Текст книги "Одуванчик (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

   Варили обед, ремонтировали мачту. Басконя пытался устроить тотализатор на варианты исхода переговоров. Пришлось обругать: заключать пари против своих интересов – глупость. А в боевых условиях – измена.

   Уже вечерело, когда посланник ташдара сообщил результаты проведённых собеседований с Мустафой и с другими... заинтересовавшими его лицами и пригласил меня в лагерь караванщиков.

   Пришлось идти. Предприняв, естественно, кое-какие меры предосторожности. Оба ушкуя и водомерка втянулись в затон поближе к вытащенным на мелководье булгарским учанам. Капитан «Скорпиона» пылал азартом и постоянно шевелил «жалом», демонстративно выцеливая то одного, то другого представителя басурманского руководства. Разрезанная мешковина обшивки болталась хвостами между торчащих наружу опор катамарана. Сам матерчатый «кирпич», по граням раскрашенный четырьмя атакующими скорпионами, выведенных белой, чёрной и красной краской, в движении, на ветерке... Внушает.

   Ташдар выглядел значительно живее, нежели с утра. Глаза его азартно поблескивали, а в движениях появилась порывистость, свойственная ему, вероятно, лишь в далёкой юности:

  – Друг мой Иван, ты оказался прав! Этот шелудивый пёс Мустафа годами совершал преступление – плевал на волю блистательнейшего! Дэвы порвут его своими кривыми когтями и демоны будут бить в аду горящими вениками! И снова ты прав: он совершал эту мерзость не один. Визирь прикрывал его и, даже, о ужас! – сам давал ему товар для продажи. Часть же клинков Мустафа покупал на рынке, и шихна Биляра тоже был в доле. О ничтожнейшие! Полные лживости и алчности! Они нанесли вред и причинили ущерб! Блистательнейшей славе благороднейшего! Эмир должен быть немедленно извещён о деяниях этих испражнений демонов! Я сейчас же отправлюсь к престолу победоноснейшего! С этим... мерзким доказательством.

   И Абдулла пнул связанного Мустафу. Вид у купца был... нездоровый. Но относительно целый. Может, и доживёт.

  – Я не сомневался в твоей преданности эмиру Ибрагиму и готовности, не щадя себя, поспешить с известием об избавлении от опасности, которую представляют два мерзавца, злобно затаившихся в тени трона. Но люди из каравана разгромили мой погост, захватили моих людей из кудо «Берш». Я хочу получить назад захваченное и компенсацию за утраченное.

  – Да будет так! По воле Аллаха!

   Глава 501

   Дальше пошли одновременно несколько процессов. Что дало ряд «кумулятивных» эффектов.

   Абдулла принялся трясти людей покойного Хасана и вообще – людей визиря, шихны, некоторых купцов из Биляра. Власть и сила были на его стороне. Многие люди, ходившие в караване раньше или торговавшие в Биляре, что-то видели или слышали. Свидетелей преступной деятельности злоумышленников – было множество. Другое дело, что многие из них опасались быть откровенными – а что будет с ними по возвращению в «Серебряную Булгарию»?

   Однако статус ташдара давал надежду на защиту. А азарт правдоискательства, охвативший Абдуллу, внушал опасение. За целость тела и возможность жизни.

   Абдулла был миролюбивым человеком, вовсе не маньяком-садюгой. Но воодушевление от возможности спасти и защитить горячо любимого государя... несколько расширило его границы допустимого. А особо упорствующим намекали на возможность «остаться компенсацией причинённого ущерба в лапах Зверя Лютого». И напоминали об изменениях в имидже сотника Хасана. Конкретно – о снесённом черепе и разбрызганных по песку мозгах.

   Мы же с Николаем и Мусой занялись товарными делами. Понятно – караван дальше не пойдёт. Привезённое может быть просто забрано мною – в качестве компенсации, куплено – по какой-то цене, или возвращено назад в Булгарию.

   Три вещи я установил сразу:

   1. Моё – отдать.

   2. Караванщиков – не казнить.

   Суд подданных эмира был бы с моей стороны глупостью. О болезненности юрисдикции в эту эпоху – я уже... Не следует подставлять ташдара. А вот если он сам кого-нибудь... Аллах акбар, его ташдарская воля. Или правильнее – ташдарнутая? Ташдарённая?

   3. Караван – расколоть.

   Мы с Мусой сразу сегрегировали торговцев: «гости» из Ага-Базара ведут со мной торг, «лавочники» из Биляра – выплачивают все штрафы и убираются. Что «лавочники» с воплями и призываниями мамы и пророка сбросили за бесценок свой товар «гостям» – объяснять?

   Две молодые женщины из моего погоста, как и несколько женщин и подростков из кудо бершей, были найдены в караване. Их брали не для перепродажи, так что... не все выживут.

   Сыскались и кое-какие вещички. За остальное Николай выкатил такие счета...!

   Пошёл торг. Снова – двойной аукцион через «рябиновки». Участники уже чуток в курсе – «гарвардский вариант» отмели сразу. Менялу ругали, но уже не пытались побить. Несколько неожиданно не хватило бумажек. Потом понял: часть ушла в Ярославль, часть просто постепенно выбывает из оборота.

   Здесь-то мы просто провели ещё одну итерацию в стиле «товар – деньги, деньги – товар». Но проблема стала ясна.

   Кстати, нужно не только увеличивать денежную массу, но и разнообразить номиналы. Мой «рябиновки» из Пердуновки идут как гривны. Это годится для оптового торга с караваном, но для розницы нужны более мелкие. И нужно дополнять арабские цифры: хороши для мусульман, но непригодны для русских. И менять защищенность: два бочонка синей краски и несколько пачек «жестяной» бумаги булгаре купили.

   Эта забота не была совершенной новостью для меня. Многие решения были продуманы и подготовлены прежде. Уже в начале осени на той же арене, где некогда объявлена была «Табель о рангах», показывал я своим вятшим да купцам первую в мире бумажную гривну. С соболем нарисованным. Наслушался в те поры и хая всякого, и крика матерного.

   Причины для изделания новых денег были явные.

   Страна, подобно караванному торгу, но куда сильнее – нуждалась в денежных знаках. В «фантиках». Хоть бы каких. И мой край – земли Всеволжские, где, по мере укоренения новосёлов и «приголубливания» туземцев всё более требовались средства универсального обмена взамен обмена натурального, и земли Русские, где расширялась сеть моих факторий.

   Навык у русских людей уже был. Что не всякая денежка – серебрушка – понятно и привычно. На Святой Руси шкуркой, прясленем или бусиной платить – знакомо.

   Три вещи пришлось учесть.

   1. На Руси арабские цифры не в ходу. А в иных странах – числа кириллическими буквами не обозначают. Посему – картинки. Соболь – на гривне, куница – на куне, белка – на векшеце. На ногате, которую беляной называют – заяц-беляк. Вроде того, которым мне Могута когда-то в Пердуновке кланялся.

   2. Стремясь к вовлечению в товарно-денежные отношения множества людей, а не только оптовиков – дальних купцов-гостей, пришлось дополнить ряд номиналов аналогом прясленя – «мышь». Обычная мышка-норушка. Как те, которых Курт у моей молотилки в Пердуновке сотнями давил.

   3. Поднять степень защиты: трёхцветная печать, индивидуальный номер на каждой бумажке.

   Как и в Усть-Ветлужском торге, ассигнации вводились не «обязательны при приёме», но «обязательны при отплате». Казна принимала во всех платежах только бумажки. Не согласен? – Свободен.

   Накопленные на складах материальные ценности, натуральные поставки новосёлов в погашение кредита, десятина туземцев, собственные мануфактуры, изменение торговой парадигмы, монополия внешней торговли... позволяли постепенно, без рывков и тяжких кризисов, расширять сферу применения бумажных денег. Вытесняя серебро и иной бартер на окраины моей «зоны влияния». Подстёгивая устойчивостью цен «инициативу народных масс» – стремление к обогащению, к лучшей жизни.

   И теперь мы картинки эти печатаем, за них во многих странах товары берём. За бумажку размалёванную, а не за хлеб, за железо, за людей русских.

   Так-то, девочка. Монетарная, прости господи, политика. Без монет.

   Очень хорошо пошли на торгу хрусталины всех видов. Впрочем, при таких условиях торга купцы хорошо брали всё. Даже колёсную мазь и, несколько неожиданно – плоскую черепицу, фигурные латки и маленькие крашеные горшочки от Горшени. В крик разобрали чёрную краску для волос – прошлогодняя опытная партия понравилась.

   Рвали друг у друга корчажки с мылами:

  – Ташдар самого эмира таким моет!

   Как я ни осаживал Николая, толкуя о «темна вода в облацях», но тот, воодушевлённый примером «форвардов» Ярославского торга, заключал договора и набирал задатки.

  – Ваня! Кожи козлиные лучший выделки! Это ж сафьян голимый! По куне отдают! В задаток за оконное стекло. Ну нельзя ж отказаться!

   Совсем «на ура» пошли первые зеркальцы и «золотое дерево».

   Два перса буквально вцепились в меня. Тюк с дорогими индийскими тканями пытались поменять на тысячу зеркал. Потом... я спихнул торгашей Николаю, Николай – Афоне.

   Афоня, несколько заматеревший за прошедшие два года, сел тумбой на песок, поковырял в носу и сказал:

  – Первое. Ваше нам – не надь. Вовсе. Второе. Возьмём. За полста.

   Купцы кидались на него, чуть не зубами перед носом лязгали. А тот – только терпел. Ни на йоту не сдвинулся. Как-то я его потомка, который легендарный Афанасий Никитин, более... адаптивным представлял.

   Позже, в ответ на мой вопрос, объяснил:

  – А чё они скачут? Деться-то им некуда.

   Крепкий парень. Может, чёткое понимание собственного монополизма и есть, в данном случае, адаптивность?

   В этот раз я получил и ворвань, и нафту. Муса признался честно:

  – Да, я в доле. Иначе купцы вообще не хотели связываться с таким товаром. Ты купил, как и обещал. Но, вали Иван, мы получили мало...

  – Вы – получили. Недостаток прибыли можете покрыть объёмом. Я куплю и больше. Муса! Не морочь мне голову! Ты знаешь, что имеет для меня смысл. Металл, шёлк, кони. Эмир прислал немного. Мне надо больше. Посмотри на этих коней. Разве они хороши на племя? Я понимаю – ты корабельщик, а не джигит. Мне нужны чистокровные текинцы, арабы, фари, угорцы. Ищи. В Закавказье уже лет двести делают шёлк. Он чуть хуже китайского, но дешевле. Есть приличный согдийский. Или мне придётся посылать купцов на Запад. Сейчас на Сицилии шёлководство очень поднимается. Ищи.

   Муса недовольно крутил головой, фыркал. Но «ёжиком» не вставал. И я рискнул.

   «Честность – лучший рэкет».

  – Муса, ты немало пожил, ты многое видел. Тебе привычно находить причины и предвидеть следствия. Как сказал царь Соломон: «Благоразумный видит беду и укрывается, а неопытные идут вперёд и наказываются». Ты доказал, что ты благоразумен. И я не хотел бы тебя наказывать. Однажды ты понял смысл происходящего и прямо спросил: пропущу ли я караваны мимо Стрелки. Ты догадался и ты осмелился. Теперь сделай следующий шаг. Подумай – что будет дальше.

  – Э... всё в воле Аллаха.

  – Вот кто бы спорил. Хайям так и говорил:

   "Ты сегодня не властен над завтрашним днем,

   Твои замыслы завтра развеются сном!

   Ты сегодня живи, если ты не безумен.

   Ты – не вечен, как все в этом мире земном".

   Но, Муса, посмотри вокруг. Все твои спутники строят планы на завтра. Хотя бы проснуться утром. Мы живём среди безумцев? Пребывая среди сумасшедших не следует ли и нам, хотя бы частично, уподобиться им? Строить замыслы и предпринимать усилия. С тем, чтобы завтра они не «развеялись сном»? Отбирая, тем самым, у Аллаха, его на «всё в воле».

  – Твои слова – злобная ересь. Богохульство, поношение Всевышнего.

  – Конечно. Но разве ты не прожил свою жизнь именно так, разве люди вокруг тебя, не живут так же, «богохулительно»? Строя планы на завтрашний день? Совершая дела для их исполнения. Живут «сегодня», творя «завтра». Делами. А не только молитвами.

  – Ты – жесток.

   Факеншит! Как же задалбывает! Разумный же мужик, но чуть в сторону – лепит азы, вбитые в начальной школе. И навешивает ярлыки. Заимствованные оттуда же. Только я и на такие заходы ответы знаю:

  – Говорить жестокий – не политкорректно.

   Слова Мусса не понял. Только отрицание.

  – Э... а как надо?

  – Говори: альтернативно гуманный.

   Тут он не понял уже оба слова. Но вполне уловил моё неудовольствие.

  – Ладно. Вернёмся к нашим баранам. Точнее – к тебе. Посмотри: первый раз мы встретились с тобой на Стрелке, второй – в Усть-Ветлуге. Третий – здесь, в устье Аиши. Соедини эти три точки. Где случиться следующая встреча?

  – Э... Иншалла.

  – Безусловно. Ибо – несомненно. Но я, в рамках твоей иншаллы, предполагаю, что следующая встреча моих и булгарских купцов случиться в Ага-Базаре.

  – Э... В этом нет ничего удивительного. Ага-Базар открыт для русских купцов.

  – Тьфу, блин! Ты не видишь очевидного! Ты толкуешь о русских купцах. Ты же не видел их уже два года! И впредь не увидишь. Торг ведут мои, всеволжские купцы!

  – Э... Ты зря злишься, вали Иван. Я не понимаю тебя. В чём разница? Вы все – гяуры... Э... Неверные, упорствующие в своём заблуждении. Мерзость перед лицом правоверного. Одна вера, один язык, один закон. Твои – безбородые? Это должно быть важно для нас?

  – Факеншит уелбантуренный! Мне плевать на «вас»! Я толкую о тебе! О человеке по имени Муса! Которого я знаю, уважаю и которому не желаю беды. Ты – караван-баши, ты водишь караваны от Ага-Базара на Русь. Вот это (я ткнул рукой в лагерь торговцев) последний караван на этом пути. Теперь торг будет вестись только в Ага-Базаре. Булгарские караваны не будут ходить вверх по реке! Твой труд, твои умения станут ненужны. Ты понял?

   Муса мгновение рассматривал меня, пытаясь переварить столь жёстко сформулированное предположение о его будущем. Потом ухватил бороду в кулак и глубоко задумался.

  – Это будет несчастьем для меня. Ибо я лишусь источника существования. Но... э... воля блистательного эмира...

  – Проехали. Муса! Посмотри жизни в лицо: эмир предал верного и приблизил лживых! Ладно. Это – внутренние дела эмирата. Вспомни: Яниновский договор позволяет мне потрогать каждого на Волге и её притоках. И я не девушка, чтобы радовать караванщиков нежными прикосновениями.

  – Эмир, как я слышал, обижен на тебя за это.

  – За то, что я не девушка? Ну, извини. Молитесь Аллаху – может он чем поможет.

   Муса, встревоженный моими рассуждениями, внимательно рассматривал меня. Кажется, пытался представить – какая из меня могла бы получиться девушка. И как такая красавица приветила бы караванщиков.

   Б-р-р... Никто бы не выжил.

   Он затряс головой, отгоняя кошмарное видение, а я продолжил.

  – Ты видел, что я сделал с Хасаном. Ты хочешь увидеть это в Великом Булгаре? Я не хочу войны, я хочу торга. Торг будет. Там. Не здесь. Я пришлю в Ага-Базар приказчиков со множеством товаров. И многие купцы с юга придут купить их. Эмир, как и прежде, возьмёт с них закят и ушр, и иные установленные налоги. Купцов станет больше, доходы казны возрастут. И недовольство эмира рассеется как утренний туман.

   ***

   Парадоксы коранического налогообложения и практики применения.

   В исламе различают «дар аль-ислам» – территория ислама и «дар ас-сулх» – территория мирного договора. Всё остальное называется «дар ал-харб» – территория войны. Причём отсутствие военных действий с этими народами и странами не считается миром, но лишь временным перемирием.

   Немусульманские жители «дар ас-сулх» – ахл ас-сулх – называются ахл аз-зимма (зимми = неверные). Купцы с этих земель должны платить вдвое большую торговую пошлину, чем зимми из «дар аль-ислам».

   Дискриминация забита в ислам изначально. Дискриминация по вере и по стране происхождения.

   Правильно было бы брать с исламских купцов «закят» – 1/40 стоимости товара, со своих зимми – ушр – 1/10, и 1/5 с зимми из «дар ас-сулх» или «дар ал-харб». Последнее соответствовало бы и ставке «хумса» – отчисления Пророку от военной добычи.

   Аламуш, со своей «десятиной от всякого товара» – исламо-отступник и корано-извращенец. Нынешний эмир или огузский хан в Саксине, собирающие такую же десятину, ежедневно наплюют на заветы Пророка. Стремясь к увеличению доходов, они уровняли ставки налогов на правоверных и на неверных, ограничив нечестную конкуренцию, навязанную миру Пророком (мир и благословение Аллаха ему, членам его семьи и всем его сподвижникам!).

   Эмиры «Серебряной Булгарии» пошли ещё дальше: они вообще отменили налоговые сборы с русских. И с приходящих купцов, и с постоянно живущих в Булгарии русских ремесленников. Экономическая целесообразность оказалась сильнее мнения знатоков фикха и шариата.

   К Пророку постоянно приставали с разными глупостями, и он был вынужден отвечать конкретно. В том числе и по налогам. Типа: со стада в восемь верблюдов брать одну овцу в лунный год. Но не везде в мире экономика бедуинского типа. И исламским правителям постоянно приходиться выкручиваться: объявлять о своей приверженности учению пророка, тихонько выбрасывая религиозные нормы из реальной жизни.

   ***

  – Муса, мы говорим не о казне эмира, а о твоей судьбе. Дело, с которого ты жил – кончилось. Но я не желаю тебе зла. Поэтому предлагаю два варианта. Первый: ты станешь моим человеком в Ага-Базаре. Построишь или купишь там большой двор, сведёшь моих приказчиков с тамошними купцами, будешь вести умные разговоры с важными людьми и приглядывать, чтобы моих мальчишек не обидели. Как тебе?

  – Э... А второй?

   Факеншит! «Огласите, пожалуйста, весь список». Умный какой... Впрочем, поэтому я с ним и разговариваю.

  – Второй... Первый – дом. Второй – дорога. Мои люди не знают путей. Ты был караван-баши купцов Булгара, ты можешь стать караван-баши Воеводы Всеволжского. Как далеко ты ходил на юг? До Рея?

  – Э... До Басры.

   Оп-па... А я и не знал. Ценное приобретение. Очень. Нет, нынче-то, конечно... Где моя губозакатывательная машинка?! Но ведь жизнь-то идёт! Три года назад я даже представления не имел о таких названиях: Илеть, Аиша. А про Басру я уже слышал. Речки там текут. Тигр с Ефратом. Море какое-то. Персидское, вроде. Насколько эта Басра будет мне интересна через три года? – Иншалла.

  – Достопочтенный вали Иван, дозволь мне подумать. Я дам тебе ответ завтра.

  – Конечно, подумай. У тебя начинается новая жизнь. Я хочу чтобы она была приятна тебе.

   Муса выбрал «дорогу». Уже в середине лета мы снова загрузили наш «авианосный Кон-Тики» и выпихнули его в Волгу. Появление синепарусной громадины в Ага-Базаре произвело на тамошних купцов неизгладимое впечатление. Некоторые из них решились доверить свои товары этому монстру. Одной из причин было участие Мусы в проводке расшивы. Расшива, с его советами, благополучно добралась до Саксина, где, при участии Мусы, был основан новый торговый двор.

   Саксин... Между городом, лежащем в полутора километрах к югу от треугольной кирпичной крепости на холме, построенном из обломков кирпича от развалин летнего дворца хазарского бека (главнокомандующего), и Табаристаном, за год проходят четыре сотни кораблей. В их трюмах нашлось место и для наших товаров.

   Возвращение «Кон-Тики» по Волге было... кровавым. Я потерял людей. Если бы не Муса, не его опыт и предусмотрительность, погибли бы все. Трижды разные туземцы из разных племён, побуждаемые алчностью, пытались сделать моё – своим. Понятно, что такая глупость обрекала участников на гибель.

   «Понятно» – не всем. Куджа, например, сразу же сообразил, стал искать возможности увести свой курень из Приволжской орды. Остальные... остались тупо поджидать возмездия.

   Три дня безумия, три дня торга с «обманутыми ожиданиями», три дня воплей радости и плачей печали. Раскол караванщиков, азартный сыск ташдара, вместе с потопом моих новизней в части товаров и организации торговли – весьма способствовали интенсификации процесса.

   Конечно, далеко не всё было продано, далеко не всё было куплено. Мы забрали, в порядке компенсаций за понесённый ущерб, булгарский учан и набили его своими товарными остатками. Несколько приказчиков, включая «сладкую парочку», под предводительством Николая отправлялись в Ага-Базар. По сути, речь шла о первой фактории на территории другого государства. С существенно иными законами, обычаями, верой и языком.

   Пол-ночи мы пытались предусмотреть разные варианты. Я бы не стал «учить учёного» – Николай в торговле понимает несравненно больше меня. Но сложившиеся у нас уже нормы и правила, хоть и знакомые моему главному купцу, требовалось чётко сформулировать.

   Он всё понимает. Но сказать и поступить так... душа не велит.

  – Запомни Николашка: главное – люди.

  – Ну. Эт-то понятно, а вот если...

  – Не фига тебе не понятно! Вот горит амбар. Гнать людей внутрь, чтобы они оттуда, из пламени, товар выносили – нельзя.

  – Не... ну... А если там шёлк в штуках?! Штабелем под потолок?!

  – Повторяю. Нахрен. Снаружи туши.

   Сидит-молчит. Глазами хлопает. Он – понимает. Но не понимает. Для купца – спасать свой товар... как для берша рыба. Любому чужому хрип порвёт. И своего не пожалеет.

   Он всё равно сделает «как всегда». Но хоть до крайностей доводить остережётся.

  – Торг веди... ровно. Как Афоня. Подумал хорошенько, прикинул, посчитал, назвал цену. Всё. Дальше говорить не о чем. У тебя не два языка.

  – Ну, знаш... Я так не могу. А ежели купец обидится?

  – Тебе чужая обида – новость? Тебе торговая брань – на вороте виснет? Глупый – обидится, умный – обрадуется. Ты ж и ему время сберёг. Ни подлизываться, ни нагибать – ровно. Ссора – глупость. На обидные слова не отвечать. Запоминать. «Кто старое помянет – тому глаз вон. Кто забудет – оба». С дураком более дел не вести.

  – Дык... Ваня, я ж согласный! Но... эта вот... Никого же не останется!

  – Где?! В Ага-Базаре?! На главном торгу всего Поволжья и окрестностей?!

  – Ну... останется из сотни... ну... десяток. Настоящей цены... тяжко взять-то будет.

  – Настоящая цена, Николай – всё. Всё что есть в эмирате. Тут не об ногате-другой толк идёт. Речь обо всём булгарском серебре. И не только. Ногаты пусть они сами промеж себя делят. Вон, в расшиве было на полста тысяч гривен товара. Ну, покрутят они носами, возьмут за полцены. Плевать – мы и четыре расшивы пригоним. Но лучше так, как нынче идёт – ты и в сотню тысяч выкручиваешь. А с их товаром считая – и в две.

   Николай – из дальних купцов. Он много разных рынков повидал. Но и для него торг в условиях «взаимной монополии» – один продавец на одного покупателя – весьма типичная, постоянно подсознательно ожидаемая ситуация.

   ***

   Средневековый торг – безальтернативный. Выбора – нет. Надо договариваться.

   И торговля, из сферы «арифметический», превращается в психоделическое шоу.

   Для амеров типа Ричарда Талера с его стратегией «либертарианского патернализма» или Роберта Шиллера, специалиста по поведенческой экономике и рыночным пузырям с книгой «Spiritus Аnimalis, или Как человеческая психология управляет экономикой», такие понятия – основания для Нобелевки. А у нас всякий приказчик подобное спинном мозгом чует и повседневно применяет.

   «Все так живут».

   Но – не мы, не – здесь, не – сейчас. Не с такими товарами и объёмами.

   У меня – классика советского продмага: «Вас много – я одна». Монополия. Создаваемая научно-технически и поддерживаемая организационно-административно. Вплоть до, как здесь на Аиши – военно-политически.

   ***

   Я тяжело смотрел на моего учителя торговли. Весьма смущённого отрицанием его научения его же выучеником.

   «Проклятие размерности». Мы перешли к таким объёмам, когда это уже не торговля, а экономическая интервенция. Закономерно переходящая в межгосударственную политику.

   Прелесть в том, что всё это – он уже знает, слышал много раз. Видел мои хохмочки в Усть-Ветлуге. Но вбитые с детства, поколениями, манеры работы с розницей, с мелким оптом – сидят глубоко, в спинном мозге.

  – Вот что, Николай. Я тебя почитаю в своих ближних друзьях. В лучших моих помощниках. Теперь так судьба привела – надо тебе выше прежнего лезть. Самому меняться. Уже не штуку камки удачно втюхивать, а целое царство разувать-раздевать. Тут надобно возрасти. Умом-разумом.

   Ну что ж ты на меня так... дивуешься? Ведь мы же с тобой об этом много раз...

   Счастье. Моё. Что передо мной не «купец с улицы», а человек, с которым я постоянно общаюсь. Который годами видел, слышал мои «выверты», сам принимал в них участие.

   «Капля – камень точит» – русская народная.

   Я годами по капле «точил» его душу, его мозги. Показывая, убеждая словами и делами, повседневным общением, что «истины. впитанные с молоком матери» – истинами не являются. Ломая стереотипы, сдвигая границы допустимого, строя новую иерархию целей и ценностей...

   В мире ни за какие деньги не найти второго такого торгаша. Не потому что он самый умный, а потому что возле меня учился. А второго такого учителя в мире точно нет.

  – Дано тебе прежде невиданное. Не, не стекляшки с деревяшками. Свобода. Эх, Коля-Николай, ты умом прикинь, душой прочувствуй. Воля! Такая, какой у тебя никогда прежде не было. И по товарам, и по ценам, и по количествам. Вон, люди знатные, люди торговые... А ты любого – можешь купить, можешь – послать. У тебя в руках столько добра... Самому эмиру за год столько не собрать. Всё – в твоей воле. Одно условие – применить с умом. Мне – на пользу.

   Я с сомнением разглядывал голову Торгового приказа. Произошёл у него «переход количества в качество» или ещё нет? Да не в деньгах! – В мозгах!

  – Тебе нынче не с лавочником через прилавок об серебрушке препираться, тебе нынче с эмиром речи вести. Вельможи его – тебе ровня. Ты – лицо моё там, уста и уши. Учти, Николай, падёшь перед кем на колени, окромя святой иконы да братской могилы – домой не приходи. А ну! Сел прямо! Нос выше, руку в бок! Глядеть орлом, смотреть соколом! Улыбочку ясную! Да не наглую! Ясную, ровную. Ты один – дело делаешь, остальные... так, присутствуют. Себя запомнил? Дух свой уяснил? Во-от. Показывать такое сильно – не надо, а в себе держать – постоянно.

   Сможет ли? С одной стороны, Николай на многих владык-повелителей нагляделся. С другой... опасные же они, собаки! Головы рубят на раз. Статус посла, конечно, защита. Но воспринять это купеческой душе... непросто.

   ...

   Чуть позже я посадил рядом Николая и Абдуллу. Ташдар, формально, действующий градоначальник Великого Булгара. К чему он вернётся и как повернётся его судьба...? – Аллах акбар. Да и в Ага-Базаре есть свои городские начальники. Но пока я, надеясь на лучшее, прошу его административно «прикрыть» моих торговцев.

  – И запомни, Николай, бакшиш – не платить. Никому. Есть забота – иди к ташдару. Я же с достопочтенным Абдуллой договорюсь сам.

   Оба смотрят на меня ошарашенно.

   Так – против обычая. Но будет – так. Потому что я так решил. Решил поломать исконно-посконную, исторически обусловленную, народно-повсеместную, культурно-неотъемлемую... манеру. Вымогать взятки.

   Это часть вашей культуры? – Пшли в задницу. С такой «культурой».

   Кстати, на Руси – аналогично. И не только насчёт задницы: вон, в Ярославле уже и головы валятся.

   Николай решил, было, откланяться. И пришлось брать в руки палку.

  – Я глубоко уважаю мудрого хаджи Абдуллу. И твой поясной поклон такому доброму человеку – вполне уместен. Но на тебе казённый кафтан. Ты не мужичок Николашка, ты – голова приказа Воеводы Всеволжского. По тебе – обо мне судить будут. Согнул спину – так и Воевода гнётся. А ну встал прямо – будто кол проглотил. Только – чистый кивок. Повтори.

   Три раза. И всё равно. Крепко в русских людей это вбито. С детства, с рождения. «С молоком матери». «Это» – низкопоклонство. Перед властью, перед мундиром, перед халатом дорогим. Выбью. Или – забью насмерть.

   Факеншит... Жалко будет.

   Глава 502

   Николай недовольно снова уселся, бурчал, почёсывая спину, Абдулла тихонько хихикал. Пока я не взялся за него.

  – В Биляре ты скажешь, что требования эмира полностью выполнены. Нынче же я велю своему человеку в Боголюбово проверить освобождение правоверных по всему Залесью. Купцы из числа подданных благороднейшего могут беспрепятственно пройти через мои земли. Если они будут соответствовать критерию «добрые люди». Как я буду проверять соответствие? – Тебе лучше не знать. Муллы и бабы, которые собрались жить в моём городе и нести свет истинного учения в здешние лесные чащобы, могут быть мною приняты. Но я настоятельно советую им не делать этого. Надеюсь, ты сможешь убедительно передать им мой совет.

   Абдулла мгновенно напрягся.

  – Э... вали Иван, ты хочешь лишить свой народ млека мудрости пророка?

   М-мать... У моего народа стандартная реакция на любое млеко – понос!

   Хороший мужик. Но со своими тараканами. Насчёт величия ислама. Ишь как сразу заволновался по поводу столь нематериальной материи.

   «Евреи в бога не верят – они с ним договариваются».

   Абдулла, увы, принадлежит к другому... э... кластеру. Потому что верит. И даже не подозревает о возможности прийти к консенсусу с той, высокой... э... Всевысочайшей Стороной. Я уж не говорю – просто забанить или поставить в игнор.

   Что-то с ним надо делать. Просто сказать «нет» – нельзя. Юлить, уворачиваться... Он умный человек – сразу поймёт, я потеряю его уважение. Тогда... «Великие герои всегда идут в обход!». Конкретно: переключение внимания, смена темы. На столь увлекательную, что «стартовая точка» забывается, становится несущественной.

  – Отнюдь! Благочестивейший хаджи Абдулла, не суди о моих делах по первому впечатлению – оно часто ошибочно. Посмотри на это.

  – Но... это же...

  – Да, достопочтенный хаджи, это лист бумаги. На котором изображена первая сура Корана. Она не нарисована, не написана, не процарапана... Она – напечатана. Именно эти слова были открыты Пророку, да пребудет на нём милость Аллаха, в Ночь Могущества, в месяц рамадан в 610 году от Рождества Христова в пещере Хира горы Джабаль ан-Нур. Сура Аль-Фатиха – Открывающая. Мать Книги. Обязательно звучащая в каждом ракаате намаза.

   Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!

   Хвала Аллаху, Господу миров,

   Милостивому, Милосердному,

   Властелину Дня воздаяния!

   Тебе одному мы поклоняемся и Тебя одного молим о помощи.

   Веди нас прямым путем,

   путем тех, кого Ты облагодетельствовал, не тех, на кого пал гнев, и не заблудших.

   Текст был, естественно, на арабском. А что я помню перевод – чисто мои заморочки.

   ***

   Интересно сравнить Аль-Фатиху и «Отче наш». Смысл одинаков – главная молитва Всевышнему. Но мелочи – слова, образы... чуть различаются. Одни – «хлеб насущный дай нам днесь», другие – «веди нас путём». Одни: «избавь нас от лукавого», другие: «не тех, на кого пал гнев».

   К богу различия отношения не имеют. Но позволяют судить о людях, тысячелетиями выражающими самое для себя главное в этих словах.