Текст книги "Случай на станции Кречетовка (СИ)"

Автор книги: Валерий Рябых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)

А что было известно о противнике… Организация польских военных отрядов в Вильне началось уже в начале сентября. Поляками вначале создали Комитет общественной безопасности, который предпринял работы по консолидации польского, еврейского, литовского и белорусского населением города, якобы для защиты города от большевиков. Но эта затея заведомо провалилась. Поэтому самостоятельно решать поставленные Варшавой задачи решила сформированная польская Краевая самооборона Литвы и Белоруссии, возглавляемая генералом Владиславом Вейтко. В Вильне также действовала Городская самооборона, руководимая генералом Евгением Контковским, насчитавшая полторы тысячи добровольцев.

Однако, в конце декабря польские власти в Варшаве распустили Литовскую Краевую самооборону, приписав ее членов в ряды Войска польского. Генерал Вейтко назначили главой военного округа Литвы и Белоруссии. В результате чего, польские отряды получили приказ на самостоятельные военные действия в Вильне в случае входа в город Красной армии.

Поняв, что немцы вскоре сдадут город большевикам, поляки решили взять город под контроль, и даже вытеснить из него оставшиеся немецкие войска. Накануне католического нового года генерал Вейтко издал обращение о мобилизации (мобилизационный штаб сделали в Заречье). В тот же день в Вильне начались боевые столкновения. Ляхи за короткое время овладели старым городом, и даже стали разоружать немецких солдат. Немцы уступили, но оставили на сутки за собой надзор за новым городом и железнодорожным вокзалом. Поляки назначили военным комендантом города генерала Адама Мокржецкого. Тем временем германское командование стало стремительно эвакуировать части Рейсхеера из города, и в ночь на третье января «пшеки» заняли железнодорожный вокзал.

В условиях эвакуации немецких войск местные коммунисты в первый день Нового года вышли из подполья и открыли стрельбу против польской Самообороны. В этот же день поляки атаковали усадьбу Виленского городского совета на улице Вороньей, комендант народной милиции Лазарь Чаплицкий, не выдержав рьяного напора поляков, покончил жизнь самоубийством. Самооборона разгромила здание городского совета и захватила боевой арсенал.

Роман Денисович с отрядом русских боевиков оборонял позицию восточнее железнодорожного вокзала. Ни в коем случае нельзя было допустить повреждения железнодорожного моста через Островоротную улицу, пути вели напрямую к вокзалу. Роману пришлось подстрелить из нагана двух польских жолнежей из отряда Самообороны, пытавшегося взять мост в собственные руки. Бойцы группы Ширяева с восхищением смотрели на командира и готовы идти за ним в огонь и в воду.

Но вскоре полякам перестало везти… В конце первой недели января состоялись первые бои Самообороны с Красной армией под Новой Вилейкой. И параллельно произошло столкновение с немецкими войсками на Большой Погулянке, немцы нещадно потрепали обнаглевшее панство.

Большевики наступали на город с востока и Неменчина, полякам пришлось перебросить наличные войска в центр города и попытаться остановить русских. Но теперь силы стали не равны. В морозное воскресенье, несмотря на злобное сопротивление польских отрядов в Заречье и в Антоколе, опасаясь репрессий большевиков, если тем придется брать город штурмом, Самооборона решила отступить. Но тут началась такая неразбериха и хаос, что польские добровольцы начали выбрасывать вооружение, а жолнежи отказывались уходить маршем на запад. Тем временем германцы интернировали генерала Вейтко и ряд командиров Самообороны. Части Красной Армии стали занимать кварталы города, а немцам спешно пришлось перебросить разоруженных польских солдат по железной дороге в Ляпы.

Затем в Вильну переехало из Двинска советское руководство во главе с Мицкявичюсом-Капсукасом, а позже возникло кратковременное государственное образование Литбел (Литовско-Белорусская Советская Социалистическая Республика), просуществовавшая только до середины июля девятнадцатого года.

Роман Денисович, конечно, следил за разительными переменами в городе, но получить хотя бы на маломальский пост в кулуарах новой власти (как член боевых групп) разведчик наотрез отказался. Из-за нехватки с отступлением немцев в виленском депо паровозной обслуги, Ширяева как бывшего машиниста сразу же приставили водить поезда на восток (в сторону Минска, Двинска, Гродно).

Далось это Роману Денисовичу нелегко, разумеется, с технической точки зрения слесарь изучил «овечку», «джойку» и «щуку», но имел недостаточный опыт вождения этих паровозов, так что поначалу приходилось хитрить и изворачиваться, мотивируя тем, за три года плена растерял навыки паровозника. Но потом дело с успехом наладилось… Перегоны в крае не слишком большие, уклоны не резкие, да составы приходилось водить в условиях той неразберих короткие, максимум двадцать вагонов…

В царское время паровозы использовали только сортовые угольные брикеты (кардифы) или специальный донецкий уголь. Который нельзя путать с донецким антрацитом, у того слишком высокая температура сгорания. А это чревато для паровоза зашлакованием топки, уголь плавится и заполняет колосники непроходимым для воздуха слоем (огонь в топке попросту гаснет). Да и еще, при застывании этот слой становится твердым как металл. «Залили колосники…» – так тогда говорили.

Сортов углей множество… Подходящими считались: ПЖ (паровично-жирный), Г (газовый), Д (длиннопламенный), СС (слабоспекающийся), ОС (отягощенно-спекающийся), «Силезия». Силезско-домбровские угли на славу горели, давали жар хоть куда… и при этом не шлаковали топку, да и в принципе не оставляли после себя никаких отходов, сгорали, как бумага. Опытный паровозник сразу же отличит уголь по окрасу пламени и даже запаху горения. Добротный уголь горит густо, а вот так себе… и в особенности АРШ (антрацит-рядовой-штыб), требовалось перед забросом смачивать водой до состояния каши, иначе половина смеси сразу же улетела в трубу. Кроме того, угли делились и по размеру: плита, крупный, кулак, орех, мелкий, семечко и, наконец, самый мелкий как пыль – штыб.

Да что там уголь… которого, по сути, уже не было на складах, даже галимого штыба. Часто приходилось довольствоваться дровами, напиленными работягами оборотных депо из бревен близлежащих домов, разрушенных войной.

Поезда из Вильны ходили отвратительно, но Роману Денисовичу удавалось отслеживать маршруты и характеристики формируемых составов и регулярно сообщать эти сведения в особнячок на Смоленской. В резидентуре уже понимали, что Литбел скоро уйдет в небытие, а точнее, – Красная Армия под ударами поляков отступит на восток, и даже знали предположительные сроки, когда будут оставлены Вильна и Минск.

* * *

В такой затяжной поездке Роман Денисович застрял под Двинском (Динабург – старое немецкое название), и не стал свидетелем взятие поляками Вильны в апреле девятнадцатого года. Возвращать в город разведчику было не резон, да и Двинский ревком поимел на счет машиниста заманчивые планы…

Двинск во времена российской империи, со своим стодвадцатитысячным населением, значился большим городом. Основанный тевтонскими рыцарями свыше семисот лет назад, как замок-крепость, тот поначалу стал центром латгальского комтурства. За многовековую историю город не раз переходил в руки разных властителей: литовцев, шведов, поляков, русских, и только в последней четверти восемнадцатого века окончательно стал российским… Входя в Витебскую губернию, Двинск по числу жителей превосходил и Витебск, и Минск. А это потому, что город являлся стратегической базой русской армии (крупнейшая на западе России крепость) и серьезным железнодорожным узлом – перекрестьем севера, юга, востока и запада.

Романа Денисовича, в качестве машиниста, временно пристроили в местные железнодорожные мастерские, своеобразный симбиоз паровозного, вагонного депо и железоделательного завода. Они считались самым большим предприятием города – до войны там работало более тысячи человек.

С перевозками происходили частые перебои, да и возились, как правило, грузы Красной Армии, уходившей с тылами на восток. Из-за частого отсутствия сменных бригад в оборотных депо, приходилось гонять туда и обратно собственных сменщиков, а составы формировались до Полоцка, Борисова, а то и до самого Пскова. Да и на промежуточных станциях из-за безалаберности новой власти и отсутствия топлива паровозы подолгу простаивали, случалось сутками…

Так что волей-неволей Ширяев облазил Двинск вдоль и поперек. Город обустраивался занятным образом, причиной тому – три главные помехи: Двина, дамба вокруг центра и железная дорога. Что и определяло деление на районы: изначальный «Центр», за путями – «Новое строение», за дамбой – «Грива», за Двиной – «Гаек».

Комнатушку Роман Денисович снял в «Новом строении», в местности под названием Церковная горка. Вблизи высились четыре храма: белый с золочеными куполами – православная Борисоглебская церковь, за дорогой – краснокирпичная с острым шпилем кирха Мартина Лютера и белоснежный двухбашенный костел Зачатия Девы Марии, а чуть подальше Никольско-Рождественская – старообрядческая моленная. Двинск издавна привлекал к себе русских старообрядцев, а так как священников у них со временем не стало, то собственные храмы «беспоповцы» называли моленными. Вот так – «в колокольном благовесте» он и жил…

Первым делом Ширяеву пришлось снестись с немецким резидентом, обосновавшимся в старом городе – в трехэтажном строении на углу улиц Постоялой и Петроградской. Бывалые люди знают, что в незнакомом городе приходится ориентироваться по многочисленным культовым сооружениям, разбросанным по перекресткам. Так и Роман Денисович выискал окольный путь к этому кирпичному дому. От Риго-Орловского вокзала машинист шел по узенькой Рижской, не доходя до костела Петра в Веригах, сворачивал налево и вскоре приходил на место. А если выйти из воротной арки под эркером следующего модернового особняка, то в торце Петроградской возвышались главы величественного кафедрального собора Александра Невского.

Резидентом оказался обрусевший немец по имени Карл Иванович, уже пожилой человек, который продолжал верой и правдой «служить Кайзеру», даже после революционных событий в Германии. После каждой поездки Ширяев приносил старику накопившиеся за это время сведения о грузопотоках на пройденном плече. И конечно, докладывал об услышанном и увиденном, не забывал даже сплетни и домыслы, подслушанные в привокзальных харчевнях.

Чем же примечательным запомнился Ширяеву Двинск… Пожалуй, башней-дроболитейной высотой тридцать метров – центральной доминантой, видимой даже из предместий города. Непосвященный подумает, что это водонапорное сооружение, но нет, – это производственное здание, построенное для фантастически архаичной технологии. Принцип работы таков: наверх подаётся расплавленный свинец, который затем сливается вниз через подобие дуршлагов, с крохотными отверстиями неодинакового сечения, в подбашенный подвал – глубиной еще метров двадцать. Падая с такой высоты, капли расплавленного металла принимают шаровую форму и, затвердевая в полете, сыплются вниз разнокалиберными дробинками.

Также Двинск знаменит гигантской пересыльной тюрьмой, под названием «Красный дом», напоминающей старинный замок – типа Мариенбурга. Этот острог расположен возле дамбы, с самого края Гайка. Сама дамба насыпана еще в первой половине прошлого века для защиты города от наводнений. Потом река обмелела, и в поречной низине выросло людное поселение, некий Двинский «Подол».

А еще, в Двинске Роман сошелся с миловидной солдаткой по имени Авдотья Никитична. Женщина, честно сказать, мягкая и сладкая, – из мещан, бывший муж – приказчик одной купеческой фирмы, сгинул в горниле войны. Убили – не убили, в плену – не в плену, но вестей не было уже свыше двух лет. Жила Авдотья на окраине «Нового строения», в собственном деревянном доме на улице Житомирской, рядом с перекрестком Минской улицы. Познакомился Ширяев с женщиной на привокзальном рынке, когда подбирал себе ботинки взамен разбитых вдрызг сапог. Женщина сказала, что у нее много носильных вещей, оставленных пропавшим мужем, предложила сходить к себе домой: «Может вам что сгодится…». Определенно, молодой железнодорожник внушил вдовушке доверие. Идти до нее было недалеко, только два квартала… Как говорится, лучше варианта и не сыскать… Машинист получал какой-никакой паек, привозил сласти с поездок, чего еще большего желать молодке двадцати восьми лет, да и Роману-холостяку пристало, где похарчеваться…

Но тут началось наступление белополяков по линии фронта. Красная армия отступала, так как подкреплений советские войска в Беларуси не получили, – резервы Советы направляли на южное направление против Добровольческой армии Деникина, рвавшейся летом к Москве. В конце сентября Двинский ревком мобилизовал Ширяева в бригаду паровозников для переброски элитной Латышской дивизии РККА с польского на Южный фронт. Важно отметить, что победа над белыми там стала возможной благодаря фланговому удару Ударной группы, основу которой составляли латыши. Вот так Роману Денисовичу пришлось распрощаться с двинской зазнобой, впрочем, мужчина особенно и не сожалел об этом. Да и оставаться больше в городе не имело смысла. В первых числах января двадцатого года войска Эдварда Рыдз-Смиглы неожиданным ударом захватили Двинск, а затем поляки передали город латвийским властям.

Латышская дивизия состояла из девяти пехотных и одного кавалерийского полка, естественно, для перевозки такой махины требовалось много паровозных бригад. Формировали «обслугу» по пути следования, но костяк заложили в Двинске. В последней декаде сентября Ширяева перевели на казарменное положение, и со дня на день Роман Денисович ждал очереди на отправку… Наконец, в самом конце месяца Романа вызвали принимать паровоз, для подошедшего с запада воинского эшелона.

У «овечки» уже стоял латышский патруль. Роман Денисович знал, что красные латыши не чета русским, солдаты собранные, дисциплина у них строжайшая, да и сами прибалты люди ожесточенные… «Шарманку» – металлический сундучок с барахлом и инструментами, заказанный у жестянщика еще в Двинске, и сидор с носильными вещами пришлось оставить под присмотром патрульных, велели взять только предписание… Ширяева отвели к штабному вагону и представили пожилому седовласому командиру с офицерской выправкой, определенно еще царской выучки. Говоря с мягким прибалтийским акцентом, тот подробно расспросил Романа Денисовича о прошлой жизни, о немецком плене, об опыте работы паровозником. Латыш приятно удивился, узнав, что Ширяев жил в Вильне, и не преминул заметить, что сам окончил Виленское пехотное училище.

В итоге – Романа Денисовича назначили старшим машинистом на весь путь следования воинской части. Сменщиком стал пожилой местный машинист Данила Лукьянов, человек семейный, с неохотой воспринявший дальнюю командировку, но как говорится, тут ничего не попишешь… А так как «двинцы» не знали рельеф пути (уклоны и горки) предстоящего маршрута, то помощниками будут набираться опытные машинисты из оборотных депо, которые и подскажут – где подбросить угольку, а где подсыпать песочку под колеса…

До Полоцка – сто пятьдесят верст (сто шестьдесят километров по нашему времени) промчали быстро, потом заправились и получили замену помощников машиниста. У Ширяева напарником до Витебска стал сухонький болтливый старичок с наградными мозеровскими часами, у Романа же имелся русский хронометр «Павел Буре». Понимая специфику работы паровозников, бригаде для отдыха выделили два купе в первом с головы состава вагоне второго класса, туда же кочегары приносили положенное котловое довольствие. Так что, наевшись «от пуза» Роман Денисович сладко заснул и проснулся только у семафора под Старым селом, ехать до пересмены оставалось девяносто верст.

В Витебске опять вышла затянутая стоянка: экипировка паровоза, смена бригады, то да се… На этот раз его помощником стал рослый дядя лет сорока, по виду из белорусских селян, говорил глухо и коряво. Из Витебска до Смоленска путь не малый, по маршрутной карте сто пятьдесят километров. Смена Ширяеву выпала не удачная… и по расстоянию, да и ехать пришлось ночью.

Следующее оборотное депо было в Рославле, поспал Ширяев самую малость, да чего там только сто верст пути – везунчик, однако, механик Лукьянов. Опять Роману Денисовичу придется пилить до Брянска на час больше, чем ехал до того сменщик.

В Брянске стояли до умопомрачения. Командование пыталось выяснить по телеграфу куда, дальше направить состав… Как он потом узнал, из переброшенных с запада воинских частей на участке Дмитровск – Навля стала создаваться ударная группа Южного фронта. Наконец, решили – высадка будет в Навле, еще новой станции, расположенной в укромном местечке среде обширных Брянских лесов. Путь не дальний, менее пятидесяти верст. Так что Ширяев не спал, да и голода не испытывал…

Почему Роман Денисович врезался в память этот маршрут?.. Да бог знает, возможно, из-за постоянного контроля дотошных латышей… Правда, потом начальник эшелона полка, как оказалось подполковник строй армии, тепло пожал машинисту руку и в подарок торжественно вручил писчую ручку – «Вечное перо», которое еще годы верой и правдой служило Ширяеву. А вероятно, запомнилось еще потому, что это первая продолжительная поездка разведчика по просторам необъятной России. А может, главное – по причине того, что агент надолго покинул родную Прибалтику, и как оказалась потом, покинул навсегда.

Порожний состав пришлось отогнать обратно в Брянск. После «отметки» в депо, машинисту приказали зайти в военную комендатуру станции, где предъявили бумагу «Центробронь» с подчеркнуто размашистой резолюцией, по которой Ширяева откомандировали на Брянский паровозостроительный завод, расположенный верстах в десяти северо-западнее Брянска в городке Бежица, у слияния реки Болтвы с Десной.

Как узнал Ширяев – в сентябре, в разгар наступления белых на Москву, на завод прибыли эшелоны фронтовой рембазы тринадцатой армии, эвакуированной из Краматорска. Возглавлял базу, приказом Управления бронесил Южного фронта, Константин Карлович Сиркен, под началом которого Брянский завод быстро наладил массовый ремонт и выпуск новых бронепоездов («бепо» – так тогда называли) для Красной Армии.

Бежица городок маленький по сравнению с Брянском (не говоря уж о Двинске), исходить который можно за пару часов. Романа поселили в деревянных домах-казармах, стоящих по периметру Старого рынка, рядом с проходной, дымящего многочисленными трубами, механического завода.

Машиниста намеренно прикрепили к бригаде слесарей, усиливающей двойным (с демпфирующим слоем) бронированным листовым прокатом бедную «овечку», которую ему и предстояло, затем водить.

Как машиниста, Романа Денисовича обязали контролировать ход работ, чтобы предотвратить нарушение ходовых качеств паровоза и создать надежную защиту узлов локомотива. Естественно, Ширяеву, в прежнее время изучившему немецкие бронированные поезда (Panzerzug), не составило труда подготовить выделенный паровоз нужным образом. Кроме того, на специальных занятиях инструкторы познакомили Романа с устройством бронепоезда и тактикой применением «бепо» в бою. Машинисту также требуется завидная сноровка, чтобы вывести состав из-под огня вражеской артиллерии или иных чрезвычайных обстоятельств. В обязательном порядке изучались уставы службы Красной Армии. По окончании этих негласных курсов давалась красная корочка-удостоверение.

Помнится, один урок провел сам Константин Сиркен. Ширяев выяснил, что происхождения начальник не благородного, инженерного образования не получил, но имел недюжинные способности, – конструктор и организатор, каких поискать… Да, к тому же, еще и одногодок Романа… Как потом стало известно, – работы Сиркена внесли решающий вклад в модернизацию и стандартизацию бронепоездного парка РККА вплоть до новой войны с Германией. Конечно, Роману Денисовичу хотелось блеснуть собственными познаниями, и даже поправить советского конструктора, но приходилось помалкивать в тряпочку.

И вот, через две недели Ширяев погнал обвешанного сталью «овцебыка» на случку с остальным бронированным составом… Паровоз и прицепленную со стороны тендера теплушку, обшитую листовым прокатом, с двух сторон зажали двумя тяжелыми четырехосными угольными полувагонами фирмы «Фокс Арбель».

Эти полувагоны (грузоподъемностью сорок тонн) целиком железные. В центре платформы располагался бронеказемат с четырьмя пулеметными амбразурами на каждый борт, а по концам открыто установили две орудийные башни, с трехдюймовыми пушками, для защиты которых приладили откидные бронещиты. Причем бронировку изготовляли в два слоя высокосортной твердой сталью с промежуточной амортизацией из древесины. Орудийные башни граненого вида состояли из неподвижной нижней части и верхней турели. Поворот башенной установки делался вручную. За минуту башня делала круговой оборот. Боезапас к орудиям хранился на стеллажах в центральном каземате. Пулеметное вооружение составляли пулеметы Максима, образца десятого года. На каждой платформе имелось шесть-восемь пулеметов, имевших сектор обстрела восемьдесят градусов. По штату на каждую бронеплощадку полагалось 600 снарядов и 5000 патронов.

А напоследок к заднему «боевому» полувагону прицепили еще платформу, загруженную шпалами и рельсами, на случай подрыва врагом рельсового пути.

Затем пригнали уже обученную загодя команду бронепоезда. Командиром стал Третьяков Иван Николаевич – выпускник Харьковской техноложки имени Александра Третьего. Парень не захотел пойти по инженерной стезе и ушел добровольцем на войну, где и спознался с большевиками. Комиссара у него не было, видно партия крепко доверяла парню. Два дня команда знакомилась с оснащением бронепоезда. А потом «бепо» проследовал на полигон далеко за городом, где в течение трех дней бойцы выполняли чисто боевые задачи. Вот где и проверилась выучка и способность отряда противостоять возможному противнику. Да и Ширяеву с бригадой пришлось сильно попотеть, гоняя состав туда-сюда, отражая удары предполагаемого неприятеля. В итоге выяснилось, что Иван Третьяков толковый командир… Роман Денисович даже чуток завидовал ему, хотя понимал, что с ролью командира бронепоезда сам бы справился куда лучше. Но, ничего не попишешь, смирись гордый человек…

Перед отправкой на фронт нашелся умелец и вывел аршинными буквами с обеих сторон теплушки:

Р.С.Ф.С.Р.

ЦЕНТРОБРОНЬ

броневой поезд

БРЯНСКИЙ ПРОЛЕТАРИЙ

В пасмурный октябрьский день «бепо» покинул гостеприимную Бежицу. Несмотря на то, что под Брянск белые стянули самые боеспособные части, пунктом назначения «Пролетария» был Орел, занятый в этот день частями девятой и эстонской дивизий. Проскочив с ходу Брянск-Орловский, сделав городу прощальный гудок, паровоз уже через два часа заправлялся в Карачеве.

Хотя 1-й армейский корпус белых в ходе боев за Орел понес серьезные потери, но быстро сгруппировался и отошел на юг вдоль линии железной дороги Орел – Курск. 3-я (Дроздовская) пехотная дивизия в ожесточённых встречных боях в пух и прах разгромила 7-ю стрелковую дивизию 14-й армии РККА. Затем «дроздовцы» мощно налегли на фланг Ударной группе, и вынудила к отступлению 1-ю Латышскую и Червонно-казачью бригады. Это помогло 1-й пехотной дивизии белых подойти к Кромам, и двадцать третьего октября выбить оставшиеся части латышей из городка.

Но, как известно, Сталин, возглавлявший Реввоенсовет Южного фронта, приказал командарму 14-й армии Уборевичу и члену РВС армии Орджоникидзе – не обращать внимания на потерю Кром, а бить противника отовсюду массированными группами. Потому в состав армии, для защиты подъездных путей к Орлу, срочно включили все бронепоезда, находящиеся в этих краях.

«Брянский Пролетарий» вошел в тактическую связку из трех разномастных бронепоездов: легкого, тяжелого с корабельными орудиями, – сам же «бепо» стал головным, с размещением на путях Орел-Елецкий. «Пролетарию» первым предстояло произвести артиллерийский обстрел 1-го и 3-го Корниловских полков, что оставили город и окопались вдоль путей перед полустанком Михайловка.

Отправились они по курской ветке пополудни двадцать пятого октября, и сразу же у разъезда Божковки начали обстрел подразделений противника, засевших в лощинах вдоль подножья вздыбленного холма – удачного ориентира посреди равнинной местности. В течение часа с небольшим белая пехота, основательно поредевшая под ураганным шрапнельным огнем, была окончательно деморализована и пустилась в бегство в юго-западном направлении.

Русская шрапнель в действии представляла страшно жуткое зрелище. Именно за это в четырнадцатом году немцы прозвали ее «косою смерти». Один снаряд, накрывал поражающими элементами площадь до полукилометра в длину и свыше ста метров в ширину. Дальность стрельбы таким боеприпасом составляла пять километров, хотя имелись модифицированные снаряды дальность даже до восьми километров. Шрапнель применялась для стрельбы по живой вражеской силе на открытой территории. Для защищенных целей имелись фугасные гранаты массой шесть с половиной килограмм, с килограммовым зарядом тротила. Одним словом, худо приходится тем, кто попал под огонь бронепоезда, – после артобстрела оставалась только выжженная земля.

Но не только артиллерийскими орудиями силен бронепоезд… Рьяные корниловцы из офицерских рот возле деревушек Грачевка и Малая Куликовка предприняли ряд атак, пытаясь взять бронепоезда на штык, но сразу попадали под бешенный пулеметный огонь. Артиллерию решили не применять, учитывая плотно населенный район по восточной стороне пути. Но и без того, отчаянных офицеров смельчаков перебили подчистую…

К концу дня из Орла подошли два остальных бронепоезда, и усиленная группа решила продвигаться к полустанку Михайловка. Но едва бронированные сцепки растянулись на перегоне, как тут же попали под массированный огонь Корниловской артиллерийской бригады. Дивизионы которой сосредоточились по линии Молчановка-Стишь-Ильинский. Красные не решились огрызнуться собственным огнем, иначе под удар попали бы близлежащие деревни. Легкий и тяжелый «бепо» быстро покатили назад, а вот «Брянскому пролетарию» (из авангарда, ставшего арьергардом) пришлось совершить ряд отвлекающих маневров. Роман Денисович как следовало, справился с этой задачей, толкая состав то взад, то вперед, – не позволяя врагу, навести точные упреждающие прицелы. Командир бронепоезда Иван Третьяков не ожидал подобной сноровки машиниста, парень только удивленно разводил руками…

– Ну, Денисович – голова!.. Слышал у ребят о такой тактике… да думал врут, заливают по пьяни… Да, брат, такого аса в жизни не видывал…

– Да, хватит… Иван Николаевич, а то перехвалите… – поскромничал Ширяев, хотя отчетливо знал, что в первую очередь спасал собственную «шкуру». Подкачай машинист – озлобленные белые беспощадно бы расстреляли команду бронепоезда…

К исходу боя «брянцы» открыли пулеметный огонь на поднявшиеся из Михайловки цепи 2-го полка корниловцев, видимо, те решили повредить рельсовый путь и отсечь «Пролетарию» ход к отступлению. И тут, Третьяков, не удержавшись, приказал сделать прощальные шрапнельные залпы в сторону орудий белогвардейцев, – пушки останутся целы, но прислугу пощиплет по первое число.

К вечеру связка «бепо» опять рассредоточилась на запасных путях Орла-Елецкого, нацелив грозные орудия на юг, предвосхищая возможные вылазки белогвардейцев. Стоило было дождаться подхода главных частей Красной Армии, ибо соваться головой в петлю деникинцам уже не имело смысла.

На следующий день перешедшая в наступление Латышская дивизия выбила белых из Кром, а 3-я дивизия РККА освободила Дмитровск. Тем же днем из Орла выступили части Эстонской стрелковой дивизии под командованием Якова Пальвадре, переподчиненные 13-й армии РККА. Поддерживаемые огнем уже шести бронепоездов, эстонцы стали упорно теснить сопротивлявшихся белогвардейцев и через сутки взяли станцию Стишь, на следующий день пал Становой Колодезь и сильно поредевшие части Добровольческой Армии отошли к станции Еропкино. В результате чего, белым пришлось расстаться с мыслью наступления на Орел – это явилось началом краха возглавляемых Деникиным Вооружённых сил Юга России.

Роману Денисовичу пришлось нешуточно попотеть в эти насыщенные жестокими боями дни. Мужчина даже, как ни странно, перестал ощущать себя немецким агентом, видимо, проникся единодушным настроем бойцов Красной Армии. Ширяев стал для них своим, как и те для него – делил с красноармейцами хлеб и соль, шел с ними под вражеские снаряды, готовый принять вместе с красными и смерть, и счастье победы. Как и тогда мальчишкой в Вильне он проникся чувством братства с людьми, поверивших в него и доверивших собственные жизни. Друзей нельзя подвести, нельзя – по закону совести…

А круговерть Гражданской войны закружила бронепоезд «Брянский пролетарий», и вместе с ним и старшего машиниста Ширяева Романа Денисовича. После Стиши «бепо» срочно перенаправили в Брянск, к которому близко подступила Дроздовская дивизия генерала Витковского. Но Уборевич, получив подкрепление, унял наступательный пыл белых и после двух дней боев «дроздовцы» отошли от Брянска.

А дальше, заправившись по полной на станции Брянск-Льговский «Пролетарий» в составе войск 14-й армии делом продолжил победное наступление. Команду срочно подогнали под Дмитриев, где шла концентрация войск по овладению Льговом и Фатежем. Под Льговом «Пролетарию» пришлось схлестнуться с добровольческим бронепоездом «Орел», в спешке присланного из Бахмача. То был трофейный «бепо» красных «Имени Карла Либкнехта», захваченный белыми в августе девятнадцатого. Потрепанный в предыдущих боях «Орел» не сумел оказать нужного сопротивления, и через час перестрелки ретировался обратно. В середине ноября красные взяли Льгов, а через два дня дивизии соседней 13-й армии захватили Курск. В конце месяца «Пролетарий» стоял уже под Сумами, обстреливая шрапнелью позиции белых. Сумы сдались в конце ноября. 14-ой армии Иеронима Уборевича поставили задачу овладеть территориями, лежащими западнее Харькова. Добровольцы остервенело сопротивлялись, но красные упорно продвигались вперед: в начале декабря взята Ахтырка, следом – Краснокутск, потом – Белгород. 13-я армия наступала на Харьков с востока. Уборевич же тем временем занял Валки, следом – Марефу, отрезав противнику пути отхода на юг. А ночью на двенадцатое декабря (по новому стилю) Латышская и 8-я кавалерийская дивизии соседей вступили в предместье Харькова, а уже днём окруженные в городе белогвардейские войска капитулировали.