Текст книги "Случай на станции Кречетовка (СИ)"

Автор книги: Валерий Рябых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц)

Глава 4

Как раз неделю назад Воронову внезапно позвонил старший майор Степан Мамулов – начальник секретариата НКВД. Сергей, шапочно знавший выдвиженца Берии, крайне удивился звонку столь влиятельного лица. Этот человек сделал блистательную партийную карьеру еще в Закавказье, а теперь через руки армянина проходила служебная информация, поступающая к Берии, но главное, поручено контролировать выполнение распоряжений Наркома. Таким образом, Берия смотрит на происходящее в мире глазами Степана Соломоновича. Мамулов в приказном тоне велел Воронову срочно явиться в служебный кабинет Народного комиссара. При этом сделал загадочную оговорку:

– Ни слова Синегубову (прямому начальнику Сергея)… а уж Богдан (Кобулов Богдан Захарович – заместитель Наркома, курирующий транспортное и экономическое управления) тот ничего не должен знать. Разжевывать не стану! – заключил начальник секретариата и положил трубку.

Сергей заполошно смекнул, что заваривается некая сомнительная интрига (хотя бы, для него), но лишних вопросов задавать не имел права. Времени на эмоции, а на догадки о причине столь таинственного вызова и подавно не было. Капитан пулей полетел по коридорам Лубянки, спешил не опоздать к указанному времени.

И уж потом, на досуге, Сергей дал себе волю поразмышлять на тему: «Я и Лаврентий Берия».

Воронов сам не мог толком объяснить, почему его в Наркомате считали знатоком по железным дорогам. Другое дело авиация, ан нет… Видимо, этот ярлык приклеился к нему со времен конфликта на Китайско-Восточной железной дороге. Там, десять лет назад, Сергей участвовал в боевых операциях по ликвидации белогвардейских бандформирований, а потом пришлось выявлять Гоминдановскую агентуру, в фильтрационном лагере персонала КВЖД.

Видимо по той причине главный кадровик Круглов и рекомендовал капитана в январе тридцать девятого Берии, в качестве сотрудника к Соломону Мильштейну (того уже зарезервировали на начальника транспортного главка наркомата). С утверждением в ЦК новой структуры НКВД, в конце сентября тридцать восьмого года началось переформатирование и транспортного управления. Однако эти мероприятия по ряду веских причин, первая из которых – тотальная чистка ежовского персонала, сильно стопорились. Должность начальника главка оставалась вакантной почти полгода. Старшему майору госбезопасности Мильштейну, поручили разработать задачи и направления работы реформируемого ведомства и укомплектовать главк надежными чекистскими кадрами. С нелегким заданием Соломон Рафаилович справился благополучно, и ровно через год, в марте сорокового, получил комиссара госбезопасности третьего ранга.

Не без основания считали, что тощий сын кровельщика считался любимчиком Берии, вот почему, тот взял еврейчика с собой в Москву из Тбилиси. Соломона сразу поставили на следственную часть НКВД, где тот приобрел несравнимый опыт инквизиторской работы, с лихвой востребованный на новой должности.

Определенно, Лаврентий Павлович определил Воронова под крыло своего ставленника, рассчитывая, что тот подобающим образом приглядит за подающим надежды капитаном, подгадившим себе приятельством с гипотетическим конкурентом на должность наркома.

Но Лаврентий Павлович малость просчитался. Сергей через доверенных людей вызнал биографию начальника Главка. Вот уж чего не ожидал капитан, что Соломон Рафаилович родился в Вильне, в городе, который для самого Воронова стал родным. И еще весомое обстоятельство… Мильштейн на фоне большинства малообразованных чинов наркомата оказался эрудированным и интеллигентным человеком. Видимо, поэтому его заметил Лаврентий Берия (будучи первым секретарем ЦК КП(б) Грузии), назначив своим помощником в ноябре тридцать первого года.

Соломон закончил пять подготовительных классов при Виленском еврейском учительском институте, да еще пару лет проучился в городской Виленской гимназии и затем пять лет в Псковском реальном училище. Мало кто знает, что представлял собой Виленский еврейский институт… Но Сергей осведомлен… Так вот, – это своеобразная еврейская академия. Выпускники института становились учителями городских еврейских школ Российской империи. Образование было светским, но конечно, в учебную программу входил комплексный курс иудаики, в том числе и изучение древнееврейского языка. Но, что примечательно, и Танах (еврейская Библия), и труды еврейских мудрецов при этом изучались не с религиозных, а с естественнонаучных позиций. Так, что в полной мере сносное гуманитарное образование получил будущий чекист.

Воронова поначалу определили стажером в первый отдел (железнодорожный транспорт), будучи человеком самостоятельным, капитан выгодно отличался от остальных, в большинстве посредственных сотрудников. Мильштейн (старше на пять лет) сразу же выделил Сергея из общей массы, возможно, повлияло и личное мнение Берии. Но они как-то сразу почувствовали расположение друг к другу.

И, естественно, сближала древняя Вильна. Соломон не был на родине с восемнадцатого года, и с увлечением слушал Сергея об изменениях, произошедших в городе при поляках. Вспоминали и университет – бывшую гимназию до революции. Да много было памятных мест, много было точек взаимного соприкосновения.

Одного только не знал Мильштейн, что Воронов владеет идиш, – вот и ахиллесова пята умнички Соломона Рафаиловича.

И все-таки, однажды, еще до войны, Сергею вместе с начальником довелось быть на приеме у Наркома. С тридцать седьмого года первую линию ГУМа (закрытого в тридцатом) занимал НКВД. Здесь же размещались кабинет Генерального комиссара и помещения аппарата Наркома. Да и теперь, уже во время войны, в бывшем универмаге квартировали некоторые отделы и военные части НКВД. Кстати, первая линия ГУМа функционирует как режимный объект.

Берия принял «транспортников» доброжелательно. Когда те доложили по текущему вопросу, Лаврентий Павлович в знак некоей признательности подробно объяснил, считая гостей интеллигентными людьми, особенности зданий Верхних торговых рядов, проекта Померанцева. Даже рассказал о конструкции знаменитых пассажей ГУМа. При этом Нарком, как бы невзначай, упомнил с сожалением, что самому так и не удалось выучиться на архитектора. Кстати, – это признание стоило многого, в особенности для Воронова.

И вот теперь, доложив дежурному по этажу о прибытии, Сергей перевел дух. Внутреннее чутье подсказывало, что в скорой судьбе грядут серьезные перемены, причем, определенно, положительного свойства. Но ему не дали даже толком опомниться, механизм «пред ясны очи» был скрупулезно отработан. Появился коротко остриженный Мамулов и, не протянув руки, отрывисто сказал:

– Пошли.

Переступив порог приемной Берии, Степан Соломонович оглядел Воронова с головы до пят и тихо произнес:

– Надеюсь на твой разум, капитан! – потом отстранив дежурного адъютанта, по прямой связи сообщил: – Назначенный капитан Воронов прибыл, товарищ Нарком.

– Пусть войдет, – буднично прозвучало в ответ.

Прикрыв за собой массивную дубовую дверь, Сергей по давно отработанной привычке мгновенно огляделся и сориентировался в просторном полутемном кабинете. По центру, которого стоял громоздкий прямоугольный стол для совещаний, с мягкими стульями по обе стороны и массивным креслом с коричневой обивкой во главе. Паркетный пол устлан кремлевскими ковровыми дорожками малинового оттенка с бордюрными окантовками восточного орнамента. Слева в дальнем углу помещался письменный стол, обитый зеленым сукном и приставной столик с двумя стульями. Сбоку, у завешанных тяжелых гардин, втиснут еще один маленький столик-тумбочка, уставленный батареей черных телефонов. Тускло светила настольная лампа с овальным зеленым абажуром, она, единственная, разгоняла мглу в сомкнутом пространстве. За массивным, видимо, каслинского литья письменным прибором, пригнув лысоватый череп, сидел плотный человек в серой гимнастерке-толстовке без знаков различия. Берия! Генеральный комиссар, не замечая вошедшего Воронова, листал подшивку следственных дел, быстро помечая в них толстым карандашом. За спиной Наркома отливал серым металлом громоздкий сейф, такие монстры как правило стоят в банковских хранилищах. У Сергея в голове мгновенно пронеслась шальная мысль: «Не в таком ли сейфе спрятался Дзержинский, когда в форточку влетела граната…н тот ли это сейф из страхового общества «Якорь»? Старые чекисты знали, отчего Феликса Эдмундовича прозвали «Железный» – бронированный сейф в том главная причина. Не потому ли Лаврентий Павлович держал у себя за спиной столь надежное укрытие? А вот, так ли он ловок, как отец-основатель ЧК – вопрос на засыпку…».

Впрочем, какие тут шутки… Сергей бодро отрапортовал. Нарком, вскинув голову, сквозь линзы пенсне пристально вгляделся в него и произнес с легкой иронией:

– Ну, что Воронов не протер штаны в капитанах? (Сергей знал, подобное панибратское обращение – уже добрый знак), – Берия, выдержав интригующую паузу, продолжил уже серьезно. – Гоглидзе в Хабаровске просил направить тебя к себе. Серго нужны толковые помощники. Ты работал на Дальнем Востоке в двадцать девятом, десять лет спустя отличился на Хасане и Халхин-Голе. Знаешь край не понаслышке, – Берия хмыкнул. – Кадр ты опытный, и сказал бы, – прихлопнул ладонью по столу, – универсальный кадр! Мильштейн хвалил тебя, называл асом.

Воронов смотрел на Наркома, не мигая. Сергей знал, – в каких ситуация дозволяется потупить глаза, а в каких нет. Берия тоже испытующе уставился на Сергея, и наконец, спросил с загадкой в голосе:

– Воронов, – второй орден «Красного знамени» за Испанию получил?

– Так точно, товарищ Генеральный комиссар.

– Расслабься капитан, – усмехнулся Нарком. – И оставь в покое специальное звание… Садись поближе, – и указал на приставной столик.

Воронов, отставив стул в сторонку, примостился на краешке сиденья. Берия отметил нерешительность подчиненного.

– Чего, как кура на насесте… Ближе садись, – указал спокойным тоном.

Сергей сел напротив Берии. Нарком, потер руки, что-то обмозговывая, а потом выложил:

– Знаю Воронов, что держишь обиду… Мол, упрятали вороного рысака в тележный отдел, – рассмеялся собственному каламбуру и продолжил весело. – Думал, – месть за Чкалова? Да бабьи сплетни это… Какой из Валерия Нарком, да и сам знаешь распрекрасно, что «не по Сеньке шапка», – потом, разом поменяв мимику на лице, сухо сказал. – Когда в тридцать восьмом стали брать людей Ежова, нашлись такие, что и тебя хотели утащить вместе с собой. Даже Фриновский (первый зам Ежова, возглавлял госбезопасность) дал на капитана контрразведчика признательные показания. Но разобрались… Давно наблюдаю за тобой… Потому и решил, от греха подальше, отдать малого под крыло надежного человека. Соломон не зря сидел в следственном управлении, тамошние крючкотворы сразу поняли, откуда ветер дует, – помолчав, двусмысленно усмехнулся. – Так что Воронов ты мой должник…

Что тут сказать… И отмолчаться нельзя. Сергей сгруппировался:

– Ясно, товарищ Нарком. Спасибо… – и оборвал фразу, не зная чем закончить.

– Ладно, Воронов, не напрягайся. Не за красивые глазки в живых остался… Для дела нужен человек… – Лаврентий Павлович откинулся в кресле. – Что знаешь о плане «Кантокуэн»? – вопрос задан без обиняков.

– План японского генштаба «Особые маневры», разработанный для Квантунской армии.

– Да, вижу, малый не промах… Нападения японцев на Советский Союз быть не должно! Потому и послали на Дальний Восток Сергея Арсентьевича. После того как подонок Люшков ушел к японцам и сдал советскую агентуру в Китае, нашим крайне туго пришлось на этих рубежах. Пришлось начинать чуть ли не сызнова. Ну, ты знаешь, Гришку Горбача, тоже через год расстреляли, еще тот прохвост… А из Никишова, какой контрразведчик… Перевели сразу начальником «Дальстроя». Паша Куприн – парень толковый, но стал нужен в Питере. Особый отдел фронта возглавлял, теперь вот перевели сюда, поставили на Московский округ. Долгих Иван – одногодок твой и бывший подчиненный, до назначения – начальник ДТО Амурской дороги. Подержали четыре месяца – не тянет. А ведь там масштабы, какие, – вздохнул, разведя руками, – аховские! Вот, собственно, после Люшкова и поделили Дальний Восток на два края: Приморский и Хабаровский. Создали два краевых УНКВД, но оставили за Хабаровским начальником функционал дальневосточного полномочного представителя. Так понял, о чем речь? Серго будет там на своем месте, естественно, с него и весь спрос. Ответит головой… – и резко вперился в глаза Воронову. – А теперь и ты, Воронов, башку подставишь, хватит в бирюльки играть…

Сергей ясно осознал, что с этого мгновения начинается совершенно новая страница в его жизни. Как полагал – масштабная страница, если не полный том… Лаврентий Павлович выпрямился и продолжил беседу уже чисто официальным тоном:

– Разъясняю: у Гоглидзе три задачи. Первая – не допустить сползания обстановки на Дальневосточном фронте в горячую фазу. Вторая – Япония должна как можно больше увязнуть в войне против Китая. Третья, – Берия стал говорить, продумывая и выделяя каждое слово, – развертывание глобальной оперативно-агентурной игры, для создания у японца преувеличенного представления о боевом состоянии войсковых соединений Апанасенко, – и завершил, уже тоном победной реляции. – Требуется сделать так, чтобы у самураев никогда не возник соблазн снова проверить наши мускулы на крепкость! – одобрительно посмотрев на самоотверженное выражение Воронова, чуть помедлив, подвел итог: – Там, по прибытию вместе с Гоглидзе разберетесь, – чем станешь заниматься, возможно, всем сразу, – и Нарком лукаво усмехнулся. – Вопросы будут?

– А почему Сергей Арсентьевич в сорок первом сразу не взял с собой?

– У него и спросишь. И еще, – ешь пироги с грибами… (в наркомате знали продолжение фразы – «а язык держи за зубами»). Начальника Транспортного управления не станем пока вводить в курс дел. А уж Богдана Захаровича тем паче… И не по тому, что Кабулов не ровно к тебе дышит, не любит человек образованных людей, хотя сам, не в пример другим, – Тифлисскую гимназию закончил. Да и с Синегубовым Богдан не сошелся характером, насколько знаю. Впрочем, это уже не твое дело. Через две недели получишь «ромбик». (Сергей только в коридоре окончательно осознал – присвоят майора…).

Берия снял пенсне и близоруко уставился в глаза Воронова, без преувеличения сказать, ласковым взором, затем натянуто рассмеялся, прищелкивая языком:

– Потом, как водится, напутствую на дальнюю дорожку. Ну, и передам привет Гоглидзе. – и отчужденно завершил. – Все, свободен… – махнул на рапорт Воронова. – Давай, давай, будь здоров…

Сергей щелкнул каблуками и вышел за дверь кабинета Народного комиссара. Там уже поджидал Мамулов. Старший майор провел Сергея в свое логово, усадил за стол и придвинул пять папок с грифом особой секретности. Дал расписаться на бланке доступа, сам сел напротив:

– Читай капитан, внимательно изучай! – и добавил высокопарно. – Об этом в курсе трое: Нарком, я и Гоглидзе. Теперь будешь знать и ты, капитан, – и усмехнулся. – Лаврентий Павлович велел подготовить представление на новое звание. Так, что с тебя, Воронов, причитается… – но уже опять перешел на серьезный тон. – Давай, читай, не отвлекайся. Второй раз не дам.

Сергей пробыл в кабинете начальника секретариата Наркомата свыше полутора часов.

Воронов много размышлял о предстоящем назначении, отчетливо понимая, что обстановка на Дальневосточном фронте крайне сложная. Работа предстояла адова, по образному выражению, бросают «из полымя в пекло». Противник создал в районах, примыкающих к Приморью и Приамурью, отлаженный механизм террористических и разведывательных формирований. Самураи, вербуя контингент из белоэмигрантской среды, собирали шпионско-диверсионные отряды, обучали «беляков» методам подрывной работы, сотнями засылали на советскую территорию. Сергей знал (еще с тридцать восьмого года), что НКВД также располагает разветвленной и влиятельной агентурной сетью, развернутой в Северном Китае, Пекине и Шанхае. Эту структуру еще тогда передали из ведения Центра в непосредственное подчинение представителю госбезопасности на Дальнем Востоке. Изменник Люшков сдал ряд стержневых резидентур, но детально о разведывательном комплексе (не только по линии НКВД), естественно, знать не мог.

По многочисленным сводкам на Амуре и Уссури каждый день гремели выстрелы. Япошки лезли на рожон, стопорили в море, топили наши торговые суда, устраивали диверсии в приграничных селениях, но пограничники в принципе справлялись с поставленной задачей, ни разу не поддались на вражеские провокации.

Японский генштаб, уверенный в том, что созданная сеть доносителей и шпионов надежно предоставляет реалистичные сведения о состоянии дел в частях и соединения Красной Армии, ждал момента, когда советские войска покинут Дальний Восток для переброски на западный театр. И тогда придет время хваленого плана «Кантокуэн» – нападение на советский Дальний Восток.

Знал теперь Воронов и другое, что японская агентура поставляла в Токио информацию обширную, но вовсе не достоверную. То результат нашей перевербовки вражеских разведчиков, как правило, русских, бывших сотрудников КВЖД или белоэмигрантов. Эти люди осели после революции в Маньчжурии, а теперь стремились к сотрудничеству с НКВД. Знал также Воронов, что Гоглидзе поставлена задача по созданию «красного» подполья и в советском тылу, и в японском. В обстановке строгой секретности наращивались партизанские отряды из числа местных жителей дальневосточников. Непрерывно велась работа и среди русских эмигрантов в Маньчжурии и Китае.

И вот теперь Сергею предстоит включиться в это исполинское дело. Надо, так надо! Выбора у него не было, главное суметь справиться, не подкачать. А там будь, что будет…

Вот на эту оказию и возлагал надежду Воронов, рассчитывал на прощальную аудиенцию у Берии, перед отправкой на Дальний Восток.

* * *

Велев водителю «Эмки», уже немолодому, обритому наголо милицейскому сержанту, ехать в городской отдел, Воронов пересел на заднее сиденье и попытался расслабиться и, если возможно, даже вздремнуть. Накатанная дорога мерно укачивала и уставшая плоть, уже обмякла, готовая прикорнуть на мягкой обивке «диванчика» заднего ряда. Да куда там… В голове навязчиво свербела беспокойная мысль, не давал покоя один повисший в воздухе вопрос. Каким образом вражеский агент в Кречетовке сносился с резидентом, получал инструкции немецкого центра и передавал разведанную информацию… За период военных действий в местности, прилегающей к Кречетовке, не удалось запеленговать ни одного сигнала подозрительной радиостанции. Выходит, что на этом участке немецкая агентура не использовала радиосвязь. И что тогда получается… Теоретически для оперативной связи в распоряжении немецкого шпиона имелось мало способов: почта, курьер, телефон, телеграф… Что еще, придумать? Ну, ради смеха, почему не приспособить – почтовых голубей или изобрести уж вовсе фантастическую диковину. Но как все-таки немец выходил из затруднительного положения, как?

Зашифрованные почтовые послания можно было с оправданным риском использовать в довоенный период, когда тотальная перлюстрация не проводилась. Однако писать многочисленные письма по одному адресу крайне опасно, вдруг конверт случайно вскроют и обнаружат странный подтекст. Получается, одним махом сдать и адресата, и адресанта. Аналогично обстоит и с посланиями до востребования. Естественно, работник почты спросит паспорт или иную бумагу, подтверждающий личность отправителя, сверит соответствие обратного адреса указанной прописке. А у почтарей цепкая память, да и инструкции о бдительности на почте регулярно читают… Да и с адресатом возможны накладки, – уже по месту получения с фальшивым удостоверением личности влипнешь только так, на раз. А что говорить о военном времени, когда почта приравнена к режимным объектам, а уж тем паче о прифронтовой зоне, как теперь, где почтари дали подписку военной контрразведке, сдадут каждого, никого не пожалеют – собственная голова дороже.

Телефон, телеграф – ну, это сверхбдительная епархия. Еще в мирное время проход постороннему на узлы связи строго-настрого заказан. Тогда ни у кого в мыслях не было, чтобы незаконно проникнуть туда. Даже близкие родственники не допускались. Предположим, что агент настолько ушлый, что получил доступ к таким видам служебной связи, ухитрится и пошлет сообщение… Так это дело моментально просекут, везде налажен строгий военный контроль. С этим жестко, – нигде дуракам не место, а если и найдутся – то начальство разгильдяев огребет по полной программе.

Остается курьер… Вот тут, на первый взгляд, обширный диапазон выбора. Задействовать посыльного, например снабженца или часто командируемого работника – не составит никакой проблемы. В принципе, легко просчитываются места частых командировок, исходя из специфики работы предприятия, производственную кооперацию даже в войну никто не отменил. Да и к снабженцу найти подход можно без лишних усилий, легко и свободно. Как правило, мобильные по жизни работники – люди общительные, потому много пьющие и предпочтительно на халяву. Вопрос только о графике командировок, и о степени болтливости выбранного курьера в состоянии подпития. А то ненароком, рассупонится по пьяни, да и сдаст без задней мысли, как говорят в органах: «Болтун находка не только для шпиона»…

Непременное условие конспиративной связи – исключить многоэтапность трансляции информации. Это непреложный закон. Чем больше передач из рук в руки, тем сильней вероятность провала. А если быть категоричным, то крах разведчика неизбежен, ибо нельзя подобрать «передаточную цепочку» из непогрешимо надежных людей.

Сразу исключаются паровозные бригады, так как до Москвы минимум два локомотивных плеча. Как правило, смежные бригады не состыкованы, графики у паровозников скользящие, а из-за дефицита кадров часто рваные. Да и не станет машинист или помощник рыскать по промежуточной станции в поисках бригады с нужным направлением. Не принято такое у них.

Ну, а вот поездные кондукторы… У тех ребят подходящие условия. К тому же кондуктору в обязанности вменена приемо-сдача перевозочных сопроводиловок на грузы в вагонах. В той пачке сполна разместятся разведданные, какого хочешь объема. Хотя, сложно наладить такой процесс, да и люди в кондукторском резерве малонадежные. Кто туда идет, так… гольтепа, без кола, без двора. Какой бабе понравится отсутствие мужа неделями, да и зарплата не ахти какая… Да и с началом войны ситуация поменялась, составы идут больше литерные, с военными грузами и стрелками-охранниками.

Итак, дошла очередь до проводников пассажирских поездов. Вот тут занимательный момент: маршрут давно отлаженный – прямым ходом от исходной станции до Москвы. А Воронов уверен на сто процентов, что резидент, или как там величают злодея, обосновался в первопрестольной. Там легче законспирироваться, да и преимущества, какой аспект не бери, несравненно шире.

Вот и славно, – придется поработать с резервом проводников пассажирского депо, да и отделенческие службы стоит задействовать. Хотя, надежды мало, да и не все так гладко… Проводники приписаны к конкретным пассажирским депо, глупо рассчитывать на составы только местного формирования, ведь транзитные составы не отменялись. Правда, число пассажирских поездов по нынешнему времени сильно сократилось. Однако вот и шофер подтверждает, что через город на Москву проходит не менее десяти поездов дальнего следования и, как правило, в темное время суток.

* * *

Несложно представить такую картину. Агенту не составит никакого труда, приехать в установленный срок на вокзал. И уж чего проще, пробраться на перрон к прибытию поезда и передать записочку (или сверток) доверенному человечку. По прошлому, не только чекистскому, опыту Воронов знал, что проводники народ нагловатый и ушлый.

Эти дельцы за мзду провезут не только безбилетника, но даже и рослую живность. Иные давно обзавелись постоянной клиентурой и возят спекулятивный и даже контрабандный товар с окраин в центр. А уж Москва для них – земля обетованная, там прохвост с транзитным барахлом, что иголка в стогу сена! Попробуй, найди и уличи такого прохиндея в железнодорожном кителе… А уж в вокзальной суматохе и не поймешь, кто есть кто… Иные мордовороты, разжирев от подобной халтуры, приобрели, честно сказать, сановный вид. К такой образине бесхитростному человеку и подойти боязно. Смерит простофилю презрительным взглядом, посмотрит как на букашку, мол, чего лезешь болван к железнодорожному начальству, и повернет пузо в сторону. Давно известно, что такие ловкачи, как правило, состоят в доле с вокзальной милицией. И уж та не преминет, предупредить партнера через носильщиков иди другую вокзальную челядь о предстоящей облаве или ином, каком серьезном шмоне. Выходит, связь через проводника даже предпочтительней. Доедет тот до места, найдет, кого надо, передаст с рук на руки, ну, и обратно «таким же макаром» без лишних затей и трепыханий, – короче, выполнит вверенное дельце.

Итак, остановимся на проводнике пассажирского поезда. Ну и, что это даст? Да ничего… Попросту нет времени, – тут минимум неделя нужна, чтобы отследить местные и проходящие поезда, а уж тертый-перетертый вагонный персонал тут и месяца не хватит…

С проводниками облом… так, кто подходит еще? Военных исключаем, как временных здесь людей, да и на виду каждый, как под увеличительным стеклом. Хотя, чем черт не шутит… чего только нет в наше время. Впрочем, этак легко добраться и до нашего брата энкаведешника… И это допустимо, но, если здраво рассудить, то уж явный перебор…

Но скверная мыслишка, однако, кольнула. А если так взаправду, если враг проник в среду здешних чекистов… Остается держать ухо востро. Завалят тогда, как пить дать, грохнут, если почуют, что капитан взял след в том направлении. Придется попридержать в тайне деликатные догадки, не болтать лишнего, нельзя раньше времени озлоблять местных работников.

Воронов знал за собой непомерное раздутое чувство подозрительности. Если глубже разобраться, то это крайне необходимое профессиональное качество для чекиста. Доверять, как показывал жизненный опыт, здравые суждения пожилых, опытных коллег и наглядные примеры чужих ошибок, – можно только самому себе.

Будь Сергей командиром РККА, где приятельская открытость, считается естественным тоном, жизнь стала бы несравненно легче. Причина кроется не в служебных тяготах, а в том психологическом надломе, повседневной настороженности и постоянном чувстве опасности. И характерном для чекистов, въевшемся в подкорку мозга, контроле за собственными словами, не говоря уж о поступках и делах. Или сказал не то, или сказали, что говорил не так… или, не дай бог, натворил – что не так… Вот ведь какая шизофрения… И еще, парадокс состоит в том, что не чужаки, которых можно легко ликвидировать (для профессионала, как говорится, «за здорово живешь»), а близкие ребята, с которыми утром здоровался за руку, придут арестовывать и не посочувствуют, даже не покажут в том вида.

Вот почему постоянно саднит душа, стоит остаться один на один с навязчивыми мыслями, а уж как тошно по утрам, когда не ведаешь, что готовит день грядущий. Да и если судить по Гамбургскому счету, – хреново живется, когда будущее в полном мраке. Но это личный выбор, сетовать не на кого…

По здравом размышлении, причина душевной юдоли понятна – скверный, мнительный характер, и нависший дамоклов меч, уготованный гебешным жребием. Прав не прав, виновен не виновен, роли не играет. А ведь по молодости Сергей был другим. Распирали неуемные желания, витали честолюбивые мечты и тешили безумные надежды. А теперь он (когда вот только) вошел во врата, над которыми пламенеет дантовская надпись: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»

«Ну и нуда затесалась в башку… Скорей избавиться от хмари, срочно переключиться на задачи нынешнего дня», – приказал Сергей себе, отключив силой воли провокационный позыв души.

Как действовать дальше? Немецкого агента на шары не изловить. Теперь враг, разумеется, затаится. Найдутся и такие, кто упрекнет Сергея, якобы капитан поспешил с арестом Лошака. Но, по правде говоря, в Кречетовке и городе нет лишних людей для засад и слежек. Да и оставлять блатного на воле нельзя… Где гарантия, что тот не подаст условленный сигнал, выкинет нежданный фортель или, что немудрено, – покончит с собой… На тот момент Воронов принял единственно верное решение.

Ну, а теперь, остается традиционный, хрестоматийный способ. Выйти следствию на злоумышленника поможет сама жертва. Найти причину, побудившую подонка, организовать мерзкое преступление. Поэтому – кречетовский запутанный узел раскручивается с Семена Машкова. Что в поступках снабженца вызвало у вражеского агента ярую ненависть, заставило пойти на показное убийство с поджогом дома… Сделано неспроста, какая тайна тут зарыта?

* * *

В кабинете у Селезня Воронов расположился в углу у окна, за столиком секретаря-стенографиста. Капитан не мешать текущим делам Петра Сергеевича, намеренно принял отстраненный вид. Хотя внутренне осознавал, что начальнику городского отдела несподручно, в присутствии московского представителя, разбираться с подчиненными. Изучая личное дело Семена Машкова, Сергей краем уха улавливал куцые обрывки поступавших донесений и излишне эмоциональный при этом тон старшего лейтенанта. Но видимо, эта игра в поддавки надоела обоим. Воронов, устав притворяться статистом, уж слишком нетерпеливо заерзал на стуле, а Селезень взмахом руки выпроводил надоедливых «докладчиков» и подсел к капитану.

Коллеги перекинулись парой фраз, смысл которых сводился к одному – снабженец (штатный осведомитель горотдела) очевидно, лишил вражеского агента канала или даже каналов информации. Городской начальник, несмотря на кажущуюся простоватость, как-никак опытный чекист, потому загодя предвосхитил возможный ход следствия, – дела-формуляры арестованных по доносам Машкова уже хранились у него в сейфе. Пухлые папочки тотчас легли на соседний, овальный стол заседаний. Селезень зачитал имена фигурантов, назвал занимаемые людьми должности, не преминув заметить, что в железнодорожной иерархии узла этим гражданам отводились отнюдь не последние места.

Воронов вначале поинтересовался, как так обыкновенный орсовский снабженец, никоим образом не входящий в торговую верхушку отделения дороги, лихо обделывал столь деликатные дела… В перечне лиц, загремевших за решетку благодаря усердию Машкова, значились, как правило, одни руководящие работники.