Текст книги "Избранное. Том 2"

Автор книги: Валентина Мухина-Петринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

– Жена с ребенком может потом приехать к вам... к тебе,– сказал я,– если она тебя любит. Кто она по профессии?

– Агроном. Тимирязевский кончила в прошлом году. Работает в гостинице дежурной...

– Почему же?

– В Костромскую область ее распределили. Разве она поедет от матери! Да еще в деревню.

– Зачем же она в сельскохозяйственный поступала?

– Блат там есть у тещи.

– Пусть хоть сто блатов, но если ей агрономия не нужна...

– Теща говорит: «В нонешнее время без диплома никак нельзя». Она же и в гостиницу ее устроила, теща.

Он произносил «тешша».

– Стерва она, моя тешша. Никуда она Ленку не пустит, тем более в Сибирь. И дочку мне не видать как своих ушей.

– А кто она по профессии? – полюбопытствовал я.

– Портниха. Закройщица хорошая. Все к ней прутся. Подарки ей несут. Взятки. А тесть, слесарь-сборщик с нашего автозавода, под башмаком у нее. Тьфу!.. Подремлю я, ребята. Всю ночь сегодня не спал.

Он закрыл глаза и сделал вид, что дремлет. Не по себе ему было. Я подумал, что сколько разводов можно было избежать, если бы молодым прямо в загсе давали ключи от квартиры, отдельной. Пусть самой крохотной, но отдельной, без родни, без соседей.

Так мы втроем и прибыли в Иркутск... Семь часов лёта. Было раннее утро, солнце только что взошло, день обещал быть жарким, на безлюдных улицах оглушительно щебетали птицы. С первым автобусом мы добрались до центра города, позавтракали в только что открывшейся столовой и ровно в девять были у редакции «Восточно-Сибирской правды».

В редакцию я зашел один. Алеша и Женя остались с вещами в небольшом скверике.

Сначала меня гоняли из комнаты в комнату, потом я попал к бородатым парням, которые отлично знали моего отца.

– Посиди пока, сейчас придет завотделом Данилов, он тебе все устроит.

Не знаю, что он мне должен был «устроить», но я послушно присел в уголке комнаты. Мне сунули «Огонек», и я стал его просматривать, но ничего не видел и не понимал. В ожидании своего зава бородачи оживленно заспорили, обсуждая моего отца, пока один из них не кивнул многозначительно в мою сторону. Все тотчас умолкли. Однако я кое-что усек из их разговора: Андрей Болдырев – это тот Болдырев – штучка! Упрям, настойчив и неуступчив! Болдырев уже имеет немало врагов в районе, из них самый для него опасный – директор леспромхоза Чугунов.

Наконец пришел Данилов, в отличие от всех гладко выбритый, худощавый, загорелый и не в джинсах, а в костюме. Узнав, что я сын Болдырева, он несказанно удивился:

– Никогда не слышал, что у Андрея Николаевича есть сын. Скрытный какой! А похож ты на него как! Ну, парень, тебе повезло: ведь Болдырев сейчас в Иркутске. Не волнуйся так, аж побелел. Когда видел отца последний раз?

– Давно. А где он?

– Гостиница «Ангара». Тут недалеко. Все же позвоню ему, а то еще уйдет куда. Ты списался с ним?

– Нет. Прочел о нем в журнале и приехал.

– Это неважно. Присядь пока.

Он набрал телефон и попросил отца подождать в номере.

– Сын тебя разыскивает,– пояснил он,– да, твой сын, из Москвы. Какой сын? – Данилов расхохотался.

– У тебя что, их много? Гм, гм! Так я направляю парнишку. Переволновался он, видно, еле на ногах держится. Привет, Андрей Николаевич!

Он повернулся ко мне:

– Так вот, гостиница «Ангара», это неподалеку, в центре. Комната 303. Да не волнуйся так. Может, проводить тебя?

– Нет, нет! Спасибо. За все спасибо!

Я, чуть не спотыкаясь, бросился к выходу. Такой удачи я не ждал. Отец здесь, в Иркутске, и ждет меня в гостинице. Данилов все же догнал меня на улице, хотел проводить. Чудак, боялся, что я упаду в обморок. Неужели у меня такой вид, будто падаю в обморок? Он успокоился только при виде Алеши и Жени. Когда мы пошли, он еще махал нам вслед, пока мы не скрылись за углом.

Скоро мы были в вестибюле гостиницы «Ангара». Я усадил ребят в уголке. Они тоже были взволнованы.

– Ты не торопись,– сказал Женя,– мы подождем. Хоть весь день разговаривай. Это же первая ваша встреча. Иди, ни пуха тебе ни пера.

Алеша обнял меня.

– Иди, Андрейка!

Номер был на третьем этаже. Нашел я его легко, но у дверей немного постоял. Надо было успокоиться.

«Как странно,– подумал я.– Нашел родного отца... Каков он, мой отец? Пусть он будет добрым и справедливым. Я полюблю его». Я постучал.

Дверь открыл сам отец и пропустил меня вперед... Мы стояли посреди гостиничного номера и молча смотрели друг на друга. Мне хотелось броситься и обнять его, все существо мое стремилось к нему – отцу, но я услышал снова голос матери: «Не огорчайся, когда он тебя не примет». Похоже, что она была права... Я на мгновение зажмурился. Надо взять себя в руки. Взять себя в руки. Ну! Спокойно. Спокойно, Андрей! Вспомни, как ты иногда с размаху шлепался на лед. И как бы ни было больно, уверенно продолжал выступление. Я спокоен, я совсем спокоен!

Я вдруг действительно успокоился и решительно посмотрел прямо в лицо отца. И тогда, я увидел, что он волновался еще более, чем я.

Высокий, широкоплечий, мужественный, первопроходец и путешественник, он от волнения покачнулся, будто его ударили. Я видел, как стремительно уходили краски с его обветренного, загорелого лица, а на высоком лбу вдруг выступили крупные капли пота. Жалость пронзила меня, как удар электрическим током.

– Не волнуйся, папа! – сказал я.– Давай лучше сядем и поговорим. Садись! – Я подвел его к дивану. Мы сели рядом.– Если ты не захочешь меня знать – мало ли по какой причине, ведь я ничего не знаю о вас с мамой, она мне не рассказывала,– я уйду, и ты меня больше не увидишь. Честное слово!

Как он тяжело шел к дивану и скорее упал на него, нежели сел. Он усмехнулся виновато и смущенно.

– Наверно, следовало списаться сначала,– продолжал я, так как он молчал,– но я прочел о тебе в журнале и решил приехать на Байкал. Я просто должен был повидать тебя, давшего мне жизнь, узнать, что во мне от тебя. Узнать – какой ты. Я всегда мечтал, что мы когда-нибудь, да встретимся. Видел тебя во сне, будто мы говорим, говорим и никак не можем наговориться. Пусть вы с мамой разошлись, но я люблю вас обоих, хотя и не помнил тебя. Ты знаешь, я еще в шестом классе прочел все твои письма к маме. Она их хранит.

– Ксения... Мать знает, что ты здесь?

– Я сказал ей, что еду на Байкал, но не скрывал, что хочу найти тебя, повидаться. Мне ведь ничего от тебя не надо.

Мама заменила мне обоих родителей. Я просто хотел повидать тебя. Понимаешь?

– Что она тебе на это сказала?

– Мама... Она уверена, что ты меня не примешь...

– А почему... Она не объяснила?

– Мама только сказала, что я тебе не нужен. И ты... (голос у меня охрип) ты... не примешь меня.

– У тебя есть фотографии матери... последних лет?

– Есть, в чемодане. Есть и самая последняя. Мама специально снялась перед моим отъездом. Ты ее с тех пор... ни разу не видел?

– Видел несколько раз по телевидению. Раз в кинопанораме... Другой раз... фигурные катания... Видел тебя, мать и тренера. Ты получил тогда вторую премию. Где ты оставил вещи?

– С ребятами, они ждут внизу.

– Какими ребятами?

– Алеша Косолапое. Мой самый лучший друг. И его сосед по квартире Женя Скоморохов. Тоже приехали на Байкал работать.

– Профессия есть у них или еще школьники?

– Оба уже отслужили в армии. Алеша пекарь. Женя шофер, слесарь, механик.

– А-а. Это хорошо. Люди в Сибири нужны. Поди, хотят только на БАМ?

– Нет, мы на Байкал приехали. У меня еще нет профессии. Но умею водить машину. Можно сдать экзамен на шофера. Если дадут права...

– Откуда умеешь водить машину?

– В школе на уроках труда изучали автомобиль. У нас даже девчонки почти все умеют водить машину. А я к тому же практиковался на мосфильмовских машинах, когда ездил с мамой на съемки. И друзья ее давали мне иногда вести машину. В общем, могу тоже шофером.

– Это хорошо. Но условия в Забайкалье... суровые.

– Понимаю, я не боюсь. Отец понемногу успокаивался.

– Надо вас устроить в гостинице. На Байкал мы выедем послезавтра. Я вас захвачу с собой, всех троих.

– Спасибо!

Он было направился к телефону, потом раздумал, решил лично переговорить с директором гостиницы, так как мест не было и разговаривать с администратором не имело смысла. Мы вместе спустились в вестибюль.

– Ну, знакомь меня с твоими товарищами,– сказал он.

Я подвел его к ребятам и познакомил. Он пожал им обоим руки, велел ждать его и пошел к директору.

Меня он не поцеловал, не обнял, даже не пожал руки, 36

как Алеше и Жене. Может, забыл? И хотя обида уже жалила исподтишка, не буду его торопить с признанием нежданно-негаданно явившегося сына. Посмотрим, что будет дальше.

Дальше было вот что. Мест в гостинице не оказалось, и, поскольку отец один занимал двухместный номер, он договорился, что к нему поставят раскладушку для одного из нас, другой ляжет на диване, а третий займет вторую кровать. Мы живо заполнили листочки, уплатили за два дня, и скоро все трое, очень довольные, сидели в номере Андрея Николаевича Болдырева.

Ребята не знали, что он со мной даже не поздоровался, и были в восторге от того, как он хорошо нас принял, как он прост в обращении и радушен. Они уже любили Болдырева, восхищались им. Может, чуть завидовали мне. Я решил не показывать им, как мне неуютно, как сиротливо и одиноко, как холодно на душе.

Когда он ненадолго отлучился в обком, Алеша и Женя, перебивая друг друга, стали мне его хвалить. Впрочем, Алеша слишком хорошо знал меня, он в какой-то мере почувствовал мое состояние.

– Что с тобой, Андрейка? – шепнул он мне.– Разве тебе не понравился твой отец?

– Почему же... понравился,– заверил я его. Алеша недоверчиво уставился на меня. Он не понимал, в чем же дело.

Пообедали мы вместе с отцом в ресторане при гостинице. Затем отец опять ушел по делам – он же был в командировке, не в отпуске, а мы осматривали Иркутск. Долго стояли на берегу Ангары. Ребята восторгались, а меня как-то ничего не радовало. Ангару я представлял более могущественной, более свободной. Ведь Ангара была единственным детищем Великого Байкала, но человек покорил ее. Стремительная, крутая река подходит к Иркутску в таком кротком, притихшем разливе водохранилища, что досада берет за нее. Правда, вырвавшись из турбин гидроузла, Ангара вновь становится дика и упряма в своем бурном полноводье.

На набережной Ангары, посреди яркого ухоженного сквера, высится обелиск. На его гранях старинные гербы Сибири, горельефы Ермака Тимофеевича, Муравьева, Сперанского. Вниз вдоль реки спускается зеленый проспект имени Гагарина. От берега переброшен легкий мост на остров.

Густое переплетение линий высоковольтных передач. Множество подъемных кранов – современный пейзаж. Правый и левый берега Ангары крепко связывает железобетонный арочный мост. В общем-то, Иркутск мне понравился. Славный город!

Вечером мы поужинали вчетвером в буфете на этаже и рано вернулись в номер. Ребят клонило ко сну, так как эту ночь мы почти не спали. Видя, что они «заводят глаза», отец посоветовал ложиться спать. Женя лег на раскладушке у окна, Алеша на диване, меня они уложили на кровать. Верхний свет потушили, светила лишь настольная лампа на тумбочке между нашими кроватями.

Ребята сразу уснули, едва прикрылись одеялами. Отец в кресле о чем-то думал, сдвинув темно-русые брови. Я разглядывал его, сидя в трусах и майке на своей кровати.

Отец очень хорош собою, даже теперь, когда ему было все сорок. Светлые зеленовато-серые глаза, узкое, худощавое лицо, прямой нос, красивый профиль (в этот первый день нашей встречи мне пришлось особенно изучить его профиль – он, кажется, избегал смотреть на меня прямо), четко очерченный рот, белые, ровные, здоровые зубы. Лицо его и руки были покрыты чуть ли не южным загаром.

Чем-то он напомнил мне героев Фенимора Купера. А вообще в этот день вряд ли он был самим собою: слишком неожиданно я появился в его жизни, видимо напомнив что-то, причинявшее боль.

Он раздумывал долго, потом переоделся в ванной комнате и в пижаме сел на кровать. Несколько минут мы пристально смотрели друг на друга.

– Ты хотел мне показать последние фотографии матери,– сказал он вполголоса, чтоб не разбудить ребят. Я – хотел?.. Но я не стал возражать, молча раскрыл свой чемодан, достал все имеющиеся у меня фотографии в черных светонепроницаемых конвертах и молча передал ему.

Маринку он узнал сразу, видно, Ефремов послал ему фотографию своей любимицы. Обрадованно улыбнулся, увидев фотографию супругов Ефремовых, его старых друзей. Внимательно рассматривал даже снимки незнакомых ему людей. Я по лицу его понял, когда он нашел мамины фотографии, так оно изменилось... Но он овладел собой и спокойно пересмотрел их все. Над последней (мама снялась перед самым моим отъездом и даже дату поставила) отец задумался.

– Такая же, как была! – заметил он.– Не меняется. Она тебе рассказывала обо мне?

– Коротко и редко. Никогда не говорила, почему вы развелись... Перед отъездом водила меня по Москве и все вспоминала, где вы познакомились, где объяснились, где впервые поссорились. Можно вам задать один вопрос?

Я избегал прямого обращения. Называть по имени-отчеству неловко, все же отец, но и отцом называть я не мог – на расстоянии он меня держал.

– Какой вопрос, Андрей?

– Почему вы развелись?

– Ты не знаешь?

– Нет, конечно. Мама не любит, когда я об этом спрашиваю. Настроение у нее портится. Надолго. Так и не объяснила.

Пытливо, почти сурово взглянул он на меня.

– Что же тут скрывать. Разные мы оказались люди. Это нас и разлучило. Наверно, никто в этом не виноват... Она не могла жить без Москвы, без киностудии... А я – без Сибири... Вот и все. Не мог я оставить главное дело моей жизни... Не мог. Понимаешь?

– Нет, не понимаю. Ты мог бы свой отпуск проводить в Москве. Мама свой – в Сибири. Остальное время переписываться, говорить по телефону... Иногда в командировки ездить туда, где находится другой. Я бы не развелся... пока любил. Развода вы потребовали? Зачем? Вы же не женились больше! Или, быть может...

– Нет, я больше не женился. Я думал, Ксения выйдет замуж. Не понимаю, почему она все-таки не вышла? Мы давно не виделись.

– Никого она, кроме вас, не любила, наверное. Сто раз могла бы выйти замуж – не пошла ни за кого. Оператор, очень известный, десять лет к ней сватается. Думает, из-за меня она не выходит. Откровенно радовался, когда я уезжал. Смешные у меня родители!

– Смешные?

– Ну, чудаки! Странные какие-то.

– Из Ксаны хорошая вышла мать? Заботилась она о тебе?

– Сколько себя помню, я о ней заботился. Устает мама сильно. Пока доберется до дома, падает без сил. Вот и приходилось – накормить ее, чаем напоить, постель ей постелить, цитрамон дать или валерьянки... Работа у нее нервная – стрессы всякие. К тому же мама ярко выраженная антидушечка, таким нелегко жить на свете.

– Как ты сказал?

– Антидушечка, противоположность чеховской душечке. Всю жизнь была и будет сама собой. Может, вы этого не учли когда-то? Не знаю, что вас разлучило, но уверен в одном: права была она.

Про себя я подумал: и в этом мама была права – не смог он меня принять. Ну что ж, хватит того, что я увидел его. Лицо у меня, видно, омрачилось, он вопросительно глянул на меня.

– Буду спать,– сказал я, укладываясь лицом к стене, слезы навернулись, непрошеные. Не хотел бы, чтоб он их видел. Жаль, что голос мой дрогнул.

Отец некоторое время сидел не шевелясь, затем выключил свет. Я, словно маленький, тихонько поплакал в подушку. Разочарование холодило, как лед.

До чего мне было плохо!.. Не принял, не смог принять. Я его не винил. Он по-человечески встретил нас троих, поместил в своем номере. Кажется, ему больше всех понравился веселый простодушный Женька.

Я думал, что не усну совсем, но уснул.

Глава четвертая

БАЙКАЛ СВЯЩЕННЫЙ

Утром все еще спали, когда резко прозвенел телефон. Отец взял трубку, послушал и буркнул, что через десять минут будет готов. Увидев, что я проснулся, он сказал, чтоб мы позавтракали и никуда не уходили, ждали его. За ним сейчас высылают машину – первый секретарь обкома приглашает его позавтракать с ним, хочет о чем-то поговорить в неофициальной обстановке.

Через десять минут отец спустился вниз, а я сел к письменному столу и написал маме длиннющее письмо. Об отце я лишь упомянул, что он меня принял и мы, все трое, ночуем у него в номере.

Позавтракав и опустив письма в почтовый ящик (Женя написал короткое письмо молодой супруге, Алеша – Максимовой), мы, как было приказано, вернулись в номер. Отец пришел повеселевший, успокоенный и сообщил новости: первое – он взял отпуск на десять дней, проведет его с нами на Байкале. Второе – мы выезжаем сегодня же электричкой до Байкала, где нас ждет катер. На нем мы вдоволь поездим по озеру, а потом катер доставит нас до места.

Мы быстро собрались, успели еще сбегать в магазины, купить еды на дорогу и скоро уже ехали в электричке.

Дорога исключительно живописная – горы, скалы, ущелья, тайга. Но нам с Алешей она запомнилась навсегда потому, что именно этой дорогой в нашу жизнь вошла девушка по имени Христина Даль. Первым ее увидел Алеша. Мы сидели так: у окна – я, рядом – отец, напротив – Женя и Алеша. Отец о чем-то думал. Мы с Женей не отрывали глаз от окна. Алеша смотрел на кого-то... Наконец он не выдержал и шепнул мне:

– Посмотри, какая славная девушка. Никогда не видел такой. Глаза синие-пресиние!

Я хотел обернуться, но Алешка испуганно зашипел:

– Ты что?!

Тогда я привстал, делая вид, что поправляю багаж на сетчатой полке между окнами. Девушка с синими глазами сидела на другом конце вагона и вытягивала шею, пытаясь разглядеть Болдырева-старшего.

Когда мы проехали очередной туннель, она решительно подошла к нам и радостно окликнула отца:

– Андрей Николаевич!

Отец вздрогнул и уставился на нее, как бы не веря своим глазам.

– Христина! Вот встреча! Я думал, что уже никогда больше тебя не увижу.– Он живо поднялся и крепко сжал обе ее руки. Христина без особых церемоний чмокнула его в щеку. Смущенный, отец твердил:

– Я рад! Как же я рад! 40

Радовались они оба так явно, что Женя предложил ей сесть на свое место.

– Мы и втроем поместимся,– поспешно сказал Алеша,– помочь вам перенести вещи?

– Пожалуйста, такие тяжелые.

Алеша, улыбаясь, перенес, ее вещи – большой чемодан, коробку от телевизора, аккуратно перевязанную тонкой белой веревкой, и еще какие-то бережно упакованные пачки – все неподъемное.

– Книги,– пояснила девушка.

Отец вспомнил про нас и решил, что пора представить:

– Мой сын Андрей и его друзья Алексей и Евгений! – первый раз он назвал меня сыном, на радостях, что ли. Мы уселись втроем, а Христина и отец напротив.

– Ну рассказывай: откуда, куда, зачем? Все о себе. Как же я рад тебя видеть!

Христина охотно стала рассказывать, прерывая сама себя вопросами: ей тоже хотелось знать о нем все.

– Еду из Новосибирска. Я же там училась, вы знаете, закончила институт – дипломированный врач уже. А вы теперь директор НИИ? Мне писали. Оставляли меня при кафедре... психиатрии, но я наотрез отказалась. Психологией я увлекаюсь, но это же совсем другое. Меня интересует психология здорового человека.

– Напрасно отказалась,– поморщился отец.– По-моему, у тебя явная склонность к научной работе. Что ж, будешь районным врачом? Терапевтом?

– Не так, Андрей Николаевич, вы не представляете, как интересно! Ведь я уже на работе. Научной. Знаете где? Очень длинно, вы только послушайте: научно-координационный центр Академии медицинских наук по медико-биологическим и санитарно-гигиеническим проблемам строительства Байкало-Амурской магистрали. Уф!!! Наш пункт будет в городе Сен-Маре. Вот мне его организовывать. Правда, что вы хотели назвать город – 3урбаган, как у Грина?

Отец добродушно усмехнулся.

– Предложение назвать так город внес не я, а мечтатели и романтики, которые его строят и перестраивают. Я их поддержал. Город-то молодежный. Пусть называют, как им хочется. Пришлось немного поспорить в обкоме. Но быть на Байкале городу Зурбагану!

– Ура! – заорал я в восторге так, что на меня стали оглядываться..– Ты не говорил нам, что – Зурбаган!!!

– Не успел еще. Так каковы цели и задачи этого координационного центра? – снова обратился он к девушке.

И тогда Христина привела нас – не только меня, но и Алешу и Женю – в полный восторг. Вот что она нам разъяснила. Адаптация человека в экстремальных условиях – научная тема, интересующая Христину и ее новосибирского руководителя академика Турова (адаптация – приспособление организма к условиям существования. Экстремальный – значит предъявляющий повышенные требования). Условия жизни отрядов строителей Заполярья сходны, например, с жизнью в Арктике и Антарктиде. А важность этой темы в том, что человечество все больше будет работать именно в экстремальных условиях. Не только освоение суровых, безлюдных территорий Севера, но и длительное пребывание в космосе, под водой, под землей, на Луне, на Марсе (а когда овладеют гравитацией, то и на планете Юпитер!). Впереди освоение других планет. Строительство искусственных населенных спутников Земли, откуда будут стартовать звездные корабли. Именно поэтому умение создавать лучшие условия труда, быта и отдыха людей в экстремальных условиях имеет столь важное значение для мирового здравоохранения.

– Как бы я хотел участвовать в этом! – вскричал я, а Алеша явно запечалился, видно, подумал: «А как могу участвовать в этом я – испечь хороший хлеб?»

– И это немало, Алеша,– ответил я, угадав его мысль.

– Значит, ты направляешься к нам... в Зурбаган,– раздумчиво проговорил отец.

– Да. Хотела пароходом «Комсомолец»... А вы, наверно, самолетом?

Отец объяснил насчет катера и предложил Христине, если она располагает временем, присоединиться к нам. Вернее, к составу экспедиции Всероссийского общества охраны природы.

– Ой, спасибо! – обрадовалась Христина.– А я не помешаю?

– Нет,– серьезно заверил ее отец.

Оказалось, отнюдь не катер, а белый теплоход ожидал нас. Пусть не слишком-то большой, но с лабораторией, кают-компанией, каютками для научных работников и команды, круговой палубой. На белоснежной корме было четко выведено медными ярко начищенными буквами: «Баклан».

Капитан «Баклана» Григорий Иванович Бесфамильный, мрачноватый крупный мужчина в форме, принял нас хорошо. Отца он знал и, видно, уважал. Он даже уступил ему свою капитанскую каюту (отец смущенно отнекивался, но капитан настоял). Сам устроился в штурманской, поскольку никакого штурмана не было.

Настроение капитана испортилось, когда он разглядел, что Христина, хоть и в брюках, нисколько не парень. Я было подумал, что капитан суеверен, но боцман Иван Галчонок разъяснил нам, что у капитана стал портиться характер и он понемногу становится ругателем, а присутствие девушки вынудит его сдерживаться, чего он терпеть не может.

Галчонок показал наши каюты. Отдельную для Христины и четырехместную нам, ребятам. На четвертую полку мы свалили наши вещи.

Галчонок был «рыжий-рыжий, конопатый», ясноглазый, веселый (как наш Женя).

Он присел на мою койку и поведал все «бакланьи» новости.

1. «Баклан», оказывается, только что прибыл на Байкал, проделав огромнейшее, просто фантастическое путешествие.

Рожденный на судостроительном заводе Астрахани, он плыл водами Волги, Волго-Балта, Беломорско-Балтийского канала, затем переплыл Белое море, Баренцево, Карское, море Лаптевых, реку Лену – более двенадцати тысяч километров. Последние сто километров, в обход скалистого Приморского хребта, судно тащили через тайгу шесть тракторов, и это был самый трудный кусочек бесконечного, изматывающего пути.

2. Пока капитан «Баклана», потомок сибирского бесфамильного бродяги, одолевал вместе с преданным Галчонком и четырьмя матросами это путешествие (временами их тащили на буксире арктические суда и ледоколы), его жена ушла к другому... старшему бухгалтеру госбанка (сменять капитана дальнего плавания на бухгалтера госбанка?! Чудовищно!).

3. На борту «Баклана» было двое бородатых ученых (не старше двадцати пяти лет) – экспедиция Всероссийского общества охраны природы, один из них – орнитолог, другой – ихтиолог.

Орнитолог клялся и божился, что на Байкале, кроме «Баклана», не осталось ни одного баклана – всех побили лжеохотники и горе-туристы,– и ругался по этому поводу не хуже капитана.

Орнитолог уверял, что судно назвали так в память вымерших здесь птиц.

4. Идти мы будем лишь днем, так как команды кот наплакал, и ночью будем все отсыпаться.

5. У Галчонка нет ни отца, ни матери, никого, кроме капитана, на всем белом свете.

Невесты еще не присмотрел, а теперь, после беды, что стряслась с капитаном, сто раз еще подумает, прежде чем жениться.

6. Похоже, что директор института и эта докторша влюблены друг в друга, и помяните мое слово, если не сыграют к Новому году свадьбу...

...Похоже, что боцман Галчонок был не просто говорлив, но к тому же еще и сплетник.

– Когда мы отчалим? – перебил его Алеша и, узнав, что завтра в пять утра, предложил осмотреть поселок.

Отец уже ушел в лимнологический (озероведческий) институт, там у него были друзья. Христина отправилась в местную поликлинику что-то передать старушке-медсестре. А мы втроем решили пройтись по берегу Байкала.

Мы шли берегом, то и дело останавливаясь, чтоб полюбоваться озером. «Славное море, священный Байкал...» Почему «священный», я тогда еще не понимал, но что это море, огромное, величественное, не похожее ни на какое другое море, я убедился сразу. Мне довелось побывать с мамой на Черном, Азовском, Каспийском – ничего общего. Будто своя душа была у Байкала, неповторимая. Только нам она еще не открылась.

Так мы шли, пока не увидели замшелый деревянный пирс в виде буквы «П», около которого покачивалась на волнах баржа и несколько моторных лодок. Мы взошли на этот пирс.

– До чего же хорошо, ребята! – воскликнул Женя, Алеша растроганно кивнул головой, а я даже ответить не смог: горло сдавило от волнения.

Синий воздух, пронизанный золотистым светом солнца,– это было огромное небо.

Искрящиеся, чуть вздымающиеся зеленоватые воды – это было море. И полная затаенного смысла, скрытого ликования – тишина побережья. Я взглянул на Алешу – у него дрожали губы. Он был потрясен, мой славный дружище.

Долго мы стояли в молчании, как вдруг услышали отвратительный дурашливый смех.

На пирс входила неприятная компания: четверо расхлыстанных парней, уже приложившихся к бутылке. У троих из них были длинные сальные волосы, четвертый острижен наголо – волосы только начали отрастать, и... он даже не успел загореть. Может, вышел из психиатрической лечебницы? Или?..

Они несли свертки, бутылки в авоськах. Перед стриженым явно заискивали.

Они шли прямо на нас, будто не замечая. Разговаривали, вставляя через каждые два-три слова матерщину.

Я первый посторонился, мне было бы неприятно, коснись они меня рукой или плечом. Они попрыгали в моторную лодку с экзотическим названием «Ча-ча-ча».

Женька рассмеялся.

– По-моему, этим «работягам» страсть как хочется с нами подраться.

– Я бы не советовал им,– раздумчиво заметил Алеша, рассматривая свои кулаки.– Не люблю я драться, противно, но если понадобится... Знаю кое-какие приемы.

Почтенный квартет разразился семиэтажной руганью.

– Когда они начнут вылезать на пирс, надо смахивать их в воду! – крикнул я.

Именно это, кажется, приостановило их: за нами была выигрышная высотка. Один из них, самый тощий и злобный, пытался убедить товарищей «поучить нас маленько».

– Ребята, вот вы где! – услышали мы голос, чистый и звонкий.

Христина шла по пирсу, улыбаясь нам. Она перевела взгляд на хулиганов в лодке и всплеснула руками:

– Гарик! Вот не ожидала встретить. Ах да – амнистия! Дома уже был?

Стриженый не слишком-то обрадовался встрече. Но что-то буркнул в ответ, сначала неразборчиво.

– А ты как? – спросил он неохотно.

– Окончила институт, еду работать...

– Что ж ты в Новосибирске не сумела устроиться?

– Хочу к себе, на Байкал.

– Ты всегда была чудачка... А я хочу в Жилуху податься. Врачи вот советуют отдохнуть сначала. Нервы расшатались – ни к черту не годятся. Домой не поманывает. Мать будет ныть. Отца увидишь, привет передавай.

Подумав, он представил Христине своих товарищей:

– Вовик, Славик, Талик. Моя двоюродная сестра Христя,– объяснил он им.

– Ты хоть написал родителям? – спросила Христина, кивнув приятелям.

– Не любитель писать. И что писать? Мать все мечтала прокурором меня видеть. И взбредет такое в голову?.. Ну, мы отправляемся.

Мотор заурчал, загрохотал, завоняло бензином, и «Ча-ча-ча» рванулась с места. Кто-то из них швырнул пустую бутылку из-под дешевого вина, и она запрыгала на прозрачной волне.

– Мой двоюродный брат,—вздохнула Христина.—Жаль дядю.

Мы отправились на теплоход.

Вторую неделю солнечный ливень днем, бурный звездопад ночами. По утрам туман, пронизанный светом. Солнце поднимается выше, туман оседает, растворяясь в воде, и Байкал вдруг начинает искриться, дробиться, сверкая, словно гигантское зеркало, отразившее самое солнце со всеми его протуберанцами. Кто-то невидимый чуть наклонит зеркало, и оно отразит прибрежные скалы – огромные глыбы, черные и зеленые, бронзовые величавые сосны, отвесные гранитные стены, синеватые скалистые гряды в вышине, облака, плывущие в синем океане над головой, как снежные острова.

Сияющий мир хлынет в душу, и захлебнешься от восторга, и уже кажется, что у тебя крылья и вот сейчас сорвешься и полетишь все выше в глубь бездонной ослепляющей синевы.

И удивительно вписывалась в этот непостижимый мир Христина Даль, девушка, выросшая в Забайкалье.

Прапрадед ее, приват-доцент Даль, ученый и революционер, был сослан на Байкал еще лет сто назад. Здесь он женился на кержачке, написал фундаментальный труд «Флора и фауна Байкала» и, когда получил возможность вернуться в Петербург, уже не смог оставить захвативший его душу край. Его сын, а в свое время и внук уезжали в столицу для получения образования, но неуклонно возвращались на Байкал для научной работы. Столетие семья Далей посвятила изучению и защите озера.

Христина по окончании медицинского института в Новосибирске тоже вернулась на родину. Матери она не помнит, та умерла, когда девочке было всего четыре годика. Отец погиб в экспедиции шестью годами позже.

Осиротевшую Христину взял в свою семью дядя со стороны матери, ветеринарный врач. Отличительной чертой этой семьи была бездуховность. Мещанство в его самом чистом виде.

Когда Христине исполнилось тринадцать лет, она от них ушла. Уже тогда она знала, чего хочет от жизни, чего не приемлет.

Алеша полюбил ее с первого взгляда. Без малейшей надежды на взаимность. Слишком низко он привык себя ставить. Эта постоянная неуверенность в себе...

Я Христину люблю как человека, как личность. Сколько в ней обаяния!.. От нее так и веяло ясностью, чистотой, спокойствием. Высокая, тоненькая, крепкая.