Текст книги "Секреты для посвященных"

Автор книги: Валерий Горбунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

Зубов складывал вещи долго, аккуратно. В его поклаже Костя разглядел немало сложных металлических приборов неизвестного назначения.

– Чего глядишь? Иди погуляй, – отогнал его Зубов.

Костя уже давно догадался, кто такой этот Зубов. Еще поначалу думал: уголовник? Но теперь стало ясно, с какой целью пробирался Зубов на полигон. Вражина. А он, Барыкин, – пособник врага. Да еще к тому же убийца – на него Зубов свалил гибель и Святского и леспромхозовского сторожа, и пожарника.

Что ему теперь делать? Только и остается – повеситься или утопиться.

Единственное, что привязывает его сейчас к жизни, это надежда увидеться с Раисой. Она женщина умная и решительная, что-нибудь придумает. С нею он не пропадет. Только увидит ли он ее?

Он подошел к Зубову, развязывавшему крепкими желтыми зубами тугой узел на одном из рюкзаков, и с дрожью в голосе спросил:

– Слушай. На что я тебе? Отпусти.

Зубов метнул на парня свирепый взгляд:

– Не мешай!

– Ты иди по своим делам, а я по своим, – жалобно продолжал Костя.

– В тюрьму захотел?

– Ну, с тобой ее тоже не минуешь. А скорее всего, вышку получишь.

Зубов оскалил зубы:

– Ну, вышку-то ты и без меня уже заработал.

– А вот и врешь! Все эти душегубства – твоих рук дело! Это ты! Твоя работа! Ничего, там, где надо, разберутся… Правда выйдет наружу!

Зубов вскочил на ноги и занес над Костиной головой ребро ладони.

– Догадался, гаденыш?

Опустил руку, успокоился. Знал, что Барыкин в его власти, далеко не уйдет.

Костя догадался о мелькнувшей у Зубова мысли. С ним случилось нечто вроде припадка. Глаза сузились, превратились в щелки, лицо посинело, кожа натянулась на скулах. Он заскрежетал зубами. Гортанный крик пронесся над поляной:

– У-у, вражина! На, бей, режь, жги, шагу не сделаю! Здесь умру! – И он как подкошенный повалился на землю. Его била конвульсия.

Зубов смотрел на него с удивлением и опаской. Бросил рюкзак, отошел в сторонку, закурил:

– Успокойся, припадочный. Кто тебя будет убивать? Кому ты нужен? Еще мараться. Хочешь, катись на все четыре стороны. Не держу. Только перед уходом послушай-ка вот это.

Он снова извлек из кармана магнитофон и нажал кнопку. Послышался страстный мужской голос:

– Рая, девочка моя… Прошу тебя.

Голос Раи ответил:

– Николай, не надо. Я сейчас заплачу.

– Тебе хочется плакать? Я тебя чем-то обидел?

– Что ты, милый. Уж если такая баба, как я, заплачет, то только от счастья. А мое счастье дорогого стоит. Дешевого мне не надо. Уже было…

Магнитофон замолк. Костя, пошатываясь, поднялся с примятой травы. Хрипло спросил:

– Кто это?

– Начальничек там один. К твоей невесте подкатывается. Что – будешь ждать, пока он твою Райку своей сделает? Или пойдешь?

Костя покорно сказал:

– Ладно, пошли. Мне бы до него добраться…

К середине ночи они были на одной из сопок, возвышавшихся над полигоном. Конечно, на сопках могла быть выставлена охрана, но Зубов накануне облазил их все, убедился: охрана держится ближе к полигону. Это его устраивало.

Они вовремя заняли заранее намеченную позицию, развернули аппаратуру. Костя работал как заведенный, все посторонние мысли вылетели из его головы, в черепной коробке, как в чугунном колоколе, гремели чужие слова: «Рая, девочка моя». Ему хотелось, чтобы скорее кончился этот кошмарный сон и он оказался в городе, где жила Рая, чтобы поговорить, объясниться с нею. А потом, если придется, отомстить и умереть.

Посреди ночи где-то поблизости раздался неимоверный грохот, и из-за деревьев в озарившееся внезапно оранжево-лиловое небо поднялось черное копье ракеты.

– Вот она! – радостно охнул Зубов и заметался от прибора к прибору, запечатлевая момент запуска и саму ракету.

Ракета, прочертив в черном небе огненную дугу, нырнула в облака и скрылась. Сразу стало тихо и темно. Зубов деловито упаковывал аппаратуру. Барыкин с безучастным видом сидел на земле.

– Ну вот, друг, дело сделано, знай наших! – сообщил ему Зубов. По голосу можно было догадаться, что он доволен.

– А дальше что? – спросил Костя. Внезапно его посетило видение – кроваво-красная от закатного зарева река и на ее фоне четкий черный силуэт часовенки. Видимо, сетчатка его глаз так реагировала на яркий фейерверк, устроенный только что взлетевшей в небо ракетой.

– Дальше? Деньги нужны?

– Нет.

– Знаю, знаю, чего ты хочешь. К Раиске своей. Что ж, дал слово – держи. Что обещано, то и будет. Мы с тобой сейчас разойдемся. Я пойду назад, а ты – в город.

– Кто ж меня пустит?

– Я все продумал. Ход есть. Только надо будет преодолеть колючую проволоку. Кусачками умеешь пользоваться?

– Умею.

– Ну и лады. На, держи. Договоримся так. Ты сиди здесь. Я пойду и разведую, где эта проклятая проволока. И помигаю тебе фонариком. Ты в этом направлении и иди прямо. Не сворачивая. Достигнешь проволочной ограды, перекусывай проволоку – и ты в городе. Дуй прямо к своей Раисе. Она тебя спрячет. Адрес: улица Космонавтов, семь, квартира три. Запомнишь?

– Запомню.

– Ну бывай.

Зубов с тяжелыми рюкзаками в руках растаял в темноте.

Примерно с полчаса Барыкин провел на сопке в одиночестве. Он уже было решил, что этот подлец обманул его, бросил.

Но неожиданно сбоку в темноте замигал глазок фонарика. Это сигналил Зубов.

Костя вскочил. Фонарик мигал и мигал, а Костя шел и шел по направлению к нему.

Потом фонарик потух. Впереди, в нескольких шагах, зазвенела под ветром проволока. «Не обманул». Он достал из кармана кусачки и, продвинувшись вперед, дотронулся ими до проволоки.

Возникла огненная вспышка, и все померкло.

6

Прошлой зимой в запретной зоне на проволочное заграждение, находившееся под током высокого напряжения, напоролся лось. На подходах к объекту повсюду были выставлены предупреждающие трафареты со строгими надписями: «Запретная зона! Вход воспрещен!», «Стой! Опасно для жизни!». Но лось, естественно, не мог читать и шел вперед, не чуя опасности. Удар тока убил его на месте, и он повис на проволоке, зацепившись за нее ветвистыми рогами.

Лося очень жалели…

А теперь на ограждение напоролся в темноте человек. Может быть, пьяный, заблудившись и не разглядев в темноте предупреждающих надписей, нашел свою смерть на границе зоны? Однако валявшиеся рядом с трупом мужчины кусачки исключали это предположение. Выходит, человек знал, куда идет, даже запасся инструментом, чтобы перекусить проволоку, но не учел, что она под током высокого напряжения. И погиб.

Прибывшая на место трагического происшествия группа во главе с капитаном Немцовым осмотрела неизвестного. Медицинский эксперт быстро определил причину смерти. У человека, пораженного током, зрачки меняют свою форму на неправильную, овальную. Причем на стороне, соответствующей месту соприкосновения с током, зрачок становится более узким. Именно таким и был правый зрачок потерпевшего. Да и обувь его хранила следы выхода тока – подошва обуглена, гвозди оплавлены… «Электрометки», так называют медицинские эксперты последствия ожога кожи, были обнаружены на правой руке: темно-бурого цвета пятна, похожие на поверхностное кровоизлияние.

Вскрытие, без сомнения, обнаружит другие многочисленные внутренние повреждения, характерные для данного случая.

Неизвестного обыскали. Документов при нем не оказалось. Однако капитану достаточно было сравнить лицо мужчины с фотографией, которую он имел при себе, чтобы тотчас же признать в нем шофера Сосновского леспромхоза Константина Барыкина, находившегося в розыске. Видимо, выполняя данное в записке обещание, он пробирался в городок при полигоне на свидание к своей невесте Раисе Сметаниной. Но не дошел до места. Погиб.

В городском морге, куда перевезли тело Барыкина, труп опознал журналист Грачев, познакомившийся с Барыкиным во время своей командировки в Сосновский леспромхоз. Сметанину решено было в известность о случившемся не ставить до поры до времени.

– Выглядит как несчастный случай, – сказал Немцов подполковнику Хрустову, – однако не исключена и инсценировка.

– Хороша инсценировка, – усмехнулся подполковник. – Смерть-то самая что ни есть настоящая.

Вскоре пришло сообщение: в двух километрах от городка в заброшенном полуразвалившемся сарае обнаружена пожарная машина. Туда тотчас же выехала специальная группа. На рулевом колесе, дверных ручках были обнаружены отпечатки пальцев владельца машины, пожарника, а также Константина Барыкина.

– Так что же, пожарника убил Барыкин? – спросил своего помощника, выезжавшего на место, Немцов.

Тот ответил:

– По пожарнику нанесено два удара. Тупым металлическим предметом и топором. Первый удар не был смертельным. А вот второй… Орудия убийства не обнаружено.

– Не исключено, что оглушил пожарника Барыкин, а добил беднягу сообщник Барыкина, а вернее – руководитель, – сказал Немцов. – Знакомый почерк, нечто похожее произошло в Сосновском леспромхозе. Там совершено два убийства. И оба свалены на Барыкина. То же самое проделано и с пожарником. Убит топором, а нам подсунуты пальчики Барыкина, оставленные в пожарной машине. Не исключено, что и смерть Барыкина не результат несчастного случая, а ловко подготовленное и осуществленное убийство. Уже четвертое по счету. Цель: устранить опасных свидетелей, обрубить концы, свалив преступление на Барыкина, а самому – раздобыть разведданные и скрыться.

– Без всякого сомнения, часики с передатчиком, всученные Сметаниной в качестве подарка от жениха, тоже принадлежат агенту, – делился своими соображениями с подполковником Немцов. – Хотя с ними мне не все ясно.

– Что именно?

– Не попадись к нам в руки эти часики, мы вообще не смогли бы вычислить агента Зубова или кто он там еще. Спрашивается, зачем он пошел на такой риск? Предупредил запиской о готовящейся операции да еще дал нам в руки такую улику, как часики?

– Так он же не нам с вами их посылал, – усмехнулся подполковник. – А Раисе Сметаниной, которая, по его сведениям, безумно любит Барыкина и ждет не дождется встречи с ним. Мог ли он предположить, что Сметанина влюбится в Гринько, да еще в такой степени, что захочет избавиться от своего прежнего дружка? Конечно, нет. Кроме того, вся операция рассчитана максимум на неделю. Пока мы с вами разберемся что к чему, он будет уже далеко. А выигрыш он получал огромный – помощницу в лице Сметаниной и источник информации в виде передатчика. Кстати, а откуда у вас появилась мысль поинтересоваться содержимым часиков?

Немцов честно ответил:

– Это не моя заслуга. Журналист Грачев подсказал. Говорит, в леспромхозе у Сметаниной таких часов не было: мол, откуда они у нее? Не прибыли ли вместе с запиской в качестве подарка? И еще добавил: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Вот я и занялся часами. И знаете, как я это сделал? Ведь Сметанина почти никогда не расстается с подарком.

– Ну?

– У нее стало правилом – перед уходом с работы принимать в гостинице душ. Так вот, уходя в душ, Раиса обычно отдает часы на сохранение своей напарнице, только что явившейся на смену. Та кладет их в ящик стола. Пришлось отвлечь напарницу с ее поста и поинтересоваться часами.

– Молодец. Этот журналист – тоже. Он не лишен наблюдательности. Кстати, утром вы, кажется, приглашали его в морг на опознание трупа?

– Так точно.

– И какова была его реакция?

– Узнав в погибшем Барыкина, он изменился в лице и произнес всего три слова…

– Какие именно?

– «Он где-то здесь».

– Грачев имеет в виду Зубова? Интересно, этот Зубов уже знает о своей ошибке или еще не догадывается?

– Скоро узнает, – с завидным спокойствием произнес Немцов.

Ох уж эти дети!

1

В ночь на 25 августа, выполнив свое задание, Зубов упрятал аппаратуру на сопке близ полигона в заранее подготовленное, хорошо замаскированное укрытие, и мощный передатчик сам, в автоматическом режиме, без его участия, передал в эфир закодированную информацию. В то время когда сигналы летели в ночное небо, агент находился уже в пути. Все шло строго по плану, и он был уверен в успехе.

Он не знал, что зафиксированный им запуск не тот, которого ждали, что в «конторе» это уже известно и человек, на которого возложена ответственность за операцию «райское яблоко», рвет и мечет, проклиная и Зубова, и коварных русских, подсунувших вместо боевой ракеты обычную, забросившую на орбиту метеорологический спутник, и свою проклятую профессию.

Этим человеком был сотрудник ЦРУ Пит О’Конорри. На первый взгляд ничего непоправимого не произошло. Русские не запустили свою новую ракету – ответ на MX – в августе, запустят в сентябре. Вот и все. Однако так мог рассуждать только олух, не посвященный в тонкости проводимой операции. Агент по кличке Бизон сделал буквально невозможное. Он легализовался в районе полигона, вовремя вышел в назначенный пункт, присутствовал, можно сказать, при запуске, записал и передал информацию. И не его вина, что русские преподнесли сюрприз. А что, если русскую контрразведку насторожили именно неосторожные действия Бизона? И перенесенный запуск – следствие ошибки агента? В таком случае, за ним идет охота, а это делает его повторный выход к полигону почти нереальным. Но делать нечего. Остается положиться на этого человека, умеющего находить выход из, казалось бы, безвыходных положений. Так что надежда на успех остается, но очень слабая, надо признать.

Пит не был так глуп, чтобы делиться своими опасениями с руководством. Начальство не любит дурных известий. Ему подавай победные реляции. Что ж, надо думать, как выйти из трудного положения.

Но думать о русском полигоне Пит сейчас не мог. От боли разламывались виски. В голову лезли мрачные мысли. Раньше он не понимал своих ретивых коллег, фанатиков, ставивших свою жизнь в зависимость от результатов проводимой операции. Таких, как Визнер-младший, который пустил себе пулю в лоб.

А полковник из британских спецслужб? Начальник русского отдела Интеллидженс сервис, не пережив очередного провала, внезапно попросился в отставку и тоже покончил с собой. Не грозит ли та же участь ему, Питу?

Невеселые размышления Пита прервал звонок генерала Джеймса Смита.

– Что там стряслось у русских двадцать пятого? – поинтересовался генерал. – Вы нас призвали к бдительности, мы держали ушки на макушке, ждали интересных новостей. А спутник номер 647 передал какую-то чепуху. Что это? Опять сели в лужу?

Пит сам был не прочь пошутить даже тогда, когда речь шла о весьма серьезных вещах. Но сейчас ироническое замечание этого остолопа Смита вывело его из себя. Он взорвался:

– Вы там, на своем летающем гробу, месяцами не можете починить какую-то дурацкую антенну, а позволяете себе издеваться над людьми, которые действительно заняты делом! – Но тут же взял себя в руки – со Смитом лучше не ссориться. – Извините, Джеймс, я сегодня не в форме. Начальство заездило. То одна неприятность, то другая. Надеюсь, хоть у вас-то дома все в порядке? Как поживают ваши близкие? – Пит пытался запоздалой любезностью скрасить допущенную грубость.

Но генерал его неправильно понял. Тоже, что называется, завелся с полуоборота:

– С чего это вдруг вы, Пит, в последнее время стали так интересоваться моей семейной жизнью? Получили очередную порцию доносов?

Пит не ожидал такой реакции генерала.

– Послушайте, Джеймс… – начал было он, но Смит уже с раздражением бросил трубку.

Сказанная Питом по телефону внешне безобидная фраза: «Надеюсь, хоть у вас-то дома все в порядке» потому уязвила генерала, что била прямо в цель: как раз порядка-то в его семейных делах сейчас и не было.

Его дочь Маргарэт угодила под суд. Дочь генерала объявила войну армии США! Где это видано?

Смит машинально потрогал рукой золотое шитье своего погона. Да, он – генерал, занимает высокую должность. Высокую? Да, если иметь в виду, что полеты его «Боинга» проходят на высоте 10 тысяч метров. Но так ли значительна его должность на самом деле? Начатые 28 лет назад полеты продолжаются чуть ли не по инерции. Звучавшее когда-то зловеще, но с оттенком уважительности прозвище «офицер судного дня» сейчас произносят иронически. Ну да, его должность приобрела чуть ли не опереточный характер. А почему? Да потому, что никто в Америке всерьез не верит в то, что русские первыми нанесут ядерный удар. Покопавшись в памяти, Джеймс Смит мог бы припомнить немало тому доказательств. Взять хотя бы недавнюю историю. Помощнику президента по национальной безопасности пришло в голову устроить нечто вроде учений. В их программу входила репетиция эвакуации президента – на случай внезапной ядерной атаки противника. Был срочно вызван вертолет, который должен был приземлиться на лужайке Белого дома, чтобы затем отвезти президента на базу Эндрюс. Однако при подлете машину чуть было не сбила служба безопасности. Возникла неразбериха. «Это был настоящий кошмар и полный провал!» – сообщил Смиту по секрету один из сотрудников администрации. «Но ведь в восточном крыле Белого дома есть специальное убежище, – заметил ему Смит. – Зачем понадобилось эвакуироваться?» Тот рассмеялся ему в лицо: «В случае прямого удара убежище разлетится как карточный домик». «Но, слава богу, существует Шаенский горный комплекс, где можно будет укрыться», – подумал Смит. И тут же вспомнил: во время последней инспекторской проверки огромные 25-тонные двери, которые перекрывают убежище со стороны главного входа, не смогли закрыться. Поистине прав великий китайский стратег IV века до н. э. Сунь Цзы: «И когда он изготовится повсюду, окажется, что он повсюду слаб».

«Почему все стало возможным? – задал себе вопрос Смит. – Откуда это разгильдяйство?» И сам себе ответил: «Потому что мы вовсе не готовимся к ответному удару». Никто не собирается обороняться. Все хотят наступать. Прав тысячу раз был журналист Гор, впервые объяснивший генералу, почему ремонтники не торопятся приводить в порядок антенну на его «летающем штабе».

Так, может быть, не так уж не права и его дочь Маргарэт, которая не устает твердить, что если кто и угрожает миру ядерной войной, так это сама Америка?

2

Генерал Джеймс Смит, облаченный в штатский костюм, вошел в зал суда и сел на жесткую, отполированную сотнями несчастных скамью. Нет, это не была скамья для подсудимых, по-настоящему несчастными, конечно, должны были ощущать себя именно они, но разве причислишь к числу счастливых их родственников и друзей, заполнявших это помещение? На скамье подсудимых сидела худенькая девушка с мелкими чертами лица и гладкими, цвета соломы волосами, обтекавшими ее узкое лицо, с характерной для Смитов светлой кожей в крапинках неярких веснушек. Иногда генерал и сам не верил, что именно он отец этого хрупкого на вид, но тем не менее твердого, как кремень, неуступчивого создания, дерзко бросившего вызов всему тому, что было дорого для ее родителя.

Из всей огромной рати американских солдафонов, воинственных и кичливых, Маргарэт почему-то выбрала в качестве символа военщины именно его, своего отца, порвала с семьей и ушла из дому. Он часто вспоминал ту роковую вечеринку в своем доме и себя (не без стыда и отвращения, надо признать), выпившего сверх меры, буйно-хмельного, с лицом, налившимся кровью. Возбужденный вниманием гостей (большинство из них знали о Вьетнаме понаслышке), он разглагольствовал с видом бывалого вояки, которому море по колено. И не простое море, а море крови, пролитой в далекой стране, не пожелавшей подчиниться. Вообще-то Смит не был да и не ощущал себя никогда воинственным головорезом, всему виной была необычно большая доза выпитого виски. Он говорил неестественно высоким, визгливым голосом и рассказывал не то, что видел и прочувствовал сам, а что слышал от своего ушлого приятеля Пита О’Конорри. Впоследствии, вспоминая тот вечер и себя такого, каким он тогда предстал перед гостями, Смит согласился бы многое отдать, чтобы стереть тот вечер из памяти, как стирают неудавшуюся запись с магнитофонной ленты. Но дочь Маргарэт не позволила ему это сделать. Она ушла из дому и поселилась у бабушки. С тех пор Маргарэт без раздумий примыкала к любой антивоенной организации, которая попадала в поле ее зрения.

Несколько лет назад она вместе с участниками антивоенной демонстрации явилась на стоянку подводной лодки «Трайдент» и нанесла несколько ударов молотком по корпусу, за что была заключена в тюрьму на четыре месяца. Об этом случае сообщили все газеты.

Сейчас Маргарэт предъявлялось другое обвинение. Со своим ставшим знаменитым молотком она посетила выставку вооружений здесь, в Вашингтоне, и повредила двухметровую модель межконтинентальной баллистической ракеты MX. Как выяснилось, эта модель обошлась военному ведомству почти в 12 тысяч долларов. Ох уж эти дети!

Сегодня окружному суду предстояло вынести девочке приговор. Сидя в зале, Джеймс Смит почувствовал, что никаких дурных чувств – ни злобы, ни негодования – по отношению к дочери не чувствует, его сердце переполняют доброта и жалость.

Судья Тиммол оказался чернокожим. Это внушило Джеймсу Смиту мысль, что его наказание белой девушке-студентке не окажется чересчур суровым. Главное, чтобы дочь вела себя правильно – вежливо, тактично и постаралась снискать расположение этого добродушного с виду ниггера. Но не тут-то было! Что делает его дочь? Она обращается с речью к судье и, явно имея в виду цвет его кожи, произносит речь:

– Причина, по которой вы являетесь судьей, состоит в том, что двадцать лет назад ваши родители посчитали существовавшие законы несправедливыми и стали с ними бороться. Именно поэтому эти законы были изменены. Законы, по которым вы готовы признать меня виновной, существуют для того, чтобы охранять ядерные вооружения. Если вы искренне спросите свою совесть, то сможете заявить, что подготовка к убийству невинных людей неправедна!

Генерала от этих слов Маргарэт пробирает дрожь… Сейчас судья обрушит на нее свой гнев. Но что это? Его толстые синеватые губы раздвигаются в смущенной улыбке.

– Ракеты MX, собственно говоря, мне недороги… – произносит он.

И все же дело кончается тем, что Маргарэт осуждают. Она должна внести солидную сумму в качестве штрафа.

Маргарэт встает со скамьи с видом победительницы. В тишине далеко разносится ее тонкий голосок:

– Я прошу, господин судья, верните мне мой молоток!

В зале смех, аплодисменты.

Джеймс Смит помимо собственной воли испытывает нечто вроде гордости за свою дочь. У нее – железный характер. Вся в отца.

Он поджидает ее на улице, немного нервничает. Как сегодня отнесется к отцу Маргарэт? Она подходит к нему с протянутой рукой. На лице не видно былого отчуждения. Похоже, она сменила гнев на милость.

– Отец! Ты пришел… Ты волновался за меня. Я видела. Не беспокойся: я в порядке.

Она просовывает руку ему под локоть и, прижавшись, идет с ним рядом. Он снова ощущает тепло своей дочери. Может быть, и она сегодня испытывает нужду в его поддержке.

– Маргарэт, дорогая… – голос его прерывается.

– Не надо, отец. Не будем выяснять отношения. Ты мой отец, я твоя дочь, этим все сказано. Я люблю тебя. Сейчас, когда я повзрослела, я понимаю: любой человек вправе иметь свой взгляд на вещи. Это и есть свобода.

– Ты права, дочка. Я хочу только добавить, чтобы ты знала. Люди меняются, меняются их мысли, чувства. Сегодня мы уже не те, что были вчера. А завтра будем не такими, как сегодня.

Несколько минут они идут молча, охваченные волнением.

Маргарэт встряхивает волосами:

– Как жаль… Этот суд… Я сейчас должна была быть в Калифорнии.

– В Беркли?

– Нет. Наша организация проводит манифестацию у военной базы в Конкорде.

– Надеюсь, хотя бы сегодня они обойдутся без тебя. Ты лучше скажи, как у тебя дела в университете?

– Мои сокурсники… Они такие странные. По сравнению с ними я себе кажусь старухой. Представляешь, более половины всерьез считают, что мир создан богом. Каждый третий верит в домовых и прочих духов.

– А во что веришь ты?

– В разум. И я, и мой жених Генри.

– У тебя уже есть жених? А мы ничего не знаем.

– Мама знает, – легкомысленно бросает Маргарэт, не подозревая, как больно ранят отца ее слова.

– А что, твой Генри тоже сегодня пикетирует военную базу?

– И он, и его отец Томас. Интереснейший человек! Двадцать шесть лет назад, юношей, он начал изучать русский язык специально для того, чтобы бороться в Соединенных Штатах с коммунизмом. Но потом его призвали на войну во Вьетнам, и он прозрел. Кстати, он о тебе слышал. Говорит, что ты не такой уж плохой человек.

– А ты полагала, что хуже твоего отца нет в целой американской армии, – в его словах звучит горечь.

Маргарэт теснее прижимается к нему.

– Забудем это. Кстати, хочу извиниться, отец. Я взяла без разрешения из твоего архива пару фотографий. Мы устраиваем фотовыставку. Мне очень нравится одна. Помнишь? Вьетнамка, почти девчонка, с винтовкой в руках ведет пленного двухметрового американского летчика.

– Я знал этого человека. Он был из нашей эскадрильи. Ты зря взяла эту фотографию. Она… антипатриотична.

– Антипатриотична была эта война, – резко говорит Маргарэт. – А фотография… Это только запечатленное мгновение жизни. Жизни, которую мы хотим изменить.

Генерал понимает: еще слово, возникнет спор, и протянувшиеся между ним и дочерью тонкие нити понимания могут оборваться. Он быстро говорит:

– Я все-таки рад, Маргарэт, что тебя сегодня нет там, у военной базы… Мало ли что может случиться…

3

С утра капитан Л. Кегл чувствовал себя не в своей тарелке. В одиннадцать часов из находящейся в его ведении базы ВМС США, расположенной в городке Конкорд (штат Калифорния), должен был выйти поезд с боеприпасами, предназначенными для отправки в Центральную Америку. Как явствовало из полученных за несколько дней до этого писем представителей антивоенных групп, они попытаются остановить состав – в знак протеста против преступных действий американского правительства по отношению к Никарагуа. Накануне капитан Кегл связался с начальством и доложил обстановку. Его высмеяли: «Вы не знаете, в чем заключается ваш долг? Тогда мы пришлем на базу парня с более крепкими нервами». Кегл повесил трубку с твердым намерением действовать жестко и решительно.

Старший охранник, которому предстояло отправлять состав с боеприпасами, видимо, ощутил владевшую капитаном нервозность.

– Все будет в порядке, господин капитан. Они разбегутся врассыпную, как куры на дороге, когда увидят, что на них движется машина на хорошей скорости. Главное, чтобы скорость была хорошая…

Уверенность старшего охранника передалась капитану Кеглу, и он несколько успокоился.

День отправки состава выдался пасмурным. Ветер дул со стороны бухты Сан-Франциско и принес влажный туман. Серая муть заволокла окрестности, мокрые рельсы, казалось, ведут в никуда.

«Хорошо, что неважная погода… Смутьяны останутся дома, и все обойдется», – подумал Кегл. Но он ошибся.

Задолго до одиннадцати к дорогам базы подтянулась группа пестро одетых людей. Кегл осмотрел их в бинокль: изучал противника. Большинство – молодежь, видимо студенты из расположенного неподалеку университета Беркли, но среди них были и пожилые. «Ясно, „вьетнамские ветераны против войны“. Видимо, им мало того, что на их долю выпало во Вьетнаме, и теперь они нарываются на неприятности у себя дома», – подумал Кегл. Он старался не вдумываться в мотивы, которые привели людей в этот промозглый осенний день к военной базе. «Смутьяны, ищут дешевой популярности. Мешают нам делать свое дело», – отрывки мыслей крутились у него в голове, подогревая и без того кипевшее в нем раздражение.

Приближалось время отправки состава. Демонстранты толпились прямо на путях, и в душу Кеглу снова закралось сомнение. Он едва удержался от позыва схватиться за телефон и снова позвонить начальству. «Они решат, что я ни на что не способен», – эта мысль остановила его.

Капитан отправился к старшему охраннику. Тот инструктировал машинистов.

– Никаких колебаний, ребята, – втолковывал он бригаде. – Стоит им почувствовать заминку, и вы пропали. Задание будет сорвано, а начальство вас за это по головке не погладит. Лично я даю вам зеленый свет. И вперед! Помните: подъездные пути, как и все здесь, это собственность военно-морского флота США. Хозяева здесь мы. Они не посмеют сунуться. Сразу же набирайте скорость, слышите? Сразу!

На светофоре вспыхнул зеленый. Машинисты по отвесной лесенке взобрались в кабину. Дали гудок. Старший охранник нажал кнопку. Автоматически действующие ворота раздвинулись, и тяжелый состав, скрежеща колесами, двинулся в путь. Правда, скорости он так и не набрал, видимо, машинистам не удалось целиком совладать с нервами.

– Быстрее! Быстрее! – выкрикивал старший охранник, как будто машинисты могли услышать его. На лбу у охранника выступили крупные градины пота.

Капитан Кегл круто повернулся и вошел в здание. В конце концов его дело отдать приказ. А за то, как он будет выполнен, отвечает охранник. Он же дал зеленый свет.

Какая-то сила мощным магнитом притянула к окну. Стекло запотело, и он ничего не увидел. Но резкий одинокий крик ударил его по ушам, а затем послышался вой – теперь кричало и плакало несколько человек.

Капитан хотел выбежать на улицу, но ноги не слушались его. А что с составом? Неужели остановился? Нет, железный грохот, минуту назад бывший оглушительным, отодвигался, таял в отдалении. «Слава богу, задание выполнено», – сказал вслух Кегл. Но радости не почувствовал. Там, на путях, произошла трагедия. И ему, скорее всего, придется отвечать.

Дверь распахнулась, и в помещение ворвался старший охранник. Лицо было таким красным, что, казалось, вот-вот его хватит удар.

– Ну что там?

– Плохо дело. Кто-то попал под колеса. Вызывайте «скорую», капитан. – Слова давались ему с трудом. Из горла вырывались хрипы, будто на связках у него завязались узлы и лишали его возможности разговаривать нормально.

Капитан и старший охранник взглянули друг на друга с острой неприязнью. У обоих мелькнула одна и та же мысль: сейчас нахлынут репортеры, начнется служебное расследование, и они, стараясь уйти от ответственности, будут валить вину друг на друга.

4

Дэвид Гор прервал работу над книгой и вылетел в Сан-Франциско. Причиной послужило событие, происшедшее на подъездных путях военной базы Конкорд и окончившееся трагедией: один из участников антивоенной демонстрации угодил под груженный боеприпасами поезд и лишился ног. Справедливости ради надо сказать, что Гором двигало не только естественное чувство сострадания. Этот материал, показалось ему, жизненно важен для его книги.

Трагедия Томаса Джилсона в какой-то степени отвечала на тот непростой вопрос, который в последнее время все больше и больше мучил Гора по мере того, как он продвигался вперед в исследовании проблемы, которую кратко можно было определить так: США и ядерный апокалипсис.

Несколько дней назад, после встречи с одним из высокопоставленных военных деятелей, Гор зашел перекусить в кафетерий Пентагона. Поскольку это закрытое заведение было предназначено для строго определенного круга лиц, в атмосфере забегаловки наряду с сильным ароматом свежемолотого натурального бразильского кофе веял и другой волнующий аромат – аромат военных тайн, которыми присутствующие делились между собой, отдыхая от оков наложенного на них обета молчания. Здесь все «свои», так что можно немного расслабиться, дать волю языку. Секреты для посвященных. Что может быть привлекательнее?