Текст книги "Пятьдесят девственниц (СИ)"

Автор книги: Вадим Шакун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

106

На побережье Гладкой реки встретили нас сперва не гостеприимно. В основном из-за того, что приняли за дезертиров, которые, как оказалось, бежали из королевских войск в преогромнейших количествах и ужасно обижали при этом местное население.

Но, увидев, что за все платим мы чистым золотом, относиться стали сразу весьма радушно. Так что без проблем закупили мы все необходимое для нашего дальнейшего путешествия: крытую тентом лодку под парусом, изрядную толику припасов, рыболовные снасти, да несколько мехов вина.

Путешествие поначалу проистекало весьма гладко и безоблачно, потом же, закинув в мутные воды рыболовную снасть, обнаружили мы, что река кишмя кишит зелеными созданиями, шага по четыре длиной каждое, с зубастыми прожорливыми пастями. Чудища эти были столь свирепы, что не раз вгрызались и в самый борт нашего утлого суденышка выдирая из него преогромнейшие куски.

К тому же по всем берегам, мимо коих мы плыли, торчали окрест колья с насаженными на них человеческими черепами и я уже начал задумываться, столь ли благоразумно мы поступили, не отправившись в давно всем нам знакомый порт Жемчужный. Как вдруг случилось событие разом все переменившее.

Мы мирно плыли по реке, пытаясь на скудном огне сварить что-нибудь более или менее питательное из кожаных моих сапог, ибо сапоги Крикуна мы доварили вчера, но тут на берегу возникло десятка два дикарей обоего пола, кои стали оглашать окрестности неимоверно громкими криками. Как и положено людям цивилизованным мы, по началу, на вакханалию эту внимания никакого не обратили.

– Вот странно, – сказала минут через пять Глазки. – Они выкрикивают имена наших Богов.

– Кадастр!.. Кадастр!.. – донеслось в это время с берега.

– Во истину Кадастр! – возгласил я поднимаясь со своего места за рулем лодки. Вопль восторга с берега был мне ответом.

Глазки и Крикун тут же бросили грести.

– Не есть ли это знак, что аборигены цивилизованны и не являются нам опасными? – спросила она.

– Не знаю чего это знак, но давайте пристанем к берегу, – ответствовал я, ибо питаться четыре дня к ряду варенными сапогами счел себя не в силах.

О, чудо! Дикари и далее приветствовали нас самым достойнейшим образом и, непрерывно выкликивая имена утвержденных Кадастром Богов, препроводили к огромнейшему строению плетеному из лиан и прутьев, возвышавшемуся в центре их сельбища.

Тут же на шум их восторженных кликов выступил из оного строения немолодой уже ликом муж весь облаченный в странное одеяние из огромных листьев произрастающих в этой местности древ. Листья были креплены между собой клейким соком местных растений.

– Приветствую вас, путники! – благочинно обратился он к нам. – Как попали вы в эти далекие от цивилизации места, где призван я нести кротким чадам сим свет истинной веры.

Покуда я призадумался, как бы половчее на этот вопрос ответить вперед нашей компании почтительно выступила Быстрые Глазки.

– Знайте же, отче, – не мало не растерявшись ответствовала она, – что зовут меня сестра Денра и я монахиня Обители Вечной Святости, что на дороге Сорока Монастырей находится. Этот же человек – почтенный старец Светоч, известный своей праведностью. Выехали же мы из нашего славного королевства дабы самолично изучить, сколь широко свет истинной веры по всему миру распространился.

Тут обитатель большого плетеного дома даже прослезился и, заключив нас в объятия, облобызал. Туземцы же кротко нам внимали.

– Знайте же что зовут меня отец Марик и проживаю я тут уже шесть лет, – утирая слезы объяснил он, – Вы же для меня, истинно, дар небес. Ведь оторванный от Духовного Совета я, не знаю были ли в Кадастре какие-либо изменения за столь долгий срок. А без этого знания, верно ли я проповедую?

Нужно сказать, что не весь прихваченный нами сундук занят был полковой казной, было там еще и с десяток экземпляров Кадастра. Добром этим армия снабжалась весьма хорошо и, видят Боги, мы впервые имели возможность этому обстоятельству порадоваться.

– Знайте отче, – сообщила находчивая Глазки. – что именно с этой целью и направились мы в долгое странствие. Вот же вам исправленное издание Кадастра за этот год со всеми новейшими в нем дополнениями и уточнениями.

Тут священник издал громкий крик радости и буквально выхватил из рук моей спутницы маленькой томик в кожаном переплете, который она почтительно ему подала, и сказал что-то скопившимся вокруг туземцам. Те же, весело загалдев, засуетились.

Мы, поначалу, несколько обеспокоились было, такой их активностью, но тут выяснилось, что готовят они праздничный пир в нашу честь. Так что, покуда отец Марик жадно листал книгу, а мы вытаскивали на берег наше утлое суденышко, на поляне уже полыхало несколько костров.

Появились вскоре в изобилии фрукты и разнообразная рыба, которую туземцы стали коптить нанизав на гибкие ветви, тушки нескольких диких кабанчиков, разрубленные на куски и уложенные на раскаленные камни и много всякой другой вкусной снеди.

Опасаясь, что, как святого старца, спутники вновь ограничат меня в снеди, я поспешно объявил, что по таковому празднику, как сегодняшний, изменю своему обычаю питаться лишь хлебом да водой и малость разговеюсь. Тем более, и хлеба-то тут взять негде.

Перед едой, однако же, произошла еще некоторая заминка, ибо отец Марик пригласил присутствующих в плетеное здание, которое оказалось ни чем иным, как неким подобием храма, где все мы дружно за Добрых Богов Кадастра помолились. Но, коль скоро, пиршество ожидалось грандиозное, мы хозяину нашему это промедление простили, хоть и слюной от всевозрастающего аппетита захлебывались.

107

Дикари, среди которых поселился отец Марик, племенем оказались весьма мирным, тихим, не ели, в отличие от соседей себе подобных и охотно устремились стезей цивилизованности, к которой сей добрый пастырь их приобщал.

Сохранились, однако, и у них обычаи старые, весьма для нас странные и, я бы даже сказал, дикие. Так, например, мужчины и женщины жили у них совершенно раздельно. Причем, первые – каждый в своей палатке и, каждый со своим маленьким мальчиком, коего должен был воспитать охотником по своему подобию. Весьма часто при том, практиковали они тот самый способ о котором столь красочно повествовал мне, в свое время, юный Рудерис. Они и Крикуна, к обоюдному нашему смущению, посчитали вот именно таким моим мальчиком. Что было и вовсе обидно для него, ибо с мальчиками его возраста многие охотники и иным способом, как с женами жили.

Два же раза в месяц и самой глухой ночью являлись мужчины в большую плетеную дамскую хижину, куда врывались самым бесцеремонным образом и схватив в темноте кому какая достанется предавались с женщинами любовным игрищам. Сочли мы все, а пуще Денра, обхождение таковое весьма не галантным и глупым, ведь понятно же, что, при таком ужасном положении дел, отцовства точного определить никогда не удастся. Меня же еще огорчило то, что девственниц у них, кроме весьма малолетних, совсем из-за таких обычаев не сохранилось.

Меж тем, не желая, по кротости своей, доброго отца Марика обидеть, относились туземцы к таинству брака, как и ко всем другим проповедуемым им вопросам весьма уважительно. Посему, как только случалось, какой особе тамошней впервые забеременеть, тут же бросался среди охотников жребий и вытянувший его вел ее под венец, по каковому случаю немедленно устраивался для всех пир.

Естественно, случались и ошибки, так, некоторые мужи одновременно и дважды, и трижды, порой, состояли в законных и не расторгнутых браках. Но крепостью памяти добрый их пастырь не отличался, да и записи о регистрации, за не имением бумаги, царапал на каких-то травяных листах, отчего разобраться в них было весьма трудно.

Мы же на эти его ошибки указывать не стали, порешив про меж себя, что негоже гостям хозяйские порядки хулить, да и беды от этого большой нет, коль скоро туземцы в истинной вере крепки, церковные праздники соблюдают и, к тому же, весьма гостеприимно нас приняли.

Пользовались мы гостеприимством этим не меньше недели, за каковое время они весьма и весьма снабдили нас припасами. Потом же распрощавшись вновь отправились на юг, вверх по реке, прослышав от отца Марика, что места там и вовсе цивилизованные – множество городов и всевозможных королевств, в которых к путешественникам, пусть даже иноверцам, вполне хорошо относятся.

И верно, дня через три пути стали попадаться по берегам возделанные участки земли и небольшие лачуги. Еще через пару дней – плодороднейшие поля, а на седьмой день увидели мы огромный город с портом, окруженный стеной из обоженного на дневном свете кирпича. Пристроив свое суденышко среди стоящих у берега кораблей, уплатили необходимый портовый сбор и сошли на берег. Попутно могу сказать, что монеты наши у местного сборщика подати неудовольствия не вызвали, потому, как известно, золото – всюду золото, будь оно хоть в самородках, хоть в монетах, будь на той монете портрет длинноносого короля, будь хоть кого другого.

Выйдя из порта оказались мы на рынке, где каких только диковин не насмотрелись и попутно докупили кое-что для обновления гардероба, ибо наши собственные, армейские еще, одеяния весьма обветшали. На минутку зашли в таверну, а после, перекусив, к высокому зданию неподалеку от рынка, которое весьма нас заинтересовало, поскольку оказался это храм, а любознательным путешественникам верованиями мест, где он пребывает всегда интересоваться должно.

Был это огромный храм из белого известняка, перед фасадом коего был устроен как бы портик, поддерживаемый многочисленными колоннами и, когда мы подходили, к портику как раз приближалась процессия из десятка самых настоящих девиц совершенно разных сословий, обряженных в лучшие свои одежды и сопровождаемых многочисленными родственниками. Посему, тут же счел я не лишним осведомиться у окружающих о причине подобного здесь невинных дев скопления.

Услышав от одного из словоохотливых зевак, что храм этот принадлежит Богине-Матери, я, поначалу несколько струхнул, но потом быстро сообразил, что, ведь, у каждого народа она своя и, зачастую, носит совсем иное имя. Стоит ли мне опасаться мести Богини сей, коль скоро одноименный храм в стране северных эльфов не имеет к ней никакого отношения. Еще больше изумил меня рассказчик, однако, когда сообщил о причинах сегодняшнего сборища.

Оказалось, что в стране сей, девицы, достигшие поры созревания, обязаны принести в дар Богине самое дорогое, что у них есть, а именно – девство. Для каковой цели ежегодно выделяется один день, когда приходят они под храмовый портик и, расстелив свои циновки, усаживаются на них в ожидании мужчины, который в этом богинеугодном деле им поспособствовал бы. И весьма зазорным считается у них, коль останется она нетронутой и унесет невинность свою обратно домой. А таковое бывало, ибо, хоть мы, мужчины, по сущности своей и есть создания похотливые и на невинность девическую падкие, но, все же, подобные удовольствия приходилось тут оплачивать, отдавая в храмовую казну не менее пяти золотых монет.

– Я бы, на месте здешних жриц, брала бы еще какую-нибудь толику с толпы, ведь на долю зрителей тоже выпадает немалое удовольствие, – рассудительно заметила Быстрые Глазки, когда я пересказал ей суть услышанного. – А, все-таки, согласись, Бес, что обычай этот постыден.

108

Толпа же собравшаяся вокруг портика все более и более приходила в возбуждение, криками и свистом подбадривая робеющих девиц. Вот уже отделился от нее один человек и, размахивая кошелем, легко взбежал по ступеням.

– Не странно ли что выбрал он не самую красивую, хоть это и не сказывается на цене? – изумилась Быстрые Глазки, приблизившись к моему уху, дабы перекричать шум раздавшихся оваций.

– Ах, друг мой! – обнял ее я. – Во истину, вкусы наши сходятся совершенно. Дай же мне кошель, дабы помог я деве этой избежать бесчестья!

– Бес или Рассвет, нетерпеливый мой приятель! Тебе ли творить подвиги в храме Богини Матери. Вспомни, ведь у нее к тебе особый счет. И потом, вся эта толпа…

– Не мы ли творили подвиги в дварфских банях, – горячо ответствовал я ей, извлекая щепоть моей возбуждающей травы. – Что же касается Богини, пройдет еще минута и я ее саму готов буду разложить на ступенях храма сего.

– Держи, Бес, – увидев, что я уже жую траву, снизошла к моей просьбе спутница, вручая объемистый кошель. – Смотри же, одной девицы тебе вполне хватит, чтобы еще немного продвинуться в счете.

– Во истину, да будет так! – громогласно возвестил я и, потрясая над головой кошелем поспешно двинулся к портику. Толпа же, при виде этого пришла в ужасное оживление. Смех и шутки, сыпавшиеся вокруг непременно смутили бы меня, не начни уже действовать мое чудодейственное средство. И некоторые, даже, начали заключать пари, споря на то, достанет ли у меня сил справиться со взятой на себя задачей.

Я же, не обращая на них внимания, как мог быстрее поднялся по ступеням и устремился к приглянувшейся нам с Глазками девице. Была она прелесть до чего юна, возрастом не более пятнадцати. Маленькие упругие груди зазывно топорщились сквозь ткань наброшенного прямо на голое тело ритуального, расшитого бисером и златыми нитями одеяния. Черные непокорные волосы стягивала алая лента с таким же шитьем. А сидела, скромно поджав под себя ноги и сложив унизанные перстеньками ладони на своих округлых так трогательно незагорелых коленках.

– Что… чего хочешь ты от меня, старче? – в изумлении и некотором испуге подняла она на меня огромные карие глаза с чуть подведенными темной тушью ресницами. – Как ты?..

Толпа вдруг разом затихла, я же в наступившей тишине не в силах помедлить ни разу, поспешно увлек девицу на циновку.

– Не бойся, дитя мое! О не бойся… – подстегиваемый действием травы неустанно втолковывал я, преодолев легкое сопротивление ее колен. – Непременно все будет хорошо. Ведь делаю я такую работу не впервые. Ныне же сослужим Богине отличную службу.

– Ой, мамочка!.. – вскрикнула девица, когда от слов, задрав подол ритуального платья и опоясавшись ее левой ногой, я приступил к делу. Толпа взревела и те, кто поставил на меня деньги вопили громче всех, из-за чего все остальные слова девицы остались мною не расслышанными. Я же оценил то, как влажны необходимые мне органы ее, ибо вторгнуться в них удалось сразу же, хоть и не всем оружием моим, но, хотя бы, навершием.

И снова взревела скопившаяся перед храмом безденежная чернь, мне же, к вящей славе моего успеха, удалось углубиться еще немного. Девица трепетала в моих объятиях, как нежная горлица, сопровождая каждый порыв громким стоном.

– Бес, эй, Бес! Демоны тебя разорви!

Приподнявшись на локтях я поднажал еще немного, попутно, с неудовольствием обернувшись на зов. И верно, проныра Крикун, с еще одним нашим кошелем в руках, укладывался на какую-то прыщавую особу по левую руку от меня.

– Ну не напрасная ли это трата денег? – возмутился я, не бросая, однако, своего дела. – Достало бы для тебя и какой-нибудь шлюхи. Думаешь с девственницами так легко?

Сердитая божба юного Глазкиного брата, возящегося поверх своей девицы, подтвердила истинность моих слов.

– Вот-вот, – продолжил наставлять я. – Не думай, что мой путь усыпан одними розами, достает на нем и шипов. Приходится, как правило, столько помучиться, когда пробиваешь себе дорогу…

– Как! – возмутился тут Крикун. – Как, разве моя жена, моя Мона не была девственна, когда я впервые лег с ней?

– Э-э… Ну, видишь ли, – спохватился я. – У каждой из девиц это бывает по своему. Хвала всем Добрым Богам, с Моной тебе, значит, очень повезло.

Не бросая трудов своих, я в поспешности обдумывал, что бы сказать еще, но тут девица Крикуна охнула и я понял, что он преуспел так, что сразу же забыл об этой весьма щекотливой для нас обоих теме.

– Несчастный Бес, – ублажая свою похоть сказал тем временем Крикун. – Ты опять, не ведая того, навлек на себя немыслимые неприятности. Знай же, обычай обычаем, но богатые родители никогда не позволят, чтобы с их дочерью возлежал в храме кто-нибудь чужой. И вот, ждала эта девица здесь своего жениха, а вместо него явился ты.

– О, право же, милое дитя, мне искренне жаль, что так обернулось, – не бросая, в прочем, начатого искренне посетовал я, но девица только охнула в очередной раз. – Верь же, что получилось самое настоящее недоразумение.

– Как бы не получилось, – продолжил свой рассказ Крикун, – а родня и жениха, и невесты мечется сейчас по всему рынку, обещая переломать тебе руки-ноги и непременно посадить на кол, едва ты покинешь храм. От местных же властей они обязательно откупятся. Спасти тебя может только толпа, которая непременно будет на нашей стороне, если распалить ее страсть как следует. Так что, покидать этот портик совсем не в твоих интересах.

Тут Крикун покончил со своей девицей и расплатившись ушел, я же, раз за разом, пронзая юную красавицу, предался грустным размышлениям.

– О, злосчастная судьба! – вздохнул я. – Ну почему со мной всегда случается что-нибудь эдакое?

И излил я из себя в этот момент не только эти слова, но и то, что в конце любовных трудов обычно изливается.

109

Тут же появилась близь нас юная жрица с медным котлом, в который, по обыкновению, было бросать жертвенные деньги. Немало был я испуган, подымаясь со своей случайной подруги, а все же осмелился после уплаты положенного сказать жрице, что не считаю себя услужившим Богине полностью, да и девица еще недостаточно потрудилась.

– Так в чем же дело, сударь? – взглянув на меня с любопытством, ответствовала юная служительница. – Обычаи наши не запрещают вам возлежать с ней трижды, коли сил хватит. Было бы заплачено.

Толпа, услышав о таковом, разразилась восторженными криками, я же в поспешности вновь опустился на девицу. И уж на сей раз войти стало мне многим легче чем до того. А каково же было изумление собравшихся, когда я повторил все в третий раз?

– Послушай, старче, – простонала после того столь понравившаяся мне девица. – Я, конечно, уже нашла в этом приятствие, а все же жду не дождусь того момента, когда отец мой со товарищи переломает тебе руки-ноги и посадит на кол. Уж слишком ты меня утомил.

– И впрямь, сударь, – сурово сказала мне одна из старших жриц, явившаяся сейчас на смену своей молодой товарке. – Есть здесь девицы и помимо этой. Не все ли равно, с кем служить Богине?

Уплатив и не забыв вручить один золотой лично девице, я кротко заверил служительницу, что глубоко чту местные обычаи и преисполнен лишь желания услужить Богине. Затем же поскорее выбрал из оставшихся под портиком девиц одну поприятнее и возлег с ней к вящему удовольствию присутствующего вкруг храма люда.

Девица была хороша, а детородные врата ее достаточно широки, так что я не слишком утрудился, а, все-таки, почувствовал заметную усталость. К тому же, трудно заниматься некоторыми вещами, зная, что вот тут, совсем рядом, в нетерпении пребывают люди, непременно желающие посадить тебя на кол. Толпа все увеличивающаяся восприняла мой очередной подвиг с неистовым ликованием.

– О, Боги! – расплачиваясь в очередной раз, а затем украдкой кладя себе в рот пучок возбуждающей травы, мысленно воззвал я. – Сделайте же так, чтобы мытарства мои поскорее закончились, не то, кажется орган мой, столь за сегодня потрудившийся, в конец изотрется.

Третья девица, на которую меня возложила, воля столь неблагоприятных ко мне обстоятельств, тоже была достаточно юна, так что трудится пришлось буквально до пота, но сочувственные вопли собравшихся, а пуще – опасения за свою жизнь – привели к желанной победе. Вот только девица охала и ахала мне на ухо так, что я чуть было не оглох.

Помятуя это, четвертой своей избранницей я сделал особу постарше. Была она чрезмерно непривлекательна, приходила сюда уже четвертый год подряд и выбором моим была весьма осчастливлена. Я же считаю его ошибочным ибо, как показалось мне, с возрастом потребный мужам вход отнюдь не увеличивается, преграда же на пути вожделения, наоборот, укрепляется.

Преуспев на этот раз я вновь поднялся и, оглядевшись, узрел с печалью в сердце, что из распаленной моими подвигами толпы немало нашлось охотников, чтобы помочь девицам расстаться с их девственностью. Были это, в основном, те, кто, сделав на меня верные ставки, деньги на том заработали. Посему пришлось мне вернуться к этой, последней моей девице. Она, в прочем, ни мало не огорчилась, наоборот: от девичества своего избавившись, громогласно объявляла, что готова и двадцать раз подряд мне отдаться за такое с моей стороны уважение.

На двадцать меня однако же не хватило бы и я уже с ужасом чувствовал, что придется мне выйти из под столь спасительного портика, но тут в безумно шумящей толпе возникли новые крики и на ступенях храма объявилась собственной персоной Быстрые Глазки, облаченная в мужской наряд.

Призвав собравшихся к тишине, она громогласно объявила, что вот она – путешественник из чужедальних стран и настолько убедилась тут величием Богини Матери, давшей великое обилие силы немощному старцу, то есть мне, что готова не только отказаться от веры своей, но и поить-кормить всю собравшуюся вокруг храма голытьбу ночь напролет.

Тут же возникло в толпе безмерное ликование и большой шум, меня, как раз завершившего очередной подвиг, подняли на руки и вся масса народа, предводительствуемая моей рыжеволосой сообщницей, устремилась к таверне, где мы с утра остановились. Нужно отметить, что и многие жрицы за нами привязались, ибо зарабатывать на нужды Богини проституцией было у них в обычае. Так что и одного серебряка хватило бы, для обладания любой из них.

В таверне Денра не скупилась, а тут же приказала хозяину выкатить сразу три бочки вина, меня же поспешно вытащила из толпы.

– Не бойся, Бес, – сообщила она. – Хоть родственники той девицы и шли за нами по пятам, но сюда войти они не решатся. А, хоть бы и вошли, ничем не смогут тебе повредить. Нам же осталось совсем немного до темноты.

Так, в соответствии с ее словами, и получилось. В темноте же, мы, удалившись от пьяной толпы, заперлись в одной из комнат таверны с окнами на реку и, разорвав простыни, спустились по ним в воду, а затем в поспешности поплыли к утлому суденышку своему. Немало благодарил я Добрых Богов при том, что плаваем мы все очень хорошо и способны развивать в воде достаточную скорость. Милой моей Трине, правда, для пущей безопасности пришлось дать надутый воздухом бурдюк из под вина. Это наше плавание замедлило, а все же не настолько, чтобы стоило из-за того сетовать.