Текст книги "Секреты для посвященных"

Автор книги: Валерий Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Тропинка снова привела его в лес. В нужном месте он повернул и вышел к конторе. И остолбенел. Окна кабинета светились ровным молочным светом. Кто там за плотными шторами? Должно быть, Святский. Кому же еще там быть?

Он поглядел на железку. Самое время было бросить ее в траву. Вместо этого сунул в широкий раструб сапога. Поднялся по ступеням, толкнул дверь с такой силой, что отскочила защелка. Мужчина в знакомом брезентовом плаще склонился перед раскрытым сейфом. На краю стола лежали пачки денег, какие-то бумаги.

– А-а… Ты уже здесь? – прорычал Сидоркин.

Мужчина оглянулся. Евсей оторопел. Выхватил из сапога железку, замахнулся.

– Постой, постой, – хмурясь, проговорил мужчина. – Тебе что? Денег надо? Сколько? Сколько надо, столько дам. Тут на всех хватит.

В голове у сторожа прояснилось: вот оно… Положил железяку на край длинного полированного стола, приставленного торцом к письменному столу, севшим от волнения голосом сказал:

– Исполу.

– Что ж, это справедливо, – помедлив, произнес мужчина и начал метать пачки денег Евсею. Они одна за другой скользили по гладкой поверхности стола и замирали у самого края, рядом со сторожем. Он как завороженный следил за ловкими движениями рук кидавшего.

– Посчитать не хочешь? – сказал мужчина. – Тут кругленькая сумма.

Со лба у Евсея падали крупные капли пота.

– Щас, щас. Как же без счета, – забормотал он, протягивая к деньгам дрожащие руки. Подвинул к столу стул, уселся, сгреб пачки в кучу. Теперь стало удобно считать.

Он с хрустом разорвал банковскую бумажную облатку, ощутил пальцами упругую поверхность новеньких ассигнаций. «А я таких новых и не держал никогда в руках», – ликуя, подумал он. И в это мгновение на его голову обрушился удар. Старик охнул и повалился вперед на стол, лицом в пятидесятирублевки.

Спустя некоторое время свет в окнах конторы потух.

5

На другой день, в субботу, следователь Сосновского райотдела внутренних дел Трушин оказался на своем рабочем месте случайно. Он пришел в выходной в непривычно пустое и гулкое служебное помещение, чтобы в тишине, без помех закончить справку о борьбе с самогонщиками.

Работа не шла. Трушин с силой встряхнул самопишущую ручку, стараясь этим резким движением вызвать прилив не столько чернил, сколько мыслей. Однако мысли не приходили, и он задумчиво уставился в окно, по которому дождь без устали продолжал прочерчивать кривые дорожки. Ничего особенного там, за стеклом, не происходило. Обороняясь от мелкого, но плотного дождя зонтами и плащами, граждане перебегали от магазина к магазину, однако ни в одном подолгу не задерживались. А чего задерживаться-то? В «Продуктах» – комбижир, маргарин, колбасный сыр и банки атлантической сельди. В «Галантерее» – все, кроме того, что нужно, нет ни чемоданов, ни застежек «молния», ни хлопчатобумажных носков, ни лезвий для бритв, ни прищепок для белья. В «Пиво – водах» – ни пива, ни воды, только бутылки с приторно-сладким болгарским соком из овощей под названием «Свежесть». Вот и выходит: одна радость у мужиков, что самогон. Однако разве об этом в справке напишешь?

В гулкой тишине почти безлюдного (один человек – не в счет) служебного помещения телефонный звонок прозвенел непривычно громко и тревожно. Трушин снял трубку. Звонил сторож из колхоза «Путь к коммунизму». Его слова заставили следователя выпустить из перемазанных чернилами пальцев ручку и резко отодвинуть локтем в сторону писанину.

– Мертвяк? Где? Кто?

Ответ вверг Трушина в большое волнение. В лесу нашли тело главного инженера леспромхоза Святского. Ну, теперь не избежать больших неприятностей. Недавно случилась забастовка, а теперь… Нехорошая линия выстраивается.

…Трушин вылез из «рафика» и огляделся. Так и есть. Народу – прорва. Кого тут только нет: руководство, рабочие с ближайших делянок, жители близрасположенного села, ребятня… А ему нужен прежде всего судебно-медицинский эксперт. Вот он, толстый, одышливый Козлович. Пятясь задом, он неловко выбирается из тесного микроавтобуса, вытаскивает потертый черный чемоданчик со снаряжением. Инспектор угрозыска лейтенант Жучков, молодой, подтянутый, энергичный, готовый по первому приказу начальства тотчас же куда-то мчаться, задерживать, если надо – стрелять… Едва выпрыгнув из автобуса, он тотчас подозвал местного участкового Фроликова, пожилого, не шибко грамотного, но бывалого мужика, велел ему отодвинуть толпу на положенное расстояние, самолично при этом выделив из нее тех, кому следовало уделить особое внимание, – секретаря парткома, председателя профкома, прибывшего из Москвы журналиста, присовокупив к ним деревенских ребят, обнаруживших труп.

После этого Жучков отправился к автобусу, извлек оттуда фотоаппарат и, обходя лежащий на границе леса и поляны труп, принялся с разных точек фотографировать его.

Следователь тем временем уже осматривал место происшествия. В голове у него вертелась фраза из конспекта, который он вел недавно на курсах в областном центре: «Ценность осмотра места происшествия определяется его результатами». Эта фраза, в момент ее произнесения вызвавшая в аудитории дружный смех вследствие очевидности содержащейся в ней мысли, сейчас, всплыв в памяти, заставила его подобраться и сосредоточиться.

«Объект познания по уголовным делам не лежит на поверхности» – тоже фраза из конспекта. («А вот и лежит, под деревом распластался», – Трушин мысленно полемизирует с лектором.) «Основу этого познания составляют факты прошлого, недоступные для непосредственного восприятия, как правило, скрытые и скрываемые»… («Это уж точно!» – мысленно соглашается следователь. Поди-ка разгадай, как было дело. А разгадывать придется, и не кому-нибудь, а именно ему.)

Трушину во многом предстоит разобраться, на многие вопросы отыскать ответ: совершено ли убийство или произошел несчастный случай, настигла ли смерть главного инженера там, где школьники обнаружили труп, или это случилось в другом месте, а тело сюда перенесли… Надо определить (с помощью медэксперта Козловича) время наступления смерти, каким способом и какими орудиями убийство совершено (если это убийство). Была ли между жертвой и преступником борьба. Вообще-то вопросов, на которые нужно отыскать ответ, гораздо больше. Но и этих для начала хватит.

Характерный щелчок спускаемого затвора фотоаппарата заставил следователя оглянуться. Лицо его выразило недовольство. Снимал на этот раз не Жучков, которому положено было этим заниматься, а приезжий журналист. Он только что запечатлел самого следователя, склонившегося над трупом, и теперь стоял с довольным видом.

– Фотографировать посторонним запрещается, – сдвинув рыжеватые брови, строго произнес следователь.

– Да? Я не знал, – журналист сделал невинное лицо. И, отвернувшись от Трушина, навел фотообъектив на группу леспромхозовцев, толпившихся поодаль. Снова последовали щелчки.

– Я, кажется, предупредил… – хмуро произнес следователь.

– Все, я закончил, – ответил журналист и спрятал фотоаппарат в сумку, висевшую на плече.

«Понаехали тут», – с досадой подумал Трушин. Хотя «понаехал», собственно говоря, только один человек – Грачев. Остальные были свои, местные. Не нравился следователю этот длинноногий очкарик, своим внешним обликом напоминавший многократно увеличенного в размерах первоклашку. Уж больно шустер.

Может быть, потому, что действовать ему пришлось на глазах у столичного журналиста, Трушин разволновался. Ему стало жарко. Он то надевал, то сдергивал свою кепчонку, отчего рыжеватые волосы, поутру аккуратно зачесанные с боков наверх, разлохматились, и теперь в прогалах светилась молодая лысина. То и дело потирал переносицу, перебитую во время одной не совсем удачной ночной операции и неприятно холодевшую в дни ненастья, а также в минуты крайнего возбуждения. Оглядывался вокруг себя, как бы не узнавая этих мест, по которым в последние годы не раз проходил с ружьишком и без. Сегодня, в это пасмурное утро, деревья казались ему слишком высокими, чаща леса особенно тайной и мрачной. Даже просека, на которой тесной группой сгрудились леспромхозовцы, выглядела не такой, как всегда, – менее просторной, что ли.

И лектор на курсах авторитетно утверждал, да и сам Трушин по немалому опыту своему знал: нельзя строить версии, не имея сколько бы то ни было значительного материала, так сказать, на пустом месте. Но что поделаешь, непрошеные мысли сами собой назойливо лезли в голову.

«Эх, Святский, Святский… Угораздило же тебя… Тихий мужичок, казалось, мухи не обидит. А врагов – тьма-тьмущая. Скорее всего, кто-то из них и прикончил его. А впрочем, не исключен и несчастный случай».

Трушин цепко ухватил труп за ворот телогрейки и перевернул его. С удовлетворением краем глаза углядел, как побледнел московский журналист: зрелище было не из приятных. Святский и живой-то не был красавцем, а сейчас… Голова, безвольно свалившаяся набок, придавала ему вид износившейся тряпичной куклы, брошенной в траву за ненадобностью.

Трушин осмотрел труп. Прежде всего его интересовало, не видно ли следов насильственной смерти. Как говорят, вскрытие покажет, но уже сейчас, при визуальном осмотре, кое-что можно определить. Ни огнестрельных, ни ножевых ран не видно. В области шеи большое лилово-синее пятно – гематома. След от удара. Возможно, Святский в темноте ногой попал в выбоину или зацепился за корень, потерял равновесие и упал, сильно ударившись затылком о пенек… У глаз покойного «очки» – синие окружия, должно быть бедняга сломал шейный позвонок. Так ли это – покажет вскрытие. Может быть, оно поможет прояснить и другой вопрос: сам Святский упал или ему помогли?

Следователь еще раз наклонился над трупом. Опустил руку в карман телогрейки Святского и извлек оттуда крошечный бумажный комочек округлой формы. Ухватив его двумя пальцами – большим и указательным, следователь приблизил его к глазам: никак пыж от охотничьего ружья?

Журналист, ступая в своих белых кедах по влажной, еще не сбросившей росу траве, неслышно приблизился к Трушину, взглянул через плечо.

– Это пыж, – произнес он.

Следователь вздрогнул:

– Зачем вы здесь? Я же просил!.. Отойдите, пожалуйста!

Грачев, уже открывший было рот, чтобы что-то сказать, но не успевший это сделать, с недовольным видом удалился. И тотчас же, отделившись от толпы, к журналисту быстро подошла, почти подбежала девушка в красной, с белым горохом косынке (Раиса Сметанина – определил следователь) и начала что-то быстро шептать долговязому на ухо. На лице у журналиста отразились попеременно удивление и понимание, он закивал головой. Во время этого короткого разговора Сметанина (Трушин заметил это) держала Грачева за руку. «Ишь ты, – подумал он. – А этот тип времени даром, видать, не терял. У них полное взаимопонимание». Он поманил журналиста к себе. Сметанина, испуганно сверкнув глазами, быстро отошла.

– Я буду в конторе, – сказал Грачеву Трушин. – Если у вас есть что сообщить насчет… – он помялся, – насчет случившегося, вы найдете меня там.

Журналист отвел в сторону глаза и промолчал. Еще минуту назад ему было что сообщить следователю. Но Рая Сметанина только что упросила его не делать этого.

Трушин подозвал лейтенанта:

– Раз есть пыж, значит, был и выстрел. Расспросите-ка людей, не слышали ли чего вчера вечером…

Через некоторое время Жучков доложил:

– Лесоруб Галкин слышал хлопок, похожий на выстрел… А механик Зубов утверждает, что выстрелов было два.

– Ага.

Трушин распорядился убрать труп и направился к автобусу. Прежде чем войти в него, он снял с головы кепку, довольно необычную с виду, с ушами, завернутыми наверх и соединенными кожаной пуговичкой.

Перед зданием конторы стояла женщина и махала руками.

– Кто это?

– Бухгалтерша, – пояснил Жучков.

– Там… Там… Сейф… Кто-то его открыл… Он пустой…

Трушин хмурым взором окинул кабинет Святского. Плотные кремовые шторы раздвинуты, сквозь окна сочится серый свет ненастного дня. Комната была похожа на аквариум, заполненный мутной водой. Движения в нем не было, рыбки вымерли, и только зеленые водоросли растений на подоконниках напоминали, что здесь когда-то гнездилась жизнь.

Дверца сейфа раскрыта. Стальной ящик пуст.

Столы, стулья сдвинуты со своего привычного места, чернильный прибор валяется на полу, рядом с ним видна темная нашлепка чернил. Словно дурная черная кровь пролилась и засохла.

Беглый осмотр дополнительных сведений не дал. Если не считать опять-таки очевидного факта, что сейф был открыт ключом. Кстати, в кармане у главного инженера, чье тело было найдено в лесу, ключа не обнаружили. Оставалось предположить, что ключ у него украли – или там в лесу, когда, скрючившись и неестественно вывернув шею, он валялся у корней могучей сосны, или еще раньше… А может, он просто забыл в ящике стола. Впрочем, это мало вероятно, если учесть, что в сейфе, как сообщила бухгалтерша, хранились большие деньги.

– А где же сторож? – недовольным голосом спросил Трушин.

Лейтенант Жучков присвистнул?

– Найдешь его теперь…

– Вы думаете, Сидоркина работа?

Избегая прямого ответа на поставленный вопрос, лейтенант проговорил:

– Мрачный тип, доложу вам… Леший. И зачем они только держали такого в сторожах?

– Да, мне он тоже никогда не нравился. Пустили, можно сказать, козла в огород…

– А впрочем, отчего бы и не пустить, – рассудительно ответил лейтенант. – Его же не кассу сторожить нанимали. Кабинет, бумажки. Кто мог предположить, что в один прекрасный день на голову Святского обрушится заграничное наследство и он надумает притащить его сюда, в лес, в этот ржавый сейф? Представился случай поживиться, вот в Сидоркине зверь и проснулся.

– Выходит, похищение денег и смерть главного инженера вы связываете воедино? – пытливо спросил Трушин.

– Напрямую, – твердо сказал лейтенант. – А вы допускаете, что нет?

Трушин потер перебитую переносицу:

– Многое не ясно, лейтенант. Зачем было сторожу убивать Святского и брать на себя такую тяжелую вину? Чтобы завладеть ключами от сейфа? Но это вполне можно было сделать и без убийства… Например, выкрасть. И зачем ему было убивать Святского где-то в лесу, а не здесь, в кабинете? Если бы он его убил, ему следовало бы, очистив сейф и припрятав деньги в укромном месте, преспокойненько оставаться в поселке. Он бы заявил о краже, а мы бы с вами, скорее всего, его не заподозрили. А он взял и сбежал, тем самым взяв на себя оба преступления.

– Что вы от него хотите – амбал, – ответил лейтенант. Однако прозвучало это неубедительно.

– Нет, что-то тут не так…

Трушин подошел к окну, заглянул под штору, наклонился и поднял с пола пачку денег.

– Смотри-ка… Кто-то швырялся деньгами. Вы думаете, сторож?

– Может, у него был напарник?

– Не исключено. Эх, собаку бы сюда.

Розыскной собаки в райотделе в настоящий момент не имелось. Была, но заболела. Ее отправили в областную ветлечебницу. Пришлось Жучкову по приказу Трушина сесть в «рафик», смотаться в соседний район и одолжить кинолога с собакой.

Понюхав плоскую, будто сплющенную паровым катком кепчонку, принадлежавшую, по свидетельству бухгалтерши, сторожу, служебная собака спрыгнула с крыльца и устремилась к лесу. Жучков вместе с кинологом – вслед за нею.

Несмотря на серьезность момента, Трушин не смог сдержать усмешки:

– На зайца пошли, жди теперь их к обеду.

Но шутка оказалась явно неуместной. Вскоре из-за кустов вышел бледный Жучков, позвал:

– Егор Иванович, идите сюда…

Собака, высунув дрожащий розовый язык, с победным видом стояла над кирзовым сапогом.

– А где же хозяин сапога?

Поскучневший Жучков кивнул на кусты:

– Там.

Труп Сидоркина был сброшен в канаву и небрежно засыпан сучьями и хвоей.

– Кто же это мог сотворить? – вырвалось у лейтенанта. Видно, и его проняло.

Трушин подумал, сказал:

– Скорее всего, тот, кто в ближайшее время покинет леспромхоз, не оставив адреса.

Вещественные доказательства

1

Не успел Вячеслав, возвратившись с просеки в Дом приезжих, снять мокрую куртку и насухо вытереть свой фотоаппарат, как прибежала Раиса и принесла новую весть.

– Сидоркина нашли убитого… босого, – прошептала девушка, будто в том обстоятельстве, что Сидоркин оказался бос, именно и было самое ужасное. – Сейф открыли, деньги Святского украли.

Мокрые пряди волос обрамляли осунувшееся, лишенное красок лицо. Глаза, еще час назад живые, яркие, потухли, она отводила взгляд в сторону, словно не имея сил встретиться со взглядом Вячеслава. Он удивился: смерть близкого Раисе человека – Святского не произвела на нее такого сильного впечатления, как гибель старика Сидоркина. В чем тут дело? А может быть, ей украденного наследства жалко? Так теперь, после того как Святский ушел из жизни, ей до денег все равно не добраться…

– А вы что, близко были знакомы с Сидоркиным?

– Ах, вы ничего, ничего не понимаете, – с бесконечной усталостью проговорила Раиса и скрылась за дверью.

Вячеслав пожал плечами и прошел к себе. Сел на топчан. Задумался. Ну и ну! Приехал расследовать письмо о непорядках в руководстве леспромхозом, а влип в дело об убийстве. Или об убийствах?

Поразмыслив, обнаружил, что имеет самое непосредственное отношение к следствию. Час назад не имел. А теперь, после того как Раиса там, на просеке, уговорила его утаить от следователя факт вчерашнего барыкинского выстрела, а он согласился это сделать, Вячеслав вступил в столкновение с законом. Утаил от следствия улику…

Протянул руку и выдвинул ящичек из прикроватной тумбочки. Сюда он вчера вечером положил пыж, больно ударивший его по мочке уха. Пыжа на месте не было. Рывком выдернул ящик, тщательно перебрал все вещи – электробритва, ручка, блокнот, бобины с пленкой… Все на месте, а пыжа нет. И ежу ясно: его кто-то взял. Кто? Раиса. Больше некому.

Он тотчас же отправился в ее комнату. Похоже, что молодая женщина ждала его. За те несколько минут, что оставалась одна, успела привести себя в порядок. Волосы тщательно расчесаны, глаза подведены, губы подкрашены, на щеках искусственный, «деревенский» румянец. Она скинула мокрое от дождя платье и теперь была в коротком нарядном, цветастом халатике с большим вырезом на груди.

– Хорошо, что вы пришли… заходите. Мне так одиноко.

Она даже протянула руку, чтобы ввести его в комнату, как будто он сам, без ее помощи, не мог бы этого сделать. Вячеслав не знал, что и думать. Буквально вчера он сидел в этой светелке, пил чай в обществе строгой хозяйки, боясь обидеть ее вольным словом или жестом. И вдруг оказывается, Раиса в нем души не чает, и он тут желанный гость.

Нет, не так прост Вячеслав, чтобы объяснить свершившуюся в девушке перемену своими мужскими достоинствами. Не иначе как ей еще что-то нужно от него. О ком она хлопочет, все о том же Барыкине? Но не Барыкин же убил Святского, Сидоркина и похитил деньги? Впрочем, сейчас он все узнает.

– Садитесь здесь, чего стоять, в ногах правды нет, – не говорит, поет Раиса и усаживается на свою девичью постель, совсем не следя за разбегающимися полами халатика.

Вячеслав отводит взгляд от круглых розовых коленей. Он готов выслушать очередную просьбу хозяйки, но происходит неожиданное. Раиса вдруг утыкается лицом в его плечо и начинает беззвучно плакать. А его рука сама собой охватывает вздрагивающие от рыданий теплые плечи хозяйки, гладит ее по волосам, голос выводит успокаивающие, нежные слова:

– Ну, полно-полно… Не надо так убиваться… Все устроится. Расскажите мне все, и я… постараюсь… все, что могу… Вы же знаете, как я к вам…

А она как будто и впрямь знает и чувствует то, чего нет на самом деле, и доверчиво прижимается к Вячеславу. «Но к чему это?» Мягким движением он отстраняет девушку, пересаживается с кровати на стул. Говорит:

– Вы знаете, Раиса, вчера в лесу я слышал и второй выстрел. Кто это стрелял? Тоже Барыкин? Но он ведь не мог убить Святского холостым зарядом? Так? Тогда почему же я должен молчать о первом выстреле? Зачем вы взяли из моей тумбочки этот бумажный пыж? И вообще, что происходит? Какое это все к вам имеет отношение?

Раиса выпрямилась, запахнула халат. Ей показалось этого мало. Потянула на себя покрывало, закуталась, сказала упавшим голосом:

– Вы правы. Я, кажется, потеряла голову. Костя ни в чем не виноват. Я знаю, он не мог причинить Святскому никакого вреда. Просто не мог.

– Ночь вы провели с ним? – с грубой прямотой спросил Вячеслав.

В ее глазах вспыхнул огонь. Видимо, собралась ответить резкостью, но передумала.

– Все гораздо сложнее, чем вы думаете. До встречи с Костей у меня был другой человек. Я любила его, хотела за него выйти замуж, но он не хотел. А теперь… Когда мной заинтересовались другие…

– Святский и Барыкин?

– Сами знаете. Тот, прежний, теперь умоляет меня выйти за него замуж. Угрожал разделаться со Святским. Вчера у нас было объяснение. Я отказалась выйти за него. Был скандал. Еле вырвалась. А тут Костя. Пьяненький, и с ружьем. Он следил за мной. Он был в таком состоянии… Его нельзя было оставлять одного. Я проводила его в сторожку. Время было позднее. Вот и заночевала.

Вячеслав отвел глаза в сторону.

– Извините. Это ваше личное дело. А вот пыж… Вы взяли его из ящика прикроватной тумбочки. Зачем? Вы не должны были этого делать.

На лице Раисы появилось скучающее выражение.

– Что это вы… «С кем?» «Зачем?» «Да почему?» Я, кажется, взрослая. И отчет давать не обязана. Не брала я пыжа. Может, тряпкой смахнула, когда пыль вытирала?

И тут к Вячеславу пришло решение: «Пойду к следователю и все расскажу».

2

Трушин сидел за обшарпанным письменным столом Святского, сжав голову руками, как бы помогая таким образом себе охватить мысленным взглядом и обдумать все то, что случилось в Сосновском леспромхозе. Ветер играл в распахнутом окне кремовой занавеской. Солнце уже пробивалось сквозь тучи.

Трушин с тоской вспомнил о своей недавней работе над справкой о самогонщиках. Это занятие, казавшееся ему тогда нудным и бессмысленным, сейчас виделось светлым моментом в жизни. Сиди себе спокойненько в кабинете, чиркай перышком по гладкому листу бумаги, душа на месте, мыслям простор: думай сколько влезет о предстоящей охоте или рыбалке.

Да что скрывать, в те минуты он изо всех сил жаждал настоящего дела, хотелось погрузиться в него с головой, отдаться полностью…

И вот оно, это дело. И что же? Телефон, не умолкая, передает ему грозные, тревожащие указания ускорить следствие, немедленно, не теряя времени, добиться конкретных результатов, обнаружить и задержать убийцу. А голова трещит от мыслей, но все они суматошные, не главные. Пути, ведущие к истине, по-прежнему окутаны туманом, тем самым, который бродит меж стволов деревьев, не желая расстаться с обильно политой грозовым дождем землей.

Перво-наперво надо ответить на вопрос: что же случилось со Святским? Несчастный мужик. Почему он оставил Северогорск, бросил на старушку-родственницу больную дочь и забрался в глушь? Что привело его сюда? Может быть, жадность? Погоня за большими заработками? А зачем ему деньги?

Знакомый водитель лесовоза Барыкин утверждал, будто бы Святский приехал в леспромхоз вслед за Раисой Сметаниной, своей дальней родственницей. Ради нее, мол, он и старается, зашибает деньгу. Трушин знал Барыкина: пару раз вместе ходили на охоту. Стреляет хорошо, вроде и шофер неплохой. Но бузотер, нередко под хмельком.

Трушин не верил его словам о главном инженере. Куда ему бегать за девками: возраст не тот. Скорее всего, Святского привело в леспромхоз другое, захотелось применить на практике то, о чем столько лет внушал молодым со своей кафедры в техникуме. Образцовое лесоводство. Решил, так сказать, показать класс. И вот показал… Сам ли он погиб – по неопытности, по глупости – или кто помог, вот в чем вопрос.

От сидения за столом у Трушина затекла спина. Он поднялся и вышел на крыльцо. Дождь перестал, но было прохладно. Зябко передернул плечами. Спустился по затоптанным ступеням, обошел вокруг дома, пристально глядя себе под ноги. Следов на размокшей глине много, и это неудивительно: считай, поллеспромхоза перебывает за день в конторе. Следы нечеткие, размытые, прошедший ночью дождь сделал свое дело. Можно только удивляться, что собака взяла след и привела к Сидоркину.

Были следы и под окнами дома. Довольно красивые, оставленные рифлеными подметками явно импортных сапог. Скорее всего, эти следы к преступлению отношения не имеют: окрашенный весной вместе с окном шпингалет прочно сидит в гнезде, рамы нынешней ночью не открывали. Преступник вошел и вышел через дверь. Может, поэтому лейтенант Жучков и не обратил особого внимания на рифленый след.

Между тем Трушина он заинтересовал. Уж больно глубокий. Даже дождь с ним не справился. Не исключено, что именно вчера кто-то подходил к окну. Зачем? Заглянуть внутрь, оценить обстановку? Кто бы это мог быть? У кого такие сапоги?

В голове вертелось много других вопросов, требовавших немедленного ответа. Прежде всего надо уяснить для себя роль сторожа в происшедшем. Кто он? Только жертва или еще и соучастник? То, что было известно о прошлом Сидоркина, позволяло предположить как первое, так и второе.

Не исключено, что Сидоркин и соучастник, и жертва одновременно. Почему Трушин так решил? По заключению медэксперта удар нанесен сторожу в момент, когда тот сидел за столом, низко склонив голову. Что он делал за этим столом? Читал? Нет, вряд ли. Не такой Сидоркин человек, чтобы коротать долгие ночные часы за книгой. По мнению следователя, сторож в момент убийства не читал, а считал. Вернее, пересчитывал деньги, которые только что вручил ему сообщник. Во всяком случае, на пачке, отлетевшей в момент удара в сторону и обнаруженной под шторой, имелись отпечатки его пальцев. И еще чьи-то, пока не идентифицированные…

Входило ли в планы неведомого преступника убийство сторожа в конторе, у сейфа? Удобнее и надежнее это можно было сделать в другом, укромном месте. Тогда и труп удалось бы получше спрятать. Скорее всего, решение избавиться от Сидоркина созрело мгновенно и тотчас же было приведено в исполнение. Откуда такая спешка? Может быть, сторож появился неожиданно? С ним вступили в переговоры, посулили часть денег и… А откуда след под окном? Если сторож появился неожиданно, значит, убийца уже был в конторе. А могло быть и так: сторож явился на дежурство, включил свет, а потом отправился по своим делам. В этот момент появляется человек в рифленых сапогах. Заглядывает в окно. Видит: никого. Входит, открывает сейф, и… в этот момент появляется сторож.

Трушин постарался унять разыгравшееся воображение. Основа построения любой версии – вещественные доказательства. Без них следственные версии не более чем беспочвенные фантазии.

Итак, кому же все-таки принадлежит четкий след под окном конторы?

3

Олег Клычев не находил себе места. Все мысли, чувства были взвихрены, взбаламучены. Каждое слово, каждое движение давалось ему с трудом. Давно, с малолетства, он начал закалять свою волю, учился переносить боль, сдерживать чувства, выработал в себе умение скрывать их. Никто не должен был догадаться о том, что таится внутри этого сильного, крепко сбитого парня. Сейчас, к тридцати годам, он твердо стоял на ногах, знал, что хочет, как этого достичь. Руководитель самой крупной в леспромхозе бригады, не выходившей из передовых, всегда побеждавшей в соревновании, он пользовался в леспромхозе известностью и уважением. Его побаивались – словно отлитый из стали, он не имел слабых, уязвимых мест, на язык был остер, на расправу быстр. Мог и сам мощными кулаками утихомирить обидчика, могли это сделать и другие – в бригаде немало было людей с темным прошлым. Брал любых, лишь бы были крепки, умели работать и хотели зарабатывать. Он их не боялся, а они были ему преданы, по одному слову бригадира могли навести шорох. Только укажи кого и где. Клычев, само собой, им воли не давал, чтил закон, но ему было приятно чувствовать за собой эту темную, страшную, но покорную ему силу.

Как же так могло случиться, что этот человек дрогнул, сбился с ноги, заплутал и теперь, укрывшись в своем бригадирском вагончике, дрожал от страха, как какой-нибудь нашкодивший пацан, укравший у отца трешку и накрытый на своем воровстве?

Однако дело тут было посерьезнее… и грозило не отцовской поркой.

Все началось с этой девки, с Раисы. До встречи с нею женский вопрос Олег Клычев решал просто. Они сами льнули к нему, просили ласки, он давал и брал – были квиты. От такой мены мало что оставалось – приятные или, наоборот, неприятные воспоминания, и только. Фотокарточек на память не брал, писем, вернее записочек, не хранил, ни засушенных цветочков, ни завязанных бантиком ленточек. Было бы из-за чего душу травить. Житейское дело, и все тут.

И с Раисой так началось. Единственное, что раздосадовало Олега, – девица полюбила его со всей страстью первой любви. Это грозило ему некоторыми сложностями, а он их не любил. Однако обошлось. Более того, Раиса сама покинула его – без упреков и объяснений, молча, отрезала, и все. Она поступила с ним так, как он прежде поступал со своими подругами, и это удивило его. Удивило, и только! Вздохнул с облегчением: распутался. Баба с воза – кобыле легче.

Однако вскоре обнаружил: легче не стало. Наоборот, сделалось тяжелее. Почему-то хотелось видеть Раису – и чем чаще, тем лучше. Он глядел на нее издали из-за дерева или из-за угла конторы, выискивал недостатки – причесалась кое-как, вихры во все стороны, одета небрежно, походка, как у парня. Не то что у других, те вышагивают, переваливаясь, все тело у них играет: мол, погляди-ка на меня, каково!

И Олег, бывало, глядел. С интересом и снисходительной усмешкой: с ним играли, и он готов был к этой игре, заранее знал, как она начнется и чем окончится.

С Раисой по-другому. Игры не было вовсе. А что было? Неизвестно. Только почему же ему сейчас так плохо, прямо, сказать, тошно. Зачем ему эта девка, для чего? Жениться? Да на кой черт ему женитьба? Жена, семья – это для него все в будущем, и не здесь, в медвежьем углу, а где-то там, в других краях, где все приспособлено для счастливой жизни, может, в Сочи?

В отпуск он взял и махнул в Сочи, на берег Черного моря, пил, гулял, сорил деньгами. А сердце его было здесь. Он не выдержал и однажды, в сильном подпитии, отстукал телеграмму в леспромхоз Раисе: «Немедленно выезжай, высылаю тысячу». Ему казалось, что она чувствует в эту минуту то же самое, что и он. Надеялся на чудо: прилетит. Мечтал об этом как о невообразимом счастье. Несколько дней подряд мотался в аэропорт Адлер, встречал приезжающих с Севера, одетых теплей, чем нужно, с темными лицами – не от загара, а от резкого северного ветра, выдубливающего кожу. Но светлолицей, русой Раисы среди прибывших не было. Да он и сам уже понял: и быть не могло. Не такой она человек, чтобы примчаться по первому зову, сломя голову невесть куда и невесть зачем.