Текст книги "Избранное. Том 2"
Автор книги: Валентина Мухина-Петринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)
– Это ты, Реночка,– проговорил он хрипло – у него сильно перехватило горло,– ты пришла еще раз!
– Вот здесь ты жила до своего последнего дня – в этой самой комнате. Заходи и живи снова, ты у себя дома, Реночка.
Чисто и строго было в белой квадратной комнатке. Старый письменный стол (отцовский!), узкая койка, накрытая новым зеленым одеялом, стеллаж с книгами во всю стену, до самого потолка, набитый рукописями комод. На стене портрет отца, пейзажи Левитана и Коровина, те самые, знакомые с детства. Два низких окна открыты в сад.
– Все осталось, как при тебе,– торжественно заверил Николай Протасович,– только вот одеяло заменил да занавески на окнах – прежние-то истлели. Я все сохранил: твои книги, письма, дневники, рабочие планы, незаконченные научные труды, ненапечатанные стихи. Всю жизнь ты писала стихи. Это было твоей радостью. Иногда посылала их в столичные журналы. Только стихи каждый раз возвращали тебе обратно.
– Я так и не стала поэтом? – спросила Рената, покраснев.
– Ты родилась поэтом. И поэтом умерла. Но ведь одного таланта мало. Поэзия, видать, требует, чтоб ей отдавали себя целиком. Ты же отдала себя целиком Рожественскому, а поэзии только крохи. Я присяду. И ты садись. У стола, как сидела, бывало. Сядь, сядь, а я посмотрю на тебя.
Рената послушно села у стола.
– Костя Танаисов! – воскликнула Она, беря в руки фотографию в рамке. Добродушно усмехаясь, смотрел на нее (так взрослый смотрит на ребенка) мужчина в шинели.– Добрый,– заметила Рената задумчиво.
– Добрый и есть. Он был твоим мужем и погиб на войне, накануне победы.
– Неужели...
– Что? Была война. Долгая, страшная. Об этом много написано. Потом прочтешь. Я тоже был на войне, но вернулся живым.
Рената долго смотрела на фотографию, потом осторожно поставила ее на прежнее место.
– Был у тебя и сын, которого ты назвала Михаилом. Он умер трех лет. Фотографии ребенка в столе. Спрятаны. Наверно, убрала, чтоб не слабеть. Я перебрался сюда после того, как тебя не стало,– выпросил эту квартиру себе. Тогда и от семьи ушел. Моя жена была среди тех, кто не любил тебя. Не брезговала и клеветой. И когда тебя не стало, я от нее ушел... Я стал другим. Я стал таким, каким ты всегда хотела меня видеть.
– Вы любили ее – ту Ренату?
– Зови меня на «ты», как прежде. Высокой и чистой любовью я ее любил. Как женщину – никогда не забывался,– не смел. На своей-то Катерине я женился вроде по любви. Троих детей она мне родила. Бегали они ко мне сюда ежедневно, хоть мать запрещала. Ненавидела она меня лютой ненавистью. Больше всего за то, что поступил непонятно. Добро бы, к живой ушел... Рената была без малейшей фальшивинки. Олицетворением совести она была, сама чистота и правда. Ты должна была прийти еще раз!..
А уж как тебе мешали! Трудной тогда была доля агронома. И в деревне было не легко. Но ты никогда не озлоблялась. Только вздохнешь, бывало.
О трудностях я уже потом узнал, когда дневники твои прочел. Ты сразу-то не читай свои дневники. Когда-нибудь потом прочтешь и поплачешь.
И никому не говори, что ты та самая Рената и есть. Кроме меня да Юрки, никто не поверит.
– Но как же мы узнаем?
– Вернется мой внук Кирилл с Луны... Он большой ученый. Даром что молод. Врач-космонавт, психолог, генетик. Башковитый парень и душевный. Ему мы все и расскажем. Уж он разберется, что к чему.
– Теперь... в 2009 году... уже коммунизм? – взволнованно спросила девушка.
– Я думаю, мы лишь на подступах к нему,– просто ответил Симонов.– Материальную базу мы, можно сказать, почти создали, но в духовном отношении еще отстаем. Еще не царство истины. Добро еще борется со злом...
Ведь в чем сущность коммунизма? Разве в материальном изобилии, высокой технике? Все это было еще в прошлом веке, хоть в той же Швеции, но коммунизмом там и не пахло. Нет, сущность коммунизма в том, что это единственное общество, при котором возможен полный расцвет личности. Не одной или нескольких, а каждой личности. Вот эта каждая личность – и есть проблема номер один у нас.
Каждый может переехать жить в любой город. В деревне живут лишь те, кто страстно любит природу и сельский труд и не может жить в городе. По новой конституции каждый имеет право на любимый труд.
Началась эпоха Всепланетного Объединения на основе доброй воли и совести.
Покончили навечно с войнами – разоружились... после одного перепуга, когда запросто могла погибнуть цивилизация. Один шизофреник получил власть над кнопкой. Да ты и об открытии атомной энергии не знаешь... что было у человечества ядерное оружие.
– Сегодня утром я была в 1932 году,– кротко напомнила девушка.
– Уже многие государства имеют социалистический строй. Луну и Марс осваиваем сообща, как в свое время Антарктиду. Ученые работают дружно, политики иногда ссорятся, язвят друг дружку. Бог знает когда был Гитлер, а яд фашизма, хоть и разбавленный, живет еще в душах иных заправил: скучают по насилию.
– Гитлер? – переспросила Рената устало.
– Завтра расскажу, не к ночи будь помянуто. Симонов поднялся.
– Пойду в сад, выкурю перед сном свою трубочку. Покойной ночи, Реночка! Я рад, что ты пришла еще раз. Тогда ты пришла слишком рано, теперь в самый раз.
Он ушел.
Рената прикрыла за ним дверь и долго стояла посреди комнаты. Затем подошла к окну.
Она испытала облегчение, оставшись одна: надо было разобраться в услышанном.
Из сада тянуло сыростью, запахом трав и цветов. Яркая, бронзовая Луна озаряла темные деревья, зеленые газоны с кустами роз, очертания ульев на лужайке.
Между ульев ходил состарившийся Николай, куря трубку. Его внук Кирилл работает на Луне...
XXI век, и человечество осваивает Луну и планеты. Сбылась-таки мечта Циолковского. Бедный, глухой, непризнанный, осмеянный царизмом гений. Если бы он был признан раньше, сколько бы он совершил!
Она не спросила еще о своих учителях. Не спросила, как жил и что создал Горький, Леонов, Мейерхольд. Ей еще так много предстоит узнать и понять.
Рената вздохнула и, взяв свой рюкзак, высыпала содержимое его на постель.
Среди белья, платьев и тетрадей с записями лекций она нашла маленький томик Грина «Алые паруса», издание Френкеля 1923 года. На первом листе было написано: «Дорогой мечтательнице Ренате Петровой. Да сбудутся все твои мечты так же чудесно, как мечты Ассоль...» и четкая подпись: Константин Танаисов.
Рената бережно положила книгу на стол и, подумав, стала искать такую же...
Книга лежала в верхнем ящике письменного стола, аккуратно завернутая в пожелтевшую бумагу.
С трепетом развернула Рената книгу и прочла ту же самую надпись.
2
ПЕРВАЯ ЖИЗНЬ РЕНАТЫ
У каждого – свои тайный личный мир,
Есть в мире этом самый лучший миг,
Есть в мире этом самый страшный час,
Но это все неведомо для нас.
......................................................
......................................................
Уходят люди... Их не возвратить,
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
От этой невозвратности кричать...
Е. Евтушенко
Второй месяц гостила Рената у старого Симонова. Он устроил ее к себе помощницей на пасеку. Его помощник как раз уехал путешествовать в Африку в составе энтомологической экспедиции.
Пережив в памятный день возвращения в Рождественское нечто вроде шока, Рената еще не пришла в себя. Жизнерадостность ее была как бы пригашена, она всего боялась, особенно новых людей, которые казались ей непонятными и чужими.
Угнетала ее и необходимость скрывать происшедшее (кто бы поверил ей?). Поэтому пасека была для нее и пристанищем и убежищем.
Однако она ясно отдавала себе отчет, что найдет ли она объяснение происшедшему или не найдет, но жить надо, и, следовательно, надо найти себе место в новой жизни. А для этого нужно было понять Время, в котором она очутилась, и людей, живущих в это Время.
Рената с жадностью прочитывала газеты и журналы, смотрела телевизор – и всесоюзные передачи, и других континентов, с вниманием слушала Симонова и Юру, рылась в сельской библиотеке, где оказалось немало прекрасных книг. Современность казалась ей более понятной, но чего она совершенно не могла понять – это годы ее отсутствия, жизнь Ренаты. Объяснения Николая не удовлетворяли ее, ей казалось, что он по старости что-то путает.
Не могла она понять, как в XX столетии при столь высоком развитии культуры мир мог целых двенадцать лет терпеть Гитлера, позволить ему делать то, что он делал.
Николай Протасович рассказывал ей про свою жизнь, а она смотрела ему в лицо напряженно, ища в увядших чертах сходство с прежним Николаем – пылким, взбалмошным, настойчивым. Он был как былинный богатырь. Ему непременно нужно было дать урожай в десять раз больше, чем дают другие. Пусть все знают, на что способен Николай Симонов. Глаза у него были необыкновенно яркие, синие, но как мог изменяться их цвет – она видела их и серыми, и зеленоватыми, и темными, почти черными. Он отслужил на флоте и вернулся в родное село с самыми честолюбивыми мечтами относительно своего Рождественского. У парней он был коноводом. Бывший боцман стал механиком и бригадиром тракторной бригады.
А Ренату он любил и очень болезненно пережил ее категорический отказ стать его женой. Для Ренаты это было в прошлом году, когда она приезжала на каникулы. Для Симонова это было почти восемьдесят лет назад.
По просьбе Ренаты Симонов много рассказывал ей об отце, щадя ее, смягчая события. Всего пять лет и прожила с отцом Рената после окончания академии. Но он успел выдать ее замуж и понянчить внука Мишку. Не везло Ренате. Потеряла отца, муж погиб на войне, умер ребенок.
Рената с жгучим интересом перечитывала дневники, письма, стихи, оставшиеся от первой жизни,– свидетельства самой Ренаты.
Трудной была ее жизнь – тридцатые, сороковые годы. А конец – преждевременным и случайным, трагическим в своей нелепости.
Рената замерзла в метель в дубовой роще, которую посадил ее отец.
Рано утром того дня позвонила ей из райцентра знакомая продавщица книжного магазина. И сообщила, что пришли книги в большом выборе...
Весь день Рената рвалась в Коростыли, но – неотложные дела, к тому же ни одной попутной машины. Автобусы тогда еще в Рождественское не ходили. Впоследствии председатель колхоза, оправдываясь, говорил, что «Петрова могла бы попросить лошадь». Но это была явная ложь. Лгать Рената не умела, а скажи она председателю, что ей нужна лошадь для того, чтобы съездить в книжный магазин, никто бы ей эту лошадь не дал. Не говоря уже о том, что отношения с председателем колхоза у нее были самые плохие, какие только можно представить: она его беспощадно критиковала, он – ущемлял где только мог.
Летом агроном Петрова ездила по полям на стареньком мотоцикле. В тот роковой день он был, как на грех, в починке. К вечеру Рената села на проходящую мимо Рождественского из чужого района машину и успела-таки за час до закрытия в магазин.
Мела поземка, было очень темно, темные мохнатые тучи тянулись над полями так низко, что, казалось, рукой можно достать.
Книги стоили того, как на подбор, ее любимые авторы. Рената отобрала десятка полтора книг, продавщица старательно их упаковала, и счастливая Рената пошла домой... пешком.
Поземка разошлась в метель. Ренату нашли уже на другой день, полузанесенную снегом. Она сидела, словно отдыхая у края дороги, на коленях пачка книг, на лице застыла слабая полуулыбка. Присела, видно, отдохнуть, задумалась и задремала.
В Рождественском были потрясены. Сразу припомнилось все, что она сделала для односельчан, как многие ее не любили за смелость и принципиальность, как не понимали, смеялись над ее «чудачествами». Один из учителей в речи над могилой сказал: «Маленький Дон Кихот из села Рождественского». И разрыдался откровенно при всех. Плакали многие, и старые и молодые.
– Конечно, она была чудачкой,– задумчиво рассказывал Симонов.– Хоть случай с поросенком Чокало.
Год был тяжелый, недород. И Ренате подарили в день ее рождения поросенка, чтоб она его выкормила и заколола на мясо и сало. А Реночка полюбила этого поросенка. И самое удивительное, что и поросенок очень привязался к ней. Бегал за ней, как собачонка, откликался на кличку Чокало.
О том, чтоб его зарезать, не было и речи. Все село потешалось от души. Когда Чокало подрос и прокормить его становилось все труднее и труднее, Рената увезла его в Саратов, где как раз проходили гастроли Дурова, пришла к нему в цирк и подарила поросенка. Чокало оказался очень способным цирковым артистом.
Кроме кошки Золушки и пса Тиля, у нее животных и не было, а на выделенном ей приусадебном участке она вместо картошки да капусты выводила цветы редкостной красоты, которые у нее воровали и продавали в городе по рублю штука. Но если кто останавливался, чтоб полюбоваться бескорыстно, Рената сейчас же предлагала семена или отводки. Некоторые брали, чтоб посадить в палисаднике под окнами. А теперь все Рождественское тонет в цветах. Если бы только она видела! Ты посмотри, хоть теперь!
Приходя поздно вечером с разнарядки, измотанная до крайности, Рената писала в своем дневнике: «...и все-таки я чего-то добилась! Когда я приехала, люди ничего не знали. Не знали даже, как вносить удобрение, даже лущение стерни не применяли. Махнули рукой на сорняки. Поля – настоящий живой гербарий.
Как было страшно, когда осот созревал. Словно метелица мела над зелеными полями – миллиарды белых пушинок с семенами, несущими запустение. А теперь и осота нет, и на полях хлеба, а не сорняки. Курсы полеводов, что я веду каждую зиму, сослужили свою службу».
«...Опять вызывали в райком: все анонимные письма. Кому-то я мешаю жить. Опять приехала комиссия.
Новый секретарь райкома Лосев относится ко мне очень добро. Удивляется, почему я редко обращаюсь к нему за помощью.
Я только улыбалась.
– Привыкли?! – ужаснулся он.
– Гневаюсь по другому поводу, к чему привыкнуть не имею права. Ведь я воспитанник Тимирязевской академии.
– Понимаю,– кивнул он рано поседевшей головой.– Это ваша гордость и источник сил.
Лосев проводил меня до лестницы.
– Будем делать, что можем,– серьезно сказал он, пожимая мне руку.– А ведь я знал вашего покойного мужа... Мы были в одном подразделении. Он действительно погиб как герой».
В дневнике о муже было совсем мало. Ведь это не был дневник событий – Рената была слишком занята и заносила в дневник главным образом мысли. В апреле 1945 года была скупая запись: «Сегодня ровно месяц, как я получила похоронную. Думала, не переживу. Глубоко виноватой я чувствую себя перед ним. Не могла любить его, как он того заслуживал.
И кого любила – образ, созданный моим воображением. Ведь и видела его и говорила с ним всего-то четыре раза, но для меня было достаточно, что он где-то живет, работает, путешествует, что его ценят и любят в России.
Но он погиб трагически, еще раньше мужа».
Рената покраснела и отодвинула дневник. «Я его видела только раз... Его давно нет».
О ребенке записей было больше. И как он впервые улыбнулся, и впервые стал на ножки, первый раз упал и горько плакал от боли. Дитя человеческое!!!
А потом скорбная и короткая запись: «Мой сын умер. От дифтерита...
Когда Мишеньке сделали прививку, глаза у него прояснились, он схватил меня за руку: мама, пойдем гулять?
И умер. Слишком поздно. Врач встала передо мной на колени и не могла вымолвить ни слова. Она сама мать».
«...Какое беспросветное одиночество! Сначала ушел отец, потом муж, а теперь и сын... Я так устала от всего, что порой хочется умереть. Но когда я подумаю, что пришлют на мое место кого-нибудь вроде нашего зоотехника...
Даже если и не вроде него, не алкоголика. Рождественскому нужны такие, как я. Это я знаю твердо. И не только потому, что земле нужен научный подход, а я агроном высокой квалификации. Дело в другом... более важном».
«...Интеллигент на селе – это боец. Горький называл интеллигенцию ломовой лошадью истории. До чего верно!»
В дневнике было много вырванных и уничтоженных страниц. О чем там писала Рената? А потом шло раздумье о Времени. К этому Рената возвращается неоднократно. На полях тетради почему-то начертана формула Эйнштейна Е = тс2. Формулу эту Рената нашла и на полях многих книг, как будто хозяйка их чертила машинально.
С чем она ее связывала?
«...Что же такое – Время? Что такое Человек? Зависит ли он от времени или сам создает его?
Английский историк Вальтер Ман писал: «Всегда презирают свое собственное время, каждый век предпочитает предшествующий». Неправда! Ведь прогрессивно мыслящие люди никогда не смотрят назад, только вперед.
Как жаль, что я пришла так рано...
« Конечно, лучше и легче прийти на готовенькое. А кто-то бы за тебя все делал?»
«...Будущее создается тобой, но не для тебя, потому что в этом будущем тебе уже не жить,– вот закономерность.
Надо делать то, что должно, творить
Завтра, пока хватит душевных сил».
«...О люди будущего, поймете ли вы нас?»
Рената медленно завернула дневник и положила его в дальний угол письменного стола. Откуда ей знать, может, придет еще одна Рената Петрова, пусть и та прочтет.
Потом она перечитала стихи. Одно стихотворение попадалось Ренате особенно часто. Оно было многократно переписано. Оно было во многих конвертах со штемпелем Москвы и Ленинграда, даже Киева. Видимо, Рената не раз посылала его в журналы, но его неуклонно возвращали автору. В одном так и не отправленном письме она писала: «Сегодня мне опять вернули стихи. Наверно, я графоман. Надо взять себя в руки и больше не писать стихов. Раз они никому не нужны. Только отнимать у себя время, а работы – край непочатый. Но моя беда в том, что я не могу не писать».
Рената недоверчиво отнеслась к этому стихотворению (непризнанному, ненапечатанному), но ее тронула искренность, сквозившая в каждой строке. Она переписала стихотворение в свою записную книжку.
НА ОБЛАЧНОМ БЕРЕГУ
Александру Грину
Забытый городок. Весь в зарослях ореха.
Бегущие холмы и старый тихий дом,
Здесь каждый вздох повторит смутно эхо,
И листья осенью шуршали под окном.
Одна гравюра в комнате пустынной
– Портрет Эдгара По,
И яркий лунный свет.
Здесь умирал в печали неизбывной
мечтатель, нищий и поэт.
Жизнь, полная невзгод, обид и муки.
Одна мечта ему безмерно дорога.
Никем не слышимые впитывал он звуки,
Незримые он видел берега.
И расцвели невиданные склоны.
К ним алые скользили паруса.
Могучие соленые циклоны.
Тропические яркие леса.
Там чистая Ассоль, как он, мечтать умела
И чуда ждать, Как завтрашний ждут день.
И песнь о счастии навстречу ей гремела,
И звали паруса под радостную тень...
Странно, но это стихотворение почему-то вернуло ей мужество. Рената надела новое платье, сшитое по моде начала века, и, путаясь в длинной юбке, впервые без страха вышла одна на улицу.
Она хотела узнать новое Рождественское, прежде чем покинуть его навсегда.
Что ж, теперь в Рождественском было все, чего хотела Рената для родного села: культура, наука, красота. А люди отличались интеллигентностью, были простодушны в общении, приветливы и добры.
Рената познакомилась с очень славной пожилой парой – супругами Яковлевыми.
Растениеводы и генетики, они, как личных врагов, ненавидели темные силы природы – эрозию, засуху, суховеи.
Растениеводы теперь получали щедрые, запрограммированные урожаи. Но и этого им было мало, они переходили как раз на новейший метод оптимального программирования фотосинтезом. Супруги с удовольствием показывали Ренате лабораторные схемы, графики, диаграммы.
Александр Бонифатьевич вел энергетическую часть эксперимента, жена – биологическую. Они точно знали ежедневный прирост органического вещества на полях. Ренату очень заинтересовали электронные приборы, передающие самые слабые сигналы от хлорофилла, так что человек мог тотчас подоспеть на помощь растению. Через электронные микродатчики хлорофилл своевременно подавал на пульт управления необходимый сигнал и даже сам «прослеживал», как выполнялась его «команда». Такие приборы, расставленные на полях, автоматически определяли температуру, влажность почвы и выдавали команду на оптимальные сроки боронования, культивации, сева. Электрические культиваторы поражали сорняки электрической искрой насквозь – стебель и корень. Сорняков уже не было.
Тронутые наивным восхищением девушки и ее понятливостью, супруги предложили Ренате место лаборанта.
Рената от души поблагодарила, но решительно отказалась.
– Я уезжаю жить в Москву,– сказала она.
– Обаятельная девушка, но какая-то странная,– решили между собой супруги, когда Рената ушла.
Узнав о ее намерении, старый Симонов был очень огорчен и взволнован.
– Но как же... одна в Москве. Что ты там будешь делать? Это не Рождественское. Я думал, ты останешься здесь.
– Зачем? Ты не беспокойся за меня. Не пропаду. Я буду жить, как мечтала Рената, если бы не ставила выше мечты долг. А у меня нет никаких «долгов». Я свободна.
– Но ведь Рената —это ты и есть,– быстро возразил Николай Протасович.
– Да, она это я, но совсем в других обстоятельствах. Кто знает, в чем теперь мой долг,– заметила Рената печально.
Накануне отъезда пришел Юра и принес Ренате в подарок небольшой портрет брата-космонавта, который он сам переснял для нее, а также фотографию свою и деда.
Они втроем поужинали, а потом долго сидели в саду и разговаривали. Юра сказал, что, пожалуй, Рената благоразумно поступает, уезжая в Москву. Его маме удалось что-то подслушать, когда она заходила к дедушке, и она сочла Ренату психически больной, а заодно и свекра, и даже хотела вызвать к ним врача-психиатра. Юра еле отговорил ее, сославшись на то, что Рената уезжает.
– Пусть бы попробовала! – буркнул Симонов.– Чертова баба, пусть ко мне больше не ходит. Так ей и передай.
Рената узнала от Николая Протасовича историю Андрея – отца Кирилла и Юрия. Его женитьба на девушке красивой, но сухой, рассудочной, властной была ошибкой, которая ему дорого обошлась. В тридцатые годы это еще называлось: не сошлись характерами, в девяностые – психологическая несовместимость. Яростные вспышки Андрея, презрительное молчание Наташи, недели, а потом и месяцы враждебного молчания обоих. В таких случаях обычно расходятся.
Однако, зная, что Наташа болезненно самолюбива и будет уязвлена жалостью знакомых, Андрей не стал расторгать брак, а уехал работать на строительство плавучего города в Тихом океане. Жил он один. Раз или два в год прилетал в отпуск повидаться с отцом и детьми, а иногда они ездили к нему. Андрей не думал о новом браке, весь ушел в работу, захватившую его. Старшая дочь Николая Протасовича погибла при освоении Антарктиды. Младшая работала в научном центре в Новосибирске.
В этот последний вечер Симонов рассказал Ренате о внуке Кирилле.
Кирилл рос здоровым, но впечатлительным и ранимым мальчуганом. Он глубоко был привязан к отцу, и разлад между родителями очень его угнетал. Он не мог переносить, когда мать плохо отзывалась об отце.
Космонавтом он решил стать лет четырнадцати и, будучи равнодушен к технике, пошел учиться в медицинский. Как в свое время среднюю школу, так и медицинский институт он окончил за вдвое меньший срок. Теперь, несмотря на молодость, он был уже известным специалистом по космической медицине, психологии и биологии.
С дедом его связывала крепкая дружба и понимание. Он и на Луне его не забывал: слал письма, радиограммы, беседовал с ним по видеофону, когда имелась возможность.
По возвращении с Луны Кирилл собирался на отдых в Рождественское. Симонов огорчился, что Рената уедет к этому времени.
– Я встречусь с ним в Москве и попрошу у него совета... Если он такой большой ученый, его, наверное, заинтересует моя история... Если он мне поверит,– грустно закончила Рената. Она была в этот вечер грустной и задумчивой. Но ей было хорошо с Николаем Протасовичем и Юрой – они ей верили.
Когда Юра уходил, Рената вдруг попросила его проводить ее утром, пораньше, на кладбище.
– Хорошо... я приду,– с запинкой пообещал Юра. Он сразу понял.
Утром рано мальчик и девушка пошли на кладбище. Оно буйно поросло кустарниками и деревьями, начинавшими уже желтеть. Уже чувствовалось, что осень подходит, она недалеко. Не спрашивая, Юра провел ее узкой мокрой тропкой – ночью пролился дождь – на могилу Ренаты.
В узкой чугунной ограде были похоронены Рената и ее ребенок. У Ренаты невольно похолодело под ложечкой, когда она прочла надпись на камне: «Рената Михайловна Петрова. 39 лет. Мир стал лучше от того, что она в нем жила».
Рената уцепилась за влажную холодную ограду. Белые, беспокойные облака плыли совсем низко, цепляясь за верхушки кленов, опускаясь туманом на траву и могилы.
Солнце то скрывалось, то появлялось, и все вокруг то темнело, уходя в сумрачную тень, то вдруг озарялось желтовато-молочным светом, и птицы начинали громко петь.
– Все туманно,– растерянно сказала Рената.– Она знала, для чего именно живет, а я не знаю. Жить просто для себя так же неинтересно, как готовить праздничный стол для себя одной.
Юра взял ее за руку. На носу его выступили капельки пота. Он заметно побледнел.
– Вам выпало такое счастье прожить еще одну жизнь, неужели вы не рады?
Рената могла бы сказать, что для нее это лишь одна жизнь, но она только слабо улыбнулась. Они ушли.
Прощаясь с Николаем Симоновым, Рената спросила:
– Ты веришь, что я та самая Рената из юности?
– Верю,– просто подтвердил старик.
– Но как это может быть?
– Не знаю. Я ведь не ученый. Вот вернется с Луны Кирилл, он как раз космонавт.
– Почему как раз?
– Разве я так сказал? Не знаю. Он настоящий ученый. Это дело науки, разобраться отчего и откуда. Ты напишешь свой адрес, и он тебя найдет. Напиши нам поскорее, а то мы с Юрой будем слишком тревожиться.
– Боишься, что я растаю, как снегурочка? – Рената поцеловала Николая Протасовича. Он неожиданно для себя всхлипнул и смущенно отвернулся.
– Мы еще увидимся! – сказала взволнованно Рената.
Дед и внук проводили Ренату автобусом на аэродром, еще раз простились с ней и долго стояли, держась за руки, когда и самолет давно уже скрылся за облаками. Потом медленно пошли пешком домой через мостик, через дубовую рощу, мимо кустов шиповника, где агроном Рената Петрова проснулась от крепкого сна и улыбнулась Миру.
А Рената сидела съежившись в самолете странной конструкции среди чужих непонятных людей, смотрела в окно на блистающие внизу белоснежные облака и думала.
Думала о том, как будет жить среди этих людей... Найдет ли свое место в другом веке? Встретится ли с космонавтом Кириллом Мальшетом?
И снова, уже привычная, как боль при хронической болезни, мысль: как это с ней могло случиться? Где она была все эти годы? Каким образом очутилась на обочине дороги у села Рождественское?
3
ЗАЛИВ РАДУГИ
Среди звезд нас ждет Неизвестное.
Ст. Лем
С Кириллом происходило что-то странное. Именно с ним одним, хотя в обсерватории их было пятеро – советские ученые и американский астрофизик Уилки Уолт.
Кирилл твердил себе, что должен разобраться в этом по свежим следам. Это было очень важно. Но Кирилл не знал, а его товарищи знали, однако почему-то не желали обсуждать с ним эту тему.
Уилки... тот с некоторых пор определенно его боялся. Ни за что не оставался с Кириллом наедине. Перестал играть с ним в шахматы. Все же Уилки был славный парень и по-прежнему расположен к Кириллу. А вот Харитон Чугунов так возненавидел Кирилла, что даже не в силах скрыть свою неприязнь.
За что? Что случилось? Он не причинил никому никакого зла. Правда, они с Харитоном никогда и не симпатизировали друг другу – слишком разные люди. При назначении даже вставал вопрос об их психологической несовместимости. Но Харитон не возражал, когда Кирилла Мальшета включили-таки в состав экспедиции, и до сих пор относился к нему лояльно.
Харитон был начальником их группы. Ученые в этой обсерватории на Луне сменяли друг друга каждые полгода, если кто-либо не выражал настойчивого желания оставаться на второй срок, чтоб закончить интересующие его наблюдения. Тогда могли разрешить остаться, если врачебная комиссия не возражала.
Как раз Харитон, кибернетик Яков Шалый, астрофизик Виктория Дружникова и Кирилл остались на второй срок. Это было тяжеловато, но научный материал стоил того. Обычно штат обсерватории шестнадцать человек, однако получилось так, что временно в обсерватории осталось всего пятеро. Пополнение должно было явиться после Дня Всепланетного Объединения.
Вчера Кирилл случайно оказался свидетелем стычки между Харитоном и Яшей, его другом со студенческой скамьи. Стычка произошла из-за него, Кирилла. Кирилл вошел в кают-компанию, когда Яша, в нарушение всякой субординации, тряс начальника группы изо всей силы. Сгоряча они не сразу заметили Кирилла.
– Я не дам Кирюшку в обиду! – приглушенно твердил Яша. Тогда Харитон сказал очень странную вещь... совершенно необъяснимые слова:
– Но ведь это не человек, а фантом.
– Тише, черт тебя побери! Этот «фантом» ест, спит и работает, как все мы. Он знает и помнит наше с ним детство. Он – Кирилл! Понятно?!
– Но... ты же знаешь.
– Знаю. Ну и что?
– Как что? Разве это можно объяснить?
– У тебя всегда так: не понимаю, значит, этого не может быть. Но Кирилл Мальшет – существует, и тебе придется с этим примириться. И ты не смеешь игнорировать его так открыто.
– Его нет! – твердо отчеканил Харитон.
– Он здесь, с нами.
– Нечто вроде массовой галлюцинации.
– Как не совестно!
В это время друзья увидели Кирилла и растерянно умолкли. Харитон резко повернулся и вышел, далеко обходя Кирилла. Тяжелое квадратное лицо Чугунова пылало. Он был растерян и подавлен. Вся его плотная и подтянутая фигура в темном комбинезоне выражала неуверенность и даже испуг. А ведь в мужестве ему не откажешь!
– Яша, что здесь происходит? – напрямик спросил Кирилл. Его друг ласково и смущенно потрепал его по плечу.
– Не знаю, Кир. Мы никто ничего не знаем.
– Но это касается меня. Объясни, в чем дело!
– Я очень прошу тебя – ты ведь всегда мне верил,– не допытывайся.
– Почему?
– Поверь мне и на этот раз. Я не могу сказать. Может, когда-нибудь потом, на Земле. Не думай об этом, живи, как жил. На Харитона не обращай внимания, знаешь, какой он... Заканчивай свою работу.
Яша тяжело вздохнул и против воли как-то странно посмотрел на друга. Кирилл так побледнел, что щекам стало холодно, а губы немного онемели.
– Яков! Яшка! Ради нашей дружбы... объясни, прошу тебя, как товарища.
Лицо кибернетика скривилось. Он чуть не заплакал от жалости, и Кирилл понял, что именно из-за жалости он не скажет ничего.
Но что же это за правда, если он предпочитает терзать товарища, оставляя в неведении!
Вечером (для удобства работы и отдыха на Луне соблюдали двадцатичетырехчасовой график) Кирилл дождался, когда Вика пройдет из кают-компании к себе, и вошел к ней с твердым намерением добиться правды.
