Текст книги "Принцессы-императрицы"

Автор книги: Валентина Григорян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Это были мечты, а реальность выглядела совсем иначе. Вместе с семьёй императора Александр и Елизавета должны были переселиться во вновь построенный Михайловский дворец, названный так по случаю рождения у императрицы Марии Фёдоровны сына Михаила, её последнего ребёнка. Государь уже никому не доверял, словно предчувствовал близость своего мучительного конца. Он, вероятно, думал, что толстые стены и защитные укрепления нового дворца защитят его от насилия. Наследнику престола с супругой были отведены неудобные маленькие комнаты, пропитанные сыростью, как, впрочем, и все помещения только что отстроенного здания. Это производило на них мрачное, удручающее впечатление.

В марте 1801 года Павел I был злодейски убит заговорщиками. Из членов императорской фамилии лишь одна Елизавета сохраняла в ту ночь присутствие духа и самообладание. Она старалась утешить мужа, вернуть ему мужество и уверенность в себе, не оставляла его всю ночь, разве лишь ненадолго, чтобы успокоить свекровь, удержать её в комнатах, не дать ей выступить против изменников-убийц. А каково было душевное состояние великого князя Александра? Вступить на престол после кровавой драмы было тяжело. В эти дни хрупкая принцесса из Бадена проявила изрядное мужество и спокойствие. Ей приходилось одновременно поддерживать мужа и щадить самолюбие и уважать печаль императрицы-матери. Утомительные богослужения и панихиды, погребение убиенного императора – всё требовало немало усилий. Да ещё внезапная кончина старшей сестры Александра в Австро-Венгрии добавила горя семье. Нелёгкое это было время.

Итак, Александр Павлович был провозглашён императором. Ему отныне предстояло править сорока миллионами российских граждан. Смиренная и безответная во время царствования сына Екатерины II, принцесса из Бадена могла теперь горделиво взирать на раболепный двор и миллионы коленопреклонённых подданных. Но она осталась почтительной невесткой вдовствующей императрицы, практически уступив ей права первенства, и скромной тенью его величества императора, своего мужа. А ведь баденская принцесса уже возмужала, успела стать матерью, много выстрадала. Это была уже не девочка-подросток, а сложившаяся женщина. Ей исполнилось двадцать два года, и она стала государыней огромной империи.

За девять лет пребывания в России Елизавета Алексеевна имела возможность наблюдать два совершенно противоположных правления. Она могла убедиться, что люди меняются в зависимости от обстоятельств, что при дворе всегда больше лести, чем преданности, что на престоле можно делать добро и зло и что, наконец, русские менее дики, чем они рисовались в воображении немцев. Все эти мысли она высказывала в письмах к матери, которой писала довольно часто. Да и кому ещё она могла раскрыть свою душу?

После смерти Павла I в жизни Елизаветы начался новый этап. В первое время после занятия трона Александр относился к супруге с чувством большой благодарности за нравственную поддержку и утешение в трудные минуты жизни. Он сумел оценить нежные заботы, которыми она окружала его в момент восшествия на престол, и оказывал ей очень большое внимание.

Через несколько недель после воцарения на российском троне Александр пригласил в Петербург родителей своей супруги, желая сделать ей приятное. Девять лет они не виделись со своей любимой дочерью, ставшей ныне государыней огромной державы. Вместе с ними приехали также их старшая дочь, которой к тому времени исполнилось двадцать пять лет (но замуж она ещё не вышла), младшая, Мария, бывшая уже женой герцога Брауншвейгского, и пятнадцатилетний сын Карл. Баденский камергер Гайлинг фон Альтхайм, сопровождавший семью, так описал в дневнике момент встречи:

«Её величество императрица Елизавета вышла навстречу своим родителям... Долго оставалась императрица в объятиях своего любимого отца и своей нежной матери, не проронив ни слова. Все присутствующие, которым выпало редкое счастье быть свидетелями этого трогательного свидания, были глубоко потрясены этой сценой. Во всех глазах блестели радостные слёзы умиления».

Баденская семья разместилась во дворце на Каменном острове, где пробыла всё лето, совершая время от времени поездки в Петергоф или в Павловск к вдовствующей императрице Марии Фёдоровне.

Маркграфиня Амалия, несмотря на свои сорок шесть лет и многочисленное потомство, ещё не утратила красоты. Она держалась с большим достоинством и производила на всех благоприятное впечатление. Правда, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна с трудом скрывала свою неприязнь к ней. Она всё ещё испытывала некоторую ревность, что матери её невестки удалось выдать дочь за шведского короля, на брак которого со своей дочерью она рассчитывала. Да и старшая дочь маркграфини, принцесса Каролина, в том же году вышла замуж за курфюрста Баварии, сделавшегося вскоре баварским королём, тогда как ни одна из русских великих княжон не приобрела в замужестве такого высокого положения. В общем, Марию Фёдоровну всё ещё обуревали чисто женские эмоции любящей и честолюбивой матери.

Со своей стороны маркграфиню весьма огорчил тот факт, что свекровь её дочери сохранила за собой все преимущества царствующей императрицы. Даже заведование благотворительными и просветительными учреждениями целиком осталось за ней. Матери баденской наследной принцессы так хотелось, чтобы её дочь имела возможность проявлять активную деятельность и распространять щедроты и благодеяния, как это и подобает жене монарха.

В начале сентября Елизавете Алексеевне пришлось расстаться с родственниками. Она должна была ехать в Москву на коронацию, а родители с двумя детьми (старшая сестра осталась с Елизаветой, чтобы сопровождать её в Москву) отправились в Швецию навестить свою дочь Фридерику, шведскую королеву.

Торжественный въезд в Москву великого князя Александра с супругой состоялся 8 сентября 1801 года. На всём шествии процессии по обеим сторонам были выстроены пешие гвардейцы, а вдоль домов устроены возвышенные места для зрителей.

Погода была великолепная. Император ехал верхом на коне, сзади следовала свита. Императрица находилась в карете, запряжённой восьмёркой лошадей; каждую лошадь вёл под уздцы придворный конюх. В такой же карете с короной на империале ехала императрица-мать. Далее следовали члены императорской фамилии. Александр с супругой вошли в собор, над их головами шестнадцать генералов несли роскошный балдахин. Император и императрица поклонились святыням и заняли места на тронах. Успенский собор был освещён тысячью свечей. После прочтения молитвы государь взял из рук митрополита корону, которой сорок лет назад венчалась на царство его бабушка Екатерина, и возложил её себе на голову. По его знаку к нему приблизилась императрица. Он велел поднести малую корону и собственноручно возложил её на голову своей супруги, баденской принцессы. Все присутствующие поздравили новокоронованную чету троекратным поклоном. С кремлёвских стен послышалась пальба из орудий. Началась Божественная литургия. По её завершении государь и государыня по разостланному от трона до алтаря красному с золотом ковру последовали к Царским вратам. Здесь состоялось миропомазание на царство. Весь ритуал помазания святым миром сопровождался колокольным звоном.

Императрица Мария Фёдоровна и другие члены императорской фамилии первыми поздравили новокоронованных и пожелали им счастья. В тот же день в Грановитой палате дворца состоялся парадный обед, на котором, помимо членов императорской фамилии, присутствовали иностранные послы, высшее духовенство, многие придворные, а также представители высшей светской и военной власти.

Больше месяца продолжались празднества в Москве. Нескончаемые церемонии, торжественные богослужения, приёмы, балы были утомительны, но такова уж русская традиция – венчание на царство превращать в общий большой праздник. Но тут из Швеции пришла страшная весть: скончался отец венценосной императрицы, наследный принц Баденский Карл Людвиг. Он погиб от несчастного случая: повозка, в которой он ехал, сильно накренилась, и при падении он получил серьёзную травму головы. «Будучи в расцвете сил, никогда не болевший, сорока шести лет от роду, принц, не приходя в сознание после злополучного падения, скончался на руках супруги на глазах у сопровождавшей его свиты. Случай невероятный, тем более, что при падении пострадал лишь он один, остальные спутники остались невредимыми» – так гласило официальное сообщение о смерти отца российской императрицы.

Можно представить то огромное горе, которое пришлось пережить Елизавете. Зиму она вместе с супругом провела в Петербурге в Зимнем дворце и, будучи в трауре, мало выезжала в свет. Кроме обычных церемоний в праздничные дни их величества вели самый скромный образ жизни. Государь почти ежедневно совершал утреннюю прогулку верхом или пешком по улицам столицы в сопровождении одного из генерал-адъютантов. Елизавета Алексеевна ездила в экипаже с фрейлиной Шаховской или прогуливалась с ней же пешком по набережной Невы и в Летнем саду.

Летом императрица Елизавета посетила Швецию, чтобы повидаться с сестрой Фридерикой. В шведской прессе о сестре королевы Швеции писали следующее: «Трудно передать всю прелесть императрицы: черты лица её чрезвычайно тонки и правильны, греческий профиль, большие голубые глаза, правильное овальное очертание лица и волосы прелестнейшего белокурого цвета. Фигура её изящна и величественна, а походка чисто воздушная. Словом, императрица, кажется, одна из самых красивых женщин в мире. Характер её должен соответствовать этой прелестной наружности...»

Свидание сестёр было недолгим, но они многое успели рассказать друг другу, поделиться и радостями, и горестями своей жизни, вспомнить счастливое детство, отдать должное памяти любимого отца. Расставаясь, обе плакали, словно предчувствовали, как трудно сложатся их судьбы в будущем. О Елизавете будет ниже написано ещё немало строк.

Что же касается Фридерики, то в браке с королём Густавом IV она не была счастлива. Её супруг не сумел ни править с честью, ни сойти с трона с достоинством. Пройдёт немногим более шести лет, и он будет свергнут армией и изгнан гражданами Швеции из страны за свой произвол. Под именем графа Готторпа или полковника Густавзона он объездит пол-Европы, пока не осядет наконец в Швейцарии, где и закончит свои дни в 1837 году. Фридерика разведётся с ним и вместе с детьми возвратится в родной Баден. Единственный сын Густава IV Адольфа, Густав Ваза, будет находиться на австрийской службе в чине генерала. Дочь Каролина выйдет замуж за саксонского короля Альберта, а её старшая сестра София станет женой великого герцога Баденского Карла Леопольда.

По возвращении Елизаветы Алексеевны из Швеции императорская чета проживала во дворце на Каменном острове, любимом месте пребывания супругов. Правда, в самом дворце не было ничего царственного. Всё в нём было очень просто, и единственным украшением являлась лишь чудесная река, на берегу которой он находился. Рядом с императорской резиденцией было расположено несколько красивых дач. Садовые входы никогда не запирались, так что местные жители и горожане, приехавшие на отдых, могли ими пользоваться. Вокруг дворца не было видно никакой стражи, и злоумышленник мог без особого труда подняться по ступенькам и проникнуть в небольшие комнаты государя и его супруги – в этом отношении Александр был полной противоположностью своего отца, подозрительности и страха у него не было.

Большую часть времени Елизавета Алексеевна проводила вместе со своей сестрой, принцессой Амалией, оставшейся в Петербурге. К их обществу присоединялись иногда несколько дам, пользующихся особым расположением императрицы, чаще всего они оставались и ужинать во дворце. К их тесному кружку присоединялись порой мужчины, приближённые императора, среди них и Адам Чарторыжский. Вступив на престол, Александр I вызвал князя из Рима и назначил его секретарём внешнеполитического ведомства. Вновь стал распространяться слух, что императрица Елизавета проявляет к этому вельможе особое внимание, как бы отвечая на его ухаживания. Петербургский двор и при Александре I не освободился от интриг и сплетен.

Сам Александр почти каждый вечер заходил к своей супруге, но не надолго. Царский сан, как его понимал молодой государь, требовал отречения от удовольствий домашнего очага; частной жизнью он вынужден был, по его словам, жертвовать в угоду придворному этикету. Редкие часы досуга он должен был уделять празднествам, которые в его честь устраивали знатные вельможи. Чаще всего он посещал их один, без супруги, любившей тишину и уединение. Чтение, прогулки и занятие искусствами – вот к чему лежала душа этой утончённой женщины.

«Чем чаще видишь государыню Елизавету Алексеевну, – говорили о ней её приверженцы, – тем больше находишь в ней ума, удивительного для её лет. Большинством публики она мало любима, потому что застенчивость придаёт ей вид холодности, которую принимают за гордость».

Несколько сблизилась императрица Елизавета с бывшей камер-фрейлиной Екатерины II Анной Степановной Протасовой, с которой находилась в постоянной переписке. Большинство своих писем она писала по-русски, и, хотя в них было много орфографических ошибок и неправильных оборотов речи, они свидетельствуют о том, как упорно и настойчиво баденская принцесса старалась усвоить язык своей новой родины. Графиня Протасова, внешне очень некрасивая незамужняя женщина, была влиятельной дамой при дворе бабушки Александра I. Злые языки уверяли, что Екатерина II советовалась с ней относительно качеств своих будущих фаворитов, полагаясь на её вкус. Графиня воспитывала дочерей своего брата, генерал-поручика Петра Протасова, младшая из которых, Аннет, получила графское достоинство и стала постоянным членом близкого кружка Елизаветы Алексеевны. Да и сама бывшая камер-фрейлина после восшествия Александра I на престол постоянно находилась при дворе. Она учила Елизавету русскому языку, проводила с ней летний досуг, стараясь быть полезной во всём. Если императрице что-либо требовалось, она лично писала графине коротенькие записочки, излагая в них свою просьбу: «Я пойду к обедне в половине двенадцатого. Прошу Вас и Анну Петровну со мною идти». Или: «Я думаю, что мы прежде 9 часов не поедем на собрание, и очень рада, что Вы можете с нами ехать, как мне Ваше письмо принесли, я боялась, что Вы нездорова были и что я без покровительства останусь».

Малозначительные по содержанию, эти записочки свидетельствуют, однако, о близости графини Протасовой к молодой императрице. Её величество обращалась с ней по-простому и не скрывала дружеского расположения. Желая сделать графине приятное, Елизавета то посылала ей новую книгу, которую та хотела иметь, то переписывала для неё стихи и вообще стремилась оказывать стареющей женщине всяческое внимание.

Посылая ей стихи «Русская песнь матушки-царицы», в которых восхвалялись доблести Екатерины II, Елизавета Алексеевна писала: «Зная, сколь согласно мы думаем об особе, к которой относятся приложенные стихи, я нарочно немедленно списала их для Вас с уверением, что Вы не можете читать их равнодушно».

Графиня Протасова любила получать от молодой императрицы записки и гордилась её отношением к себе. Нередко она настойчиво просила её величество о свидании, но Елизавета предпочитала письменное общение. Она вообще тяготилась неизбежными для её положения выездами и приёмами, а к «ухаживаниям» придворных относилась недоверчиво, не веря в их искренность.

«Увы! – писала она матери по поводу заискивания какой-то из дам. – Вряд ли это только любовь! Дело в том, что при том имени, которое я ношу, в ухаживаниях только десятую часть надо приписать чувству! Да и то много».

Когда графиня Протасова собралась за границу для лечения на водах, Елизавета Алексеевна в знак особого внимания отправила ей небольшой подарок. «Дорожный ящик для чая повергается к стопам Вашим, – писала она отъезжающей. – Хотя он не весьма великолепный, но надеюсь, что Вы его милостиво примете и вспомните всякий раз, как Вы будете чай пить, что я желаю Вам всяческого добра и щастия».

Переписка Елизаветы Алексеевны с графиней длилась почти двадцать лет. В письмах её, которые, кстати, позже были опубликованы, встречалось с каждым годом всё меньше ошибок. Это было приятно Протасовой, занимавшейся с ней когда-то русским языком.

К числу близких императрице людей принадлежала и миссис Питт, жена её учителя английского языка. После смерти мужа она поселилась в Каменноостровском дворце и продолжила занятия с Елизаветой Алексеевной английским языком. Скоро этих двух женщин связала тесная дружба и искренняя любовь. На родину миссис Питт уехала лишь после смерти своей ученицы, уход из жизни которой она горько оплакивала. С собой в Англию она увезла прекрасный портрет российской императрицы, её подарки, письма и множество записочек, которыми чуть ли не ежедневно обменивались подруги. Всё это после смерти миссис Питт перешло к её наследникам и со временем было безвозвратно утеряно. Уцелело лишь немногое.

В конце лета 1803 года в Шверине скончалась при родах сестра императора Александра I Елена, бывшая замужем за принцем Мекленбург-Шверинским. Это был новый тяжёлый удар для всей семьи Романовых, которая к тому времени уже значительно уменьшилась: не стало главы царской фамилии, императора Павла I; скончалась в Австрии его старшая дочь Александра; супруга великого князя Константина, саксен-кобургская принцесса, уехала из России, чтобы никогда больше не вернуться; сестра императора Александра I великая княгиня Мария, после бракосочетания с наследным принцем Саксен-Веймарским, в 1804 году покинула Петербург, чтобы жить постоянно в Веймаре. С вдовствующей императрицей Марией остались лишь семь членов её семьи: старшие сыновья Александр с супругой и Константин в одиночестве, дочери Екатерина и Анна да младшие сыновья, Николай и Михаил.

Александр вместе с Елизаветой часто ездил в Гатчину или Павловск, где большую часть времени находилась его мать. Хотя эти визиты и не доставляли особого удовольствия невестке, она тем не менее была счастлива, что хотя бы эти часы её дорогой супруг находится с ней вместе.

Однако к концу 1804 года Александр стал постепенно отдаляться от жены, сохраняя пока ещё внешние приличия. Свою мужскую страсть он отдал княгине Марии Нарышкиной, пригретой когда-то Екатериной II польской красавице. Она яркой звездой всё ещё блистала при петербургском дворе. Перед ней преклонялись, считали за честь быть в её окружении. Про мужа княгини говорили, что у него две должности: явная – обер-егермейстера и тайная – снисходительного супруга.

Лето Нарышкины проводили обычно на своей даче на берегу Малой Невки, неподалёку от Каменноостровского дворца императора. Там часто собиралось высшее общество, устраивались великолепные праздники, балы, фейерверки на реке. Окна каменного двухэтажного дома с колоннами и плоским куполом всегда ярко светились, комнаты были обставлены дорогой мебелью, повсюду царила изысканная роскошь. Красавица хозяйка принимала обычно своих гостей в белом платье, подчёркивающем блеск её чёрных волос, в которых не было ни жемчуга, ни цветов, как требовала мода того времени. Княгиня прекрасно знала, что никаких украшений ей не нужно. «Время словно скользит по этой женщине, как вода по клеёнке. С каждым днём она хорошеет», – говорили современники.

Не устоял перед прелестями Марии и император Александр, который довольно часто стал бывать на даче Нарышкиных, естественно без супруги. Княгиня сумела покорить сердце молодого царя, то играя на нотах восторженной любви, то действуя на его самолюбие. Его благосклонное отношение к ней было сразу замечено. Пошли слухи, что государь якобы разыграл княгиню в лотерею с Платоном Зубовым, бывшим фаворитом его бабушки, и, выиграв, сделал её своей любовницей. Мария же была так хороша, что у многих приближённых не хватало духа осудить императора за эту связь на глазах всего двора. Гёте писал из Карлсбада фон Штейн в 1806 году: «Среди недавно прибывших – красавица княгиня Нарышкина, которая служит доказательством того, что у Александра неплохой вкус».

В письмах матери Елизавета Алексеевна намекала на измену Александра, порой не скрывая своего отчаяния. Она всё ещё была влюблена в своего царственного супруга и с достоинством переносила выпавшие на её долю страдания. Однажды на приёме в Зимнем дворце, который давала императорская чета, Елизавета Алексеевна спросила княгиню Нарышкину о её здоровье. «Не совсем хорошо, – ответила та, – я, кажется, беременна». Обе женщины знали от кого... Но лишь немногие могли понять, как глубока рана оскорблённой жены. Императрицу жалели, императора осуждали, а между собой шептались: «Будь поменьше гордости, побольше мягкости и простоты, и государыня легко бы взяла верх над своей соперницей». Но женщине, особенно царственной, трудно было вдруг изменить себя. Елизавета Алексеевна привыкла к обожанию, она не могла примириться с мыслью, что отныне ей надо изыскивать средства, чтобы угодить супругу. Она охотно приняла бы изъявление его нежности, но добиваться её не хотела. Какая-то апатия овладела бедной принцессой. Ей хотелось иметь ребёнка, а радость стать матерью всё ещё не выпадала на её долю.

К счастью, Александра I вскоре отвлекли внешние события: началась кампания против Наполеона. Закончилась она поражением русских и австрийских войск и невыгодным для России перемирием. Верная супруга страшно переживала эту неудачу и старалась, как могла, чисто по-женски утешить возвратившегося императора. Как всегда в трудные минуты, её мужественная поддержка действовала на императора благотворно. Нарышкиной в то время не было в столице, она уехала в Германию, чтобы поправить своё здоровье, пошатнувшееся после родов. Александр старался чаще быть в обществе своей милой жены.

Весной 1806 года Елизавета Алексеевна почувствовала, что пришёл её черёд вновь стать матерью. Она была очень счастлива и горда этим. Лето, как обычно, императорская чета провела в своём дворце на Каменном острове, а в середине сентября переехала в Зимний. Срок родов приближался.

В начале ноября около пяти часов утра Петербург был разбужен пушечными выстрелами, возвещавшими благополучное разрешение от бремени её величества императрицы. Родилась великая княжна Елизавета.

Через две недели состоялось крещение ребёнка. Секретарь вдовствующей императрицы сделал такую запись в своём дневнике: «18 ноября. Воскресенье. Сегодня день крестить великую княжну Елизавету Александровну. Высочайшее семейство собралось у императрицы Марии, и оттуда состоялся выход в церковь. Новорождённую несла принцесса Амалия. Подушку поддерживали фельдмаршал Салтыков и граф Строганов... Как только началось молебствие, был произведён 301 выстрел из крепости».

По случаю семейной радости некоторым приближённым дамам были пожалованы крест Святой Екатерины или портрет императора Александра I, обрамленный драгоценными камнями. Среди награждённых была и княгиня Наталья Голицына (до замужества княжна Шаховская, любимая фрейлина царствующей императрицы), к которой вдовствующая императрица Мария Фёдоровна была не расположена. Она заранее высказала сыну своё мнение, попросив его, чтобы он вычеркнул фамилию княгини из списка. Государь ответил, что уже поздно, так как он уже обещал... Обещание было дано Елизавете, которая иногда испрашивала милости у своего августейшего супруга. Она старалась всегда находиться в тени событий и в дела мужа никогда не вмешивалась, считая, что не следует стеснять действий супруга и его побуждений. По отзывам современников, баденская принцесса никогда не была императрицей в полном смысле этого слова: всю реальную власть держала в своих руках вдова Павла I, её свекровь.

Весь следующий год прошёл для Елизаветы Алексеевны в заботах о ребёнке, который был для неё большим утешением. Императрицу уже не волновали сплетни и пересуды двора, даже весть о том, что у княгини Нарышкиной от государя вновь родилась дочь, не вызвала особой ревности принцессы; материнские чувства вознаграждали её за утрату любви супруга. Но разве могла она тогда знать, что судьба не даст ей долго наслаждаться своим счастьем?

Наступил 1808 год – год самых страшных испытаний для баденской принцессы. Вначале из-за границы пришло известие, что от скоротечной чахотки скончалась княгиня Голицына, её лучшая подруга, добрый и весёлый характер которой всегда распространял вокруг жизнелюбие и оптимизм и был для императрицы как бы отдушиной в однообразной житейской обстановке. После смерти княгини Елизавета Алексеевна взяла на попечение её маленькую дочь, мечтая сделать её подругой своей Лизоньки.

Но судьба распорядилась иначе. «Дочь императрицы, – как писала в своих воспоминаниях графиня Головина, – стала предметом её страсти и постоянных её забот. Уединённая жизнь стала для неё счастьем; как только она вставала, она отправлялась к своему ребёнку и не оставляла его почти весь день... Но это счастье продолжалось только 18 месяцев. У маленькой великой княгини очень трудно прорезались зубы. Франк, врач Её Величества, не сумел её лечить: ей дали укрепляющие средства, которые увеличили воспаление. В апреле 1808 года с великой княжной сделались конвульсии; все врачи были созваны, но никакое лекарство не могло её спасти. Несчастная мать не отходила от постели своего ребёнка... Стоя на коленях возле кровати, императрица, увидевши свою дочь более спокойной, взяла её на руки; глубокое молчание царило в комнате, там собралась вся императорская фамилия. Императрица приблизила своё лицо к лицу ребёнка и почувствовала холод смерти. Она попросила императора оставить её одну у тела её дочери, и император, зная её мужество, не колебался согласиться на желание опечаленной матери... Императрица оставляла при себе тело своего ребёнка в течение четырёх дней. Затем оно было перенесено в Невскую лавру и положено на катафалк, по обычаю все получили разрешение войти в церковь и поцеловать ручку маленькой великой княжны...»

А на следующее утро после кончины дочери Елизавете Алексеевне пришло известие о смерти её младшей сестры Марии, герцогини Брауншвейгской. Александр I решил сообщить об этом своей супруге. Новое несчастье, как бы сильно оно ни было, не будет столь заметно для матери, сердце которой буквально разрывалось на части от горя. Отчаяние, разочарование и желание полного забвения – вот что наполняло её душу.

Отношение Александра I к супруге оставалось по-прежнему бесстрастным, их сближал теперь лишь придворный этикет. На официальных собраниях при дворе они бывали вместе, иногда вместе обедали, дружелюбно беседовали, но в беседах этих не было ни сердечной теплоты, ни прежней искренности. Елизавета похудела, лицо её поблекло, красота померкла, только глаза всё ещё сохраняли кроткое очаровательное выражение. Никогда она не чувствовала так своего одиночества. Любимым её занятием стало отныне посещение могил своих малюток в Невской лавре. Там она могла горькими слезами безутешной матери несколько облегчить своё исстрадавшееся сердце.

В Европе в это время хозяйничал Наполеон Бонапарт. Пруссия, истоптанная сапогами французских солдат, с надеждой обращала свои взоры на Александра I, своего верного союзника и защитника. Но к сожалению, и ему в Тильзите, куда он прибыл для переговоров с французским императором, не удалось спасти дружественную России Пруссию от позорного мира. Не помогли ходатайства перед Наполеоном и самой прусской королевы Луизы, которая попыталась попросить у надменного завоевателя о некотором снисхождении к её разорённой стране. Наполеон не услышал просьбы прусской патриотки. Как бы вознаграждая за холодность французского завоевателя, Александр I оказывал королеве Луизе в Тильзите истинно рыцарское внимание, их связала сердечная дружба и взаимная симпатия. По кулуарам светских домов Петербурга пополз шёпот о преклонении российского императора перед красотой Луизы. Нарышкина едва скрывала своё бешенство. Елизавета же в своих переживаниях из-за потери дочери вообще не в силах была реагировать на мелочные сплетни.

К Рождеству 1808 года их прусские величества по приглашению императора Александра I прибыли в Петербург. Российская столица встретила великолепную Луизу и её супруга колокольным звоном во всех церквях города. Государь и его сёстры, великие княгини Екатерина и Анна, выехали навстречу высоким гостям. Елизавета Алексеевна и вдовствующая императрица Мария Фёдоровна ожидали наверху великолепной дворцовой лестницы. В воспоминаниях графини Блудовой, написанных со слов своей близкой родственницы, присутствовавшей при встрече прусской королевской четы, говорится: «Из кареты вышла королева Луиза. Государь подал ей руку, и они с королём вместе вошли на лестницу. Королева была во всём блеске своей молодой необыкновенной красоты: ослепительная белизна и свежесть её лица выступали ещё ярче на тёмном фоне синей бархатной шубы на собольем меху — подарок Александра I. Ласковым взглядом и приветливым склонением головы отвечала она на поклоны ожидавших её придворных... Для королевской четы были приготовлены комнаты в Эрмитаже. Они были отделаны роскошно. Комоды были наполнены дорогими подарками: бархатные и шёлковые одежды, подбитые мехом, турецкие шали, сибирские камни в бриллиантовой отделке... Гостеприимство истинно царское, со всей утончённостью приёмов европейских и почти сказочной роскошью азиатской...»

На следующий день королеве представлялись все «ко двору имеющие приезд». Королева Луиза, украшенная золотом и бриллиантами, была ещё более ослепительна своей юной царственной красотой, чем нарядом: прекрасный стан, нежный оттенок белокурых волос, светлый взгляд голубых глаз, грация и достоинство, ей свойственные. «Красавица из красавиц! Ей нет соперницы, кажется, во всём мире», – поговаривали в нарядной раззолоченной толпе. Все дамы постарались быть одетыми в этот день особенно богато: бархат, парча, золотое шитьё, жемчуг, бриллианты, драгоценные камни пестрели всюду.

Вдруг подошла поклониться королеве другая знаменитая красавица того времени – Мария Антоновна Нарышкина. Такая же ослепительная свежесть, такая же безукоризненность форм, такие же тонкие черты, только тёмные волосы и простота наряда: вся в белом, ни золота, ни бриллиантов, никаких дорогих украшений, на голове простой венок из васильков. Королева невольно выпрямилась, и несколько секунд обе молча смотрели друг на друга. Решительно нельзя было сказать, кто лучше. Умная уловка Нарышкиной была верхом искусства кокетки. Это презрение ко всяким украшениям было высшим торжеством красоты. Их в то время считали соперницами не только как знаменитых красавиц, но и в отношении к государю. «Хотя, конечно, никто не думал упрекнуть королеву в легкомыслии и кокетстве, – пишет далее графиня, – но знали, как восторженно государь поклонялся её великим качествам, её возвышенному настроению духа, её геройской инициативе и терпению, и многие были уверены, что государь в неё влюблён».