Текст книги "Принцессы-императрицы"

Автор книги: Валентина Григорян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

Затем в одном экипаже супруги отправились в Таганрог. Сначала они посетили Варциевский монастырь, где высоких гостей ожидало всё местное духовенство и почти всё население города. Визит императора и императрицы был для жителей города чрезвычайным событием. Конечно, они верили, что пребывание здесь будет целебным для её величества, весть о болезни которой дошла и до этого отдалённого уголка России. В народе считали, что здоровый воздух – и многие хронические болезни излечиваются в их краю сами собой, без медицинской помощи. После приветствий и благословения императорская чета отправилась в дом, где ей предстояло провести зиму. По скромности и простоте своей этот дом представлял собой усадьбу зажиточного провинциального помещика: низкие потолки, небольшие окна, огромные изразцовые печи и скрипучие половицы...

Несколько замечательных недель прожили супруги тихо и уютно. Сближение между ними было полное. Они совершали совместные прогулки, устраивали чаепития, много говорили друг с другом. Елизавета Алексеевна вскоре почувствовала себя лучше, стала оживать и даже как-то расцвела. Ей казалось, что она вновь обрела крылья, что никогда не было никаких обид, а была только взаимная любовь. Государь был к ней очень внимателен, старался не оставлять её одну, говорил ей нежные слова, как будто после тридцати лет супружества наступил медовый месяц. Видно, её слёзы, как небесная роса, оживили цветы позднего примирения. Раны сердца словно зарубцевались: ведь если сильно любишь, то умеешь и прощать. Но увы, дни любви и согласия были сочтены. Жизненный путь Александра I и Елизаветы Алексеевны подходил к финалу.

В конце октября император сообщил, что ему нужно поехать в Крым. Матери императрица написала:

«Царь завтра выезжает в Крым. Ему хотелось бы лучше остаться здесь, но он должен ехать, так как хочет сам убедиться, можно ли зиму провести в Крыму. Все нас приглашают и заверяют, что климат там лучше, чем здесь. Возвратится он лишь через семнадцать дней».

Прощание было трогательным. Во время своей поездки по Крыму Александр I ежедневно писал Елизавете письма, сообщая о каждой мелочи своего путешествия, умолчал он лишь о том, что в дороге сильно простудился и чувствует себя плохо, – не хотел беспокоить.

В Таганрог государь возвратился больным. «У императора всё ещё высокая температура, – писала Елизавета Алексеевна матери. – Как жаль, что он не может пользоваться хорошей погодой, которая здесь установилась. Да и я не могу сполна наслаждаться этими днями, хотя выхожу ежедневно. Где можно в этой жизни найти покой? Думали, что всё идёт самым наилучшим образом и можно только радоваться, но вдруг неожиданное испытание, которое лишает нас возможности радоваться счастью».

Императрица почти всё время проводила у постели больного. Сначала ему вроде бы стало легче, но через два дня «в 10 часов 47 минут утра, – как значилось в сообщении его лечащего врача, – император мирно и покойно испустил последний вздох...»

Смерть мужа баденская принцесса перенесла стойко, без слёз – сколько она их уже выплакала, – но её фигура, склонявшаяся над гробом, олицетворяла величайшее страдание. Своей свекрови она в тот же день написала: «Наш ангел на небесах... Матушка, не оставляйте меня, я совершенно одна в этом скорбном мире! В этой невознаградимой утрате я утешаюсь лишь тем, что не переживу его. Я надеюсь скоро соединиться с ним».

Вот уж поистине крик измученной души.

Копия письма российской императрицы была опубликована во всех журналах того времени. А жить ей оставалось немногим более пяти месяцев.

Чтобы не усугублять горя супруги усопшего императора тяжким зрелищем необходимых приготовлений к похоронам, её нашли нужным перевести в другой дом. Вместе со своими фрейлинами Екатериной Валуевой и Варварой Волконской императрица, теперь уже вдовствующая, в тот же день переехала в дом таганрогского генерала Бабкова. А на следующий день после кончины Александра I его младшему брату Константину, который, как полагали, должен наследовать российский престол, было отправлено донесение за подписью князя Волконского. Последний руководил всеми формальностями: «...Имею счастье верноподданнейше донести Вашему Императорскому Величеству, что, при всей скорби Ея Императорского Величества, вдовствующей государыни императрицы Елизаветы Алексеевны, здоровье Ея довольно хорошо и удручённое сердце Ея печалью нимало не убавляет духа твёрдости, с коей переносит Ея Императорское Величество несчастье своё...»

Сближение с мужем в последние два-три года Елизавета Алексеевна считала наградой, ниспосланной свыше: за постоянство в любви, за терпение, за умение прощать. Поэтому особенно больно было ей именно сейчас вдруг потерять любимого человека. Своё горе баденская принцесса выражала в письмах к матери. Кому, как не ей, бедная женщина могла рассказать о ране в своём сердце:

«Пишу Вам только для того, чтобы сказать, что я жива. Но не могу выразить того, что чувствую. Я иногда боюсь, что вера моя в Бога не устоит. Ничего не вижу перед собой, ничего не понимаю, не знаю, не во сне ли я. Я буду с ним, пока он здесь; когда его увезут, уеду за ним, не знаю когда и куда. Не очень беспокойтесь обо мне, я здорова. Но если бы Господь сжалился надо мной и взял меня к себе, это не слишком бы огорчило Вас, маменька милая? Знаю, что я не за него, я за себя страдаю; знаю, что ему хорошо теперь, но это не помогает. Я прошу у Бога помощи, но, должно быть, не умею просить...»

Согласно заключению медиков, сделанному после вскрытия, государь скончался от «воспаления в мозгу». В остальном он был совершенно здоров и мог дожить до глубокой старости.

Забальзамированное тело императора одели в парадный генеральский мундир. Гроб с телом установили в Варциевском соборе на великолепном катафалке под балдахином. Лицо усопшего было скрыто под белым покрывалом, так как оно изменилось до неузнаваемости. (Говорили, лицо покойного стало портиться сразу же после вскрытия). Утром и вечером состоялись панихиды, каждый мог приходить и целовать императору руку. Елизавета Алексеевна присутствовала тут же, но её не было видно. Она приходила молиться у гроба лишь после ухода всех посторонних.

Царское семейство поручило вдове императора Александра I заботу об оказании последних почестей останкам её супруга. Было решено везти его тело в Петербург через Москву. Накануне выноса гроба из собора там собралось много людей для последнего прощания. Гроб уже был закрыт. Неожиданно появилась императрица. Твёрдой поступью она взошла на подмостки и припала к гробу. Все присутствовавшие плакали. Елизавета Алексеевна же держалась стойко, не было слышно ни стонов, ни рыданий.

На следующий день в ранний утренний час процессия выехала из Таганрога. Князь Волконский в своём очередном письме докладывал в Варшаву: «Государыня императрица на выносе тела не изволила быть, но простилась с покойным императором прежде церемонии... Её Величество при ужаснейшей печали её переносит грусть и скорбь свою с христианским смирением и удивительной твёрдостью...»

Зиму и первые весенние месяцы 1826 года вдова российского императора Александра I провела в Таганроге. С ней находились две её фрейлины, к которым вскоре присоединились графиня Эделинг, приехавшая из Одессы (она в своё время сопровождала баденскую принцессу в её первой поездке на родину, и через неё Александр I познакомился в Германии с баронессой Крюденер), Волконский и секретарь Лонгинов. Но даже столь узкое общество утомляло императрицу и не доставляло ей утешения. Вскоре из Петербурга приехала её давнишняя подруга, графиня Строганова. С ней Елизавета Алексеевна общалась охотнее всего, их свидания были ежедневными и продолжительными. Но через шесть недель графиня вынуждена была возвратиться в столицу.

После её отъезда бедную вдову охватило страшное чувство одиночества и безысходности. Горе её становилось всё более невыносимым, участились сердечные приступы. Болезнь стала прогрессировать, императрица таяла на глазах. Как только ей стало немного лучше, она написала письмо свекрови о том, что думает покинуть Таганрог и провести лето под Москвой – в построенном при Екатерине II Летнем дворце в Царицыне. От дворца на Каменном острове она отказалась, жить собиралась в Ораниенбауме, посещая порой Павловск. Май она хотела провести в Калуге, чтобы набраться сил до приезда в Москву, и собиралась встретиться там с императрицей Марией Фёдоровной.

Но этим планам не суждено было сбыться.

20 апреля 1826 года, несмотря на плохое самочувствие, Елизавета Алексеевна в сопровождении небольшой свиты и врачей выехала из Таганрога. Погода была прекрасная, ярко светило солнце, молодые зелёные листочки радовали глаз.

Что побудило императрицу ехать в Калугу, где она условилась встретиться со своей свекровью? Было ли это следствием предчувствия своей близкой кончины или она надеялась на улучшение самочувствия и намеревалась действительно переселиться в Москву, а затем, может быть, и в Петербург? Вопросы эти останутся без ответа. Но пока, несмотря на длинный путь, на усталость Елизавета Алексеевна не жаловалась. Проехав добрых пятьсот вёрст, она написала письмо матери – это было её последнее письмо. Внезапно погода резко изменилась, а после Орла, где был очередной ночлег, дорога из-за дождя оказалась настолько размытой, что ехать было почти невозможно.

На одной из промежуточных станций путники остановились на обед. Как сообщают в своих воспоминаниях очевидцы, Елизавета Алексеевна, начав есть суп, стала так сильно кашлять, что не могла говорить. Обед она прервала и прилегла отдохнуть. Через полчаса она вновь села в карету, чтобы продолжить путь. Хоть приступ кашля и прекратился, но дыхание её было затруднённым.

Князь Волконский вынужден был написать в Калугу, что дальше императрица не в состоянии ехать. Необходимо прервать путешествие и в ближайшем же городе остановиться на несколько дней, пока ей не станет лучше. Курьер с этим письмом был срочно отправлен к императрице Марии Фёдоровне.

До следующей остановки был особенно большой переезд, целых сто вёрст. По прибытии в Белев врачи уговорили Елизавету Алексеевну немного перекусить, чтобы подкрепить свои силы, и выпить сладкого чаю. Императрица почувствовала себя лучше, дыхание её стало равномернее, она легла спать, не произнеся ни одной жалобы. Все знали, что она с тревогой ждёт предстоящей встречи со своей свекровью.

О дальнейших событиях подробно рассказывает одна из фрейлин, сопровождавшая императрицу в её последнем путешествии:

«После лёгкого ужина ей стало лучше и спокойнее, легла спать; камер-юнгферам она не позволила ночевать у себя, чего в обычае не было; но уснуть не могла и несколько раз звонила, чтобы позвать к себе. В 3 часа утра спросила, есть ли близко доктор. Сказали: «Позовут тот час». – «Не нужно», – отвечала. Казалось, уснула; но за доктором Рейнгольдом было послано, он явился через четверть часа. Камер-юнгфера заглянула – спит, через некоторое время вторично вошла – спит необычайно тихо, что изумило и доктора, находившегося в соседней комнате. Наконец вошли в третий раз и... теплоты жизненной уже не было. Уснула вечным сном 4 мая под утро».

Минута, когда прекратилась жизнь императрицы Елизаветы Алексеевны, осталась никому не известной. Бог призвал её душу к себе без свидетелей. Она скончалась одна, как будто никто не был достоин принять её последний вздох.

К императрице Марии Фёдоровне, которая была уже в пути к Белёву, послали второго курьера. Получив роковую весть, она заплакала. В Белев приехала лишь к вечеру, подошла к телу, встала на колени и долго молилась.

Первыми повелениями Марии Фёдоровны было поставить в опочивальне усопшей походную икону покойного императора Александра I, её сына, и отслужить панихиду по «новопреставленной» Елизавете.

5 мая труп был набальзамирован. Сердце в запаянном серебряном сосуде было поставлено в гроб, а внутренние органы, положенные в герметически закупоренный сосуд, были погребены в саду дома, где императрица скончалась. Через десять лет там будет установлен мраморный памятник, увенчанный бронзовой короной с надписью золотыми буквами: «1826, мая 3 дня». Место оградят чугунной решёткой.

Четыре дня гроб с телом императрицы Елизаветы Алексеевны стоял в городской церкви, к нему допускались жители всех сословий. Затем, через Калугу и Можайск, с соблюдением всех церемоний его перевезли в Петербург. В можайском Николаевском соборе 26 мая над телом усопшей в присутствии императрицы Марии Фёдоровны, её свиты и многих придворных состоялась заупокойная панихида и произнесено было надгробное слово:

«О, почий, почий в мире Елизавета, образец кротости и милосердия».

Через две недели траурная колесница с прахом императрицы Елизаветы Алексеевны, запряжённая восемью лошадьми, покрытыми чёрными попонами, въехала в российскую столицу. Гроб с телом был установлен в соборе Петропавловской крепости. Каждый день совершалась Божественная литургия, на которой присутствовали все члены императорской семьи Романовых. 21 июня там же состоялось погребение. Троекратный беглый ружейный огонь войск, собранных на территории крепости, и пушечные залпы возвестили об опускании в склеп рядом с гробницей императора Александра I гроба его кроткой, доброй, терпеливой супруги – принцессы Баденской. Корона и ордена, бывшие на катафалке, были отвезены в Зимний дворец.

«Её мало знали и при жизни её, – писал об императрице князь Вяземский. – Как современная молва, так и предания о ней равно молчаливы. Она как-то невидимо, какой-то таинственной тенью прошла поприще жизни и царствования своего. Весьма немногие допущены были в святилище это, можно сказать, царское затворничество, в котором она скрылась».

Дневник баденской принцессы, который она хотела завещать Н.М. Карамзину – он скончался двумя неделями позже, – по приказу нового императора Николая I был сожжён. Единственными свидетельствами её биографии остаются воспоминания очевидцев, суждения некоторых современников и письма к матери, которой она писала в течение тридцати четырёх лет всей своей жизни в России. Своё первое письмо юная принцесса Луиза написала матери 20 октября 1792 года ещё по пути в Россию из Риги, второе – на другой день по приезде в Петербург. Затем дочь баденской маркграфини Амалии писала ей письма почти каждую неделю, отсылая не только почтой, но и с курьерами или с лицами, отъезжающими в Германию. Впервые эти письма были опубликованы в 1909 году в Петербурге в трёхтомнике под названием «Императрица Елизавета Алексеевна, супруга Александра I» , составленном великим князем Николаем Михайловичем. Собирал их в течение многих лет великий князь Сергей Александрович, сын императрицы Марии Александровны, родной племянницы супруги Александра I. Великий князь списал более тысячи писем баденской принцессы, собрал все возможные сведения о ней, но издать их не успел, так как в 1905 году погиб от бомбы террориста.

Таким образом, лишь спустя многие годы после ухода из жизни императрицы Елизаветы Алексеевны лучи солнца проникли в затемнённый мир этой редкой женщины, осветив своим сиянием её благодеяния и жертвенную любовь к тому, из рук которого она получила царскую корону. Разлучившись с ним, она уже не видела смысла жизни.

 
Или любовь к нему святая
Тебя на небо увлекла,
И без него здесь жизнь земная
Тебе уж стала не мила? —
 

писал о ней поэт.

Дом в Белёве, в котором скончалась императрица, был куплен в казну. В нём устроили вдовий дом на двадцать четыре персоны. В опочивальне покойной государыни был устроен храм Во имя Святой Елизаветы: кресло и столик, стоявший у смертного одра императрицы, решено было сохранить. А на окраине Таганрога, из которого Елизавета Алексеевна отправилась в свой последний путь, был разбит сад, названный «Елизаветинский».

АЛЕКСАНДРА ФЁДОРОВНА

 один из жарких июньских дней 1817 года из Берлина в Санкт-Петербург отправилась прусская принцесса Фредерика Луиза Шарлотта Вильгельмина, наречённая невеста великого князя Николая, младшего брата российского императора Александра I. Её сопровождали брат Вильгельм, будущий король Пруссии, воспитательница Вильдермет, состоявшая при принцессе вот уже двенадцать лет, обер-гофмейстерина графиня Трухзес, графиня Гаак и небольшая свита. Весь поезд составляли двенадцать карет, включая и те, в которых везли приданое. Карета принцессы была запряжена восемью лошадьми и несколько отличалась от других своей импозантностью. У пограничного шлагбаума невесту встречал, с обнажённой шпагой, сам великий князь Николай во главе небольшого отряда гвардейцев, чтобы лично сопровождать суженую по дорогам России, которая станет новым отечеством для немецкой принцессы.

Мог ли тогда кто-нибудь предполагать, что в Санкт-Петербург едет будущая российская императрица? А обстоятельства сложатся так, что именно этой принцессе, старшей дочери прусской королевы Луизы, оставившей по себе добрую память как в Пруссии, так и в России, предстоит быть венчанной на царство вместе со своим супругом, младшим сыном императора Павла I и вюртембергской принцессы Софии Доротеи. Это явится неожиданностью для всех, в том числе и для самой Шарлотты. Но так уж повелела судьба, что к ней, великой княгине Александре Фёдоровне, как назовут её в России после перехода в православие, будут обращаться со словами «Ваше Императорское Величество». Произойдёт это в 1825 году, после внезапного ухода из жизни императора Александра I.

Стала жизнь прусской принцессы от этого более счастливой или нет – судить читателям.

Принцесса Шарлотта родилась в Берлине 1 июля 1798 года. Её матери было двадцать два года. Появление первой девочки в семье после рождения двух сыновей было встречено с радостью. Годом раньше её отец вступил на прусский престол под именем короля Фридриха Вильгельма III, заменив на троне умершего отца Фридриха Вильгельма II, который приходился племянником королю Фридриху II, прозванному потомками Великим. Племянник совершенно не походил на своего знаменитого дядю, не оставившего после себя детей. Тучный великан без особого стремления к просветительству – и своему собственному и своей страны, – отвергавший французскую культуру, столь широко распространившуюся в то время по всей Европе, был очень набожным и сентиментальным человеком. Правда, это отнюдь не мешало ему интимно общаться с фрейлинами своей супруги, как первой – принцессы Брауншвейг-Вольфенбюттельской (она не смогла сделать его отцом и вынуждена была согласиться с разводом), – так и второй – принцессы Гессенской, бабушки будущей российской императрицы со стороны отца.

Луиза Аугуста Вильгельмина Амалия – таково было полное имя девушки, ставшей прусской королевой. Она была дочерью герцога Мекленбург-Стрелицкого и принцессы Гессенской, скончавшейся в тридцать лет. Заботы о воспитании осиротевших детей взял на себя отец, с которым у Луизы до конца дней были исключительно дружеские отношения. Особого образования девочка не получила, но тем не менее с возрастом сумела приобрести широкую известность как женщина с глубоким природным умом и удивительным шармом и обаянием, вызывавшим поклонение многих именитых людей. «Её большие голубые глаза блистали светом ума, силой мужества и добротой, в высшей степени женственною, – вспоминали те, кому выпало счастье общаться с ней. – Прекраснейшая женщина с ещё более прекрасной душой... она обладала даром слова и страстью ко всему высокому и изящному». Брак Луизы с прусским кронпринцем был заключён по взаимной любви, звезда которой освещала всю их совместную жизнь.

Время, когда молодые супруги встали во главе государства, было бурным для всей Европы, потрясённой событиями во Франции. А вскоре началась война. Прусская армия не могла противостоять мощному напору наполеоновской армии и терпела одно поражение за другим.

Фридрих Вильгельм III вынужден был отказаться от более чем половины своего королевства, а королева Луиза вместе с детьми – к тому времени их было уже пятеро – должна была покинуть Берлин, который вскоре заняли французы. Сначала она поселилась в Кёнигсберге, а затем переехала в пограничный с Россией город Мемель. Несколько лет прошло в изгнании, королевская семья терпела крайнюю нужду. Скромная жизнь, никакой роскоши. Всё своё золото и серебро король превращал в деньги, чтобы оплачивать услуги подданных и платить налоги, возложенные на Пруссию Наполеоном. Расплавлен был даже золотой столовый сервиз, родовое наследство королевской семьи, а сами их величества до того ограничили свои траты, что очевидцы говорили после посещения их семьи в Мемеле: «Обед у них там такой простой и несытный, что у любого мещанина тогда лучше ели». За неимением наличных денег у королевской четы часто не было возможности приобретать для себя даже самое необходимое.

Своему отцу королева Луиза тогда писала: «Вы будете рады слышать, милый отец, что несчастья, которые обрушились на нас, не проникли в нашу домашнюю жизнь, напротив, они связали нас крепче друг с другом и мы стали друг другу ещё дороже. Король, добрейший из людей, ещё добрее ко мне и нежнее со мной. Часто мне кажется, он опять влюблённый, как в нашей первой молодости, жених мой. Вы знаете, что он несловоохотлив, но ещё вчера сказал он со своей простотой и правдивостью, глядя мне в глаза своим честным, нельстивым взглядом: «Ты, милая Луиза, стала мне ещё дороже и милей в несчастье. Теперь знаю я по опыту, что за сокровище я имею в тебе. Пускай шумит гроза над нами – лишь бы в нашей супружеской жизни было ясно и тихо и ничего не изменилось»...»

В уютной обстановке нежности и любви росла будущая российская императрица. Мать-королева всё время отдавала воспитанию своих детей. Она была очень религиозной, сама начала преподавать старшей дочери основы религии, когда той исполнилось семь лет. Она же познакомила её и с основами немецкой литературы, ведь денег на учителей не было. Лишь один эмигрант из Франции согласился бесплатно давать детям уроки французского языка. «Наши дети – наше сокровище, – писала королева Луиза тогда своему отцу. – Пусть случится, что Богу угодно; пока наши дети с нами, мы всё-таки будем счастливы».

А о Шарлотте она написала: «Наша дочь всё больше и больше меня радует; она очень сдержанна, но, подобно отцу, скрывает под кажущейся холодностью самое тёплое сердце, сочувствующее ближнему. Ходит она будто равнодушная ко всему, а между тем полна любви и участия, это придаёт ей что-то особенно привлекательное. Если Господь сохранит её, я предвижу, что её ожидает блистательная будущность...»

Если бы любящая мать могла знать, что эти её слова окажутся поистине пророческими!

В начале 1808 года королевская семья вернулась в Кёнигсберг. Жизнь её почти ничем не отличалась от жизни простых граждан. Большую часть времени королевские дети проводили в соседнем саду да в поле, расположенном рядом с дворцом, играли с местными ребятишками, ловили бабочек, собирали цветы, которые с радостью преподносили своей горячо любимой матери. Шарлотта умела мастерски плести венки из васильков и делать маленькие букеты из полевых цветов, которыми украшала пустынные помещения дворца.

За день до Рождества 1809 года королевская семья возвратилась в Берлин. Встреча жителей прусской столицы была восторженной. Шарлотта сидела в карете рядом с Луизой. Заслышав радостные крики народа, приветствовавшего короля и королеву, мать сказала дочери: «Дорогая Шарлотта, слушай эти радостные крики и звон колоколов с благоговением... Тот, кто хочет заслужить это, должен отвечать любовью на любовь своего народа; должен иметь сердце, способное разделять его страдания и радости; главное – он должен быть с людьми человеком. Запомни это, дочь моя, и если тебе когда-нибудь суждено носить корону, вспомни этот торжественный час».

10 марта следующего, 1810 года торжественно отмечался день рождения королевы Луизы – этой удивительной женщины: верной супруги, прекрасной матери, патриотки своей страны, о её интеллекте, широкой эрудиции, философском складе ума и глубокой нравственности было известно далеко за пределами родной Пруссии, она вырастила семерых детей – четырёх сыновей и трёх дочерей. «Все они лучшие для меня сокровища, которые люди отнять у меня не могут», – не раз писала она в своих письмах. В мартовский день Луиза не раз повторяла, что её тревожат печальные предчувствия. «Мне кажется, что я в последний раз праздную свой день рождения», – сказала она с грустью своей приближённой фрейлине.

На лето вместе с детьми королева переселилась в Потсдам, там ей всегда нравилось. Но сердце её было переполнено грустью, которая невольно передавалась и её детям. Своим старшим сыновьям она как-то сказала: «Когда уже не будет в живых вашей несчастной матери-королевы... не довольствуйтесь слезами. Трудитесь на благо Пруссии, освободите народ ваш от позора и унижения, в которые он впал ныне. Будьте мужественны, достойны звания царского и названия внуков великого Фридриха; пускай человек в вас будет выше принца».

19 июля тридцатичетырёхлетняя прусская королева внезапно скончалась со словами: «Господе Иисусе! Иисусе! Поспеши!»

Потеря матери была страшным горем для Шарлотты, которой в тот год исполнилось двенадцать лет. Отец поручил её воспитание госпоже Вильдермет, достойной, умной, образованной женщине, которой прусская принцесса была благодарна всю свою жизнь. Воспитательница удачно подобрала преподавателей для девочки, сумевших развить в ней большой интерес к истории, литературе и искусству, сохранившийся до конца её дней, старшая дочь овдовевшего короля уже с детства должна была привыкать к торжественным официальным приёмам и придворному этикету, заменяя на выходах во дворце свою мать.

И прусского короля Фридриха Вильгельма III, и русского императора Александра I помимо политических соображений и чисто человеческой дружбы объединяла глубокая печаль в связи с кончиной женщины, дорогой им обоим. У них зародилась мысль скрепить свои добрые личные отношения родственными узами. В 1813 году после разгрома наполеоновской армии под Лейпцигом правители между собой договорились о браке принцессы Шарлотты, которой к тому времени уже исполнилось пятнадцать лет, с великим князем Николаем. Об этой договорённости знала вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Она выразила своё согласие на этот брак с условием, что состояться он должен лишь после достижения её сыном девятнадцатилетнего возраста. Соглашение хранилось как бы в тайне, а события развивались следующим образом.

В январе 1814 года через прусскую столицу проезжала императрица Елизавета Алексеевна, направляясь к своим баденским родственникам. Здесь она лично познакомилась со своей будущей невесткой и составила о ней весьма лестное мнение. Вслед за императрицей в Берлин прибыли великие князья Николай и Михаил, совершавшие поездку в главную квартиру русской армии. Они нанесли визит детям короля Фридриха Вильгельма III, во время которого Николай и увидел впервые свою будущую невесту. В честь высоких гостей из России был дан праздничный обед. Вечером их высочества посетили знаменитую Берлинскую оперу и в ту же ночь выехали из прусской столицы. Так состоялось знакомство молодых людей, которым судьба в будущем предназначала российский трон. Великий князь Николай сразу понравился принцессе Шарлотте, миловидность которой, в свою очередь, произвела на него сильное впечатление (несколько позже он восторженно отзывался о ней в кругу своих друзей). Молодые люди и не подозревали тогда, что их брак был заранее предрешён царственными домами.

Осенью 1814 года, за день до отъезда прусского короля на конгресс в Вену, обер-гофмейстерина Фосс сообщила принцессе, что её собираются выдать замуж за великого князя Николая. Шарлотта не смогла скрыть своей радости и, покраснев от смущения, сказала, что она не возражает, вот только жаль будет расставаться с нежно любимым отцом. А в письме к брату Вильгельму принцесса призналась, что русский великий князь, которого она видела всего лишь один раз, пришёлся ей по сердцу.

Помолвка состоялась осенью 1815 года. Великий князь Николай прибыл в Берлин 22 октября, в день, когда праздновалась четырёхсотая годовщина правления династией Гогенцоллернов Бранденбургским курфюршеством. Через два дня приехал император Александр I, а вслед за ним и две его сестры: великая княгиня Екатерина, вдовствующая герцогиня Ольденбургская, и великая княгиня Мария, герцогиня Веймарская. Во время торжественного обеда, который был дан по случаю прибытия в прусскую столицу Санкт-Петербургского гренадерского полка, был провозглашён тост за здоровье помолвленных: великого князя Николая и принцессы Шарлотты. Судьба старшей дочери прусского короля была окончательно решена, и произошло это не без участия её сердца.

На следующий день после помолвки Николай и Шарлотта посетили мавзолей королевы Луизы в Шарлоттенбурге. Воздвигнутый в тенистой аллее из могучих елей в виде греческого храма с четырьмя колоннами в дорическом стиле, он производил впечатление соединения вечной красоты с вечным покоем. Мраморная фигура Луизы возлежала на саркофаге. В изящном каменном одеянии, складки которого были удивительно естественны, она казалась всего лишь уснувшей. Возлагая цветы к гробнице, Шарлотта не смогла сдержать слёз – слёз тяжёлой утраты, смешанных со слезами счастья. Предсказание матери начинало сбываться...

Две недели в Берлине царила праздничная атмосфера. По случаю сговора между двумя правящими домами устраивались различные торжества, театральные представления, концерты, балы. В оперном театре был дан бал, который обручённые открыли вальсом. Это был их первый совместный танец. Впоследствии вальс почти ежегодно звучал во время серенады, традиционно исполняющейся 1 июля в Петергофе в день рождения и свадьбы прусской принцессы. Жители были очень довольны будущим зятем своего короля. Брат российского императора Александра I, по их мнению, был самым красивым принцем в Европе.

Когда гости разъехались, покинул прусскую столицу и великий князь Николай. Однако в течение двух лет до свадьбы он не раз посещал свою невесту в Берлине и оказывал ей всяческое внимание. Из сохранившихся счетов по затратам на эти поездки встречаются и такие записи: «За наряды для принцессы Шарлотты выдано 78 червонцев, по счёту француженке П. 165 червонцев, за шляпу и гребень в подарок 1410 франков».

Видимо, жених стремился сделать приятное своей невесте и хотел видеться с ней как можно чаще. Свидания постепенно сблизили молодых людей, им уже трудно было долго находиться в разлуке, и всё время до свадьбы они вели постоянную переписку.