Текст книги "Замыкание (СИ)"

Автор книги: Валентина Лесунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Annotation

Лесунова Валентина

Лесунова Валентина

Замыкание

ЗАМЫКАНИЕ

Реалистический роман

"Что есть лучшего? – Сравнив

прошедшее, свести его с настоящим".

"Где начало того конца, которым

оканчивается начало?"

Козьма Прутков

Часть I

В индустриальном пейзаже

Женское

Сначала отказалась – конец учебного года, какая встреча. Хочется тишины, покоя, нервы измочалились в хлам. Правда, не так, как раньше, когда после уроков трясло, будто обмотали проводом и пустили ток высокого напряжения.

Помогает опыт, ведь спокойствие – гарантия успеха, как в снайперском деле. Хотя бывает: то в жар, то в холод бросает, может, и климакс, пора, но от понимания этого не легче. Яков готовил на ужин ее любимые винегрет и рыбу в кляре, но есть не хотелось, предлагал для аппетита сухонькое винцо, но от него болела голова. Она мечтала о летних каникулах не меньше школьников.

– Давно не виделись, одна работа, так нельзя, сколько той жизни осталось. Кафе для деловых – спокойнее не бывает, кормят неплохо. Да оторвись ты от дома, в конце концов, неужели муж не надоел? Выпьем по пивку, расслабимся, – вводила в транс Марго.

На Софьино: нет времени, такая загруженность, ведь это школа, свободное время будет на пенсии, – возражала: "Не забывай, у тебя всегда есть шанс спрыгнуть с воза образовательной системы. Чай не при феодализме и ты не крепостная". Жизнеутверждающая перспектива манила светлым будущим, Софья теряла бдительность и попадалась.

Раньше Яков всерьез принимал их долгую дружбу, но все чаще умильно улыбался, слушая ее жалобы. «Женщины такие забавные», – восхищался он, лицо светлело и разглаживалось, как будто сюсюкал с младенцем.

Когда-то злился: "Вас трудно понять, сами по доброй воле портите себе жизнь, зачем встречаться, если ссоритесь", и она в очередной раз давала себе слово: все, никаких подруг. От них никакой радости. А вскоре приходилось оправдываться: что делать, друзей не выбирают.

Ведь знала, что крылатые фразы раздражали мужа, "мешали ясности мысли", и он умолкал. Когда же возвращался к теме дружбы и в ответ слышал: "Да, я понимаю, скажи, кто твой друг, но мы прошли земную жизнь давно за половину бок о бок", – бросил это неблагодарное занятие.

Теперь только умилялся, когда она пыталась объяснить, почему продолжает встречаться с Маргаритой, настаивающей, чтобы ее называли Марго, после того, как она чуть ли ни в Англию послала свой плевок на генетическую экспертизу. По почте пришла распечатка на плохой бумаге с нечетким шрифтом и ошибками. Вместе расшифровали текст, и оказалось, что в ней корни королевы Марго, так и написано. Дурища предпенсионного возраста радовалась как подросток, и все повторяла: недаром родители назвали ее так, нет, недаром, все в мире взаимосвязано, и ни один волос не упадет с головы без воли божьей.

Тоже когда-то учила школьников русскому языку и литературе и, получив второе высшее, недолго преподавала историю. При современных предпочтениях перспективная профессия, и не такая замороченная, как у филологов: вбивать в головы школьникам правила одного из самых сложных языков мира. Самое бесполезное занятие.

Софья не понимала: ладно, язык, но почему история перспективнее литературы? Как их можно сравнивать: литература на века, а история постоянно переписывается. Ненадежный фундамент, как у здания на топком болоте. Будешь за красных, белые расстреляют, будешь за белых, красные приговорят.

Яков пожимал плечами, сейчас главное – разбираться в экономике. Но как ни пытался ей втолковать законы экономики, ничего общего не имеющие с моралью, она не понимала. Есть добро, а есть зло, и нет других законов, как нет летающих тарелок, нечистой силы и прочих представителей параллельного мира. И параллельного мира тоже нет.

С утра еще колебалась, еще думала, но когда Марго позвонила на перемене напомнить о встрече, уж раскошелится, накормит, кухня неплохая, но и цены соответствующие, – окончательно согласилась. Посидеть в кафе за счет прижимистой подружки заманчиво. Хотя просто так за красивые глаза она копейки не потратит. Все понимала и поехала.

До центра пришлось телепаться в переполненном троллейбусе, зато остановка напротив кафе, только дорогу перейти.

Некоторое время созерцала окна и бетонные проемы, густо заклеенные красочными объявлениями. Название заведения затерялось, но она упорно искала, пока не обнаружила черно-белую вывеску, запомнилось смутно: то ли "Визит", то ли "Визави", а то и вовсе "Дежавю".

В зале облицовка стен имитировала багрово-кирпичную кладку, как в пыточных застенках, она почувствовала себя неуютно.

Столики по периметру стен отделялись перегородками и со стороны зала были заставлены крупнолистными и пальмоподобными растениями в громоздких горшках с глазурью, зеленой и коричневой, и рисунок – неудобоваримая смесь виноградных гроздей в окружении клякс и путаных линий. Горшки формой напоминали урны для мусора. Дизайнерская мысль на редкость неуютного интерьера была неясна, разве чтобы клиенты долго не засиживались.

За ближайшей перегородкой женщина и мужчина уткнулись в ноутбуки, рядом в высоких стаканах – черный кофе и скукоженные коржики на тарелках.

Марго выпрыгнула из самого темного угла и над густой растительностью замахала руками, ведьма как есть ведьма в лесу.

Худая, сутулая и губастая, и ножки в модных сапожках. Софья боком протиснулась между кустами, с сапожками не ошиблась: действительно, модные, традиционный свитер под горло и короткая юбка в складку.

– Как тебе здесь? Правда, классно? – Марго окинула ее цепким взглядом.

Мужчина за перегородкой, молодой, стильный, с интересом посмотрел на Софью. И без того сиротское лицо подружки усохло, она о чем-то громко заговорила, но мужчина на нее не взглянул.

– Садись, что стоишь столбом, – грубо приказала она.

Софья села, и мужчина пропал.

– Пытать не будешь? Суп из рыбьих голов и черствый коржик есть отказываюсь.

Из-за перегородки донеслось хмыканье, сочный баритон призвал официанта. Марго привстала, вытянув шею.

– Уходит, – прокомментировала она. – Увы, флирт отменяется, твой старый муж может спать спокойно.

Заказ ждали недолго, официант принес на подносе в общепитовских тарелках пиццу с сырной пересушенной коркой, и темное пиво в кружках. Софья любила такое пиво, хотя в большом количестве от него болела голова, как от красного вина.

Марго придвинула тарелку и стала энергично нарезать крупными кусками пиццу. Но ела неохотно, с опаской, будто боялась отравы.

В легком подпитии, ожидая кофе, эклеры уже принесли, Софье интерьер уже не казался неуютным:

– Как в номерах, – засмеялась она, оглядываясь, – Сунешь официанту доллар и занимайся, чем хочешь.

– Опытная, – Марго иронически прищурилась.

Неправда, но приятно ощущать себя просто женщиной. Полноте ощущения мешал не разгаданный пока подтекст встречи, голубой с хрустальными переливами взгляд подруги щурился в ожидании. Ждать пришлось недолго.

– Ты не в курсе, Григ женился? – Марго уставилась на нее как следователь НКВД.

Глаза в глаза, сцепились, кто первый не выдержит. Софья часто-часто заморгала, но отвечать не спешила: пусть понервничает. Можно напустить тумана, смутиться, покраснеть, – сумеет, эмоции под контролем. Научилась легким взмахом руки, слегка подняв бровь, заставить, чтобы ее слушали на уроке. Как крайняя мера, отвернуться к окну, сложив на груди руки в позе Наполеона, добиться такой тишины, что сама пугалась, не сбежал ли весь класс, – резко оборачивалась и натыкалась на виноватые лица учеников.

А лучше возмутиться: в чем меня подозреваешь? По себе судишь? Или посоветовать лечить у психиатра синдром любовной зависимости.

– Ты не знаешь, как страшно одной просыпаться по ночам, ты не знаешь, что такое одиночество, я никому не желаю испытать подобное, – продолжала Марго, лицо ее побледнело, вид несчастный, она ждала, и Софья не смогла ни врать, ни советы давать.

– Нет, с ним я не встречаюсь и мужу ни с кем не изменяю, – почувствовала усталость, будто провела подряд шесть уроков грамматики.

И тут же пожалела, что не разыграла спектакль: лицо Марго округлилось, блеск и неприкрытое торжество в глазах.

– Нашла чем хвастать, – расхохоталась до слез, щеки разрумянились, ах, как весело!

– Радуешься?

– Твоей глупости, – смеялась она, тряся плечами и вытирая слезы, наконец, успокоилась, взгляд строгий, обвиняющий: – Кстати, я вдова, если ты забыла, и была бы сейчас замужем за Григом, но ты мне помешала.

– Посчитай, сколько лет с той охоты прошло.

Она хотела домой.

– Ты мне помешала, – шипела Марго, если бы могла, испепелила бы взглядом.

– Столько лет прошло, – повторила Софья и сделала вид, что интересуется лопоухими листьями.

Дурь, конечно, но испугалась: узкий проход заставлен тяжелыми горшками. Листья перепутались, сплелись, просветов нет, – все, что угодно могло произойти. Сюжет для детектива: женщина средних лет замочила подружку из ревности к любовнику из далекого прошлого. Кажется, учительниц русского языка и литературы кровожадные писатели еще не убивали.

Марго почувствовала, что Софья может уйти, и сменила тон на печальный:

– Никогда не думала, что одиночество так ужасно. После похорон мужа хотела заняться собой, но тоска замучила, – голубые очи потускнели как щебень в придорожной пыли. Но лишь на мгновение, появилась ехидная улыбка, глаза заблестели, она людоедски облизала губы. – Я в курсе, Григ мне все рассказал.

– Что значит всё? – выдавила Софья. Сколько можно, почему ее не берут замуж? Встать и уйти, бежать и никогда больше не встречаться.

– Как ты рабочим читала Ленина, кажется, называется "Диктатура пролетариата", они потом устроили забастовку, тебя могли посадить.

– Булыжник – орудие пролетариата. Тогда мы были молоды, зато теперь мы с тобой считались бы жертвами советского режима.

Софья повеселела: все да не все. Главного она не знала и есть надежда, что никогда не узнает.

– Для меня достаточно быть жертвой перестройки, если ты не забыла.

– Когда-нибудь оценят, – усмехнулась Софья.

– Нескоро. Нам с тобой не дожить. Я, вообще-то по делу тебя позвала. Пишу, знаешь ли, воспоминания. О начале перестройки, еще при Советах, пока не забылось. Ты ведь ходила на семинар к Григорию, напиши пару строк, что да как.

– Напишу, – согласилась Софья и подумала, если что, Яков поможет, вместе там были.

– Да, вот еще что, старушка Мара записывала на диктофон воспоминания, хотелось бы ознакомиться.

– Но там личного больше, тебе будет неинтересно.

Но Марго уже не слушала, позвала официанта, рассчиталась, и они холодно расстались.

Софья зашла в аптеку и купила компливит для стрессоустойчивости. Чуть больше месяца до экзаменов, а ее девятиклассники не могли отличить Тургенева от Достоевского, писали «шы – жы» и «чыжь» и требовали единого правила по грамматике: как слышится, так и пишется. Да и, вообще, зачем им правила, если есть программа редактор в компьютере.

Витамины не помогли, полночи промучилась, вспоминая прошлое, Яков смотрел фильм и потом лег в своем кабинете на диване, чтобы ей не мешать. А она все решала, какой же это был год, пока не сообразила связать с рождением сына. Мише на будущий год исполнится тридцать лет.

Социологический опрос

Григорий приехал из Москвы и в тот же день пришел в гости с огромным букетом красных роз и бутылкой шампанского. Машутке уже был годик, он посмотрел на нее и сказал, что девочка похожа на Николая.

Николай показывал комнату, когда-то в этом полуподвале была бытовка строителей, вполне терпимо, можно жить, благоустраивает с помощью Софьиных родителей.

– Первое – избавиться от сырости, второе – поменять фанерные двери и перекошенные рамы окон, – перечислял он.

Григорий наблюдал в окне за ногами парочки, прогуливающейся в палисаднике.

– Нужна густая решетка, – вмешалась Софья, – и полить чем-то, чтобы мартовские коты не пускали на стекло свои вонючие струи.

По ночам не давали покоя пьяные голоса под кустами желтой акации, казалось, всех алкашей района туда тянуло. Николай гонял их, уходили, но, случалось, били им окна.

В первый раз осколки попали в кроватку дочери. Но Маша в тот момент сидела в закутке на детском стульчике, Софья кормила ее кашей, испугались, конечно.

– Зато есть телефон, – Николай показал на красный аппарат.

Наличием телефона он гордился, раз поставили, значит, ценят на работе. Софья смеялась.

Григорий, выпив бокал шампанского, заспешил на важную встречу и на прощание сказал Николаю: « Слышь, ты, будущий Нобелевский лауреат, в таких условиях нельзя растить ребенка».

Николай злился из-за букета роз, некуда деньги девать. Софья решила, что Григорий приходил из-за нее, а не к другу – однокласснику, и воспылала надеждой на лучшее будущее.

Мужа уже не любила, так ей казалось. Он устроился работать дворником, чтобы через жэк получить этот полуподвал. Диплом филолога университета затерялся среди конспектов лекций, газетных вырезок, бумаг на выброс, да все некогда их перебрать, зато не служит в конторе, и остается время, чтобы писать.

"О чем, писать?" – спрашивала Софья. "Не о чем, а зачем и как. Отвечаю: чтобы издали за границей, а это реальные деньги. Естественно, бессюжетник. Реализмом сыты по горло". "Людям интересны истории, а бессюжетники пусть читают психоаналитики – фрейдисты", – повторяла она Якова, нагадал бы тогда кто-нибудь, что он станет ее вторым мужем, не поверила бы: это невозможно, потому что невозможно никогда.

Николай злился, нет, конечно, к Якову ее не ревновал, с какой стати? он не хотел глупо выглядеть.

Посещение Григория пошло на пользу, Николай призвал ее отца, и они поставили на окна густую решетку. Зловещие полосатые тени на беленой стене и на белой скатерти поначалу сводили с ума, но очень скоро привыкла, некогда было на них обращать внимания.

Пока Николай готовил себя в писатели, Григорий поступил в аспирантуру. Однажды позвонил ей и сказал, что выступил на нескольких серьезных конференциях, показал себя как перспективный ученый, его заметили и предложили поучаствовать в международной программе. Что-то по социологии, Софья смутно понимала, но главное – реальные деньги плюс интересная работа. Ему предложили возглавить социологическую лабораторию в родном университете.

В конце лета Софья пошла в университет, восстановиться на третьем курсе после послеродового отпуска, и в полутемном коридоре филологического факультета встретилась с Григорием. Так получилось, что они обнялись и поцеловались.

На гранитных ступенях университета ее ждала Маргарита Веретенникова, однокурсники уже тогда ее называли Марго. Стильная девица, скучала на лекциях, редко вела конспекты, всегда первая выскакивала из аудитории и до следующей лекции вышагивала по длинным коридорам и этажам университета в модных сапогах на длинных ногах. В основном стремилась туда, где учились физики и математики. Понятно, среди математиков и физиков мало студенток, зато студентов – красавцев в избытке. При приближении достойной особи мужского пола Маргарита прищуривала свои русалочьи глаза и неожиданно широко открывала: даже в полутемном коридоре они ярко светились. Приемчик срабатывал всегда: заинтересованный взгляд красивой девушки останавливал любого юношу. Те, кто поувереннее, сходу приглашали ее на свидание. Но она ни на ком не могла остановиться, как объясняла в курилке на лестнице, ведущей на чердак, слишком увлеклась стрельбой по мишеням.

– Пока мы молоды, главное, не продешевить, девочки, – поучала она курящих студенток, иногда среди них бывала и Софья.

– Научи нас, Марго, как не продешевить, – просила какая-нибудь робким голосом.

– Любой товар можно продать, главное – красиво упаковать, – поучала она, выставляя ножку в изящной обуви.

Упакована была со вкусом. Ни золотых колец с цепочками, ни красных сумочек и прочей ерунды. У нее были некрасивые руки, большие, багрово-синие, как будто она изо дня в день вручную стирала белье, поэтому акцент делался на ноги. И еще носила замысловатые бусы, крупные, в несколько рядов, из уральских самоцветов, чтобы отвлечь внимание от плоской груди. Она не дружила ни с кем из однокурсниц.

В высоких элегантных сапогах и узкой короткой юбке, на плечи, несмотря на тепло, накинута кожаная куртка: атаманша из фильма времен гражданской войны, – шагнула навстречу Софье и, прищурившись, хрипло спросила:

– Ты знакома с Григорием Шороховым?

Софья оглянулась, никого, кроме них не было, и с готовностью закивала.

Атаманша широко заулыбалась, признав ее своей.

– У нас было общее босоногое детство, – уточнила Софья.

Детства она не помнила, но рассказывала мать, что до трех лет они с Гришей копались в одной песочнице.

– Вот как? – Марго широко раскрыла свои русалочьи глаза, – Пойдем в кафешку, посидим, посплетничаем, – предложила она

– Не могу, надо мужа отпустить, он с дочкой сидит.

– Ах, да, ты ведь замужем. Покажешь дочку? Я люблю детей, – произнесла она голосом людоедки.

Софью передернуло, но она кивнула. Марго проводила ее до остановки, дождалась Софьиного троллейбуса и помахала вслед.

Софья катала Машу в коляске, был солнечный теплый день, гуляли недалеко от подъезда, но когда спустилась с дочкой по ступеням вниз, удивилась, что дверь не заперта. В единственном кресле, лицом к двери, сидела Марго, рядом на коленях стоял Николай, увидев жену, резко наклонился и стал шарить рукой под диваном.

– Что ты делаешь? – тихо спросила Софья, чтобы не напугать дочку.

Николай также тихо ответил:

– Запонку ищу, закатилась куда-то.

Марго по-кошачьи щурилась и усмехалась.

– Вот она, нашел! – на его ладони лежала запонка из уральского малахита. Софьин подарок, ей казалось, что зеленый цвет подходил его карим глазам и рыжеватым волосам.

– Как тебе наша хижина? – спросила Софья. – Все есть, даже телефон.

– Как здорово! – Марго сложила губы, будто сосала сладкий леденец.

Николай не сводил глаз с ее слюнявых губ, она постоянно их облизывала, слишком красных и пухлых.

– Может, шампанское? – предложил он, – Я быстро, тут рядом.

– Нет, в другой раз. Я по делу, – она повернулась к Софье, – помоги устроиться к социологам.

Николай удивился: как? эта шикарная молодая женщина, чудом занесенная в хижину, о чем-то просит жену, превратившуюся в молокозавод, как он однажды высказался.

– Григорий у них за главного, – пояснила Софья.

– Вот как? Значит, Григорий? Почему я узнаю последний? – Николай покраснел от злости.

Марго не скрывала удивления, мужчина ревнует не ее, а другую, без разницы, жена не жена. Где Марго, там других женщин не может быть.

– Ладно, я пошла, позвоню на днях, – она постояла на пороге, но на нее никто не посмотрел. Супруги сцепились взглядами как петухи перед боем.

Они поссорились, и он ушел в матери, забрав кошелек.

Марго позвонила на следующий день и попросила встретиться, в голосе звучало нетерпение. Софья, оставив дочку у родителей, поехала в университет. Марго ждала ее на ступенях.

– Он прошел в здание, я видела, пойдем, я знаю, где он.

Григорий сидел в приемной ректора и кокетничал с секретаршей, молодой красавицей. Увидел Софью, обрадовался, обнял ее за плечи и вывел из приемной. Дорогу им преградила Марго. Глаза ее раскрылись, как никогда не раскрывались. Такой нестерпимо яркий блеск, такие пухлые губы, Григорий оторопел и как-то испугано посмотрел на нее.

– Здравствуйте, – она облизнула губы, – возьмите меня на работу, я справлюсь, обещаю, – проговорила она низким бархатистым голосом, именно так в следующую эпоху будет звучать секс по телефону.

– Беру, конечно, уверен, справитесь, – он вошел в роль начальника.

Момент, который Софья не могла забыть: он снял руку с ее плеча. Торжествующая улыбка расцвела на устах Марго. Григорий слегка покраснел, притянул к себе Софью и поцеловал в губы. Легкий такой поцелуй. И быстрым шагом удалился по сумрачному коридору.

Марго провожала ее до остановки.

– Спасибо, Софи, я теперь твоя должница, – повторяла она.

Она раскраснелась, шла танцующей походкой, и прохожие, мужчины и женщины, смотрели ей вслед.

Одного не учла, что кроме общения с молодым и перспективным Григорием еще надо работать.

Международная программа завершилась, и работы пока не было. Но Григорий не терялся, договорился с хлебозаводом о проведении социологического опроса среди рабочих. Администрация завода хотела знать, чем дышит пролетариат и дышит ли, и под это выделяла круглую сумму, ректорат был доволен.

В сентябре до начала занятий студенты уезжали на уборку картофеля, но тем, кого Григорий отобрал для проведения социологического опроса, повезло: на картошку их не отправили. Марго тоже осталась.

И наступил день, когда ей надо было прийти на завод, что само по себе уже шок, к рабочим! и спрашивать, как им, вообще, живется. Что тут спрашивать, когда и так ясно, разве это жизнь, треть суток проводить у станка или в кабине экскаватора, из года в год, для кого-то до самой смерти. Она бы повесилась. Софья возражала: бывает и сытый бездельник в петлю лезет, а бывает, что работяга за станком чувствует себя счастливым.

Когда Марго поняла, что от работы не отвертеться, запаниковала и даже попыталась соблазнить Григория, и, кажется, ей удалось, но не помогло. Он определил ее в цех макаронных изделий, там она, благоухающая французскими духами, одетая с картинки из забугорного журнала, должна была в течение трех дней провести этот долбаный опрос.

Однокурсницы, которым она звонила и жаловалась, на словах сочувствовали ей, но за спиной злорадствовали.

Она пришла вечером с пирожными и стала мыть посуду, Софья поняла, надо помогать. Вдвоем уложили Машу спать, сели пить чай с пирожными, и Марго пожаловалась, что Григорий пригрозил увольнением, так и сказал, какой из нее социолог, если она боится людей. Она по привычке щурила и выкатывала глаза, облизывала губы,– традиционный набор соблазнения, но выглядела нашкодившей кошкой. И обещала заплатить.

Деньги не лишние – Софья согласилась.

На следующий день встретились у проходной. Марго была, как обычно, в модных сапогах, короткой юбке с разрезом и в белой блузке, – в прозрачной вставке на груди видно было кружевное белье. Картинку портил растерянный вид, она даже забывала облизывать губы.

Софье не надо было долго думать, во что одеться: брюки, спортивная куртка, спортивные тапочки. Ни на что другое – ни времени, ни сил, ни желания. Григорий тогда был миражом на горизонте. То появлялся, то исчезал, то не замечал, ничего в ее жизни не менялось.

Мастер смены, так назвалась высокая женщина в аккуратной одежде интеллигентного вида, провела их в необъятных размеров сумеречное помещение, окна и обстановка были припудрены мукой, – и ушла.

Марго стояла у бетонной стены и с ужасом смотрела, как женщины в белых халатах и тапочках на голых ногах возили на тележках тугие неподъемные мешки в дальний угол. Оттуда доносилось угрожающее гудение. Софья близко подошла и увидела под навесом дыру. Рядом остановилась груженая тележка. мешок, Полная работница в белой спецодежде, с запорошенными, будто снегом ногами, ухватила нить, которой был прошит мешок, и резким движением руки выдернула ее, подхватила мешок за низ и перевернула над дырой, поднялось бело-густое облако. Облако рассеялось, Софья наклонилась и увидела, как внизу, в круглом чане металлические лопасти месили тесто.

В противоположном углу почти до потолка проходила труба, похожая на мусоропровод в современных домах, с задвижкой. Женщина в синем халате подставляла бумажный мешок, открывала задвижку, и в мешок с сухим звуком сыпались макароны. Пакеты наполнялись до верха, она их ловко завязывала и складывала на тележку.

Краем глаза Софья увидела, как Марго подошла к полной женщине, той, которая только что высыпала муку в колодец. Женщина резко повела боксерским плечом, отмахиваясь, и покатила тележку к плотным рядам мешков. Софья засмотрелась на мощную стать женщины. Неожиданно сквозь шум вращающихся механизмом резко прозвучал голос: «Отстань от меня! Что пристала!» Следом истошный вопль: «Помогите!»

О. ужас, Марго окружили женщины с белыми в муке лицами, как у актеров японского театра, и подталкивали к черной дыре. Софья, не задумываясь, поспешила на помощь. Самая старшая, может, и не старшая, но в самом тяжелом весе, мирно спросила:

– Ты не знаешь, чего она разоралась? Мешает да еще орет, – она повернулась к

бледной Марго. – Пойми, мы сдельно работаем, а ты путаешься под ногами.

– Скажите, когда можно, и мы подойдем, – заикаясь, попросила Марго, выражая

готовности облизать любую часть ее тела.

Вмешалась женщина, помельче, но тоже плотная.

– Через полчаса будет перерыв, подходите. Ты приходи, – она ткнула в Софью пальцем.

Они выбрались из цеха, Марго рухнула на ближайшую скамейку и зарыдала. Волосы ее растрепались, и вся она была измятая, будто побывавший в собачьих зубах воздушный шарик.

– Они меня хотели бросить в дыру. Я видела их лица. Почему они так? Ведь они меня совсем не знают. Что я им такого сделала? – причитала она, вытирая слезы и нос рукавом блузки.

– Испугалась, понимаю, я бы тоже испугалась. Но зачем ты так вырядилась? Ты

же не в театр пришла. Надо было проще одеться. И не благоухать французскими духами.

– У меня нет другой одежды. Что, по-твоему, бабкины ремки напяливать на себя? Они там все маньячки, – поставила она диагноз и успокоилась.

Софья вернулась в цех. Женщины шутили, отмечая под ее команду ответы в анкетах, и быстро все заполнили. При расставании вручили ей увесистый бумажный пакет макарон.

Диктатура пролетариата

Через месяц Марго позвонила и напросилась в гости. Она таращила очи, облизывала губы, томно растягивала гласные и посматривала на дверь в душе, там текла вода, сломался кран. Наконец, поняла, что в доме, кроме Софьи никого нет.

– Где твой муж? Где дочь?

– Дочь у родителей, а муж, да ну его. Что ты хочешь? Чай, кофе?

Марго пожала плечами. Она перестала играть очами и облизывать губы, Софья отметила бледность кожи и сеть мелких морщин.

– Отдам тебе все заработанные деньги, и сверх того, только помоги, – жалобно затянула Марго.

Софья обрадовалась:

– Деньги нужны, Николай не работает, готовится в писатели.

Марго оживилась:

– Значит так: завтра едешь на металлургический завод, идешь в мартеновский цех, знакомишься с неженатым сталеваром, что хочешь, с ним делаешь, женишь на себе, берешь в любовники, думай сама. Не забывай, что у них профессорские зарплаты. Только не теряйся, второго шанса не будет. И попутно проведи анкетный опрос.

Она выложила на кухонный стол стопку анкет, сверху припечатала свой паспорт и удалилась победным шагом.

Софья набрала номер телефона свекрови.

– Здравствуйте, передайте, пожалуйста, Коле, чтобы он завтра посидел с Машей. Я нашла работу.

– Ишь чего, а маслом тебе не намазать одно место. Он не нянька, – ответила Дуся.

– Между прочим, он муж и должен содержать семью.

Софья отключилась и посмотрела на часы. Не прошло пяти минут, позвонил муж.

– Мать на тебя обижается. Ты, это, придерживай язык. Если нужно, я приду, – он помолчал, ей послышался женский голос, не Дусин, – завтра.

Когда вечером родители привезли дочь и узнали, что завтра с ней будет весь день сидеть Коля, Машу забрали. Ребенок не игрушка, чтобы доверять маменькиному сынку.

Не ранним утром явился Николай и стал объяснять, что начал писать роман, исторический. Но рассказывать пока не будет, чтобы не спугнуть удачу.

– А где Маша? Я тебе зачем понадобился?

– Иду подавать на развод, – пошутила она.

– Как на развод! – растерялся он. – Мы так не договаривались.

– В суде договоримся.

Молча смотрел, как она собиралась, молча закрыл за ней дверь.

От трамвайной остановки она поднималась в гору и любовалась, как на фоне чистого неба росли на глазах кирпичные трубы с разноцветным дымом, письмена таяли, и она не успевала прочесть текст, увеличивались силуэты трапециевидных мартеновских печей, окутанных молочной дымкой, в окружении запутанных в сложный лабиринт бетонно-металлических конструкций. В детстве родители летом возили ее с братом, сестренка оставалась с бабушкой, в Ленинград, и ей было скучно смотреть на дворцы, скучно переходить из зала в зал, слушая экскурсовода. Что тут поделаешь, сердце отдано тому, что она, дитя заводской окраины, видела с рождения.

Проходная густо завешана плакатами и призывами, она вошла и сунула в окошко стеклянной перегородки чужой паспорт. Угрюмый мужчина полистал бумаги, нашел список с фамилиями, заставил напротив Веретенниковой расписаться и протянул пропуск с фотографией Марго. На Софью не посмотрел.

Дальше по инструкции дошла до приемной начальника мартеновского цеха, и объяснила приветливой женщине, что проводит соцопрос. Женщина кому-то позвонила. Вскоре явился молодой, симпатичный и улыбчивый мастер смены, на голове шлем в оранжевых и красных полосах. Такой же протянул ей, нет, не шлем, поправил он, каска. Не решилась спросить, в чем разница.

Каска оказалась тяжелой и великоватой, она вытянула шею и приподняла подбородок, чтобы козырек не закрывал обзор. Мастер окинул ее взглядом, и она почувствовала, как краснеет.

Взял ее под локоть, объяснив, что так будет лучше, и они нырнули в шумный и полутемный цех, постояли на мостике, она заворожено наблюдала, как из печи по желобу лилась сталь, – видела и не один раз, в кинохронике перед показом художественного фильма. Там звучала музыка, а здесь все двигалось и грозно гудело. И не было белозубых улыбок, был пот, струящийся по грязным лицам.

Мастер, все также, поддерживая ее, повел в конец цеха, открыл деревянную дверь, странно видеть ее среди железных конструкций и льющегося металла, и они оказались в подсобке.

Маленький суетливый человечек, коротконогий, с квадратным туловищем, упакованным в негнущуюся робу, протер влажной тряпкой табурет и поставил в густо насыпанные, пахнущие свежестью, опилки, присоединив к нему еще табурет, заляпанный пятнами белой краски, протирать не стал.

– Значит, так, Кузьма, исполнять все желания девушки. Понял? – приказал мастер.

Кузьма кивнул, мастер исчез. И почти сразу кто-то постучал в открытую дверь.

– Здравствуйте, сюда или как?– спросил мужчина в робе, каску держал под мышкой.

– Да, да, входите, пожалуйста, мы проводим опрос, – и она зачастила текст, который выучила, когда опрашивала работниц хлебозавода.

Главное, заманить первого, потом уже потянутся любопытные. Отказов не будет. Но если откажется первый, все пропало.

Мужчина стоял на пороге, раздумывая. Она старательно улыбалась, даже десны заныли. Решился, вошел, в робе он был неуклюж как космонавт, сел на табурет с заляпанным краской сиденьем, достал из нагрудного кармана грязную тряпку, протер руки. Софья протянула ему опросник: несколько скрепленных стандартных листов. Он осторожно, будто хрупкое стекло, взял их двумя пальцами, перелистал.