Текст книги "Азиаты"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Женщина повела бровями, усмехнулась:

– Бугай только с виду, а на самом деле яловый бык. Не живём мы с ним, как положено. Так, соседствуем. Боюсь я одна тут оставаться: если уйдёт, то и корчма моя в трубу вылетит. Незамужней бабе тут делать нечего – всяк старается протянуть руку: то ущипнуть, то облапить. Ну-да чего же стоим, садись на диван…

Арслан бросил насторожённый взгляд в другую комнату. Юлия поняла, что Арслан боится её мужа, тихонько прикрыла дверь и сунула в петли увесистый замок.

– Ну вот, так будет лучше, – сказала довольно и села рядом. – Ты-то мало изменился лицом, хоть и возмужал. Руслан твой тоже таким будет…

– Какой Руслан? – не понял Арслан.

– Какой-какой! Сын твой! – Юлия тихонько засмеялась, затем положила руку ему на плечо. – Что примолк, голубчик? Думаешь, бежал из Казани, так от тебя и следа не осталось? Остался след, дорогой Арслан, да ещё какой след: сын-то прямо две капли воды на тебя похож!

– Шутишь, Юлия? – Арслан не верил её словам, да и сознанием пока не принял, что такое возможно.

– Не шучу, Арслан… Сын твой сейчас придёт – он у башмачника в подмастерьях служит… Такой парень-красавец вырос, хоть куда!

– Если сын от меня, то почему ты меня не нашла? Разве может сын без отца жить? – оскорбился Арслан.

– Может, – смиренно отозвалась она. – Отчим же у него… вон он, – кивнула она на запертую дверь.

– Я не знаю теперь, что мне делать, – огорчился он.

– А что тебе делать? – удивилась она. – Живи, как жил. У тебя, наверное, есть жена и дети…

– Есть жена и сын… Сыну шесть лет, – расстроенно отвечал он.

– Ну вот видишь, ты счастливый отец. Два сына у тебя: один в Рязани, второй в…

– В Арзгире, – подсказал он.

– С одним будешь шутить-баловаться, о другом вспоминать время от времени. – Юлия вытерла слёзы ладонью, Арслан с тревогой смотрел на неё, не зная, как её утешить. Она видела, как напуган он сообщением о сыне, и это оскорбило её. Помолчав, произнесла отчуждённо:

– Ты не переживай, Арслан, я не стану больше причинять тебе боль. Ты иди… друзья твои наверно заждались… Подумают ещё обо мне, что я шлюха какая– то… Иди…

Он не двинулся с места. Услышав её слова, бросил на неё суровый взгляд, от которого она съёжилась:

– Я должен увидеть своего сына, если только он в самом деле мой. Ты была любовницей губернатора Волынского – сын может быть его.

– Уходи, Арслан! – воскликнула Юлия и отвернулась: – Вот уж не думала, что так печально окончится наша встреча. – Уходи, говорю!

Он поднялся с дивана, и из другой комнаты донёсся хриплый голос:

– Кто там у нас?! Скажи ему, хай даст на шкалик, погибаю, мать ей так!

– Проснулся, ирод! – закричала на мужа Юлия. – Спал бы уж до утра. Ладно, сейчас принесу, пей, пока не околеешь. – Подталкивая, она выпроводила Арслана из комнаты в коридор, а сама вышла во двор. Арслан постоял и через пустую корчму вышел в коридор гостиницы. Постоял, не зная, что дальше делать, и поднялся в свою комнату, где поселился с Камбар-беком.

– Быстро вернулся, – насмешливо сказал хан. – Не зря говорят, кто мало говорит, тот много делает. Молчал всю дорогу, о женщинах вообще не говорил, а на деле вон оно как получилось. Откуда ты знаешь эту женщину?

– Ай, скажу тебе, всё равно не поверишь, кто она.

– Почему не поверю? Тебе я поверю, ты лишних слов не говоришь, но лишнего много делаешь.

– Я знаю, ты давно живёшь на Мангышлаке, Камбар-бек… Значит, ты должен помнить губернатора Волынского.

– Вах, джигит, конечно, я помню его, но при чём тут он, если мы говорим о красавице?

– А притом, что это его вторая жена…

– Да что ты! – удивился Камбар-бек. – А почему она к тебе лезет?

– Камбар-бек, веришь – не веришь, ко эта женщина, не боясь никого, ушла от Волынского и сделалась моей. Я долго жил с ней в Казани, потом уехал в Арзгир. А теперь встретились – и сам не рад! Оказывается, у неё от меня сын, живёт здесь, вместе с пей.

– Вот это да, джигит! – удивился Камбар-бек, вскочив с постели. – Не пойму, почему ты не рад встрече?

– Муж у неё есть… Я с ней разговор вёл в одной комнате, а в другой её муж спал…

– Но сын-то твой! Причём тут её муж? Забери и её, и сына с собой! У туркмен нет привычки своих детей по всему свету разбрасывать…

– Сердце заболело, не знаю, как быть, – признался Арслан.

– Ладно, ты успокойся и постарайся уснуть; утром сердце тебе подскажет, что дальше делать.

Арслан проворочался до полуночи, а когда уже стал засыпать, дверь в комнату легонько скрипнула и старушка-горничная позвала:

– Эй, с краю… Ты что ли Арслан? Оденься да выйди на минутку.

Выйдя, Арслан спустился следом за горничной вниз и вновь оказался в комнате Юлии. Она ждала его, а рядом за столом сидел паренёк, очень похожий на Арслана. Он уже был посвящён в тайну, которую долго скрывала от него мать, и, увидев отца, насторожённо посмотрел в упор. Дрогнуло сердце Арслана: схватил он за плечи сына, встряхнул и привлёк к себе. Юлия заплакала и закрыла лицо подушкой…

– Прости, Арслан, сын пожелал увидеть тебя – я не могла отказать ему в этом.

– Куда ты едешь, отец? – стеснённо спросил Руслан.

– В Санкт-Петербург едем, к самой императрице. Туркмен к ней везу, захотела царица познакомиться с ними.

– На обратном пути заедешь?

– Заеду, Руслан… Обязательно заеду: гостинцев из Санкт-Петербурга привезу.

– Ох, счастье моё горькое. – Юлия вздохнула, потянулась к графину и налила в рюмки. – Давайте-ка выпьем за встречу.

Выпили молча по одной, потом по второй… Водку пил Арслан впервые, но не заметил ни крепости её, ни горечи, ни того, как разговорился вроде бы ни с того ни с сего. Вот уже и сына обнял, целовать стал. А потом Юлию привлёк к себе и, сидя с ней на диване, ласкал её, произнося самые нежные слова.

– Ты с ума сошёл, Арслан, – говорила она, отталкивая его слегка. – Выйдем во двор, там наговоримся.

Юлия увела его на конюшню. Там на душистом сене прилегли они и проговорили до самого утра.

– Я выдворю его, только скажи. – шептала она ему на ухо. – Какой он мне муж! Ты же ничего не знаешь обо мне… После того как ты уехал, я места себе не находила, так привыкла к тебе. До тебя, у меня не было любви, ни к кому. Не считай Волынского – это не человек, а лютый зверь. Как вернулся он из Москвы да узлал, что я с тобой по ночам встречалась, сразу же и выгнал из своей губернии. На старую клячу посадил, собак натравил, и умчала она меня бог весть куда. Потом, когда он уехал совсем из Казани, вернулась я к матери. А та, зная, что сад на меня записан, продала его одному помещику. Поехала со мной в Рязань, купили вот эту корчму при постоялом дворе. Тут я и встретилась со своим теперешним мужем. Бурлаком он на Оке был, заходил часто… Пожалела его, да зря…

– Я заеду за тобой, ты жди, Юлия, – отвечал ей Арслан.

Через день проводила она его, поклявшись, что с мужем разойдётся и уедет в Казань, к матери. Просила Арслана, если не передумает, если не охладеет его сердце, приехать в Казань, а там видно будет…

XIII

На Рождество астраханский губернатор Татищев приехал в Санкт-Петербург, опередив в пути туркменских посланцев. Вызвала его сама императрица, чтобы возвести в новую должность, а заодно представить ей едущих в столицу туркмен. Татищев попал «с корабля на бал» – праздничный Санкт-Петербург с вечера рассвечивали фейерверки, ярко светились окна в недостроенном императорском Зимнем дворце, в домах по Набережной и на Невском проспекте. Сотни экипажей наводнили улицы. Елизавета Петровна, не только государыня, но и царица увеселительных вечеров, в Рождественскую ночь призвала в свои апартаменты всех знатных господ и аккредитованных в столице гостей из всех стран. Татищев, оказавшись в Санкт-Петербурге накануне праздника, не смог даже близко подойти к императрице, столь тесно была она окружена сановниками и иностранцами. В церемониальной зале, где кружились в танцах сотни вельмож и дам в причудливых масках, Василий Никитич с трудом пробился к канцлеру Бестужеву-Рюмину, по просьбе которого Елизавета Петровна отозвала Татищева ко дворцу из далёкой Астрахани.

Князь направлялся в будуар с вельможами и, увидев Татищева, остановился:

– Ну, слава те господи, успел всё-таки! – обрадованно сказал ом. – А я думал, задержут тебя злые метели на дороге, к Рождеству не успеешь. Здоровьице-то как? Косточки не болят, сердчишко не шалит?

– При нашей азиатской службе болеть никак нельзя, ваше сиятельство.

– Ну вот тебе, уезжал в Астрахань, Алёшкой я для тебя был, а теперь казённо называешь…

– Ну так, видишь, как круто судьба вознесла тебя! – польстил Татищев. Оба засмеялись и подумали об одном и том же.

Почти одновременно наказала их власть: Татищева заточили в Петропавловскую крепость, а Бестужева-Рюмина за поддержку Бирона, пытавшегося захватить регенство, приговорили к смертной казни, заменённой па ссылку. Благо, Алексей Петрович ко дню переворота подоспел на помощь Елизавете Петровне, за что и был особо уважен. Возвела она его сначала в вице-канцлеры, а затем сделала канцлером Российского государства.

– Неисповедимы пути господин, – сказал Бестужев-Рюмин и взял под руку Татищева. – Туркмены-то твои где? Ждали их к Рождеству, хотели удивить царской роскошью и треском разноцветным.

– Где-то на подходе, – отвечал Татищев. – Застряли в Твери из-за недостачи повозок. Из Москвы выехали ещё снега не было, на чёрных колясочках. Ехали не спеша, вот и накрыло их бураном. В Твери задержались – телеги да коляски на сани меняли.

– Ладно, подождём ещё немного. Но тебя мы отозвали не только ради нового назначения, по чтобы ты нам всю подноготную о туркменах рассказал: дело-то, брат, весьма серьёзное. Принять их в подданство недолго, а как потом ими управлять? Ну-да ладно, Василий Никитич, веселись пока… – И канцлер со своим окружённом ушёл в будуары…

Туркменское посольство приехало в столицу 15 января. На первой заставе гостей встретил дворцовый квартирмейстер и разместил в гостинице при царском дворе. К приезду туркмен сотрудники Коллегии иностранных дел расписали, куда гостей повезти, что показать. И едва они отдохнули с дороги, начались их поездки по Санкт-Петербургу. Только через неделю принял их канцлер Бестужев-Рюмин, на встрече был. и Татищев. Официальная обстановка в голубом кабинете нисколько не смутила гостей, ибо они уже осмотрели большую часть дворца и выдохнули из себя весь восторг от увиденного. Теперь ожидали серьёзных разговоров, и они начались:

– Сколько же вы ехали, господа туркменские ханы, к российской столице? Небось, месяца два! – Канцлер посмотрел на ханов, и, видя, что они не понимают по– русски, перевёл взгляд на переводчика.

– Ровно пять месяцев, ваше высокопревосходительство, – сказал Арслан..

– Велика знать Россия, а? – канцлер улыбнулся, и туркмены тоже.

– Мы любим ездить, – сказал Камбар-бек, которому было поручено вести переговоры. – До Мекки тоже очень далеко, но люди азиатские охотно ездят туда.

– Велика ли сама Туркмения и сколь в ней народов или племён? В России у нас более ста народов будет, а может, и больше, – продолжал канцлер.

– У туркмен племён немного меньше, но тоже много, – пояснил Камбар-бек и стал загибать пальцы на руке: – йомуд, тёке, эрсари, алили, човдур, соинджв, игдыр…

– Ух ты, гляди-ка! – удивился Бестужев-Рюмин. – И кто же властвует у вас над всеми племенами?

– Ли, зачем, мы не хотим этого. Каждый человек у нас – свободен, как птица. Нет у нас государя. Есть у каждого племени свои хан, его слушаются люди.

– А что же государя не изберёте?

– Дорогой Алексей Петрович, – осмелел Камбар-бек, – у нас есть хорошая пословица: «Как нельзя сделать из дерева печку, так из туркмена нельзя сделать государя».

– Хорошая поговорка, – вмешался в разговор Татищев. – И столь мудрая, что ей одной измеряется весь уклад жизни туркменских племён.

– Пожалуй, – согласился канцлер и опять спросил у Камбар-бека: – Вот вы, ханы четырёх племён, можете ли нести ответственность за остальные племена, если мы вас примем в наше подданство? Скажем, текинцы могут исполнять вашу волю? Насколько мне известно, представителен самых крупных туркменских племён – тёке, иомудов, эрсари – среди вас нет?

Вопрос этот поставил в тупик гостей. Переглянулись они, но тут же Камбар-бек нашёл ответ:

– Дорогой Алексей Петрович, если императрица Елизавета Петровна и ваше сиятельство наделите одного из нас нравами туркменскою государя, то все туркменские племена будут рады.

– Но вы только что сказали, что из дерева нельзя сделать печь, а из туркмена государя! Следовательно, до тех пор пока туркменское общество не перерастёт свой племенной младенческий возраст, говорить о государе будет рано. Без государя же не может быть государства. А если нет у вас ни того, ни другого, то и серьёзного большого дела с вами затевать нельзя. Нет у вас ни столицы, ни государева тропа, ни скипетра, ни державы и флага своего пет. Одним словом, господа ханы, не один из вас не вправе выступать от имени всех туркменских племён… – Бестужев-Рюмин замолчал и, видя, какими вопрошающими глазами смотрят на него туркмены, степенно приподнял плечи. – Я думаю, самым разумным было бы, о чём вы и сами раньше просили, построить на Тюбкарагане город с пристанью, завести торговлю во сто краг большую, чем она ведётся между нами сейчас. А чтобы не было между вами распрей, кои наблюдаются беспрестанно, посадить там русского начальника. Он будет вашим судьёй и отцом, но не государем. Коль разрастётся при таком ведении дел туркменская община и организуются все ваши племена в единое государство, тогда и выберете сами себе государя, а он снова пожалует в Санкт-Петербург с челобитной…

– Принятие в подданство туркмен немыслимо и по иной причине, ваше сиятельство, – сказал Татищев, чтобы отказ канцлера был ещё более убедительным. – Представьте себе картину: приняли мы туркмен, они тут же нападают на хивинское ханство, из чего следует, что Россия без объявления войны вступила в войну с Хивой. Ну, Хива – куда ещё ни шло, ладно. А ежели туркмены нападут на того же Надир-шаха, являясь российскими подданными, тогда как?

– Словом, господа туркменские ханы, мы подумаем с Сенатом, какое принять решение, а пока живите, не зная забот… – Канцлер встал из-за стола, поднялись и гости.

До самой весны жили они в Санкт-Петербурге – ездили в Петергоф и другие загородные дворцы, посетили кунсткамеру, Петропавловскую крепость, бывали в гостях у царских вельмож. Пригласили их в конногвардейский манеж, на развод, в котором участвовала сама Елизавета Петровна. Показали гостям и её собственных скакунов, среди которых оказались небесные кони, привезённые Арсланом в Астрахань от Надир-шаха. Скакуны стояли в чистых облицованных стойлах, сытые, с лоснящимися боками и расчёсанными гривами. Татищев подвёл гостей к коням, обратился к Арслану:

– Узнаешь, джигит, своих коняжек? Вишь, какие стали. А привёз ты их с того берега – смотреть не на что было…

Наконец, пригласили туркмен к самой императрице. В императорской зале гостей усадили за стол, Елизавета Петровна, войдя в залу и приняв от всех поклоны, пригласила вновь усаживаться, и сама расположилась напротив.

– Кажется, пребывание ваше, господа туркменские ханы, в столице российской идёт к концу… Довольны ли вы городом Петра Великого и гостеприимством нашим?

Камбар-бек поднялся, поклонился и долго благодарил императрицу за всё увиденное и услышанное, за подарки, полученные от господ. Елизавета, выслушав перевод, сказала Арслану:

– Скажите своим ханам, что и у меня для них припасены подарки.

С этими словами она посмотрела на камергера, и тот положил на стол перед императрицей пять позолоченных футляров. Елизавета Петровна открыла один, достала из него круглые золотые часы.

– Ну так, извольте получить, кто из вас первый…

Поочерёдно приняли из её рук футляры Камбар-бек, Онбеги-Суергап, Кара-Батыр, Шаныкнияз-Батмр и Арслан.

Императрица велела канцлеру зачитать её указ, и Бестужев-Рюмин огласил её повеление: «Отправляющихся из Санкт-Петербурга туркменских ханов – старшин пропускать вплоть до Астрахани и далее на Мангышлак благочинно и безропотно. А коли денег кормовых до Мангышлака у них не достанет, то дать им, на сколько потребуется. Желала императрица, чтобы туркмены, вернувшись к себе, старательно занялись освобождением из плена российских подданных, которые содержатся в неволе у азиатов, а за каждого пленного выкуп платить от пяти до десяти рублёв… Которые же из того туркменского народа от Мангышлака или Яицкого городка будут приезжать в Астрахань морем с прошением, чтоб их тут допустить жить вечно, таковых принимать и приводить к присяге…» Когда канцлер окончил чтение, императрица добавила от себя:

– Много у нас на русской земле туркменцев живёт: на Куме и на Маныче, в Астраханской степи, и близ Дона, в селе Красный Яр. А будут туркмены ещё переселяться– и их с большим удовольствием примем. Но самую туркменскую землю с её народом брать в подданство российское пока рановато… За сим благодарствуем, что посетили государство нагие и тем самым закрепили дружбу двух народов…

На другой день туркменское посольство выехало из Санкт-Петербурга, сопровождаемое почётным эскортом, составленным из гвардейцев двора её императорского количества.

Вновь потянулась бесконечная дорога с частыми грозовыми дождями и громовыми раскатами. Теперь ехали много быстрее, меняя лошадей на каждой станции. Спешили домой и мыслями обгоняли самих себя на тысячу вёрст. Ханы то молчали, задумчиво глядя на русские равнины и леса, то говорили о своих мангышлакских степях, о Каспийском море, о Тюбкарагане. Хоть и не добились они того, о чём мечтали, но получили полное право держать в своих руках торговлю с астраханскими купцами. Отныне астраханские купцы, которые будут приезжать на Мангышлак, должны адресоваться только к ним, четырём старшинам, побывавшим в гостях у русской Императрицы Елизаветы.

Арслан по-прежнему ехал в одной коляске с Камбар-беком, сдружился с ним и слушался его, словно старшего брата. Уже после двухдневного отдыха в Москве, когда выехали на Рязань, видя, как нервничает Арслан, хотя и не показывает виду, Камбар-бек сказал:

– Не раздумывай, парень, бери её вместе с сыном. Не страшись гнева отца и матери. Если и поворчат родители на твою русскую жену, то от их ворчания она хуже не станет. Мы живём далеко от России, да и то русских жён от себя не гоним. Сколько пленниц у нас голубоглазых, и у всех по три-четыре ребёнка. А вам, арзгирцам, живущим рядом с русскими, сам Аллах велел брать их в жёны.

– Так я и надумал, – отвечал Арслан. – Поставлю ещё одну кибитку рядом со своей. Буду заходить то к одной, то к другой, а сам с сыновьями в третьей кибитке. Скажу, чтобы Берек учил Руслана туркменскому языку, а Руслан Берека – русскому…

– Вот это правильно, джигит! Я обязательно к тебе в гости приеду. А если не откажешь, то поселю в твоём Арзгире хотя бы одного своего сына: у меня их четверо.

– Рад буду, Камбар-ага, клянусь Аллахом! Будем ездить друг к другу, а от этого связи наши с Туркменией только окрепнут…

В Рязани вновь остановились на постоялом дворе. Ханы пошли вверх по лестнице в гостиницу, а Арслан сразу в корчму, чтобы поскорее увидеть Юлию. Вошёл, а там тихо, только мухи жужжат. Прошёл по коридору, толкнул дверь в комнату Юлии – закрыта. Постучал – никто не отзывается. Стал Арслан стучать сильнее. Тишина в её комнате напугала его. Кинулся он во двор, к конюшне. Там горничную увидел, она набивала соломой мешок и, увидев его, разогнулась:

– Кого тебе, господин хороший?

– К Юлии я заехал… Разве не помнишь меня, старая? – У Арслана от волнения пересохло в горле и предчувствие нехорошее появилось. Мысль подлая, словно чёрная молния, ударила в голову, и голова заболела.

– Поздно приехал, милок… – Горничная покачала головой. – Опоздал малость… Месяца ещё не прошло, как схоронили её…

– Да брось ты, бабушка! Шутишь, наверно?! – Сердце у Арслана защемило больно, дышать стало нечем.

– Нет, не шучу, – скорбно выговорила старуха. – Схоронили Юленьку, отмаялась. Муж её, пьяница беспробудный, ножом зарезал. В спину, гад, вонзил, когда она сидела в корчме с купцом Евдохимым…

– Но почему с купцом… почему с Евдохиным?! – возмутился Арслан.

– Так, продала Юлия свою корчму этому купцу. Сели, чтобы обмыть куплю-продажу. А мужа перед этим согнала она со двора. Согнала, а ему идти некуда, опять явился пьяный. Узнал, что продала она корчму и к другому ехать собирается, ну и порешил. Подошёл тихонько сзади с ножом, ну и… прямо под лопатку, в самое сердце…

Арслан сел на мешок с соломой, уткнулся лицом в ладони и просидел так с час, а то и больше, пока горничная не потревожила его.

– А сын её где? – спросил Арслан.

– Кто знает, – отозвалась она недоуменно. – Здесь сначала крутился, а потом, сказывают, вроде бы отца разыскивать поехал. А кто у него отец, где живёт – этого я знать не могу…

Арслан только заглянул в комнату к Камбар-беку, вещи свои взял и отправился па пристань. Лёд недавно тронулся, корабли уже на Астрахань пошли. На первом же шкоуте, причалившем здесь, отплыл он в Казань и через несколько дней был в низком домишке Юлии, где жила её мать. Сморщенная старушонка, убитая горем, встретила его, не зная, кто он и откуда появился. Арслан решил не выкладывать ей всю подноготную о связи своей с Юлией. Войдя в комнату, разглядывая икону в углу, спросил:

– Сын её, Руслан, где?

– Да ведь, дурачок, отца поехал разыскивать. – Бабка всхлипнула и заплакала в голос. – А какой у него отец, где его искать – один Бог ведает.

– Я дал ему адрес, – чётко выговорил Арслан. – Я и есть его отец. Тот самый джигит-сейис, который приезжал к Волынскому объезжать его кабардинских скакунов…

– А объездил его возлюбленную. – Бабка перестала плакать, с интересом посмотрела на Арслана. – Вот, стало быть, ты какой… Сколько же разговоров о тебе у нас было, сколько слёз пролила Юлия… Уж как она любила тебя, нехристь ты наш…

– Сына надо искать – пропадёт он, если в Астрахань направился, – обеспокоился Арслан. – Я ему, уезжая в Санкт-Петербург, рассказал, где живу. Он запомнил… Да и подсказал, как искать аул Арзгир… Но найдёт ли?

Два дня пожил Арслан у Юлиной матери. Уходя, оставил немного деньжат. Обещал о Руслане обязательно сообщить, если он найдётся. И снова был долгий путь на шхуне, пока приплыла она в Астрахань. Арслан не стал терять времени, отправился на базар, где всегда можно было отыскать арзгирских туркмен. И на этот раз он нашёл земляков в ряду, где продавались овчины, кошмы и козья шерсть. Дорогой тесть Нияз-бек первым увидел Арслана и заорал на весь базар:

– Баи-бой, кого я вижу! Ты ли это, зятёк. Вот не ожидал тебя здесь встретить! Я думал, ты с самой императрицей чай пьёшь, а ты шляешься по вшивому базару!

– Тише, тише, Нияз-ага, императрица может услышать твой ишачий голос, и тогда слетит твоя голова с плеч! – встретил тестя шуткой Арслан. – Я недавно и в самом деле сидел, с ней за одним столом и пил из золотом чашки индийский чай.

– Врёшь, зятёк, клянусь Аллахом!

– Не клянись Аллахом, когда всего не знаешь, иначе язык отсохнет. – предупредил тестя Арслан. – Я тебе могу доказать, что с самой императрицей рядом был. Вот посмотри, это её подарок, из её рук принятый. – Арслан достал золотые часы и показал Нияз-беку. Тот удивлённо взял их в руки, поднёс к уху, осмотрел со всех сторон и вернул.

– Да, зятёк, с тобой шутки плохи. Ты чего не скажешь – всё у тебя правда. Случаем, с бывшей любовницей губернатора Волынского не встретился в Москве или Санкт-Петербурге?

– Встретился, – тише, с упавшим сердцем отозвался Арслан. – Туда ехал – встретился с живой, а оттуда – с мёртвой.

– Ну вот, опять ты! Я же не шучу, – обиделся Нияз-бек.

– Я тоже не шучу, дорогой тесть. Потом обо всём расскажу… Ты лучше скажи мне, не появлялся ли здесь джигит в армяке и заячьей шапке, очень на меня похожий?

– Нет не встречал, много тут всяких, разве упомнишь. А зачем ты его ищешь?

– Сын это мой… Поехал в Астрахань искать меня, да не знаю, доберётся ли сам до Арзгира…

– Слушай, брось ты меня дурачить… Говоришь, сам не знаешь что! Откуда у тебя взялся сын?! Есть же один в Арзгире!

– Второй тоже есть… от Юлии, и не смотри на меня, как на помешанного, я не вру тебе. Скажи лучше, Нияз-ага, когда в Арзгир собираешься?

– Скажу тебе так, Арслан, если ты вправду сына разыскиваешь, то я готов ехать с тобой хоть сейчас. Если же дурака валяешь – я останусь в Астрахани до самого лета.

– Поехали, дорогой Нияз-ага, время не ждёт.

– Вот это да? Значит, всё правда! – удивился Нияз-бек.

На другое утро выехали из Астрахани, подались старой дорогой на Калаус. Степь калмыцкая, украшенная, словно большими осколками зеркал, озёрцами и лужами, после прошедших недавно дождей была голой и одинокой. Только птицы кое-где стайками взвивались над ней и исчезали в синеве неба. Большинство калмыков ушли за Волгу, другие, крещённые, селились рядом с туркменами. Заговорили о них:

– Императрица Елизавета, хоть и любит повеселиться, но дело своё хорошо знает. Сказала она недавно Алексею Петровичу…

– Кто такой Алексей Петрович? – удивился осведомлённости Арслана Нияз-бек.

– Канцлер российский – пояснил Арслан. – Вот она и сказала ему: «Поселяй на правом берегу Волги только нойонов да зайсангов, которые христианами хотят стать, плати простым калмыком по два с половиной рубля, а знатным по пять рублей».

– Ай, пусть пользуются доброй душой императрицы, а нам и того, что имеем, хватит. Хорошо, что нас на другой берег не гонит, фирман Петра Великого свято исполняется… Налоги только за горло держат, дышать свободно не дают! – рассудил Нияз-бек.

– Везде так в Российском государстве, во всём мире тоже не лучше, – отозвался Арслан.

Дважды путники заночевали в калмыцких улусах, в балках, на подходе к Калаусу, и, наконец, приехали в родной Арзгир. Слезли с коней, бросили поводья мальчишкам, чтобы привязали к агилу, сами направились в кибитку Берек-хана, а из неё вышел навстречу Руслан, руку протянул отцу, как взрослый.

– Молодец! – обрадовался Арслан. – Все мужчины Берекова рода отличаются самостоятельностью… Давай я тебя обниму, а потом поговорим…

Арслан не успел и сапоги снять у порога, а кибитку заполнило всё семейство Берек-хана. Прибежали Наргуль с сыном, мать, сам Берек-хан. Сели к дастархану. Арслан раздал всем подарки, часы показал и бутылку вина достал из хурджуна, подал отцу. Берек-хан на правах старшего раскупорил её, налил в чашки, сказал торжественно:

– Береки – люди, не пьющие… Но сегодня в нашей юрте двойной праздник: сын мой от царицы вернулся да ещё с собой второго внука привёз…