачные дни. Точно. Та же рабочая лихорадка, то же пренебрежение пищей. Теперь он начал осваивать новое ремесло, только начал, и оно уже затягивает его, как в воронку. Да. Он опять увлёкся работой. Пожалуй, нет, не то слово – воспламенился!'

  Глава 29. НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ

  Вот и подошла очередная новогодняя ночь. Для семьи Некрасовых она особенная. Главная новость: Володя уже целых десять месяцев ходит с одной тросточкой на протезах, причём, на качественных. – Не подвёл его фронтовой друг Жора. Вторая, тоже достаточно значимая для них: они начали оформление документов на усыновление Алёшки. Третья новость: Некрасовы решили обвенчаться. И последняя – их ребята будут встречать нынешний праздник уже по московскому времени – вместе с взрослыми.

  За эти годы у Некрасовых многое изменилось. Друзей стало ещё больше. Наладили переписку с родными и знакомыми. Кстати, Верочка выросла и уже заканчивает журфак. Полгода назад она со своим женихом Мишей прислала им приглашение на свадьбу, а чуть позже – и свадебные фотографии. Красивая пара. Она – изящная, словно сказочная королева, с густой шапочкой чёрных блестящих волос и большими выразительными глазами. Он – под стать ей: стройный, крепко сложенный брюнет, взгляд открытый, добрый. Сегодня Некрасовы ждут их в гости.

  Уже трижды приезжали к ним отец и мать Зои. Но сближения их семьи с родителями почему-то так и не случилось. И к внучатам они по-прежнему относятся весьма сдержанно. Старый дом Некрасовых снесён. На его месте посажены три ёлочки. А вокруг них разбита большая клумба. Весной Зоя с Алёнкой засеивают её цветами, высаживают луковицы гладиолусов, тюльпанов, клубни георгинов, приводят в порядок многолетники. Каждый цветок цветёт в своё время. И поэтому у них всегда красиво. Бывшая летняя кухня переделана под гараж для 'Оки'. Заложен хороший фруктовый сад. А в нём с весны стоят три улья с пчёлами – подарок семьи Шевченко.

  Володя уже не первый год сотрудничает с бригадой строителей. Он согласился участвовать в разработке проектов будущих строек. Аркадий, извиняясь за свои визиты, однажды сказал Зое, что все застройщики хотят чего-то оригинального, а Митрофаныч и не любит повторяться. Поэтому ему без труда удаётся разработать свой или улучшить уже готовый проект. Он может украсить практически любой реконструируемый дом стилизованными под старину башенками, арками, полукруглыми окнами, балкончиками или колоннами.

  Ребята ценят его участие в их работе и по окончании строительства очередного дома дарят Владимиру что-нибудь существенное. Сначала ему преподнесли увесистую вязанку книг, преимущественно словарей – настоящий филологический набор. Вторым подарком был музыкальный центр. А месяц назад, выстроив за два года в Подгорном чуть ли не замок, бригада Аркадия купила Володе хороший компьютер с редакторскими и архитектурными программами.

  Володя был потрясён.

  – Ребята, – сказал он им, – вы меня вооружили, что называется, до зубов. Теперь я вообще не имею права на оплошность.

  А когда они ушли, он сказал:

  – Нет, кто бы что дурного ни говорил о русских, я со всей уверенностью утверждаю: люди у нас в большинстве своём замечательные.

  В подтверждение этому Владимиру с друзьями удалось с помощью спонсоров издать два коллективных сборника: поэтический и прозаический. Выходит, не всё так и безнадёжно в нашем Отечестве.

  Нынешний год знаменателен ещё и тем, что Некрасовы, оставив бабушку на хозяйстве, впервые на своей машине съездили на море. Это было здорово. Остановились они, конечно же, у тёти Маши. Она всё та же: улыбчивая, подвижная и радушная. С Артёмкой и Алёнкой мгновенно нашла общий язык. Баловала их сырниками, пирожками, варениками, виноградом. Целыми днями гуляла с ними.

  Как-то после прогулки, накрывая на стол, тётя Маша сказала:

  – Зоя, у вас с Володей подрастают замечательные дети. Сами ещё маленькие, а уже заботливые. В них есть и уважение, и сострадание. И всё потому, что они видят проявление вашей любви друг к другу, чувствуют её. Любви не нужно учить, её нужно выказывать. И я уверена, что эти ребята – она нежно прижала их к себе, – никогда не скажут, что нет любви. Они уже убедились: ОНА ЕСТЬ.

  – Спасибо, тёть Маша, за добрые слова. Но, если честно, меня немного беспокоит то, как мы их воспитываем, по сути, совершенно не готовим их к реалиям сегодняшнего дня. А ведь мир жесток...

  – Ничего-ничего, милая, этот опыт к ним ещё придёт. И уж поверь мне, вы делаете для своих детей куда больше, чем большинство родителей. А своими познаниями в ботанике, зоологии, литературе ребята меня просто изумили. И как вам только удалось напихать в их крохотные головки столько всякой всячины?

  – Верите ли, нет, тёть Маша, но с нашей стороны нет и малейшего принуждения. Просто мы пытаемся как можно полнее удовлетворить их любопытство.

  – Только и всего? Ой, лукавите!

  – Ну, может, чуть-чуть, – улыбнулся Володя. – Всё дело в том, что наши объяснения оканчиваются не тупиками, как принято, а развилками.

  – То есть ваши ответы таят зародыши новых вопросов, я так поняла? – спросила хозяйка.

  – Да, – подтвердил Володя. – Мы стремимся поддержать их интерес и путешествуем по коридорам знаний и хранилищам тайн вместе с ними. В поисках ответов мы листаем атласы, срисовываем картинки, лезем в учебники и справочники. Изучаем предметы, так сказать, изнутри и снаружи. Если это, предположим, птичка, то нас интересует её оперение, форма клюва, окраска яиц. Чем питается эта птаха, где и как она вьёт свои гнёзда? Продолжительность её жизни. Какая у неё система кровообращения? Из чего состоит птичий скелет и прочее. Мы ищем истории с участием этих птиц, сказки, стихи, песни. И всё это читаем, учим, поём.

  Тётя Маша долго и тепло смотрела на них и, наконец, задумчиво сказала:

  – Молодцы. Какие же вы молодцы...

  У Некрасовых было ни много ни мало десять дней сказочного безделья. Купались по два, а то и по три раза за день, объедались арбузами и фруктами, вели задушевные беседы с тётей Машей, иногда прогуливались.

  Вечерами все вместе, как и дома, по заведённой ими традиции что-нибудь читали. В этот раз Зоину душу неожиданно глубоко тронули стихи Бориса Пастернака, а его 'Зимний вечер' просто околдовал её. Она вновь и вновь перечитывала эти строки, представляя себе заснеженный посёлок, старую полутёмную избу, а в ней – пару влюблённых, почему-то их с Володей возраста.

  – Волшебные стихи, не находишь? – спросила она его.

  – Бесспорно. Я ими уже переболел в своё время.

  – А я почему-то всё не могу ими начитаться.

  – Магию этого стиха я могу объяснить лишь одним: за каждой строкой – не только рука мастера, но и энергетика его высокого чувства. Читая стихотворение, мы прикасаемся к самой любви. А это так приятно.

  – Володя, а как ты полагаешь, что стало с теми людьми?

  – Думаю, они прожили счастливую жизнь и уже состарились.

  – А с их детьми?

  – С их детьми... должно быть, тоже всё в порядке, – улыбнулся он.

  – А ты бы мог сочинить про них?

  – Я? – изумился Владимир.

  – Да. Продолжить эту историю. Так хочется знать, что и у них всё сложилось.

  – Зоенька, у людей, умеющих любить, иначе и быть не может. Считай, что у них всё как у нас: новый дом с непродуваемыми углами, отопление, электричество. И свечи зажигают только на Новый год. Ну, а метели? Метели, конечно, случаются.