Текст книги "Принцессы-императрицы"

Автор книги: Валентина Григорян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

В ноябре 1796 года Густав Адольф после долгих переговоров прибыл наконец в российскую столицу в сопровождении своего дяди и опекуна герцога Зюдерманландского. Некоторое время он провёл при петербургском дворе, в его честь устраивались бесконечные балы и праздники. Казалось, что с Александрой он установил хороший контакт. Однако задуманный бабушкой-царицей брак не состоялся. Шведский король неожиданно для российской государыни отказался подписать брачный контракт и покинул Петербург. Через некоторое время после возвращения Густава Адольфа в Стокгольм Екатерина II получила письмо от своего посла в Швеции: «Король желает свершения брака с великой княжной, однако это желание основано на предположении, что она переменит религию...» А в кулуарах поговаривали, что шведский король отказался от брака с русской великой княжной якобы из-за её вероисповедания, но на самом же деле ему пришлась не по вкусу развращённость нравов при дворе российской императрицы.

Екатерина II восприняла поведение Густава Адольфа как личное оскорбление для себя и сильно разгневалась. Распространился даже слух, что её внезапная смерть – а случилось это в конце того же месяца – произошла из-за припадка сильного раздражения, вызванного поведением короля Швеции.

Курьер с известием, что государыня находится при смерти, прибыл в Гатчину. Вместе с супругой Павел Петрович немедленно отправился в Петербург. Приехали они в Зимний дворец лишь к вечеру и всю ночь безвыходно провели во внутренних покоях императрицы. Предсмертная агония Екатерины II длилась более тридцати часов, к утру она скончалась.

Сразу же после смерти матери Павел Петрович отправил графа Головкина в Стокгольм с сообщением о своём восшествии на престол. Мария Фёдоровна, которая до того времени не вмешивалась в решение вопроса о судьбе дочери, поручила графу известить шведского короля о её к нему расположении и одновременно уполномочила его передать поклон от великой княжны Александры. Очевидно, она предполагала, что со смертью императрицы Екатерины II намерения короля Густава изменятся. Однако спустя некоторое время поступило известие, что жениться на княжне православного вероисповедания король по-прежнему отказывается. Всякие переговоры после этого были излишними.

Вскоре король Густав IV женился на принцессе Баденской, родной сестре супруги Александра, старшего сына Марии Фёдоровны, чем та была крайне огорчена.

Итак, всемогущая российская государыня Екатерина II, немецкая принцесса из небольшого германского княжества, занявшая престол путём заговора против собственного мужа, скончалась. Императором России был провозглашён её сын, великий князь Павел Петрович. Его супруга, тоже немецкая принцесса, через двадцать лет после своего прибытия в Россию стала императрицей. В её жизни начался новый период. Павел, памятуя о том, что его отец, император Пётр III, не последовал совету прусского короля Фридриха II как можно скорее надеть на голову царский венец, поспешил назначить день коронации. Правда, им было дано распоряжение произвести приготовления к торжествам с предельной экономией.

Церемония коронации была назначена на весну 1797 года. Торжественный въезд в Москву происходил в Вербное воскресенье, 28 марта. Император в военном мундире прусского покроя ехал верхом, а императрица в карете. На всём пути к Кремлю были выстроены войска, для зрителей устроены крытые галереи. После свершения обряда над своей особой император Павел, заняв место на троне и возложив царские регалии на подушки, подозвал к себе жену. Когда она подошла и опустилась перед ним на колени, государь снял с себя корону и, прикоснувшись ею к челу Марии Фёдоровны, вновь надел на себя. Затем ему была подана другая, меньшая по размеру корона, которую Павел собственноручно возложил на голову супруги, как это сделал более семидесяти лет назад его прадед Пётр I при коронации Екатерины. Вслед за этим на Марию Фёдоровну была надета цепь ордена Андрея Первозванного и императорская порфира. Впервые в истории России в один и тот же день короновались царь и царица. Немецкая принцесса получила корону из рук своего супруга, российского императора.

Тут же в Успенском соборе, где по традиции совершалось венчание на царство всех российских государей, император зачитал указ о новом порядке престолонаследия, так называемое «Учреждение об Императорской фамилии ». Согласно ему отныне царствующему государю будет наследовать его старший сын или же старший представитель семьи Романовых по мужской линии.

На коронации и в последующих торжествах в Москве присутствовала и Екатерина Нелидова. Монастырь она покинула сразу же после вступления своего друга на престол. Бывшая фаворитка Павла Петровича вновь появилась при дворе, ей было отведено помещение теперь уже в Зимнем дворце. В день коронации Нелидова получила звание камер-фрейлины и подарок – великолепный, осыпанный бриллиантами портрет императрицы. Она стала, по существу, первым лицом при дворе. Но теперь уже Нелидова находилась в тесной близости ко всему императорскому семейству и была в дружбе с императрицей.

Каковы же были на самом деле отношения между Нелидовой и Павлом Петровичем? Судить трудно. Но вот в 1869 году впервые были опубликованы её письма Павлу. Они обычно начинаются словами «Mein liebes Paulchen»[2]2
  Мой любимый Паульхен (нем.).


[Закрыть]. По мнению издателя, письма свидетельствуют об идеально чистых взаимоотношениях фрейлины с обоими супругами вопреки клевете и подозрениям.

В одном из писем императору Павлу Нелидова пишет: «Благодарю Вас за то... что доставляете мне удовольствие любить Вас всем сердцем. Говорят, что никогда не следует высказывать мужчине, что его очень любишь, ибо они всё более или менее неблагодарны. Но разве Вы для меня мужчина? Клянусь Вам, что с тех пор, как я к Вам привязана, я этого никогда не замечала; мне кажется, что Вы мне – сестра...» По случаю рождения третьего сына в семье великого князя бывшая фрейлина пишет ему: «Да сохранит Вас Бог на то, чтобы быть счастливейшим из отцов, как Вы уже теперь счастливейший из супругов...» Марию она называет лучшей из женщин и матерей, лучшей из супругов. А в одном из писем императрицы к Нелидовой есть такие слова: «Вы наш добрый друг и всегда им будете: любить Вас для нас благо. Приезжайте к нам... Гатчинские удовольствия утрачивают свою цену, потому что Вас тут нет».

Однако почётное присутствие Екатерины Нелидовой при дворе императора Павла I было лишь в первый период его царствования. Как говорили древние философы, всё течёт, всё меняется... У государя появилась новая страсть, и на сей раз утверждать о её платоническом характере уже было вряд ли возможно.

Во время своего посещения Москвы в мае 1798 года император познакомился с молоденькой княжной Анной Лопухиной и почувствовал к ней неодолимую страсть. По его высочайшему повелению семья Лопухиных переехала в Петербург. На всех официальных приёмах молодая княжна Анна бесстыдно кокетничала с императором, не спуская с него глаз, как бы отдавая ему всю себя. Она была абсолютной противоположностью бывшей фаворитке государя: шестнадцатилетняя девушка, полненькая, небольшого роста, с красивыми чёрными большими глазами, обрамленными густыми длинными ресницами, в которых, однако, трудно было заметить блеск ума, свойственный её предшественнице. Родственники красавицы явно использовали её как «сладкую» приманку, чтобы завоевать определённые позиции в государстве. Даже после того, как девушка была выдана замуж за князя Гагарина, связь её с императором Павлом I не прекратилась.

Это было новое испытание для Марии Фёдоровны, теперь уже императрицы. Но она нашла в себе силы как бы не замечать связь супруга с молодой княгиней, лишь бы её Павлуша оставался в семье.

А как же бывшая фаворитка императора? Стареющая Екатерина Нелидова поняла, что бороться с молодой соперницей бесполезно. Она не захотела сохранять при дворе положение второстепенное и предпочла снова удалиться в Смольный монастырь – место своего воспитания, – который уже не покидала до конца дней. Мария Фёдоровна навещала там свою бывшую соперницу, а теперь подругу, чтобы делиться с ней скорбью и непрестанными опасениями. Прожила эта удивительная женщина до восьмидесяти двух лет и, возможно, так и осталась старой девой. Умерла Екатерина Нелидова в 1839 году. В некрологе по случаю её смерти были написаны следующие слова: «Глубокое благочестие, отлично образованный ум, любовь к изящным искусствам, тонкое знание сердца человеческого, весёлый детский нрав – привлекали к ней всех её окружающих с самых молодых лет».

Лучшим доказательством высокой добродетели Екатерины Нелидовой служит постоянная сорокалетняя дружба, которую в течение всей жизни сохранила к ней государыня императрица Мария Фёдоровна. После смерти бывшей фрейлины все её бумаги были переданы сыну императора Павла I, императору Николаю I. Некоторые впоследствии, как уже упоминалось, были частично опубликованы.

В 1798 году у императрицы Марии Фёдоровны родился четвёртый сын, названный Михаилом – по всей вероятности, в честь первого царя Романова на российском престоле. После рождения мальчика врач императрицы, Йозеф Моргенхайм, заявил, что последующие возможные роды будут стоить ей жизни. Павел был счастлив, что родился ещё один сын. Хотя и после смерти его матушки. В приливе нежных чувств к своей многострадальной супруге он велел срочно построить в Павловске большой деревянный павильон, где намеревался поместить мать Марии, которую лично пригласил приехать в Россию побыть рядом с дочерью и многочисленными внуками. Несколько месяцев тому назад вюртембергская герцогиня Доротея София стала вдовой и чувствовала себя очень одинокой. А для Марии Фёдоровны приезд матери был бы большой радостью. Но этим планам не суждено было сбыться. Совершенно неожиданно из Германии пришло известие, что любимая матушка царствующей немецкой принцессы скоропостижно скончалась.

В числе первых постановлений, изданных императором Павлом I, был указ на имя государыни Марии Фёдоровны, согласно которому ей вверялось главное наблюдение за Воспитательным обществом благородных девиц, называемым обычно Смольным институтом. К тому времени этому первому женскому учебному заведению уже исполнилось тридцать два года. Основано оно было ещё при Екатерине II и, как всё новое, не испытанное и малоизвестное, имело много недостатков в общем своём устройстве. Императрица Мария Фёдоровна с присущей ей энергией принялась за совершенствование Смольного. А история создания института такова.

Когда-то на реке Неве ещё в первые годы существования Петербурга – основан он был в 1703 году – находился дегтярный завод, называемый в народе Смоляной двор. Да и деревня, расположенная поблизости, называлась Смольной. Около этой деревни царь Пётр I, прадед императора Павла, за пять лет до своей кончины построил загородный дворец, получивший название Смольного. Впоследствии там проводила летние месяцы его дочь Елизавета. В 1748 году на месте этого дворца возвели Воскресенский Новодевичий монастырь. Его также стали называть Смольным монастырём. Когда императрица Екатерина II издала указ об основании Общества благородных девиц, воспитанниц этого первого в России учебного заведения для девочек, или, как его именовали, Женского института, разместили в здании монастыря рядом с монахинями. Со временем последних становилось всё меньше, так как в церковный дом перестали селить новых послушниц. Первый приём в Смольный институт был ограничен пятьюдесятью девочками от пяти до шести лет, последующий набор воспитанниц осуществлялся через каждые три года. Курс обучения продолжался двенадцать лет и был разделён на четыре возраста, называвшихся по цвету платьев воспитанниц: кофейный, голубой, серый (впоследствии зелёный) и белый. В число преподаваемых предметов входили кроме закона Божия русский и иностранные языки, арифметика, география и история, помимо этого, ещё основы архитектуры и геральдики, экономика и домостроительство, искусство и рукоделие. Простая, но здоровая пища, гулянье и игры в саду, сон от семи до девяти часов в сутки в зависимости от возраста – всё это способствовало хорошему физическому развитию детей. Чтобы приучить девочек к светскому обращению, устраивались танцевальные вечера и театральные представления, часто в присутствии августейших особ.

Следующие тридцать два года Смольный институт находился под непосредственным наблюдением императрицы Марии Фёдоровны. Приняв в своё непосредственное ведение это учебное заведение, государыня в тот же день посетила его, ознакомилась со всеми его нуждами и на следующий же день пожаловала ему из своей казны 15 000 рублей ассигнациями с дальнейшей ежегодной выплатой этой суммы для выдачи пособий бедным воспитанницам, наград или прибавки к зарплате служащим, а также для прочих потребностей заведения. По инициативе императрицы через несколько лет около монастыря были построены два больших трёхэтажных дома, в один из которых перевели воспитанниц из монастырского здания. В самом же монастыре был учреждён вдовий дом для женщин, потерявших кормильца.

Долгие годы Смольным институтом заведовала его бывшая выпускница баронесса Пальменбах – по отцу она была немецкого происхождения. С ней государыня поддерживала постоянный контакт, помогала советами и была к ней дружески расположена.

Когда Мария Фёдоровна бывала в Петербурге, она обязательно навещала своё любимое детище, интересовалась мельчайшими подробностями институтской жизни – начиная с выбора для девочек учителей и классных дам и кончая их играми и забавами. Особое внимание государыня обращала на религиозно-нравственное воспитание институток. В одном из писем госпоже Пальменбах она писала: «...Каждую неделю я желаю получать отчёт о положении в классах и желаю, чтобы эта ведомость была разделена на две рубрики, из коих одна будет для поведения, а другая для успехов... Я буду помогать во всём, что будет от меня зависеть, и величайшим для меня удовольствием будет содействовать Вам в Ваших трудах для блага наших милых детей...»

Во время экзаменов императрица торжественно приезжала в институт – в великолепном наряде, в сопровождении блестящей свиты, в богатой карете.

По нескольку часов она без устали просиживала на экзаменах, тут же награждала отличившихся деньгами, ласковым приветствием, лакомствами. К детям Мария вообще относилась с особой добротой и снисходительностью.

В Смольный институт благородных девиц императрица поместила и двух девочек, оставшихся сиротами после смерти её самой близкой подруги, графини Бенкендорф, уроженки Вюртемберга. После вступления в брак с генералом Христофором Бенкендорфом, комендантом Павловска, она почти неотлучно находилась при императрице. Когда графиня скончалась, одной её дочери было двенадцать лет, другой одиннадцать. Мария Фёдоровна пыталась, как могла, утешить супруга своей почившей подруги, а заботу о будущем девочек взяла на себя. «...Поручаю Вам моих двух бедных сирот, в которых я принимаю участие столь же горячее, сколь горяча была моя дружба с их покойной превосходной матерью...» – писала она Пальменбах. И тут же, как бы в подкрепление этой своей сугубо личной просьбы, добавляла: «Я, конечно, не могла дать Вам большего доказательства моего уважения и доверия, как предоставить Вашему попечению воспитание двух молодых девушек, которые мне бесконечно дороги и мать которых была моим лучшим другом. Убеждённая в том, что Вы разделите мою нежность к ним, я доставлю себе удовольствие уверить Вас в признательности, которую я за это буду испытывать».

Всё произошло, как хотела того добросердечная Мария Фёдоровна. Девочки получили в стенах Смольного прекрасное образование, а затем – опять же с благословения подруги своей матери – удачно вышли замуж: одна за генерала Шевича, честного и доброго человека, а другая за генерала Ливена, бывшего российским послом в Лондоне.

Отец их, граф Христофор Бенкендорф, продолжал оставаться при дворе Павла I, верно ему служил. Он был известен своей исключительной рассеянностью, которая после смерти жены стала ещё большей. О нём в ту пору ходило немало анекдотов – быль это или выдумка, сейчас судить трудно. Рассказывали, например, такое.

Однажды он был у кого-то на балу. После полуночи, когда гости разъехались, остались лишь хозяин и граф Бенкендорф. Разговор не клеился, оба порядком устали, хотелось уже спать. Хозяин, видя, что гость не собирается уезжать, предложил ему пройти в кабинет. Граф не проявил особого желания, но и не отказался. Сели в кабинете, погрузившись в молчание. Хозяин дома не мог напрямик сказать столь уважаемому человеку, как Бенкендорф, что уже пора ехать домой, но потом, решившись, наконец промолвил:

– Может быть, ваш экипаж ещё не приехал? Не прикажете ли, я велю вам заложить мою карету?

– Как вашу карету? Да я хотел предложить вам свою.

Граф по рассеянности решил, что он у себя дома, и с трудом скрывал своё раздражение: гость, как он думал, так долго у него засиделся.

В последние годы жизни граф Бенкендорф проживал в Риге. Ежегодно в день именин и рождения императрицы Марии Фёдоровны он писал ей поздравительные письма. Иногда он даже лично приезжал в Петербург к благодетельнице своих дочерей, чтобы ещё и ещё раз поблагодарить за поддержку, оказанную его семье после смерти жены, память о которой он всегда верно хранил. Его старший сын в будущем стал доверенным лицом императора Николая I и возглавил первое в России жандармское управление.

Занимаясь учебными заведениями и благотворительностью, императрица находилась в стороне от государственных дел своего супруга и старалась ни во что не вмешиваться. Пожалуй, лишь однажды она проявила инициативу, что привело даже к кадровой перестановке. А случилось это так.

Одним из самых влиятельных людей и фаворитов во время царствования супруга вюртембергской принцессы был Николай Архаров, которого Павел назначил вторым после цесаревича Александра петербургским генерал-губернатором. Выдвинувшись сам, Архаров позаботился и о своём младшем брате Иване, проживавшем в Москве, губернатором которой он стал. Женат московский Архаров был на богатой девице по имени Екатерина, известной не только своей красотой и умом, но и умением с большим достоинством и тактом держать себя в обществе.

Дом Архаровых в Москве был известен на всю округу своим образцовым порядком и гостеприимством. Каждый день там обедало не менее сорока человек, а по воскресеньям давались балы, на которых собиралось лучшее общество былой русской столицы. Два года Иван Архаров исполнял обязанности губернатора, но карьера его прекратилась самым неожиданным образом не без участия государыни Марии Фёдоровны. Случилось это по вине его старшего брата Николая, близкого к императорской чете.

После коронации Павел I, отправив супругу и детей в Петербург, поехал осматривать литовские губернии. Петербургский генерал-губернатор решил приготовить к возвращению государя приятный сюрприз: всем без исключения жителям столицы он приказал окрасить ворота своих домов и садовые заборы полосами чёрной, оранжевой и белой красок по образцу шлагбаумов. Это приказание следовало выполнять немедленно, и повлекло оно за собой огромные расходы, так как маляры, воспользовавшись ситуацией, стали запрашивать немалые деньги за работу, да и цена на краски резко возросла. Со всех сторон послышались возгласы негодования, дошедшие и до императрицы, которая была известна своей хозяйственностью и бережливым отношением к денежным средствам, будь они её личные или государственные. Вот тут-то и решила императрица вмешаться в это дело, а заодно и замолвить словечко за родственника фрейлины Нелидовой, графа Буксгевдена, которого она хотела бы видеть на посту губернатора Петербурга. Получив сообщение о возвращении супруга в столицу, Мария Фёдоровна выехала ему навстречу и рассказала о случившемся. При въезде в Петербург Павел I был поражён количеством выкрашенных по однообразному шаблону ворот домов и спросил, что означает эта нелепая фантазия. В ответ он услышал, что «полиция по приказу губернатора принудила горожан безотлагательно исполнить волю монарха». «Так что же, я дурак, что ли, чтобы отдавать такие приказания!» – разгневанно закричал император.

Николаю Архарову было приказано немедленно удалиться из столицы и никогда больше не показываться на глаза государю. Вместо него губернатором был назначен граф Буксгевден. Мария Фёдоровна была очень довольна результатом своего косвенного вмешательства при назначении на высокий государственный пост. А жене московского Архарова, который тоже лишился своего губернаторства, императрица начала оказывать особое благоволение, продолжавшееся долгие годы. Возможно, она испытывала некоторые угрызения совести, что явилась как бы причиной в изменении судьбы столь уважаемого в Москве семейства.

Прошло несколько лет, и Екатерина Архарова после смерти мужа вместе со взрослыми дочерьми переселилась из Москвы в столицу, чтобы быть поближе к императрице, к тому времени уже вдовствующей. Неподалёку от Павловска она купила дом, где проводила лето вместе со всеми своими домочадцами. Мария Фёдоровна часто приглашала её на обед, и, как рассказывали, Архарова обычно возвращалась из Павловского дворца с двумя большими корзинами, наполненными фруктами, конфетами и пирожками с царского стола. Всё это раздавалось внукам и прислуге. Императрица знала об этой слабости всеми уважаемой почтенной дамы и лично давала указание не забыть незаметно наполнить корзины яствами и отнести их в карету гостьи.

В июле, в день рождения Архаровой, Мария Фёдоровна всегда её поздравляла, лично являясь на дачу, и преподносила ей небольшой подарок. Архарова благоговейно и почтительно благодарила за милость высокую гостью и со своей стороны вручала государыне букет роз, которыми особенно славился её сад.

В последний год своей супружеской жизни Мария Фёдоровна была явно озабочена физическим состоянием государя, который становился всё более раздражительным и капризным. В мае 1800 года она писала Нелидовой: «Наш образ жизни невесел, так как совсем невесел наш дорогой государь.

Он носит в душе глубокую печаль, которая его снедает. От этого страдает его аппетит... и улыбка редко появляется на его устах».

Словно предчувствуя насилие, которое будет совершено над ним, Павел I нигде не чувствовал себя в безопасности, даже в собственном дворце. Ему для спокойной жизни нужен был укреплённый замок, окружённый глубоким рвом, заполненным водой, с толстыми стенами и с подъёмными мостами, абсолютно недоступный. Для него воздвигли срочно такой замок, поселившись в который царь создал себе иллюзию своей полной безопасности. Крайне ограниченный придворный персонал сокращался всё больше и больше. Павел I почти никому не доверял, разве что новому генерал-губернатору столицы графу Палену. Вот он-то и возглавил заговор против государя. Говорили потом, что на осуществление плана заговорщиков Палён получил согласие от старшего сына императора, якобы согласившегося с отречением отца, но без угрозы для его жизни.

Александра заверили, что наследником престола Павел I якобы хочет объявить приглашённого им в Петербург месяц назад племянника своей супруги тринадцатилетнего вюртембергского принца Евгения. Его он намеревался женить на своей любимой дочери Екатерине. Но всё это, может быть, было придумано для оправдания злодейского убийства царя.

В ночь на 11 марта 1801 года в Петербурге в ненастную погоду, когда из-за тумана в нескольких шагах ничего не было видно, Павел I был задушен в собственной спальне. Марии Фёдоровне же было сказано, что государь скоропостижно скончался от апоплексического удара. Услышав это, бедная женщина лишилась чувств.

Лишь через шестьдесят лет события этой трагической ночи были преданы гласности. Они были описаны в книге «Цареубийство 11 марта 1801 года», составленной на основе воспоминаний участников переворота.

Когда заговорщики, предварительно изрядно выпив для храбрости, ворвались в спальню императора, в постели его не оказалось. Решили, что, услышав шаги, он успел выбежать из комнаты. Но тут один из ворвавшихся издал радостный крик – из-за заслонки камина виднелись босые ноги государя. Его силой вытащили и, протянув заранее составленную бумагу, велели немедленно подписать своё отречение от престола. В кальсонах и нижней полотняной рубахе, стоя перед пьяными офицерами, Павел I твёрдым голосом заявил, что подписывать ничего не будет. Один из заговорщиков схватил с письменного стола золотую табакерку и бросил её в царя, попав ему прямо в висок. Павел I упал, и кто-то из заговорщиков, сняв офицерский шарф императора, висевший над его скромной походной кроватью, задушил его. Так сорок лет назад это случилось и с его отцом, Петром III, хотя тот и согласился беспрекословно на отречение в пользу принцессы Ангальт-Цербстской, своей супруги.

Всех этих подробностей императрица Мария никогда не узнала, хотя истинная причина смерти её дорогого Павлуши ей стала известна.

17 марта тело покойного императора было перенесено в тронный зал Михайловского замка, а через неделю – в Петропавловский собор, где состоялось отпевание и погребение. После похорон Мария Фёдоровна удалилась в Павловск.

Первое время она была словно в шоке, ни с кем не хотела видеться, даже со старшим сыном, заменившим отца на российском престоле. Ей успели нашептать, что он как-то причастен к убийству отца, но верить во всё это мать, естественно, не хотела. Знал или не знал её первенец о предполагаемом убийстве? С его ли согласия совершилась эта трагедия? Никто не дал прямого ответа на эти вопросы. Да и историки отвечают на них уклончиво: не знал, но догадывался, не хотел, но не противился и оттого всегда чувствовал вину перед матерью. Да и что для бывшей принцессы Вюртембергской это могло изменить. Её дорогого Павла больше не было...

Любое горе лечится лишь временем. Мария Фёдоровна, теперь уже вдовствующая императрица, уединилась в своём Павловске, ограничив круг своего общения до минимума. Вставала рано, занималась своим садом, ежедневно совершала прогулку верхом в сопровождении гофмаршала и пажа. Последнему она давала кошелёк с деньгами, которые тот по её приказанию вручал какому-нибудь инвалиду и просил помолиться его за упокой души усопшего. В Павловском дворце рядом со спальней Марии Фёдоровны находилась комната, которая всегда была заперта. Входить в неё могли лишь сама вдовствующая императрица да старичок придворный, который верно служил ещё её мужу. В этой комнате хранились вещи покойного императора Павла I из его кабинета-спальни: стулья, кресло, письменный стол, на котором лежали бумага, перья и письма, стенные часы со стрелкой, остановленной на половине первого – время, когда окончилась его жизнь. За ширмочкой стояла узкая походная кровать убитого, под одеялом простыня и ночная рубашка с пятнами крови. В глухой чаще павловского парка вдова императора велела воздвигнуть мавзолей «Супругу-благодетелю, на вечную память о нём». А ежегодно 11 марта устраивалась панихида по убиенному, на которой присутствовали все члены большой семьи Марии. Память о муже она чтила всю жизнь.

Сын императрицы Екатерины II процарствовал четыре года, четыре месяца и шесть дней. За двадцать пять лет супружеской жизни немецкая принцесса родила ему десять детей: четверых сыновей, двое из которых будут восседать на российском троне, и шесть дочерей. Малышку Ольгу Мария потеряла ещё при жизни Павла, но за двадцать семь лет вдовства ей предстояла утрата ещё четверых. Новое горе обрушилось на неё через несколько дней после трагической смерти супруга: из Австрии пришло известие, что от родов скончалась её старшая дочь Александра.

После безрезультатных переговоров о свадьбе шведского короля Густава IV с великой княжной она была выдана замуж за австрийского эрцгерцога Иосифа. Как только брак был заключён, Александра уехала со своим мужем в Вену. Родители были огорчены этой разлукой и особенно опечалились, когда получили от дочери известие, что вторая жена императора Франца, Мария Терезия Неаполитанская, плохо с ней обращается. Русскую великую княгиню упрекали в самых разнообразных больших и малых грехах и даже в том, что блеск её бриллиантовых украшений затмевает блеск драгоценностей австрийской императрицы. А уж любовь и признание со стороны населения Австрии и Венгрии ей просто не хотели простить, обвинив молодую женщину в поощрении сепаратистских стремлений. За Александрой был даже тайно учреждён строгий надзор. Супруга австрийского эрцгерцога не перенесла родовых мук. Говорили, что это случилось оттого, что ей было отказано в самом элементарном уходе.

Не прошло и двух лет после этих печальных событий, как ушла из жизни вторая дочь вдовствующей императрицы, Елена, ставшая женой принца Мекленбургского Фридриха Людвига. Не достигнув и двадцати лет, она скончалась в Шверине.

Долгую и красивую жизнь прожила дочь Мария. Она стала женой великого герцога Саксен-Веймарского Карла Фридриха и оставила после себя добрую память в Германии. В немецкой литературе много написано об этой удивительной женщине. Пребывание в Саксонии позволило дочери российского императора и немецкой принцессы значительно расширить образование, полученное ею на родине. Она сумела объединить вокруг себя «цвет» немецкого просветительства, покровительствовала науке и искусству, устраивала при дворе популярные лекции, концерты и даже выставки, поддерживала начинающих поэтов и художников. Сам Гёте, проживший большую часть своей жизни в Веймаре, принадлежал к числу друзей русской великой княгини, считая её одной из наиболее выдающихся женщин своего времени. По её инициативе в Веймар был приглашён знаменитый Лист, создан музей, посвящённый Шиллеру и Гёте, прославивших город своей деятельностью. Не без её содействия небольшой саксонский город стал центром культурной жизни Германии. Некоторые здания были построены на деньги, высланные из России вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной, горячо поддерживающей инициативы своей дочери.

Гёте в своём дневнике сделал такую запись: «В 12 часов была Её Императорское Высочество. Очень доволен преуспеванием всех основанных ею учреждений, на которые, без сомнения, идут большие суммы. Приходится всё больше и больше удивляться этой замечательной женщине, постоянно стремящейся вводить полезное, близко следящей за каждым в отдельности, через что всё зависит собственно от неё».

Мария Павловна и в Германии не переставала любить русский язык и русскую поэзию. Она воспитала своего сына так, что про него говорили в Веймаре: «Не знаем, где в нём кончается немец, а где начинается русский».