Текст книги "Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Механизмы перераспределения доходов… раздача милостыни нищим на паперти?

Но и внутри собственно боярской верхушки идёт разлад.

Если единство «Святой Руси» продлится, то «греки» и «хазары» – купцы ведущие торг по этим направлениям, связанные потому с Ростиком и Андреем – станут сильны, подвинут «северян» из Новгородских властей.

«Северяне» – «капитаны добывающего сектора» – немногочисленны. Но – богаты. И, в силу особенностей своего бизнеса, имеют организованные вооружённые отряды – «ватаги» – которые и ходят в Двинскую землю. Эти зависимые бывалые люди – и есть «сила». «Клиентура» как у римских сенаторов времён братьев Гракхов.

Сила, которую бояре готовы применить. Не только против лесовиков, но и против своих сограждан. Ради власти.

«Капитал» и «власть» в эту эпоху – едины. Утратишь власть – потеряешь голову. Как казнили посадника Захарию. Другой посадник из этих времён отделался мягче – штраф в тысячу гривен.

Совершенно невообразимая сумма. Супер-княжеский уровень: несколько раньше Изя Блескучий (уже – Великий Князь) требует от Юрия Долгорукого виру в тысячу гривен за массовое убийство его слуг.

Изгнание Ропака разрушает «становой хребет Святой Руси», ось Новгород-Смоленск-Киев – главное детище Ростика. Его сыновья пытаются восстановить «путь из варяг в греки». Боголюбский их поддерживает. Ему тоже нужен вменяемый Новгород – вторая «русская нога», путь «из варяг в хазары» – тоже растёт из Новгорода.

Волынские князья – вне этих торговых путей. Им и двух Бугов хватает – Южного и Западного. И Жиздор «приголубливает» новгородцев: пускай за-ради своих вольностей разорят остальных, пускай Боголюбский покрутится. Не желая считаться с интересами смоленских княжичей, толкает их – своих двоюродных братьев, в союзники Суздальскому князю.

«Въ л?то 6674 [1166]. Преставися митрополитъ Иоанн Кыев?. Томь же л?т? заложена бысть церкы камяна святого Спаса на ворот?хъ въ манастыри святого Георгия. Въ то же л?то, на зиму приде Ростиславъ ис Кыева на Лукы, и позва новгородьце на порядъ: огнищане, гридь, купьце вячьшее; и ту ся разболе самъ, и воротися опять, и преставися на пути; и везоша и Кыеву, и положиша и о святого Федора».

Летопись – Новгородская. Все летописцы более всего пишут о своих местных делах. О закладке, например, «церкы камяна». И дают свою, сиюминутно политически обоснованную, точку зрения.

Здесь нет ни слова о теме «поряди». Типа: Ростик за тыщу вёрст пришёл чисто об сукне порядиться? Потому что описание свары в Новгороде, ссоры с Ропаком, крёстной клятвы перед лицом умирающего князя… Крамола, клятвопреступление, измена, воровство. Каины, иуды… В таких терминах описывают подобное в эту эпоху.

Состав переговорщиков со стороны Новгорода указан с «социальными подробностями». Где другие летописи говорят – «бояре», Новгородская – указывает представителей трёх групп.

«Огнищане» – сельские старосты. Низовой уровень хозяйственно-территориальной администрации. От «огнище» – территория, на которой лес выжжен под пашню. А вот кончанских, сотских и уличанских старост – собственно городской администрации – нет. Типа: «какие-то селяне пошли, сиволапые, неумытые. Наших – городских, настоящих – не было»?

«Гридь» – представители военной части населения города. В Новгороде мощный городовой полк. И своеобразная сословная группа – «малые бояре». Но «бояр», хоть бы и «малых» – нет. А городовой полк – наёмники. «Ненастоящие» новгородцы?

«Купьце вячьшее». Само по себе. Притом, что «чистых» купцов в Новгороде почти нет. Все крупные торговцы – клиенты, партнёры бояр. Или – младшие члены их семей. Без военной, денежной, товарной, юридической… поддержки старших бояр – серьёзный торг в Новгороде вести невозможно.

Нет и верхушки должностной иерархии – посадника, тысяцкого, епископа… С кем Ростик мирил сына? С кого, конкретно, брал «крестное целование»? Где само упоминание об этом ритуале?

Состав новгородцев показывает: конфликт между князем и городом был, по сути, конфликтом внутри города. Ропак (и Ростик) в нём опирались на «народную массу», на «меньших людей». Вот с этими, с представителями низовых групп элит они и договаривались.

Забавно: летописец, не указав высших аристократов, снижает, в своём представлении, значение мероприятия:

– Какие-то людишки подлые. Болтали чего-то бессмысленное.

Исследователь марксистской закалки наоборот:

– Была непосредственно высказана воля широких народных масс.

«Въ л?то 6675 [1167]. Седе Мьстислав Изяславиць Кыев? на стол?. На ту же весну заложи Съдко Сытиниць церковь камяну святую мученику Бориса и Гл?ба, при князи Святославе Ростиславици, при архиепископ? Илии. Въ то же л?то приде Костянтинъ митрополить въ Русь. Въ то же л?то выиде князь Святославъ из Новагорода на Лукы, и присла въ Новъгородъ, яко „не хоцю у васъ княжити“. Новгородьци же ц?ловавъше святую Богородицю, яко „не хоцемъ его“, идоша прогнатъ его съ Лукъ. Онъ же услышавъ, оже идуть на нь, иде Торопьцю, а новгородьци послаша въ Русь къ Мьстиславу по сынъ».

«Меховая игла» – работает, «сервис» – процветает. В городе с населением в 25 тыс. чел. каждый год закладывают новые каменные церкви.

И снова – летописцу стыдно? – «…выиде князь Святославъ из Новагорода на Лукы, и присла въ Новъгородъ, яко „не хоцю у васъ княжити“».

Вину возлагают на Ропака. Он – первый нарушил присягу, отказался от княжения, бросил город.

Он такой капризный? Второй на «Святой Руси» стол бросил – просто «надоели вы все»? Или пропущена часть ультиматума? Типа: «Давайте жить по закону. А в беззаконье не хочу у вас княжить»?

Тогда понятна и клятва: «целовавъше святую Богородицю, яко „не хоцемъ его“».

Иначе: он не хочет? – Ну и пшёлты. Нет собственного выбора, в приверженности которому новгородцы клянутся.

Говорить о причине, о заговоре убить своего законного князя – стыдно? Что изгнание Ропака было преступлением не только против князей, но и против своих? Против тех, кто «честно крест целовал»?

Преступники – победили. И подставили всех.

«Святославъ же иде на Вългу, и въда ему Анъдреи помоць, и пожьже Новыи търгъ, а новотържьци отступиша къ Новугороду; и много пакости творяше домомъ ихъ, и села ихъ потрати. А брат его Романъ и Мьстиславъ пожьгоста Лукы; а луцяне устерегосшася и отступиша они въ городъ, а ини Пльскову. И съложишася на Новъгородъ Андр?и съ смолняны и съ полоцяны, и пути заяша, и сълы изьмаша новгородьскыя вьсьде, вести не дадуце Кыеву къ Мьстиславу; а Святослава силою местяце въ городъ, а то слово рекуще: „н?ту вамъ князя иного, разв? Святослава“».

Боголюбский – «за базар отвечает», исполняет договор с покойным Ростиком. Обязательствам своего отца следуют князья смоленские, Ростиславичи. Исполняют волю покойного государя полоцкие князья. А вот Жиздор преемственности не следует.

Воля покойного дядюшки?

Плевал он. На дядюшку. Без опаски. Наконец-то.

«Новгородьци же того не бережаху и убиша Захарию посадника и Неревина и Несду бириця, яко творяхуть е переветъ дрьжаще къ Святославу. И налезоша собе путь на Вяцька и на Володяря; и иде Даньславъ Лазутиниць съ дружиною Кыеву къ Мьстиславу по сынъ; а Святославъ приде съ суждалци и съ братома и съ смолняны и съ полоцаны къ Рус?; идоша новъгородьци съ Якуномь противу ихъ, они же, не дошедъше, воротишася: не усп?ша бо ничтоже. Тъгда же даша посадницьство Якунови; и с?деша новъгородци бес князя от Сменя дни до велика дни о Якун? жьдуче от Мьстислава сына. На ту же зиму ходи Мьстислав на Половьце, и победи е, и приведе полонъ въ Русьску землю толь сильно, яко и числа не бяше. Въ то же л?то преставися раба божия Анна, игумения святыя Варвара; и поставиша на месте ея Марьмьяну».

«… жьдуче от Мьстислава сына». Дождались. Роман Мстиславович – псих отмороженный на всю голову.

Я с ним потом общался. И очень радовался, что «поймал» его в молодые годы. Когда с ним ещё можно было иметь дело. «Поймал» – «убойным» компроматом да «золотым пряником».

Об этом позже.

«Въ л?то 6676 [1168]. Приде князь Романъ Мьстиславиць, вънукъ Изяславль, Новугороду на столъ, м?сяця априля въ 14, въ въторую нед?лю по велице дни, индикта пьрваго; и ради быша новгородьци своему хотению. Въ то же л?то ходиша новгородьци съ пльсковици къ Полотьску и пожьгъше волость, воротишася от города за 30 вьрстъ. Тому же л?ту исходящю, на весну ходи Романъ съ новгородьци къ Торопьцю, и пожьгоша домы ихъ, и головъ множьство полониша. Въ то же вр?мя ходиша Ростиславици съ Андреевицьмь и съ смолняны и съ полочяны и съ муромьци и съ рязаньци на Мьстислава Кыеву; онъ же не бияся с ними, отступи волею Кыева».

В РИ Жиздор из Киева сбежал. Оставив в городе брата, жену, детей, большую часть своей дружины, отряды наёмников-союзников из мадьяр и ляхов, присягнувших ему киевлян. В моей АИ этот эпизод… сложился чуть по другому.

Хорошо видны причины и ход эскалации национального кризиса, привёдшего Боголюбского на Киевский престол, по сути, против его воли и со смертельными для него последствиями.

Изначально – успех. Группа «отбросов» – лесных бродяг – сумела продвинуться в Заволочье, обойдя с севера давно уже существующее Белозерье. Успех – «поддержан, расширен и возглавлен» несколькими боярскими семьями. Результат героического, тяжёлого и капиталоемкого процесса – их обогатил. И вверг Новгород в «голландскую болезнь».

Прекращение междоусобицы вокруг Киева, стабильность и целостность «Святой Руси», создаваемые Ростиком, позволяют «купировать сырьевой перекос». Отчего «богачество» «северян» становится не столь выделяющимся. Социум смещается в сторону имущественного (и политического) равенства.

Одна группа (Нежата, Якун) – «северяне» – рвутся к власти. Стремясь выдавить из неё «греков» и «хазар», ведущих торг на юг и юго-восток, «русичей» (торг с Русью) и «местных» (работа на внутренний рынок). Не выходит – главным препятствием является князь, представляющий интересы основных групп населения и общерусские.

Дважды их попытки безуспешны. Наконец, провалившись публично, они устраивают заговор. Ропак, опасаясь за людей своих («дружину») – уходит из города, требуя восстановления законности. «Северяне» немедленно устраивают террор – «зачищают местность», уничтожают своих, новгородцев, имеющих иное мнение. Не вырезав сограждан-оппонентов, они не могут убедить народ идти воевать, убивать и умирать.

Вчерашние «русские люди» превращаются в «нерусских», начинают себя называть исключительно «новгородскими». Через столетие это станет общим правилом в документах. Так продержится до… Ивана Грозного?

Начинается кровавая, «братоубийственная» война. По сути – за дольку в прибылях от торга шкурками из Двинской земли.

«Святая Русь» (Муром, Рязань, Суздаль, Смоленск, Полоцк…) требуют от Новгорода исполнения договора:

– Вы ж обещали! Принять Святослава «на всей воле его». Клялись! Крест целовали!

А – пофиг. Новгород «за базар не отвечает».

Здесь «базар» – «крестное целование».

Новый новгородский князь Роман, стремясь заработать «честь и славу», авторитет у новгородской верхушки, грамотно бьёт по самому слабому звену – по Полоцкому княжеству. Притом, что полоцкие, в отличие от смоленских и суздальских, в походах на Новгородчину перед этим не участвовали. Но ему нужен явный и быстрый успех. А воевать он любит и умеет. И он разоряет Русскую землю. Создавая из полоцких непримиримых врагов – полоцкие полки будут участвовать во всех операциях против него и его отца. Как и смоленские. Сожжённый Торопец – Смоленское княжество.

Победы Романа поддерживаются его отцом. Без спосбствования высшей русской власти грабежу, междоусобице, крамоле, без выжигания полоцких и смоленских земель, без конкретных деталей совершенно идиотской формы помощи – поход Боголюбского был бы просто невозможен.

Отсюда и пойдёт крик – «Уйми хищника киевского!», обращённый у Боголюбскому.

Которому ни Киев, ни Новгород – не нужны. У которого и так хватает забот. Лишь бы вели себя прилично. Увы…

«Въ л?то 6677 [1169]. Иде Даньслав Лазутиниць за Волокъ даньникомь съ дружиною; и присла Андр?и пълкъ свои на нь, и бишася с ними, и б?ше новгородьць 400, а суждальць 7000; и пособи богъ новгородцемъ, и паде ихъ 300 и 1000, а новгородьць 15 муж; и отступиша новгородьци, и опять воротивъшеся, възяшя всю дань, а на суждальскыхъ смьрд?хъ другую, и придоша сторови вси. Въ то же л?то, на зиму, придоша подъ Новъгородъ суждальци съ Андреевицемь, Романъ и Мьстислав съ смольняны и съ торопьцяны, муромьци и рязаньци съ двема князьма, полоцьскыи князь съ полоцяны, и вся земля просто Русьская».

Тут, вероятно, снова обман летописца.

7000 суздальцев в Заволочье – враньё. Там просто нет места, чтобы такое войско прокормить.

В начале этого года суздальские полки идут на Киев. «Армейский корпус, даже не участвуя в серьёзных битвах, теряет за одну кампанию до четверти людей». Так – в начале 19 века. У суздальцев – тяжёлый зимний поход. Штурм мощных укреплений Киева. Это не армейский корпус, а, в немалой части, боярское ополчение. Которое немедленно надо распустить – им своими вотчинами заниматься надо.

У Боголюбского не может быть существенных сил в Белозерье в этом году. Вероятно, Даньслав пользуется временной слабостью суздальских на этом направлении, грабит лесовиков («даньников»). Обнаружив беззащитность собственно русского населения («смердов»), возвращается пограбить и их. Древнего князя Игоря древляне за такие заходы – деревами порвали. Здесь… проскочил.

Новгород достал всех – «… и вся земля просто Русьская». Снова собирается общерусское ополчение. Не на Волынь, добивать убежавшего из Киева, активного и не признавшего своё поражение Жиздора, а против взбесившегося «светоча демократии».

«Новгородьци же сташа твьрдо о князи Роман? о Мьстиславлици, о Изяславли вънуце, и о посадниц? о Якун? и устроиша острогъ около города. И приступиша къ граду въ нед?лю на съборъ, и съездишася по 3 дни въ четвьртыи же день въ среду приступиша силою и бишася всь день и къ вечеру поб?ди я князь Романъ съ новгородьци, силою крестьною и святою богородицею и молитвами благов?рнаго владыкы Илие, м?сяця феураря въ 25, на святого епископа Тарасия, овы ис?коша, а другыя измаша, а прокъ ихъ зл? отб?гоша, и купляху суждальць по 2 ногат?».

Роман ещё не знает, что верить новгородцам нельзя, что его победы, восторженные слова, которые говорят эти «провозвестники свободы и демократии» – значения не имеют. Не смотря на всю его храбрость, новгородцы «укажут порог». Приняв «по своей вольной воле», сперва князя из Смоленских, потом малолетнего ребёнка Юрочку Андреевича из Боголюбово.

Дело не в интригах и происках. Победами воинскими сыт не будешь. Второй сын Андрея Мстислав не может взять Новгород военной силой. Ну и не надо – Боголюбский очень спокойно комментирует катастрофический разгром: «на то, видать, воля Божья». Ему с Новгородом воевать не надо, у него есть другое средство – хлеб. И новгородцы сами, своей волей отдадут княжение. А Романа – выгонят.

«Брюхо вчерашнего добра не помнит» – русская народное наблюдение.

О какой чести, благородстве, благодарности новгородцев можно говорить, если Роман и его волынцы бились за Новгород, «не щадя живота своего», а им – «пшёлты»? Понятно, что «голод не тётка, пирожка не подарит», но ведь ни архиепископ с братией, ни бояре со слугами – с голоду не пухнут. «Вятшие» выгоняют своего спасителя, чтобы не делиться с «меньшими», чтобы «люди чёрные», не пошли с голодухи их дворы разбивать.

«Северяне» проиграли? – Нет, победили. «Зачистка» Новгорода произведена не была, проблемы на Юге (возвращение Жиздора на Рось под Киев, поход хана Кобяка на Переяславль…) не дали Андрею времени вычистить олигархическую заразу. Потом конфликт со смоленскими княжичами, убийство брата Глеба (Перепёлки), странный разгром под Вышгородом, заговор Кучковичей… Фактор времени.

Через 70 лет потомкам нынешних «голландско-больных» будет вырезать языки и выжигать глаза святой Александр Невский. За нежелание признавать власть Батыя, разделять с Русью общую судьбу. За нежелание быть частью «Святой Руси».

Зачем Новгороду Русь? На Печоре – шкурки взяли, в Любек – продали. Эти люди – потомки Якуна и его сообщников – будут веками обеспечивать процветание Новгорода. Его богатство. Прежде всего – их собственное. Его свободу. Прежде всего – их собственную. Будут тянуть на Запад. «Новгород – це Европа». В Ганзу, под ливонцев, литовцев, ляхов…

Одно препятствие – народ новгородский. Который хочет есть. Одна ниточка – хлеб. Опольский хлеб для голодающего богатейшего города.

– Да забрать это Ополье под себя!

– Воевать – не грабить. Армия – не ушкуйники. Нужна централизация, подчинение, князь.

– Нет! Наша священная свобода…! Никогда!

– Народ, «чёрные люди» кушать хотят.

– А зачем нам народ? Загнать быдло в стойло!

Тринадцатый, четырнадцатый, пятнадцатый века… Новгородская система управления последовательно ужесточается в части сословности. Не-боярин ещё может разбогатеть – клад найти, например, но стать чиновником серьёзного ранга – нет. «Северяне» не только концентрируют в своих руках земли, торговлю, богатства, но и полностью закрывают доступ к власти не-своим.

И эти «не-свои», народ новгородский, закономерно разбегается от воинов Ваньки Горбатого у Шелони.

Потом приходит Иван Грозный. С Малютой Скуратовым. И устраивает «Новгородский разгром». На фоне двух лет предшествующего недорода, наступившей чумы. С разгромом церквей и монастырей, традиционно накапливающих запасы хлеба, особенно – в голодные времена.

Екатерина II читала оригинальные документы «Скуратовского» судебного процесса, исчезнувшие в начале 19 века. Императрица писала о неразумности Радищева, воспевавшего Новгородскую республику:

«Говоря о Новгороде, о вольном его правлении и о суровости царя Иоанна Васильевича, не говорит о причине сей казни, а причина была, что Новгород, приняв Унию, предался Польской Республике, следовательно царь казнил отступников и изменников, в чем по истине сказать меры не нашел».

Они – не плохие или хорошие. Они – такие. С такими материальными интересами. Купить у самоеда – продать немцу. А на разницу – жить. Очень неплохо. «Вера православная», «Русь Святая»… это, конечно, важно. Но не важнее моего богачества. «Окский рубеж», против крымчаков…? Эт гдей-то? Вот у меня сапоги сафьяновые с носами – это важно. И, коль скоро, мы, такие, с носами – власть, то и будет по-нашему. Прочие же – быдло безмозглое.

«Северяне» – победили. Подмяли город. Им Русь – не нужна. Это спасало город столетиями. Когда ушли дымом южные половинки путей «… в греки» или «… в хозары». Обеспечивало процветание, пока Русь горела под набегами ордынцев. Но понять дальнейшее изменение мира… у потомков Якуна соображения не хватило. «Что было – то и будет». Что «было» – по всякому… уже забылось.

Как-то так. А вот конкретные персонажи… Якун – что за человек? Будет в Луках? Можно с ним работать?

Даньслав Лазутиниць – «полковой», не «территориальный» сотник?

В Новгороде – сотенная структура. Унаследована от периода перехода от родовой к соседской общине. Территориальная единица – живут рядом. Воинская – вместе на стенах бьются, хозяйственная – вместе улицы мостят, покосы и выгоны общие, налоговая – подати платят общиной. Состоят из улиц и объединены в «концы».

Кроме городского ополчения, в Новгороде есть мощный городовой полк. Наёмники, несущие службу за деньги коллективного феодала – Господина Великого Новгорода.

Разница – в деньгах. Городские сотни деньги в казну города – платят. Полковые – получают.

Живут в домах семьями. Ни ремёслами, ни торговлей не занимаются. Не стрельцы Московского царства, ближе к французским мушкетёрам.

Функции – патрульная служба, охрана правопорядка, карательные экспедиции в волости, походы на внешних противников. Здесь, например, четыреста из них ходили на суздальцев.

Подразделение повышенной боеготовности. По вооружению и выучке мало уступают княжеским дружинникам-гридням. Летописец и называет их представителей в Луках – гридь.

* * *

Если этот Даньслав Лазутиниць – наёмник, то… можно его перевербовать? Или… иначе нейтрализовать?

Захария-посадник на «поряди» будет. Боярин Неревин, кажется, не имя собственное, а должность – «Неревин староста». Один из пяти районов Новгорода – Неревский конец. Несда – бирюч. «Бирюч» – не только «трубач». В смысле – не только орёт громко, оглашая волю вышестоящего начальства. Ещё – младший гражданский чиновник.

Этих троих убьют летом. Сделать доброе дело – предупредить? Сообщив, для достоверности, предсказание о чем-то типа закладки каменной церкви и смерти какой-нибудь игуменьи? Предупредить в обмен на сотрудничество. Какое?

Конец девяносто пятой части

Часть 96. «Ты лети, лети мой конь. Да не …»

Глава 523

Сказано у святого Луки: «И если придет во вторую стражу, и в третью стражу придет, и найдет их так, то блаженны рабы те».

Ну вот – я пришёл. К началу второй стражи. Теперь осталось найтиться и блажануться.

Лазарь обижался, что я уезжаю, на свадьбе его не буду. Да и мне самому было бы интересно составить собственное мнение о «молодой», о родном семействе её. Потолковать с тестем накоротке…

Увы, «труба зовёт». В смысле: князь шлёт.

«Не послать ли нам гонца

За бутылочкой винца».

Вино на «Святой Руси» есть. И хлебное, и виноградное привозят. Ягодное ещё бывает. А вот бутылок – увы.

«Кабы батя не пил, так и хлеба купить не на что было» – народная мудрость совейских времён. Здесь не проходит. Поэтому в стране так много голодных?

Среди суеты сборов в дорогу не успел кучу вещей, которые планировал. Хорошо хоть повторил Лазарю сегодняшние свои договорённости с Боголюбским. Парень старательно кивает, но в глазах… туман.

Не-не-не! Не любовный! А такой… предсвадебный. «Как-то оно будет…». Не уверен, что он меня слышит. «В одно ухо влетело – в другое вылетело». Пришлось повторить текст связистам. Пошли семафорить во Всеволжск. Пусть теперь мои приказные головы – свои головы ломают.

Так-то темы обсуждались. Но детального плана нет. Вот пусть и додумывают да состыковывают.

Мне уже заранее смешно. Как представлю, что Чарджи да Терентий будут согласовывать решения… да ещё с Чимахаем и Аггеем… Мой «госсовет» – коллекция ярких личностей.

Я же не сказал – психов!

Рада расстроилась. Она, явно, собиралась на мне выспаться.

Не-не-не! Не физиологически!

Высказать всё, что думает о дороге, усадьбе, мне лично… Даже забавно. Видеть, как она слова, для меня заготовленные, проглатывает. Она, кажется, рассчитывала на мою помощь в наиважнейшем в жизни всякой матери деле – в выдаче дочек «взамуж».

Как вспомню как я её в Твери в трапезной на столе… она и нынче бы не против… обсудить тему приданого…

Увы, «труба зовёт». В смысле – князь. Так что – «сама, сама».

Вытащил из своих бумаг пакет. Шесть страниц под названием: «Как бы нам бы типа под-обустроить бы Святую Русь и окрестности. Ежели вдруг что. С Божьей помощью». Отдал Лазарю со строгим наказом отнести завтра Андрею, «лично в руки». Может, не забудет? В своих «предбрачных хлопотах».

Факеншит! «Хорошее дело браком не назовут» – русская народная мудрость. Но вот же – втемяшилось…

«Детальный план коренных реформ»? Перестань, девочка, верить россказням! Я, в те поры, просто не знал Святую Русь настолько, чтобы придумать «детальный план»! Как можно, сидючи на краю, на Не-Руси – придумать «детальный план»? «Письма издалёка»?

Это было шесть страниц бреда. Глупостей невиданных.

Что оказалось хорошо. В смысле – невиданность.

Как я узнал позже, первая реакция князя Андрея была нормальная: бредятина бессмысленная. Он уж собирался в печку те листы кинуть, да вспомнил, что я и сам это ему предлагал. Чисто из вредности, из занудства своего, сел читать дальше.

Его раздражало всё. Но более всего – его собственное непонимание текста, написанного на русском языке. Он же хорошо грамотен! Но… сходно с моими ощущениями в первые годы пребывания в «Святой Руси».

Текст писался «для внутреннего потребления», в той грамматике, которая внедрялась мною во Всеволжске. С точками, которых здесь не будет до 1480-х годов. С пробелами, которых в русских рукописных текстах нет до 17 века. С вопросительными и восклицательными знаками, которые из века 18-го…

Андрей воспринял текст как вызов его уму, как зашифрованное послание. Он посчитал своим долгом, с учётом некоторых оттенков нашей беседы, доказать, что он не только старше, но и умнее, «просветлённее» меня.

Что вокруг меня всё иначится – он уже понял. Что я в книжной премудрости малость маракую – уловил ещё в Бряхимовском походе. Вот и стал искать в словесах моих «здравое зерно». И – сыскал. Раза с пятого.

Он – сыскал. Это – его труд. И его же опыт собственного сочинительства. Был бы иной человек – чисто читатель – было бы худо. Но Андрей сам, изнутри себя, знал, как из смутного чувства, ощущения, неизбывного желания высказать – получается мысль, как она словами оформляется, как одна мысль другую тянет, как проговаривается, как на письмо ложится… Как всё написанное – в клочки, в печку… И – заново…

Андрей прошёл обычный путь восприятия новой идеи: от полного отвергания «с порога» к размышлению и наконец, к принятию. Происходило это не мгновенно. Он – думал.

Что, похоже, в те весну-лето и жизнь мне спасло.

Жизнь-то продолжалась, я там всякие дела-делишки… сотворял. Боголюбский мог бы и… Но он – думал, искал «зерно». Отчего и не рубил мне голову.

После мы не раз с ним о том говорили, ругались временами. Но оба, вложившись в тот «план» своими умами, своими чувствами – выбросить уже не могли.

Пришли с Суханом и Резаном к Сухим воротам. Почти сразу и проводник наш с конями и коневодами подъехал.

Кони, хоть и добрые, а тавра Суздальского князя нет. Видать, Боголюбский серьёзно озаботился сохранением секретности нашей миссии.

Это хорошо. Потому как личный герб Боголюбского у меня вызывает эстетическое… неприятие. «Мужикашка после излишеств». Такая… полураздавленная, во все стороны вяло изгибающаяся рюмка с уныло повисшим влево отростком на ножке.

Вот до чего довела Рюриковского «Рарога» святорусская жизнь! Рюриковичи стали ближе к народу! Даже в символах.

– Как пойдём, мил человек?

– Укажу.

И всё. Неразговорчив наш проводник.

Вьюки на княжеских коней перекинули, в сёдла взобрались, Резан с нашими конями – домой, к Лазарю в усадьбу, а мы – за ворота. Как посад за спиной скрылся – проводник погнал в галоп. Ко Владимиру.

– Ты куда нас ведёшь?!

– Куда надо.

Та-ак. У меня снова паранойя проснулась. А не подкинул ли мне Боголюбский кое-какого «сусанина»? А может мужичок и вовсе… из врагов-недругов?

Чуть не доехали до Владимирских предместий – приняли в сторону, объехали город лесом. Вести девять коней по тропинке в заснеженном лесу… то ещё занятие.

Уже хорошо за Владимиром выехали к реке.

– Во вьюке – шапки, кафтаны, уздечки. Перемените.

Шапка фирмовая – гонцовая. Или правильнее – гонецкая? Гонечная? С бляхой.

«Не в свои сани – не садись» – русская народная мудрость.

А в «не свою шапку»? – Не рядись?

«Рядимся».

Переоделись, коней перевзнуздали. Хорошо хоть сапоги свои оставили – у меня подъём высокий, не всякая обувка подходит.

Проводник походил кругом, похмыкал.

– Кафтан – как корове… Хотя под шубой… Ладно. Спросят – кто, куда – отвечай: по надобности князя Суждальского.

Подумал, ещё раз осмотрел.

– Ежели сильно спросят… Новики. Первая гоньба. Это-то по вам и так видать. В Торопец с княжьей грамотой. Грамота у старшего, у меня. А так… помалкивайте. И по слову моему – бегом бежать.

Ещё подумал…

– В сёдла.

Сели и поскакали. Куда-то. По замёрзшей реке, в направлении… где-то между западом и севером.

Вот тут я и понял. Почему княжеских гонцов так берегут да столько платят.

Факеншит уелбантуренный! Я ж вроде не сильно хилой мальчишечка! Но, блин, с коня слезал – на четвереньки упал. Ноги не держат, спина – сплошная боль, ресницы смёрзлись – глаз не открыть. А проводник приговаривает:

– Ты не с себя ледок снимай, ты у коней из ноздрей сперва выковыряй.

«Вестовой скок». 6 через 6. Каждые два часа – смена коней. Мы – не древние монголы, которые, как говорят, на скаку с коня на коня перескакивали. У нас остановка, переседловка. А подпругу на морозе расстегнуть, да заново затянуть… Пальцы – в кровь. А этот… Даже облизнуть не даёт! Бегом!

У нас «облегчённый вариант»: после 6 часов скачки проводник приводит в селение. Где есть двор, в котором нас примут. Не надо толкаться во все ворота:

– Дайте воды напиться! А то так кушать хочется, что переночевать негде!

Не надо тратить время на торг, на уговоры хозяина:

– Ногата – постой, корм, коню овёс.

– Не… давай по три. За каждое. А то иди – ищи дурака.

Тут «дурака» до нас нашли. Или – назначили.

Корм – крестьянский. Вчерашний хлеб да сутошные шти. Есть – аккуратно.

Да не в смысле манер! Смотри внимательно – что в рот кладёшь.

* * *

Как отличить за столом офицера парусного флота 18 века? – Очень просто: взяв в руки кусок хлеба, он, обязательно, навешивая, например, «лапшу на уши» о заморских удивительностях благородным барышням, постучит им об стол.

Зачем? – Червей стряхивает.

На европейских флотах важной частью рациона были галеты – сухари из пшеничного хлеба. В них размножались мучные черви. На русском флоте кушать червей – привилегия благородных. Матросам давали ржаные сухари – в них червяк не живёт.

* * *

Холера – не по сезону, дизентерии – вроде, нет. А вот травануться несвежим – запросто. Но корм есть – самим варить не надо. В избах тепло. Хотя, конечно, черно. И дышать… – глаза режет. Тараканов с клопами и блохами… коллекции. Вши – не везде.

Ничего нового: подобные «коллекции» путешественники по России подробно и разнообразно описывали вплоть до… до большевиков? Потом как-то чище стали жить, лучше.

Чище?! Лучше?! При коммуняках?!! – Пропагандонизьм кровавой гебни!!!

Кров и корм есть. Боголюбский прообразы почтовых ям (или правильнее – ямов?) устраивает. Не новостройки – станции со смотрителями, как у меня, а навешивает на избранного каким-нибудь окольничим смерда повинность – дать гонцам постой и корм. Уровень сервиса… из-под палки после мордобоя.

Смены лошадей нет. Дорого это – добрых лошадей держать. Нет, естественно, и курьерских троек времён Императорской России – гонцы идут верхами.

Кони – твои. И забота о них – тоже твоя.

С седла свалился, покряхтел от… ощущений в разных местах и за работу. Не в тепле отсиживаться-отогреваться – коней на дворе, на морозе расседлать, да выводить, да напоить, да тёплой водой вымыть, да вытереть насухо. А конь-то, знаете ли, скотинка немелкая. С обширной поверхностью сложной конфигурации. Зерна насыпать да посмотреть, чтобы там ничего худого не было. Той же спорыньи или острого чего. Обязательно осмотреть копыта, бабки, спину, губы, где удила…