Текст книги "Секреты для посвященных"

Автор книги: Валерий Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

У Гора среди завсегдатаев кафетерия было немало знакомых, он не чувствовал себя здесь чужаком.

За соседним столиком офицер со смехом воспроизвел остроумную реплику знакомого бизнесмена: «Я полностью убежден, что у военных никогда ничего не срабатывает, кроме бомбы». Это вызвало оживленный обмен мнениями.

– Бомбы? Этого вполне достаточно, чтобы в один прекрасный день решить судьбу мира. Недаром президент за последние десять лет удвоил ядерный арсенал Америки.

– Какое там «недаром»! Это обошлось в кругленькую сумму – в полтора триллиона долларов.

– Похоже, что президент следовал рекомендации командующего ВВС.

– А что он сказал?

– Нам нужно все и как можно скорее.

– Мне больше по вкусу афоризм заместителя министра обороны. Говоря об использовании в военных целях электронных чудес, он заявил: «Соединенные Штаты могут и должны делать все гораздо быстрее, а остальные пусть катятся к черту».

Эта реплика снова вызвала взрыв смеха.

Дэвид Гор за последние полгода, вдоволь наслушавшийся напыщенных и самодовольных сентенций «медных лбов», как в стране называли лишенных воображения солдафонов, не выдержал и вмешался в разговор:

– Странное дело… Создается впечатление, что, запуская в производство тот или иной вид вооружений, мы вовсе не принимаем в расчет реакцию Советов…

– Вы думаете? – вежливо, но с оттенком снисходительности ответил ему один из офицеров.

В этом кафетерии мнение штатских не котировалось особенно высоко.

– Я уверен, – с вызовом ответил Гор, – что мы имеем дело с противником, технические возможности которого в первом приближении очень близки к нашим. Что бы ни пытались сделать в военном плане Соединенные Штаты, Советы могут попытаться сделать то же самое или помешать тому, что собираемся сделать мы.

Заявление Гора вызвало недовольное ворчание, грозившее перерасти в ссору. К счастью, Дэвида поддержал знакомый офицер.

– Клянусь богом, Дэвид прав, – сказал он. – Я на днях читал статью одного умника из Гарвардского университета. Знаете, что он сказал? Соединенные Штаты и Советский Союз должны помнить, что, когда дело дойдет до ядерной пробы сил, они окажутся в одной лодке. И никоим образом нельзя сделать наш конец лодки более безопасным, прилагая усилия к тому, чтобы перевернуть ее противоположный конец.

Дэвид Гор не стал дожидаться конца этого разговора, приветственно помахал рукой знакомому, так кстати пришедшему ему на помощь, встал, расплатился и вышел. Сновавшие взад-вперед по лестнице люди в военной форме сегодня вызывали у него неприязнь. Может, это было результатом только что состоявшегося в кафетерии разговора? А может, вывод, к которому он, сам того не ожидая, пришел в результате предпринятого им в последнее время журналистского расследования: отказ от одного из самых современных видов оружия является лучшим способом укрепления безопасности страны. Самый главный враг Америки – милитаризм.

Еще раз его убедили в этом мелькнувшие на телеэкране кадры, которые рассказывали о трагедии, постигшей американца, осмелившегося стать на пути военной машины.

И вот Дэвид Гор в доме Томаса Джилсона. Немолодой человек с проседью в волосах и бороде. Бледное, обескровленное лицо. На коленях черно-зеленый плед.

– Поезд смерти должен был уничтожить меня и напугать остальных. – Томас Джилсон говорит на удивление спокойно, словно историк, анализирующий события, которые произошли давным-давно… Только сильная бледность, вызванная потерей крови, инвалидная коляска, пара костылей, прислоненных к столу, плед на изувеченных ногах напоминали о происшедшей совсем недавно трагедии. – Несчастный случай? – повторил он слова Дэвида Гора. – О нет… Старший охранник базы намеренно дал машинисту зеленый свет, хотя был предупрежден, что на путях демонстранты. Просто они решили во чтобы то ни стало выполнить приказ.

– Но это бесчеловечно! – воскликнул до глубины души взволнованный Дэвид Гор и сам подивился своей наивности. Разве мало странных, бесчеловечных вещей творится ежедневно и ежечасно в этот безумном мире?! – Я надеюсь, виновные понесут наказание и вы получите компенсацию.

Между черными с проседью усами и бородой Джилсона промелькнуло подобие улыбки.

– Поначалу прокурор признал вину военных и даже потребовал отставки командира базы капитана Кегла. Однако командование ВМС, которым принадлежит база, отменило его решение.

– Но я слышал, что в палате представителей конгресса это дело заслушал подкомитет по делам вооруженных сил, – заметил Гор.

– Ну и что с того? Вы думаете, они поднимут руку на военных? Никогда. Они затеяли слушание лишь для того, чтобы обелить виновников. Окружной прокурор в конце концов решил не возбуждать обвинение против машиниста и бригады поезда. Он заявил, что скорость состава была велика и машинист не смог погасить ее. Это неправда. Видеолента, снятая моими товарищами по организации «Мирная акция ветеранов», свидетельствует, что поезд шел медленно. Однако я не держу зла на машиниста. Истинные виновники – командование базы.

Во время разговора в комнату вошла худенькая девушка. Она подошла к Джилсону, поправила сползающий с колен плед.

– Вы слишком снисходительны к машинистам, папа. Почему вы не скажете господину Гору, что они осмелились представить вам судебный иск?

– Судебный иск вам? – Дэвид не верил своим ушам.

– Да, – усмехнулся Джилсон. – Они потребовали от меня через суд денежной компенсации за «психологическую травму», которую я, видите ли, им нанес, лишившись своих ног. Мой адвокат по этому поводу сказал: «Ситуация, в которой виновный подает в суд на свою жертву, абсурдна». Но разве мало абсурдов мы с вами, немолодые уже люди, видели на своем веку?

– Нет, на этот раз у них ничего не выйдет, – сказала девушка, решительно тряхнув головой с темными, коротко остриженными волосами. – Слишком большой резонанс эта история получила во всем мире.

Лицо девушки казалось Гору удивительно знакомым.

– Это ваша дочь?

– Нет. Невеста сына. Ее зовут Маргарэт.

– Простите, Маргарэт, не мог я где-нибудь видеть вас или вашу фотографию?

– Нет… в газетах писали обо мне, но снимки еще не появлялись.

– Постойте! Я вспомнил… Вы случайно не дочь генерала Джеймса Смита?

Девушка кивнула.

– Ну да… Ваша фотография висит на стене в гостиной. Рэйс показывала мне ее.

Маргарэт зарумянилась. Ее внимательный взгляд пытался прочитать на лице журналиста, знает ли он о ее разладе с отцом. Гор не знал. Об этом речь не шла во время его визита в дом Джеймса Смита.

– Ваш отец выглядит очень бравым. И все так же метко стреляет, – вспомнив посещение домашнего тира Смитов, проговорил Гор.

– Да, папа в форме. Я виделась с ним на днях. Мы с ним пообедали в ресторане в Вашингтоне. Если увидите его, передавайте привет.

И Маргарэт удалилась.

Дэвид Гор попросил Джилсона рассказать немного о себе.

– Меня называют «красным». А ведь подумать только… В юности я специально изучал русский язык, чтобы вылавливать шпионов-коммунистов в своем родном штате. Потом поумнел. Прозрение наступило во Вьетнаме. Именно там передо мною встал вопрос о законности политики моего правительства. Я понял: путем насилия над другими народами нельзя построить свой собственный справедливый мир. Именно поэтому, вернувшись на родину, я присоединился к движению «Мирная акция ветеранов». Недавно в моем доме побывала советская группа. Они приглашали меня побывать в России. Как только смогу…

– Может быть, поедем вместе, – сказал Гор. – Я тоже получил приглашение. – До последнего времени Гор колебался: не лучше ли поехать в Россию после того, как он закончит книгу? Разговор с Джилсоном побудил его принять решение: ехать надо сейчас. Интересно, а бывают ли в России антивоенные демонстрации? Или люди безмолвствуют, покорно исполняя то, что приказывает им правительство?

5

Место действия – просторная кухня в генеральской квартире. Жена генерала Лихо Вера Никитична, немолодая уже женщина с добрым, но вместе с тем и решительным лицом, возится у кухонного столика, раскатывая тесто… Входят генерал Лихо и Дик.

– Ну, аники-воины, набегались?! – грубовато-шутливо восклицает Вера Никитична. – Быстро мыть руки и к столу. У меня гречневая каша в духовке перестояла.

– Каша? А к каше что-нибудь полагается? – подмигивая водителю, говорит Лихо.

– Полагается, полагается, – отвечает Вера Никитична. – Молоко. Шестипроцентное… Холодненькое.

– Вроде бы процентиков маловато, – бормочет муж и скрывается в ванной.

– А ты, Вадик, чего стоишь, как солдат на посту? Мигом мыться, и за стол.

– Я солдат и есть следую за руководством, – стараясь попасть в «шутейный тон», говорит явно довольный отношением к себе Вадим и тоже направляется к ванной.

Вскоре мужчины являются вновь. Генерал скинул китель, он в брюках и нательной майке. Потирает руки:

– Ну, где твоя хваленая каша? Присаживайся, солдат.

– Думала, не успею с кашей, – говорит Вера Никитична. – Заходила Маргарита, целый час учила ее борщ готовить.

– Борщ? – оживился Лихо. – Це дило! Ну и как, научила?

– Научила.

– А добавить уксуса не забыла?

– Не…

– А влить немного бульона с жирком?

– Сказала.

– Овощи надо перемешивать, чтоб не подгорели… – замечает генерал.

– А то я не знаю, вчера родилась, – начинает сердиться Вера Никитична.

– А как подкрашивать борщ свекольным настоем? Научила?

Вместо ответа Вера Никитична грозит мужу большой деревянной ложкой. Накладывает на тарелки кашу.

Лихо нюхает воздух широкими ноздрями:

– Вкусно! Ну как там у них? У Маргариты с Пашей?

– Порядок. Мир во всем мире и в каждой квартире.

Лихо, довольный, смеется.

Вадим знает эту Маргариту, молоденькую совсем девчонку с белыми волосами, завитыми, как у барашка, – химическая прическа. У нее бледно-голубые, будто разбавленные водой глаза, вздернутый носик и переменчивый нервный характер. Маргарита и Паша поженились недавно, но уже успели прославиться на весь городок, прошли все стадии молодоженов: бурную, горячечную влюбленность (их видели целующимися и обнимающимися везде – на балконе, на лестничной клетке, в магазине), ревность, подозрение, взаимное разочарование, бурный скандал, часто выплескивающийся за пределы тесной однокомнатной квартиры. Дело дошло почти до развода. И тогда шефство над семьей молодого лейтенанта взяли Вера Никитична и генерал. Они заменили молодым далеких и, видимо, не очень-то позаботившихся о воспитании милых чад родителей, помогли семье обустроиться, наладить быт и семейные отношения. Теперь Маргарита часто забегала к Вере Никитичне – за советом.

– Да, кстати, – сказала она мужу. – Ты субботу не занимай. Приглашены к Павлу и Маргарите, маленькому – год.

– А серебряная ложка для подарка найдется? – озабоченно сдвинул густые с проседью брови Лихо.

– Я уже нашла. Отчистила пастой, блестит, как новенькая. Только ты, Вася, прошу тебя, мундир не надевай. В штатском.

Лихо со стуком положил ложку на тарелку.

– Это еще почему?

– Помнишь, мы на Первомае у них были?

– Ну?

– Ты пришел в мундире, а Паша встретил в тенниске и брюках. Маргарита заметила, что ты в форме, и муженька локтем толк под бок. Тот побежал переодеваться. Явился в мундире, в начищенных сапогах…

– Ну и что тут плохого? – спросил Лихо. – Я не дядя из Полтавы. Дружба дружбой, а служба службой. И стыдиться мне моего генеральского мундира не пристало. Я его по́том и кровью заработал. И замарать, слава богу, не успел…

– Знаю, знаю.

Вера Никитична вскочила со стула, подошла к мужу со спины, поцеловала в редеющую макушку. У нее был виноватый вид. Раскомандовалась баба, полезла не в свое дело…

Вера Никитична выкладывала из банки в хрустальную вазочку душисто красное смородиновое варенье. На кипящем чайнике, позвякивая, подпрыгивала крышка, шелковый абажур высвечивал нарядный круг стола, уставленный посудой.

«Хорошо здесь, уютно», – думал Вадим. Но не может же он провести всю свою жизнь на теплой и сытной генеральской кухне!

6

– Товарищ генерал! Разрешите обратиться.

– Обращайся, солдат.

Дик ведет машину, Лихо, глядя в окно на пробегающие мимо зеленые деревья, перекатывает во рту ландринку, борется с привычкой курить.

– Я вот по телеку видел в красном уголке… про Америку. У военной базы собрались люди, хотели остановить поезд с боеприпасами. В знак протеста против помощи контрас в Никарагуа. А поезд не остановился, и одному человеку ноги отрезало.

– Форменное безобразие, – комментирует услышанное Лихо. – Вот вам хваленая американская демократия в действии. На словах превозносят волю народа, а на деле нагло ее попирают.

– Я не о том, – говорит Дик.

– А о чем?

– Почему в Америке всюду демонстрации за мир и разоружение? А у нас нет. Тишь, да гладь, да божья благодать.

– Не понял, – нахмурив кустистые брови, говорит Лихо.

Дик продолжает:

– А наш народ разве за войну?

– Конечно, нет. У нас таких дурней нема.

– Так почему мы не выходим на улицу с плакатами?

– Да ты мозгой пошевели, солдат. Кого нам с тобой призывать к разоружению?

– Как кого? Правительство. Американцы же свое призывают…

– Так то американцы! У них правительство какое? Антинародное. А у нас?

– Что у нас?

– Будто не знаешь. У нас правительство выражает волю народа.

– А откуда оно знает нашу волю, если мы ее не выказываем? На демонстрации и митинги выходим только по команде, своих лозунгов и плакатов не вывешиваем.

– Разве в демонстрациях и митингах дело? Наше правительство тысячами нитей связано с народом.

Дик дерзко перебивает генерала:

– Слыхали. До перестройки. А потом выяснилось, что не народ управляет правительством, а правительство народом. Как хочет, так и вертит. Потому-то и затеяли перестройку. Чтобы было наоборот…

Генерал морщит лоб, размышляет. Конечно, проще всего прикрикнуть на солдата, обругать его, заставить замолчать. Многие командиры, для него это не секрет, так и поступают. Многие, но не он. Есть только один способ добиться того, чтобы люди тебе верили. Говорить им правду. Вот он и думает, что сказать этому парню.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду. Да, надо признать, долгие годы в стране допускались серьезные извращения ленинской политики. Сталинское правительство действовало от имени народа, а подлинные его интересы игнорировало.

– А как определить, какие интересы подлинные, а какие не подлинные, если мы будем молчать?

– Ты вроде бы не молчишь, – с усмешкой говорит Лихо. – Рядом с тобой генерал сидит, твой начальник, а ты его атакуешь и в лоб, и с фланга. Только не пойму, чего добиваешься? С лозунгами на демонстрацию хочешь ходить? Так потерпи немножко: вот отслужишь, вернешься домой и иди митингуй, если душа просит. Только по мне лучше не митинговать, а работать, жизнь нашу улучшать. Больше толку будет.

– А солдату, выходит, митинговать нельзя?

– Нельзя, браток. Никак нельзя. По уставу не положено. Под трибунал можно загреметь.

Несколько минут длится молчание.

Потом Дик произносит:

– А еще я по телеку видел, как на полигоне Капустин Яр началось уничтожение боевой техники. Подорвали три твердотопливые мобильные ракеты СС-20.

– Три – это только начало, – говорит Лихо. – Всего по договоренности нам придется уничтожить более восьмисот ракет средней дальности. Одни подорвут, другие запустят в космос, а третьи разрежут на части.

– А не жалко? Делали-делали, а теперь сами же уничтожаем.

– Да не только о ракетах речь. Разве не слышал? Армия сокращается на полмиллиона человек. На пять солдат один офицер. Это же ломка скольких судеб… А сколько вооружения пойдет в плавильные печи! Ведь на все это столько сил затрачено, столько средств! Честно скажу, мне как профессиональному военному, всю жизнь проходившему в шинели, жалко. Но умом понимаю. Мир-то изменился. Раньше считалось: чем больше техники, тем лучше. А теперь принцип сверхвооруженности летит ко всем чертям. Переходим к новому принципу – разумной достаточности для обороны. Безопасность на компромиссной основе. Словом, тот же паритет, но на более низком уровне. Понятно я говорю, солдат?

– Что я, малограмотный что ли? Одного я не пойму: на других полигонах вон что творится, а у нас тихо. Мы в разоружении не участвуем, что ли?

– Не гони лошадей, солдат. У нас полигон особый. Испытательный. Его роль в новых условиях еще более возрастает. Ясно?

– Ясно, – произносит Дик, но таким тоном, что видно: слова генерала убедили его не до конца. Какая-то невысказанная мысль гвоздем застряла в его стриженой голове.

Лихо начинает сердиться:

– Ты вот что, умник, лучше скажи: матери давно не писал?

Дик тотчас же, как еж, ощетинивается колючими иглами.

– А при чем тут это?

– А при том. Я что, подрядился за тебя переписку вести?

Дик краснеет. За последние два месяца он написал три письма Лере и ни одного матери. Лера ответила один лишь раз. И ее письмо не очень-то понравилось Дику. Она доказывала, что фотография и заметка в газете никакой роли в его призыве не сыграли, что автор заметки Грачев неплохой человек. Письмо завершалось советом Дику постараться заполучить в армии какую-нибудь специальность – пригодится в мирной жизни. Дика этот практицизм его недавней подруги удивил, он запомнил ее совсем другой. А приписка и вовсе вывела его из себя: Лера просила Дика в случае встречи на полигоне с Вячеславом Грачевым обязательно передать ему от нее привет и сказать, чтоб он на нее не сердился. Какие-такие дела появились у Леры с этим очкариком? И почему он должен на нее сердиться?

Дик, во всяком случае, на нее рассердился как следует, даже разорвал ее письмо на четыре части, но не выбросил, а остыв, склеил… и спрятал в нагрудный карман.

О матери он, честно говоря, все это время и не вспоминал.

– Она что, товарищ генерал, снова вам письмо настрочила?

– А что же ей остается? Материнское сердце покоя не знает. Где ее ненаглядный, что с ним? Почему нет писем, жив ли? А сын в молчанку играет. Откуда у вас, молодых, такая жестокость к родителям? Вот я чего не пойму.

И снова – тишина. Только слышно, как гудит мотор, шуршат по асфальту шины, да время от времени дорога бросает в лобовое стекло мелкой галькой.

– Товарищ генерал, – уже другим, официальным тоном обращается к Лихо Дик. – Как там насчет моей просьбы – перейти на ракетовоз?

– Думаешь, там тебе легче будет?

– Я легкой жизни не ищу. Настоящим делом хочу заняться.

– А генерала возить – это не дело?

– Честно?

– Только так.

– Тут я что-то вроде денщика при вас. Нет, вы не подумайте… Я ценю… И вы… И Вера Никитична… – он замолкает.

– Трудно вас понять, молодых. Ладно, подумаю, что можно сделать, – со вздохом говорит Лихо.

И снова шумит мотор, под колеса стелется дорога.

Созревают в стриженой голове смелые, до безрассудства, мысли.

7

Дика перевели с «Волги» на другую машину. Но не на ракетовоз, как он мечтал, а на обыкновенный Камаз, перевозивший с места на место всякую всячину.

– Покажи себя хорошо на грузовой, тогда подумаем и о ракетовозе, – пообещал генерал Лихо.

Дик был разочарован.

Все последние дни он находился в состоянии нервного возбуждения. Его огорчала холодность Дюймовочки, не спешившей отвечать на его письма. Он сердился на нее, сердился на самого себя. Еще совсем недавно был свободным «меном». Человеком «системы», смело бросавшим вызов всем – матери и отцу, школе, комсомольским отрядам, милиции. А здесь, на полигоне, как-то незаметно для себя превратился в кроткого агнца, хуже того – денщика, прихлебателя.

Ему хотелось доказать – и Лере, и себе самому, всему миру, что он остался таким, каким был прежде, гордым и несгибаемым. Как это сделать? Озарение постигло Дика во время недавнего разговора с генералом Лихо. Наша страна – за мир, это ясно, сокращается армия, уничтожаются ракеты. Но почему в этом никак не участвует он, Дик? Потому что он простой солдат? А солдат что, не человек? Вот он возьмет и вывесит свой личный лозунг. Что-нибудь такое: «Мы, солдаты, за мир и разоружение. Хотим домой!» Хорошо бы приладить его на какое-нибудь видное место – лучше всего было бы на готовую к запуску ракету или на ферму стартовой башни. Чтобы лозунг увидело побольше людей. Он отдавал себе отчет: сделать это будет трудно, ну да ладно, что-нибудь придумает. Пусть ему влетит за такую самодеятельность, зато будет что рассказать Дюймовочке и людям «системы», когда он, отслужив срок, вернется к своим.

В политотделе, где его знали как водителя генерала, Дику удалось раздобыть белой бумаги, ножницы, клей. В укромном месте он вырезал буквы, из которого сложится будущий лозунг. В последнюю минуту решил его укоротить. Слова «хотим домой» добавлять не будет, а то его могут обвинить в подстрекательстве к дезертирству.

Теперь оставалось раздобыть красное полотно. Сделать это оказалось нетрудно. Над входом в местную школу-десятилетку висел транспарант: «Учиться только на отлично!» Поздно вечером он аккуратно снял его. Перевернув красное полотнище, на обороте наклеил свой текст.

…В день запуска ракеты с метеорологическим спутником его послали на стартовую площадку отвезти бобину с кабелем. Погрузив ее в кузов, Дик отправился в путь. День был прохладный, но ясный, белые облака напоминали округлые буквы, наклеенные на голубую ткань неба. Настроение у Дика было приподнятым. Он думал о том, что вскоре вернется в Москву, встретится с Лерой. Может, она к тому времени успеет соскучиться по нему и встретит с радостью… А что дальше? На это у него фантазии не хватило. Пожениться, наплодить детей, жить на скромную зарплату, едва сводя концы с концами, питаться готовыми котлетами? Ну уж нет!

Он отогнал неприятные мысли, заставил себя думать только о хорошем. Может, им с Лерой удастся организовать ВИА? Лера неплохо поет. У нее низкий приятный голос. Дик будет играть на гитаре – блестяще-черной, в серебряных блестках, он видел такую в руках одного хиппаря. Они объездят с Лерой всю страну. Не жизнь, а сплошной праздник. Он усмехнулся, сам не веря себе…

Дорогу до объекта проделал быстро. Сдал груз. Потом немного отъехал и остановился. Высунулся из окошка кабины, приглядывая хорошее место для своего лозунга. Серебристая ракета красиво блестела под лучами солнца. Вокруг нее мельтешили десятки людей. Стало ясно: ни к ракете, ни к ферме не подобраться, слишком много народу, слишком строгий контроль. А что, если заехать с другой стороны – со стороны леса?

Он достал лозунг и укрепил его на борту машины. Если удастся найти для лозунга другое, более удачное место, перевесит.

Снова сел за руль, стал огибать стартовую площадку. Его не остановили, видимо, считали, что он выполняет какой-то необходимый маневр по распоряжению начальства.

Дику удалось приблизиться к ракете. Он успел проехать еще несколько метров, но вдруг нажал на тормоз так резко, что едва не стукнулся лбом о стекло. Прямо перед ним в траве змеился толстый трубопровод. Из него, пульсируя, била струя жидкости. У Дика мгновенно вспотели лоб, шея, руки.

Утечка горючего? Он попытался вспомнить, что говорили на занятиях о ракетном топливе. В голове всплывали отдельные фразы: «Стоит примешать к жидкому кислороду примеси, как он становится взрывоопасен» или «С аммиаком нужно обращаться осторожно: он ядовит», «Есть горючее, которое при соприкосновении с окислителями воспламеняется…». Он не знал, какое именно горючее бежит по трубопроводу и со свистом вырывается из образовавшегося отверстия, но ясно было: назревает катастрофа.

Дик дал задний ход, отогнал автомашину от опасного места. Выскочил из кабины, огляделся. Люди были далеко. Ему показалось, что высота клубящегося дымком фонтана растет прямо на глазах. Он залез в кузов, схватил кусок брезента и бросился к трубопроводу. Упал на поврежденное место, пытаясь силой своего легкого тела побороть силу давления, под которым бежало к ракете горючее. Силы были неравны. Резкий неприятный запах ударил в нос. Закружилась голова.

– Помогите! Помогите! – что есть сил закричал он, стараясь привлечь внимание стоящих поодаль людей в военной форме. Помахал в воздухе брезентом, который тоже распространял едкий запах. После чего снова упал на трубопровод, стараясь хотя бы на время удержать в нем кипящую струю. Краем глаза увидел: к нему бежали люди.

Он потерял сознание. Через несколько минут к месту происшествия с громко звучащей сиреной примчалась «Скорая». Кто-то из военных, ликвидировавших аварию, сбросил с лица маску противогаза и спросил:

– А что это за странный плакат на Камазе: «Мы, солдаты, за мир и разоружение!»

Ему ответил другой:

– Я узнал этого парня. Это шофер генерала Лихо. Значит, лозунг наверняка согласован с политотделом.

– Ясно, – ответил первый.