Текст книги "Пятьдесят девственниц (СИ)"

Автор книги: Вадим Шакун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

66

Всадник, вырвавшийся с тылу наших супротивников, был облачен в весьма поношенные доспехи и тут же, разобравшись в происходящем, вырвал из ножен меч и принялся крошить разбойников с невероятным воодушевлением. Все же и он сподобился получить стрелу из арбалета в предплечье, хотя противникам не дал уйти живым никому.

– Не бойтесь, добрые люди, – произнес он, спешиваясь. – Вы теперь в безопасности.

– О, сударь, вы ранены! – незаметно спрятавшая кинжал Глазки, бросилась к нашему спасителю и, устроив его под кроной ближайшего дерева, начала освобождать правую руку его от доспеха с такой поспешной заботливостью, что я даже ощутил укол ревности в самое свое сердце.

Столь же незаметно спрятав под плащ жезл, я так же подошел и увидел, что спаситель наш необычайно молод. Было ему, от силы, лет шестнадцать, так что ревность моя еще более приумножилась.

– Это мой супруг, господин Фонарщик, – поспешно представила меня рыжеволосая плутовка. – Это – наши милые детки. Вы нас необычайно выручили!

– О, добрая женщина, – улыбнулся юноша. – Как мог я бросить в беде беззащитных путников, когда нахожусь на служении священному символу, олицетворяющему чистоту и справедливость.

– Что же это за символ? – старательно обрабатывая рану поинтересовалась Быстрые Глазки.

– Знайте же, сударыня, – улыбнулся наш спаситель. – Случаются и в эти времена деяния удивительные и необычные, что заставляют быстрее биться не одно пылкое сердце.

Видя наш интерес, хотя я и проявлял его больше из вежливости, юноша продолжил:

– Не столь давно, довелось мне быть по делам на юге. И вот, немало утомленный, решил я проехать одно из тамошних селений, поскольку оно не имела таверны, и, продолжая путь, добраться до следующего. Была удивительная ночь, из тех, что Боги изредка посылают на землю, дабы подчеркнуть значимость происходящего. И вот, на полном скаку миновав село, я выехал на перекресток, как вдруг, в свете огромного ночного светила что-то сверкнуло предо мной на дороге. Я спешился и – о, чудо! Меч, прекраснее которого не видел я в своей жизни! Меч этот, будто выкованный из лунного света, лежал прямо на дороге. Коленопреклоненный поднял я его и понял – нет на свете более изумительного и совершенного оружия!

– Но где же он? – вскричал я, забыв, что мне ведь – ныне господину Фонарщику – не пристало знать, как выглядит чудесный меч, что отковала Гелл, а я, будучи Поздним Рассветом, – наделил магией.

– Вы правы, сударь, этот клинок ни сколь не подходит под такое описание, – грустно вздохнул юноша, кивнув на свое оружие. – Слушайте же дальше. В ближайшей таверне я изучил чудесное оружие и, обнаружил в его рукоятке незнакомые мне письмена. Со всей поспешностью направился я в свой замок и – о ужас! – перевязь, на которой я вез его… Представьте, я потерял его!

На глазах юноши проступили слезы.

– Послушайте, э-э… – я все еще не знал, как обратиться к нашему спасителю.

– Имя мое Гжед и в моем роду не менее пятнадцати благородных предков, – смахнув слезу, сообщил юноша. – Однако же, на этом история меча только начинается.

– Да что вы? – изумилась Глазки, как раз закончившая бинтовать его рану.

– Конечно же! – с воодушевлением продолжил наш спаситель. – Как одержимый принялся искать я утраченное оружие, рассылая всюду гонцов и не жалея средств, как вдруг, получил послание от рыцаря Айза. Будучи человеком благородным и прослышав, что я потерял меч, он решил вызвать меня к себе, чтобы в честном поединке решить, кому из нас меч должен принадлежать, ибо, к тому моменту, привязался к мечу всей душой. Но увы, я опоздал!

– Опоздал? – к этому моменту странствия Девственника, а я уверен был, что речь идет именно о нашем с Гелл мече, вызвали у меня уже самый живой интерес. Как я понял, Глазки тоже необычайно заинтересовалась.

– Да будет ведомо вам, – сообщил Гжед, – что при замке рыцаря Айза проживал некий мудрец, приобщенный к тайнам высшей магии. Этому-то мудрецу и удалось прочитать загадочную надпись на пергаменте в рукоятке меча. Надпись сделана была на дварфском языке и из нее следовало, что оружие это, именем Девственник, выковал не больше не меньше, как сам Великий Хелл – самый почитаемый дварфский Бог. А насытил магией – великий дварфский маг именем Поздний Рассвет.

– Откуда ж известно, что он настолько велик? – не утерпел зловредный Крикун.

– О, мальчик, – улыбнулся наш спаситель. – Много ли ты видел магов, которым Боги доверяли бы работать со своим оружием? Знай же, лет уже восемьсот ничего не слышно ни об одном предмете, который, хоть отдаленно, можно было бы считать изделием какого-нибудь Бога.

Я сидел донельзя смущенный. Конечно, в дварфском написании Большая Гелл вполне могла сойти за Великого Хелла, но не скажешь же об этом пылкому юноше, который сидит и вполне серьезно рассказывает историю о священном оружии Богов.

– Что же было дальше? – с любопытством спросила Глазки.

– Сударыня, не будет ли у вас немного воды? – скромно потупился наш спаситель.

– О, Боги! Да вы не только изнываете от жажды! Уверена, у вас маковой росинки с утра во рту не было! – возмутилась моя рыжеволосая спутница. – Трина, доченька, давай вино и вяленое мясо. Гарл, хлеба отрежь!

67

– Магу рыцаря Айза, в мудрости своей, даже удалось определить магические свойства этого удивительного оружия, – с аппетитом жуя продолжил свой рассказ Гжед.

– И какие же это свойства? – с любопытством спросил я, ибо, клянусь, что я – тот который его этими свойствами напитал, не имел об этом не малейшего представления.

– Во-первых, он вызывает вожделение, в каждом, кто его увидит, – запивая еду вином сообщил юноша. – Во-вторых, он стремится, как можно скорее, оставить любого своего хозяина. Третье свойство, а всем известно, что у магического оружия их, как правило, три, мудрец или не смог разгадать, ибо не превосходил в мудрости их создателя, либо же от рыцаря Айза утаил. Потому что, сам, воспылав вожделением к мечу, похитил его у благородного рыцаря и бежал. Тело его мы нашли позже в лесу. Очевидно, потеряв, как и мы меч, бедняга, не вынеся утраты, повесился.

– О, Боги! – в ужасе произнес я.

– Вот именно, – поддержал юный Гжед. – Представляете, сколь значимым должно быть третье свойство этого оружия, коль скоро его охраняют таких первых два? Знайте же, что на сегодняшний день я нашел уже пятерых рыцарей, владевших после меня этим мечом, и пригласил их всех в свой замок, дабы решить, что дальше мы можем предпринять. Туда я, собственно, и спешу.

Откушав, наш спаситель начал прощаться.

– Послушайте, сударь, – предложила ему Глазки. – Поиски ваши беспрестанно вас разоряют. Что бы вам не собрать оружие ваших поверженных врагов? Продав его, вы, по крайности, оплатили бы ночлег в ближайшей таверне.

Благородный же Гжед, ответив, что это противоречит принципам чистоты и справедливости, которым он служит, поспешно забрался на коня и ускакал.

– Бедный юноша, – с грустью вздохнул я ему вслед.

– Да, – согласилась моя рыжеволосая спутница. – С такими принципами он скоро по миру пойдет, гоняясь за этим неуловимым мечом.

– Ах, милый мой друг, я не о том, – мне стало еще грустнее. – Как я сейчас понял, свойства этого меча – те же, что и у девственности. Его вожделеют и его трудно сохранить, но – о, Боги! – этот наивный юноша даже не догадывается о третьем свойстве.

– Какое же оно? – не утерпел любопытный Крикун.

– Единожды потеряв, девственность никогда нельзя вернуть, – объяснил я.

– А, все-таки, от метаний юного Гжеда по дорогам есть же какая-то польза! – заметила практичная Глазки, обирая трупы сраженных разбойников. – Значит, эту пользу приносит твой меч.

– Еще не известно, какой он может причинить вред, – насупившись ответствовал я.

Ближе и ближе приближались мы к Заячьему Зубу откуда, почти год назад, начались мои странствования, и все ближе осень клонилась к зиме. Вскоре пошел первый снег, похолодало и нам пришлось тратиться на зимнюю одежду.

Придя в это селение, мы первым же делом прибыли в гильдию плутов, где приняли нас с распростертыми объятиями. Хоть проявили мы себя более как пираты, нежели плуты, а, все же, королевский указ, где нам предписывались кары, произвел на товарищей по гильдии впечатление. Мы с Крикуном были торжественно возведены в ранг товарищей гильдии, попрощавшись со своим ученическим прошлым.

В самой же гильдии произошли немалые изменения, ибо лишилась она многих достойных членов своих, потому что и в самом Заячьем Зубе было все не как прежде. Вернувшийся из странствий, барон Зубень гораздо меньше, чем баронесса, обращал внимание на то, что творится в стенах его замка, но наводил порядок в округе железной рукой.

– А что же баронесса? – поинтересовался я.

Выяснилось, что баронесса находится в заточении в ближайшем монастыре, ибо, несмотря на водруженный на нее мужем пояс верности, умудрилась зачать, родить и покаяться в том, что зачатие это произошло не иначе, как от демона во время зловещего магического ритуала.

– Нет, надо же! – возмутился я. – Мы рисковали жизнью, а этот мерзавец, который надо мной так жестоко подшутил, направив библиотекарем к своей свирепой жене, получает все! Теперь он свободен и может жить в свое удовольствие – ее-то, в точности, сожгут на костре!

Решать судьбу баронессы должен был представительнейший конклав, по каковому поводу в Заячий Зуб съехались, во множестве, монахи, монахини, священники и жрецы.

– Долго ли веревочке виться… – усмехнулась Глазки. – Что же, давай поселимся в трактире и осмотримся.

– Только не в том, где мы с Триной останавливались когда-то, – попросил я. – Меня могут узнать.

– Конечно, мой добрый товарищ, – сочла такую предосторожность не лишней моя сообщница.

Опять я стал господином Фонарщиком, она же – моей женой, мачехой Трины и Крикуна. И была она столь заботливой мачехой, что люди вокруг умилялись, меж собой соглашаясь, что все это до той поры, покуда у нее не появятся собственные дети. Потом же бедным сироткам придется, дескать, несладко. Мы же осматривались вокруг, думая, чем насолить барону, ибо, клянусь, ни о чем другом, кроме, как о мести, думать я не мог.

68

На второй день проживания в трактире Быстрые Глазки объявила, что у нее появился план.

– И в чем же он состоит? – живо поинтересовался я.

– Садись, пиши, – достав чернильницу и перо приказала она и начала диктовать. – «Конклаву напыщенных ослов и монахинь-прелюбодеек шлет привет свой славный пиратский шкипер Бес В Ребро, приговоренный бестолковым длинноносым королем к виселице!»

Крикун услышав это рассмеялся, Трина же в восторге захлопала в ладоши.

– Послушай, достойный мой товарищ! – попытался вразумить я. – Не гоже бы нам, будучи гонимыми властью светской, настроить против себя еще и власть духовную. Хоть я еще не понимаю, что ты хочешь написать, все же, обращение может быть и помягче!

– Будет оно помягче – никто не поверит, что написал это отчаянный пиратский шкипер! – сурово ответствовала рыжеволосая плутовка. – Пиши, задумка моя тебе понравится!

Я покорно подчинился, когда же написал послание это до конца, оно мне даже понравилось.

– В конце я приписал, что писано это все во Внутреннем море на борту судна моего, названием «Адская Калоша», чтобы не вздумали искать нас здесь, – сказал я сообщнице. – Но как ты думаешь доставить письмо на конклав?

– Очень просто, – ответствовала она. – Обратил ли ты внимание на ту развратную монашку, что весь вечер около нашего стола терлась?

– Имеешь ли ты в виду ту миловидную, кареглазую особу лет двадцати пяти? – нахмурился я. – Полноте, Глазки, вольно тебе позорить ее! Знай же, что из всех, собравшихся в таверне монахинь, эта – единственная девственница!

– А хоть бы и так! Но каждый раз проходя мимо, она непременно норовила прижаться ко мне, а то и ущипнуть! – рассердилась Денра. – За такое к себе нахальное отношение, мне хочется наказать ее не меньше, чем тебе – барона!

– И как же ты это сделаешь? – полюбопытствовал я.

– Скажу, что муж мой, Фонарщик, – очень ревнив, но под утро спит весьма не чутко. Пообещаю придти не надолго на рассвете. Ты же приготовишь того эликсира, который использовал при ритуале с баронессой. Он отбивает память и нам это весьма кстати, – объяснила Глазки. – Я войду в ее комнату и между ласками напою этой смесью. Когда же монашка распалится, входи ты и получишь двенадцатую девственницу, которую должен ублажать до моего возвращения. Забрав ее одеяние, я схожу в замок на заседание конклава и, уж будь уверен, смогу подсунуть твое письмо, кому следует.

– Мой верный товарищ Бес В Ребро, – жалобно вздохнул Крикун. – Быть может, тебе потребна будет помощь? Могу ли я бросить друга? Вспомни, ведь мы женаты на сестрах!

– Уж лучше не вспоминай! – осадил его я. – До сих пор не забуду, как ты заглядывался на мою жену похотливыми глазами!

– Быть может, он принял ее за свою, ведь они совсем одинаковы! – рассмеялась мой маленький дружок Трина. – Не обижай, Крикуна, ведь мы все – друзья.

– Быть по сему, – сдался я. – Но учти, Гарл, монашкино девство – мое и ничье другое.

Травник в Заячьем Зубе был хороший, к тому же началась зимняя ярмарка, и я без труда купил все необходимые для эликсира травы. Сам же, перед визитом к монахине, пожевал несколько стебельков возбуждающей травки, дабы не ударить в грязь лицом перед более молодым товарищем. И вот, ранним утром, вместе с Крикуном, впустила нас его сестра в комнату монахини, которая развращенностью своей не давала нашей спутнице покоя и прозывалась сестра Фирена.

Гарл слово свое сдержал и послушно топтался подле кровати, покуда я, забравшись на оную, пошире развел монашкины ноги.

– Ах, милая, – сказал я налегая на нее своим весом. – Ты нарушила все монашеские уставы. Кельи не должны быть заперты, а обязаны всегда позволять свободный вход.

Довольный этой шуткой, Крикун похотливо хихикнул, находящаяся же под действием эликсира Фирена лепетала, что она вся моя и величала госпожой Фонарщик, ибо умудрилась принять меня за Глазки.

– Вот же маленькая келья и прочный запор! – пришлось признать мне после первой неудачи. – Быть может, здесь кого-то замуровали? А-ну, погоди, мы поднимем ноги повыше и удвоим усилия!

Сознаюсь, если бы не моя трава, задача могла, и вовсе, оказаться не по силам. А так я, хоть и с превеликими трудами, преуспел, а потом уступил место Крикуну.

Тот радостно объявил, что теперь пожить в этой келье – очередь его послушника и тут же был благосклонно принят хозяйкой данного помещения. Правда, и его она приняла-таки за сестру, величая миленькой рыженькой девочкой.

Достаточно долго послушники наши пользовались монастырским помещением попеременно, однако, ближе к полудню, подобное однообразие пресытило нас окончательно и мы попытались поселить их в одну келью совсместно. Каким-то чудом это удалось, причем, монахиня наша беспрестанно жаловалась, что выпитое ею вино оказалось крепко, и у нее все двоится.

Мы как раз в очередной раз собирались с силами и обсуждали вопрос, каким образом, в то время, как один послушник будет нежиться в келье, другому нести стражу в задних воротах монастыря, и, чьему послушнику делать что, когда с конклава вернулась Глазки.

– Эй, – усмехнулась она. – Они у вас вот-вот узлами завяжутся. Идите отдыхайте, проделаете это с кем-нибудь другим. Я уложу ее спать, а потом приду.

Мы с Крикуном поспешно оделись и сопровождаемые вздохами монашки о том, какое чудо эта госпожа Фонарщик, поспешно удалились.

69

Письмо мое конклаву произвело неслыханный фурор, тем более, что подсунуть его Глазки умудрилась на стол к Верховному Королевскому прокурору, возглавившему, от лица Короны, столь представительное духовное сборище.

Четверть часа, как рассказывала Глазки, прокурор пожирал глазами текст, невесть откуда взявшегося перед ним послания, потом же, покрасневши лицом, вскочил и потребовал возможности громогласно его зачитать.

Когда он прочитал про то, как я, Бес В Ребро, посредством своего сообщника, обманом завлек баронессу Зубень в библиотеку, в которой есть потайной ход, выявилось немало доброхотов из клириков, которые помчались это сообщение проверять и, вернувшись вскоре, взволнованно известили, что ход нашли и открывается он в точности так, как написано в письме.

Когда же зачитали, как с помощью отмычки открыл, якобы я, пояс верности, принесли и этот пояс и, сравнив с описанием, данным мною со слов Глазок, признали, что и это описание соответствует истине.

Когда же прочли перечисление родинок на заду используемой то в одни, то в другие врата баронессы – а описать это позволила, конечно, лишь чрезвычайная наблюдательность и память моей сообщницы – то тут же поднялась настоятельница монастыря, в котором ныне содержится баронесса, и объявила, что клянется всеми Богами, что, когда омывали баронессу перед родами, видела то же самое.

Когда же зачитали, что все эти подлости по отношению к кроткой, неразумной женщине проделал я – безбожный и мерзостями своими гордящийся Бес В Ребро – исключительно по просьбе барона Зубень, желающего отделаться от супруги, которая, дескать, и в нравственности своей чрезмерна, и, длинноносого короля через чур почитает, возникла некоторая пауза.

Но тут же, когда сказано было, что именно для этой цели дал мне вышеозначенный барон рекомендательное письмо, дабы устроился я к супруге его библиотекарем, под чужим именем, в миг вспомнилось, что библиотекарь, действительно, прибывал, и письмо при нем было. И отплыл тот библиотекарь на корабле в море, но корабля того никто больше не видел.

Королевский прокурор объявил, что личная подпись Беса В Ребро имеется на недавно захваченном пиратском круге и отвезет он, прокурор, письмо в столицу, дабы сравнить почерк. С бароном же Зубень пусть разбирается их величество, ибо свидетельства в его вине таковы, что единым махом от них не отмахнешься.

Потом порешили, что сжигать баронессу нельзя, по той же причине, что дитя ее, хоть и незаконнорожденное, а имеет право на обеспечение из семейного достояния, так как не от демона же, а от человека.

Последний час все долго ругались, ибо прокурор в усердии своем тщился непременно объявить меня врагом короны, достойным колесования, Клирики же непременно хотели объявить меня врагом веры, по каковому поводу я должен был быть, по изловлению, непременно подвергнут пыткам, а после сожжен, либо сварен в кипящем масле заживо – в зависимости от степени раскаяния.

Услышав подобное, я немало опечалился. Быстрые Глазки же утешила меня.

– Бес, милый, – сказала она. – Ну кто узнает в тебе пиратского шкипера или плута? Не переживай, скромный господин Фонарщик, ровным счетом никто.

Однако это был не последний миг моего страха, ибо за ужином, в общем зале таверны, все только и говорили, что об отчаянном безбожнике Бесе В Ребро.

Страх мой был столь велик, что, не смотря на потраченные мною утром силы, забрал я Денру и Трину в свою постель и, к вящему неудовольствию Крикуна, который все говорил, что никакие приговоры не позволяют мне развращать его сестру, мы доводили друг друга до исступления поцелуями, лизаниями и посасываниями.

Ушли из таверны на утро, когда и большинство, приехавших на конклав, постояльцев. Опоенная нами монахиня долго говорила на прощание Глазкам, что утро это не забудет ни за что на свете, и, что, если она и пропустила такой интересный конклав, то уж не зря.

– И, слава Богам, – сказала она, – госпожа Фонарщик, что женщины не беременеют от женщин. Уж после такого-то удовольствия…

– Особа эта пребывает в предрассудке, что дама беременеет лишь тогда, когда получает удовольствие, – заметил я, когда Глазки пересказала мне этот разговор.

– Знаешь, Бес, – рассмеялась в ответ Денра, – думаю, если вы с Крикуном не слишком ее берегли, она в этом предрассудке еще больше укоренится.

Мне осталось только признать, что об обережении мы, как-то, не подумали.

Разговор о беременности пробудил-таки во мне некоторого рода любопытство. Поэтому, наказав своим товарищам идти дальше, я на некоторое время задержался у того трактира, где остановился в самом начале всех моих, связанных с магией, приключений.

Внутрь я заходить не стал, а зашел со стороны заднего двора, где сразу же увидел склонившуюся над корытом горячей воды, от которой исходил пар, широкозадую, обряженную в шубу особу. Стараясь не шуметь, я зашел немного сбоку, дабы не ошибиться и, увидевши достаточно молодое лицо, поздоровался:

– Как поживаешь ты, милая Найрена? Здорова ли твоя матушка?

Стирающая же особа разом подпрыгнула и, обернувшись, уставилась на меня в изумлении.