Текст книги "Одуванчик (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

   Взял мужичка на руки. Терпимо, местные – мелкие. Перехватил его по-удобнее. Тот радостно улыбнулся.

   В следующий момент меня сильно толкнуло в грудь. Так, что я просто глупо завалился на спину. Лицо аборигена, на которое я смотрел, вдруг исказилось болью, оскалилось. А сам он в моих руках резко, толчком, выгнулся дугой. С одной стороны от меня что-то серое метнулось к противоположному краю полянки, с другой – завопил мой «матерщинник». А в теле, судорожно напрягшемся у меня в руках, вдруг оказалась торчащая довольно длинная палка. Которая начала заваливаться в сторону. Мелко подрагивая.

   Ё... Однако...

   Тут в кустах раздался крик. Совершенно... полный ужаса. Мгновенно оборвавшийся. Каким-то всхлюпом. И – звяк. С хеком.

   Дошло.

   До меня.

   Но – медленно.

   Типа: вставать пора. А то лежу я тут... не при делах совсем. Так и пропущу всё.

   Спихнул с себя продолжавшее выгибаться тело. Неуклюже выбрался из-под него. Огляделся.

   Панорама... В двух шагах стопочкой лежат подростки. «Матерщинник» – сверху. Молодец – прикрыл собеседника собственным телом.

   Храбрец.

   Кажется.

   Увидев, что я встал, он вдруг заверещал, подскочил и на четвереньках метнулся в ту сторону, откуда мы пришли. Другой подросток так и остался лежать пластом. Вцепившись руками в свою короткую пику, воткнувшись в древко лицом. Трясётся, воет чуть слышно, на штанине мокрое пятно расплывается. Кровь? – Вроде, нет.

   За кустами, уже довольно далеко, кто-то снова заорал.

   Ага. Процесс пошёл.

   Интересно – а какой? Надо глянуть.

   Вытащил со спины «огрызки», собрался с духом и, потихоньку, рысцой...

   Не далеко.

   Чуть не вступил.

   В лужу крови. В две.

   Прямо за кустом лежит чувак. На спине. С вырванным горлом. Кровищи...

   Дальше, в двух шагах, второй. Без головы.

   А голова где? – А фиг её знает. Улетела куда-то. Кровищи... Аналогично.

   «Интересно девки пляшут».

   Хотя девок-то и нет. А мужики... судя по ору – пляшут уже далеко, шагов за сто.

   Третьего «плясуна» я нашёл на полпути. Судя по ране... топором по хребту. Ещё ползти пытается. Воет, скребёт землю, вырывает пучки травы и с корнями засовывает в рот. Аспарагус ищет? У меня кот любил кушать аспарагус при недомоганиях. Что радует – крови почти нет.

   Не, я тут мусорщиком... Без меня сдохнет.

   Интересно: онучи чёрные. Не грязные, а именно крашеные.

   Чёрными онучами обматывают ноги модницы в мордве. Повилы называются. А из мужчин... только верховые суваши. Верховские. Ещё они окают. В отличии от низовских. Которые укают и носят белые портянки.

   Этот... уже не укнет и не окнет.

   Я поднялся от дёргающегося в предсмертных судорогах тела и посмотрел вперёд. Как бы Курт с Суханом всех языков не ухайдокали. У Наполеона было «двунадесять» – здесь, вроде, меньше. Надо поторопиться.

   Зря волновался: Сухан уже тащил последнего из четырёх э... приходивших. Курт, понюхав воздух, уткнулся носом в землю и побежал по следу пришельцев в обратную сторону. Могут и другие... гуляльщики найтись.

   Я бы с ним сбегал, но нельзя – опять нужно думать. Догадываться, пытаться понять разноязычный трёп, отделять правду, полуправду, ложь... А до истины – как до неба рачки.

   Честно – не люблю разных... кризисов. Особенно – с людьми. Особенно – групповые. Один – захотел, другой – подумал, третий – сказал, четвёртый – сделал. А имели ввиду они... пятое. Причём каждый – разное. Тех.процессы значительно проще, понятнее. Увы, «предводитель» – это всегда «водитель» людей. «Драйвер обезьян».

   Хануман, извините за выражение.

   Инстинктивное желание «выскочить из болота» – сбросить с себя груз необходимости просчитывать варианты поведения незнакомых мне людей в караване и в Булгарии, и погнало меня в стычку. А так-то – полная глупость. Вот построит «альф» подвалы, заберусь туда, обустрою себе каменный каземат с удобствами и буду выдавать оттуда ценные указания. Насчёт производства суперфосфата, например. А с туземцами пусть сами же туземцы и разбираются...

   Моё внутреннее нытьё, «про себя бедненького» могло бы продолжаться и дальше. Но «пикинёр» уже отстирал штаны, повесил их сушиться на ветку и был «матерщинником» приведён под «ясны очи».

  – Поспрошай этого... Кавырлю. Кто они. Откуда. И чего тут делают.

   «Они» – тут живут. Жили.

   Черемисы. Отец и сын.

   Отцу уже глаза закрыли. Удачно брошенный дротик дошёл до сердца.

   На Криушинском острове живут, в разных местах, несколько туземных семей. Зимой мужчина ходил на Земляничный ручей. Почему и знает в лицо и меня, и князь-волка. В качестве трофея притащил оттуда половецкую пику. Экзотика. Укоротил и подарил сыну. Типа: на будущие победы.

   Кудо стояло на юге острова, возле Волжской протоки. Она довольно мелкая, в жаркое лето пересыхает, распадается на озерки. Рыбы там много. Ещё южнее, недалеко, почти параллельно протоке, течёт Аиша. Третьего дня оттуда приходили торговцы, шкурки покупали. А сегодня, «утром раненько», заявилась толпа. И попыталась повторить хохмочку с «бескровным разгромом» моего погоста.

   «Разгром» – получился, «бескровно» – нет.

   Причина? – Разница в ценностях. Я своим «начальным людям» вбиваю простую идею: ценна – информация. Её носители. Главный – люди. Мат.ценности – фигня. Купим или сделаем.

   Понятно, что не такими словами, не в абсолют. Но, честно говоря, карта Илети с росписью мест произрастания пустобрёшника... э... пусторёбрышника – мне нынче важнее, чем засушенные пучки этого растения.

   У туземцев подход другой:

  – Я – это сделал. Это – мой труд. Не отдам.

   Часто даже ценой жизни. Потому что и вправду: цена – жизнь. Многое в любом здешнем доме сделано на пределе сил. Повторить, заменить, взять – неоткуда.

   Не всегда, не во всём.

  – Рыба? Да вон же она в реке! Сходи и поймай.

   Но ту же рыбку, мороженую, сушёную, солёную... Или не одну-две, а – сеткой...

  – Хрип перерву!

   И это – правильно. Иначе твоё собственное семейство помрёт с голоду.

   Мои, с погоста, довольно быстро всё там бросили и свалили. «Казённое, дармовое, казна спишет, новое даст». Здешние, криушинские, оказали сопротивление. Вооружённое.

   Ещё: толпа была значительно меньше – не вызывала такого ощущения неотвратимого стихийного бедствия. И состояла, в немалой части из сувашей.

   ***

   Я уже объяснял: если между соседними племенами нет кровного родства, то неизбежно начинается война. Такая... вялотекущая.

   Для тюркоязычных сувашей, предки которых ушли с Алтая двенадцать веков назад и полтысячи лет как пришли сюда, на Волгу, и угро-язычных черемисов, которые ветвь мари, которые (предки их) тысячу лет обретаются в здешних дебрях, такая цепь мелких конфликтов – нормальное состояние.

   "Что ж ходить вас заставляет.

   На охоту друг за другом?".

   Известно что: родовая честь, уважение к павшим предкам, стремление показать собственную храбрость, ненависть к извечным врагам... традиции, ксенофобия... священные скрепы и незамутнённые источники...

   Потом придёт Батый...

   Картинка расселения здешних племён изменится. И черемисы, и суваши, немногие выжившие, не угнанные в полон, не ставшие товаром на рынках Персии или Византии, «поленьями в топке этногенеза» разных народов, бросят отеческие «нивы и пажити», убегут сюда, на север, в леса и болота, к Волге. Останутся, как аланы на Кавказе, тремя-пятью «сельскими сообществами». Будут прятаться от всё новых набегов людоловов. Пока, наконец, Иван Грозный не прекратит в этих местах кровавое безобразие, не установит мир.

   «Худой мир лучше доброй ссоры» – русская народная мудрость.

   Как я уже говорил, до мудрости не все доживают.

   ***

   Попавшееся караванщикам кудо не просто погромили, но и, ввиду оказанного сопротивления и вековечной межплеменной неприязни, истребили. Часть – женщин помоложе и детей постарше – увели с собой. Кавырля с отцом сумели сбежать в лес. За ними пошла погоня. Тут мы и повстречались.

  – Спроси: что он теперь собирается делать?

   «Матерщинник» перевёл, Кавырля, так и сидевший, вцепившись намертво в свою пику, по-шмурыжил носом, вытер рукавом сопли, и вместо того, чтобы заорать какую-нибудь глупость, типа:

  – Убью! Их всех! Пойду и вырежу!

   Ответил разумно:

  – Возьми меня. К себе. Под твою руку. Шыдын пире.

   «Пире»? Как меня только не называют. Зверь, волк, лютый, злобный... комбинируется в разных вариантах. Так, как привычно описывать враждебную, чуждую, опасную сущность в конкретном сообществе.

  – Ты говоришь от себя или от твоего рода?

   ***

   Мои современники не поймут.

   Как мальчишка может говорить за весь народ? «Они же дети!». Он же не избран, не назначен, не рукоположен, не иннагурирован...

   Неважно. Человек – ребёнок, пока есть старшие. Пока между ним и могилой есть живые препятствия. Сейчас он остался самым старшим мужчиной в роду. Он единственный, кто может говорить за весь род.

   Но рода нет! – Есть. Просто пока нет других живых и свободных в этом роду.

   Мёртвых не поднять. А вот полон... – можно вернуть. Ещё можно принять в род других людей.

   Вообще, пока есть хоть один мужчина – род есть. О римских Клавдиях, от которых однажды остался только восьмилетний мальчик, я уже...

   ***

  – Да. Он говорит от всего своего рода Берш. Они будут служить тебе, Воевода Всеволжский, они принимают твою волю.

   «Берш»? Это рыба такая вроде судака. Ребята были успешными рыболовами. Станут «стрелочниками». Хотя рыбаками, возможно, останутся.

   Нельзя взваливать на подростка ответственность за судьбу народа? Он же несовершеннолетний! – Здесь совершеннолетие наступает у мужчины в тот момент, когда он берёт в руки оружие. Когда он объявляет, что готов убивать и умирать. Пика в руках – его паспорт. Свидетельство зрелости. А что мозгов, может, маловато... так этим и взрослые часто грешат до старости.

   Мальчишка принял мою власть. От имени рода. Тем самым возложив на меня ответственность. За спасение рода. Теперь я не могу сбежать или ещё как-то... ускользнуть-вывернуться. Я обязан спасти оставшихся в живых «берш», освободить их.

   Это хорошо или плохо? – Новые обязанности, расходы, напряги... И чего ради?! Ради этого сопляка с палкой?

   Не надо ля-ля. У меня не набирается здесь и сотни человек. В караване – от двух с половиной тысяч. Здоровых, организованных, привычных к негораздам мужиков. Один к двадцати пяти. Шапками закидаем?

   «Шашки наголо и лишь ветер в груди»? – «Ветер» – потому что «в решето»?

   Это – хорошо. Для меня. Здесь и сейчас.

   Ситуация обрела определённость. Сомнения, неуверенность, опасения, которые меня так мучили – отпали.

   Есть цель. Простая, понятная, близкая.

   Делаем.

   Пошёл кураж, азарт. Острое желание обдурить, переиграть.

   «Желание» – от необходимости.

   "Взвился бывший алкоголик,

   Матершинник и крамольник,

   Надо выпить треугольник,

   На троих его даёшь.

   Разошёлся, так и сыпет,

   Треугольник будет выпит,

   Будь он параллелепипед,

   Будь он круг, едрёна вошь!".

   Таки – да!

   Если люди произошли от обезьян, то я знаю своего родственника. Есть во мне нечто от Ханумана. Помимо любви к женщинам, знаниям и шуткам. Тот, после наложенных на него проклятий, забыл о своих сверхспособностях и вспоминал о них только тогда, когда нужно было помочь соратникам.

   Кавырля стал «соратником» – надо помогать.

   Теперь бы ещё сверхспособностей найти...

   "Мне демоны хвост подожгли! Я теперь сопричастен

   Огню, что богам доставлять приношения властен".

   Эт да! Это – «хвост припалили»! А ну, отдавайте мне моих «бершей»!

   "Горящим хвостом запалил Хануман и владельцев

   Роскошных палат без труда превратил в погорельцев.

   ...

   Как в день преставления света, зловещею тучей

   Глядел Хануман и разбрызгивал пламень летучий".

   Почему я вспомнил о Ханумане? – Мне было страшно. Не так, как на Земляничном ручье, не так, как перед Боголюбским...

   В бою просто: вот враг – его надо уничтожить. На Земляничном ручье против тысяч врагов – тысячи своих. С Андреем... Сложно. Но он один. С ним можно разговаривать, убеждать.

   А вот «один против многих»... Я не могу просто «по щелчку» вложить «свою правду» в головы тысяч враждебных мужчин. Они просто не будут слушать. Я не могу их уничтожить – будет война. Которая для меня нынче – катастрофа.

   Я маялся неопределённостью. Не неопределённость «исхода» – «как-то оно будет? чем сердце успокоится?», но неопределённостью «входа» – «куда пойти, куда податься?». Этот человек, обрадовавшийся при виде меня, убитый у меня на руках, его сын со словами «Возьми меня себе» – выбили из меня сомнения.

   Как подожжённый ракшассами хвост Ханумана. Пришёл «день преставления света». Локальненький такой. Пошёл адреналин, кураж, злое веселье. Мир стал яснее, контрастнее.

   Заботы мои никуда не делись. Но смотреть на них я стал чуть... проще.

   Караванщики – враги. Не из-за убитых черемис – их убили «до того как», а из-за полона. Они удерживают «моих людей». «Их человек» пытался убить меня, метнув дротик.

   «Совершены враждебные действия».

   Они этого ещё не знают. Надо проинформировать. Наглядно.

   «Если враг не сдаётся – его уничтожают».

   Дихотомия на два шага. Первый: предложить «сдаться».

  – Эй, парни. Притащить сюда мертвяков из леска. Самих – не надо. Головы. И сделать плотик. Бегом.

   Отправил новоявленного подданного штаны надевать, почесал за ухом вернувшемуся из пробежки Курта – ворогов поблизости нету. Велел притащить пленного.

   Такой же молодой парень. Года на два постарше и портянки чёрные. Пытается храбриться, но при виде Курта начинает дрожать. Всем телом, начиная с губ. Разговор приходиться начинать с ведра речной воды ему в лицо. Марийским владеет ограничено. «Матерщинник» переводит мои вопросы, иногда они не понимают друг друга и начинают выяснять смысл между собой.

   Секретов не знает – простой гребец, первый поход. Нанялся вместе со своим отцом – вон его голова лежит. И с дядьями – их головы рядом. Как самого молодого – постоянно гоняли. Потому и сумел убежать дальше всех.

   По сути дела... Ничего интересного сообщить не может. Подтверждает инфу от деда-травника. Есть пара деталей. На разгром погоста волонтёров набирали люди посла. Точнее – те, которых он так называет. Некоторые из них переоделись в простую одежду и участвовали в акции. Контролировали процесс. Так, чтобы он не перешёл в резню.

   А вот сегодня... «Инициатива масс» – народу понравилось брать чужое и бить морды при явном численном превосходстве. Своём, конечно.

   Тут рядом – эти противные черемисы... что ж не позабавиться? Увы, свежеприобретённый опыт безнаказанного грабежа столкнулся с вооружённым сопротивлением. Что вызвало дополнительное озлобление. А «казённые пастухи», которые бы остудили горячие головы, как было в погосте, отсутствовали...

   Странно: организовав «народное движение» в форме «управляемого погрома», организаторы не предусмотрели естественного продолжения – «народной инициативы по исконно-народным целям».

   Нет опыта работы с «трудящимися»? Или обычное презрение к племенам?

   Суваши и булгары говорят почти на одном языке, друг друга понимают без переводчика. Столетиями, ещё с Кавказа, живут рядом. Вместе были под хазарами. Правда, суваши – язычники. Но и булгары... те ещё мусульмане.

   А вот отношение к лесным племенам – чётко «доильное». Дикари. Скот. Дикий скот – в лесу, домашний – в рабах. Языка, закона, смысла... не знают. Братья-суваши вырезали кудо какой-то рыбы? И что? Мелочь недостойная внимания.

   В остальном пленный... мало информативен. Что задумали главари каравана, где между ними точки возможных конфликтов... даже – где их шатры, сколько у кого охраны – не владеет. Ему не интересно было, он старших обслуживал. Может сказать сколько гребцов на его учане, чем кормили, как зовут кормщика. Даже «своих» купцов по именам не знает.

  – Прикажешь отрубить ему голову? Чтобы к этим добавить.

   У «матерщинника» прорезалась кровожадность. У «пикинёра» – тоже. Вон как умоляюще смотрит – дозволь потыкать врага железкой. Обычное продолжение после панического повизгивания и обмоченных штанов.

   Три сопляка сейчас быстренько решат вопросы войны и мира. Во всех Криушах и окрестностях.

  – Нет. Этот... чёрно-портяночный пойдёт в караван. Передаст послу мои слова. Переведи. Я – Воевода Всеволжский. Я весьма расстроен... даже – удручён, враждебностью подданных блистательнейшего эмира, проявленной ими в отношении моих людей. И их имущества. Однако дружелюбие и разумность, свойственная ташдару Абдулле, о чём хорошо известно во всех здешних местностях, позволяют мне надеяться на мирное разрешение возникшего недоразумения.

   «Матерщинник» переводит, постоянно запинаясь на велеречивых конструкциях. Пытается высказаться в рамках русского недипломатического, но натыкается на мой взгляд. Пыхтит, сопит. Даже пропотел.

  – Э... азап?

   Неточно. Азап, скорее, не «недоразумение», а «беда», «несчастье». Оттенок несколько другой.

   ***

   Постоянная проблема при общении на чужом языке. Связь «слово-мысль» двусторонняя: говоришь просто – думаешь примитивно.

   Одна моя переводчица возмущалась:

  – Что вы такие сложные предложения формулируете?! Я всё равно такое перевести не смогу. Говорите проще!

   Пришлось объяснять:

  – Переводи как можешь. Ради твоего удобства я тупеть не буду. Потому что потом начну тупить. А так... партнёры прекрасно понимают, что не всё понимают. Пусть они в этом состоянии и остаются.

   ***

  – Пусть «азап». Дальше: я надеюсь, что досточтимый ташдар не сочтёт за труд рассеять мою удручённость путём личной встречи. В удобном для него месте и времени. Завтра, здесь, через час после рассвета. С немногочисленной свитой. Ибо я, увы, не смогу достойно принять то количество помощников и служителей, которое, безусловно, было бы уместно для сопровождения столь широко досточтимого и глубоко мудрого хаджи, чьё благочестие и приверженность добру известно всем здешним жителям и вызывает искреннее восхищение и уважение.

   Интересно наблюдать, как «матерщинник» покрывается пятнами. А ты что ж – думал, весь русский язык сводится к трём-пяти корням? Отнюдь – народный опыт, выраженный в словарном запасе, весьма обширен. Учись парень. Не эмоции выражать, а сущности. Например: чувак, мудак и ништяк – надо различать на слух и употреблять уместно.

  – Запомнил? (Это – пленному) Привязать к плотику. Выпихнуть в Волгу (Это – своим)

   Пленник до самого конца не верил, что его отпустят живым. И – целым.

   Мелькнула у меня мысль – локотки ему перебить. Но... как-то отвык среди своих. Расслабился, гуманистнулся. Пусть живёт. Пока.

   "Плывёт, качаясь, брёвнышко

   По Волге, по реке".

   Глава 498

   Надеюсь, никто не думает, что я буду сидеть на месте, поджидая – пока ташдар явится? Или – не он, а толпа злых и оружных мужиков из каравана, получивших от не знаю кого очередной дирхем.

  – Дик, прикинь место на той стороне реки. Что бы и встать удобно, и вышку видно.

   Три часа – пока плотик донесёт, час – пока сообразят, три – пока сюда добегут. А там уже темно.

   Факеншит! На уверенности в том, что ночью не воюют – я уже обманулся на Земляничном ручье. Эти могут и в темноте полезть. Вывод: соблюдать светомаскировку. И связаться с вышками – дать ценные указания моей эскадре.

   ...

   Всё как у людей: в середине ночи, в темноте, на месте нашей прежней стоянки замелькали факела. Потом и пара костров появилась.

   Непрофессионально. Похоже, опять «волонтёров за дирхем» набирали.

   И это правильно: гнать своих кадровых – засветиться. А так... как в моём погосте. Пошли работнички погулять. Ссора-драка... Вроде как новгородские бояре на укоризны отвечают: «Ходили те добры молодцы у нас не спросясь. А куда – нам неведомо».

  – Господине, ветер меняется. Закатник кончился, полуночник задувает.

  – Спасибо, Дик.

   Нам это... наверное хорошо. Потому что булгарам – плохо. Им идти вверх – и против течения, и против ветра. С другой стороны – и «Ласточке» вверх не убежать.

   Мораль? – Нефиг бегать! Давай, Ваня, дело делать!

  – Сигнальщик, где лодейки мои?

  – Стоят. Как велено.

  – А люди с погоста?

  – Идут. Как велено.

   Солнце встаёт. «Солнце Аустерлица»? – Это вряд ли. Но – «победа будет за нами». Это – безусловно.

   "Я говорю: мы победим.

   Господь нас уважает"

   Забавно видеть, как на той стороне реки суетятся люди. Посветлело – увидели «Ласточку». Далеко – не докричаться. Переплыть – лодок у них нет. Тычут рукам, высыпали толпой на пляж, обсуждают.

   Интересно: люди, когда считают, что их не слышно, почему-то думают, что и непонятно, что они говорят. Я не про чтение по губам: на булгарском – не владею. Я про жестикуляцию.

   Вот, решили. Два чудака помоложе карабкаются на обрывчик... побежали. «Бегунки» к начальству.

   Остальные посматривали в нашу сторону, толпа расползлась по пляжу. Кто просто на песок улёгся, кто ковыряется в мусоре, бродит с места на место. Ждут. Начальства.

   Прикол в том, что, со слов пленного, в караване всего пара ботников и нет «булгарок».

   ***

   Обычно в караване, кроме основных транспортников, тащат одну-две маленьких, «разгонных», лодочки. Такое корытце можно и на верёвке тянуть: перевернётся – не беда.

   А вот «булгарку» так не потянешь. Это – специфический тип, распространён в Дельте, хотя встречается по всей нижней Волге. Лодка не грузовая – боевая. Узкая, длинная, не распашная, чёрная от смолы, как кораблики очень древних греков под Троей. Гребцы сидят в затылок друг другу. Похожа на пироги маори или академическую восьмёрку. Долблёная. Грузится в неё до двадцати человек.

   ***

   Два вопроса.

   Привезут ли мне на переговоры ташдара? И – на чём? Должна быть высокая эмирская барка.

   Я снова пытаюсь по шагам, в деталях, в мелочах представить себе предстоящую встречу «высоких договаривающихся сторон». С неизбежными провокациями. С тех же сторон.

   «Ветер в груди» – не надо. Во избежание – не надо «ветер в голове».

   «Треугольник будет выпит». Но не просто, а... «ортогонально».

   ...

   Понятно, что никаких «через час после рассвета» – не случилось. Наши визави через Волгу – не могут переправиться, а выгрести снизу, от стоянки в устье Аиши – нужно время.

   Впрочем, сильно истомиться от безделья мне не дали: пришли беженцы с погоста. Там – не славно. Какие-то группы находников продолжают шляться. Боеспособные мужчины остались у вышки – там палисад по кругу поставлен, просто так не поломаешь. А бабы с детьми сюда прибежали. Во главе с дедом-травником.

   Побеседовали. Интересный дед. Теперь, после беседы с «языком», могу задавать конкретные вопросы. Детальки проявляются. Например: две молодые женщины из погоста исчезли. Может, в лесу заблудились, а может их в караван увели. Буду искать. Хоть они и без «перламутровых пуговиц».

   Показал людям место для привала. Чуть южнее: полезут находники берегом – бабы орать начнут. «Живой щит»? – Вы предпочитаете «мёртвый»? Хотя какой это «щит»? – Так, ботало.

   Наконец, уже ближе к полудню, появляется на реке посудинка. Две. Два ботника. Один – идёт вдоль нашего берега, другой, прилично отстав, вдоль другого.

   Кто-то думал, что посол (сам!) эмира Булгарского (самого!) прибежит по зову какого-то туземного князька, хоть бы и Воеводы Всеволжского, куда-то в дебри лесные?!

   Этикет! Пиетет! Церемониал! Надлежит блюсть.

   Ну что ж, вам же хуже. Был вариант разойтись мирно – не схотели.

   Какая-то шестёрка в блескучем халате. С функциями «звукового письма» и шпионажа. Ишь как по сторонам зыркает. Смотри, дядя, запоминай. Дым от костров в лесу видишь? Эт хорошо. А что их бабы с погоста жгут, а не секретные резервные отряды...

  – Достопочтеннейший елши, мудрейший хаджи, уважаемейший ташдар, изливая своё благоволение и наполняя мир добролюбием, велит Воеводе Всеволжскому придти к нему в шатёр для беседы.

   Дядя, ты на кого работаешь? На какого идиота? Вот это «велит»...

   ***

   Никто в мире не может мне «велеть». Я никому присягу не приносил. Булгарский эмир склоняется перед Халифом, Суздальский князь – перед Великим Князем Киевским. Но Воевода Всеволжский...

   "Ветер, ветер! Ты могуч,

   Ты гоняешь стаи туч...

   Не боишься никого,

   Кроме бога одного".

   А я и бога не боюсь. Ибо сказали раввины: «Бог властен над всем. Кроме страха человека перед ним». Не верите раввинам? – Я – тоже. Но истина от этого не меняется.

   ***

   Провокация хамством. Кто источник? Эмир? Ташдар? Караван-баши? – Последний – отпадает сразу. Не его уровень. Может – «четвёртая сила»? Имя бы... «Адреса, пароли, явки»...

  – Беседа с ташдаром Абдуллой – невыразимая радость для меня. Приглашение – великая честь. Отправляйся и передай ташдару – я следую за тобой с превеликим поспешанием. Давай-давай, угрёбывай быстренько.

   Гонец злобно посматривает на меня, но грузится в лодчёнку. Ботник выгребает на стрежень и идёт вниз. А вот второй так и лежит на пляже на том берегу. Ждут-с.

  – Сигнальщик, приказ эскадре. Дик, приготовиться к выходу. Вестовой, халат шёлковый. Давай-давай, ребята.

   Через полчаса сверху появляется расшива. Снова работает «трамваем»: парус на всю ширину-высоту, бурун под носом и лодейки на прицепе. На противоположном пляже кончается дневной сон, начинается беготня: они таких корабликов не видали. Уж больно велика красавица.

   Я уже объяснял: расшивы – из 19 века, под бурлаков. Пока на Волге бурлаков нет.

  – Ну, Дик, показывай выучку. Швартуемся на ходу.

   Прихватив Дика и «пикинёра» с «матерщинником», провожу «летучку» на борту плавучего монстра под синим парусом. Остальные лодейки подтянули, капитаны перебрались, разглядывают мой рисунок устья Аиши. Очень подробный – только что нарисовал со слов Кавырли.

   Он там несколько лет помогал отцу рыбу ловить. Точен – до кустика. Глубины – до пяди. «Живой экскурсовод» – подробно отвечает на вопросы.

   Короткая пикировка с Николаем. Я ценю его трусость. Которую называю осторожностью. Но не сейчас. Сейчас – я сам трус. Меня реально напугал погром Усть-Илети. Караван дальше не пойдёт. Или повернёт, или сдохнет. Караванщики попробовали воли. В форме избиения моих людей. Караван – «бешеный». Что делают с бешеной собакой?

   И не ной насчёт торговли! Перед торгом должен быть мир. Перед миром – принуждение к нему. Раз такая необходимость возникла. А «нет» – так «нет». И пошли все нафиг.

   «Треугольник будет выпит! Будь он круг, едрёна вошь!».

   Всё? Вопросы? По местам.

   Примерно за версту от устья Аиши стенка правого берега превращается в длинную узкую песчаную гряду. Отделяет затон в устье речки от самой Волги. Дик, принявший командование на расшиве, изображает из себя адмирала на флагмане: орёт в рупор и машет руками. Двухвихровый матрос, оставшийся на шверте за главного, подбирает шкоты, «Ласточка» уходит со стрежня, теряет ход, пропускает вперёд «авианесущий Кон-Тики» с прицепами. Там сбрасывают канаты, ушкуи чуть отстают, расшива принимает вправо, ещё правее, чуть влево и... на полном ходу влетает на мель.

   Бе-е-эзд-д-дынь.

   Треск, сломавшаяся посередине мачта валится вперёд, накрывая всю носовую часть своим здоровенным парусом. Который, влекомый тяжёлым реем, надевается на нос кораблика, трещит, рвётся. Остаток мачты торчит посреди расшивы белым свежим обломанным неровным зубом.

   «Это мы хорошо заехали!».

   Но это ещё не конец.

   «Разворот на ручнике» не пробовали? – Здесь «ручника» нет, а так-то...

   Инерция продолжает нести расшиву дальше, проворачиваться вокруг неподвижной точки, корму заносит ещё правее и, скрипя и сотрясаясь, «Кон-Тики», влезает на вторую мель. Перекрыв деревянной стеной своего борта в полста метров длиной, устье Аиши.

   Зашибись!

   «Прусская понтонная дамба», «мост из ящиков»? Навеяло?

   Ушкуи швартуются к расшиве, ребятки быстренько перебираются на наш дредноут. Где команда с пассажирами судорожно борется с рухнувшей мачтой, длиннющим реем, перепутавшимися постромками... э... гитовыми, шкотами, фалами и этой... как же её... бык-горденью. И, конечно, с накрывшим пол-лоханки парусом. Мечники разворачиваются на правом борту. Лучники – там же. Но – скрытно. А впритык к корме, пользуясь своей ничтожной осадкой, пристраивается водомерка.

   О! Не только пристраивается! «Скорпион» проскакивает над мелью, проходит во внутреннюю акваторию и резво, демонстрируя свою «иблеснутость» (от иблис = дьявол) пробегается мимо стоящих у северного берега затона транспортников каравана.

   «Себя показать, на людей посмотреть» – старинное русское присловье.

   Теперь и нам пора.

  – Давай, капитан, к берегу. Вон туда.

  – Тута неудобно.

  – Тебе приставать неудобно, а мне удобно наверх бегать. Кто кого везёт?

   Путаясь в широких рукавах шёлкового халата, по-бабски подбирая длинные полы, перебираюсь на берег, лезу на гряду. Ну вот... Меня в красненьком – далеко видать. Всем понятно: Воевода Всеволжский на переговоры прибыл. Теперь придётся послу идти.

   Хотя, конечно, чудаки пытаются... предложить своё гостеприимство.

   У них что – один злобно-шпионский переводчик на всю шоблу? – Не верю. Дефицит квалифицированного личного состава в некоторой группе лиц? – Возможно.

   Идиоты: шли на Русь, а толмачами не озаботились. Или – шли одни, а «не озаботились» другие?

  – Достопочтенный сафир Абдулла приглашает русского вали в свой шатёр. Под сень золотой парчи и...

  – И не надо. Что может быть лучше небосклона над головой, крыши мироздания, дарованной нам самим Аллахом? Я жду его здесь.

   Интересно, как меняется титулование в зависимости от места разговора. Абдулла – ташдар, один из высших вельмож эмирата. Он хаджи – человек, совершивший хадж. Но сейчас, вблизи лагеря караванщиков, где, казалось бы, власть ташдара более сильна, чем в пятнадцати верстах выше на Волге, толмач называет его «сафир» – «посредник». Другое значение – «писец».

   Забавно: при приближении к «источнику силы» персоны – титулование должно усиливаться. «Сила», обеспечивающая титул, становится более наглядной. Или здесь «источник» не той «силы»?

   Идти в лагерь? Где на версте пляжа лежат вытянутые на мелкое место полсотни тяжёлых посудин? Где сплошняком стоят шатры и палатки, где стеной стоит народ? – Затопчут.

   Ага. Вот и ещё одна демонстрация. Салман с Диком – молодцы!

   Один из ушкуев подтягивается к корме расшивы. Разворачивается задницей к берегу и плюётся. Струёй огня в растущий редкой щетинкой по внутреннему пляжу залива хмыжник.

   Несколько прутьев кустарника, камыша, комков травы, полос высохших водорослей на берегу чуть вспыхивают, чадят. Пожар не начинается – растительность слишком редкая, песок.