Текст книги "Принцессы-императрицы"

Автор книги: Валентина Григорян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

По этому поводу возникло потом много всяческих толков и домыслов, растянутых на долгие годы. Ответом послужила семейная жизнь этой замечательной супружеской пары.

Через несколько дней после помолвки Аликс уехала в Дармштадт, а оттуда в Англию. Между молодыми людьми началась ежедневная регулярная переписка.

В июне 1894 года цесаревич прибыл в Англию. Английская королева сердечно приветствовала жениха своей внучки в Виндзорском дворце. Александр III послал в Виндзор священника Иоанна Янышева, который должен был преподать его будущей невестке основы православной веры. Тридцать лет назад этот церковный служитель готовил к принятию православия датскую принцессу Дагмару, ставшую российской императрицей. Затем в течение долгого времени он занимал должность ректора Петербургской духовной академии, а последние годы являлся духовником их величеств. Вместе с отцом Янышевым приехала в Англию и Екатерина Адольфовна Шнейдер, бывшая учительница русского языка сестры Аликс, великой княгини Елизаветы Фёдоровны. Ей было поручено обучать немецкую принцессу языку страны, в которой той вскоре предстояло жить. Прислал царь невесте сына и свой подарок – ожерелье из жемчуга работы знаменитого Фаберже, представляющее огромную ценность. Получила Аликс подарки и от своего будущего мужа: кольцо с рубинами, которое она потом всегда будет носить вместе с нательным крестом, ожерелье из крупного розового жемчуга, браслет с изумрудом и бриллиантовую брошь с сапфиром. Передавали, что бабушка-королева, увидев все эти драгоценности, с улыбкой покачала головой и сказала своей любимице: «Теперь, Аликс, смотри не загордись».

Несколько недель наречённые провели вместе. Пожалуй, это было самое счастливое время в их жизни. На полях дневника Николая Аликс написала: «Мне снилось, что я любима, я пробудилась и обнаружила, что это правда, и я благодарю Бога за это. Истинная любовь – это дар, который Бог даёт нам ежедневно, всё сильнее, глубже, больше и чище». А когда жених уезжал, принцесса написала: «Я твоя, а ты мой, будь уверен. Ты заперт в моём сердце, ключик потерян, и тебе придётся остаться там навсегда».

Этим словам суждено было сбыться. До конца жизни чувство взаимной любви этой четы не остывали. Не могли охладить их ни сплетни, ни интриги, с которыми им пришлось столкнуться впоследствии не один раз.

Свадьба была назначена на весну 1895 года. Но судьба решила распорядиться иначе. 5 октября Аликс, будучи в Дармштадте, где она ожидала приезда своего жениха, получила телеграмму, срочно вызывавшую её в Крым. Отъезд произошёл поспешно. На поезде принцесса через Берлин доехала до границы России, где была встречена сестрой Эллой. На имя Аликс от московского губернатора поступила телеграмма: «В минуту вступления её Великогерцогского Высочества на нашу родную русскую почву Москва сердцем и мыслями вместе с Вашим Императорским Высочеством встречает Вашу Августейшую сестру. Горячие наши молитвы сопутствуют Вашим Высочествам туда, где ныне сосредоточены все надежды и сердца России».

Принцесса ответила: «Глубоко тронута, что Москва вспомнила обо мне в минуту вступления моего на почву новой для меня, но уже давно дорогой родины. Сестра и я от души благодарим древнепрестольную столицу и не сомневаемся в горячности её молитв о здоровье нашего возлюбленного Государя. Да поможет нам Бог. Алиса». Поездом, как обычные пассажиры, сёстры прибыли в Симферополь, где их встретил наследник престола. Он привёз их в Ливадию. Там, несмотря на недомогания и слабость, император Александр III ласково приветствовал свою будущую невестку.

Аликс поняла, что недалёк тот час, когда её Ники должен будет занять место угасающего богатыря-отца, и ей было больно, что ближайшие родственники государя явно игнорируют наследника и обращаются с ним, как «с пустым местом», словно не он, а кто-то другой возьмёт бразды правления в свои руки. В дневнике жениха она сделала такую запись:

«Любимое дитя, молись Господу! Он утешит тебя. Не чувствуй себя униженным. Твоя Санни (так называл её Николай. – Прим. авт.) молится за тебя и любимого нами больного... Будь твёрд и сделай так, чтобы доктора приходили к тебе ежедневно и сообщали, как он себя чувствует... чтобы ты всегда первым знал об этом... Ты – любимый сын отца, и тебе должны говорить всё и спрашивать у тебя обо всём. Прояви свою собственную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, любимый».

Это было со стороны принцессы первой попыткой оказать давление на Николая, пока ещё цесаревича. Что побудило её к этому? Честолюбие или боль за самого близкого ей человека, которого природа не наградила силой воли, столь необходимой для державного правителя? Да он и не был готов принять на себя тяжесть царского наследия. Отцу исполнилось лишь сорок девять лет, кто бы мог подумать, что этот мощный человек так рано оставит престол.

Вскоре царь скончался. На следующий день невеста его наследника была миропомазана. Молодой император издал свой первый указ, который провозглашал новую веру, новый титул и новое имя принцессы Алисы Гессенской, лютеранки, ставшей православной великой княгиней Александрой Фёдоровной.

Гроб с телом усопшего был доставлен в Санкт-Петербург. У Николаевского вокзала членов царской семьи ожидали красные золочёные кареты, обитые чёрным крепом. Около четырёх часов траурный кортеж по грязным от мокрого снега улицам медленно продвигался к Петропавловскому собору. Город безмолвствовал, слышались лишь приглушённая дробь барабанов, стук копыт и колёс экипажей да печальный звон погребальных колоколов. Гессенская принцесса, теперь уже великая княгиня Александра Фёдоровна, закрытая густой вуалью, ехала в отдельной карете вслед за семьёй Романовых. Люди в толпе старались разглядеть свою будущую императрицу. Иногда слышался шёпот: «Она пришла к нам за гробом, плохое это предзнаменование».

Таким было начало восхождения на «Голгофу» для немецкой принцессы, разделившей трон с последним российским императором. Разве могла она предполагать, что её въезд в Санкт-Петербург будет столь мрачным!

Холод одиночества и страшные предчувствия сковывали сердце бедной девушки, слёзы стекали по щекам. Она едва сдерживала рыдания. Аликс знала, что её жених хотел, чтобы их свадьба состоялась в Ливадии и чтобы она въезжала в российскую столицу уже супругой царя. Но братья его почившего отца, великие князья, воспротивились этому. Было принято решение, что венчаться наречённые будут в столице после похорон императора.

Пока принцесса Аликс остановилась в Петербурге у своей сестры, великой княгини Елизаветы Фёдоровны; Николай же занял свои комнаты в Аничковом дворце. Виделись они лишь урывками. Как могла, невеста поддерживала своего Ники́: «У тебя много тяжёлых обязанностей; да даст тебе Господь сил нести и исполнять их. Позволь той, которой Господь даст скоро стать твоей единственной жёнушкой, разделять с тобой все радости и печали».

Брачная церемония состоялась через неделю после погребения Александра III, в день рождения вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны – по этому случаю протокол допускал краткое прекращение траура. По воспоминаниям одной из фрейлин принцесса Гессенская в этот день была очень грустна и бледна. Вместе с матерью Николая она проехала по Невскому проспекту в Зимний дворец. Там перед знаменитым золотым зеркалом невесту по традиции должны были нарядить дамы из императорской фамилии. Это было своего рода ритуалом, длившимся около трёх часов.

На Аликс надели парадное платье из серебряной парчи и подбитую горностаем парчовую мантию с длинным шлейфом. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна сняла с себя сверкающую бриллиантами брачную корону, поднесла её на красной бархатной подушечке гессенской принцессе и бережно возложила эту корону ей на голову. Через галереи дворца женщины вместе прошли в церковь, где уже ждал Николай, одетый в мундир гусара. Взяв зажжённые свечи, жених и невеста подошли к митрополиту. После краткой церемонии венчания они стали мужем и женой. И хотя по случаю бракосочетания молодого императора съехалась вся её семья, Александра Фёдоровна, как она теперь звалась, чувствовала себя сиротливо. Своей старшей сестре Виктории она затем напишет в Англию: «Наша свадьба казалась мне просто продолжением панихиды с тем отличием, что я надела белое платье вместо чёрного».

В Аничковом дворце, где отныне предстояло жить новобрачным, Мария Фёдоровна встретила молодых по русскому обычаю – хлебом-солью. Там же прошла и их первая брачная ночь. Ещё до того, как идти спать, Александра Фёдоровна записала в дневнике мужа: «Наконец-то вместе, на всю жизнь, и, когда кончится эта жизнь, мы встретимся снова в другом мире и останемся вместе навечно. Твоя, твоя». А на следующее утро под влиянием доселе неведомых ей чувств она писала: «Никогда не предполагала, что могу быть такой счастливой в целом мире, так чувствовать единство двух смертных. Я люблю тебя, в этих трёх словах вся моя жизнь».

Спустя двадцать пять лет один из свидетелей бракосочетания напишет: «Это был самый несчастливый брак, создавший самую несчастную семью в истории романовского рода». Это вполне перекликается с философией Аликс, которая как-то в письме к своему жениху написала: «Поскольку прошлое миновало и никогда не вернётся, а будущего мы не знаем, то лишь настоящее можно назвать нашей собственностью».

Итак, немецкая принцесса, получившая британское аристократическое воспитание, стала женой молодого российского царя. Не обученный и не подготовленный к управлению государством, скорее солдат, чем правитель и политик, сын Александра III и датской принцессы Дагмары стал главой огромной империи, занимающей шестую часть суши нашей планеты. Отныне ему были подвластны сто семьдесят миллионов людей, говорящих более чем на двухстах языках и наречиях. С первых же дней правления на супруга Александры Фёдоровны стала оказывать давление вся семья. Особенно четыре брата почившего императора, которые сочли, что молодой и неопытный племянник не может самостоятельно решать государственные вопросы и нуждается в их опеке. Великие князья вообще не замедлили продемонстрировать свою полную независимость, чего не могли себе позволить при прежнем государе, державшем всех Романовых в полном подчинении своей воле.

Всё это, естественно, задевало самолюбие молодой императрицы, которая хоть и пыталась порой направить своего Ники на самостоятельную стезю, но прекрасно сознавала и свою неопытность. Ведь в отличие от своей свекрови, да и всех других принцесс-цариц, которые вступили на престол лишь через несколько лет после своего замужества, принцессе из Гессена пришлось сразу же по приезде в Россию стать супругой императора. Всё было новым: традиции семьи Романовых, народ, язык, обстановка при дворе. Но, будучи человеком долга, она по мере своих сил старалась помочь мужу.

Многими годами позже сестра Николая II, великая княгиня Ольга Александровна, напишет о жене своего брата: «Она была просто совершенство в своём отношении к Ники́, особенно в первые дни, когда на него свалилось столько государственных дел. Её мужество, несомненно, спасло его. Неудивительно, что он звал её «солнышко» – её детским прозвищем. И она оставалась единственным светом в его далеко не безоблачной жизни...»

Вплоть до осени 1895 года продолжался траур – не было торжественных приёмов, балов, спектаклей. Зиму молодожёны прожили в Аничковом дворце, где императрица Мария Фёдоровна оставалась полной хозяйкой. Николай немало времени проводил с матерью, чтобы несколько утешить её своим присутствием, иногда обращаясь к ней за советом по какому-либо политическому вопросу. Александра Фёдоровна не привлекалась к этим беседам. В глазах вдовствующей императрицы она оставалась молодой девушкой, только недавно приехавшей из Германии в Россию и не разбирающейся в вопросах государственной политики. Да и взаимная ревность, столь часто возникающая между свекровью и женой сына, создавала определённую напряжённость. Мария Фёдоровна, приятная в обхождении и интересная собеседница, была крайне властолюбивой женщиной, а после смерти мужа эта её черта достигла своего апогея. Немалое раздражение Александры Фёдоровны вызвал отказ свекрови на просьбу Николая передать ей фамильные драгоценности, традиционно переходившие от одной российской императрицы к другой, хотя протокол требовал, чтобы супруга царя надевала их по официальным случаям. Лишь когда невестка заявила, что к драгоценностям она не питает никакого интереса и вообще никогда не будет их носить, мать-императрица, чтобы не доводить дело до публичного скандала, вынуждена была уступить.

Как и многим молодым жёнам, Александре Фёдоровне нелегко было адаптироваться в новой для себя обстановке и осознать столь резкий поворот в своей жизни. Сестре она написала: «Я не могу ещё реально ощутить, что я замужем, это как будто затянувшийся визит... Я плачу и терзаюсь целыми днями, потому что чувствую, что мой супруг так молод и неопытен... я одинока большее время... Мой муж целый день занят и проводит все вечера с матерью».

Домашнее напряжение продлилось несколько месяцев. Весной молодожёны уехали в Петергоф, а к осени стали обустраиваться в новом для себя доме в Царском Селе. Они решили поселиться в Александровском дворце, построенном ещё Екатериной II для своего любимого внука Александра. Там же была подготовлена и детская комната. В семье ожидалось прибавление.

3 ноября 1895 года в Царском Селе родилась первая дочь, Ольга. «Какое огромное счастье, у нас появилась такая чудная малышка, о которой так приятно заботиться», – писала Александра Фёдоровна сестре. Молодая мать чувствовала себя хорошо, она сама нянчила и купала ребёнка, пела колыбельные песни, вязала кофточки, чепчики, носочки. В этом императрица-принцесса видела отныне своё основное назначение. Но Александра счастлива. Она мать ребёнка от самого близкого ей человека...

Новый 1896 год царская семья встретила в специально подготовленных для неё помещениях Зимнего дворца. В Петербурге начался зимний сезон. Александра впервые побывала в Петербургском театре оперы и балета, посетила Французский театр. 11 января во дворце состоялся первый большой бал с выходом их величеств. Присутствовало более трёх тысяч человек, перед которыми и предстала молодая императорская чета. Они открыли бал своим танцем.

Весной 1896 года должна была состояться коронация, подготовка к которой была начата задолго. В назначенный день и час в Зимнем дворце собрались церемониймейстеры и сановники двора для принятия и перевоза императорских регалий на станцию Николаевской железной дороги. Из Бриллиантовой комнаты дворца вынесли на подушках к парадным каретам:

цепь ордена Святого Апостола Андрея Первозванного: малую – Государыни Императрицы Александры Фёдоровны и большую – Государя Императора;

державу – целиком из золота, обрамленную сапфирами и бриллиантами;

скипетр – со знаменитым Орловским диамантом;

две короны: малую – Государыни Императрицы и большую – Государя Императора, украшенную 4936 бриллиантами весом в 2858 карат, – наследство Екатерины II.

Для каждой регалии предназначена была отдельная карета, запряжённая цугом в четыре лошади. Десять дворцовых гренадеров под командованием генерал-адъютанта сопровождали царские регалии до Москвы в особом экстренном поезде. В Первопрестольной поезд встречал московский генерал-губернатор. В сопровождении придворных чинов императорские регалии были перевезены в Оружейную палату Кремля.

В конце мая в ясный солнечный день состоялся торжественный въезд их императорских величеств в Кремль: император на коне, а императрицы в каретах. Венчание на царство проходило по строго отработанному ритуалу и длилось около пяти часов. В конце Александра Фёдоровна встала на колени перед супругом-царём, он надел на её голову унизанную бриллиантами корону, затем нежно поцеловал, помог подняться и, взяв под руку, подвёл к трону. Закончился церемониал коронации тем, что императрица-мать, а вслед за ней и каждый член императорской фамилии по одному подходили к тронам, на которых восседали их величества, и приносили присягу. Впервые коронация российского императора, восемнадцатого царя Романова, была запечатлёна на фотографиях.

Гессенской принцессе церемония венчания казалась своего рода мистическим бракосочетанием её с Россией. Как писали потом очевидцы: «Взгляд её как будто блуждал в таинственных далях и будто не замечал того, что совершается вокруг; казалось, что в этот великий момент она не ощущала ни радости, ни гордости».

Сама Александра Фёдоровна напишет в Англию, что в тот день она впервые почувствовала себя государыней-матушкой русского народа и осознала своё назначение.

Следующий день по старой русской традиции принадлежал народу. На Ходынском поле, расположенном на окраине Москвы, должно было состояться массовое гулянье. Намечалось также, что перед собравшимися предстанет императорская чета.

По этому случаю там скопилось около полумиллиона людей, желающих увидеть царя и царицу, а также выпить пива, которым будут угощать по милости государя. Вдруг прошёл слух, что пива всем не хватит. Задние стали напирать, доски, прикрывающие траншеи, которые использовались ранее для военных манёвров, проводившихся на этом поле, не выдержали, и произошло страшное... В результате столпотворения около тысячи четырёхсот человек погибло, несколько сотен получили увечья.

О случившейся трагедии доложили царю и царице, но, вероятно, не в полном объёме. Многое от них в тот день скрыли, либо стараясь уберечь их величества от излишних переживаний, либо намеренно... В Москве же на следующий день быстро разошлась весть, что в тот вечер, когда над жертвами трагедии лились слёзы, царь и царица танцевали на балу, устроенном в их честь французским послом. Это сочли бесчувственным со стороны нового государя, проявившего равнодушие к народному бедствию. Хотя бал состоялся опять же по настоянию великих князей, дядей Николая II, которые решительно высказались за то, чтобы царская чета присутствовала на этом важном, по их мнению, политическом мероприятии. Александра Фёдоровна, едва скрывая слёзы, вынуждена была сопровождать супруга, не сумевшего и на этот раз противостоять своим маститым родственникам. Ей казалось, что события на Ходынке – предзнаменование чего-то грозного в будущем. На принцессу с её тонкой душой и философским складом ума это произвело тягостное впечатление. Её одолевали дурные предчувствия.

Летом 1896 года молодая царская чета посетила Всероссийскую промышленную художественную выставку в Нижнем Новгороде. Принимали её восторженно – это радовало Александру Фёдоровну, которая воочию убедилась, что русский народ принял её как свою государыню-матушку.

В августе и сентябре Николай II с супругой и маленькой Ольгой совершил поездку по странам Западной Европы. Они посетили Австрию, Германию, Англию и Францию. В Англии состоялась первая встреча королевы Виктории со своей правнучкой, родившейся в далёкой России. Говорили, что английская королева с малюткой на руках выглядела значительно моложе своих лет и сияла от гордости.

В Париже российский император и его супруга присутствовали при закладке моста имени Александра III. Этот мост и сегодня своей красотой и монументальностью привлекает внимание многочисленных гостей французской столицы.

Молодая российская императрица – высокая, стройная, красивая – держалась с большим достоинством и была олицетворением власти и величия. Она вызывала общие восторги. А в западных газетах писали, что царь и царица выглядят как глубоко любящие люди...

В течение следующих пяти лет у Александры Фёдоровны родились ещё три дочери: Татьяна, Мария и Анастасия. «Но где же наследник престола?» – говорили в свете. Пошли толки и пересуды. Злые языки передавали друг другу, что рождение первой девочки разочаровало родителей, появление второй их омрачило, а при рождении следующих двух они уже не скрывали своего явного огорчения.

Конечно же Александра Фёдоровна очень хотела, чтобы у неё родился сын, молила Бога об этом – ведь должен же быть продолжатель рода Романовых! Но и своим девочкам была бесконечно рада, лично ухаживала за ними, занималась их воспитанием. В дела мужа она до 1902 года практически не вникала, главной её заботой были дети. Царская семья жила большую часть времени в Александровском дворце. Он мало был похож на царскую резиденцию, да и располагался этот дворец несколько в стороне от других роскошных построек Царского Села. Здесь императорская чета и обосновалась, немного по-сельски, немного по-английски (Александра всё ещё по своей натуре оставалась англичанкой). Очень редко их величества приезжали в Петербург, так что покои в Зимнем дворце чаще всего пустовали.

Источником постоянной поддержки для супруги российского царя оставалась королева Виктория. С тех пор как внучка Аликс вышла замуж, они регулярно писали друг другу письма. Любящая бабушка всегда беспокоилась за исключительную застенчивость своей внучки, опасаясь, что быстрый взлёт от принцессы до царицы не даст ей возможности приобрести непринуждённость и уверенность в великосветском обществе. Что, собственно, и произошло... Между императрицей и российской аристократией постепенно возник замкнутый круг непонимания и отторжения. Шумные обеды, большое общество принцессе были не по душе. Ей было очень трудно привыкнуть к своему положению императрицы, и притом в обстановке самого пышного европейского двора, наиболее подверженного интригам и проискам различных кругов. Нелегко было определиться и в рангах придворных, случались ошибки в обращении, что приводило принцессу-царицу в смущение и способствовало её отчуждённости. По сравнению с дружеским расположением и непринуждённостью вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны её невестка казалась холодной и высокомерной. Общество почти отвергало молодую государыню.

«Она считает себя умнее и образованнее всех и хочет завести у нас свой западный строй», – заговорили при дворе. А в глаза конечно же поклонение и раболепная покорность. Всё это императрица Александра Фёдоровна очень хорошо понимала. Улыбка на лице и притворно-фальшивые разговоры не могли скрыть ненавистную злобу и зависть.

В большую семью Романовых принцесса Гессенская тоже не вписалась. «В семье её невзлюбили, – напишет великая княгиня Ольга Александровна. – Из всех Романовых ей досталось больше всего злословия... Я вспоминаю, что многие вещи я едва выносила, будучи подростком. При дворе моей матери считали, что она всё делала не так... Даже в самый первый год – я помню это очень хорошо – если Аликс улыбалась, считали насмешкой. Если выглядела грустной – говорили, что злится».

Да и сами Романовы в то время не были уже такой сплочённой семьёй, как раньше: скандальные истории с молодыми великими князьями, их расточительный образ жизни и сомнительные знакомства. Об этом знали многие. Напряжёнными были отношения царской четы со старшим поколением великих князей, которые пытались «давить» на государя и обращались с ним порой с высоты своего возраста. Семейные праздники, устраиваемые при Александре III, становились всё реже. Романовы не скрывали своей обиды на отношение немецкой принцессы к традициям их семьи. Её поведение они считали желанием императрицы изолировать их от дворца и от особы царя. Дяди, тёти, кузены привыкли к частым визитам и приглашениям на обед, а Александра Фёдоровна со своими частыми недомоганиями, вызванными постоянными беременностями и родами и желанием побыть наедине со своим мужем-государем, нечасто делала такие приглашения. Кроме того, к роли хозяйки молодая царица всё ещё не могла привыкнуть, мешали её застенчивость и замкнутость. Стеснялась, что плохо говорит по-русски, чувствовала себя в обществе некомфортно. Всё это принималось за высокомерие и отталкивало новых российских родственников.

В январе 1901 года пришла весть о смерти королевы Виктории. Ещё несколько месяцев назад Александра Фёдоровна, словно чувствуя предстоящую вечную разлуку со своей бабушкой, писала своей подруге в Англию: «Как сильно я хотела бы увидеть её дорогое старое лицо... Будь это не так далеко, я бы бросила всё на несколько дней, оста вила бы даже мужа и детей — ведь она была мне почти как мать, особенно с тех пор, как двадцать два года назад умерла моя мама». Получив известие о смерти королевы, Александра Фёдоровна хотела немедленно выехать в Виндзор, но её уговорили не делать этого: она вновь ожидала ребёнка. На панихиде в англиканской церкви в Петербурге императрица плакала, не скрывая своих слёз. Сестре Виктории она написала: «Я до сих пор не могу представить, что её нет, что мы никогда не увидим её больше... Она была в нашей жизни единственной, и дороже и лучше её не было никого... Англия без королевы кажется невозможной».

Счастьем императрицы Александры Фёдоровны стали её дети и уют домашнего очага. Она любила сидеть за своим письменным столом, заваленным полураскрытыми книгами и тетрадями, на котором стояла небольшая лампа. Охотно совершала прогулки в открытой карете, любуясь красотами природы, немало времени проводила за молитвой. Воспитанная в строгости англиканской церкви, немецкая принцесса с увлечением восприняла обрядовую сторону православия и проявила горячий интерес к православной вере. Чтение литературы по истории Русской церкви, паломничество и поклонение святым мощам, собирание икон стали неотъемлемой частью её жизни. В Петербурге она нередко посещала богослужения в Казанском соборе, а иногда с одной из своих фрейлин приходила в церковь между службами, покупала свечи, ставила их перед иконами и преклоняла колени в тени одной из колонн. Особенно почитала царица икону Богородицы, которая превратилась для неё в амулет, обладающий чудодейственной силой. О чём она просила Божью Мать? Конечно же о сыне.

И вот эти мольбы, казалось, были услышаны. В один из жарких летних дней 1904 года в Петергофе императрица-принцесса родила долгожданного мальчика. Это случилось 30 июля. По всей стране стреляли пушки, звонили колокола, развевались флаги. Впервые в истории России после правления двух первых Романовых наследник престола родился от царствующего отца. Он был на редкость красивым ребёнком, со светлыми вьющимися волосами и ясными голубыми глазами. Крестили цесаревича в петергофской церкви в присутствии большинства членов семьи Романовых. Приехал на крестины из Дании и прадед царского сына, король Христиан IX, которому к тому времени уже исполнилось восемьдесят семь лет. Обряд крещения совершил отец Янышев, он и провозгласил имя Алексей, которое носил второй царь из дома Романовых, Алексей Михайлович, особенно почитаемый Николаем II.

В этот день царская чета приняла много гостей, спешивших поздравить Николая и Александру с рождением сына-наследника. Императрица, возлежавшая на кушетке, улыбалась, сияя от гордости, и не переставала бросать нежные взгляды на своего супруга, стоявшего рядом. Как она была счастлива в эти минуты!

Но счастье это оказалось недолговечным. Спустя шесть недель в дневнике Николая появилась такая запись: «Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с несколькими перерывами до вечера из пуповины. Пришлось выписать... хирурга Фёдорова, который в 7 часов наложил повязку. Маленький был удивительно спокоен и весел. Как тяжело переживать такие минуты беспокойства».

На следующий день царь записал: «Утром снова появилась кровь на повязке, но кровотечение скоро остановилось. Маленький спокойно провёл день, и его здоровый вид несколько успокоил нашу тревогу».

Родителей охватил страх, который с ростом мальчика увеличивался всё больше. Алексей начал ползать, затем ходить, но, когда спотыкался, на руках и ногах появлялись шишки и синяки, превращавшиеся через некоторое время в тёмно-синие опухоли: под кожей кровь не могла свернуться. Самое страшное подтвердилось: сын болен гемофилией. Гром среди ясного неба? А может быть, и нет! Небо-то не было совершенно ясным...

Носителем страшной болезни была королева Виктория, от которой она перешла к её младшему сыну, принцу Леопольду, скончавшемуся двадцать лет назад в возрасте тридцати одного года. Он приходился дядей Аликс, и о причине его кончины ей было известно. Гемофилия перешла и к двум из пяти дочерей английской королевы, принцессе Алисе и принцессе Беатрис, которые перенесли её и в своё потомство. От Алисы эта болезнь перешла к её младшему сыну Фридриху, не дожившему до четырёх лет, и к дочери Ирене, вышедшей замуж за Генриха Прусского, младший сын которых умер незадолго до рождения цесаревича Алексея, когда ему исполнилось четыре года. И вот теперь у единственного сына принцессы Гессенской, который должен продолжить династию Романовых, обнаружились признаки этого неизлечимого недуга. Значит, он перенял от своей матери гемофилию... Александра Фёдоровна, которая так долго ждала и так много молилась, чтобы Бог послал ей мальчика, это открытие буквально сразило. Она была в шоке. Вот уж неожиданный удар судьбы!

С этого момента принцессе-императрице была уготована безрадостная жизнь, полная страхов за своего ребёнка. Худшего страдания, чем наблюдать, как мучается беспомощное дитя, не придумаешь ни для какой женщины. Когда Алексея ужасная боль не лишала ещё сознания, он просил о помощи свою мать: «Мама, помоги мне, помоги!» А она не в силах была это сделать, и крики ребёнка словно ножом пронзали её сердце.

О болезни наследника престола знали лишь в узком мире Царского Села. Стало это известно и Пьеру Жильяру, который тринадцать лет провёл при дворе последних Романовых. Он приехал в Россию из Швейцарии в 1904 году в возрасте двадцати пяти лет, двумя годами позже начал учить царских дочерей французскому языку. Шесть лет приходил во дворец каждый день давать девочкам уроки. Это был образованный и очень милый человек, которого все полюбили. О цесаревиче долгое время ему почти ничего не было известно. Он видел мальчика ребёнком на руках матери, позже в коридоре дворца, затем в парке. Лишь в 1912 году – Алексею было уже восемь лет – учителю-швейцарцу сообщили о заболевании наследника и поручили ему заниматься с ним французским языком.

В своих воспоминаниях Пьер Жильяр рассказал о следующем эпизоде: «Однажды утром я застал мать у постели сына, он провёл очень тяжёлую ночь. Доктор Деревенько был обеспокоен, так как кровотечение не останавливалось и температура повышалась. Воспаление распространялось, и боль была сильней, чем днём раньше. Цесаревич лежал в постели и жалобно стонал. Его голова покоилась на руках матери, а маленькое смертельно бледное личико было неузнаваемо. Иногда стоны, прекращались, и он бормотал только одно слово — «мама». Мать целовала его в волосы, лоб и глаза, как будто прикосновения её губ уменьшали его боль и возвращали к жизни, которая покидала его. Вспоминаю об этой пытке его матери, я, бессильный свидетель мук её сына в эти ужасные часы, — матери, котором знала, что она сама является причиной этих страданий, так как она передала эту ужасную болезнь, против которой медицина была бессильна. Только сейчас я понял тайну трагедии её жизни...»