Текст книги "Принцессы-императрицы"

Автор книги: Валентина Григорян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Немедленно встал вопрос о престолонаследии.

Николай присягнул новому императору – Константину, своему старшему брату, находившемуся в это время в Варшаве, и привёл к присяге внутренний и главный дворцовый караулы. Затем повсеместно стали присягать Константину и полки. Всё это вызвало крайнее удивление вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны: «Что Вы сделали, Николай? Разве Вы не знаете, что есть акт, который объявляет Вас наследником?» Эти слова матери могли быть обоснованными, так как Константин действительно принял решение никогда не царствовать, но об этом ходили лишь слухи. Письменно об этом великий князь не сообщал.

В связи с неясностью ситуации в России наступило своего рода междуцарствие, длившееся целых три недели. На 14 декабря была назначена вторая присяга, на этот раз великому князю Николаю. Но заговорщики, выступающие против самодержавия и требующие конституции для России, решили действовать. Результатом оказалось кровопролитие на Сенатской площади Петербурга, аресты и казнь пятерых декабристов, как стали называть участников этого восстания.

Таким образом, переступив через кровь своих подданных, великий князь Николай Павлович стал российским императором, а его супруга, прусская принцесса, императрицей. «Думали ли мы в нашем семейном счастье несколько недель назад, что я буду сидеть на этом месте в Зимнем дворце? Я не вырос с мыслью управлять когда-либо шестьюдесятью миллионами подданных, – говорил новый император своей любимой Шарлотте. – Не удивляйся, если я тебе скажу, что в делах государственных понимаю менее моих министров; меня это-то и огорчает, потому что я нисколько не расположен зависеть от них и в то же время должен у них учиться». – «Да, но твоё трудолюбие, природный ум и добросовестность в любом деле помогут тебе преодолеть трудности», – успокаивала мужа принцесса, пытаясь развеять его грустные мысли.

Однако сама молодая императрица пребывала не в лучшем расположении духа; радость из-за высокого положения дорогого ей Николая затмевалась чувством страха за него. Пушечные выстрелы, прогремевшие в день его восшествия на престол, всё ещё звучали в её ушах. Забыть это было невозможно. Да и здоровье её резко пошатнулось: появились нервные судороги, головные боли, кашель.

В жизни прусской принцессы, внезапно оказавшейся на вершине власти, начался новый период.

Венчание на царство было назначено на конец августа 1826 года. В первопрестольную столицу молодой император прибыл вместе с семьёй. Въезд был торжественным: сам государь на белом коне, в генеральском мундире, его супруга с девятилетним наследником престола и императрица-мать в великолепных каретах вместе с фрейлинами и статс-дамами. Шествие замыкал отряд конницы. В день коронации Николай и его супруга под роскошным балдахином, который несли шестнадцать генералов, прошли в Успенский собор. У входа их встречал митрополит. За императорской четой строго по ритуалу прежних коронаций проследовали ближайшие родственники, члены Государственного совета, сенаторы, министры и предводители дворянства. В соборе возвышались два великолепных трона, украшенных драгоценными камнями и золотом. После свершения священного обряда коронования и окончания Божественной литургии началось миропомазание на царство. Происходило оно при такой тишине, что не слышно было ни малейшего звука в церкви. О завершении торжественной коронации жителям и гостям столицы возвестили 103 пушечных выстрела со стен древнего Кремля и звон колоколов.

В два часа дня в Грановитой палате начался торжественный обед. Он продолжался около четырёх часов. За креслами их величеств стояли высшие чины двора. Стол украшала золотая и серебряная посуда. Во время трапезы провозглашались тосты за здравие новых царя и царицы.

Итак, дочь прусского короля волею судьбы стала третьей немецкой принцессой, венчанной на царство вместе со своим супругом, российским императором. Возглавлять дом Романовых и страну им предстоит тридцать лет.

Ещё одна коронация предстояла императорской чете, но это случилось тремя годами позже в Варшаве. Ещё за три дня до торжественного события жители польской столицы узнали о нём из объявления: «Августейший и великий государь наш Николай Павлович, император Всероссийский, царь Польский, указать соизволил коронованию его на царство Польское при помощи Всевышнего быть 12 мая, приобщая к сему священному обряду августейшую свою супругу...» После прочтения это объявление было роздано населению во множестве экземпляров.

При свершении обряда венчания император сам возложил себе на голову корону, а на свою супругу – цепь ордена Белого орла. Из зала заседаний сената, где производился этот церемониал, они прошли в собор Святого Иоанна. Жители Варшавы, желая иметь что-либо на память об этом торжественном событии, разделили затем между собой сукно, которым был покрыт помост для шествия их величеств в собор.

На немецкую принцессу Шарлотту, ставшую императрицей Александрой Фёдоровной, были возложены новые обязанности: отныне ей предстояло заведовать Патриотическим и Елизаветинским институтами, которые в связи с болезнью, а затем кончиной Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I, остались без надзора. Первое, что решила сделать новая императрица, – это перестроить здания институтов, чтобы увеличить число воспитанниц. Во время строительных работ девочки на лето были переведены в главный корпус Царскосельского дворца, а царская фамилия довольствовалась лишь одним из дворцовых флигелей. Александра Фёдоровна ежедневно посещала своих новых соседок, а её дочь Мария не только проводила с девочками большую часть времени, разделяя их детские игры и забавы, но даже носила институтское платье. Когда подросли младшие дочери, они также охотно общались с «институтками». Императрица любила показывать гостям свои заведения. Как-то она повезла в один из институтов свою невестку, прусскую принцессу Елизавету, прибывшую в Петербург вместе с мужем, наследным принцем Вильгельмом. Великие княжны к этому дню пошили себе институтские платья и стали каждая в ряду своего класса. Это было сюрпризом для принцессы, которая никак не ожидала встретить своих августейших племянниц среди воспитанниц.

После кончины вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны под покровительство Александры Фёдоровны перешли и все другие институты. Николай I сам вводил супругу в управление ими. Она лично посещала вверенные ей новые заведения, знакомилась с их бытом, интересовалась жизнью воспитанниц, посылала им к праздникам пакеты со сластями. Рассказывали, что как-то, посетив Екатерининский институт, императрица даже села за общий стол, попросила такого же кушанья, как у девочек, и обращалась со всеми просто и по-матерински ласково. Её приветливость вызывала у всех восторг. Чуждая всякого личного честолюбия и амбиций, Александра Фёдоровна стремилась лишь делать добро и деликатно заботиться о своих подопечных.

Вообще в России над женскими учебными заведениями имели попечительство три императрицы: Екатерина II, при которой был открыт первый воспитательный дом в Москве, а несколькими месяцами позже женское привилегированное учебно-воспитательное заведение в Петербурге; Мария Фёдоровна и Александра Фёдоровна. Любопытная статистика! Попечительство длилось каждый раз по тридцать два года. При супруге Николая I количество заведений, воспитательных, учебных и благотворительных, возросло почти в три раза. Конечно, сама императрица уже не могла лично вникать во все дела. По её просьбе государь учредил особый Совет из двенадцати членов под председательством Петра Георгиевича Ольденбургского. Статс-секретари докладывали государыне о всех проблемах и просьбах этих учреждений, а она принимала соответствующее решение. Больше половины из своих личных сумм Александра Фёдоровна тратила на пенсии неимущим и бедным, на содержание богадельни, которую учредила в Петербурге, а также на отдельные пособия, выдаваемые пострадавшим от пожаров, наводнений и иных бедствий. Но об этой стороне её деятельности заговорили лишь позже, поскольку свои благодеяния супруга Николая I оказывала с удивительной деликатностью. Узнав, например, о пожаре на окраине Петербурга, уничтожившем несколько домов, императрица Александра Фёдоровна послала доверенное лицо для раздачи погорельцам щедрого пособия, приказав узнать об убытках, понесённых каждой семьёй. Пособие этот посланец должен был выдать им лично, не говоря, от кого оно прислано.

Как-то раз государыня вызвала к себе молодого человека, в обязанности которого входило и принимать прошения бедных, поступавшие в её канцелярию, и навещать их для наведения нужных справок. С участием она расспросила его о личных делах и прибавила: «На вас возлагается трудная, подчас неблагодарная обязанность; не забывайте, однако, никогда, что вы имеете дело с несчастными; выслушивайте их просьбы, памятуя об их нуждах. Я знаю, что эта задача будет иной раз нелёгкая, но не забывайте, что вы делаете при этом доброе дело и исполняете долг, достойный похвалы».

Будучи добрым человеком, Александра Фёдоровна иногда находила в себе мужество попросить у императора помилования или облегчения участи тех, кто ждал долгие годы заключения. Но всё же обычно в дела мужа она не вмешивалась. Да и могла ли – она с её слепым обожанием своего Николая, который был её кумиром, идолом? «Дочь прусского короля, – напишут современники, находившиеся в непосредственном общении с этой хрупкой женщиной, – была воспитана в то время, когда вся немецкая молодёжь зачитывалась поэзией Шиллера и его последователей. Под влиянием этой поэзии всё тогдашнее поколение было проникнуто мистической чувствительностью, мечтательной и идеалистической, которая для нежных натур и слегка ограниченных умов вполне заменяла религию, добродетель и принципы. Александра Фёдоровна принадлежала к числу таковых... благополучие мужа и детей — в этом она видела своё назначение. Ей хотелось, чтобы вокруг неё все были веселы и счастливы, и она всегда имела доброе слово для всех и улыбку на лице, улыбку для тех, кого судьба к ней приблизила. Ей не присущи были ни суровый взгляд, ни недоброжелательный жест, ни строгое осуждение. Она любила, чтобы вокруг неё были лишь красота и блеск, оживление и смех. Не было в натуре этой императрицы и желания повелевать. Она не раз говорила, что слова «приказ» и «приказывать» понятны ей только в устах императора, которому она и сама готова была беспрекословно подчиняться».

Ценил ли император Николай Павлович эти качества жены? Он был мужчиной и, как большинство мужчин, скорее преклонялся перед слабостью, чем перед силой спутницы своей жизни. Поэтому к хрупкой и безропотной Александре он питал страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому, ощущал себя её единственным законодателем. «Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти, в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке, которую он кормил нектаром и амброзией, убаюкивал мелодиями и ароматами, но крылья которой он без сожаления обрезал бы, если бы она захотела вырваться из золочёных решёток своей клетки. Но в своей волшебной темнице птичка не вспоминала даже о своих крылышках». Она была императрицей самодержавного государства, и Николай Павлович стремился оказывать ей соответствующее внимание и почести, демонстрируя свою преданность. Он, государь Всея Руси, создал для жены волшебный мир великолепных дворцов и парков, роскоши и увеселений, до конца жизни относясь к ней как к избалованному ребёнку.

Таким образом, в личной жизни прусская принцесса считала себя вполне счастливой. Своего мужа она обожала, гордилась им, преклонялась перед ним. Его положительные качества возводила в энную степень, недостатки не желала видеть. Николай был ей дороже всего на свете: он – государь, он – муж, он – отец её детей. В этом принцесса Шарлотта, ставшая императрицей Александрой Фёдоровной, и видела смысл своей жизни, находясь в тени величия своего могущественного супруга. Всё, что касалось его, было ей небезразлично. Даже к его воинским занятиям она не была равнодушной, присутствовала на манёврах, смотрах, парадах, если позволяло здоровье. Всюду ей хотелось сопровождать мужа. Когда император приезжал в летние лагеря Дворянского кадетского корпуса, а делал это он регулярно, то Александра Фёдоровна обычно сидела рядом с ним в коляске, иногда вместе с детьми, гордясь своим положением и радостно слушая дружное «ура», которым кадеты, выстроившиеся в одну шеренгу, приветствовали государя. Императрица охотно сопровождала бы супруга и в дальние поездки, но он считал подобные путешествия для неё чрезвычайно обременительными.

Как-то во время одной из поездок во внутренние губернии коляска, в которой ехал Николай I, налетев на груду камней, оказавшихся на дороге, опрокинулась. Государь сломал ключицу и ребро. Губернатор города, возле которого это произошло, разместил монарха в помещении уездного училища. Здесь под наблюдением приставленных к нему врачей он должен был оставаться около трёх недель. Императрице Николай написал длинное письмо о случившемся в юмористической форме, чтобы она, не дай бог, не догадалась, что речь идёт о серьёзной травме. Прочитав письмо, Александра Фёдоровна тут же немедленно велела закладывать лошадей, чтобы выехать к мужу, хотя в это время сама была простуженной и находилась в постели. С трудом удалось отговорить её от поездки, внушив, что у императора всего лишь лёгкие ушибы и причин для беспокойства нет. Однако пока он не вернулся, тревога её была безграничной...

Нередко мысли принцессы-царицы обращались к родному дому в Берлине. В 1829 году она посетила своего отца. Старый король был безумно рад этому визиту, так как практически остался один: дочери вышли замуж: одна – за наследного принца Мекленбург-Шверинского, другая – за принца Нидерландского; сыновья женились. Вместе с Шарлоттой, которая была к тому времени уже матерью пятерых детей – два года назад она родила второго сына, Константина, – приехал в прусскую столицу и любимый зять, а затем и младшие дочери. Так что в Берлине собралась почти вся семья Фридриха Вильгельма III. В честь приезда царственной дочери король устроил Праздник белой розы, который состоялся в Новом дворце Потсдама 1 июля. В этот день императрице Александре Фёдоровне исполнился тридцать один год. Праздник удался на славу, о нём потом много вспоминали. Идея праздника принадлежала зятю царицы, герцогу Мекленбургскому, а назван он был в связи с ласкательным именем принцессы в детстве – Blanche Fleur. Этому торжеству был посвящён и знаменитый Большой кубок, созданный по проекту Фридриха Шинкеля. Ювелир Хоссауер изготовил три экземпляра этого кубка: первый для царицы (он находится сейчас в Петергофе), второй для её отца, прусского короля (его можно увидеть в музее Шарлоттенбурга), а третий для герцога Мекленбургского. Изготовленный из серебра, позолоченный внутри, инкрустированный тонкой эмалью, кубок является истинным шедевром искусства.

Принцессу-императрицу глубоко тронул праздник, данный в её честь, и она была благодарна своему любимому отцу. На третий день после всех торжеств она покинула Потсдам и вместе с супругом отправилась в обратный путь в Россию.

Последующие пять лет оказались тревожными для императорской четы. Летом 1830 года в Петербурге началась эпидемия холеры. Семья императора переехала в Царское Село, был учреждён строгий карантин, приняты все меры предосторожности.

Зимой 1831 года началась война с польскими повстанцами. Несмотря на численный перевес императорских войск, поляки сражались с изумительной храбростью. Потери с обеих сторон были значительными. «Говорят, император очень страдает, – записала в своём дневнике жена австрийского посла Долли Финкельмон. – Он чересчур чувствителен, чтобы не скорбеть о стольких жертвах — своих верных подданных и бунтовщиках, показавших такую доблесть, что даже русские по праву ими восхищаются... Императрица печальна, потому что слишком женщина. У неё нежное и любящее сердце. Её хорошо приняли в Варшаве, ей там понравилось, она содрогается от проливаемой там крови и сожалеет о всех жертвах».

Летом 1831 года вспыхнула новая волна холеры. Год назад был учреждён строгий карантин, приняты все меры предосторожности и казалось, что опасность миновала. Но страшная болезнь не дала себя уничтожить. На этот раз холера была особенно беспощадна. Эпидемия распространялась с молниеносной быстротой и через некоторое время приобрела угрожающие размеры. Не пощадила она и столицу, унося до шестисот жизней в день. Петербург опустел: все, у кого была возможность, выехали на острова. В городе и окрестностях начались волнения. Простой народ возмутили строгие меры, предпринятые властями для пресечения заразы. По городу распространяли слухи, что никакой эпидемии нет и причиной смерти множества людей не холера, а отравленная польскими агентами вода. На улице возникали драки, в них погибло немало народу. 17 июня 1831 года в Петербург пришло известие о смерти от холеры великого князя Константина Павловича. Он умер в Витебске, направляясь из Варшавы в Петербург. Болезнь сразила его за несколько часов. Из страха перед эпидемией и беспорядков на улицах и из-за траура по великому князю прекратились встречи в светских салонах.

Обо всех этих страшных событиях находившейся в то время с семьёй в Петергофе императрице старались не говорить. Она была на последних неделях беременности. 27 июля Александра Фёдоровна родила третьего сына, названного в честь отца Николаем. Чувствовала она себя плохо: всё же сказались волнения этого страшного лета, о которых она узнавала из газет.

Вскоре в Царское Село приехала княгиня Лович, теперь уже вдова. Она сама, без сопровождения кортежа, перевезла тело своего мужа из Витебска в покрытой траурным крепом карете. Похороны великого князя Константина Павловича состоялись в усыпальнице царской семьи в Петропавловской крепости в середине августа. Бедная княгиня Лович не надолго пережила своего супруга – через три месяца после его похорон она тихо скончалась в Царском Селе.

20 октября 1832 года Александра Фёдоровна вновь стала матерью, она родила седьмого ребёнка. На свет появился четвёртый сын – Михаил. Это были последние роды прусской принцессы, так как с ухудшением здоровья врачи не рекомендовали ей больше рожать. Дети, домашние заботы да небольшое общество по вечерам – вот чем была заполнена жизнь императрицы в то время.

С царской четой в самых близких отношениях находились князь Пётр Волконский, министр двора, человек очень деятельный, инициативный и темпераментный, и князь Александр Голицын, министр духовных дел и просвещения. Последний считался опекуном царских детей. Оба часто обедали с монаршей четой и могли входить к императрице без доклада. Дружеские отношения у них сложились также с графом Бенкендорфом, с которым Александра Фёдоровна всегда говорила только по-немецки, и с министром иностранных дел графом Нессельроде, широко образованным и склонным к искусствам человеком. К этому кружку порой присоединялся и граф Сперанский, доверенный советник государя. По вечерам все часто собирались в царских покоях, вели непринуждённые беседы, музицировали. В особых отношениях с семьёй императора находились граф и графиня Бобринские, люди очень богатые, независимые и не занимавшие каких-либо должностей при дворе. Софья Бобринская стала задушевным другом царицы, которая делилась с ней своими как радостными, так и грустными переживаниями. Если они разлучались, то писали друг другу письма.

Имелся у императрицы и штат фрейлин. Однако он не был постоянным: выходя замуж, фрейлины оставляли двор, а иногда и Петербург. Некоторых из них Александра Фёдоровна выбирала сама, а некоторых ей просто навязывали, и по доброте своей она не могла отказать. Поэтому среди фрейлин, поступивших к государыне на службу, были не только дочери из богатых и влиятельных семей, но и нуждающиеся бедные девушки, родителям которых удалось выгодно пристроить их.

В 1831 году во фрейлины была пожалована Антонина Блудова, дочь видного государственного деятеля. Назначение это удалось получить не без ходатайства её отца. Для самой же девушки такая честь оказалась полной неожиданностью. «Ну какая я фрейлина, – говорила она. – Сижу ещё за уроками и вовсе не красавица». Но со своей ролью Блудова справилась отлично и всегда пользовалась симпатией императрицы. Своему отцу она напишет: «Что за прелесть царская семья! Сами родители, молодые, приветливые, простые в обращении, видимо, любуются и радуются детям своим».

При императрице до конца её дней находилась графиня Екатерина Фёдоровна Тизенгаузен.

В Зимний дворец она переехала жить в апреле 1834 года, как и полагалось фрейлине. Графиня пользовалась особым расположением Александры Фёдоровны. Исключительное доверие императрицы порождало недоброжелательные слухи и зависть при дворе, ходило много сплетен и клеветы. Любознательная, образованная Екатерина Тизенгаузен много читала и рассказывала о прочитанном государыне, которой была бесконечно преданна. Но главной заботой этой фрейлины было охранять доступ в приёмную императрицы и удалять из неё всех тех, кого она сочтёт недостойным предстать перед своею покровительницей. Порой приходилось вмешиваться самой Александре Фёдоровне, чтобы укротить излишний пыл и полицейские привычки своей камер-фрейлины. И ещё одна страсть была присуща графине Тизенгаузен: она хотела знать новости и тайны двора раньше других. Чаще всего ей это удавалось. Однако её мелкие интриги были безобидными и не представляли ни для кого какой-либо опасности. Это происходило из-за слишком обострённого чувства любопытства. С женихами этой фрейлине не везло. Она была дважды обручена, но каждый раз женитьба расстраивалась.

Полной противоположностью графине Екатерине Тизенгаузен была толстушка Полина Бартенева, девушка без особого образования, да и происхождения незнатного. Ко двору её приняли лишь за чудесный голос. «Соловей, заключённый в перину» – так её прозвали. Александра Фёдоровна, проводившая много времени за фортепьяно, любила аккомпанировать Полине и слушать её мелодичное пение.

К числу любимых фрейлин императрицы относилась и Элиза Раух, девушка прусского происхождения. Красотой Элиза не блистала, но была очень остроумной, а порой даже язвительной. Вокруг неё обычно группировались придворные немцы, которым благодаря её вмешательству нередко удавалось добиваться милостей государыни. В молодости Элиза пользовалась большим успехом у брата императрицы, принца Карла Фридриха, который, как говорили, подумывал даже жениться на ней.

Несколько позже к штату фрейлин присоединилась Варвара Нелидова, племянница подруги, а может, и любовницы, как некоторые полагают, покойного императора Павла I. Она, не в пример своей знаменитой тете, была очень красива и пользовалась особым влиянием при дворе. Но об этом речь будет ещё впереди.

Родители не скрывали своей гордости. Разве могли они предполагать шестнадцать лет назад, что их первенцу в будущем предстоит занять российский трон? Ведь он приходился тогда всего лишь племянником царствующему старшему брату Николая, неожиданно наследовавшему трон. Но как только сын стал цесаревичем, император начал проявлять заботу о надлежащем его образовании и как наследника престола, и как будущего правителя страны. Решили, что до десятилетнего возраста великий князь Александр будет воспитываться под наблюдением родителей, а затем его образованием займётся известный поэт Василий Жуковский, который в то время числился по Министерству народного просвещения и преподавал русскую словесность. К столь важному и ответственному делу Жуковский должен был тщательно готовиться в течение двух лет. Император командировал поэта за границу, где надлежало познакомиться с современной методикой обучения и составить план занятий цесаревича. Относительно этого плана между Жуковским и императрицей начиная с 1826 года велась активная переписка. Обсуждалось всё, вплоть до мелочей – покупка необходимых книг, словарей, наглядных пособий для учебного процесса. Одному из своих друзей Жуковский писал из Германии: «Не думавши, не гадавши, я сделался наставником наследника престола. Какая забота и ответственность». Свою литературную деятельность поэт передвинул на второй план и целиком занялся педагогической деятельностью, обнаружив при этом прекрасные человеческие свойства: благожелательность, терпимость и умение строить отношения как со своим учеником, так и с его августейшими родителями.

Когда при дворе узнали, что именно Жуковскому предстоит стать воспитателем будущего императора, многие не скрывали своего недоумения, считая, что для этой цели годится лишь человек с известным именем и положением, по крайней мере генерал. А кто такой Жуковский? Он был всего лишь побочным сыном тульского помещика и пленной турчанки. При этом конечно же не учитывалось, что Жуковский был именитым поэтом, почётным членом Петербургской академии наук и славился своей высокой образованностью. Сам император как-то сказал одному из своих приближённых, высказавшему отрицательное мнение относительно наставника наследника: «Да, моего сына будет воспитывать Жуковский, и я вам скажу почему. Я получил бедное образование и, может быть, гожусь для теперешнего времени, но мой сын будет царствовать в другое время, когда будут другие требования, и он должен к ним подготовиться. Будет и «генерал», полковник Мердер, но по строевой части».

С 1834 года началось воспитание и семилетнего Константина, второго сына царской семьи. Мальчик уже в этом возрасте отличался необыкновенной любознательностью, живостью характера и не по-детски сильной волей. Его решили посвятить морскому делу. Впоследствии Константин будет воспитываться под руководством адмирала Литке, русского мореплавателя и географа, и получит военно-морское образование. Ему предстоит избороздить немало морей, хорошо изучить флотское дело и вместе со своим воспитателем основать Русское географическое общество, существующее по сей день. В двадцать один год Константин женился на принцессе Саксен-Альтенбургской, получившей после перехода в православие имя Александры Иосифовны. Впоследствии он стал отцом шестерых детей, четверо из которых родились при жизни императрицы Александры Фёдоровны.

Воспитанием своих трёх дочерей прусская принцесса занималась лично, две старшие походили и лицом, и характером на отца, а младшая была вылитая мать. Тихая и скромная, она отличалась какой-то особой впечатлительностью и сосредоточенностью. Предвидя, что девочкам предстоит быть супругами небогатых, по сравнению с Россией, германских принцев, мать старалась дать им соответствующее воспитание, приучая к будущей семейной жизни. Все девочки усердно изучали иностранные языки и историю, занимались музыкой, рисованием и конечно же рукоделием. Занятия начинались в восемь часов утра и проходили под надзором фрейлины Юлии Барановой, получившей в 1846 году графское достоинство, а позднее ставшей гофмейстериной при императрице. В десять часов утра всё императорское семейство собиралось к завтраку. Затем у детей продолжались занятия, после чего наступало время прогулок, причём гулять они должны были в любую погоду. Сама же императрица утро проводила за корреспонденцией, главным образом по делам благотворительности и заведования воспитательными учреждениями. От двенадцати до двух часов дня государыня принимала имеющих к ней доступ людей или служащих, обязанных к ней явиться с докладом. Затем совершала прогулку в своей карете, запряжённой четырьмя лошадьми, с двумя казаками на запятках. Иногда вместе с ней выезжал и император. По вечерам все дети на час-полтора собирались в кабинете матери, делясь своими проблемами, заботами, новостями. Устраивали небольшие домашние концерты, на которых она и великие княжны играли на фортепьяно и вместе пели. Время общения с детьми императрица-мать считала особенно счастливым для себя, порой и государь проводил вечер в семейном кругу. «Если кто-нибудь спросит тебя, – говорил Николай I одному из своих приближённых, – в каком уголке мира скрывается истинное счастье, сделай одолжение, пошли этого человека в аничковский рай».

Весной императорская семья уезжала в Царское Село, однако к концу июня все переселялись в Петергоф. Эта летняя резиденция была самым любимым местом отдыха: превосходный парк, многочисленные фонтаны, близость к морю составляли особую прелесть. Александра Фёдоровна любила кататься в экипаже по окрестностям Петергофа или ходить пешком по дорожкам парка, любуясь красотами природы. Как-то, прогуливаясь, она зашла дальше обычного и среди лесной чащи увидела живописную поляну. Эта поляна ей так понравилась, что она захотела, чтобы там был выстроен небольшой дом в чисто русском стиле. Ровно через месяц, как гриб после дождя, на краю поляны появился красочный домик. В нём поселили отставного гвардейского инвалида с семьёй, который должен был содержать дом в чистоте и порядке. Для императрицы эта поляна стала настолько притягательной, что, гуляя, она ставила себе целью дойти до избушки, немного там передохнуть и отправиться обратно. Часто она брала с собой детей, которые устраивали на поляне игры или слушали рассказы бывшего гвардейца о воинских доблестях русских, вставших на защиту Отечества, когда французы вступили на российскую землю.

Очень нравилось императрице жить и в так называемой Александрии на окраине Петергофа – в небольшом дворце, расположенном в саду, который Александр I подарил своему младшему брату перед отъездом в Таганрог. Это был двухэтажный дом, построенный в виде многоугольника, по стенам которого находились небольшие балконы-веранды, усыпанные цветами. В александровском парке стояла маленькая церковь в готическом стиле, свет в которую проникал сверху через окна, сделанные в виде розеток из разноцветного стекла. В церкви стояли две скамьи и два стула – подарок императрице от воспитанниц одного из женских учебных заведений. Сиденья и спинки стульев из малинового шёлка руками девочек были расшиты золотыми узорами. По воскресеньям царская семья обычно слушала здесь обедню. Императорская семья жила уединённо, доступ сюда имели лишь учителя, доктора и немногие приближённые. Со временем этот дворец оказался тесным для увеличивающегося царского семейства, и в саду было выстроено ещё два флигеля: один для наследника престола Александра, а несколько позже другой, для его брата Константина.