Текст книги "Случай на станции Кречетовка (СИ)"

Автор книги: Валерий Рябых

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 40 страниц)

Воронов внезапно ощутил свалившийся на плечи тяжелый груз. Зачем старшего лейтенанта, в масштабах управления – «мелочь пузатую», посвящать в такие архисложные дела. Как говорится – не по чину, вероятно, хотят сделать разменной монетой в подковерных играх больших дядей…

Но Александр Матвеевич продолжил деловым тоном, как на каждодневном рядовом инструктаже, четко и выверено:

– В правительстве Испании, силовых структурах, да и фактически всеми делами республиканцев заправляет Иностранный отдел – седьмой отдел Слуцкого. Но конкретно рулит Александр Михайлович Орлов (в кадрах значится как Лев Лазаревич Никольский, а по рождению – Лейба Лейзерович Фельдбин), – съязвил Цикановский, видно, в открытую недолюбливал этого человека. – Орлов наш резидент в Испании, парень хоть куда, делец и ловкач. Проявил себя и во Франции, и в Англии, и в Австрии, теперь цепко держит Иберийский полуостров. Но Лейбой займется другой сотрудник… – Сергей насторожился. Выждав самую малость, Цикановский резюмировал: – Нарком, в свете недавнего постановления Политбюро о разведывательной деятельности, поручил мне лично усилить работу контрразведки НКВД в Испании. Главной задачей теперь станут не иностранные волонтеры и наши добровольцы, а резидентуры наркоматов иностранных и внутренних дел, Разведупра РККА, ну и, естественно, Коминтерна, – Александр Матвеевич вздохнул. – Доверяй, но проверяй! Эта старая мудрость – основа чекисткой практики. А уж если быть до конца честным, то верить никому нельзя. Сам преотлично это знаешь, не маленький… – и завершил фразу твердым ударом ладони по столешнице.

Таким образом, Воронову поручалось выявить компрометирующие факты участия Степанова и остальных агентов Коминтерна, в функционировании не только официальных учреждений Барселоны, но и в организации работы среди личного состава, непосредственно в частях интербригад.

– И еще, удивительно обнадеживающий фактор… – добавил Цикановский. – Начальник Орлова Абрам Слуцкий получил строгий наказ Ежова – бригаду КРО обходить стороной, и «Боже упаси», коли «Швед» (Орлов) полезет в «чужие дела». А, конечно, малый захочет, но, как говорится – «на хитрую жопу есть х** с винтом», – усмехнулся комиссар. Но затем не преминул подчеркнуть, что дело, к которому приобщен Воронов под грифом «особой важности», потому велика степень ответственности, но и права будут чрезвычайными.

Получив положенные вводные инструкции, положив в портфель «особую» папку, Сергей отправился к сотруднику, который предоставил старшему лейтенанту документацию о сложившейся ситуации в Испании. Воронову дали три дня для изучения нюансов текущей обстановки, знали, что память у старшего лейтенанта что надо, да и аналитические способности – дай Бог каждому…

* * *

Первым делом Воронов принялся изучать обширное досье Ивана Петровича Степанова, «в девичестве» – Стояна Минеевича Иванова, рождения девятьсот девяностого года, учителя по профессии. Дело видного коминтерновца изобиловало детальными подробностями, иные столь «убийственного характера», что лучше такие частности держать на замке даже самому персонажу. Сотрудничество иностранца с ОГПУ, а затем с НКВД, внедрение в среду оппозиционеров – зиновьевцев и троцкистов, считалось семечками по сравнению с подрывной работой «учителя» в Европе под оригинальными псевдонимами.

В двадцать восьмом Степанов тайно обретался в Мексике и Центральной Америке. Нелегала арестовали в Гватемале и с позором выслали в Германию. Вернувшись в Москву, тот участвовал в VI конгрессе Коминтерна, позже возглавил секретариат Романских стран, параллельно занимался в Латиноамериканском секретариате Коминтерна.

Конкретно с этого года прослеживается работа политэмигранта по «испанской тематике». В октябре в Москве состоялась Латиноамериканской конференции, Степанову поручили составить предложения для выработки директив Коминтерна по Испании. Проведенный анализ в принципе считался правильным, несмотря на некоторые чисто личные предпочтения, – политик предрек в стране в недалеком будущем «гражданскую войну».

В тридцать втором году Степанов посетил Испанию в составе делегации ИККИ, которую возглавлял аргентинец Викторио Кодовилья. Болгарин участвовал в разгромном пленуме компартии Испании, где низложили прежних руководителей (не признающих указку Коминтерна, потому и обвиненных в сектантстве) и избрали генеральным секретарем ЦК КПИ Хосе Диаса.

Степанов регулярно участвовал в пленумах ИККИ, включая XIII – последний антифашистский, являлся делегатом VII конгресса Коминтерна, с тридцать пятого года работал референтом в секретариате Дмитрия Мануильского, а с марта тридцать шестого в секретариате Андре Марти.

В январе тридцать седьмого болгарина под видом бельгийского гражданина Бернара Пьера отправили в погрязшую в ожесточенной внутренней войне Испанию. Москву не устраивал председатель республиканского правительства социалист Франсиско Ларго Кабальеро, было заявлено о необходимости замены старика на другого, молодого социалиста – Хуана Негрина, занимавшего пост министра финансов. Негрин видел единственное спасение страны в тесном сотрудничестве с Советским Союзом. Однако лидер испанских коммунистов Хосе Диас противился смещению премьера. Степанов (Морено) и другие советские представители с неуемной силой давили на Диаса и его приверженцев, принуждая к смещению Кабальеро.

В мае произошли трагические события в Барселоне – столкновения между бойцами правящей Объединенной социалистической партии Каталонии и отрядами анархистов и Рабочей партии марксистского объединения (ПОУМ), руководимой признанным лидером Профинтерна Андре Нином, бывшим секретарем Троцкого, высланном в тридцатом году из СССР с русской женой и детьми. Степанов регулярно информировал руководство о положении вещей. Он делал акцент на приверженности ПОУМ троцкизму, кроме того сгущал краски: «…является филиалом шпионского аппарата генерального штаба Франко, организацией агентов гестапо и агентов Муссолини, организацией, в ряды которой входит также и агентура Интеллидженс сервис и французской охранки…»

Семнадцатого мая Франсиско Ларго Кабальеро на посту председателя Совета министров сменил Хуан Негрин. Менее чем через месяц ПОУМ запретили, арестовав большинство членов Центрального комитета. Такая же участь постигла и главарей анархистских бригад.

* * *

В субботу двадцать девятого августа Воронов ступил на просторную платформу под сень дебаркадеров Французского вокзала Барселоны. Он быстро прошел через входную арку (Entrada Fndens) в вестибюльный трехкупольный зал. Часы-тондо в черной раме у входа в ресторан показывали девять тридцать пять.

Выйдя из вокзала, давящего помпезностью, на проспект Маркес Аржентера, Сергей огляделся…

Напротив парадной шеренгой выстроились классически гордые пятиэтажные здания с зеркальными окнами дорогих магазинов и ателье. По правую руку – в двух сотнях метров привлекли внимание скульптуры двух экзальтированных дам на нарядных постаментах у входа в роскошный сад де Фонсере и Местре, по левую – вдали высится столь же изящная колонна с белым ангелом фонтана Нинью.

Шагать следовало в левую сторону…

Первое, что поразило Сергея, так это кричащее несоответствие рассказам товарищей, побывавших в Барселоне в прошлом году. Советский человек рассчитывал увидеть преображенный революцией город, в котором царили идеи равенства и братства, и отсутствовал любой намек на социальное неравенство. Но действительность не оправдала надежд, мятежным и свободным духом здесь даже не пахло. Воронов попал в чисто буржуазный мир, сродни недавно виденному в Варшаве, Берлине и Париже (пунктам пересадки по пути следования). Нарядно одетые, словно напоказ, горожане, обилие полицейских в голубой униформе, фланирующие щеголеватые офицеры в ладно скроенных приталенных френчах, обилие дорогих автомобилей, шикарные витрины ресторанов и торговых заведений… Исчезли из речи людей обращения camarada (товарищ) или amigo (приятель), теперь везде звучало любезно-вежливое «сеньор». В то же время досадно насторожили нищие, просящие подаяние, и длиннющие очереди, выстроившиеся у продуктовых магазинов в жилых кварталах. Часто встречались неухоженные мужчины, с явным признаком боевых ранений. Сергею позже пояснили, что это ополченцы, прибывшие в отпуск, но по политическим признакам не принятые в Народно-республиканскую армию, добавив с сожалением, что ополченцы вояки никудышные, полные апломба и высокомерия, как и сопутствующей тому лени и отсутствию дисциплины. Но Воронов знал, что эти добровольцы в первый год войны удержали линию фронта республики, несмотря на доставшиеся им лишения и тяготы. Естественно, на домах уже отсутствовали черно-красные флаги анархистов и алые стяги с серпом и молотом и буквами P.O.U.M. Зато пестрили полосатые каталонские «эстелады», часто встречались красные полотнища коммунистов и портреты Сталина, реже вместе с Лениным. Такова теперь реальность в Барселоне…

К нему подбежал водитель ближайшего такси:

– А донде киэре ир эль сеньор (наверное, куда изводите ехать)?

Сергей еще скверно знал испанский (начал учить язык месяц назад), но считая, что немецкий ближе к романским языкам, ответил по-немецки:

– Нotel Suiso im gotischen Viertel, – отель и готика слова общеупотребительные, понятные, даже дураку.

– Энтендидо, сеньор, суйса эн вия Лайетана, сьентесе, – таксист сделал приглашающий жест.

Старенькая Лянча (Lancia), крякнув пару раз, набрала скорость и ловко лавируя среди потока разномастных автомашин и древних пролеток, понеслась по отполированной брусчатке. Обогнув белокрылого ангела, с многофигурной композицией у подножья, они выехали на ухоженный бульвар с ветвистыми пальмами. Водитель постоянно комментировал местные достопримечательности. Сергей понял, что едут по проспекту Изабеллы. Лихой поворот направо, слева величественное здание с двумя башнями. Почтамт – сообразил пассажир, хотя слова водителя походили на лексику тореодора – «централь де корреос». Воронова больше и больше поражала архитектура окружавших строений! Лихой разворот налево, таксист резко затормозил возле длинного пятиэтажного дома с маркизами на первом этаже.

Су отель, сеньор! – понятно, приехали…

Дешевый номер на четвертом этаже заказан еще в Париже. Там же новый постоялец поменял франки на песеты по удивительно щадящему курсу. Так начался первый день в Барселоне… Сергей помнил все как в яви.

Завалившись на мягкую двуспальную кровать, закусив еще французской снедью, он проспал бы, верно, часов до пяти. Но около полудни в номер вкрадчиво постучали. Пришлось приоткрыть дверь. Худенький коридорный, извинившись, сообщил, что к нему пришли гости. Сергей не успел ничего возразить, как посыльного отодвинули и в дверной проем уже протиснулся плотный господин в кепи, следом за ним вошла женщина в суконном сером платье.

Воронов начал догадываться о цели столь бесцеремонного визита, потому не ерепенился, в полулегальном положении лучше держать себя в руках…

Крепыш что-то сказал по-испански, женщина перевела на немецкий язык. Похоже к нему явились сотрудники полиции для выяснения личности иностранца.

«Оперативно работают, – подумал Сергей, – даже переводчицу разыскали».

Паспорт Воронова в полном порядке, выправлен на польского гражданина Витковского, уроженца города Вильно. Но копы не успокоились и пригласили Сергея проследовать в полицейский комиссариат. Возражать было бесполезно, за открытой настежь дверью ошивались двое дюжих молодчиков.

Сергей был наслышан о полицейском произволе в Барселоне, о сплошных арестах и внесудебной расправе над поумцами и анархистами, полиция не щадила даже интербригадовцев, воевавших в частях леваков на фронте. О консульской защите и речи быть не могло. Самому же оказаться в роли подозреваемого, а затем и арестанта, удовольствие, как говорится, ниже среднего. Сергей не исключал вероятности, что не разобравшись, сразу бросят за решетку, а там запросто прикончат. Но кто стоит за таким произволом? Люди Орлова в барселонской «охранке» или это самодеятельность местных секретных служб, подчиненных недавно созданной «SIM» (службе военной информации) или «Seguridad» (Генеральной дирекции безопасности).

Александр Матвеевич Цикановский нипочем не стал бы руководителем КРО, без умения «подстелить соломки» в щепетильных случаях. Поручением Ежова комиссар не имел права манкировать. Потому для Сергея проработали возможные случаи страховки, нейтрализующие «безалаберность» испанцев.

Воронов, прокрутив сложившуюся ситуацию, решил воспользоваться связями КРО в СИМ. Этот политический полицейский корпус создан девятого августа тридцать седьмого года. И еще не успел выскользнуть из рук отца-создателя министра обороны Индалесио Прието Туеро и начальника СИМ Анхеля Диаса Баса (люди Орлова пока не заимели там полного влияния), но КРО НКВД подсуетился раньше и плотно поработал с «companeros».

Воронов, еще не дойдя до стойки администратора, потребовал у полицейских связаться по телефону с руководством СИМ в Барселоне. Переводчица недовольно перевела, зло скривив губы. Глаза старшего полицейского недоуменно забегали, парень понял, что легко попасть впросак, потому не стал перечить. Разговор шел по-немецки, полунамеками, но уже через полчаса Воронова увел в номер молодой, франтовато одетый сотрудник СИМ, отставив полицейских с носом.

Франт, как потом обнаружилось, – личный порученец Диаса Баса, курировал становление СИМ в Барселоне. Сергею пришлось достать из потайного кармашка кофра некий мандат, с печатями и подписью самого министра, делающего персону русского неприкосновенной. Испанец не стал задавать лишних вопросов, малый оказался с понятием, не раздумывая, дал пять телефонных номеров с именами сотрудников (исключив подобные случаи), «коллеги» расстались по-приятельски, пожелав друг другу здоровья и плодотворной работы.

О продолжении сна уже и не было речи, Воронов решил прогуляться по старому городу. Покинув отель, по узкой улочке прошел к площади Святого Якова, мощеной серым диким камнем. Там друг против друга красуются барочные дворцы женералитета (правительства провинции) и аюнтамьенто (ратуши) Барселоны. Детально рассмотрев статую Святого Георгия (покровителя Каталонии) над входной аркой в здание правительства, Сергей свернул в темный проулок с нависшим над прохожими манерно-резным «Мостом вздохов». Чуток пройдя в сторону, он оказался у апсиды кафедрального собора Святого Креста и Святой Евлалии, выложенной почерневшими тесанными гранитными блоками. Обогнув слева собор, оказавшись уже на площади де ла Сеу, Сергей залюбовался великолепием готического фасада этого чудесного храма.

Воронов знал, что это единственное культовое сооружение города, не подвергшееся классовому вандализму. Десятки церквей церкви Барселоны немилосердно разграблены (иные даже сожжены и порушены), мощи святых выбрасывали на улицу под улюлюкивание восторженной толпы. Знакомые печальные картины – копия наших российских событий. Две главные боголюбивые в мире нации (испанская-католическая и русская-православная) в жестоком безумии не щадили вековых, отеческих святынь. В каком же диком умопомрачении оказались эти два народа? И еще Сергей знал, – несмотря на гонения, испанская церковь единственно щедрый опекун обездоленного люда. И еще парадокс – в республиканских госпиталях в войну не оказалось среднего медицинского состава, ибо обязанности сестер милосердия в Испании традиционно исполняли монахини, но безбожники отказали сестрам, исполнять христианский долг. Безбашенный террор республиканцев против католической церкви даже превзошел российские масштабы. А вот собор Святого Креста анархисты, полгода безраздельно владевшие Барселоной, пощадили, говорили, – якобы каменное кружево башен храма заворожили нехристей.

Далее гость решил выйти на Лас Рамблас – главную улицу города, но заплутал в извилистых улочках готического квартала, внезапно оказался перед черным обгоревшим остовом собора Санта Мария дель Пи (Божья Матерь из сосны). Изначально срубленный из пиренейской сосны, в средние века выстроенный в камне, собор представлял гнетуще печальное зрелище. Ажурная витражная розетка над входной стрельчатой аркой походила на зловещую черную дыру, будто бы ход в преисподнюю. Только обглоданный палец колокольни, как указующий перст, – взывал к небу. Сергей удрученно покинул закопченные площади Ориоль и дель Пи, и через три минуты вышел на оживленную, празднично изукрашенную Рамблу.

Чем больше Воронов восхищался Барселоной, тем с ужасом понимал, что уготован к участи разменной карточной швали. Судьбу старшего лейтенанта напрямую определяли подковерные интриги в Коминтерне, а точнее, кураторы рьяных политэмигрантов в ЦК ВКП(б), а уж тех небожителей – лично направлял товарищ Сталин. Начались репрессии против видных коминтерновцев – лидеров европейских коммунистических партий.

Воронов уже знал, что прибывший в июле в Испанию секретарь ИККИ Пальмиро Тольятти подверг отчасти справедливой критике представителей Коминтерна Кодовилью и Степанова, обвинив функционеров в ослаблении Народного фронта, возникшего из-за разлада коммунистов и социалистов. Но, в то же время военного советника Берзина, военного атташе Горева, торгпреда Сташевского, которые информировали вождя о том же самом, – вызвали в Москву и арестовали. Да только ли тех одних…

Как тут себя повести? И Воронов избрал «затяжную» тактику, понимая, что поспешно сделанные выводы и озвучивание которых руководству к добру не приведут. Текущей задачей остался только сбор компромата на работников Коминтерна, – тех, кто работал в Барселоне. Сергей постепенно налаживал тесное общение с испанскими товарищами и бойцами интербригад. Полное погружение в языковую среду содействовало овладению живым испанским языком, он стал понимать, о чем говорят люди, хотя собственные мысли доносил до окружающих еще с трудом. Но всему свое время… Так вот, – Воронов аккуратно собирал разрозненную информацию, не брезговал и досужими сплетнями, окружающими главную коминтерновскую «тройку»: аргентинца Викторио Кодовилью (Медина), венгра Эрне Гере (Педро) и Степанова (болгарина Стояна Минева – Морено). Нарыл любопытный материал и на военных советников Коминтерна – австрийца Штерна, венгра Ясса, итальянца Видали, немцев Штальмана и Цайссера, ну и других публичных представителей ИККИ. Полученные сведения отправлял в Москву, стараясь избегать лишних комментариев.

Не доверяя слишком охране явочной квартиры, опекающим, Сергей на черном рынке запросто приобрел два американских Браунинга «Хай-Пауэр» под люгеровский патрон 9Х19. К тому же защищенный мандатами СИМ, он чувствовал себя в относительной безопасности. Но знал наверняка, что столкновение с людьми Орлова неотвратимо, хотя «Швед» имел приказ Слуцкого обходить Воронова стороной. Так и понятно, – Лейба Лейзерович любыми правдами и неправдами хотел защитить свою шкуру, а человек НКВД, неподвластный резиденту ИНО, да еще не известно с какими полномочиями, естественно, представлял для него серьезную опасность. Проще уничтожить незваного гостя, сославшись на непрестанную сумятицу и неразбериху – вот почему Сергею приходилось тщательно конспирироваться, к тому же в городе объявился матерый «ликвидатор» Наум Эйтингон (Котов). Вот уж эти норовистые живчики-евреи!..

Готический квартал Барселоны с гаком превосходил виленский старый город, но Сергей вскоре освоился в путаных переулках и в разумных пределах не опасался слежки. Там у него появились две съемные комнатушки, в которых при необходимости можно залечь на продолжительное время. Владельцы убежищ – книготорговец Мануэль Семпере и вагоновожатый Габриэль Родригес отличались тем, что презирали власть беспринципных узурпаторов, потому и не были склонны к доносительству.

После дружеских бесед с людьми разных социальных слоев и политических взглядов: обывателями, чиновниками, партийными и профсоюзными функционерами, военными и интербригадовцами – у Воронова выстроилась ясная картина майских событий в Барселоне. И уже ничто не могло ее поколебать:

Непосредственным поводом к тем боям стал правительственный декрет о сдаче личного оружия, направленный против анархистов. В то же время, полицию (не связанная с профсоюзами) вооружили до зубов. Стало очевидно, что далее последует захват стратегических объектов Барселоны, подконтрольных конфедерациям труда анархистов.

Третьего мая полицейский отряд, под началом генерального комиссара коммуниста Саласа, посланный каталонским министром безопасности Айгуаде, попытался захватить Центральную телефонную станцию Барселоны на площади Каталонии. «Телефоника» с начала революции состояла под рабочим самоуправлением, охрана и персонал станции не повиновались и оказали сопротивление. Неподвластных рабочих поддержали вооруженные анархо-синдикалистские слои горожан, к которым присоединилась милиция ПОУМ. Инсургенты закрепились в рабочих кварталах, в то время как полиция и силы, верные коммунистам и каталонским националистам, удерживали центр Барселоны. Стихийно вспыхнула всеобщая стачка, в городе сооружались баррикады и начались уличные перестрелки.

Однако лидеры анархистов и ПОУМ не предприняли энергичных действий, в опасении краха «антифашистского единства». Береговые батареи в Барселоне находились под контролем анархистов, орудия могли запросто открыть огонь по штабам коммунистов и правительственным зданиям. Военное ведомство в Женералите не вмешивалось в конфликт, анархистские ополчения на фронте Уэски были остановлены секретарем по обороне в каталонском правительстве анархистом Мануэлем Молиной. После переговоров пятого мая уличные бои прекратились.

Но уже шестого мая центральное правительство для «восстановления порядка» направило в Барселону из Валенсии шесть тысяч штурмовых гвардейцев. Начались обыски на улицах и в домах, конфискация оружия, и сплошные аресты членов ПОУМ и боевиков-анархистов.

Поначалу влияние компартии в Каталонии было невелико, ведущую роль там играли националисты, анархисты и поумовцы. Поэтому главной целью, которую преследовал СССР (и КПИ Испании) было ослабление, а затем и ниспровержение Женералитета, по сути, ставшего правительством суверенного государства. Ларго Кабальеро – испанский премьер являлся противником подобных мер. Социалист считал, что фашизм сумеет победить только объединенный Народный фронт, потому являлся сторонником компромисса с анархистами и ПОУМ. За что и поплатился… Семнадцатого мая Кабальеро сместили с поста премьера, а конфедерации анархо-синдикалистских профсоюзов вытеснили из состава центрального и каталонского правительств. Испанский кабинет, при полной поддержке коммунистов, возглавил другой социалист Хуан Негрин.

Но в Москве понимали, что ради устранения оппозиции в республиканском лагере, сильно ослабили боеспособность народной армии и ополчения – тем самым укрепив положение мятежников. На фронте подразделения левых убеждений оказались в деморализованном состоянии. Вот и решили вопреки логике отыграться на коминтерновских представителях в правительстве и воинских частях.

Тольятти настоял перед ИККИ об отзыве в сентябре-октябре большинства советников Коминтерна из Испании. Кодовилью срочно направили в Париж для организации кампании в поддержку республики, Степанов же оставили при ЦК объединенной социалистической партии Каталонии. Оставшихся в стране коммунистов-интербригадовцев подчинили отделам партии по работе с иностранцами. Коммунистическая партия Испании, наконец, получила долгожданную самостоятельность. Руководство Коминтерна теперь не принимало принципиальных решений по проблемам Испании и политике КПИ без участия местных партийных представителей.

* * *

За время нахождения в Барселоне, Воронов душой прикипел к семейству Семперо, обитавшем в старинном, слепленном с другими доме, в квартале церкви Святого Августина. Фамильная книжная лавка размещалась на первом этаже, из нее, помимо парадного и черного, имелся ход в жилые помещения, что, кстати, для Сергея. В магазине заправлял седовласый усач Мануэль, которому помогал сын Даниэль, девятнадцатилетний малый, чудным образом избежавший мобилизации. Жена Мануэля Изабелла – женщина редкой, но подчеркнуто траурной красоты, редко появлялась на людях, но зато кулинарные способности хозяйки превосходили возможные ожидания. Иногда Сергею доводилось провести вечерок в обществе супругов, в теплой домашней обстановке. Постояльца удивляло, что Мануэль обращается к спутнице жизни, словно к высокородной грандессе, будто провинился, странная недосказанность сквозила в отношениях давно женатых людей.

Потом Воронов узнал, что Изабелла любила другого мужчину – популярного писателя, сгинувшего во Франции в прошлую войну, и вышла за Мануэля, который с юности обожал красавицу с улицы дель Оспиталь. По видимости, такая участь грозили и сыну Даниэлю. Юноша безнадежно влюбился в белокурую гордячку по имени Беатрис, актрисульку из ближайшего театра Ромеа, ставящего постановки на каталонском языке.

Сергея так же поразил и удивительный букинистический магазин Семперо, в котором часто встречались экземпляры редкостных книг. Случалось, знаменитые в Испании персоны забредали сюда в поисках нужного раритета, букинист горделиво называл тех людей, да Воронов уже не помнил кого. Однажды Мануэль, когда Сергей рыскал на дальних полках, толкнул гостя в плечо, призвав обратить внимание на рослого человека в роговых очках, с черной шевелюрой и густыми усами. Хозяин, интригующе повременив, с придыханием сообщил – Эрнест Хемингуэй, впрочем, это имя мало, что тогда говорило Сергею. Но одно Сергей знал наверняка: и Михаил Кольцов (Моисей Фридлянд), и Илья Эренбург, будучи в Барселоне частенько наведывались в этот магазинчик, но, слава Богу, литераторы не пересеклись с соотечественником.

Мануэль и сын Даниэль люди открытые, лишенные подозрительных замашек. Но родная жена и мать – полная противоположность мужу и сыну. Немногословная и со скрытым характером, сеньора заинтриговала любопытного постояльца. А уж когда Воронов стал замечать продолжительные отлучки хозяйки из дома, то решил проследить за доньей…

Однажды вечером Изабелла, одетая в черное, шмыгнула с черного крыльца и направилась в сторону Рамблас, Сергей в отдалении последовал за женщиной. Та спешила, не оглядываясь, вышла на бульвар и повернула не в сторону рынка Бокерия (что подразумевалось), а в сторону театра Лисео. Дама двигалась по тротуару вблизи стен зданий, соглядатай же таился за газетными киосками и цветочными ларьками, размещенными в бульварной части улицы. Так парочка вышла на площадь с высоченной колонной, увенчанной статуей Христофора Колумба. Изабелла торопливо миновала пешеходный переход у памятника, и спустилась по ступеням к набережной внутреннего порта. Госпожа Семперо остановилась у кромки парапета, пристально вглядываясь вдаль: на башню Святого Себастьяна – конечную станцию канатной дороги, или еще дальше за мол, где раскинулось темное море. К сеньоре никто не подошел… Спустя полчаса, Изабелла резко повернулась и торопливой походкой направилась обратной дорогой. Сергей понял – женщина тоскует о любимом…

* * *

В четверг двадцать восьмого октября в Барселону из Валенсии прибыло правительство Хуана Негрина. Соответственно в город, ставший временной столицей Испании, переехали партийные, армейские и полицейские штабы. Советских советников, в том числе и Степанова, разместили в центральном отеле Континенталь на Рамблас, рядом с площадью Каталонии, где разместились главные правительственные и партийные учреждения.

После практического устранения Коминтерна от громких испанских дел, Воронов воспринял свою миссию исчерпанной, ну, и естественно, соглядатайство за не столь чиновным коминтерновцем счел излишним. Да и тот состоял теперь в плотной связке с Пальмиро Тольятти, и, в конечном счете, охрана «Эрколи» вышла бы на подозрительного субъекта, совавшего нос в дела секретаря ИККИ, человека близкого Сталину.

Но, ни с того, ни с сего, бросить выполнять задание было крайне сложно, и Воронов предпринял хитрую многоходовку. Первым этапом мыслился наладить контакт с опекаемым. Последствия непредсказуемы, но Сергей полагал, что отыщет способ вывернуться. Он выследил, что болгарин, как правило, столовается в ресторанчике Евкалиптус – на тесной улочке Бонсуксес, выходящей на Рамблу напротив фасада отеля. Степанова, как серьезную персону, постоянно охраняли два агента СИМ. Сергею пришлось выйти на Анхеля Диаса – начальника спецслужбы, который без проволочек устроил тайное «свидание».

В теплый ноябрьский вечер Воронов, одетый в ладно сшитую тройку, при шляпе, прошел через узкий дверной проем таверны. Болгарин обедал в одиночестве. К Сергею метнулся расторопный битюг, с выпирающей под пиджаком портупеей. Но услышав пару условленных фраз, сделал знак напарнику и телохранители, как ни в чем не бывало, уселись за соседние столики.

Незнакомец раскованной походкой подошел к представителю Коминтерна, по-немецки деликатно попросил разрешения присесть напротив. Степанов метнул взгляд на охранников, но те демонстративно смотрели в противоположные стороны. Коминтерновец, почувствовав неладное, сжался в комок, открытый лоб покрылся испариной. Сергей же, представился корреспондентом одного берлинского издания, намеренно назвав визави «Иваном Петровичем», попросил о кратком интервью. Чекист толком не помнил, какие вопросы задавал, по видимости – уж слишком безобидные… Но болгарин, опуская плечи ниже и ниже, отвечал с нарастающим косноязычием. И вдруг, истерично встрепенувшись, зашептал на русском языке:

– Товарищ, прошу, не губите, пожалуйста… Давно знаю, что нахожусь под присмотром органов… Вижу – вы не из группы Орлова. Прошу о пощаде, не говорите там злых наветов моих недругов. Я честный коммунист и ни в чем не виноват, – и шмыгнул носом. – Посмотрите, пожалуйста…

И испуганный человек достал из внутреннего кармана фотокарточку. На который в рост изображены молодая женщина и две девочки, по возрасту – десяти и семи лет.

– Это жена и дочурки, близкие погибнут, если… – в глазах Ивана Петровича стояли слезы.

– Не бойтесь… – прошептал Воронов одними губами. – Все будет тип-топ – откланялся и быстро покинул ресторан.

В очередной шифровке в центр, Сергей еще раз подробно обосновал мотивы отсутствия смысла слежки за коминтерновцами. Сергей охарактеризовал Степанова, как человека, обладающего острым политическим чутьем и завидной работоспособностью, но не имеющего сильной воли и попавшего под влияние психологически крепких личностей, таких как Марти, Кодовилья, а теперь Пальмиро Тольятти.