Текст книги "Уроки автостопа или Как за 20$ объехать весь мир"

Автор книги: Валерий Шанин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Каменистая пустыня и снежные пики вдоль горизонта, в пальмовых рощах-оазисах маленькие городки и деревушки. Араб на грузовике:

– Садись, так уж и быть, третий раз уже ты меня сегодня по трассе обгоняешь, подвезу немного.

Вдоль дороги щиплют чахлые сухие травинки тощие козы и пригнанные из пустыни на откорм верблюды. Очередной водитель-бербер взялся на прощанье написать свой адрес. Я остолбенел, глядя, как здоровенный мужик медленно-медленно выводит кривые каракули – он еле умел писать.

Последние часов пять – на старом раздолбанном микроавтобусе, всю дорогу болтал с водителем и двумя парнями, его помощниками, вместе горланили песни, выстукивая ритм на передней панели, бегали просить воду в кафе, когда закипел радиатор. В два часа ночи, наконец-то, въезжаем в Фес и я отправляюсь на ночлег в гости к одному из недавних попутчиков.

Фес

В первый же день я принес к обеду традиционный в Марокко подарок гостя – килограммовую сахарную голову (продаются почти в каждом магазине, конусовидные, упакованы всегда в синюю бумагу или целлофан). Семейство выразило искреннее удивление:

– Ты-то откуда такие вещи знаешь?

Состояло семейство из приходившего по вечерам мрачного усатого отца, хозяина в доме (он – владелец маленькой фабрики по засолке маслин), маленькой, полной, добродушной, милой мамы, потрясающе веселой и бойкой бабушки (дома она ходила в шароварах, цветном халате, перехваченном на талии широким поясом из серебряных пластин, наподобие тех, что носят лезгинки, и с пестрым платком на голове), Зухера, у которого я, собственно, и гостил, двух его младших братьев (лет по 10–12) и очаровательной 6-летней сестры Нарьян. Квартира состояла из двух просторных "залов", переходящих один в другой. Вдоль стен – неширокие тахты с матрасами и подушками, днем на них сидят, а ночью спят родители и бабушка с Нарьян прямо в одежде, накрывшись простынями. Маленький, низкий, круглый столик на время обеда придвигают к тахтам, другой мебели в комнатах нет. Едят руками, помогая себе лепешками. У мальчиков своя маленькая спальня – там три кровати и письменный стол. Маленькая кухня и ванная с туалетом. Мама перед выходом на улицу одевает поверх одежды бурку – просторную и длинную темную накидку, по покрою напоминающую ночную рубашку и накидывает платок на голову. Нарьян, хотя таким маленьким девочкам нормы ислама и не предписывают покрывать голову "на людях", тоже, выходя на улицу, повязывает платок – в точности копируя при этом мамины движения.

В медине Феса более 9400 улиц и переулков, сколько точно никто не знает. Эта часть города стоит на холмах, брусчатка мостовых уложена ступенями. И так как на мопедах, арбах и ручных тележках здесь что-либо провезти невозможно, все грузоперевозки осуществляются в корзинах на ослах, которые здесь такие же полноправные пешеходы, как и сами жители медины.

Город полон достопримечательностей, чего стоит одна Каироуинская мечеть, способная вместить 20000 молящихся, являющаяся одним из древнейших университетов мира, (остается только пожалеть, что не мусульманам в Марокко вход в мечети и святые места ислама запрещен, за этим строго следят и остается только заглядывать внутрь через открытые ворота).

Однажды вечером я наблюдал потрясающую картину: у тех ворот, через которую в мечеть входят и выходят женщины, стоял мужичок, и мечтательно полуприкрыв глаза, блаженно созерцал происходящее. Присмотревшись повнимательнее, я понял, в чем дело: косые лучи заходящего солнца насквозь просвечивали легкие женские накидки, выставляя на обозрение четкие черные силуэты с ног до головы спрятанных в одежду фигур. Мужик тихо млел. Вот она – эротика в стране ислама.

Совершенно необычное место – квартал красильщиков, где под открытым небом в огромных круглых каменных чанах красят кожи, ткани и шерсть (цвета замечательные, но вонь стоит ужасная, так как разводятся краски на верблюжьей моче). Удивительное место – завийя Моулэя Идриса второго, один из центров паломничества мусульман, где можно наблюдать истово молящихся как мужчин, так и женщин, "прикладывающихся" к дверям гробницы, и поглазеть на массу всевозможных амулетов, трав, свечей и благовоний, продающихся в округе. Рядом – торговый квартал, где во всех лавках торгуют только шелковыми нитками всех цветов и оттенков. Кстати, в марокканских городах очень частая картина идешь по узкой улочке, и так места мало, а тут же в проходе стоят метрах в пяти друг от друга ребята и специальными машинками сматывают нитки в катушки, одновременно бывает катушек по пять, так что между парнями тянутся целые шелковые линии электропередач.

Опять изо дня в день брожу по городу, хожу с Зухаром в гости к его друзьям-знакомым и играю на улицах с мальчишками в футбол. Вечером с улицы шум, бегу посмотреть в чем дело. Собралась тусовка парней (девчонки в таких мероприятиях участия не принимают), ходят по улицам, дуют в длинные медные трубы (типа как у нас в Средней Азии), бьют в бубны, барабаны, хлопают в ладоши, поют и пляшут. Из окон выглядывают любопытные, из домов выбегают все новые тусовщики, процессия растет, и я уже пляшу под все укоряющийся ритм вместе со всеми, танец становится все зажигательнее, сердце колотится все быстрее и быстрее.

Удивительно, как даже при видимой европеизации (многие из собравшихся были в джинсах, кроссовках, бейсболках) они все равно продолжают жить в рамках своей культуры – не колбасятся на рейвах, а зажигают под те же дудки, в которые, наверное, еще их деды дули. Подобную картину я наблюдал в Марракеше, когда на одной из улиц столкнулся со свадебной процессией. Старик вез на телеге приданое невесты, а за ним следовала толпа теток, которые били в бубны, пели, плясали и пронзительно улюлюкали. Причем половина из них были в традиционных арабских одеждах, остальные же выглядели вполне по-европейски – на шпильках, в обтягивающих джинсах, блузках, накрашенные, с распущенными волосами, и при этом так же лихо отплясывали и улюлюкали. Это были просто разношерстные гостьи, приглашенные на свадьбу, но пели они так слаженно и при этом с такой энергией и напором, что позавидовал бы любой профессиональный коллектив.

Фес – Мекнес

Три дня в Фесе оставили по себе массу приятных воспоминаний, но пришло время двигаться дальше и под вечер четвертого дня я, распростившись с семейством Зухара, отправился в Мекнес – единственный из четырех городов, бывших в свое время столицами Марокко (Рабат, Марракеш, Фес, Мекнес), в котором я еще не побывал. К ночи я был уже там, (подвозил меня русскоговорящий марокканец, учившийся в Самаре, восторженно отзывался о русских девушках).

В гостинице, где в вывешенном на стене перечне цен за одноместный номер была заявлена цена в 50 дирхемов за ночь, я сторговался за 40, пошел спать, но уснуть не смог из-за доносившегося из соседнего дома пения. Я пошел на звук и через пять минут сидел гостем на поминках. Старики пели наизусть суры из корана, а я угощался курицей с рисом и беседовал с гостями, выясняя смысл происходящего. Как мне объяснили, на третий вечер после смерти и похорон человека (мусульмане хоронят умерших в день смерти, нужно успеть до заката) его родственники и уважаемые старики, знающие коран наизусть, говорят и вспоминают хорошее об усопшем и беспрерывно поют суры. Длится это обычно три вечера подряд, пока не будет пропет весь коран.

Мекнес

Вчера вечером, еще до поминок, я накупил кассет с арабской и берберской музыкой. Кстати, с этой покупкой связана одна забавная история. В тот момент, когда я при помощи всех известных арабских слов безрезультатно пытался объяснить продавцу, что мне нужна этническая музыка народов Марокко, исполняемая исключительно на акустических инструментах, зашедший в лавку араб, узрев всю безнадежность моих попыток, по-английски предложил помочь объяснить продавцу, что мне нужно. Помог, разговорились, ты откуда, да вот, из России приехал. Он на меня смотрит и говорит:

– Ага, Россия. Значит, на КГБ работаешь!

Я смеюсь:

– С этой организацией никогда не сотрудничал, а путешествую сам по себе и никакой я не разведчик.

Мужик смотрит очень серьезно и говорит буквально следующее:

– Ну ладно, сейчас ты не говоришь правду. Но когда-нибудь ты скажешь правду. Может быть завтра, может быть позже, – разворачивается и уходит.

Повара в кафе, куда я зашел попить чайку, кассеты у меня заметили, попросили посмотреть. Выбрали одну, поставили и тут же принялись плясать прямо за стойкой, прихлопывая в такт. Когда мне пришла пора уходить, ребята попросили музыку им до завтра оставить. Ну ладно, жалко что ли.

И вот наутро я опять был в том же кафе за углом и, поглощая завтрак, (накормили меня за полцены) наблюдал за виртуозностью действий пританцовывающего повара, который одной рукой нарезал салат, а другой разбивал яйцо, выдавливал его на раскаленный противень и выбрасывал скорлупу. Вокруг люди: приходят, уходят, здороваются, прощаются, смех, разговоры. Я немного посидел в атмосфере этого веселого бурления и собрался уже забирать музыку и уходить, но ребята стали делать умоляющие глаза, прижимать кассету к сердцу и просить оставить ее до вечера. Ладно, пойду, прогуляюсь.

Самые величественные в Марокко порота Баб-эль-Мапсур (рядом встретил литовских туристов с русским экскурсоводом, за 100 метров в толпе отличил, как говаривал один мой приятель – совок из людей с трудом выходит), рынок музыкальных инструментов, невероятных размеров конюшни Хэри эс-суани, в которых во времена Молэй Исмаила (местный аналог нашего Ивана Грозного) содержалось одновременно 12000 коней.

В гробницу Молэй Исмаила разрешен вход не мусульманам (редчайший для Марокко случай). Мрамор, светильники – любопытно. Нашел все-таки и купил такую же кассету, какая ребятам в кафе понравилась. Прихожу под конец дня, делаю грозную рожу:

– Отдавайте мою музыку.

– Ну, а можно еще…

– Никаких еще, возвращайте немедленно!

Смотрят как на гада, протягивают кассету. Я забираю и даю им точно такую же новую:

– Слушайте, ребята, на здоровье.

С собой у меня было много другой музыки (докупил в тот день). Просмотрев кассеты, повара очень удивились и обрадовались – после многих прослушиваний я выбрал и купил, оказывается, самых любимых в народе исполнителей.

Ребята ставили кассеты и тут же начинали подпевать, они знали наизусть все эти песни. В кафе "на огонек" набилось еще много народу с улицы, я долго сидел в этой дружной и веселой компании. Однако вскоре я почувствовал, что кривлю душой, пытаясь при помощи покупной музыки вызвать к себе симпатии и внимание окружающих, чтобы, на самом-то деле, избежать подступающей скуки и одиночества. В гостинице я ночевать не хотел, приглашавшего меня в гости араба (того, в доме которого я был вчера на поминках) дома не оказалось, и я решил на все забить и ехать в священный город ислама Молэй-Идрисс.

Времени было – почти час ночи. Город спал, окошки уже не горели и собачки уже не лаяли, но при этом я шел буквально в облаках гашиша – этот запах царил над местностью и мягко стелился вдоль тротуаров.

Выйдя к выезду на Молэй-Идрисс и оценив обстановку, я понял, что сейчас все же время спать, а не ехать, и направился к видневшимся на холме недостроенным виллам.

Не буду приводить подробностей, но это было ужасно: проснувшиеся посреди ночи собаки звонко заливались лаем, и через десять минут мне уже казалось, что лают все собаки в городе (а это, надо сказать, деморализует). Когда я все же вошел в один из недостроенных домов, скинул с плеча рюкзак и облегченно вздохнул в полной тишине, то вдруг отчетливо услышал, как в другой комнате за углом, буквально на расстоянии вытянутой руки, шумно встал с пола какой-то человек.

В результате моим ночным приютом стала пещера, которую я заметил на склоне одного из холмов. Внутри она оказалась полна мокриц, поэтому я разложил спальник и улегся у самого выхода под нависающим "козырьком", чтобы укрыться от утренней росы. Уже засыпая, я заметил в стенке, вплотную к которой лег, множество отверстий, как если бы ее во многих местах высверливали дрелью. Посветив зажигалкой, я заглянул в одну из них и увидел, что это норка, внутри которой мирно спит пчела. Сил на то, чтобы искать новое место для ночлега у меня уже не было и, вспомнив про Винни-Пуха, я уснул, успев подумать, что лучше бы мне завтра проснуться пораньше.

Мекнес – Ксар-эль-Кебир

Проснувшись раньше пчел, я еще до первых лучей солнца застопил автомобиль, и, вдоволь налюбовавшись восходом и картинами пробуждения североафриканской природы, через полчаса уже подъезжал к Молэй-Идрису. Город является центром паломничества мусульман и назван так по имени захороненного в нем святого, праправнука пророка Мухаммеда, основателя марокканской королевской династии.

Только семьдесят лет назад не мусульманам было разрешено посещать город, до сих пор туристам здесь не разрешается оставаться на ночь. Перед входом в мавзолей Молэй-Идриса висит табличка "Не мусульманам вход запрещен" и установлен деревянный шлагбаум, у которого дежурит полицейский, следящий за соблюдением запрета.

Преисполнившись благоговения от осознания всей сакральности момента я поднялся по дороге на гору и ступил на землю священного города ислама, в глубине души ощущая себя ВЕЛИКИМ ПРОДОЛЖАТЕЛЕМ (здесь вступают фанфары) прославленных европейцев, которые с риском для жизни проникали в Мекку, Медину и всякие другие подобные места.

Зайдя позавтракать в первое попавшееся кафе, я на минутку остолбенел, не в силах понять, что я слышу. По телевизору шла программа польского спутникового телевидения: в рекламе католический ксендз сидел на скамейке рядом с девушкой, которая своими голыми коленками и чипсами пыталась склонить его к чему-то нехорошему.

Обойдя весь город и сфотографировав гробницу с высокого холма, я пешком отправился за пять километров к развалинам Волюблиса лучше всего сохранившегося в Марокко римского города-колонии. По пути я искал точку съемки красивой пальмы и вышел к берегу речки. При моем приближении в воду поспешно нырнули две черепахи, гревшиеся на камнях, но я успел их поймать (каждая была с две моих открытых ладони величиной), пофотографировал и отпустил. (Впоследствии многие приятели, услышав эту историю, сильно меня осуждали, объясняя, что черепахи в природе существуют для того, чтобы из них суп варить).

В Волюблисе сохранились отдельные колонны (коринфский ордер), на которых гнездятся аисты, (они в Марокко везде – на столбах, на башнях касб, на минаретах), фундаменты зданий, фрагменты мостовой, триумфальная арка… Подобные вещи я уже не раз видел, причем в гораздо лучшем состоянии (например, в Пальмире), а вот огромные, яркие, прекрасно сохранившиеся римской эпохи напольные мозаики – это да, это действительно впечатляет. В кафе при входе висит на стенке замечательная наклейка – на фоне очертаний африканского континента надпись "Trans-African expeditions. Shit happens." (Трансафриканские экспедиции. Бывает говено).

С грехом пополам, потратив на это два часа, я выбрался с локальной дороги на нужную мне трассу и на первой же машине ехал до самой ночи. Теща водителя, рядом с которой меня усадили, простая деревенская баба нрава очень веселого, всю дорогу прикалывалась, шутила и учила меня правильно есть сырые артишоки. Высадился я уже затемно на автозаправке у города с романтическим названием Ксар-эль-Кебир, что по-арабски значит большой дворец. Дворца с трассы не наблюдалось, машинки больше не стопились и я, подружившись с мужиками в кафе на заправке, получил разрешение переночевать у них (ночью на улице стоял сильный дубак).

Ксар-эль-Кебир – Альхесирас – Севилья

До этого дня планы были исключительно такие: ехать в Танжер (крупнейший средиземноморский порт Марокко), чтобы оттуда постараться уплыть в Тунис (еще в Москве открыл визу). Однако, проснувшись утром, я понял, что все события последних двух с половиной недель составляют целостную, логически законченную картину полноценного путешествия, где все происходившее было легко и в радость, и нужно эту целостность, законченность поездки сохранить.

За прошедшие семнадцать дней я профильтровал слишком много информации и начал уставать – уже насытил в себе накопившуюся потребность в проживании и переживании чего-то нового и неизвестного. Дальнейшее путешествие уже не доставило бы мне радости, а только скомкало бы воспоминания об уже случившемся.

Я простился с ребятами на заправке. Через десять минут одна из проходивших машин остановилась и повезла меня в сторону Сеуты. Общение с людьми в автомобиле наладилось сразу же после того, как я предложил поставить одну из купленных в Мекнесе кассет. Мужики оказались связаны с джинсовым бизнесом. С их слов я понял, что такое понятие как "разборки" в Марокко хорошо известно, и один из них, "оттого, что очень часто вынужден по работе видеть много плохих вещей" каждый день выпивает и уже законченный алкоголик, но в руках себя еще держит. (Вино и водка в Марокко производятся и свободно продаются, так что кое-кто здесь, несмотря на запрет ислама, все-таки квасит, и что такое алкоголизм в Марокко хорошо известно). Мужики загорелись идеей толкать свою джинсу в Россию и приглашали меня в долю, но я отказался, объяснив, что коммерция меня мало интересует.

Дорога шла по северу страны. Передо мной открывались невероятной красоты пейзажи: зеленые долины, оливковые и апельсиновые рощи, ручьи и реки, холмы и горы – картина совсем нетипичная для арабских стран, где за окном автомобиля 90 % времени наблюдаешь безрадостную серую каменистую полупустыню. (Красивые барханы, которые в фильмах про Восток показывают, это, друзья мои, редкость, их еще поискать надо).

В сельских районах, через которые мы проезжали, живут преимущественно берберы. Их одеяния оказались для меня полной неожиданностью: кожаные туфли, поверх белых хлопчато-бумажных шаровар и длинной белой рубахи красная с черным самотканая накидка типа пончо и яркая широкополая шляпа с крупными шерстяными помпонами наверху (согласитесь, ассоциируется скорее с латиноамериканским, чем с африканским национальным костюмом). И так там люди ходят каждый день: в поле, на рынок – каждые пять минут из окна таких красавцев видишь.

Быстро и успешно я добрался до пограничного пункта у Сеуты. Марокканцы выпустили меня легко, а испанцы попросили подождать и минут десять с моим паспортом туда-сюда ходили, видимо, дивясь документальному подтверждению существования материализовавшегося перед ними самоходного российского гражданина (с визой было все в порядке двойной шенген).

В Сеуту марокканцы могут проходить без виз, челноки, само собой, через пеший переход так и прут. Так что, ожидая оформления своих документов, я с удовольствием вновь созерцал все возможные разновидности национального костюма жителей покидаемой мною страны. Паспорт вынесли, все ОК (штамп о въезде в союз европейских государств, проставленный в Африке – это, согласитесь, коллекционная ценность).

Застопившиеся марокканцы довезли меня до самого порта (расстояние нешуточное, особенно по жаре топать). Началась эпопея с приобретением билета. Подскочивший фарцовщик-марокканец предложил мне за полцены билет на паром со вчерашней датой, уверяя, что все супер и так все и должно быть. Песет у меня не было, курс, который предлагали в обменниках друзья ходившего за мной фарцовщика, меня не устраивал, так что я отправился менять деньги в город. По местному времени был уже пятый час, а у испанцев после четырех общественные заведения типа банков закрыты (кое-чему научились у арабов за время конкисты). В результате я поменял деньги в гостинице и приобрел в порту самый дешевый пассажирский билет на паром, который обошелся мне, с учетом выгодного обмена, во столько же, сколько я уплатил бы тому кидале, обменяв деньги в порту. Когда я уже подходил к трапу, меня догнал фарцовщик:

– Ну что, русский, будешь покупать мой билет?

– Нет, у меня уже один есть.

– Fuck you, – громко и доброжелательно попрощался со мной фарцовщик.

– Fuck you, – так же доброжелательно крикнул я ему, распрощавшись таким образом с последним марокканцем, повстречавшимся мне на африканской земле.

Паром опалил от берега и понес меня в сторону Европы. А через два часа я уже ступил на испанский берег, как на родных посмотрел на группу сидящих на газоне под пальмой марокканцев (чисто арабская черта – на газончике посидеть, поближе к природе, когда кругом полно скамеек), и двинулся в сторону выезда из города на Севилью.

Когда я уже подходил к заправке, у меня прямо из-под носа уехали два грузовика с севильскими номерами. Все проходившие машины шли не дальше, чем на пятьдесят километров, постоянно подъезжали и уезжали подростки на мотороллерах, нужных мне машин не было. Осознав это, я нисколько не отчаялся, купил шоколадку и приготовился к долгому и нудному ожиданию.

Не успел я доесть шоколадку, как подъехали два грузовика с номерами ЕЭС. На номерах стояла буква Р. Польша, думаю, что ли. (Одичал совсем на африканских просторах). Ба, да ведь это же Португалия!!! (Нашло на меня озарение).

Водитель подивился моей истории и без лишних слов согласился взять до Лиссабона. Он сам только что прибыл паромом из Марокко, вез из Касабланки двадцать тонн картошки. Тронулись, на фоне ночного неба фантастическими черными контурами вырисовывались крутящиеся лопасти ветряных мельниц, вырабатывающих электроэнергию для нужд испанских крестьян. Дорога шла по побережью, за полосой моря на горизонте светился ночной Танжер. Мой водитель и его коллеги, с которыми он шел в колонне, всю дорогу болтали по переговорным устройствам, дружным радостным криком встретили пересечение границы Португалии и часа в два ночи остановились на парковочной площадке у дороги, чтобы пару часов поспать.

Мне водитель предложил размещаться на верхней полке, а сам лег внизу. Чтобы не особенно смущать его запахами я вылез и снятые ботинки спрятал от дождя под кабину. Сны мне снились хорошие, добрые, проснулся я от равномерного покачивания кабины и стал смотреть на ночную дорогу, убегающую под колеса в свете фар. Так прошло минуты три. И вдруг… "БОТИНКИ, МЫ ЗАБЫЛИ НА СТОЯНКЕ МОИ БОТИНКИ!!!"

Развернулись на первой же развязке, погнали обратно и вскоре были уже на месте. В свете фар я увидел две отмокающее под дождем лепешки, в очертаниях которых с трудом узнавалась моя обувь. Двадцать тонн марокканской картошки сделали свое черное дело. Однако ботинкам надо отдать должное, после того, как я их выпрямил, они вновь обрели свои изначальные свойства и до сих пор служат мне верой и правдой.

Наутро я был уже в Лиссабоне.

Лиссабон – Москва

За прошедшие два месяца я увидел столько всего нового, что заезжать на обратном пути еще куда-нибудь у меня просто не было сил. Стартовав из Лиссабона в полдень 29 апреля, я через 6 дней был уже в Москве. Первая ночь – в пустом фургоне под Саламанкой (Испания), вторая – в теплице под Бордо (Франция), третья – на лесопилке под Ганновером (Германия). В Польше ударили заморозки, ночь без сна я провел в кафе у дороги недалеко от Познани, а через день (4 мая!) меня засыпало снегом на минской объездной (я, между прочим, из Африки возвращался). Наконец, переночевав в поселке Бобр у замечательного водителя Николая, от которого вдоволь наслушался историй про русский Север, я на следующий день в 14:30 уже въезжал в Москву, откуда уехал 60 дней назад.