Текст книги "Случай на станции Кречетовка (СИ)"

Автор книги: Валерий Рябых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 40 страниц)

Воронов неторопливо задавал обтекаемые, на первый взгляд, даже малосущественные вопросы. Делалось это чтобы ослабить внимание арестанта, притупить бдительность, в надежде вызнать главное – агентуру в Кречетовке. Хотя Сергей понимал, что матерый немецкий разведчик, разумеется, раскусил эту хрестоматийную методику, и «на мякине» его так запросто не провести…

– Почему вы считали, что Конюхов (Лошак) непременно выполнит предъявленное требование и пойдет на самоубийство?

– Пришлось шантажировать старика сестрой и племянниками, а если не подчинится, то пострадают близкие.

– Откуда получили информацию об родственниках Лошака?

– Из наших бесед с ним.

– Только и всего…

– Да нет, иногда приходилось и ухищряться, подсыпал снотворное, смотрел переписку, даже выезжал по месту жительства родственников.

– А как завербовали бойца оперативного пункта Виктора Пахряева?

– Любил выпить, да и на деньги, и женщин малый слишком падкий. Заманить такого оболтуса не составило труда… Ну… и поводок страха. Солдат же знал, что влип по уши, и обратного хода уже нет.

– Зачем тогда убили парня, подполковник? Дали бы денег, пусть катил бы на четыре стороны. Безжалостно поступили, однако…

– Уж слишком ненадежный человечишко…. Сдал бы, как пить дать, с перепугу… – шкура барабанная.

– Но вы же пользовались услугами бойца до последнего…

– Не стану отрицать – до последнего момента.

– Понятно, – майор, не раздумывая, сменил тему. – В личном деле отдела кадров сказано, что вы уроженец города Вильны, начали там трудовой путь, работая паровозным механиком. Это правда или часть разработанной Абвером легенды?

Арнольд встрепенулся, – интерес Воронова, похоже, выбил агента из проторенной в мозгах колеи:

– Будем считать, гражданин майор, что я продолжительное время жил там до революции, – на миг задумался и с теплотой в голосе произнес: – И уж если быть честным, то, – немец вздохнул, – обожаю этот город.

– Назовите тогда любимый костел в Вильне…

– Хотите подловить на слове… – немец усмехнулся, – ну, извольте – костел Святого Духа на Доминиканской. Я хотя и лютеранин, но частенько захаживал туда, общался, как бы приватно с Всевышним.

– Впечатляющий собор… – Воронов невольно подумал: «Сам случалось, сидя в полутемном нефе доминиканского костела, просил Господа о содействии», – но уловив в глазах немца, проникновение в потаенные мысли, сурово спросил:

– Что тогда очевидно верующего человека, побудило столь жестоко расправиться с Семеном Машковым…

– Касательно веры – это исключительно личное дело… А так… хотел преподать урок излишне любопытным дилетантам, осведомителям НКВД, что шутки с Абвером заканчиваются печально.

– Как же узнали, что Машков сотрудничает с органами госбезопасности?

– На то имелись причины…

– Непонятно, например… – под маской простачка майор задавал ловко закамуфлированные под пустой треп, но, по сути, каверзные вопросы.

– Ну, проанализировал психотип и социальный статус снабженца, – не по чину малый интересуется. К тому же, да и сами знаете, непрофессионала выдает излишняя нервозность и несогласованность в словах и поступках. Потом выяснил круг приятельских связей Машкова и соотнес с прежде арестованными за шпионаж местными жителями.

– Точнее сказать Заславским и Григорьевым, что работали на оберст-лейтенанта Арнольда…

– Помилуйте, гражданин майор, – эти люди из другой колоды, отнюдь не персональные агенты… Конечно, знал о вербовке тех итээровцев, но остерегался использовать в собственных целях.

– Но ведь знакомы с ними…

– Ну, а как иначе… Григорьев старший экономист депо, коллега, так сказать… Заславский входил в руководство ДС, а депо со станцией в тесном контакте.

– Так думаю, что вы лично рекомендовали тех людей Абверу… Создавали на станции параллельную сеть… Я прав?..

– Не фантазируйте, гражданин майор. Слабые духом интеллигенты востребованы только для единичного задания.

– Разовое выполнение, никак не исключает повторного использования. Сами же привели пример с Пахряевым – коготок завяз… подцепили крепко, – и Сергей процитировал по памяти – «и обратно хода уже нет». Впрочем, по Заславскому и Григорьеву будут детально работать наши следователи.

– Повезете в Москву?

– А вы догадливый…

Воронов прервался и закурил. По-джентельменски предложил папиросу «Беломора» Арнольду. Тот не отказался, обрадовался куреву, как ребенок конфетке. Оба дымили и, молча, разглядывали друг друга. Между ними оказалась разительная внешняя схожесть: ростом и комплекцией, строением черепа и формой ушей, носа, губ и даже серовато-зеленой сталью глаз.

Сергею следовало уж если не ликовать, то хотя бы испытывать отрадное удовлетворение, что благодаря его усилиям изловлен столь махровый враг. Но душевного подъема, не говоря уже о сладкой эйфории, не ощущалось. Чекист понимал, что отловить зверя, еще не означает победить зло… Конечно, соблазнительно поглумиться над ним словом и делом, показать наличную власть, добиться физического подчинения. Но нельзя по взмаху руки, как волшебной палочкой, поработить волю и внутренне сопротивление противника, превратить врага в послушную игрушку в собственных руках.

Воронов доподлинно знал, что арестант или пленник, не сломленный духовно, легко прикинется смиреной овечкой. Человек подстроится под желания следователя, одним словом, сумеет подыграть… И в то же время будет контролировать текущую ситуацию, а значит, манипулировать представителем власти.

И еще Сергей понимал, что Альберт Арнольд звероподобной сущностью нелегала подготовлен к каким угодно испытаниям. Угрожать подполковнику бесполезно, да и на понт, говоря по блатному, немца никак не взять, агент на раз просчитает интригу и поведет собственную игру.

А надо, чтобы немец стал содействовать, – и это сотрудничество не стало кратковременным. Нужна полезная отдача с конкретными плодами. Одним словом, стояла цель перевербовки вражеского агента.

Но для этого следовало искать компромиссы. Каждый последующий шах в такой процедуре означал обязательную взаимную уступку, масштаб, которой соразмеряется с поставленной целью. Вот теперь требуется выведать у Арнольда подручных разведчика в Кречетовке, а еще лучше в объеме отделении дороги. А уж потом с ним будут работать другие люди, не в пример Воронову, съевшие собаку в том деле. Задача кадровых следаков выяснить пароли, явки, связников и прочую атрибутику шпионской работы, а если удастся, то и склонить вражеского агента на радиоигру с Абвером по нашим правилам.

И еще Сергей знал о необходимости завоевания доверия подследственного. Того желательно убедить, что полученные обещания не пустой звук, – в образовавшейся взаимной связке следователь честный человек, не шельмец и провокатор. В противном случае дело пойдет насмарку, и уже ни за какие коврижки, деликатно выражаясь, не добиться искренности и взаимного понимания у оппонента.

Воронов, как часто случалось, уже на уровне подсознания догадывался о факторах, способных вызвать доверие немецкого подполковника. Для начала, тот доложен видеть, что взятые обязательства в компетенции дознавателя, и никто не повлияет на принятое тем решение. Говорить об улучшении бытовых удобств и иных послаблениях арестанту здесь не имело смысла, кадровый разведчик заведомо подготовлен к лишениям и даже к физическим мукам. А вот моральные, душевные страдания редкий индивид сможет легко преодолеть, создать видимость стойкости – пожалуйста, но терзания собственного сердца никому неподвластны.

Разумеется, подопечный майора – отъявленный злодей и редкостный изверг, надо же придумать столь лютую казнь для снабженца Машкова и устрашающее сожжение жилища снабженца. Но, судя по виду, Альберта Арнольда нельзя назвать непробиваемой «нелюдью». Определенно у него имеются своеобразные этические принципы и нравственные установки, иначе бы офицер не удержался в разведке. Как у каждого человека, если тот не полный безумец, у немца есть чувствительные, болезненные струны в самосознании, – некие психологические привязанности, обнаружив которые получаешь желаемую ответную реакцию или даже сделку.

И Сергей отыскал такую лазейку…

– Подполковник Арнольд, я внимательно изучил ваше досье, да и наши сотрудники не сидели без дела, – Воронов сделал загадочно интригующую паузу.

Немец насторожился, сжал пальцы рук, и Сергей намеренно медленно, но проникновенным тоном, выложил деликатную ситуацию с женой Татьяной:

– Как известно, на днях вы услали супругу из Кречетовки, наверное, поняли, что оказались в западне. Определенно, уже давно приготовлено потаенное место, где теперь укрывается женщина. Но прошли сутки с тех пор, как Татьяна Ткач покинула поселок. За это время далеко не уедешь, радиус охвата территории не слишком великий.

Арнольд уже догадался, к чему клонит русский контрразведчик, но только слегка облизал краешки губ. Чего не мог не заметить Воронов: «Фриц уже напугался…»

– Так что могу немедля объявить Татьяну Ткач в специальный розыск. Фотографии, приметы женщины, даже фасон одежды, – сами понимаете – не проблема… Как думайте – сколько времени потребуется органам, чтобы обнаружить супругу немецкого агента… – Сергей постучал средним пальцем по столешнице. – Напомню… в соседних областях введен прифронтовой режим.

Возникла напряженная пауза. Они, не отрываясь, смотрели в глаза друг другу. Но вот немец не выдержал и первым спросил:

– А зачем, майор, это говорите… – и хмыкнул презрительно. – Я чистокровный немец, а Татьяна русская. Верно, считаете, что куплюсь на грошовые намеки… Да арестовывайте на здоровье, мне безразлична судьба русской сожительницы…

– Не блефуйте подполковник, не будьте циником… Кто в депо не знает о теплых отношениях инженера Ширяева с супругой. И Роману Денисовичу – съязвил Воронов, – будет жалко, до коликов в сердце жалко жену Татьяну, если та окажется, говоря площадным языком, в застенках ЧК. Женщине, да то… и сами знаете, там сильно не поздоровится. И еще, уверен в одном, что тщательно оберегали жену, – не использовали в качестве связника или в иной оперативной работе. Разве не так, подполковник…

Они опять пристально уставились друг на друга. Сергей не владел гипнозом, но страстно желал через взор убедить визави принять правильное решение. И тот поддался:

– Понятно майор, умеете убеждать… Ну, и дальше что…

– Розыск Татьяны Ткач не будет объявлен, пока нахожусь здесь на месте… Но это сутки, не большее нельзя рассчитывать… По убытию же в Москву… местное начальство спохватится, но время, разумеется, уйдет… Полагаю, супруге хватит того, чтобы надежно спрятаться… Даю твердое обещание, хоть в органах такое не принято. Но это – слово чести.

– Что ж, верю гражданин майор госбезопасности. Так, что предстоит делать? – Арнольд поджал узкие губы.

– Назовите завербованную агентуру, ну, или помощников в Кречетовке и отделении дороги.

– Пожалуй, соглашусь, гражданин майор, – Альбер Арнольд расслабился, заложил ногу за ногу. – На самом деле, в возникших обстоятельствах существование помощников и осведомителей теряет смысл. Центр не знает о них, так как не сообщал на Тирпиц-Уфер информации, могущей самому себе навредить.

– А как же Григорьев и Заславский… Почему, не найду даже слов, вы, оберст-лейтенант, подставили бедолаг? – Сергей осуждающе усмехнулся.

– Временами приходится предугадывать желание начальства, – Альберт тоже хмыкнул, – или в НКВД по-другому…

Майор смолчал – не в правилах Воронова жертвовать людьми. «Но без спору, – тяжко подумалось, – и в органах найдутся курвы, что ради корысти, пойдут на хоть какую подлость».

– А зачем потом избавились от тех двух «бедняжек»?

– Милостив бог, гражданин начальник, – Арнольд уже ободрился, – обошлись собственными силами. Сами, наверное, слышали о нашей агентуре в советских пенитенциарных учреждениях… А мне… то без надобности, – ведь не работал с ними…

– Разумеется, – Сергей вздохнул, вспомнив тюремщика, запугавшего Лошака, – так, кто конкретно теперь работает здесь на вас?

– Выбор, скажем так, невелик… Полагаю эти, в кавычках, товарищи уже в гэбэшной картотеке. Знаю методы работы чекистов… наверняка уже раскинули густые сети…

Воронов проглотил эту реплику и изобразил на лице мину затянутого ожидания. Арнольд же, подбирая каждую фразу, внимательно следил за реакцией дознавателя:

– Надеюсь, гражданин майор, понимаете, что для законспирированного агента крайне рискованно открывать помощникам, собственное положение, приходится изворачиваться. Однако не исключаю, – люди попадались не глупые, могли и сами догадаться, кто есть кто… Хотя, мало чего некоторые хотят вообразить… веских свидетельств у них нет, – и ехидно ощерился, но быстро поджал губы. – А так, получается чисто приятельская болтовня, ни к чему не обязывающая, одним словом, пустопорожняя ля-ля, – немец хмыкнул и деланно вздохнул. – Впрочем, сложился обширный круг информаторов… Но собирал сведения, как говорится, с бору по сосенке.

Воронов терпеливо ждал продолжения «концерта», только глухо промычал:

– Ну-ну…

– Но извольте, сдам людей, с которыми плотно работал. Только, что тем людям предъявите – ничем не подтвержденные слова арестованного шпиона… Конечно, можно запросто выбить у них признательные показания, подпишут что угодно, да еще за собой утащат дюжину непричастных людей. А такое вам надо…

– Не томите Арнольд, называйте уж, – и, ткнув пальцем в потолок, Сергей добавил, – там (!) разберутся с мерой вины каждого.

– А и не сомневаюсь… Только жалко бедных овечек, отдаю на заклание…

– Подполковник не томите… по надобности органы и без подсказок способны прошерстить Кречетовку, но пострадают и невиновные… Так что давайте лучше без лирики и сантиментов. «Мавр сделал свое дело…», закроем скорей страницу пребывания Арнольда-Ширяева здесь, в Кречетовке.

– Убедили, гражданин майор госбезопасности, записывайте…

– Да говорите так… запомню.

– Фрезер Марк Осипович.

– Приемщик на перегрузе, – уточнил Воронов. – И чем знаменит?

– Ха, – немец не сдержал удивления, – этот еврей в курсе о самых важных и секретных грузах, проходящих через станцию со стороны Москвы. Также конторщик располагает сведениями о формировании поездов на южной горке.

– Даже так… А говорите – пьяный треп. Плотно с ним сотрудничали?

– Так уже дал понять, гражданин майор, что информацию получал разрозненными порциями, от случая к случаю. Что думаете, жидок каждодневно сообщал об ассортименте грузопотока… Как бы ни так… Но случалось, сведения приходили до крайности любопытными…

– Подробности опустим, – у Сергея на детали не было времени, – кто следующий?

– Руди Федор Дмитриевич, работает прорабом в СМП.

– Знаем такого… в чем состояла польза этого немца для германской разведки?

– Браво, гражданин майор. А ведь Феденька ловко закашивал под украинца, и ведь верили прохиндею…

– Сам и виноват, сменил бы seinen Nachnamen. Но давайте «ближе к телу», подполковник.

– Прораб по работе мотался по отделениям дороги, такого курьера еще поискать… но в этом качестве использовать Руди не пришлось… Как правило, узнавал у него подробности интимного свойства о здешнем начальстве, ну и некоторые производственные секреты на оборонных объектах. Только и делов…

– Не густо получается. Зачем же тогда Абверу держать на станции аж оберст-лейтенанта…

– С бору по сосенке, с бору по сосенке… Подвизался здесь не один год… всюду вхож, как говорится, везде примут с раскрытыми объятьями… Скажу по секрету, что локомотивные нарядчицы депо – женщины болтливые, да и диспетчерский персонал на станции словоохотлив. Но и чего скрывать, сами знаете… как дипломированный инженер железнодорожник много знаю, вижу и понимаю….

– Ушли в сторону… Каких еще информаторов еще назовете…

– Да безобидные то людишки, которым даже не платил, те «по секрету» сообщали о заслуживающих внимания событиях, то бишь воинских грузах или армейских контингентах. Ну, для ясности, к примеру: «…сегодня с утра пропускаем десятую стрелковую дивизию на Поворино». А уж уточнить потом количество эшелонов, поверьте, не составит никакого труда… Вот так, гражданин майор…

– Называйте людей!

– Ну, будь, по-вашему, коль так…

И немецкий агент назвал Сергею фамилий работников станции, связанных с грузоперевозками.

– А в отделении дороги кто сотрудничал с вами?

– Знакомств в отделении не перечесть, даже в связке с работой инженера по оборудованию. Но выспрашивать тех людей опасался, у каждого в кабинете плакат «Болтун находка для шпиона», – и Арнольд презрительно рассмеялся, добавив потом снисходительно. – Сами выбалтывали, что нужно и не нужно…

Воронов задал Арнольду еще пару-другую не столь конкретных вопросов и отпустил, предварительно дав расписаться под протоколом. Утомленно закурил и прилег на диванчик…

В принципе ничего нового майор не узнал. Большинство немецких агентов на наших дорогах работали по такой же схеме, используя любую доступную информацию, часто даже непроверенную. Однако редкие из них (по причине фильтров НКВД) имели руководящие должности в железнодорожной иерархии, но низовую агентурную сеть немцы имели многочисленной. И если с умом суммировать раздобытую сумму сведений, то получатся сравнительно достоверная картина адресных и количественных показателей на железных дорогах страны. А уж немцы это умеют делать – крайне педантичная нация.

Уединенные размышления Воронова деликатно прервал младший лейтенант Свиридов:

– Товарищ майор, позвонили из госпиталя, к ним попал больной генерал Красной армии, срочно требует главного по званию из транспортного отделения. Докладываю вам, больше некому…

– Принято Андрей, докурю и поеду, – Сергей даже обрадовался лазейке еще раз увидеть Веронику (госпиталь стоял через парк от аптеки). – Машину задерживать не стану, потом позвоню, – и заметив невольный вопрос на лице Свиридова, добавил уже приказным тоном. – А пока, младший лейтенант, настрочи отчет о наших сегодняшних делах. Понятно… А потом сам подправлю, если что не так…

* * *

Странный оказался генерал-майор, привередливый и с большим гонором, – начальник госпиталя (бригврач) уже хлебнул с ним лиха. Болезнь генерала оказалась не столь серьезна, взятые анализы показали – обострение гастрита. Дня через три можно смело выписывать. Но тот, мотивируя тем, что на него возложено строительство укрепрайонов, настойчиво требовал срочной отправки на лечение только в Москву. Вел «стройбат» себя по-хамски, требуя немыслимых в прифронтовом госпитале привилегий.

Сергей, накинув на себя белый халат, который пришелся не по размеру и сидел кургузо, так что приходилось одергивать тесный балахон в плечах, вошел в маленькую, но уютную палату. Генерал – пухленький дядечка, в атласной больничной пижаме, до того громко и гневно вещавший лечившему врачу, углядев ромбики в краповых петличках Воронова, сразу присмирел.

Воронову уже не раз приходилось встречать таких самолюбивых военных чиновников. Майор сразу раскусил этого привереду, потому повел разговор в допросном стиле: кто, откуда, зачем, при каких обстоятельствах…

Вояка сразу же и поплыл. На невинный вопрос – какая у него инженерная специальность (строитель, механик, электрик), толстяк тупо ответил:

– Дык… инженер – вообще…

– Понятно, – ухмыльнулся Воронов, подумав: «Обыкновенный выдвиженец с низов по классовому принципу…».

На вопрос о цели поездки, выяснилось, что генерал-инженер намылился в Саратов, а дальше в Куйбышев, решать текущие вопросы по водным перевозкам стройматериалов. Зачем только такой крюк… Одним словом, командировка выглядела только прикрытием, чтобы выбраться подальше в тыл. Воронов, решив чуток припугнуть «инженера-вообще», хотя начал учтиво:

– Понятно, товарищ генерал. Сообщу о возникшей просьбе в транспортное управление НКВД, а там пусть решают, что дальше делать. А сам поговорю с вашим прямым начальником, узнаю, – зачем тот выписывает командировки со столь странным маршрутом. – И внезапно изменив интонацию, сурово произнес. – А, может, генерал-майор, решили скрыться… Так самое время признаться, генерал…

Уж такой оборот дел никак не прельщал тыловую шишку.

– Товарищ майор госбезопасности не нужно никому звонить. Да мне уже и легче стало, хирург говорит, – дня через два стану как новенький. Это я поначалу запаниковал, думал, что прободная язва… Но здесь врачи хорошие. Я всем доволен. Не звоните начальству, зачем товарищей беспокоить по пустякам…

– Так зачем тогда потребовался старший по званию оперативного пункта?

– Да думал, что в госбезопасность располагает лимитами на проезд.

– Понимаю, захотели поехать в СВ, то бишь в спальном вагоне повышенной комфортности. Да нет в оперпункте таких лимитов. Это надо бы в военную комендатуру обращаться, там пассажирскими перевозками занимаются.

– Виноват товарищ майор госбезопасности, простите, не подумал…

– Еще имеются вопросы?

– Нет, нет… Спасибо вам большое, что потратили на меня время. Еще раз извините, пожалуйста.

– Ну, тогда, выздоравливайте, товарищ генерал. Желаю удачи… – и Воронов скорым шагом покинул одиночную госпитальную палату.

Поджидавший в коридоре, начальник госпиталя (седой как лунь, видно сильно битый жизнью человек) был от души признателен Сергею, что тот окоротил заносчивого генерала. В госпитале и без того проблем «выше крыши» (из-за недостатка койко-мест ходячих раненых размещали у местных жителей), не хватало еще, чтобы больные, пусть и при высоких чинах, стали качать права. Но теперь «военный строитель» сам попал впросак, оказался на заметке у майора-чекиста из Москвы. Легко представить, какие страсти-мордасти теперь себе накручивает толстяк, не находя места от трусливой мнительности.

* * *

За порогом госпиталя, оказавшись на длинной просторной улице, Сергей полной грудью вдохнул пряный июньский воздух, настоянный щедрыми ароматами рядом расположенного парка. Если пойти по прямой, то миновав особнячок поселкового совета и задворки с сараюшками, упрешься в аптеку. Но майор решил малость прогуляться, размять стиснутые сапогами ноги.

Повернув направо, Воронов пошел вдоль забора длинного краснокирпичного здания бывшей школы, в классных комнатах которой теперь разместились больничные палаты. Пройдя мимо пришкольного сада, он оказался на перекрестке, за которым начинался жилой массив. Сергея еще раньше просветили, что небольшие, обшитые тесом дома по левую руку, называемые Комстроем, – жилье для рабочего класса. Справа в два ряда выстроились двухэтажные оштукатуренные, а за ними шли бревенчатые дома, заселенные семьями итээр. Западный конец проулка вел к рынку и паровозному депо, короткий восточный упирался в зеленую стену защитной посадки Плодстроевского сада, отгороженного от селения специально вырытой канавой.

Послеобеденная улица пустынна… встретились только двое прохожих. Однако, подойдя к первой двухэтажке, Сергей увидел во дворе группку детей и у сараев сердитую женщину, видимо ругавшую непослушников.

Но внезапно, раздирая нервы, завыли железнодорожные сирены. Потом раздались тревожные паровозные гудки. Сергей выжидающе застыл, следовало определиться – где ближайший телефон: в аптеке или в госпитале… И тут раздался скрежет и кашель рупорного громкоговорителя, висевшего, вероятно, у здания поселкового совета. Но вот «колокол» прочистил горло и металлическим голосом, слышным далеко в округе, возвестил, повторяясь: «Внимание! Внимание! Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога! Всем в укрытие! Всем в укрытие!» Следом отдаленным эхом рупору вторили уличные репродукторы у рынка и клуба. И уж потом завыла сирена в самом госпитале.

Сергей знал наверняка, что у медиков предусмотрено бомбоубежище, которое предназначено для операционного персонала и тяжелораненых. Остальным ходячим раненым надлежало бежать в укрытия. Вероятно, на территории школьного сада, прилегающего к госпиталю, приготовлены специальные щели или хотя бы защитные траншеи. Ну, а коль нет таковых, то единственным местом спасения и для раненых, и для гражданских лиц послужит канава яблоневого сада.

Майор направился к входу в госпиталь, но картина, вдруг представшая чекисту, невольно заставила остановиться. Из распахнутых окон первого этажа выпрыгивали раненые в нательных рубахах, группируясь, бойцы помогали спуститься на землю ослабленным товарищам в бинтах или с костылями. А потом люди устремлялись в проулок, к спасительной канаве.

Сергей посмотрел по сторонам. Толпы мирных граждан с детьми, иные даже с узлами, спешили к саду из прилегающих мест, в надежде укрыться от фашистского авианалета. Воронов понимал, что в частном доме еще отсидишься в огородном леднике, на худой случай за поленницей дров, но где спрячешься в казенном строении, – будешь погребен под развалинами.

Сергей напряг слух, надеясь уловить тяжелый гул приближающихся бомбовозов, но вместо него услышал рокот пропеллеров истребителей, возникший совсем рядом. А вот и самолеты… Тройка «Мессеров» с крысиными серыми мордами, крестами на крыльях и фюзеляжах, внезапно пронеслись над головой. Ушли в сторону сада, лихо веером развернулись и помчали на Кречетовку.

Сергей понял, что не успеет добежать до укрытия. Да что он, другие люди рядом с ним оказались застигнуты врасплох…

– Ложись! Ложись на землю! – закричал Воронов, что было сил.

Конечно, команду услышали, хотя нашлись и такие, кто заворожено смотрел на маневр вражеских истребителей. А ближний фашист уже нацелился в людей, Воронову даже показалась, что различил остервенелую рожу летчика сквозь стекло фонаря. Вот пилот выбрал угол атаки и вскоре нажмет на гашетку.

Майор быстро огляделся, метрах в пяти… парализованная ужасом, стояла девочка лет десяти в цветастом ситцевом платьице, – никого взрослых рядом. Воронов метнулся к девчушке, подмял ребенка под себя, укрыл собственным телом.

Раздались хлесткие пулеметные выстрелы. Резкая боль пронзила спину Сергея, внутренности зажгло, он через силу поднял голову и увидел, что фашист уже пролетел. Девочка под ним сжалась в комочек, и дрожала от страха. Но опять раздался рокот пропеллера, Воронов приготовился к новой атаке. Но это оказался уже наш – краснозвездный ястребок, погнавший немца прочь. Сергей отстранился набок, убедился, что с девочкой все в порядке, погладил малышку по худенькому плечику и спросил тихо:

– Дочка, а как тебя звать?

– Нина, – прозвучал ангельский голосок.

И Воронов потерял сознание…

Девочка затормошила его, потом закричала:

– Дядя, дядя!

Но он уже не ничего не слышал….

* * *

Вероника с отцом и сыном переждали воздушную тревогу в подвале орсовского магазина, по случаю войны переоборудованного в бомбоубежище. Благо тот помещался в двух шагах от аптеки. Стоило черному репродуктору проскрежетать два-три раза: «Внимание! Граждане! Отбой воздушной тревоги!», как лица людей, находящихся в убежище, разом посветлели; раздались шутливые реплики, прерываемые беззлобным матерком и кашлем старичков, которым не терпелось покурить на воздухе. Вероника с семейством, вслед другим, поднялись по скользким ступеням наверх. Люди, столпившись у магазина, не спешили восвояси, в надежде выведать подробности случившегося авианалета фрицев. Толком никто ничего не знал. Но уже потому, что не было дыма пожарищ и видимого намека на спасательные действия властей, народ успокоился и постепенно стал расходиться.

Но тут прибежала, запыхавшись, продавщица, которая отлучалась покормить детей. Женщина и сообщала, что фашист натворил все-таки черных дел. Ее муж участковый Филишин, заскочил на минутку домой и рассказал, что немецкие истребители открыли пулеметную стрельбу у школы (теперь госпиталя), возле кондукторского резерва на перекрестке и чуть подальше, в местности у северной горки.

На тревожные вопросы о жертвах, продавщица отвечала расплывчато:

– Юрка сказал – пострадавшие были. Есть и немало… Говорил, – еще одного большого энкавэдэшного начальника у школы убило.

Сердце у Вероники оборвалось. Женщина уже не вникала в уточняющие вопросы любопытных, перепоручив сына отцу, что было мочи, устремилась к парку.

– Господи, Господи… Только бы не он, только бы не он… Божия Матушка спаси Сережу! Пусть будет жив, пусть будет жив… – то ли шептала, то ли кричала она.

Женщина, неизвестно почему, не сомневалась, что это именно Сергей. Да и кого еще участковый сочтет большим начальником… Вероника несколько раз споткнулась, даже чуть не растянулась ничком, упав на руки. Но бежала, бежала… Хлынули слезы, застилая глаза. Бедняжка размазывала влагу по лицу грязными руками, и только выбежав к входу в госпиталь, машинально утерлась подолом платья.

Веронику встретила круговерть госпитальных будней. До нее – здоровой женщины, никому не было дела. Так случается при сильной запарке… Она тыкалась во все стороны: к санитарам, к раненым красноармейцам, – но не находила нужного ответа.

Наконец нашлась одна сердобольная медсестра, которая выслушала сбивчивые, нервные вопросы… Но и та оказалась не в курсе дел, но посочувствовав Веронике, выдала женщине подвернувшийся больничный халат и подвела к ординаторской на втором этаже.

Вероника обратилась к первому, вышедшему из кабинета, военврачу:

– Скажите, пожалуйста, – женщину всю трясло, – Воронов Сергей, майор НКВД не поступал сегодня? – Она уже запуталась. – Нет… ну, недавно… после самолетного обстрела…

– А кто вы, собственно такая? – последовал резонный вопрос.

– Я… – Вероника раздосадовано выпучила глаза, – жена ему… – помолчав, повторила уже спокойно, – жена Сергея Александровича.

– Подождите минуточку, – врач приоткрыл дверь ординаторской, кликнул в проем. – Владимир Андреевич, тут по поводу нашего чекиста… Женщина, говорит, – женой майору доводится… – и уже Веронике вполголоса добавил. – Сам начальник госпиталя, полковник по-старому…

В коридор вышел сутулый седой человек, со свежей щетиной на щеках. Главврач внимательно оглядел Веронику.

– Вы на самом деле супруга майора госбезопасности Воронова? Но у него в графе – прочерк… непонятно, гражданка?

Веронику передернуло.

– Доктор, скажите только одно, что с Сергеем, – живой?.. – и страдальчески выкрикнула. – Живой он?!

И сказано было настолько сердечно, настолько трепетно, что умудренный жизнью медицинский полковник уже не сомневался:

– Да живой… милочка, живой. Сейчас идет операция, оперирует военврач первого ранга Спешнев – наш главный хирург… Не переживайте, жизнь чекиста-героя вне опасности…

– Вероника заплакала, но это были слезы небывалого облегчения, слезы умиления. Заикаясь, женщина недоуменно выговорила, сама не понимая зачем:

– А почему герой? Ведь героем называют только посмертно…

– Успокойтесь, – мужчина понимал состояние посетительницы и не удивился наивному вопросу. – Герой потому, что девочку, ребенка прикрыл собственным телом. Спас, одним словом, жертвуя собой.