Текст книги "Случай на станции Кречетовка (СИ)"
Автор книги: Валерий Рябых
Жанр:
Шпионские детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)
* * *
Воронов не хотел отзыва на Родину, а наоборот настойчиво просил перевести в боевую часть, непритворно желал сражаться на стороне республики. Чекист доподлинно знал, что в Народной армии не хватает кадровых особистов, да и начальству в Москве так гораздо сподручней.
Как ни странно, руководство вняло просьбе старшего лейтенанта. И в конце ноября его назначали начальником особого отдела Пятого армейского корпуса Маневренной армии, временно расквартированного под городком Фортанете. По ряду обстоятельств, Сергею присвоили немалое в республиканской армии звание майора, comandante по-испански (шеврон с красной звездой и одной толстой желтой полоской). Командовал корпусом тридцатилетний подполковник Хуан Модесто (Хуан Гильото Леон), коммунист, парню в тридцать третьем году пришлось возглавить коммунистическую милицию Мадрида (МАОС). Модесто – без прикрас легендарный командир Народной армии, Хуан участвовал во всех главных военных операциях республиканцев. Рабочий лесопилки в городке Эль-Пуэрто – в конце войны (в тридцать девятом) стал генералом и командующим Центральной армией Республики. Естественно, Модесто обрадовался, что Пятый корпус станет опекать кадровый советский контрразведчик. Комкор даже «поставил на место» своевольных командиров дивизий, таких как Энрике Листер и Кампесино (Валентино Гонсалес), с недовольством воспринявших назначение в корпус человека со стороны.
Командование Народной армии готовило войсковую операцию на Арагонском фронте, где под Теруэлем (главным городом Восточного Арагона) образовался длинный выступ мятежников в сторону Валенсии, грозящий рассечь территорию, подконтрольную республике. В прилегающих районах происходила серьезная концентрация республиканских формирований. По логике, в предстоящих сражениях необходима полная сплоченность наличных сил, но министр обороны Прието счел неуместным участие интернациональных бригад, и те покинули линию фронта. Дивизии республиканцев пополнялись за счет мобилизации гражданского населения, само собой кишащие агентами фалангистов. Причем в действующие войска стали поступать даже уголовники, сидевшие прежде в тюрьмах, под обещание сражаться за республику. Естественно, особистам «через край» хватало работы с подобным пестрым сборищем.
Поздняя осень стояла холодная, уже начались заморозки. Возникли большие проблемы с теплым обмундированием бойцов. Появились первые обмороженные с окрестных перевалов. А в начале декабря выпал снег, на удивление редкий для этих мест.
Сергей даже толком не ознакомился с маленьким городком, тесно застроенным бело-рыжими домиками, выцветшими под лучами яркого солнца. Но нашел время зайти в местную ободранную временем и войной «Церковь Очищения», с изглоданными резными вратами. Годом раньше анархисты превратили «иглесию» в конюшню, теперь малочисленные горожане в меру сил пытались обустроить это обезображенное революцией святилище. Сергей присел на обшарпанную церковную скамью и оглядел гулкое церковное пространство. В особенности внимание привлек мраморный, щедро декорированный, золоченый алтарь – напротив входных врат. В центральной большей нише – удачно сохранилась скульптура Богоматери с младенцем (видимо успели вовремя спрятать от погромщиков), четыре остальные ниши округ нее пустые, без скульптур… И тогда у него пронеслась кощунственная для коммуниста мысль: «Господь и Матерь Божия не насовсем покинули Испанию…» – вот главное, чем запомнился Воронову крошечный Фортанете.
К воскресенью двенадцатого декабря уже переформированный корпус (ставший теперь двадцать вторым) скрытно передислоцировали вплотную к северным окрестностям Теруэля, вдоль автодороги Мудехар. Погода ожесточилась, – кругом снег, стояли десятиградусные морозы. Умножились случаи дезертирства с позиций, пришлось применить особо крутые меры, вплоть до расстрела беглецов. Ко вторнику воинские части республики были приведены в боевую готовность. Войсками руководил бывший военный министр генерал Хуан Эрнандес Сарабия, личный друг президента Асаньи. Сарабия планировал стотысячной армией плотно окружить Теруэль и сосредоточенными ударами с трёх сторон захватить город. У националистов было только десять тысяч, но противник успел создать крепкие укрепления, да и в уличных боях имел явное преимущество. Подвергать город бомбардировке и артобстрелу Сарабия отказался, хотя и танкам не развернуться на кривых тесных улочках…
Пятнадцатого декабря, воспользовавшись морозом и густым снегопадом, республиканцы перешли в наступление, продвигаясь по узким горным дорогам и снежным заносам, наседали на неприятеля. Фалангисты оказывали ожесточенное сопротивление, с обеих сторон случались даже штыковые атаки. Сергею пришлось контролировать стойкость дивизий, исключив даже намек на несогласованные маневры, не говоря уж о сдаче собственных позиций, провозглашен девиз – только вперед. Тогда еще не было заградотрядов, но политработники основательно потрудились, так что малодушным и в голову не пришло бы – удариться в бегство. В тылу трусов сразу бы арестовали и предали военному трибуналу, а людей тогда не жалели. Воронов тогда не спал четверо суток, мотался из полка в полк, а там из батальона в батальон, подгоняя командиров, решивших схитрить и отсидеться. Да, не он один такой – и коммунисты, и социалисты считали, что каждое промедление чревато провалом. Франко спешно подтягивал свежие части к Арагонскому фронту, пока республиканцы прорывали оборону неприятеля и закреплялись на отвоеванных рубежах. Наконец, в пятницу Сарабия решил использовать авиацию, – и фалангисты, отвечая беспорядочными контратаками, стали отходить в расходящихся направлениях: в Верхний Арагон и Кастилию. К вечеру Теруэль окончательно окружили, защитники города во главе с полковником Реем д» Аркуром оказались в мешке.
Погода продолжала неистовствовать, мороз крепчал, начались сильные метели. Бойцам Народной армии приходилось туго, дошло до того, что ополченцы поверх многочисленных одежек затягивались в одеяла, с прорезью посередине – «манта». Сергей, к тому времени чуток овладевший испанским, помногу общался с людьми и разговаривая с бесхитростными испанцами, с горечью видел, как былая решимость солдат Маневренной армии стала сходить на нет. Но и врагам было не слаще, фалангисты испытывали такие же тяготы, учитывая то, что среди них много южан и марокканцев.
Но непогода все же сыграла на руку наступавшим, малочисленные заслоны националистов из-за скверной видимости не могли толком определить численность и маневры противника. Двадцать первого декабря республиканцы вошли в Теруэль, – и дом за домом, квартал за кварталом овладели большей частью города.
Но тут вмешался военный министр Прието, который решил показать миру великодушие нового правительства, призывая осажденных сдаться и попутно организуя эвакуацию мирных граждан. Но эти проволочки сыграли злую роль. Погода ощутимо улучшилась, националисты начали наступление на внешнем фронте и Новогодней ночью прорвались в город. Поспешно оставляемый республиканской пехотой Теруэль бы пал, если не вмешательство советских танкистов. Воодушевленные дивизии Сарабии вернулись на прежние позиции, и франкистам пришлось отступить. Седьмого января обескровленный гарнизон цитадели Теруэля поднял белый флаг.
В центре города закрепились сорок шестая дивизии Кампесино, входившая теперь в двадцатый корпус под командованием полковника Франсиско Голана (брата которого Фермина – противника диктатуры генерала Прима де Риверы казнили в тридцатом). Воронову пришлось встретиться с командирами ровесниками: Франсиско принял Сергея радушно, угощал добрым вином из замшелых погребов, балагурил. Валентино же еле сдерживал старую ненависть к русскому, говорил сквозь зубы. Странно, почему бывший шахтер так невзлюбил советского человека?.. Слывший отчаянным смельчаком, малограмотный Кампесино, по сути, оставался недисциплинированным анархистом, как и в годы бурной юности.
Воронову запала в сердце ночная посиделка в холодном зале муниципалитета. Бойцы организовали самодеятельный концерт: пели под гитару, читали стихи, смеялись над шутками доморощенных конферансье. Но искренний восторг невзыскательной публики вызывали концертные номера чудом оказавшихся там женщин. А одна зажигательная, в духе фламенко песня очаровательной девушки, с многочисленными повторами фраз и вскриками «ай-яй-яй», в полном смысле сразила Сергея. Майору уже доводилось слышать «Три красавицы небес», но эта удивительная певица наполнила народную песню такой неистовой страстью и темпераментом, что зажгла огнем мужчин в зале, и те разом влюбились в нее. Одетая в грубый армейский ватник и мешковатые штаны, несмотря на этот убожеский наряд, – сеньорита поразительно хороша собой. Кудрявые волосы ручейками струятся по плечам, черные глаза сверкают обжигающим пламенем, а звонкий, задорный голос – заставляет трепетать сердце. Восхищенные зрители не отпускали вокалистку, девушка спела песню на бис, но и в конце программы ее опять вызвали на сцену, – таких восторженных аплодисментов Сергей ни разу не слыхал в жизни.
Наверное, этот подарок судьбы… Воронов за дни пребывания в Теруэле, раза три случайно встречался с Паломой (Голубкой), так звали певицу – радистку в штабе дивизии. Довелось даже покурить вместе на лестничном пятачке. Сергей не преминул выразить девушке восхищение: и песней, и… неземной красотой исполнительницы. Что у него было дорогого… – серебряный портсигар, купленный по случаю в Барселоне. Он отдал вещицу Паломе на память…
В республиканском лагере царила победная эйфория, но Воронов понимал призрачную видимость этой радости. Не один Сергей сообщал наверх о концентрации войск фалангистов на подступах к городу, о скороспелой отправке ряда частей на отдых, да и вообще, о наступившей массовой расслабленности и упадке дисциплины в войсках. Но без толку… Воронов как мог, старался пресечь такой настрой хотя бы в корпусе Модесто, но оказался одинок в своих потугах. Он видел, как над Народной армией нависала беда.
Семнадцатого января националисты начали массированное наступление на Теруэль. Опять установились холода, а для Испании – редкая, жесточайшая стужа, морозы перешагнули за минус двадцать. Число заболевших и обмороженных росло катастрофически. Обильные снегопады прервали подвоз подкреплений и провианта из Валенсии, в снегах застряла огромная автоколонна из четырехсот грузовиков.
Переутомление и холод спровоцировали бунты в частях Народной армии. Складывалась крайне нервозная обстановка, когда карательные меры, наоборот вызывали у бойцов еще большее сопротивление. В то же время, а Сергей знал это, – у националистов бунтов не было, что говорило о большей нравственной устойчивости противника. Теперь, имея превосходство и в количестве бойцов, и в огневых, и мобильных средствах, франкисты развернулись широким фронтом и стали методично оттеснять республиканцев к востоку. Прието и Сарабия пришлось вернуть интербригады, но и свежие силы уже ничего не изменили. Сковав республиканцев под Теруэлем, фалангисты совершили прорыв к северу в районе Альфамбры, продвинулись там на сорок километров и разбили в пух и прах две дивизии правительственных войск.
Семнадцатого февраля Франко начал новое – последнее наступление на Теруэль, окружая город со всех сторон. Вытесняемые по периметру войска Сарабии, несли большие потери и стали отступать. Три же окруженные дивизии успели выскользнуть из мешка, оставив соседнюю – сорок шестую без поддержки, и она оказалась заперта в городе. Части дивизии организовали круговую оборону, но бомбежка и непрестанный артиллерийский огонь франкистов наносили чудовищные потери. Ряды бойцов Кампесино таяли на глазах. Попытки республиканцев прийти на выручку сорок шестой, деблокировать Теруэль, оказались тщетными… Кампесино пришлось прорываться самостоятельно. Двадцать второго февраля остатки дивизии прорвали кольцо насевшего противника, перешли реку Турия и соединились с основными частями Народной армии. В одиннадцать вечера Теруэль оказался полностью в руках фалангистов.
Днем назад Воронов вымолил «добро» комкора и повел в атаку сборный полк сорок седьмой дивизии, надеясь пробиться в Теруэль. Многое двигало тогда Сергеем, но главной причиной стала Палома, желание спасти любимую девушку. Однако вражеским пулям чужды благие мотивы вероятных жертв. Сергея тяжело ранило в надплечье, истекающего кровью майора-республиканца увезли в тыл, и потом переправили Барселонский госпиталь. Но сполна исцелиться в Испании так и не пришлось, Цикановский отозвал старшего лейтенанта в Москву, видимо боялся, что могут «вообще залечить»…
* * *
В раннее мартовское утро, под сводами Французского вокзала Барселоны, раздался звонкий девичий голос:
– Команданте, команданте!
Сергей оглянулся. К нему, протискиваясь сквозь толпы отъезжающих, спешила Палома. Он не мог себе поверить, она ли это – его Голубка, живая, в форменном платье, с букетиком алых гвоздик в руке.
О чем они говорили тогда?.. А может молчали, устремив взоры и тщетные помыслы друг на друга. Он ничего не помнил. И лишь, когда она поцеловала его на прощанье, он обнял ее и прошептал:
– Lo siento y adiоs, mi amor (прости и прощай, любовь моя)…
Она тихо заплакала, да и его прошибла горькая слеза.
Им никогда не быть вместе, никогда…
Осталась только песня (Воронов потом отыскал перевод на русский):
Три красавиц небес шли по улицам Мадрида
Донна Клара, донна Рес и красавица Лолита
И по улице одной в самом бедном одеянье
Нищий, бледный и худой попросил о подаянье
Донна Клар дала ему лишь одну реалу
Донна Рес была щедра и дала реалов пару
А красавица Лолита, не имея ни реала
Вместо золота она бедняка поцеловала
В это время проходил продавец букетов рядом,
И его остановил нищий изможденным взглядом
И букет прекрасных роз он купил за три реала
Той девице преподнес, что его поцеловала
А на утро город знал, что по улицам Мадрида
Ходит девушка одна, и зовут ее Лолита…
– Товарищ майор, – громкий голос Алтабаева вывел Воронова из мечтательного оцепененья – наши собрались…
Сергей встрепенулся, поднялся с планшетки, заткнутой под зад в качестве сиденья, повел плечами, разгоняя затекшие мышцы.
– Какие дела сержант… – ребята в засаде ничего не сообщали?
– Молчат пока… Тут я, товарищ майор, велел бойцу забраться на огроменный тополь и следить в бинокль за другим берегом Паршивки, – парень почесал затылок. – Пойменный луг как на ладони, но на бугре – сквозь плотный дубняк ничего не различить.
– Молодец сержант, оперативно сообразил, – похвалил Воронов, и в размышлении произнес: – Но думаю: в приречных кущах немцу не отсидеться, перекантует малость и двинет дальше… Только вот куда гад попрет? – закончил он тихо, надеясь, что Ширяев станет отходить назад, к Кречетовке.
– Вот и ладно! – Алтабаев воспрянул духом, не расслышав последние слова Сергея. – Дальше там колхозные поля до лесочка Дубровка, ровные зеленя четко просматриваются. Нормально видать также дорогу со стороны Зосимова, – и солдат, сотворив простецкое выражение, поинтересовался. – Товарищ майор, группа московского лейтенанта со стороны села поедет, – и, как бы уточняя, с хитрецой прибавил, – или как?..
Воронов, поглядел на циферблат Кировских, прикинув в уме, ответил:
– По моим подсчетам лейтенант Юрков скоро появится на той грунтовке. Другого пути у него нет… – и косо взглянул на сержанта. – Да чего спрашиваешь, будто сам не знаешь? Смотри Алтабаев… тут не до шуток…
– Виноват, товарищ майор, не сообразил сразу, – и уже по уставу. – Разрешите узнать у дозорного, что там происходит…
– Да, пойдем вместе… – Сергей и не думал сердиться на расторопного Тэошника.
Командир и солдат продрались сквозь буйно разросшиеся кусты, и вышли к толстенному тополю, возрастом лет под семьдесят. Нижние толстенные ветви усохли и местами обломались, но разлапистая верхушка еще густая и зеленая.
Воронов задрал голову вверх и, наконец, различил бойца, словно диковинная птица, примостившегося в зеленом гнездовье.
– Как храбрец туда забрался, – удивился Сергей, – ствол-то в два обхвата?
– Сразу видно, товарищ майор, что вы не сельский, – улыбнулся хитрющий Алтабаев, – тут деревенская сноровка нужна.
– А почем знаешь, ты, Алтабаев, откуда родом будешь?
– Из Предуралья, там, в Башкирии лесища ни чета здешним… – протянул сержант с гордостью, потом пояснил, указав рукой поодаль. – Приставили палый ствол с ребятами, по нему и взгромоздился как белка.
– Да, молодцы, ничего не скажешь! – похвалил Воронов. – Ну, давай, выходи на связь, – добавил шутливо.
– Санек, – шумнул сержант, – чего там видно! – и сразу обмолвился. – Товарищ майор рядом стоит…
– Да тихо тут, товарищ сержант, – прокричал сверху мальчишеский голос, – нет никакого движения.
– Фамилия бойца? – уточнил Сергей.
– Рядовой Стенюхин, второй год в одном отряде… – одернув гимнастерку, добавил, – служим…
– Стенюхин! – Сергей рупором приставил ладони ко рту. – Смотри в сторону Гостеевки, дорога на Дубровку… Есть движение?
– Вижу, вижу! Полуторка прет с бойцами, только заехали на бугор…
«Добро, – подумал Воронов, – Пашка Гаврюхин уже прикрыл левый фланг», – и прокричал дозорному на тополе. – Стенюхин, теперь медленно смотри поля вокруг Дубровки. Только не спеши, внимательно!
– На полях чисто, – через минуту откликнулся боец.
– Смотри на дорогу из Зосимова, там что?..
– Церковь различаю, а дорога пустая.
«Чего так Юрков и Свиридов еле плетутся, уж не сломалась ли какая машина? – с опасением подумал Сергей. – Вот уж будет лиха беда начало…» – но, не подав виду, выкрикнул:
– Стенюхин, дорога на Старо-Юрьево проглядывается?
– Нет, не видать. Дубровка закрывает обзор на восток, лесной массив первый сорт…
– Продолжай смотреть, как увидишь технику, дай знать, – Воронов достал пачку Беломора и закурил, предложил присоединиться Алтабаеву.
Тот робко взял папиросу, помедлил и заложил за отворот пилотки.
– Извините, товарищ майор, не курю… А коль разрешите, угощу другана Пашку, – в диковинку мужику будет, махра-то приелась…
– А в отделе разве не положено на бойца по пачке шестого класса в сутки, ну, типа «Прибоя»?
– Положено, как не положено… – и Алтабаев почесал затылок.
– Сержант, договаривай до конца, – велел Воронов.
– Да, экономят парни, меняют фабричное курево у местных, кто на что переводит, – и осекся, не зная, чем закончить.
– Понятно, можешь не продолжать, одни на выпивку собирают, другие на девок… Вот и курят как окопники – махорку.
Алтабаев пригорюнился, сожалея, что невзначай проговорился, выдал немудреную тайну сослуживцев. Но Сергей не осуждал солдат, знал, что выпивают парни не от сладкой жизни.
– Не бойся сержант, не выдам… Только посматривай за ними, чтобы чего сдуру не наворочали. Надеюсь, понял, – это о казенном имуществе…
– Да нет, товарищ майор, в отряде с этим строго. И на службе наши не пьют, разве в увольнительной позволят себе лишку.
– Ну, и ладно, замнем для ясности, – махнул Сергей рукой.
– Едут, едут! – завопил солдат на дереве. – Две полуторки появились… Едут! – томительно помолчав, добавил. – Первая пошла в нашу сторону, а вторая в объезд Дубровки.
«Вот и славненько!» – потер руки Воронов.
Глава 14
Роман Денисович быстренько пересчитал количество бойцов, сидевших в кузове полуторки. Десять человек, да в кабинке еще двое… Приглядевшись, Ширяев вдобавок различил рыжую шерсть двух здоровых овчарок. Вот и натасканные поисковые собаки… «А как думал, мил человек, – кольнуло едкая мысль, – на что рассчитывал, надеясь пехом удрать из цепких лап НКВД…»
И разом пришло удручающее озарение. Наверняка чекистам удалось просчитать выбранный агентом маршрут и, по логике, оперативники хотят окружить беглеца – взять в кольцо. Определенно, путь назад вчистую отрезан, это кратчайшее расстояние до Кречетовки, и там уже давно поджидают. Если рвануть напрямки на восток, в сторону лесочка Дубровки… Но, учитывая то, что полуторка с бойцами движется со стороны Зосимова, по длинной объездной дороге, а до Дубровки легко добраться со стороны деревушки Гостеевки, лежавшей севернее, то в подлеске уже расположилась засада. Выходит, что обложили кругом, и инженер попал в западню. А, что никуда не годится… – так это розыскные псы… Так, быть может, и пробился бы, но теперь запросто затравят собаками, как зайца-дурашку.
И вдруг в сердце немецкого разведчика появился луч надежды, нарастающий с каждым мгновением… Чтобы еще больше подстегнуть себя, мужчина стал тихо напевать «Эрику» – марш Вермахта, часто звучащий в радиотрансляциях из Германии:
Бравурная мелодия и незатейливые слова песни вдохновили агента и наполнили самоотверженностью:
Альберт знал за собой, что при наступлении серьезных тягот, точнее, в ожидании невзгод – душа изнывала, не находила себе места, а воображение рисовало картины одна отвратней другой. Жизнь теряла радость существования. Офицер Абвера не то, чтобы трусил, но пребывал в нервической тревоге. Но перейдя грань меж ожидаемым и наступившим, когда путь назад уже отрезан, внутреннее состояние резко менялось. Надуманные опасения и сомнения исчезали, события уже воспринимались с должной адекватностью, выстраивался правильный алгоритм собственных действий, расчищающий путь к успеху. На него снисходило своеобразное вдохновение, даже некоторая порывистость, психологический тонус резко повышался – человек радовался собственному бытию.
Вот и теперь, Альберт явственно осознал, что ситуация, в которой оказался вовсе не катастрофическая. Даже если на след беглеца выйдут свирепые собаки ищейки, то расстреляет зверюг методично и без осечки, как обыкновенные мишени в поселковом тире. А уж в противоборстве с человеком разведчик имел явную фору, приобретенную еще в учебном лагере Николаи под Даркеменом.
И еще у него было одно весомое преимущество. Как никто другой, инженер излазил эту местность вдоль и поперек. Не зря регулярно каждый год, из выходного в выходной совершал пешие и велосипедные прогулки по окрестным долям и весям.
Альберт живо прикинул возможную дислокацию начавшейся облавы. С востока дозоры выставлены в кустах подлеска, – обширное поле между Дубровкой и береговым узеньким перелеском четко просматривается. За самим леском каскадом вытянулись колхозные пруды, вплавь с вещами водоем не преодолеть. Единственно пригодное место для прорыва – плотина между ними, но на нее, в подобных обстоятельствах, сунется только дурень. На севере расположены обширные зеленя, на них человек и даже животное видны как на ладони. На западе дозорные стоят на пологих поречных склонах. Хотя, на юго-западе зады плодстроевских садов вплотную выходят на берег Паршивки. То место заросло густой стеной дикорастущих деревьев и кустарника. Там, разумеется, выставлен усиленный наряд. Да, и через просторный пойменный луг невидимкой к речке не проскочить… На юго-востоке – опять синь рукотворных озер, разлапый обрывистый овраг и открытые взору неугодья для выпаса колхозного скота.
Тем временем полуторка, миновала плотину пруда и остановилась, с кузова бодро повыскакивали игрушечные, по виду издалека, солдатики. Вояки поначалу сгрудились в кучку, получив от командира вводные инструкции, быстро рассредоточились, образуя развернутую цепь. Альберт сообразил, что бойцам приказали прочесать с юга поросший дубами берег реки, – где агенту приспичило отсиживаться. Очевидно, подобное движение произойдет и на северном направлении, а может, охват пошел уже и с востока… Через полчаса кольцо сожмется, и беглец окажется в самых настоящих силках.
Остается единственный вариант – пересечь луговую пойму и саму речку на фланговом стыке запада и юга. Как на удачу, прибрежный бугор недалеко отстоит от извилистого русла, за которым непроходимая стена глухих зарослей.
Пригнувшись до земли, слившись с пышным разнотравьем, Альберт рванул вниз, поначалу проскользнул между узловатыми стволами дубов, потом короткими перебежками в два счета достиг обрывистого берега речушки.
Мужчина осмотрелся и скакнул на узкую полоску прибрежной осыпи. Теперь человека не видно… пришлось разуться, снять брюки и перейти вброд тихо струящийся поток Паршивки. Затем беглец поспешно достал фляжку и наполнил прохладной водой, и стремительно углубился в развесистый, дурно пахнущий кустарник. Понимая, что здесь могут запросто взять за белые рученьки, Альберт торопливо натянул штаны, прислушался… кажется, тихо…
Натянув в ботинки на босу ногу, он поспешил выбраться из прибрежных джунглей на открытое, дающее круговой обзор местечко. Оглядевшись, агент перевел дух, и убедившись в отсутствие опасности, уже основательно переобулся, поправил расхристанную одежду и поудобней принайтовил резавший плечи саквояж.
Альберт Арнольд вовсе не исключал, что его не заметили, и что преследование уже началось. В таких непроглядных дебрях легко схлопотать полю или стать покусанным розыскными собаками. У него только пара глаз и трудно уследить за происходящим вокруг. Потому решил, как можно быстрей вырваться на открытое взору садовое пространство, где при опасности прижухаешься в приствольной поросли сорняка, – да и где каждый звук отчетливо слышен.
И мужчина побежал, не разбирая дороги, перепрыгивая через палые стволы, ожигая руки стеблями крапивы. Пригнув голову, продирался сквозь хлесткий кустарник – скорее, скорее миновать это гиблое, брошенное на произвол судьбы место. Бежать приходилось круто вверх, вскоре человек запыхался, сердце нещадно билось, того и гляди вырвется из груди. Выбрав не осклизлый упавший ствол тополя, он присел отдышаться. Нещадно хотелось пить – но воду следовало беречь. Вот бы закурить, но ясное дело, – это будет смертоубийством, псы сразу почуют папиросный дым. Проверил Люггер – не замочил ли… Пистолет в порядке. Оглядел одежду, вроде нигде не порвал…
Ну… вот разведчик выберется в плодовый сад, углубится вглубь кварталов, – а что дальше, что предпринять дальше… И это при условии, что не нарвется на засаду или преследователи не обнаружат присутствие беглеца. Придется учитывать, что сад разбит по строгому плану, квадраты кварталов разграничены наезженными просеками, которые просматриваются с начала до конца. Чужака там враз засекут, уж если не чекисты с помощниками, то уж садовые сторожа наверняка. Не хватало инженеру еще кавалерийского наскока охранников… Так что – безвыходное положение…
Но Альберт, ни при каких условиях, не думал о самоликвидации. Да и задешево, по малодушию, агенту не пришло бы в голову отдать собственную жизнь. Пока полны патронами обоймы, разведчик поборется с противником, покажет выучку кадрового прусского офицера. На смех, за понюшку табаку Арнольда не взять, русским будет нелегко совладать с ним. Пусть он не молод, но сила и ловкость еще не оставили плоть, врагам еще придется потягаться со стариком (по тупым советским понятиям), – мужчиной же в самом соку, по личному представлению Альберта.
Инженер улыбнулся собственному юмору, ну, а коль человек способен на иронию в отношении себя, то еще не все потеряно, отнюдь не потеряно…
По опыту работы в Абвере офицер знал, – нет безнадежных ситуаций, следует только тщательно оценить сложившуюся обстановку и с наименьшими потерями преодолеть, казавшиеся непреодолимыми, трудности.
Теперь уж нечего пенять на допущенные ошибки, все мы сильны задним умом, но сделанного назад не воротить…
Остается исходить из худшего, как видно, беглец оказался в полном окружении, и энкавэдешники станут сужать кольцо, прочесывая окрестную местность. Но отчаиваться не стоит – людских ресурсов у них не так уж и много. Скажем, в пределах двух трех взводов, – и то по максимуму… Учитывая рассредоточение бойцов по прилегающей территории, разведчику при прорыве придется столкнуться с группой бойцов численностью до отделения, наподобие тех, что прибыли на полуторке со стороны Зосимова. Даже будь у них собаки, – Альберт и это переживет. Да и по правде – ну, не выводок же псов там… А не обученную псарню только дураки потащат за собой, самих покусают… Таким образом, по логике вещей – агент прорвется через созданный кордон. Если действовать толково и быстро, то запросто сумеет положить десяток солдат противника. Но, тут одно но…
Придется трудно, если в цепи преследователей окажутся опытные оперативники или даже обстрелянные фронтовики. Вот тогда придется попотеть, но и это не смертельно. Наверняка преследователям приказано взять Ширяева как языка, так что под перекрестный автоматный огонь агенту не попасть, да и гранатами не закидают…
А уж худо выйдет, если встретится с матерым асом-чекистом или опытным розыскником из конторы отбывания наказаний, у тех мужиков хваткая способность – упорно идти по следу, и во что бы то ни стало, накрыть беглеца, когда тот расслабится или заснет. Такой вариант развития событий нельзя исключить. И вероятно, московский гость из таких сноровистых ребят, и определенно захочет взять Альберта Арнольда живым. Короче, преподнести начальству – немецкого разведчика-нелегала на белом блюдечке с голубой каемочкой…
«Думай, думай оберст-лейтенант, – приказал разведчик себе, – быстрее шевели мозгами!»
И Альберт решил, оценив возможные «pro et contra», – двигаться по кромке сада вдоль приречных зарослей, чтобы видеть проходы через эти дебри и насквозь просматривать ряды яблоневых посадок напротив. Идти следовало на юг, там километра через два непроглядная чащоба, переходя в кустарник, плавно вливалась в дубовый лесок на другом берегу речушки. Таким образом, он выйдет из зоны окружения.
В лесочке сделает привал, отсидится и обмозгует дальнейшие действия. На первый прикид, повезло бы прошмыгнуть в деревушку Культяпкино… Затаиться там до вечера, а затем податься до города, где уж, как пить дать, сыщет надежное укрытие. Переждать два три дня ажиотаж «по душу немецкого шпиона» и отыскать способ навсегда покинуть эти осточертевшие до оскомины места.
Засиживаться больше не имело смысла. Альберт напряг слух, привстав, обозрел окрестность. Не отметив подозрительных звуков и движений, легкой трусцой припустился вверх по заросшему бурьяном косогору. Для надежного обзора пересек накатанную тропу – границу плодового сада. Совхозное руководство не стало рыть здесь охранительную канаву. Не было смысла, какой дурак пойдет воровать яблоки за пять километров до поселка, попробуй потом – допри мешок до дома.
Альберт, было, взялся бежать по перепаханному садовому междурядью, стараясь быть ближе к стволам яблонь, полагая при опасности затаиться между кронами деревьев. Но быстро устал, ноги проваливались в рыхлый чернозем… То ли дело трактор – только тот преодолеет подобную «полосу препятствий». Так впопыхах, агент юркнул под раскидистые ветви старой яблони, и в изнеможении растянулся на сочной перине из густого осота и вымахавшей по пояс сурепки.
