Текст книги "Секреты для посвященных"

Автор книги: Валерий Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Спас «на крови»

1

Северное короткое лето шло к концу. А Косте Барыкину казалось, что это идет к концу его собственная неудавшаяся жизнь. Он наклонился над бочкой, чтобы пригладить разлохматившиеся волосы дождевой водой, смахнул рукой пожухлый кленовый лист и замер, увидев в водяном зеркале свое отражение. Лицо его тоже было желтое, пожухлое, под стать листу. Куда девалась его беззаботная молодость, его веселье. Если по совести говорить, то и прежде причин для веселья мало было. Жизнь его не заладилась с самого начала. Все время хотелось чего-то большого, а жизнь подсовывала все время какую-то мелочь, дрянь, вот он и сбился с шага, а там понесло-поехало. Непутевые дружки да водка сделали остальное. Он уже давно жил так, когда достаточно сделать еще одно неверное движение и покатишься под откос.

Только и света в окошке, что Рая… Каким-то образом ему удалось затронуть потаенные струны ее души, она отозвалась, и небывалое счастье обрушилось на Костю. Правда, ни на минуту не оставляла его проклятая мысль о нечаянности и недолговечности того, что досталось на его долю. Но он старался не думать о будущем, жить одним днем. Сколько ему осталось, этих дней?

И вот – свершилось: судьба затянула-таки петлю на его шее.

Он был в Северогорске у матери, когда с помощью какого-то мальца механик Зубов вызвал Костю в проходной двор и сообщил страшную новость: сгинули и его супротивник главный инженер Святский, и его приятель старик Сидоркин, да к тому же из конторского сейфа похищены большие деньги.

– Кто же это сделал? – спросил он.

– Как кто? Все в один голос – ты.

– Я-то тут при чем?! – холодея от ужаса, от охватившего предчувствия неотвратимой опасности, воскликнул Костя.

Но Зубов, не глядя на парня, сказал как отрубил:

– Всё на тебе сошлось. В твоем Камазе деньги нашли. Так они из тех, из конторских. И Святский на тебе – ты же ему прилюдно угрожал, все слышали. Мой совет тебе, парень: беги. А не то закатают на пятнадцать лет, а глядишь, и высшую меру могут дать. Да только есть ли, куда бежать?

В голове у Кости все перемешалось, его била нервная дрожь, но инстинкт, живший в нем, даже более, чем Зубов, толкал его: беги, беги, а там видно будет. Он назвал Зубову речку и часовенку, что стоит возле нее, там у него есть надежный человек, не выдаст. Кинулся домой, обнял мать: «Жди!» Схватил краюху хлеба и был таков.

Неожиданно к нему вернулось хладнокровие, в его действиях появилась обдуманность. Он стал соображать четко: остановил попутку, залез в кузов, прилег. На развилке, не предупреждая шофера, соскочил, спрятался в кустах. Потом свернул на едва заметную тропинку, что вела через луг. Там, на разбитой дороге-времянке, сел на подводу к старику. Несколько раз менял и виды транспорта, и направления движения, пока не вышел к речке, которая должна была наверняка привести его к цели. Конечно, может статься, его старого знакомого Дергачева нет на месте: переложил часовенку и вернулся восвояси. Хотя вряд ли, реставрационные работы тянутся не один год. Все вручную, все топориком. Тем более Дергачев не любит спешить. В глухих местах, один на один с природой, он отдыхает душой, и труд, даже самый тяжелый, ему в радость.

Если же Дергачева на месте нет, Костя в каком-нибудь дальнем колхозе пристроится шофером. Кто его там сыщет?

Но Дергачев был на месте. Он уже одолел бо́льшую часть задуманного: все основание церквушки было заменено, отливало золотистым медовым цветом. Однако многое еще надо сделать, так что Костя без дела не останется.

Барыкин жадно набросился на работу, с такой яростью махал топором, да так искусно, что Дергачев диву давался, даже сдерживал парня:

– Не гони! Над нами, слава богу, план не висит, когда закончим, тогда и ладно. Главное, вернуть это чудо людям.

Но Костя не мог работать неторопливо, вразвалку. Как только напряжение спадало, весь ужас его положения явственно открывался ему. Ну, проторчит он в этой глухомани год, сделают они эту церковь, а дальше что? Скрывшись, он потерял всё: право жить среди людей под своим настоящим именем, чувство свободы, безопасности и покоя, а главное – безвозвратно потерял Раису Сметанину. Причем особенно невыносима была для него мысль, что потерял-то он ее по собственной своей глупости, зря. Она не гнала его от себя, оделяла лаской, а он сам, дурак, сиганул в чащобу и скрылся. Что она, ждать его будет? Такая красавица… Да никогда! Свято место пусто не бывает, вмиг появится возле нее кто-либо другой.

Когда он доходил в своих мыслях до этой точки, топор вываливался из его рук. Костя заходил за церковь, спускался к берегу. Доставал припрятанную в кустах, полуутопленную в холодном песке бутылку самогона, купленного в деревеньке. Пил. Глухое отчаяние охватывало его. Страх гнул к земле. Он уже знал, чувствовал, что случившиеся в Сосновке ужасные события каким-то образом связаны с Зубовым. Не случайно свела его судьба с этим мужиком. Он знал: они еще встретятся. И встреча эта не окончится для Кости добром.

Иногда посещала его мысль, что скрываться нужно не от закона, а от Зубова, который, видно, готовил его для какого-то другого, еще более страшного дела… но не было сил, чтобы додумать эту мысль до конца, выработать хоть какой-то план действий, первач затуманивал мозги, тревоги отступали. Он вставал, ополаскивал лицо холодной речной водой – прозрачной и чистой и, отряхнув от песка колени, брел назад к церкви, где стучал топор Дергачева. Костя включался в работу… Вид восстанавливаемой часовенки действовал успокаивающе. Иногда Косте начинало казаться, что божий дух, в существование которого он никогда не верил, действительно посещал эту скромную обитель и отсвет его благодати падает на эти тихие места, где Костя проводит, может быть, последние дни своей молодой жизни.

Так, подобно воде в реке, неслышно и незаметно текли день за днем…

Однажды Дергачев, собравшись, уехал в город, сказав, что пробудет там два дня, не меньше, раздобудет инструменты, денег и припасов и во вторник явится.

– Одному тут не страшно будет? – спросил он у Кости.

Барыкин ответил с горькой улыбкой:

– Одному-то хорошо. С людьми страшно.

Дергачев с удивлением поглядел на своего помощника. Его похудевшее лицо в лучах заходящего солнца показалось ему лицом старого человека, теряющего и силы, и нить жизни. «Вот вернусь из города, объяснюсь с Костей откровенно. Что-то у парня неладно, надо бы ему помочь», – подумал он.

2

Дергачев полагал, что задатки реставратора есть у каждого. Еще в детстве мы с азартом мастерим что-то из кубиков на полу или из песка на берегу реки. Зимой громоздим крепости изо льда и снега. При этом стараемся придать своим самодельным сооружениям, как правило, вид старинных сказочных замков. Мы их не видели (только на страницах детских книжек), но воображение легко переносит нас в прошлое, и мы выстраиваем островерхие башенки с золотым петушком наверху, возводим увенчанные зубцами толстые стены, роем рвы, мастерим подъемные мосты.

Дергачев числился электриком в научно-реставрационной мастерской, а в свободное от работы время возился над макетом одного северного монастыря, историю которого вычитал из книжки, случайно оставленной на столе в мастерской кем-то из сотрудников.

История эта захватила его воображение. Совсем недавно в северных краях, на Мезени, была найдена рукопись неизвестного автора, который повествовал о судьбе древодела Ивана Семенова. Ему якобы явилось видение, которое приказало заняться богоугодным делом – поставить часовню: «вверх по Мезени и пониже Юромы». Однако по горло занятый земными заботами, Иван не спешил исполнить небесное указание. Между тем видения продолжали преследовать его. Не ограничиваясь уговорами, они, духи, начали донимать нашего древодела всяческими угрозами, сперва стращали в случае неповиновения болезнью, гибелью жены, а когда и это не помогло, раскрыли перед глазами Ивана леденящие душу картины грозящего ему ада. Эти картины были выразительны и сильно отличались от всего того, что было написано и прочитано на сей счет.

Вот как рисовался Ивану (в переложении автора краеведческой книги) грозящий ему ад. Ивану представляется, что стоит он на высоком угоре, «видя лесы многия, а в тех лесах… дымы темные… единою стезею дым той столпами идет, аки река течет великая. А стезя дымная – суть дорога им, грешникам, ходити в те лесы по дрова».

Кто же командует грешниками, заставляет их заниматься непривычным делом – заготовкой леса? Здесь начинается самое интересное. «Посылают их немилостиво ангелы… И биют их немилостиво железием». Ангелы в роли конвоиров и надзирателей!

А пока подневольные бедолаги надрывают силы на лесоповале, ангелы злорадствуют и веселятся: «За дымом тем слыша гласы радостны. Только радость неизреченная и веселение несказанное…»

Дергачев вслед за автором, толкователем старинной рукописи, ужаснулся провидческим видениям древодела, как бы предсказавшим трагические сюжеты нашей недавней отечественной истории, когда черные силы сатаны мудровали над народом, прикрываясь обманчивым ангельским обличием…

У Дергачева отец, едва вернувшись с фронта, загремел на десять лет в лагерь только за то, что имел несчастье провести несколько дней в окружении и попасть в плен, из которого, чудом вырвавшись, бежал к партизанам, а отвоевав, отправился на Колыму. «Ангелы», прислужники богоподобного Антихриста, быстро препроводили отца в ад, «вверг его в дым той, он же паде в дыму том вниц, начат кашляти от горести дымной. Люди… в дыму том ходящим со дровами топчут его ногами своими, валятся на него с ношами дровяными, ему же бысть горько и тяжко зело». Лишь внезапная смерть того, кто, казалось, будет жить вечно, спасла его от гибели. Он вернулся домой, харкая кровью, но живой. Вернее, полуживой.

Как ни странно, жуткая эта фантазия дальнего предка разбудила дремавшие творческие силы Дергачева. Многие создания северного зодчества являли собой скорее творения свободного народного духа, нежели подневольного труда, пленяли суровой и чистой красотой.

Первым макетом Дергачева, который привлек внимание руководителя мастерской, оказался макет того храма, который будто бы срубил вдохновленный небесными видениями Иван. Приказом начальника Дергачев был переведен из электриков в модельщики, а затем, уже по собственной воле, подался в реставраторы.

Можно, конечно, присочинить историю, что ему, Дергачеву, тоже были видения, и именно они заставили его круто изменить свою жизнь, посвятив ее тяжелым и не очень-то благодарным работам по восстановлению деревянных шедевров, то тут, то там рассеянных в суровых и жгучих местах русского Севера. Нет. Видений не было.

Откуда к нему пришло желание работать с деревом – не от отца ли передался ему подневольный опыт, но он решительно порвал с профессией электрика и принялся изучать технологию и методы работы древодела прежних веков. Особенно его интересовал способ восстановления деревянных памятников. Способ этот описан в одном древнем документе – договоре, в котором мастера обязуются, «распятнав тот храм сверху, раскласти весь до подошвы, а те старые храмовые бревна разносити по сторонам и храм по-прежнему складу на то же место обложить и под те окладные ее бревна сысподи покласти крепкая слани для крепости…» Но на проверку все оказалось не так просто. Многие отреставрированные по этому методу строения начинали быстро гнить и распадаться. Потребовались многие годы кропотливого труда, чтобы Дергачев докопался до главного: древние мастера применяли особую систему тески дерева топором, «которая обеспечивала приминание волокон дерева, не оставляя задоров, и создавала как бы масляную поверхность, тем самым препятствуя пропусканию влаги в поры и волокна дерева», как было сказано в статье, посвященной Дергачеву.

Он овладел этим трудоемким способом обработки дерева, но ему нужен был хотя бы один помощник, который был бы ему под стать. И он нашел его. Довольно-таки молодой парень, по-видимому что-то натворивший в городе, искал уединения в глухих местах. Он нанялся к Дергачеву на месяц как подсобник для самых грубых работ, но неожиданно быстро вошел в курс дела. У Кости Барыкина по древодельской части оказался талант. Главная профессия у него была другая – шофер. Однако Костя охотно взял в руки топор, и тот прямо-таки плясал в его руках, как пляшет саксофон в руках талантливого саксофониста. Единственное, что ему не нравилось, это обязательное условие во всем следовать искусству древнего мастера, и никакой отсебятины. У него то и дело возникали новые идеи: «А если сделать так», «А можно, я по-другому», но Дергачев тотчас же останавливал парня, терпеливо объясняя ему, что талант реставратора проявляется как бы в отказе от своего собственного «я», во имя того, кто когда-то произвел на свет свой шедевр.

К большому огорчению Дергачева, Костя вдруг сорвался с места и укатил на Дальний Восток – заколачивать деньгу, потому что на реставрации не разбогатеешь, последние рубли спустишь и голым по свету пойдешь.

– Это уж точно, – с грустью согласился Дергачев. – Но ты совсем не пропадай, пришли весточку, будем переписываться. Такой талант, как у тебя, грех зарывать в землю. Баранку крутить – большого ума не требуется. А вот дать второе рождение такой церквушке – это брат… – Дергачев не нашел слов.

Провожая Костю, Дергачев в глубине души не рассчитывал, что они еще когда-нибудь встретятся. Он угадывал в этом худощавом парне с живым и подвижным лицом человека переменчивого, из тех, кто сегодня не знает, что он сделает завтра, куда его занесет. Увы, Барыкина ждала тяжелая судьба.

Однако пару лет спустя Костя сам разыскал Дергачева в областной реставрационной мастерской.

Лето проработал с ним. А потом подался в леспромхоз, устроился там шофером. Дергачев думал, что все, больше он Кости не увидит, человек при деле, да и невеста, кажется, появилась. А тут бац – и парень вновь предстал перед ним. Только теперь Барыкина было не узнать. Беспричинная веселость, которая прежде так и била из него, как горячий гейзер из-под снега, сейчас проявлялась очень редко, он ходил задумчивый, скучный, оживлялся лишь в моменты работы или выпивки. Сам Дергачев соблюдал «сухой закон», Костя время от времени его нарушал. Однако страсть к древодельству не совсем еще угасла в нем.

– А как называется эта чуда-юда? – спросил он в первый день Дергачева, кивая на почерневшую от времени покосившуюся церквушку.

Монастыри, церкви, часовенки возникали здесь в давние времена не просто так, а, как правило, в ознаменование какого-либо явления. Например, Никон, будучи соловецким иеромонахом, плыл к устью реки Онеги «и во время то от великого морского волнения едва не потопихомся, но спасение получахом, водрузихом на том месте святый крест».

Церковь, над реставрацией которой второй год бился Дергачев, появилась на свет по менее чудесному поводу. Говорили, что на этом месте кого-то порешили гулящие люди, то ли монаха, отправившегося в Москву с чудотворными мощами, то ли торгового человека. Как бы то ни было, церковка получилась на диво – складная, стройная, она вошла во все местные путеводители…

– Как называется? – повторил вопрос Дергачев. – Спас «на крови». – И увидел, как тень набежала на осунувшееся лицо молодого помощника.

3

Зубов появился на другой день после отъезда Дергачева. Костя не удивился: внутренне он был подготовлен к появлению Зубова, ждал его.

При последней встрече Зубов вручил Косте увесистую пачку денег: «Трать, не жалей!» Костя машинально сунул их в карман. Лишь потом задумался… Если Зубов дает ему деньги, значит, он-то твердо знает, что к ограблению конторского сейфа Костя отношения не имеет, что деньги в его машину кем-то подброшены. Но коли так, то почему он не пошел в милицию и открыто не заявил об этом? И другая мысль посетила его: а что, если врученные ему Зубовым деньги – из тех, что похищены из сейфа? Эти замаранные деньги в кармане Кости – еще одна неоспоримая улика, доказательство его участия в убийстве и грабеже. И еще: за какие-такие заслуги, прошлые или будущие, одаривает Костю Зубов столь большими суммами?

Улучив момент, Костя спрятал пачку денег в целлофановый пакет, засунул в железную банку из-под тушенки, отправился на берег реки и там закопал банку в песок.

Первая фраза Зубова после его появления в часовенке была:

– Деньги еще остались? А то могу добавить.

– Где мне их тут тратить? – вяло отвечал Костя. Подумал: «Он почему-то даже не поинтересовался, где мой напарник, твердо знает, что уехал. Выслеживал, что ли?»

Зубов словно угадал мысли Кости, небрежно бросил:

– Этот твой начальник… Он надолго слинял?

– Вернется во вторник.

– Вот и хорошо, – обрадовался Зубов. – Выходит, у нас целый день в запасе. Будет время все обмозговать.

Костя испытывал страшное напряжение, готовясь к разговору с пришельцем. А Зубов не спешил начать его. Накопал червей, взял удочку, пошел на реку. Через пару часов принес несколько черных скользких голавлей, бросил их на траву. Рыбы, нанизанные на леску, извивались, судорожно открывали рот. Костя отвернулся. Не так ли и он сам – на что-то надеется, дергается, пытается соскочить с крючка.

Они пожарили рыбы, немного выпили (запечатанную бутылку Зубов принес с собой). Стало быстро темнеть.

– Что-то я притомился. Давай спать.

Костя, приготовившийся к решительному объяснению, испытал разочарование. Спал плохо, ему казалось, что чьи-то руки тянутся к его горлу, он вскрикивал, пробуждался. Сосед, посапывая, лежал в противоположном углу. Он спал сном человека, чью совесть, по-видимому, не отягощали черные видения.

Разговор начался за завтраком. И начал его не Зубов, а сам Костя:

– Что слышно о Раисе Сметаниной? Как она?

– Вот вы, молодые… Тут речь о жизни и смерти идет, а он о бабе печется.

Однако на вопрос Зубов ответил четко. Поначалу Раиса делала попытки отыскать след Кости. Ездила в Северогорск, встречалась с Костиной матерью. Кидалась с расспросами и к нему, Зубову. Он сказал: лично ему кажется, что с Барыкиным все в порядке, убрался с глаз долой на время, пока правда выйдет наружу, и все разъяснится. Пусть Раиса ждет вестей.

– Какие вести? Откуда? – в отчаянии воскликнул Костя. – Не ты ли запретил мне ей писать?!

– И правильно сделал. А то бы сейчас ты не у речки прохлаждался, а сидел в КПЗ, ждал срока.

– Я сегодня же ей напишу, – решительно сказал Костя.

– А куда?

– В леспромхоз.

– Нету ее в леспромхозе. Улетела птичка. Фьють – и след простыл. Уехала и адреса не оставила.

Костя сидел как громом пораженный. Лицо его приобрело синюшный цвет. Ему показалось, что пресеклась артерия, по которой струился хотя и тонкий, но живой ток крови, перехватило дыхание, сердце замерло – вот-вот остановится.

Зубов забеспокоился:

– Да ты что… ты что! Эй, парень! Очнись! Разве нет у тебя надежного друга? Отыскал я твою кралю, отыскал. Хотя трудов это мне стоило немалых. Так что с тебя причитается.

– Да, я у тебя и так кругом в долгу. Не знаю, чем и расплатиться. Может, жизнью?

Косте показалось, что Зубов при этих словах вздрогнул. Хрипло рассмеялся:

– А что, это мысль… Впрочем, не до шуток, паря. Дело-то серьезное. Бери бумагу, пиши своей крале письмо. Гарантирую: скоро получишь ответ. А будешь меня слушать, то через несколько дней увидишь ее. К сердцу прижмешь. Ну что? Вопросы есть?

Костю из холода бросило в жар. Этот Зубов – не человек, а дьявол. Попробуй вырвись из его рук, когда он заранее читает твои тайные помыслы, на каждый вопрос у него готов обезоруживающий ответ.

– Я увижу Раису? А не врешь? Где она?

Зубов рассмеялся:

– Близок локоток, да не укусишь. Живет твоя краля тут неподалеку, в военном городке. Однако путь туда заказан: вход по пропускам. А у тебя не то что пропуска, паспорта даже приличного нет. Со своим-то сразу в кутузку загремишь.

– Как же быть? – Костя был растерян.

– Не боись. Действуй, как я велю, и через пару дней получишь Раискин ответ. Однако надо поспешать. Знаешь, что такое военный городок? Тысяча мужиков на одну бабу приходится. Как бы она кого не приглядела…

Костю била дрожь.

– Говори, что делать?

Он уже позабыл, что еще вчера дал себе слово не поддаваться на посулы этого человека, действовать по своей воле, жить своим умом. Да где его взять-то, этот ум, страсть захватила все его существо.

Разговор их был прерван самым неожиданным образом. Отворилась дверь пристройки, где Зубов с Костей, рассевшись на лавках, гоняли чай, и на пороге появился Дергачев с двумя сумками, набитыми до отказа.

– Уф, тяжелые, черти, – отдуваясь, объявил он и бросил поклажу в угол. – Ну-ка плесните, друзья и мне чайку. Уморился с дороги.

Костя заметил: тень скользнула по лицу Зубова при появлении Дергачева, но он быстро овладел собой. Приветливо сказал:

– Костя, что ж ты… Налей начальнику-то.

У Кости вырвалось:

– Вы же говорили, чтобы вас раньше вторника не ждать.

– Быстрее управился, – отвечал Дергачев, приглядываясь к Зубову, которого он видел впервые.

– А мне пора, засиделся, – Зубов быстро встал, пожал руку Дергачеву и вышел из пристройки.

Костя последовал за ним.

– Во вторник, во вторник… – злобно прошипел Зубов. – У, трепач. Слушай меня. Значится, так. Как увидишь свежую засечку топором вон на той сосне, собирай манатки, дождись ночи и шагай берегом против течения. Пройдешь примерно километр. Там и свидимся. Дергачеву обо мне ни слова. Оставишь записку: мол, мать заболела, надо срочно в город. А то он еще через милицию тебя разыскивать будет. Это нам, сам понимаешь, ни к чему.

И, захватив с собой заранее заготовленную Костей записку к Раисе, скрылся.

– Кто это был? – поинтересовался Дергачев, когда Костя вернулся в пристройку.

– Братан матери. Говорит, неможется ей. Не пришлось бы ехать в город.

– Мать – это святое. Если надо, поезжай. Денег я привез. Дам, сколько надо.

И этот предлагает Косте денег. Сколько надо. А ему денег как раз и не надо. Счастья бы ему немного да удачи, вот чего ему не хватает.

4

Через несколько дней поутру Костя вышел из пристройки, и сердце захолонуло. Ближняя сосна притягивала взгляд свежим рубцом – кто его сделал, сам Зубов или кто-то по его поручению, ночью или поутру, неизвестно. Однако пора собираться в дорогу. Куда она его приведет, эта дорога?

В этот день он работал вяло. Порадовался, что Дергачева не было, с вечера тот уехал и обещал быть только поутру, это избавляло Костю от вранья. И к вечеру он накропал Дергачеву письмо, сложил в котомку свой нехитрый багаж и был таков. Зубова нашел в заранее оговоренном месте, на берегу реки.

– А твой Дергачев сейчас дома? – поинтересовался Зубов. – Хотел одним словом с ним перекинуться.

Костя сказал, что все сложилось как нельзя более хорошо. Дергачев в отлучке, отпрашиваться не пришлось. Но Зубов не разделил его радости:

– Жаль. Придется в другой раз…

Костя не понял, зачем Зубову понадобился Дергачев, но расспрашивать не стал. Другое было у него на уме.

– Как моя записка Раисе? Передал?

– Передали в лучшем виде, да еще с подарочком в придачу.

– С каким подарочком?

– Часы я купил. Приложил к письму – пусть думает, что это подарок от тебя. Бабы подарки любят.

– Вот здорово! – обрадовался Костя. – Сколько я тебе за часы должен?

– Разочтемся. А сегодня – в путь.

Они отдалились от реки, пересекли луг и вышли на дорогу.

– Куда мы?

– Иди да помалкивай, – грубо осадил Костю Зубов.

Они подошли к четко выделяющейся на фоне кроваво-лилового закатного неба пожарной каланче с прилепившимся к ней сараем – депо.

– Тихо, – скомандовал Зубов. – Здесь стоит пожарная машина. Мы ею воспользуемся.

– Так при ней, должно быть, пожарник?

– Догадливый.

Зубов сунул в руку Косте тяжелую монтировку.

– В случае чего оглушишь его. Встань вон за то дерево.

– Есть тут кто живой? – крикнул Зубов и потянул на себя заскрипевшую створку ворот.

– Кто там? – раздался немолодой голос.

– А ты выдь да посмотри! – весело воскликнул Зубов.

Пожарнику показалось, что он узнал знакомый голос.

– Это, что ли, ты, Леха? Ну, принес, что обещал?

– Принес, принес… Иди получай.

Из депо вышел мужичок в брезентовой робе, но без каски. Он лузгал семечки и сплевывал их на землю. Увидев незнакомого, остановился:

– Ты кто такой? Что-то я тебя не узнаю…

– Мне твой приятель нужен, – сказал вместо ответа Зубов, пытаясь таким образом выяснить, нет ли у пожарного напарника.

– У Николая жена заболела. Я его и отпустил. Пожары не каждый день…

– Это точно. Дай-ка ключи от машины, – требовательным голосом произнес Зубов.

– Они там… – пожарник махнул рукой в глубину сарая и тотчас насторожился – И зачем они тебе?

Он перестал лузгать семечки, подобрался, видимо заподозрив недоброе.

– А ну-ка уйди с дороги, – тихо произнес Зубов.

– Ах ты, фулюган! – высоким бабьим голосом воскликнул пожарник и шагнул навстречу Зубову. Тот сильно толкнул его в грудь. Мужик отлетел к дереву, в тени которого скрывался Барыкин. Тот резким движением опустил на голову пожарника монтировку.

Мужик осел…

– В машину, быстро! Проверь ключи, бензин, все на месте? А с этим я сам закончу, – распорядился Зубов.

Костя бросился в сарай. Уселся в пожарную машину, включил стартер.

Зубов тем временем широко распахнул обе створки ворот:

– Трогай!

На ходу впрыгнул в кабину.

– Выруливай на дорогу и жми что есть сил к шоссе.

– А пожарник? С ним что будет? – дрожащим голосом спросил Костя.

– С ним все в порядке, – хохотнул Зубов. – Здорово ты его. И добавлять не пришлось.

Костя нажал на тормоза, и машина замерла.

– Этого не может быть! Я его слегка.

– Жив он, жив… Пошутил я. Отлежится в холодке и потопает домой. Ты давай нажимай.

Они помчались по неровной глинистой дороге среди темнеющих полей.

– Давай, давай! – подгонял молодого шофера Зубов. – Тут где-то шоссейка должна быть.

И действительно, вскоре они выскочили на шоссейную дорогу. Движения на ней в этот поздний час не было.

– Это хорошо, что встречных нет. А то наш экипаж приметят, быстро засекут.

Они свернули направо и в тишине промчались минут пятнадцать. Зубов то и дело поглядывал на светящиеся в темноте стрелки наручных часов.

– Теперь потише, – скомандовал он. – Налево должен быть съезд.

Через минуту другую они съехали с шоссе, так и не встретив ни одной машины.

– Везуха, – сказал Зубов и платком вытер запотевшее лицо. – Это лесная дорога, тут, окромя лешего, никого не встретишь, особенно ночью…

– А днем? – с беспокойством спросил Костя. Азарт гонки захватил его, им теперь владел инстинкт человека, скрывающегося от преследователя.

Они уже были в пути около часа. Стало совсем темно. Ветки деревьев хлестали по стеклам кабины, гудел перегревшийся мотор, скрипела машина, преодолевая ухабы. Зубов молчал, предавшись своим мыслям.

– Вот сейчас направо, – вдруг произнес он. Видимо, перед его мысленным взором все время стояла карта этих мест. Как он ориентировался по ней в кромешной тьме – это было загадкой. – Сворачивай к околице…

Костя выполнил команду. Пожарная машина преодолела мосток, осевший и опасно затрещавший под ее тяжестью, и по круто пошедшей вверх дороге стала подниматься в деревню.

Это была странная деревня. Не горели огни, не лаяли собаки, не мычали коровы. Приглядевшись, Костя обратил внимание, что окна домов забиты досками, многие строения полуразвалились, улицы заросли бурьяном.

– Не бойся, не бойся, – ободрил его Зубов. – Здесь давно уже ни одной живой души нет.

– Куда мы едем?

– На кудыкину гору.

Машина миновала молчаливую деревню и выехала в поле. В полукилометре от крайнего дома, почти впритык к лесу, стоял сарай. Двери его были раскрыты. В строении гулял ветер.

– Приехали! – сообщил Зубов. – Развернись и подай задом.

После того как пожарная машина оказалась в сарае, Костя и Зубов вышли, с большим трудом закрыли обвисшие и потому царапающие по земле ворота.

После этого снова проникли внутрь сквозь маленькую дверцу и стали располагаться на ночлег. Над головой сквозь прорехи крытой соломой крыши в недоступной синеве ярко сверкали звезды. Зубов и Костя поужинали колбасой и хлебом.

– Ты располагайся в машине, а я буду спать на воле, – сказал Зубов. Он поднял с земли что-то, напоминающее спальный мешок, и вышел наружу.

«Сторожить меня надумал, что ли? – пронеслось в голове у Кости. – Боится, что убегу?»

Про себя твердо решил: если утром Зубов не предоставит ему твердых доказательств того, что записка дошла до Раисы и его действительно ждет встреча с нею, то он покинет этого человека. Улучит момент и удерет.

Усталость взяла свое, и Костя быстро заснул.

На рассвете его разбудил Зубов. Он выглядел выспавшимся, бодрым, радостно возбужденным.

– Поди умойся в ручье, и я тебе преподнесу сюрприз.

Костя ополоснул лицо пахнущей тиной холодной водой, пригладил спутанные волосы и вернулся к сараю. На белой скатерти были разложены вспоротая ножом банка тушенки, хлеб, огурцы, стояла бутылка коньяку.

– Надо отметить благополучное прибытие, – объявил Зубов.

– Ну, где же твой сюрприз? – спросил Костя.

– А ну-ка гляди, что я тебе покажу.

Зубов достал из кармана крошечный магнитофон, нажал кнопку. И тотчас же в тишине зазвучал знакомый голос Раисы Сметаниной:

– Слушай-ка, Мария, что я тебе скажу. Нынче ночью чудной у меня был сон: будто в красном платье и белых югославских сапогах скачу я на вороном коне. Это к чему? К радости или горю? Как ты думаешь?

Голос пожилой собеседницы, видимо Марии, после некоторой паузы произнес:

– Красное – это к радости, к любви. А вот черный конь – к беде. А вообще-то, Раиса, сон твой к большой любви. В ней, проклятой, чего только нет: и смеха и слез.

Голос Раисы ответил:

– Твоя правда… Любви без страданий не бывает.

Раздался щелчок: Зубов выключил магнитофон.

Костя побледнел от волнения:

– Это ее голос. Я узнал. Ты где записал? Откуда у тебя эта штука?

Зубов объяснил:

– Я раньше моряком на сухогрузе плавал. В загранку ходил. У меня этих игрушек вагон.

– А когда записал? Может, еще в леспромхозе? А теперь мне голову дуришь?

– Эх, парень, парень. Стар я в эти игры играть. Так и быть скажу: в часах, что я переправил твоей Раисе, вмонтирован передатчик. Работает в двухкилометровом радиусе. Как видишь, мы уже близко. Я сегодня спозаранку включил и записал. Хотел тебя успокоить. Денька через два увидишь свою кралю. Небось рад?

Но как ни странно, Костя радости не испытывал. Смертная тоска вдруг охватила его. Как будто чья-то жесткая рука схватила сердце и жмет-жмет – не продохнуть.

– Скорей бы уж, – выдохнул он.

5

В ночь на 25 августа они снялись с места и тронулись в путь. Зубов охотно покидал ветхий сарай, приютивший их вместе с угнанной пожарной машиной. Днем над заброшенной деревней и лесом низко, почти над головой, пролетел вертолет, противно треща крыльями и бросая мельтешащую на землю тень. Наверняка разыскивают пожарную машину. А вдруг летчику придет в голову мысль проверить полуразрушенный сарай: не там ли она спрятана? Слава богу, пронесло, вертолет улетел.