Текст книги "Избранное. Том 2"
Автор книги: Валентина Мухина-Петринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)
– Черт побери, если я что-нибудь понимаю...
– Поймешь. Как ты себя чувствуешь?
– Как с перепоя. Башка разламывается. Где это мы?
– На планете Харис.
– Все шуточки... У американцев, что ли? Что со мной стряслось? Авария? Я ничего такого не помню...
– Можно назвать и аварией.
– Может, ты мне объяснишь подробнее?
– Непременно. Хоть сейчас...
.... Уилки видел очень мучительный сон, будто он прощался с Джен навсегда. Он лихорадочно целовал ее губы, щеки, волосы, руки. Его трясло от тяжелых мужских рыданий.
– Как же я буду без тебя, Джен? – твердил он.– А ты?
– Но ведь ты будешь со мной всю жизнь, Уилки. Когда я умру, ты закроешь мне глаза, только ты.
Но Уилки Уолт знал, что он никогда не увидит жену и детей. Ни жены, ни детей.
– Как же я буду без вас? – твердил он в отчаянии.
Он так стонал и метался, что Кирилл стал его будить, не дожидаясь, когда тот проснется сам.
Уилки узнал Кирилла и с облегчением вздохнул. Лицо его было мокро от слез.
Просыпаясь по утрам он вспоминает: Вика! Первая мысль – и ничего не поделаешь. Когда-нибудь пройдет, может быть. Когда уже будет своя семья... Жена, дети.
Если Вика... полюбит его. Он никогда не женился бы даже на Вике без ответной большой любви.
Яша открыл глаза, Кирилл крепко обнял его.
– Яшка, дружище! Дорогой мой! Я думал, уж не увижу тебя больше! Ох, Яшка, попали мы в переплет!
...Вот и все, что я знаю сам,– закончил Кирилл свой рассказ.
– Просто невероятно,– мрачно проговорил Харитон,– никогда бы не поверил!
– Значит, ни жены, ни детей... никогда...– уронил Уилки. Кирилл протянул ему папиросы. Они сидели в кают-компании дома – большая, бревенчатая комната, и пятеро людей с Земли за круглым столом.
Яша был бледен, но уже овладел собой.
– Если решил стать космонавтом, надо быть готовым ко всему,– стоически заметил он.
Рената обвела всех потемневшим взглядом. Зрачки ее расширились, губы пересохли. Она закинула упавшую на лоб прядь волос – рука ее дрожала.
– Какие страшные существа! – протяжно выговорила она.– Лишить себя. Убить душу живую. Тысячелетиями убивать поэзию! Вы знаете, я поняла, почему они это метут. Когда они были маленькие, им не рассказывали сказок, не пели песен. У них даже музыки нет! И они – не знают любви. Просто размножение, когда наступает для этого время. Как страшно!
– Кирилл! Этот харисянин... Познавший Землю, он говорил, что есть Всеобщая Мать. А об отце он что-нибудь говорил? У них есть отцы?
– Об этом... он... ничего не рассказывал,– неохотно отозвался Кирилл.
– Может, они их... побивают, как трутней? Или...
– Не будем фантазировать,– укоризненно прервал девушку Кирилл.– Я при случае спрошу об этом у Семена Семеновича.
– «Семен Семенович»! – фыркнул Харитон.
– Не знаешь, кто будет завтра воссоздан? – спросил Яша. Кирилл пожал плечами.
– Не знаю. Я поражен, друзья, как я не заметил, что эта планета вращается в обратную сторону, а я ведь здесь уже третьи сутки. А Харитон уже через час заметил. Насчет воссоздания... Пока это приостанавливается... Будет продолжено в другом месте.
– Планета... где солнце встает с запада,– удивленно проронила Рената.– Что-то нас ждет?
Харитон чуть виновато смотрел на Кирилла.
«А ведь он не знает, что было на Луне после его возвращения,– думал Харитон.– Не знает даже, что один из Кириллов убит осколком метеорита. И пусть не знает, неприятно об этом узнать. И я не верил... Пожалуй, я всегда недолюбливал Кирилла... За что? Может, за то, что у него есть все, что мать ценит в людях,– богатые и щедрые чувства. А вот теперь... Я рад, что именно он здесь, со мной, с нами.
Бедняга Уилки совсем скис. А эта девушка... Держится молодцом. А ведь она испугана, очень испугана. И хорошо еще, что с нами Яков Шалый. На него можно положиться.
Неужели где-то в немыслимой дали существую я – еще один я? Черт побери!»
Вошел Семен Семенович и, пожелав доброго вечера, устало опустился в кресло.
– Утром отправимся в город,– сообщил он.– Победивший Смерть хочет вас видеть, всех пятерых.
Семен Семенович обвел нас взглядом, чуточку дольше задержавшись на Харитоне.
– Кирилл рассказал вам все,– проговорил он, не спрашивая, а утверждая.– На вас лежит большая миссия. Вы полномочные представители своей планеты.
– Разве нас кто-нибудь уполномочивал? – холодно спросил Харитон.
– Тем не менее вам придется действовать и принимать решения от имени всего человечества,– возразил Семен Семенович.– Решать от лица вашей цивилизации, не имея возможности посоветоваться. Иметь смелость решить, что взять для людей, потому что наши ученые предложат вам за вашу помощь знания. Приняли бы вы, например, бессмертие?
– Никогда! Разве можно! – вскричала испуганно Рената. Все посмотрели на нее.
– Так сразу... не подумав? – мягко обратился к Ренате Харитон. И так непривычна была в нем эта мягкость, что Кирилл и Яша с удивлением взглянули на него.
– Что ж здесь думать, это ведь так очевидно,– взволнованно возразила Рената,– представьте себе уставших от жизни стариков. А молодость... не нуждается в бессмертии! Разве я не права? – закончила она упавшим голосом. Кирилл кивнул ей, чуть улыбнувшись.
– Почему мы пятеро предстали первыми? – обратился Яша к Семену Семеновичу.– Это случайность или... какие-то соображения, что вы именно нас выбрали?
– Это не случайность,– спокойно ответил харисянин.– Мы надеемся на помощь человека... Мне поручили подобрать наиболее человечного. Остальные находятся в том или ином отношении к нему.
«Почему тогда я,– подумал Харитон,– я никогда не был ему другом».
.– Перед лицом чуждой цивилизации все земляне – друзья,– заметил Семен Семенович, бегло взглянув на Харитона.– Вы все четверо работали вместе, в одной обсерватории на Луне. Космонавты. Друзья.
– А я... ведь я даже не знаю Кирилла,– волнуясь, сказала Рената.– Правда, мы земляки – оба из села Рождественского...
– Зато Кирилл вас очень хорошо знает,– дружески разъяснил Семен Семенович.– Он вырос на бесконечных рассказах деда о вас. Вот непостижимая связь людей между собою. Кирилл может рассказать вам об этом лучше. Попросите его. А я пойду. Мое тело начинает стареть – какое блаженство,– и мне отнюдь не хочется менять его на молодое. Может, мне разрешат умереть, когда все кончится. Спокойной ночи!
Семен Семенович вышел, едва заметно волоча ноги. Плечи его согнулись.
– Как он похож на Уэллса,– сказала Рената.
– Он действительно устал,– заметил Кирилл сочувственно.– Четыреста лет на Земле, в разных обличьях. И еще раньше несколько сот лет на планете Харис. Он очень устал, бедняга.
– Расскажи о Ренате,– попросил Харитон.
– Да, пожалуйста, расскажите о ней, о той Ренате,– присоединилась к его просьбе девушка.
Кирилл рассказал все, что он знал о Ренате сам от деда.
– Дед всегда говорил, что она была чудачкой по призванию,– задумчиво заключил Кирилл.– Она погибла в метель тридцати девяти лет от роду – маленькая, пылкая, нетерпимая ко злу, агроном из глухого села, и сразу стало очевидно, что она светила всем, как яркая звездочка, и люди ужаснулись, как они могли смеяться над ней, злословить о ней, мешать ей работать, мешать ей быть самой собой. На могиле ее надпись: «Мир стал лучше от того, что она в нем жила». А один из учителей сказал на похоронах: «Если бы ее не было, Мир стал бы хуже. Маленький Дон Кихот из Рождественского». И расплакался при всех. И дети о ней очень плакали.
Вот тогда мой дед, Николай Симонов, ушел от семьи, потому что его жена – моя бабка – тоже не любила Ренату, сама не зная за что.
Бабушка всегда говорила: «Как все, так и я». Рената лишь тогда шла за всеми, если эти все поступали добро и честно. Она могла одна пойти против всех, если видела, что большинство собираются поступить не по-доброму, несправедливо.
– Я бы хотела прожить свою жизнь в Рождественском, как она,—загрустила Рената,—делая свое дело, выполняя свой долг и радуясь миру, стихам, цветам и добрым людям. А здесь... я не знаю, в чем заключается мой долг здесь, на этой планете?
– Быть представителем человечества,– усмехнулся Яша.
– Я только хотел это сказать,– улыбнулся и Кирилл. Разговор смолк, но они еще долго сидели рядом – пятеро с планеты Земля – четыре космонавта и агроном из глухого села.
Они очень устали, почти выбились из сил, но не расходились потому, что Уилки Уолт был в отчаянии, и они боялись оставить его одного, а также потому, что сами были в угнетенном состоянии и никому не хотелось оставаться одному.
Наконец Кирилл убедил их идти спать, а сам остался с американцем.
– А нельзя ему дать снотворное? – шепнул Харитон, уходя.
– Слишком перевозбужден, снотворное может не подействовать,– так же шепотом ответил Кирилл,– боюсь вызвать судороги. Но под утро я рискну. Иди спи, Тони.
Все ушли. Уилки схватил Кирилла за руку.
– Посиди со мной,– умоляюще произнес он.– Это самый страшный час в моей жизни. Я даже не могу радоваться за Джен, что она теперь счастлива,– рядом дети... и любимый муж. Ведь тот Уилки... он уже дома. Ему дети, ему жена, ему слава, ослепительный путь в науке. Счастливчик Уилки! Так меня звали всегда, с детства. Теперь это все у него. А мне... мне? Быть представителем человечества?
– Это не мало,– возразил Кирилл.– Давай закурим, дружище.
Рената тоже не сразу уснула. Оставшись одна, она дала волю слезам: никогда больше не увидит она отца! Никогда! Папа, милый папа! Отец ты мой дорогой, светлый ты мой человек! Хоть бы еще побыть с тобой.
Правда, та Рената, что благополучно вернулась со станции утром 1932 года, она тоже потеряла его скоро. И так же плакала о нем и тосковала. Ох папка, мой любимый папа! Как я хочу тебя видеть! К утру усталость сморила Ренату, и она уснула. И видела она во сне ржаные и пшеничные поля. Как пахло цветущими хлебами! Как неутомимо стрекотали кузнечики!
Во сне она опять видела, что бежит за радугой. Этот сон-воспоминание снился ей довольно часто. В детстве она думала, что до радуги можно дойти. Радуга сияла за березами, совсем близко, просто рядом... И Рената с бьющимся сердцем, с пересохшими от нетерпения губами бежала через березовую рощу.
Потом оказывалось, что радуга за холмами, но до нее всё же вполне можно дойти еще до того, как стемнеет. И девочка шла, пренебрегая предстоящей нахлобучкой дома. Мать была очень нервной, у нее был порок сердца, и она всерьез боялась, что из Ренаты выйдет бродяжка. Если бы мать узнала про радугу, то расстроилась бы еще больше: она не принимала всего того, что, по ее словам, не имело здравого смысла. Отец не такой. Он мечтатель, стойкий, добрый, как Дон Кихот.
И вот Рената взбиралась на высокий холм, а радуга уже за Волгой, за лесом словно заманивала вдаль. Тяжело дыша, почти не мигая, Рената долго смотрела, как медленно бледнела и гасла ее прекрасная радуга. И вот ее уже нет... Когда-то появится снова?
И все же зря она бежала за ней. В погоне за радугой Рената заново открыла Волгу – ее отмели, длинные песчаные мысы, скрытые кустарниками бухточки, за горой Иванова могила покинутый меловой карьер, холодную прозрачную речонку Лесовку, вытекавшую из леса, чтоб влиться в Волгу.
Летом Лесовка была не такая уж и холодная, по ее чистому песчаному дну можно было часами идти босиком, подобрав ситцевое платьишко повыше.
Догоняя радугу, Рената открыла лесной родник с ледяной водой, такой вкусной, какой нигде больше не пробовала. И много других замечательных уголков открыла в первые свои десять лет Рената, догоняя радугу. А когда стала старше, поняла, что это все и есть ее родина, одна навсегда – щемяще-любимая, прекрасная, неповторимая Россия. И лишь когда стала еще старше, в понятие Россия вошли и замечательные люди.
Отец и маленькая Рената шли, держась за руки, через молодую дубраву, посаженную учителем для своих односельчан; через речку Лесовку, через деревянный мостик, через разноцветные, волнующиеся на ветру луга.
– Чи-ви, чи-ви, чи-ви! – кричал пестрый чибис, носясь над гнездовьем. И журчала вода в ручье, спотыкаясь о камни. О, голубой и зеленый Мир детства, приди еще раз!
11
БЕССМЕРТНЫЕ НЕСЧАСТНЫ
Всякая цивилизация включает и то, к чему общество стремилось, и то, чего никто не замышлял.
Ст. Лем
Тонкий харисянин с остатками слабых крыльев долго вел нас длинными, преломляющимися под прямым углом коридорами, огромными, как площади, гулкими залами, своды которых терялись в туманной высоте. Мимо лабораторий, где что-то делали, нагнувшись и бормоча, харисяне у поблескивающих непонятных аппаратов, мимо машинных залов, где что-то постукивало и потрескивало, что-то шипело и бухало.
– Вот любят большие помещения, прямо гигантомания какая-то,– шепнул Харитон.
В сравнительно небольшом шестиугольном высоком, как храм, серебристом помещении, вся обстановка которого состояла из «табуретов», похожих на тумбы, нас ждали, сидя, несколько харисян.
Мы раскланялись, они отвечали тем же. Семен Семенович предложил нам сесть, мы сели. Один из харисян что-то сказал на своем свистящем и щелкающем языке, переходящем в невнятный клекот. Звуковые колебания их речи переходят границы, воспринимаемые человеческим ухом. Ультразвуки! Впоследствии с помощью прибора, улавливающего коротковолновые звуковые колебания, удалось записать их голоса полностью.
Семен Семенович представил нам харисян: Всеобщая Мать, Победивший Смерть, Покоривший Пространство и Хранитель Картотеки.
Они были так похожи – для нашего неискушенного глаза – друг на друга, что мы сейчас же спутались, кто из них есть кто. Но Семен Семенович каждый раз называл их по имени, и мы постепенно стали их различать.
Всеобщая Мать была всех крупнее и тяжелее, бронзовое тело ее потемнело, покрылось серыми чешуйками, янтарные глаза потускнели. Хранитель Картотеки был сухонький, маленький, худой, руки его и крылья совсем истончились, как у высохшей летучей мыши.
Жизненная сила более всего чувствовалась в Покорившем Пространство. Он и повел разговор. Для краткости опускаю посредничество Семена Семеновича как переводчика.
Покоривший Пространство осведомился, как мы себя чувствуем. Мы поблагодарили и сказали, что чувствуем себя хорошо (Уилки прерывисто вздохнул, Харитон только крякнул).
Затем Покоривший Пространство спросил, известна ли нам история цивилизации Харис.
Все молчали, и тогда мне пришлось заверить, что «известна в общих чертах».
– Наша цивилизация зашла в тупик и гибнет,– сказал Покоривший Пространство.– Уже около тысячи лет ни одного значительного технического или научного открытия. Пользуемся техникой прошедших столетий. Любознательность гаснет, интерес к жизни чуть теплится. Все чаще обращаются к Всеобщей Матери с просьбой разрешить умереть... с уничтожением записи структуры тела и мозга. Некоторые уничтожают себя и без разрешения. Равнодушие к интересам рода, равнодушие к судьбе вида. Судьбе планеты. Единственное чувство, которое еще горит ярко,– ненависть к непохожим. Общая апатия, равнодушие сменяются вспышкой слепого гнева, когда у непохожих уничтожают антенны – гасят их личность. Мы здесь все под угрозой, даже Всеобщая Мать.
– Я с нетерпением жду своего конца,– перевел ее слова Семен Семенович.– Если я больше не создаю жизнь, зачем же мне самой жить? Среди записей, уничтоженных за непохожесть, изредка попадались и Матери. Они не стерты и смогут дать жизнь новым молодым харисянам. Свой последний долг я вижу в том, чтоб спасти погибающий род. Вторично эволюция не создаст его.
Заговорил Победивший Смерть. Голос его странно отличался от голоса других харисян. Он несколько напоминал голос человека, говорящего на нигде не слышанном языке.
– Это мое открытие погубило цивилизацию Харис,– глухо сказал он,– Старение и Смерть страшны для отдельного индивидуума, но полезны для вида в целом. Как мы могли об этом забыть, именно мы, харисяне, у которых отдельная личность никогда не имела самодовлеющего значения!
Мы подписали приговор разумной жизни на планете Харис. Но еще есть последняя возможность спасти ее... Это признать Непохожесть и вернуть ее к жизни. И мы, бессмертные, которые несчастны, просим смертных людей помочь нам в этом. Ибо нас, понимающих, слишком мало, и мы должны остерегаться своего же рода. Вы не откажете нам? Познавший Землю – это он предложил осуществить спасение с вашей помощью – ручался за вас. Но... может быть, он ошибся? Какое вам дело до чужой цивилизации.
– Он не ошибся,– заговорил я,– что мы должны делать?
– Необходимо прежде всего перепрятать записи структур непохожих, а также записи людей, сохраняющиеся у нас с древнейших времен. Хранитель Картотеки проведет вас в хранилище, и вы можете сейчас же просмотреть их.
Когда записи структур будут переправлены – ночью – в подготовленное убежище, вы поможете воссоздать тех из землян, за которых вы поручитесь жизнью, что они не причинят вреда нашей планете, не будут убивать. Затем поможете воссоздать харисян. Когда их будет достаточно, они сами закончат работу.
– А что будет с нами? – спросил Харитон.
– Вы будете нашими гостями сколько захотите. Мы поделимся с вами нашими знаниями... которые вы сочтете разумным заимствовать, ибо не всякое открытие полезно разумным существам. А затем – затем мы отправим вас на вашу планету. Вы уже знаете, что путешествие из нашей системы в вашу совершится в доли секунды. Некоторое время займет лишь передвижение в самих солнечных системах.
– Вы отпустите нас на Землю? – обрадованно воскликнула Рената.
– Конечно, вы же не пленники, а гости. А если кто-либо из вас пожелает остаться навсегда на планете Харис, мы будем лишь рады.
– Возможно ли снестись по радио с Землей? – спросил Яша.
– Возможно, но это требует колоссального количества энергии... почти как сам перелет. Если это вам будет очень необходимо, мы сможем устроить вам разговор с Землей. Только не теперь. А после... когда... сейчас мы бессильны.
Мы поговорили еще немного и простились. Хранитель Картотеки повел нас в хранилище.
Оно находилось глубоко в земле. Мы спустились по движущейся ленте. Она скользила над голубоватой шахтой, конечно, без перил. Затем мы шли постепенно сужающимся коридором, пол его подымался, а потолок опускался – или это был обман зрения?
Хранилище было похоже на библиотеку, только вместо книг – бесчисленные стеллажи, заполненные рядами крошечных – с наперсток – «катушек». И в каждой такой «катушке» была записана жизнь со всеми ее тревогами, муками, стремлениями, мечтами, воспоминаниями и надеждами.
По приглашению Хранителя мы сели у стола, и он подал нам самые обыкновенные каталоги – на русском и английском языках. Заботливый Семен Семенович приготовил их заблаговременно для нас.
Мы просматривали эти каталоги людей и вскрикивали от неожиданности. Семен Семенович снисходительно посматривал на нас, как на малых ребят. Было от чего прийти в изумление.
Первое знакомое имя, которое нам попалось, был неистовый протопоп Аввакум. Сначала мы онемели, затем разволновались (Яшка почему-то развеселился). Трудно было представить, как повел бы себя Аввакум на планете Харис, не похожий ни на ад, ни на рай. Но какая личность! Вот это личность!
Затем мы прочли на той же странице: Петр Первый. И снова разволновались. У меня даже голова заболела. Иметь возможность возродить Петра!!!
Петр – крутой, гениальный, с неудержимой и неутомимой волей. У него же каждая мысль претворялась в дело... Вся беда этого поистине великого преобразователя России была в том, что великие прогрессивные для того времени идеи он хотел провести в жизнь насилием, жестокостью, казнями, кнутом.
– Не надо его возрождать,– взмолилась Рената,– он был жесток.
Затем нам попались имена Пушкина, Достоевского, Менделеева, Пирогова, Кибальчича, адмирала Нахимова, матроса Кошки, Николая Рериха, Чайковского, Александра Грина, Циолковского...
– Его в первую очередь надо возродить, он имеет на это право! – воскликнул Яша. Все единодушно согласились с ним. Дальше мы нашли в списках структуру Софьи Ковалевской, путешественника Черского, Константина Сергеевича Станиславского и целого созвездия актеров его школы, имена известных писателей и многих, многих других.
Неожиданно Рената вскрикнула и схватила меня за руку.
– Моя прабабка! Боже мой! Смотрите: Авдотья Ивановна Финогеева, из села Рождественского на Волге, в возрасте пятидесяти лет. Моя прабабка! Она была совсем неграмотная, но выдающаяся сказительница. Я потом расскажу вам о ней. Умоляю, возродите ее!!! Лучше, когда все наладится, успокоится. Мы ведь еще не знаем, что нам предстоит. Подумать только, моя прабабушка!!!
Рената окончательно разволновалась и даже заплакала. Неожиданно Уилки потребовал список соотечественников. Кажется, он надеялся найти там жену...
– Давайте пока отложим эти списки,– предложил Харитон,– после со спокойной душой просмотрим их. Сейчас мы слишком разволновались. Протопоп Аввакум, родная прабабка, Марина Цветаева,– с ума можно сойти. Давайте лучше посмотрим город... если можно.
Семен Семенович сказал, что можно. Каталоги я спрятал в карман пиджака. Мы вышли в город.
Не знаю, в чем здесь причина, в том ли, что я первый раз смотрел город один, без друзей, или я был тогда слишком утомлен, подавлен, но лишь теперь я смог разглядеть этот странный, потрясающий город. Какие странные пространственные представления!
Город, свободно парящий в воздухе: движущийся, пульсирующий, живой, невесомый город, весь устремленный ввысь. Композиция из прозрачных, просвечивающихся плоскостей и объемов,– причудливые фееричные формы. Они напоминали загадочные структуры, строение атома или строение мышц, тканей (мне, как врачу, бросилось это теперь в глаза), словно колонии кораллов, раковины в паутине, спирали, вертящиеся веретена, трубы и блистающие нити. Все это сконструировано так, что силы колебания, давления и натяжения взаимно уравновешивались.
Харисяне обходились без строительных материалов. Зная физические и химические свойства воздуха, они создавали из него нужные им объемы.
Архитектура, выражающая невесомость, крыши, днем поглощающие свет, ночью излучающие его. Игра света и тени на разных уровнях.
А внутри перекрещивающиеся спиральные коридоры – трехметровый лабиринт ходов, несчетные шестигранные ячейки.
Беспощадный Мир, не признающий самое ценное, самое прекрасное, ради чего лишь стоит стремиться к общественному совершенству,– личность.
Дивные дворцы – нет, храмы Науке, Технике, Производству, где сквозь своды струится солнечный свет и веет ветер. И здания, похожие изнутри на плод граната, где каждое зернышко – это крошечная шестигранная камера, ячейка. Безликое однообразие пчелиных сот, потому что харисянину для себя лично, кроме этой шестигранной камеры для сна, ничего не надобно. Скопления сотов могли чудовищно разрастаться до бесконечности.
Полное отречение от себя, и вдруг сумасшедшая вспышка гения, там, где гениальность могла прорваться, а раз прорвавшись, самоутвердиться.
Надолго ли? Гений, творящий под вечной угрозой лишиться души.
Я невольно содрогнулся.
– Потрясающе! – воскликнул Яша. Уилки от восторга не находил слов. У Ренаты, кажется, перехватило горло. Она уцепилась за меня, другую руку прижала к горлу. Даже флегматичный Харитон был взволнован.
Всю ночь мы работали, переправляя записи структур в приготовленное убежище.
Хранитель упаковывал «катушки», Яша, Рената и я грузили их на нечто, подобное «вагонеткам», с той разницей, что они просто парили в воздухе и сами проходили путаный путь под землей до выхода, где их поджидал планетолет.
Семен Семенович и Харитон совершали рейсы до убежища, устроенного где-то в горах. К утру мы переправили значительное количество записей харисян, остались целиком «катушки» с записями землян.
Семен Семенович отпустил нас отдохнуть. Почему-то нам приготовили постель в одной комнате всем, но мы так устали, что не обратили на это внимания и мгновенно уснули. Мы проспали не более четырех часов, когда нас разбудил Семен Семенович. Он был очень бледен и сказал, что надо спешить, так как в городе неспокойно: вышли харисяне.
Мы наскоро поели каких-то фруктов, хлеба и яиц. С улиц доносился протяжный нарастающий шум. Я хотел выйти на открытую галерею, но Семен Семенович воспротивился. Он боялся, что меня увидят, и это увеличит раздражение.
Но когда мы стали спускаться в хранилище, он открыл дверь на одну из террас, почти закрытую изображением какого-то математического символа.
– Можете посмотреть, но осторожно, не высовывайтесь,– сказал он нам тихо.
Как он сегодня был тих. Вот что мы увидели, спрятавшись за темным символом. Мы увидели безостановочный ход обгоняющих друг друга харисян.
Утро было очень жаркое. На знойном раскаленном небе ни облачка. Крылья харисян отливали на солнце золотом. Одни бессмысленно кружили по огромной площади, другие стояли покачиваясь или куда-то стремительно бежали. Иногда они обменивались на бегу прикосновениями антенн, после чего гнев их (даже мы понимали, что это была гневающаяся толпа) угрожающе нарастал.
Толпа харисян на глазах увеличивалась, расширялась, покачивалась, некоторые взлетели и парили над площадью невысоко, но большинство уже утеряли способность летать,– словно куры,– и только раскачивались. Гул стоял, как на птичьем базаре, где скопились сотни тысяч птиц.
Рената вскрикнула от ужаса. «Пошли»,– напомнил Семен Семенович. Мы продолжали спуск.
Солнце и ветер проникали в световые проемы, и на сквозняке – в зданиях харисян вечно дуют сквозняки – плясали в озарении солнца скопления пылинок.
Хранитель был невозмутим, как и вчера, как будто там, на площади, ничего не происходило. Он приготовил для нас новые упакованные тюки. На этот раз это были записи структур людей, вынести их сегодня было значительно трудней...
Растерянный Семен Семенович предложил подождать. На что он надеялся?
Мы перетащили тюки в планетолет, укрытый на крыше среди паутины спиралей, нитей, причудливых символов. Все было готово к отлету, но, видимо, заговорщики боялись привлечь внимание. Мы опять спустились вниз, в сумрачный и пустынный зал, где находились Всеобщая Мать, Победивший Смерть и Покоривший Пространство.
Они сидели молча – сложенные крылья ни дать ни взять сероватые фраки,– поблекло их золото, руки бессильно опущены, а янтарные глаза потемнели и встревожены. Умные печальные глаза. Серебристые антенны в верхней части головы чуть покачивались и дрожали. Харисяне сидели неподвижно, прислушиваясь к усиливающемуся гулу на площади. Сквозь скользящую лавину шума проступали одни и те же созвучья, как будто харисяне скандировали одни и те же слова.
Я вопросительно взглянул на Семена Семеновича. Он пояснил вполголоса:
– Род требует Всеобщую Мать. Сейчас она выйдет к ним... Победивший Смерть пойдет с ней.
У меня сжалось сердце. Присели перед тем, как выйти навстречу смертельной опасности,– совсем как люди.
Вышедшие из одинаковых сотов, где сумрак, сон, пустота ждут их. Чтобы спросить отчета или расправиться? Кто они – господа или рабы? Или на Земле нет им аналогии?
Всеобщая Мать поднялась, чтоб проститься. Она поочередно обняла Покорившего Пространство, Хранителя, Победившего Смерть. Нежно дотронулась антеннами до их антенн. Обняла Семена Семеновича. Потом ласково, по-матерински, дотронулась до каждого из нас. Напомнила, что мы обещали помочь гибнувшей цивилизации. Так же простился со всеми Победивший Смерть.
Затем Всеобщая Мать обратилась к Хранителю, и он неохотно передал ей что-то: небольшую коробку в виде красноватого плода.
Всеобщая Мать открыла коробку и заглянула внутрь, затем медленно закрыла ее.
Почему-то я понял, что там находилось, и по спине у меня пробежал мороз.
Мои товарищи тоже поняли – настолько мы прониклись ощущением и болью харисян. Так оно и оказалось: в коробке была запись ее структуры.
Всеобщая Мать еще раз оглядела нас всех и, что-то властно сказав на прощание, пошла к выходу. Победивший Смерть шел рядом с ней.
– Она приказала нам спасаться и спасти записи структур,– задыхаясь, проговорил Семен Семенович. Он сорвал с себя нелепый земной галстук и уронил его на пол.
Мы поднялись на крышу, где стоял приготовленный планетолет с погруженными в него «записями», но не сели в него, а подошли к самому краю террасы. Покоривший Пространство и Хранитель недвижно застыли в стороне.
– Неужели они убьют ее? За что? – вскричала Рената с ужасом.– Непостижимая планета Харис, непостижимые харисяне!..
Семен Семенович тяжело поднял руку. Ни кровинки не было в лице его.
– Род призвал ее потому, что она не может больше производить жизнь.
– Но разве она виновата в этом? Разве они не знают?
– Знают. Но сейчас разум в них подавлен... Говорят древние-древние инстинкты, требующие новую Всеобщую Мать. Но нет больше Матери...
– Разве у вас нет жен? – не могла понять Рената.
– Есть. Но они тоже бессмертны и потому не могут воспроизводить жизнь.
Рената хотела еще что-то спросить, но не решилась и умолкла.
В молчании мы смотрели, как Всеобщая Мать вышла к детям своим,– рядом с ней тяжело шагал Победивший Смерть, вокруг них сомкнулась крылатая толпа.
– Они убьют ее! – прошептала Рената в отчаянии.
– Тогда они сами умрут,– тихо пояснил Семен Семенович,– убившие Мать обычно умирают в ближайшие часы, иногда минуты. Сердце их не выдерживает, ведь они любят Всеобщую Мать больше жизни.
– Но ведь они бессмертны! – удивился Уилки.
– Если слишком большой стресс, сердце не выдерживает... разрывается.
– Тогда зачем...– прошептала Рената и отвернулась.
Мне самому хотелось отвернуться, но я был ученый, я был на неизвестной планете. Я обязан смотреть, и я заставил себя смотреть. Уилки был только астроном. Он отошел в сторону и остановился там, сжав зубы.
Я видел, как харисяне отрывали им антенны, как сжимали их в плотном кольце все теснее и теснее. Я видел поднятую руку Всеобщей Матери с коробкой в виде красноватого плода – она не хотела обманывать свой род, оставляя за собой возможность нового воссоздания.
Запись копии вырвали и растоптали. Затем раздавили самый подлинник – единственный, неповторимый, непознанный.
С Матерью погиб и Победивший Смерть. Он думал, что харисяне не посмеют посягнуть на того, кто даровал им бессмертие, и он сможет защитить Мать.
– Пошли,– сказал Семен Семенович.
Мы сели в планетолет. Покоривший Пространство сам включил двигатель и, уже не опасаясь ничего, сделал медленный круг над площадью. Толпа харисян медленно, как кровь от остановившегося сердца, отливала от площади, оставляя позади себя сотни умирающих и умерших.
Семен Семенович был прав.
Планетолет несся над лесами и над водами, а я все думал о происшедшем. Темна, сложна и непонятна для нас, людей, их психология. Что это было! Месть, расплата, отчаяние? Силы слепого инстинкта? Биологическая или социальная загадка?
