Текст книги "Пятьдесят девственниц (СИ)"

Автор книги: Вадим Шакун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

74

Темными мрачными подвалами монастыря, зайдя в самую северную их часть, искали мы замурованную комнату и, наконец, нашли. Немногими кирками и ломами, которые нашлись в сем, Богам угодном, заведении пробили мы стену. Зрелище, представшее нашему взору было настоль ужасно, что мать-настоятельница выпустила из рук фонарь.

И впрямь, будут ли слова, чтобы описать отвратительное выражение лица мумии, наткнутой на стальной кол, что, входя в ее зад, острием вышел из правой подмышки? Нет, никогда, ибо не считаю себя столь сильным в словосложении, не дерзну я описать все, увиденное мною тогда.

В наступившей после обронения фонаря тьме, поскольку темнота нас всех своим страхом убила бы, я поспешно выхватил из-под полы и засветил жезл и, в свете его, мумифицированное тело вдруг вспыхнуло ярче тысячи светил, а стены этой извращенной погребальной камеры содрогнулись. А, когда пепел рухнул на пол, с потолка посыпались крупные каменья. И долго еще бежали мы прочь, преследуемые обвалом, идущим у нас по пятам.

– Ах, сестры! – сказала мать-настоятельница. – Сегодня у нас, во истину, славный праздник, ибо мы избавились от великой напасти!

Вслед за этим монахини, числом около полутора сотен направились в трапезную. А тут подошли несколько из них, приставленные смотреть все это время за сестрой Эланой.

– Она, проснувшись, даже откушала бульона и пребывает в совершенности в себе, – доложили они.

– О, Боги, она действительно исцелится! – воздела руки к небесам мать-настоятельница. – Вот уж, знаменательный день!

Мы со спутниками заняли место за столом на который уже начали подавать праздничные блюда.

– Послушайте, святой старец, – сказала вдруг настоятельница. – Наши семь девственниц – конечно, монахини. А все же, они – молодые здоровые девицы. И доставите ли вы им хоть немного удовольствия, если и далее будете питаться одним хлебом и водой?

– Знаете, матушка, – признал я. – Только исходя из этой, предстоящей мне задачи, я готов отказаться от своего поста. Потому, как, должны же и девицы испытать удовольствие, не токмо же я.

Тут же мне поднесли хорошо зажаренную с капустой и яблоками утку и большой кубок вина.

– А еще скажите мне, старец Светоч, – с улыбкой глядя на то, как я все это поглощаю, спросила мать настоятельница. – При всей моей благодарности к вам, ибо спасли вы мне любимую сестру. Откуда и как берется такая святость? Не видела я никогда святых, которые ставили бы, подобно вашим, условия насчет девства и действовали не молениями и священными текстами, а жезлом.

– Вы правы, матушка, – вмешалась тут Быстрые Глазки. – Друг мой совсем не святой, но он – маг, именем Поздний Рассвет, и только магией своей сумел справиться с тем жутким созданием, которое вы сами в ваших подвалах видели. Скрывается же он от того, что в королевстве нашем магия не в чести.

– Никто из нас его не выдаст, – твердо пообещала настоятельница. – Много по монастырям ходит славы о его чудесах, а, все же, в нашем монастыре, проявил он себя более, чем у всех. По этому живите у нас без опаски, пока не кончится зима. За одну-то ночь с семерыми ему, при всей магии управиться будет сложновато, а нас зимой почти никто не посещает.

– Ох, матушка, – сказала при этом Глазки, указав на Крикуна. – Но мой младший братец, в юные свои годы, настолько не подходит для такого праведного места…

– Милая девица, – улыбнулась настоятельница. – Не согрешишь – не покаешься. Я же сумею каждой согрешившей назначить епитимью. Лишь бы не оказалось их слишком много, а то заездят бедного мальчугана.

– Да нет, вы об этом не волнуйтесь, – сказал Крикун.

– Глупый мальчишка, – под смех окружавших нас монахинь ответила Глазки. – Успокойся, они дадут многое – сумел бы ты взять.

– Однако же, кому из нас отрабатывать долг первой? – спросила одна из девственных монахинь. – Пусть наш достойный гость скажет, ибо все мы пребываем в некоем боязливом нетерпении.

– Было бы нехорошо, с моей стороны, выбрать одну и обидеть остальных, – ответствовал я. – Пусть дело решит жребий, ибо, верьте моему слову, все вы одинаково хороши для меня.

– Что же, давайте выпьем еще вина и кинем жребий, – согласилась мать настоятельница. – Посмотрим, кому доведется провести сегодняшнюю ночь с нашим гостем.

Тут же было принесено семь одинаковых зубочисток и одна из них обломана на половину, после чего мать настоятельница зажала их пучком в кулаке так, что видны были только самые кончики.

– Ах, сестрица, тебе всегда везет, – сказала одна из монахинь, когда ее подруге угораздилось вытянуть именно этот жребий.

– Не переживай, милая, нам всем придет пройти через это, – резонно ответила та. – Какая разница, кому раньше, кому позже? Ведь делаем мы это ради доброго дела, а не из похоти.

Вслед за тем, вместе с этой сестрой, имя которой было Гара, мы удалились в отведенную нам келью, где я целиком и полностью удовлетворил ее любопытство в отношении того, что есть плотский грех и каковы бывают его проявления. Дело это заняло у нас никак не меньше ночи.

75

Следующим вечером на смену двадцатилетней Гаре пришла одинадцатилетняя Вельма, пугливая, как лань, обладательница нежных трепетных губок и маленького горячего язычка, которым она могла чудеса творить. В остальном же, ей пришлось несравненно труднее Гары, ибо сложена была еще совсем по детски и вокруг детородных врат ее едва появились первые светло-русые волоски.

Вельму сменила Лора, умудрившаяся сохранить свою девственность до двадцати шести лет, и мне не мало пришлось приложить старания, чтобы бедняжка не померла от страха в ожидании того, что придется пережить.

Девятнадцатилетняя Дарена больше всего на свете боялась забеременеть, причем, вопреки всему тому, что говорили ей более старшие и умудренные в этих вопросах монахини, считала, что зачатие происходит от поцелуев. Поэтому за всю ночь уста наши ни разу не соприкоснулись, хотя во всем остальном девица охотно предоставляла мне полную свободу действий.

Ее восемнадцатилетней подружке Нерте, наоборот, зачать хотелось необычайно, так как настоятельница пообещала, что, буде у кого из семи девственниц родится ребенок, это не только не будет наказуемо, но, кроме всего, чадо будет взято на содержание монастыря и останется вместе с матерью. Так что, всю ночь с Нертой мы занимались лишь тем, что зачатию способствует и разнообразием себя не баловали.

Криде, которой, как раз, в этот день исполнилось пятнадцать, ее подруга Тения уступила свой жребий в качестве подарка. Оказавшись в моей келье, распаленная рассказами побывавших у меня ранее, Крида забралась на меня верхом и нанизалась на свой подарок со страшной силой. Особой она оказалась настолько страстной, что для ее удовлетворения мне пришлось принять толику возбуждающей травы.

Сама же шестнадцатилетняя Тения, девица, внешне кроткая и застенчивая, огорошила меня на следующий день тем, что попросила, непременно, перед началом игры, связать себя и легонько высечь. Справившись у настоятельницы, не нанесу ли тем обиды монастырю, я узнал в ответ, что родители бедняжки Тении были донельзя религиозны и пороли девицу за все, что их ограниченные рассудки, могли посчитать неподобающим благонравной девице. Вместе с тем я получил из ее рук прочную шелковую ленту и охапку розог.

Большое это количество было истрачено уже под утро, связанная же девица беспрестанно всхлипывая и стеная величала меня не иначе, чем любимым папочкой, отдаваясь мыслимыми и немыслимыми способами, а утром объявила, что никогда еще не получала так много наслаждения за одну ночь.

Всем девицам я вознамерился было выдать, в согласии со своей привычкой, по золотому, но выяснилось, однако, что, коль скоро, они давали обет бедности, то денег этих в руки принять не смогут. Посему, с согласия Глазок, я вручил семь золотых матушке-настоятельнице, объяснив, что рассматривать это, как оплату, нельзя, ибо есть это ни что иное, как дар в память о том, что между нами произошло. Настоятельница со мной согласилась и объявила, что средства эти будут потрачены, исключительно на нужды обители в самых праведных целях.

Крикун, любивший побурчать по поводу моего, якобы, транжирства, тут не сказал ни слова, ибо было ему сейчас совсем не до презренного металла, коим некий мудрец древности обозвал деньги. Монахини и послушницы, стремясь получить от его здешнего пребывания побольше радости, делали все, дабы пребывание это было для Крикуна нескушным и, если бы не категорический приказ настоятельницы, разрешающий посещать им его келью лишь в ночное время, не более двум сразу, и не усиленное питание, так бедняга бы, точно, зачах.

То одна, то другая монахиня либо послушница, посещали иногда келью, где остановились Глазки и Трина. После же того, как я выполнил труды свои по части девственниц, мать-настоятельница сказала, что и я бы мог принимать по ночам гостей. Поскольку я не выразил против того никаких возражений, каждую ночь, с тех пор, ночевала хоть какая-нибудь монашка, а то и не одна.

Первыми же явились Тения и Крида, прихватив с собой уже знакомую ленту и охапку розог и, к вящему наслаждению Тении, я целую ночь изображал ее папашу, а подружка – мамашу.

Довелось мне, тако же, ночевать одну из ночей и в келье матушки-настоятельницы. Проведя время в утонченной беседе и распитии вина из монастырских подвалов мы рассуждали о магии, религии, делах королевства и веры, не забывая, однако же, доставлять друг другу удовольствия и более плотскими утехами.

Заметив же, сколь возбуждают в ней любопытство всякие магические вопросы, я напоследок даже обладал ею при засвеченном магическом жезле, причем, милая эта женщина клялась и божилась, что столько удовольствия, как в этот раз она не получала даже со своими лучшими подругами. На последок свидания она подарила мне две книги, посвященных магическим вопросам, которые до той поры без дела пылились на полках монастырской библиотеки.

Конечно, не забывал я своими ласками и Трину с Денрой, всегда спрашивая у них на то разрешения, дабы не помешать заранее назначенному свиданию, и обе принимали меня. Одна – с огромной любовью, другая со своей извечной – насмешливой благосклонностью.

Но все хорошее, когда-нибудь заканчивается, подошла к концу и эта зима. Снег на горных вершинах потемнел и начал таять, нем же пришла пора собираться в дорогу.

И вот, однажды утром, тепло простившись с монахинями и послушницами Обители Вечной Святости, мы попросили их не забывать нас в своих молитвах и отправились в путь.

76

Из Обители Вечной Святости вышли мы с тринадцатью золотыми в кармане и вновь, под видом старца именем Светоч в компании паломников, спускались почти неделю по горной дороге, что и поныне именуется Дорогой Сорока Монастырей.

И вновь питался я не иначе, чем хлебом и водой, за столом высказываясь теперь, однако, не токмо о наличии или отсутствии в очередной обители девиц, но и по вопросам веры и монастырского миропорядка, ибо, благодаря матушке-настоятельнице, получил об этих делах некоторое представление.

Наконец спуск подошел к концу и я с радостью вновь оборотился господином Фонарщиком, ибо скидок в тавернах паломникам за святость не делают, я же питаться далее хлебом и водой категорически отказался.

Дороги здесь были оживленные, поскольку вели в сторону столицы королевства, так что нанять за пару медяков попутную повозку труда не составляло. Пропитание же стоило дороже, чем на юге и на нем приходилось экономить. Впрочем, моих отъевшихся на монастырских хлебах спутников это не слишком беспокоило.

– Не ропщи, друг мой Рассвет, – сказала Глазки во время одного из нередких у нас пеших переходов. – Все-таки, на твоем счету уже два десятка девиц. Мог ли ты подумать, что столь быстро сможешь приблизиться к цели?

– Ах, милая Денра, – вздохнул я. – С каким удовольствием отказался бы я от этой погони за девством. Зажил бы где-нибудь в уютном тихом местечке, где продукты не дороги и есть для меня хоть бы какой постоянный доход. Обретались бы мы с тобой и Триной в маленьком уютном домике, предаваясь радостям дружеского общения и взаимным ласкам.

– А я? – возмущенно спросил Крикун.

Но не успел я рта раскрыть, как из-за поворота появился вооруженный человек, ведущий в поводу коня, ноги которого сгибались от тяжести, и беседу пришлось прервать.

– Добрый господин Фонарщик! – помахал рукой путник. – Добрые мои друзья!

– О, благородный Гжед! – первой узнала его Глазки. – Какая приятная встреча! Что я вижу, на вас золотые шпоры?

– Их величество, в милости своей, посвятил меня в рыцарское достоинство за то, что я уничтожил несколько банд, наводивших ужас на дорогах королевства, – скромно потупился юноша. – Я как раз спешу из столицы, чтобы порадовать своих братьев по ордену.

– Примите поздравления, достойный рыцарь, – с поклоном сказал я. – Мы сами могли бы засвидетельствовать, сколь самоотверженно вы это делали!

– Что вы, господин Фонарщик, – еще больше застеснялся рыцарь Гжед. – Служение мое Мечу далеко не достаточно, коль скоро Священное Оружие все еще пребывает сокрытым.

– Вы про тот восьмисотлетний меч? Он так еще и не найден? – блеснули любопытством глаза моей рыжеволосой спутницы.

– Восьмисотлетний меч, что и сегодня выглядит так, будто его только что создали! – благоговейно возвел к небесам очи юноша. – Знайте же, сударыня, что ныне нас уже двадцать четыре человека, объединенных в Орден Девственника. Те из нас, кто лично видел Священное Оружие, являются Паладинами Ордена и их, на сегодняшний день девять человек. Остальные же состоят в Ордене на правах рыцарей и оруженосцев.

– Удивительное дело, – вздохнул я. Мне хотелось выразиться в том смысле, как много людей разом вдруг увлеклось этой фантазией, но, видя пылающие восхищением небесно-голубые глаза юного Гжеда, сказать этого я не решился.

– Вы удивились бы еще больше, добрый господин Фонарщик, – с той же страстью обратился ко мне рыцарь и, как выяснилось, Паладин, – если узнаете, что величайший маг древности, каковым без сомнения является Поздний Рассвет, находится сейчас на территории нашего королевства.

– Но как такое возможно, если он столь стар? – в глазах моих могло бы быть более страха, чем любопытства, а по сему я, в мнимом благоговении, возвел их к небесам.

– Знайте же, друзья мои, что по решению Капитула нашего Ордена, Паладин Айз в сопровождении двух рыцарей и нескольких оруженосцев побывал к югу от границ королевства. Известия он привез самые удивительные. Дварфские торговые караваны приходят туда каждый месяц, привозя прекрасные товары и увозя избытки еды. Отличнейший меч стоит там меньше десяти золотых! Дварфский меч, друзья мои! Каждый из наших братьев купил себе по два! А доспехи, спросите вы?.. Хотя, простите, я отвлекся, – сообразив это, Паладин вернулся к теме нашего разговора. – Так вот, братья наши привезли известия одно удивительнее другого.

– Может, присядем, вы устали с дороги? Не хотите ли вина? – вспомнив нашу последнюю встречу, предложила Глазки.

– А что же, можно, – согласился Гжед. – У меня есть неплохой кабаний окорок и мех отличного вина справа от седла. Только, прошу извинить, оруженосца я лишился в последней схватке, так что прислуживать за столом будет не кому.

– Мы сами все сделаем, – успокоила Денра и, окинув взглядом изрядно навьюченного коня спросила. – Вы всегда возите с собой так много?

– Что вы, добрая женщина! – рассмеялся рыцарь Гжед. – Это все – мои боевые трофеи. Продавать их около столицы нет смысла, ибо цены невелики. Бросить же, не велят законы нашего Ордена. Все добытое в бою должно служить Священному Оружию, часть, конечно, рыцарь имеет право тратить на дорожные расходы. Согласно решению Капитула, ровно три четверти.

77

– Знайте же, – с аппетитом уплетая кусок окорока и запивая его вином, продолжил рассказ рыцарь Гжед. – Некоторые из дварфов торговый путь, которым приходят в наши края, иначе, чем Дорогой Позднего Рассвета, не называют, говоря, что он ее восстановил магическим путем. В селении же людей, которое находится у самых дварфских рубежей и славится сегодня своими ярмарками, есть даже баня названная «Источником Позднего Рассвета».

– Понимаю ваше недоумение, господин Фонарщик, – продолжил он, хотя, видят Боги, никакого недоумения я с полным ртом выразить не мог, а во всю наслаждался вкуснейшим окороком. – Никому из нас не пришло бы в голову назвать именем величайшего мудреца какую-то баню. Но, как разузнал Паладин Айз, баня для дварфов – место особое и священное. Многие из них лично говорили ему, что скорее бы согласились умереть, нежели, пройдя свой торговый путь, не посетить за тем баню!

Я понимающе кивнул и потянулся за добавочным куском окорока. Заботливая же Трина подлила мне вина.

– Мало того, – продолжил юный Паладин. – В селении этом рыцарю Айзу рассказали, что не далее, чем тем летом, приходил к ним самолично Поздний Рассвет с тремя своими спутниками и даже указали на двух юных особ, из коих одну взял себе в жены почтенный мудрец, а другую – его спутник. И все там возносят моления свои за Позднего Рассвета, ибо это он предложил открыть для дварфов баню.

– А девицы хороши? – не утерпел терзаемый любопытством, как там без него пребывает Мона, Крикун.

– Хороши и, по всеобщим отзывам, весьма добродетельны, – кивнул рыцарь Гжед. – Они уже носят под сердцем детей своих законных супругов и в один голос говорят, что мужья их отправились на север, на земли нашего Королевства.

– Это ли не чудо для старца, которому уже более восьмисот лет – сотворить потомство? – изобразила благоговение Глазки, запивая вином очередной кусок окорока.

– О, добрая госпожа Фонарщик, – улыбнулся наш собеседник. – А что сказали бы вы, услышав о Хрустальной Опочивальне?

– О чем? – не поняла Трина.

– Милый ребенок, – ласково погладив ее по голове, произнес он. – Многие сотни лет, как выяснил Паладин Айз, в дварфских пещерах трепетно сохранялся огромный хрустальный куб, в котором спал некий Укрывшийся В Камне. Теперь же, дварфам в точности известно, что Хрустальная Опочивальня разбита, но тела рядом с ней никакого не нашли. Не это ли, самое веское доказательство того, что Укрывшийся В Камне и есть наш Поздний Рассвет – последний из мудрейших магов древности, явившийся в мир, чтобы дать ему Священное Оружие? И сделал он это именно на территории нашего Королевства, где, возможно, пребывает доныне.

Мне ничего не оставалось, как согласиться, что доводы его безупречны и расстались мы, после обильной трапезы, самыми добрыми друзьями. На прощание Паладин Гжед, скромно покраснев, признался в том, что, хоть не достоин такой чести, но Капитул Ордена избрал его Магистром и, даже, продемонстрировал знак своего высокого достоинства.

– Вот, – извлекая из под доспехов хрустальный фиал на цепочке, сказал он. – Паладин Ривс вытащил это из рукояти меча перед тем, как Священное Оружие выскользнуло из ножен, когда он ехал по мосту. Мы, конечно, повернули русло реки и исследовали дно, но, в следующий раз, Меч объявился далеко от того места.

Поняв, что в сосуде лежит, написанный когда-то мною в кузнице Гелл, пергамент, я почтительно этой реликвии поклонился и посетовал на то, что без него меч теперь будет трудно узнать.

– Что вы! – улыбнулся юноша. – Праведный рыцарь всегда почувствует истинную сущность Священного Оружия. Прощайте же, встретившись с братьями Ордена, я тут же отправлюсь в королевство дварфов, дабы самому досконально разобраться во всей этой истории.

– Нет, надо же! – в сердцах сказал я, когда мы расстались с восторженным юношей. – Как все таки недогадливы эти паладины и рыцари! Я даже одет так же, как тогда. Дварфский кожаный плащ, который подарила мне вдова Эфена!

– Друг мой Рассвет! – рассмеялась Глазки. – Ты в совершенности не похож ни на восьмисотлетнего старца, ни на величайшего мага древности! Может, это и к лучшему?

– Нет, а почему Северо-Западный проход окрестили в его честь? – сердито спросил завистливый Крикун. – Что он такого сделал? Он даже поклажи не нес!

– Он был единственным магом в походе, – резонно возразила брату сестра. – А упоминание о маге всегда заставит воспользоваться новым маршрутом большее число торговцев. Вспомни, как уважительно дварфы к ним относятся.

– О, злая моя судьба! – воскликнул я. – Два десятка рыцарей превозносят меня, как мудрейшего за восемьсот лет человека! Дварфы назвали в мою честь новый торговый путь, о котором так долго мечтали! Я же стою тут с товарищами моими, посреди лесной дороги, и все наши сбережения составляют каких-то десять золотых!

– По крайности, – сказала Глазки. – Благодаря Ордену твоего меча, мы сытно и, главное, бесплатно пообедали. Не все так плохо друг мой.

– Ах, Денра! – вздохнул я. – Если присовокупить, что другим моим именем пугают честных мореплавателей, рассказывая ужасы о нашей с тобой свирепости, а корона и церковь никак не поделят, кому из них казнить ужасного Беса В Ребро, сытость – слабое утешение.

– Не бойся, они уже поделили, – охотно сообщила Денра. – Корона должна тебя колесовать, а церковь живьем сварить в кипящем масле. Решено, что королевские палачи именем короля закрепят тебя на колесе, а конечности твои опустят в кипящее масло из уважения к церкви.

– Теперь мне бояться уже нечего, – согласился я.