Текст книги "Секреты для посвященных"

Автор книги: Валерий Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Вы же прочитали письмо Святского. Там все объяснено, – сухо ответил он.

– Мда… – Агейкин пробарабанил пальцами по столу, поглядел в окно. Потом повернулся к Грачеву, произнес: – Что ж, письмо кое-что проясняет. Жаль, что вы передали его нам с опозданием.

Ему явно хотелось, чтобы журналист почувствовал себя виноватым.

– Вы не скажете, где я могу увидеть следователя Трушина?

На лице Агейкина промелькнуло выражение недовольства.

– А зачем вам? Он больше не занимается этим делом.

– И все-таки…

– Он на стажировке в областном управлении. – Агейкин не удержался и добавил: – Курсов оказалось недостаточно, придется подучиться у старших товарищей.

– Виновным в убийстве по-прежнему считается Барыкин? – спросил Вячеслав, впрочем не надеясь на ответ. Следователи предпочитают спрашивать, а не отвечать. Особенно такие, как этот Агейкин.

Но он почему-то ответил:

– Барыкин, конечно. Но не только он. У него есть сообщник.

– Кто же, если не секрет?

– Секрет. Но вы ведь корреспондент. К тому же я надеюсь, что эти сведения…

– Да, да. Я никому не скажу. Так кто же?

– Бригадир Вяткин, тот самый «друг», о котором пишет в своем письме Святский. Я, если хотите, заранее вычислил его. И рад, что не ошибся. Сейчас мы допрашиваем Вяткина. Пока упорствует. Но ничего, мы своего добьемся.

Решительность Агейкина не понравилась ему. Этот во что бы то ни стало будет доказывать виновность Барыкина и Вяткина. У Вячеслава же, особенно после прочтения письма Святского, появились совсем иные предположения. Оставалось их проверить.

Однако, прежде чем начать действовать, не мешало бы пораскинуть мозгами. У Вячеслава появилось ощущение, что в тот роковой вечер, когда погибли Святский и старик-сторож, он видел убийцу и даже разговаривал с ним. Уж не этот ли человек анонимным письмом вызвал его из Москвы? Конечно, вряд ли он намеревался сделать московского журналиста свидетелем своих преступлений. Цель у него была иная. Добиться смещения Святского с должности, изгнания его из леспромхоза. Видимо, Святский в то время еще не докопался до его прошлого. Каким-то путем этот «некто» перехватывал запросы Святского, контролировал поступающую на его имя почту.

– Стоп! – сказал себе Вячеслав.

Он вышел из Дома приезжих и направился на почту. Она размещалась в отдельно стоящем на краю поселка деревянном домике. В том, что это присутственное место, а не жилое помещение, убеждало отсутствие на окнах занавесок. За невысоким дощатым барьерчиком сидела пожилая женщина в очках, и без того скудные седые волосы были стянуты в пучок, из которого торчали шпильки. Она подняла голову. Блеснули кругляки очков.

– Мне нужно позвонить в Северогорск.

Старушка поглядела на часы, с недовольным видом передернула плечами и надела на голову специальное устройство – наушники с переговорным устройством.

– Номер? – сказала она.

– Областное управление МВД. Капитана Трушина.

Старушка, услышав эти слова, энергично принялась за дело. Уже через минуту Вячеслав вошел в переговорную кабину, плотно прикрыл за собой дверь.

Разговор с Трушиным получился содержательным. Вячеслав пересказал ему предсмертное письмо Святского.

– Что-то в этом роде я и предполагал, – сказал Трушин. – Ограбление, скорее всего, инсценировка… Где письмо, у вас?

– Нет, у Агейкина. Я счел нужным передать ему.

– Правильно сделали. Кстати, могу вам сообщить. Проведена повторная медэкспертиза трупа Святского. Он убит.

– Понятно, – дрогнувшим голосом произнес Вячеслав. – Но нужно действовать. А то он уйдет!

– Не беспокойтесь, все необходимые шаги будут предприняты.

«Я сам предприму необходимые шаги», – подумал про себя Вячеслав, но вслух этого говорить не стал.

В трубке продолжал еще звучать глуховатый голос Трушина, а внимание Вячеслава уже переключилось на то, что происходило за стеклянной дверью будки. В помещении появилось новое лицо – полнотелая девица с кокетливо уложенными на голове волосами и густо, несмотря на жару, накрашенными ресницами. Старуха что-то гневно выговаривала ей, то и дело тыкая сухим пальцем в циферблат часов, должно быть, упрекала напарницу за опоздание. Та оправдывалась, ее высокая грудь вздымалась.

Старушка сдала вахту и удалилась, громко хлопнув дверью. Вячеслав вышел из будки и подошел к девице.

– Сколько с меня?

Она сперва погляделась в осколок зеркальца, прислоненного к чернильнице, поправила выбившуюся во время схватки со старушкой прядь и только после этого ответила:

– Шестьдесят копеек…

Расплачиваясь с полнотелой девицей, Вячеслав подумал: «Не исключено, что неизвестный действовал через нее, перехватывая почту Святского. Такая ради любимого мужика пойдет на все».

Придав лицу игривое выражение, сказал:

– У меня к вам огромная просьба… Во-первых, скажите, как вас зовут. Меня – Слава.

Мгновенно включаясь в знакомую игру, девица метнула в Вячеслава кокетливый взгляд:

– А зачем вам? Ну, допустим, Люба. Что дальше?

Она подождала продолжения.

– Я в ваших краях проживу некоторое время. Так что мы еще не раз увидимся, Люба. А сейчас прошу: напишите вот на этом бланке почтовый адрес вашего отделения.

– Хотите, чтоб выслали денег?

– Угадали. Я чувствую, что они мне в самое ближайшее время весьма пригодятся.

Она понимающе усмехнулась:

– Я вам адрес скажу, а вы запишите.

– Нет-нет. Хочу, чтобы вашей нежной ручкой.

Она взяла бланк и вывела ровную строчку. У Вячеслава сердце запрыгало в груди. Знакомый почерк! Именно этой рукой написано письмо, которое привело его в леспромхоз.

Он с трудом выжал из себя несколько приторно нежных фраз и, поинтересовавшись, где расположена местная больница, собрался уходить.

– А вы случаем не больной? – ехидно осведомилась Люба и, получив заверение, что все органы у него работают нормально, сообщила: – Под гору спуститесь, там мосток, перейдете – она и стоит. Салатового цвета.

Вячеслав отправился к конторе леспромхоза и, переведя нажатием кнопки свои часы в положение хронометра, словно судья на спортивных соревнованиях, начал засекать время, необходимое, чтобы дойти от конторы до общежития и от конторы до Дома приезжих. Затем, выбрав тихую полянку, он прилег под кустом, достал блокнот и погрузился в расчеты. Было учтено все: и только что полученные данные, и время, когда раздался барыкинский выстрел в окно и стремительно летящий пыж больно задел его мочку уха, и время появления на пятачке у здания общежития бригадира Клычева, сторожа Сидоркина, механика Зубова, а затем время встречи с бригадиром Вяткиным, разыскивавшим, по его словам, Святского, с которым расстался всего полчаса назад.

По дороге в Дом приезжих Вячеслав завернул в столовую: надо было подкрепиться. В зале было душно, жирные мухи барражировали над головами, как самолеты над полем в Тушине в день авиационного праздника. За одним из столиков сидели участковый Фроликов, бригадир Клычев и механик Зубов. «Вас-то мне и надо, голубчики», – подумал Вячеслав и, спросив разрешения, занял свободный, четвертый стул. Участковый, пожилой мужчина с простоватым честным лицом, шумно приветствовал журналиста. Клычев и Зубов вели себя спокойно.

– Извините, я прервал ваш разговор. О чем речь, если не секрет?

– Об охоте, – неохотно отозвался Клычев.

– А ведь это все едино, – отозвался механик. – И те и другие – божьи создания.

– Да ты никак верующий, Зубов? – удивился участковый.

– Без веры не проживешь, – сказал Зубов.

– Правильно, – поддержал Клычев. – Только у каждого она своя – вера-то…

Механик кивнул.

– И все-таки… – видимо, продолжая разговор, завязавшийся еще до прихода Вячеслава, сказал Фроликов, – как же ты решился в одиночку на волка пойти? Не страшно было?

– А что такое страх? – поглощая борщ и время от времени вытирая губы хлебной корочкой, сказал Зубов. – Страх – это незнание того, что тебя ждет. А я опытный охотник. О сером знаю все. Знаете, например, как надо загонять волка зимой?

– Ну? – промычал с набитым ртом Фроликов.

– Лучше это делать в середине зимы, когда снег еще не слежался, пока он глубокий и рыхлый. Для лыжника все нипочем. А волк… Сытый переярок падает, проскакав три-четыре километра. Голодный же старый волк может пробежать и все десять.

– А когда догонишь? Тогда что?

Зубов аккуратно положил ложку на дно опустевшей тарелки.

– Волка можно убить обыкновенной толстой палкой. Надо только сильно и метко ударить его по переносью. Но надежнее пристрелить серого из ружья, если оно, конечно, есть.

– Я на кабана как-то ходил… выстрелил. Он упал. Подошел, а кабан как вскочит да как бросится… Еле ноги унес, – сказал Клычев. – Не туда попал.

– Опытный охотник всегда определит, куда ранен зверь, – сказал Зубов и оглянулся в поисках официантки, не терпелось приняться за второе блюдо. – Ежели делает большой скачок передними ногами, или задними, или всеми четырьмя, значит, ранен в легкие или печень. Раненный в живот, сильно вздрагивает и бежит, сгорбившись. Раненный в зад, быстро оборачивается и кусает раненое место. Ну а коли в сердце или спинной мозг, падает, убитый наповал.

Наступило молчание. Немного погодя Зубов сказал:

– Неужели Вяткин и вправду убийца? Не верится. Такой тихий, уравновешенный человек.

– В тихом омуте черти водятся, – с набитым ртом невнятно произнес Фроликов.

– Так как же все это произошло?

Участковый, прожевав и с сожалением опустив ложку в миску с недоеденным борщом, принялся рассказывать:

– Товарищ Агейкин полагает, что дело было так… Вяткин пришел к Святскому просить денег в долг. Тот не дал. Они поссорились. Вяткин затаил злобу. Дождался в кустах, когда Святский выйдет из конторы, и шасть за ним. Довел до Дома приезжих, опять подождал. Думает: нападу на обратном пути. А тут откуда ни возьмись Костька Барыкин. Стрельнул в Святского, тот испугался и хлоп оземь. Тут, значится, и появляется Вяткин. Достает ключи, говорит Костьке – айда… Мол, получишь свою долю. Вот они и пошли. Сторожа порешили, чтобы, значится, не мешал. И сделали дело. А деньгу поделили. У них-то она и оказалась. Одного не пойму, отчего Вяткин с Барыкиным вместе не убег? Чего ждал?

– Ну, это-то ясно, – рассудительно заметил механик Зубов. – Надеялся, что во всем обвинят того, кто убежал. А он будет чист, как голубь.

– А зачем он тогда деньги стал раздавать? Вяткин-то. Спрятал бы и сидел себе тихо.

– Товарищ Агейкин до всего докопается. Говорят, большой специалист.

– За что же его тогда в нашу дыру задвинули? Если он такой спец? – осклабясь, спросил Клычев.

– Почему «задвинули»? Послали на укрепление.

– Турнули, и все тут, – не уступил Клычев.

Участковый промокнул хлебом на дне тарелки остаток борща и обратился к Вячеславу:

– У вас, Раиса говорила, хотели фотоаппарат украсть? Дорогой, наверное.

Накануне, вернувшись вечером в свою комнату, он обнаружил, что кто-то рылся в его вещах. Пленка из фотоаппарата исчезла. Он тотчас же схватился за правый карман куртки, куда обычно складывал отснятые пленки. Нащупал круглый пластмассовый баллончик, с облегчением вздохнул. Уходя из дома, он перезарядил аппарат, вставил в него свежую кассету. А отснятую унес с собой. Повезло. Она осталась цела. Он обратился тотчас же к Раисе с просьбой: съездить в райцентр и проявить пленку в фотоателье. Это нужно сделать в интересах Кости Барыкина. Она сразу же согласилась.

– Мне кажется, не аппарат хотели украсть, – сказал Вячеслав, – а отснятую пленку.

– Пленку? Кому она понадобилась? И зачем?

– Я и сам в толк не возьму.

– И украли?

– Да. Но, слава богу, еще не отснятую. Ту-то я успел раньше вынуть и спрятать в карман. Послал в райцентр в проявку. Ее уже проявили, она у меня.

– Прямо-таки шпионские страсти, – улыбнулся Зубов.

– Вы что, собственное расследование затеяли, что ли? Если так, то не советую… Плохо может кончиться. – В голосе Клычева прозвучала угроза.

Вячеслав легкомысленно воскликнул:

– Где наша не пропадала! Вот хочу сегодня в лесной сторожке побывать, там, где Барыкин в ту ночь отсыпался.

– Вы что, поверили Раисе, что она всю ночь провела с парнем? – спросил Зубов.

– Брехня это! – выкрикнул Клычев и стукнул кулачищем по столу, так что зазвенела посуда. – Нужен ей этот сопляк!

– Ну и что вы там рассчитываете найти? В этой сторожке? – спросил участковый.

– А уж это моя тайна, – с улыбкой ответил Вячеслав. – Жара спадает к вечеру, вот и двину.

Клычев и Зубов закончили обед и ушли. А участковый принялся за компот. Он решил сегодня побаловать себя и взял целых два стакана.

Дождавшись, пока они останутся вдвоем, Вячеслав наклонился к уху участкового и произнес несколько фраз. У Фроликова от удивления округлились глаза. Усвоив услышанное, он сказал:

– Понятно. Будет сделано. Не сомневайтесь.

По дороге в Дом приезжих Вячеслав заглянул в больницу. Долго разговаривал с главным врачом, просматривал медицинские карточки, рентгенограммы. Потом отправился восвояси. У Дома приезжих подождал появления участкового. Завидев Фроликова, махнул рукой, как бы приглашая его следовать за собой. Взглянул на небо, с тревогой отмечая появление огромной тучи, закрывшей солнце, и углубился в мрачный лес.

Дорога до лесной сторожки оказалась довольно долгой. К месту Вячеслав прибыл уже в сумерках. Оглянулся, не слышно ли шагов участкового. Нет. Тишина. То ли Фроликов отстал, то ли он в совершенстве владеет охотничьим искусством бесшумно ходить по лесу. Что ж удивляться? В этих краях все – охотники.

Зловеще скрипнула несмазанными петлями тяжелая дверь. Внутри помещения было сыро, затхлый воздух ударил в нос, Вячеслав огляделся. Железная печь-времянка с трубой, выведенной в окно. Початая поленница дров в углу. Широкие полати с набросанным сеном. Пара цветастых подушек. На полу поваленная бутылка из-под вина «Бычья кровь». Несколько окурков…

Что-то вроде медной гильзы блеснуло на полу. Вячеслав быстро нагнулся, и это спасло его. Раздался слабый щелчок, и пуля раздробила доску на стене. Он бросился к выходу, настиг в орешнике какого-то человека и, припомнив самбистский прием, прижал его к земле.

– Да пустите вы! – послышался снизу знакомый голос Фроликова.

– Это вы? – раздраженно произнес Вячеслав. – Что ж вы стрелявшего упустили?

Фроликов, отряхиваясь, сконфуженно оправдывался:

– Да я его у двери поджидал, а он в окно стрельнул. И как я его шагов не услыхал, сам не пойму.

– Ну ничего, – стараясь успокоить себя и Фроликова, проговорил Вячеслав. – По крайней мере, теперь круг подозреваемых сузился.

– Понятно, – поразмыслив, проговорил участковый.

Вячеслав вернулся в Дом приезжих. Там его с нетерпением ожидала Раиса. Она только что вернулась из райцентра. Вячеслав буквально выхватил у нее из рук катушку с проявленной пленкой. Подошел к окну, стал разглядывать ее на свет. Особое его внимание привлек снимок, сделанный на просеке в тот ненастный день, когда был обнаружен труп Святского. Долго, до рези в глазах, всматривался в крошечные фигурки людей, работников леспромхоза, сбившихся в кучу на краю поляны. Прозрение наступило неожиданно, в момент, когда он уже отчаялся отыскать что-нибудь интересное и уже собирался сунуть пленку в карман.

– Есть! – возбужденно воскликнул он. Обращаясь к Раисе, сказал: – Теперь срочно надо выехать в Северогорск. Я уверен: разгадка этой страшной истории близка. Мужайтесь! Ждать вам своего Костю осталось недолго.

К удивлению, Раиса при этих его словах большой радости не выказала.

– Уеду я отсюда, вот что… Здесь мне ничего не светит.

То не был внезапный порыв отчаяния. Она говорила усталым голосом человека, много перестрадавшего, передумавшего и пришедшего к единственно верному решению.

– Я обязательно доведу до конца то, что обещал, – проговорил Вячеслав. И пошел собирать вещи. На ходу подумал: довести дело до конца – это важно не только для Раисы. Это важно для него самого, для всей его дальнейшей жизни.

А ведь жизнь могла и оборваться. Не наклонись он внезапно к полу, привлеченный тусклым блеском медной гильзы, упал бы как громом пораженный. Пуля угодила бы в «сердце или спинной мозг»…

Неопознанный объект

1

Северогорский аэропорт жил своей напряженной жизнью. Воздушный транспорт, хотя и успел широко внедриться в хозяйственную и личную жизнь людей, тем не менее не сумел полностью скрыть от них некоторых таящих опасности особенностей этого способа передвижения. Поэтому так взвинчены были выстроившиеся у регистрационных стоек в длинные очереди пассажиры, так сосредоточенно строги служащие аэропорта.

Недавно построенный аэровокзал отличался плавными линиями и огромным количеством стекол. Стекла везде – слева, справа, сверху. Это были зеркала, в которых отражалась стремительно несущаяся куда-то жизнь на последнем витке XX века. Прислонившись спиной к буфетной стойке и жадно поглощая покрытый сахарной пудрой свежеиспеченный, с вкусно пахнущей коричневой корочкой пончик, Вячеслав через систему стекол-зеркал мог наблюдать и высокое голубое небо с пухлыми, как пончики, белоснежными облаками, просверки круто взлетающих с бетонных дорожек самолетов, обеспокоенные лица пассажиров, которых вела к выходу на летное поле красивая, стройная стюардесса, целеустремленное рысканье носильщиков с железными тележками, на которые нагружены были пирамиды чемоданов и узлов. Но мысли его в этот момент были далеко. Он думал о трагических событиях в Сосновском леспромхозе и встрече со старым другом отца – Аркадием Аркадьевичем Луконниковым, которая только что произошла в Северогорске.

Прибыв в областной центр из поселка (там ему уже нечего было делать), Грачев тотчас же направился в управление МВД к Трушину. Он горел желанием подробно поведать ему обо всем, что случилось с ним только что в леспромхозе, о своих соображениях и выводах, но Трушин, которого ждала служебная командировка в какой-то отдаленный пункт области, выслушивать его не стал, сказав: «Я сейчас вас отведу к одному человеку из компетентных органов. Он вами интересовался. Ему все и расскажете. Пойдемте». Он надвинул на лоб свою кепчонку с ушами, соединенными пуговкой, и они вышли на улицу.

Вячеслав ожидал, что его ждут в учреждении, а следователь привел его в жилой дом.

Большой стол завален бумагами, настольная лампа, несмотря на дневное время, включена. Высокий трехметровый потолок и большое окно (почему-то их у нас называют итальянскими) с видом на море. Прежде чем сесть в любезно предложенное хозяином кресло, Вячеслав бросил взгляд в окно. Огромное водное пространство, почти незаметно сливавшееся на горизонте с небесным сводом, игра света и тени, перемещение под напорами ветра облаков, их переменчивые причудливые фигуры – все это напоминало о вечном, которое существовало до нас и будет существовать после, когда нас не станет.

Вячеслав всматривается в хозяина квартиры. Человек без возраста. То есть возраст, конечно, угадывается, и довольно-таки солидный. Но точно угадать трудно. В равной степени ему может оказаться и шестьдесят, и семьдесят пять. Грубые черты лица. Обветренная кожа. Широкие плечи, длинные руки. Как у человека, который привык на свежем воздухе перетаскивать тяжести. Но стоит всмотреться в его подвижное лицо, поймать острый взгляд небольших глаз, как становится ясно: этому человеку вовсе не чужд интеллектуальный труд. Да и груда мелко исписанных бумаг на столе, корешки книг на полках подтверждают это.

– Грачев. Корреспондент журнала «Радуга», – представляется Вячеслав.

– Сын Мирона Павловича? – говорит хозяин и широко разводит руки, как бы для того, чтобы обнять Вячеслава.

Тот с удивлением смотрит на Трушина. Следователь говорит:

– Я вас оставлю, Вячеслав Миронович. Все подробно расскажите товарищу Луконникову. Необходимые меры будут приняты. А я тороплюсь на поезд.

Они остаются вдвоем, Вячеслав и Луконников. Хозяин говорит:

– Я старый друг вашего отца.

– Да, да, – вспоминает Вячеслав. – Отец говорил о вас. Если, мол, будет трудно, обратись к Аркадию Аркадьевичу. Он поможет. У меня и адрес ваш есть. В блокноте.

– Ну да, нужен вам старик. Вы, молодые, считаете, что все можете сделать сами… Что ж, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. Мне доложили о вас… о ваших подвигах. Садитесь и рассказывайте. Начинайте с начала. Как я слышал, в редакцию пришло письмо из леспромхоза? Анонимное?

– Подпись стоит. И человек такой есть в леспромхозе – рабочий Страхов. Но он утверждает, что не писал письма. Так что, по существу, письмо анонимное.

– Тем не менее, установив, что письмо, по существу, анонимное, вы не отправились восвояси, а продолжили свое журналистское расследование. Почему?

– Потому, что убедился: все написанное в письме – правда.

– Правда или выглядит правдой?

Вячеслав вынужден мысленно согласиться с формулировкой Луконникова. Это выглядело правдой. Но как бы там ни было, он во всем разобрался. Ему не терпится сообщить о финале расследования. Время не ждет. Тот успеет скрыться.

Луконников угадывает его мысли:

– Он действительно может скрыться.

– Кто? Механик Зубов? – восклицает Вячеслав.

– Ага! Вы его вычислили. Молодец. Я в общих чертах знаю эту историю. Расскажите о последнем дне. Как вы догадались, что это именно Зубов?

– Фотопленка… Ее кто-то пытался засветить. Я понял, что на ней запечатлен преступник, и обнаружил его среди людей, собравшихся в тот день на поляне поодаль от трупа Святского: мое внимание привлек механик Зубов. Он стоял в толпе, рука у него была на перевязи. Меня вдруг осенило: тогда, когда я посетил его в гараже, у него была забинтована левая рука. Он слегка придерживал ею зубило, по которому бил молотком, зажатым в правой руке. При нашей встрече у общежития, которая произошла в тот вечер, когда погиб Святский, повязки не было совсем. Мы стояли под фонарем, и я обратил на это внимание. На просеке же Зубов опять был с перевязанной рукой. Я вгляделся и обнаружил – перевязана правая!

На память пришла давняя драка у кинотеатра, в которой Зубов выступил благородным защитником Барыкина и Раисы. К ним пристал подвыпивший деревенский парень, помощник тракториста Сапронов. После драки он угодил в больницу. Я решил выяснить характер полученных парнем повреждений, зашел в больницу. Оказалось, что удар был ему нанесен в область шейных позвонков. Слава богу, он оказался несмертельным. Таким же ударом, только куда более сильным, был убит и Святский. Этот вывод напрашивался сам собой. Должно быть, при нападении на Святского Зубов повредил себе правую руку и решил скрыть – ссадину или синяк – под повязкой, надеялся, что окружающие не обратят внимание, что она перекочевала на другую руку. Это была его ошибка.

– А как, по вашему мнению, события развивались дальше?

– Покончив со Святским и завладев ключами от сейфа, Зубов вышел к зданию общежития и здесь столкнулся со мной. Сообщил о выстреле, который слышал в лесу. Видимо, уже тогда была у него мысль свалить смерть Святского на Барыкина. Ему было известно, что несколько дней назад парень у столовой пуганул холостым выстрелом главного инженера. Зубов решил использовать этот факт в своих целях.

Мы поговорили на отвлеченные темы, казалось, Зубов никуда не торопится. На моих глазах он вошел в подъезд… Я думаю, он тотчас же вышел через черный ход и отправился в контору. Открыл сейф, достал оттуда компрометирующую его бумагу. В этот момент появился сторож Сидоркин. Что меж ними произошло – не известно. Возможно, что Зубов предложил сторожу часть денег, обнаруженных в сейфе, наследство Святского. Сидоркин сел за стол, стал пересчитывать купюры, в этот момент Зубов нанес ему монтажкой смертельный удар по голове. Кто взял эту монтажку из общежития и принес в контору, неясно. Во всяком случае, Зубов охотно воспользовался ею: ведь до этого она несколько дней провалялась у двери Барыкина. Теперь только оставалось спрятать часть похищенных денег в кабине барыкинского лесовоза. И вот дело сделано.

– И все-таки это были пока только ваши предположения. Так сказать, следственная версия, выдвинутая журналистом, не более…

– Да, она нуждалась в доказательствах. Одно из них – косвенное – снимок, запечатлевший маленькую хитрость Зубова, упрятавшего под бинтом поврежденную руку. Второе косвенное доказательство содержало предсмертное послание Святского. Оно подсказало: преступник убирает всех, кто грозит ему разоблачением. И я подумал: а что, если использовать самого себя в качестве подсадной утки? Вернуться в леспромхоз и громогласно объявить, что отснятая и проявленная пленка при мне. Наверняка убийца снова предпримет попытку уничтожить опасную улику.

А пока решил собрать дополнительные сведения. Побывал на почте, выяснил, чьей рукой убийца писал анонимные письма – сначала на Святского, а потом и на Трушина. Этим человеком оказалась почтовая девица. Это она помогла Зубову обеспечить себе алиби – пересказала ему содержание фильма, который шел в то время, когда он, покинув общежитие, отправился в контору.

Теперь мне осталось одно – «засветиться» перед Зубовым. Встретив его в столовой, я рассказал ему о фотопленке… О том, что она цела и находится у меня… А также поставил его в известность о своем намерении побывать в лесной сторожке, где провел роковую ночь вместе с Раисой Константин Барыкин. Зубов клюнул на приманку.

– Я должен вас отругать, – сказал Аркадий Аркадьевич. В его голосе прозвучали строгие отцовские нотки. – Вы затеяли опасную игру. Ловили хищную щуку на живца… причем живцом были вы сами. Только случайность спасла вас от гибели. Так нельзя! Что бы я сказал вашему отцу?.. – Он встал и нервно заходил по комнате.

«Все ясно, – догадался Вячеслав. – Батя звонил Луконникову. Просил приглядеть за мной. Они оба, и отец, и этот незнакомый человек, его старый друг, беспокоились. А я даже не вспоминал о них все эти дни». Он почувствовал себя виноватым.

– Я понадеялся на помощь участкового. А он прозевал Зубова.

– Вы такой же горячий и безрассудный, как ваш отец. Хотите, я вам расскажу, при каких обстоятельствах мы познакомились?

– Конечно.

Нет, он не чувствовал себя таким горячим и безрассудным, как его отец. Но надеялся когда-нибудь стать в чем-то на него похожим.

Вот что он услышал.

2

Для начала несколько слов о себе. Я всю жизнь мечтал стать историком. Изучать прошлое. Проникать мыслью и взглядом через толщу лет, постигая смысл далеких от нас событий, угадывая их влияние на нашу судьбу. Но так получилось, что жизнь почти не оставляла мне ни сил, ни времени, чтобы разобраться в прошлом. Настоящее было настолько сложным и противоречивым, что человек на каждом шагу рисковал быть втянутым огромным, бешено вращающимся маховиком в такую круговерть событий, что мог легко потерять и свое лицо, и свою жизнь. Нет, тут не до прошлого.

Итак, окончив два института – юридический и исторический, я засел в архивах: меня интересовала тема интервенции, предпринятой на севере России Антантой в 1918–1919 годах. Но тут началась война. Меня мобилизовали, направили в военную школу, и скоро я очутился здесь, в Северогорске, в роли сотрудника военной прокуратуры.

…Шел 1941 год. Захватив Норвегию и перетянув на свою сторону Финляндию, гитлеровцы приступили к захвату советского Севера. Появились на свет планы «Черно-бурая лиса», «Северный олень», «Ловля лосося». Дела пока у мерзавцев шли хорошо, как видите, им хватало фантазии и юмора, чтобы придумывать для своих грабительских планов столь романтические названия.

Ваш отец, двадцатитрехлетний лейтенант Мирон Грачев, прибыл для прохождения службы в Северогорск в октябре. Его, выпускника Бауманского училища, откомандировали на судоремонтное предприятие в группу военпреда принимать технику, которая, едва успев выйти за ворота завода, тотчас же шла на фронт.

Однажды его вызвали, дали новое задание. В порт прибыл караван союзнических судов с грузом оружия и продовольствия. Среди английских моряков был сын временного английского консула, представлявшего у нас в конце первой мировой войны интересы Британии. Он попросил дать ему переводчика. Просьбу союзника уважили. Мирону Грачеву, отлично владевшему английским языком, предстояло сопровождать любопытного англичанина в странствиях по местам, где когда-то протекала деятельность его отца.

Вот видите: я, жаждавший заниматься изучением того периода, вынужден был заниматься расследованием военных преступлений, а Мирон, рожденный для технического творчества, с головой погрузился в прошлое… К тому времени мы еще не были знакомы. Наше знакомство произошло несколько позже. Хотя для вашего отца было бы лучше, если бы наша встреча вообще не произошла…

Итак, Мирон бродил по Северогорску и его окрестностям с английским моряком и вел с ним яростные споры, что, конечно, никак не входило в его обязанности переводчика и союзника.

Возле здания краеведческого музея англичанин (его звали Джеймсом Лонгом) обратил внимание на английский танк старой модели, установленный на постаменте. Он обрадовался так, как будто в чужом городе встретил соотечественника.

– Откуда он здесь?

Мирон объяснил: танк захвачен у англичан бойцами 6-й Красной Армии в 1920 году. А установлен здесь совсем недавно, незадолго до войны, в ознаменование двадцатой годовщины изгнания англо-американских интервентов из этих мест.

– Не понимаю, – сказал Лонг, – почему вы назвали нас интервентами? Сейчас мы привезли оружие, чтобы помочь вам в борьбе против немцев. Но ведь тогда мы тоже прибыли сюда, в вашу страну, чтобы помочь удержать фронт от немцев?

– Вы действительно не видите разницы?

Вашего отца удивила и раздражила наивность англичанина. И он обрушил на него шквал фактов. Территория, занятая англичанами и американцами, говорил он, была ими покрыта плотной сетью тюрем и концентрационных лагерей. Из трехсот тысяч населения через тюрьмы прошли пятьдесят две тысячи человек, то есть каждый шестой! Военный суд, состоящий из английских и американских офицеров, заседал каждую ночь. Ровно в полночь из ворот тюрьмы выезжала автомашина с осужденными, которых везли за город – на расстрел. Художник Мальцев был расстрелян только за то, что отказался продать полковнику английской контрразведки Торнхиллу понравившуюся ему копию картины «Лунная ночь в окрестностях Петербурга». Его обвинили в «неуважении к союзникам и сочувствии к большевикам».

У Лонга задрожали губы:

– Не может быть, не верю…

На другой день ваш отец показал ему выдержки из книги американского разведчика Ральфа Альбертсона «Военные действия без войны»:

– «Один раз мы расстреляли более тридцати пленных… Я неоднократно слышал, как один офицер приказывал своим солдатам не брать пленных, убивать их даже безоружных». Почитать еще?

– Не надо. Достаточно, – тихо проговорил Лонг.

Но Мирон не мог уже остановиться: