Текст книги "Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Наши потери: шестеро убитых, одиннадцать раненных. В последний момент перед абордажем суваши просто завалили ушкуи стрелами и дротиками.

Для отряда в сотню бойцов – потери большие. У черемис около двух десятков убитых. Но их-то полтысячи и они слабо-доспешные.

Как обычно после боя – зачистка с обдиранием. Уже и на следующее утро находили спрятавшихся в местных болотах «недобитков».

Ожидаемая свара по поводу дележа добычи.

Чарджи поступил… резко. Велел сдать всё взятое с боя. Когда местные начали возмущаться, приказал лучникам взять запасные колчаны, подогнать «Белого Льва» к берегу, где шёл совет, и зарядить. Скрип дерева этой махины при подъёме противовеса в рабочее состояние – произвёл нужное впечатление. Тем более – некоторые были на Земляничном ручье и видели как Салман – вон он, вон он! – проводил вразумление.

Ополченцам не дали доли в добыче:

– Вы получили главное – сохранили свою землю, жизни, свободу.

Исключения – Кавырля и его люди:

– Кавырля выполнил долг. Он защищал земли Всеволжские. Воевода ценит службу своих людей.

И семьи павших:

– Они заплатили жизнями за нашу общую победу. Дом, в котором вырос храбрец, не может быть оставлен в нищете.

Чарджи воспроизвёл ещё одну мою хохмочку. Приказал отрезать мёртвым врагам уши, сделал связочку и, одев на шею одному из пленных, перевезя его на другой берег, отправил к старейшинам его племени. Предварительно публично разбив ему локти. Перед собранием толпы союзных черемис и пленных сувашей.

Я последнее время как-то… не имею повода для таких акций. А он – запомнил.

Сама Круглая горка Чарджи не понравилась – далеко от Волги. Он выбрал место на правом берегу, чуть ниже. В РИ там Макарьевскую часовню поставят.

Не довелось нам повторить хохмочку Ивана Грозного с его сборно-разборной крепостью:

«Великий князь приказал срубить город с деревянными стенами, башнями, воротами, как настоящий город; а балки и бревна переметить все сверху донизу. Затем этот город был разобран, сложен на плоты и сплавлен вниз по Волге, вместе с воинскими людьми и крупной артиллерией. Когда он подошел под Казань, он приказал возвести этот город и заполнить все [укрепления] землей; сам он возвратился на Москву, а город этот занял русскими людьми и артиллерией и назвал его Свияжском».

«Город же, который сверху привезенъ на половину тое горы стал, а другую половину воеводы и дети бояръские своими людьми тотъ часъ зделали, велико бо бяше место и свершили городъ въ четыре недели».

Город рубили под Угличем. В 21 веке, не смотря на множество пожаров в прошедшие столетия, стоит там деревянная Троицкая церковь из тех ещё, угличских стволов, сложенная.

Не будет у меня здесь такого – Чарджи решил крепость на правом берегу ставить.

На чужой территории?!

И чё? – У нас Петербург – единственная в мире столица, построенная на территории противника во время войны с ним.

Нанял пару сотен мужичков из ополченцев – лес валить в выбранном месте. А суваши? – «А пошли они все»… «Здесь будет город заложен. На зло…».

Пленных и барахло – к Кавырле, сам, с уменьшившимся отрядом и внезапно полюбившимся ему «Белым Львом» – к устью Казанки.

Булгарское поселение здесь, как и докладывал мне Сигурд, невелико, занимает только кусок северной части холма вдоль речки.

Чарджи принял местного булгарского сотника на учане, на фоне команды, проводящей регламентные работы на установке. Скупо проинформировал собеседника о катастрофе, постигшей сувашей, и скучающе поинтересовался:

– Ты, раис, уже получил предписание покинуть это место? Мой государь сообщил об этой необходимости, в рамках исполнения Яниновского договора, твоему государю ещё пару месяцев назад.

– Н-нет…

– Опять ваши писцы бездельничают! Эмир слишком добр к дуракам! Их надо бить палками и драть плетями!

Тут, как раз, Дрочило выдернул стопор, противовес – рухнул, рычаг – взвился, праща – крутнулась, камень – полетел. И плюхнулся, выплеснув воду из речки Булак на берега в обе стороны.

– Работает, господин старший сотник! Можно применять.

– Спасибо. Зачехляйте. (И – булгарину). Так ты сам уйдёшь? Или попытаешься посеять рознь между государями?

Приказа от эмира оставить крепость у сотника нет. Но… Какой-то булгарский сотник… сосланный на границу… в маленьком нищем поселении… против инала, наследника великих ябгу… Который только что истребил тысячные толпы… Соседние племена на помощь не придут…

Сотник знает о Яниновском соглашении, об особой дружбе между эмиром Булгарии и Воеводой Всеволжским. Здесь останавливался ташдар. И по пути «туда», и по пути «обратно». Разница в самочувствии ташдара «до» и «после» встречи со «Зверем Лютым» – была хорошо видна и производила впечатление. Слова о возможной передаче этого места для базирования «русских истребителей речных татей» – ему известны. И, что совершенно очевидно, продержаться против отряда с такой машиной – он не может.

Победить? – Исключено. Сражаться до подхода помощи? – Ждать неоткуда. Умереть? – Погубить людей? Ради чего? Из-за нерасторопности какого-то ленивого жирного писца в Биляре?!

Через день булгарские «государевы люди» покинули острог. Ещё через день, ознакомившись с местностью и населением, Чарджи выселил всех местных и принялся перестраивать крепость.

А мужички похлопывали по стойкам требушета и посмеивались:

– Во штукенция! Раз в речку дрочнула – городок наш.

Кажется, последнее применение требушетов на Руси произошло в РИ именно здесь, при взятии Казани Иваном Грозным.

Большинство моих требушетов не сделало ни одного боевого выстрела. Их изготавливали, устанавливали, ухаживали. Обучали расчёты, проводили учебные стрельбы, без конца гоняли людей, тратили кучу сил и времени для поддержания в боеготовом состоянии… Не стреляли. Но – воевали. Как «Царь-пушка», у которой даже запальный канал не высверлен. Они приносили победу в самой главной войне – в войне за умы. Огромность этих машин, их нечеловеческая мощь действовала на души. Одних заставляла опасаться, вести себя… разумнее. Другим внушала веру в успешность, в силу Всеволжска. По сути, требушеты работали подобно выученикам Хотена – «сказочникам».

Сообщение о переходе Казанки под власть Воеводы Всеволжского вряд ли обрадовало эмира, но он сделал «хорошую мину» – выпорол кого-то из писарей, обласкал «догадливого» сотника. И загнал его в другую пограничную крепость.

Эмир выбирал лучшее в рамках доступного. Увидел опасность русского вторжения, захвата столицы – перенёс столицу в безопасное место. Для этого – нужны деньги. Восстанавливал дружину, «белых булгар». Нужны деньги. Усиливал единство населения путём ускоренной исламизации. Нужны деньги. Мои товары, точнее: налоги с покупателей этих товаров – давали ему доход. Моё продвижение по Волге – снижало опасность разбойных набегов племён. Утрата каких-то отдалённых форпостов в малонаселённых местностях давало скорее положительное сальдо за счёт экономии. Тем более, что основной поток «северных товаров» шёл восточнее: по Вятке, Каме.

Уже продажа товаров на Аиши дала оборот под полсотни тысяч гривен. Поставки по форвардам и торговля Николая в Булгарии – утроили эту сумму. Эмир получал налогами десятую часть, что давало весьма существенную добавку к бюджету. А поход Мусы в Саксин показал другой вариант. При котором эмир не получал ничего. Или – воевать.

Мои действия можно было трактовать и как враждебные, и как дружественные. Помимо тех, которые были, явно, в пользу эмира. Вроде разоблачения шихны и визиря.

Всеволжск был «личным проектом» эмира, он так решил. Признавать собственную ошибку – тяжело. Нужны однозначные факты. Таких – не было. Как не было и денег на новую войну. Пока.

Разгром сувашей вызвал в эмирате волну радости. Чиновники эмира стали вести себя более нагло, находили кучу причин, по которым туземцы должны были платить.

Те бабы и муллы, которых я не пустил во Всеволжск, отправились в Суваш. Раньше туземцы просто не пускали проповедников на порог. «Мы дружим с эмиром, но ваш Аллах нам не нужен». Теперь за плечом баба маячил чиновник с воинами. Их приходилось принимать как дорогих гостей. А жрали они – как не в себя. Старейшины вздыхали, но… кормили и платили.

Одновременно закрутилась ещё одна тема. Народ хотел вернуть попавших в плен. «Это же наши дети!». Я, уходя от конфликта интересов с эмиром, отказался брать выкуп материальными ценностями. Вполне по принципам шариата: две здоровых женщины или девушки за каждого мужчину. С «солидарной» ответственностью.

Когда очередной сувашский кугурак приводил двух девчушек к Кавырле и говорил:

– Вот выкуп за моего сына.

Кавырля отвечал:

– Воевода вернёт одного из полона. Того, кому свобода нужнее.

Обычно это был кто-то из наиболее ослабевших, больных пленников. Или из тех, кто убедительно доказал способность к сотрудничеству со мной.

Мне отдавали не только сувашек. Покупали рабынь в Булгаре, воровали у буртасов, но объединиться, организовать «всех на всех» – не смогли.

Племенная демократия требует консенсуса. Большинство семей не были кровно заинтересованы в выкупе, не их сыновья копали руду на Ватоме по колено в воде. А объединятся иначе, чем «по родам и племенам», они не умели.

У сувашей нарастало раздражение. Против эмира. Который требует денег. Против мулл, которые всё настырнее проповедуют свою веру. Против соседей, которые нуждаются в выкупе за своих сыновей-дураков. Всех против всех.

Пара удачных срабатываний довольно примитивной конструкции из девяти брёвнышек и трёх верёвочек сподвигнула стотысячный народ к разброду и шатанию.

Мне оставалось только не мешать. Строить вышки и требушеты, села и крепости, учить и расселять людей.

Конец девяносто третьей части

Часть 94. «Вдруг, как в сказке, скрипнула…»

Глава 512

Кажется мне, что говоря о сообщениях моего телеграфа, я постоянно использую слово «вдруг».

«Вдруг – пришло. И все – побежали».

Это не так. Телеграф для того и строится, чтобы был запас времени для «подумать перед забегом».

В середине лета приходит сигналка из Серпейска:

«Пришли верху три лодейки рязанские купецские тащат попов черниговских».

Мои сигнальщики отслеживают движение караванов по рекам. А «факторы» (купцы, начальники факторий) «на земле» посылают человечков на торг, на пристань, узнать подробности. Если караван в городке останавливается.

Этот встал на днёвку, через день я получаю уже подробный отчёт. С полным букетом черниговских слухов месячной давности. И кое-каким интересными подробностями.

Нормальные рязанские купцы. Ходили к Киеву, расторговались, подрядились, на обратном пути, на перевоз грузов и пассажиров из Чернигова в Рязань. Интересен состав пассажиров: три молодых попа с семействами, несколько монахов. И – наместник.

Новый рязанский епископский наместник? А Иону куда?

В принципе – логично. Есть огромная черниговская епархия. В ней несколько княжеств: Черниговское, Новгород-Северское, Вщижское, Рязанское, Муромское. Епископ – один, князей – много. Отчего проистекают заботы. И происходят выгоды. Работа третейским судьёй, например.

Как лисица головку сыра между двумя медвежатами делила – я уже…

Калауз и Живчик друг друга не выносили, враждовали постоянно, «наследственно». Отчего темы для увещеваний находились. Тут Муром с Рязанью объединились. Под властью Живчика. Который, как все знают, большой друг Боголюбского. Под которым своя епархия есть – Ростовская. А после странной смерти епископа Ростовского Феодора (ну очень странные страсти сказывают!) – «под» – весьма.

Наследственный феодал может со своим феодом «отъехать» к другому государю. А вот от одного епископа к другому – нет. В смысле: Живчик под Ростов перейти не может. Но… «возможны варианты».

На эти административно-епархиальные тревоги епископа Черниговского Антония накладываются персоналии.

Иона – долгие годы был наместником Муромским. С князем Живчиком – в дружбе. Теперь у него власти стало много больше: наместник и Рязанский, и Муромский. «Временно за неимением»: прежний наместник Рязанский вместе с Калаузом… «дуба дал». А запасных наместников в кладовке – не наблюдается.

Ведёт Иона себя… резко. Наказывает важных людей за их дела при Калаузе. А это неправильно: «Нет власти, аще от бога». Была власть Калауза – они ей и служили. Что правили службу хорошо, инициативу проявляли, старательность, выслужиться пытались, может, даже и чрезмерно… бывает. Кто у нас без греха? Некоторые из таких «грешников», как я слышал, уже и до Чернигова добежали, жалуются там, поди, архипастырю. Уважаемые люди, однако.

Ещё Иона требует новых пресвитеров и диаконов во множестве. Книги, облачения, утварь. Приходов чуть не сотню новых нарезать собирается, училище в Муроме строит, детей набирает… Это у Живчика такая казна бездонная, откуда Ионе повалило? Так, может, он и со мной поделится? В смысле – с богом. Посредством архипастыря.

Опять же, жена у Живчика из немцев. Нет, она уж давно миропомазанье приняла, все обряды и праздники православные блюдёт и исполняет. Но… нет ли там душка латинянской ереси?

И, где-то на краю, уже за гранью земель русских, за пределами мира христианского, в пустынях безлюдных и дебрях дремучих, маячит странная мутная личность – Воевода Всеволжский. Про которого всякие дурные небылицы сказывают. Врут, само собой. Но… уж больно густо враньё-то идёт. Прям – достойный отпрыск от брака Змея Горыныча с царём Соломоном. Прости, Господи, за слова непотребные! Причём, кто – мамой был, кто – папой – не понять.

Вот такое, примерно, я про себя подумал. Сравнения с царём-мудрецом и трёхглавым летающим – отсёк, как обострение нарсицизма, и, коротенько, вместе с другими моими текущими известиями и просьбишками, заслал в Рязань. Типа:

– Чисто для информации. А ежели Иону в Муром переведут, то я рад – будем ближе, а дел нам – выше крыши.

Проходит пара дней, караван идёт дальше, приходит сигналка из Коломны. Из которой я понимаю, что Антоний взялся за Оку серьёзно. В городке прошли торжественные мероприятия по случаю принятия городского храма новым пресвитером. Который объявлен наместником Коломенским.

Подумав чуть, понимаю: земли эти – левобережье Оки – перешли от Рязанского князя к Суздальскому. Антоний укрепляет кадры, дабы и приходы, не дай бог, не перешли от Черниговской епархии к Ростовской.

Попутно выясняется, что мои «слухачи» в Серпейске прохлопали важную деталь: караван везёт не одного наместника, а трёх – Коломенского. Рязанского и Муромского. Вроде бы – бумаг никто не видел, официальных заявлений не было, а вот по слухам с банкета после молебна – выходит так.

* * *

Пример построения системы оповещения. Она – многослойная. Первый «датчик» пропустил – второй сработает. Конечно, хорошо бы чтобы сразу… Но я – реалист.

Теперь, поймав Серпейского фактора на промахе, пускаем обратную связь:

– Уважаемый, у тебя слухач с глушиной или ты сам мышей не ловишь? Выражаю тебе неудовольство.

А в досье на обоих – на каждого гос. служащего ведётся досье – «ставим птицу». «Выговор с занесением». Люди у меня растут быстро. Но некоторые – быстрее. Которые подобных «пернатых пометок» не подхватили.

* * *

Туманно как-то. А Иону куда? Но это дела ихние, епархиальные, у меня своих забот выше носа…

Караван приходит в Рязань, попов там встречают-привечают. Получаю уже из княжеского терема официальную информацию. Иону поставляют в Пронск. Это на юге княжества, говорят: «у Степи на зубах висит». А в Муром какой-то… Елизарий. Говорят – грамотный, на греческом шпарит как на родном. Хотя почему – «как»? – Грек из Солуни.

Купцы-лодочники своё отработали, попы нанимают новую лодочку и оба наместника, прежний и будущий, Иона и Елизарий, топают к Мурому – передача дел.

Я тут бегаю-напрягаюсь, требушеты эти, суваши толпами, бычина поташом не пропитывается…, а на Окском Верху, тем временем, заваривается новая свара. Такая… типичная, исконно-посконная. Обусловленная нормальными поведенческими стереотипами людей в эту, и не только, эпоху.

Как коллеги-прогрессоры мимо таких дел проскакивают – ума не приложу. У них, видать, нормальных людей в округе нет.

Наместник Коломенский обходя округ свой, знакомясь с паствой и достопримечательностями, заявляется в мою тамошнюю факторию.

Мужчина – яркий, выразительный:

«Был телом пухл он, лилии белей.

А впрочем, был силач, драчун изрядный,

Любил пиров церемониал парадный.

Трактирщиков веселых и служанок

И разбитных, дебелых содержанок».

Иеромонах. Похож на Кармелита у Чосера, только без латыни и кружев:

«Он в капюшоне для своих подружек

Хранил булавок пачки, ниток, кружев».

И куда такому податься? Фактория – одно из самых богатых мест в городке:

«Возиться с разной вшивой беднотою?

Того они ни капельки не стоят:

Заботы много, а доходов мало,

И норову монаха не пристало

Водиться с нищими и бедняками,

А не с торговцами да с богачами…

Так сладко пел он

Вдове разутой, что рука ее

Последнюю полушку отдавала,

Хотя б она с семьею голодала.

Он, как щенок, вокруг нее резвился:

Такой, да своего бы не добился!».

Народишко мой, как и положено – русские же люди! – ворота распахивают, под благословение подходят, к ручке прикладываются, на колени падают… Лепота и в человецах благорастворение!

Наместник заходит в лавку, усаживается вольготно, купчик мой вокруг него на цырлах:

– Чего изволите-с, ваше преподобие-с?

– А покажь-ка… вон тот сосудец. Елейник? Забавен, забавен.

Как-то привезли мне смоленские елейники. Чимахай с сотоварищи. Отрава в одном была. Порошок-то мы прибрали, а сами сосуды Горшене в руки попали. Ребятишки-гончары их чуток… разнообразили-разноцветили. Самое элементарное: у меня-то глины и красная, и белая. Ещё и серые с Городца появились.

Фактор мой растекается вокруг попа елеем и патокой:

– Приглянулся? Отдам с превеликим удовольствием! Вовсе задёшево! По три ногаты за штуку. А то на полугривну – четыре. С походом для твоей, батюшка, милости.

Наместник крутит в руках сосудец, обозревает товары на полках, млеет от наблюдаемого «богачества», обнаруженного «в зоне досягаемости», и несёт «слово божье». В форме проповеди о греховности существования человеческого в мире тварном, о Страшном суде, где всё взыщется, о важности жизни добродетельной.

Твори добро. Не твориться? – Тогда дай. Тоже – «добро».

«Поделись улыбкою своей

И она к тебе не раз ещё вернётся».

Здесь под «улыбкой» понимаются различные мат. ценности. Под «не раз» – конкретно – сто. Под «вернётся» – посмертный кайф.

– Ты, купец, давно на исповеди был-то? Во-от… Нехорошо о душе своей не заботиться. Приходи завтрева в церкву. За отпущением-то. И, кстати. Пожертвуй-ка храму божьему сии безделицы, частицу от имения своего. И воздастся тебе на небесях сторицей!

* * *

Азбука. Подобные слова наполняют труды отцов церкви и проповеди её служителей. Изо дня в день, в тысячах храмов по всей Руси и за её пределами.

«Да не оскудеет рука дающего!». В смысле: «да не опустеет рука берущего».

«Песенка велосипедиста» – «дай-дай-дай» – столетиями на разные голоса, на разных языках разносится над всем христианским миром. И – дают. За-ради спасения небесного, в страхе божьем.

«С приятностью монах исповедал,

Охотно прегрешенья отпускал.

Епитимья его была легка,

Коль не скупилась грешника рука.

Ведь щедрые на церковь приношенья -

Знак, что замолены все прегрешенья,

И, покаянные дары приняв,

Поклялся б он, что грешник чист и прав».

Я тут вспоминаю Чосера, но на «Святой Руси» – также. Просто Нифонт Новгородский, описывая подобное, менее поэтичен и более зол.

Два обычных ограничения размера «приношения».

Жадность. Что есть, безусловно, смертный грех. Жадины пойдут прямиком в пекло. Но будут не гореть, а без конца драться в Круге Пятом с растратчиками:

«Им вечно так шагать, кончая схваткой;

Они восстанут из своих могил,

Те – сжав кулак, а эти – с плешью гладкой.

Кто недостойно тратил и копил…».

Странно мне. Я, по Данте, со своей плешью – должен быть транжирой. А по кулаку – скопидомом. И как же эти противоположности во мне сочетаются? Оптимально?! – Ваня, гордыню уйми, губу закатай.

Второе – нищета.

«О бедность, мать бесчисленных обид!

Тебе, морозом, голодом томимой,

Взывать о помощи мешает стыд.

Но так твои страданья нестерпимы…».

Попам – стыд не мешает. Не бедные? А иные люди готовы отдать и необходимое для жизни.

«Недаром мудрецы нам говорят,

Что смерть куда желанней нищей доли».

Но вымрут же! А с чего попы после жить будут? – Стадо надлежит стричь! Не доводя до падежа.

Следует напоминать, что и государство, и научно-технический прогресс могут функционировать только на основе стабильного прибавочного продукта. Все три сущности оказываются конкурентами в кормовой базе.

* * *

Здесь, вместо понятных жадности и нищеты, приёмы против которых за тысячелетие существования христианской церкви уже накатаны до автоматизма, типа: «как щенок, вокруг нее резвился», наместник епископа столкнулся с редкостью – с разделением функций владения и управления.

Так иногда бывает: тиун боярский не даёт чего-нибудь попу, поскольку майно господское, не его. Но купец-то всегда ведёт торг своим товаром! Даже если взято «на реализацию» – отчёт общей суммой по окончанию периода сделки. «Подношение», как и другие расходы на личные нужды – из общего объёма собственной прибыли.

Взял кредит на сто гривен, прикупил на них мехов, за полгода продал за двести, полтораста – отдал ростовщику, с остальных – сам ел-пил да и вклад богатый в храм пожертвовал.

У меня – не так.

Фактор – не купец, а приказчик. На «коротком поводке» – телеграф. Каждую неделю (гибель моих людей в Городце показала – частая связь необходима) гонит в центр полный отчёт: что почём продал, что почём купил. Это нужно для поддержания уровня запасов в факториях, для управления закупками – цены в соседних городках расходятся, иной раз, в разы.

Знать о локальных, сиюминутных «перекосах» рынков и не воспользоваться? Лодка с моим товаром идёт из пункта А в пункт В столько же, сколько и лодка любого купца. Но информация к моим людям приходит сегодня, а не «потом», как к остальным.

Конечно, смошенничать, обмануть – можно. Но на разовой сделке хороший куш, так чтобы на всю оставшуюся жизнь хватило, не возьмёшь. А система – видна.

Попытки бывают. Только куда ты побежишь? По Оке? Во всех городках – мои сигнальщики, которые сообщают о пропавшем. Местные воеводы такой розыск ведут с удовольствием. Краденного, вернее всего, не найдут. Да и самого человечка… «убит при задержании».

В Суздальском княжестве – слабее. В части информирования. А вот в части сыска… Боголюбский спуску не даёт.

– Не сыскал злыдня? Службу не правишь? Так нахрена тебе шапка боярская?

Факторы ведут себя… корректно. Получают дольку от прибыли, преимущественно – безналом, и живут на всём готовеньком.

«Всё вокруг – казённое, всё вокруг – моё». Но – ограниченно.

Это фактор наместнику и втолковывает.

– Я – не я, корова – не моя. А – господина моего. Ежели господин велит, то с превеликим удовольствием. А коли нынче надобно – купи.

Наместник епископский сперва шутить изволит, посмеивается. «Резвится как щенок».

– Не велика цацка, тебе не в натяг, а храму на пользу. Возьму-ка я штук несколько. Спишешь-спрячешь-обсчитаешь…

Идиот. Впрочем… двойная итальянская бухгалтерия… учёт в натуральной и денежной форме… корреспонденция в плане счетов… Откуда православному попу 12 века иметь об этом представление?

Хиханьки-хаханьки, взял елейники да пошёл, фактор не пускает, за рукава хватает. У пресвитера и взыграло, он уже и криком-руганью разговаривает, пихается-толкается.

«А впрочем, был силач, драчун изрядный».

Тут елейники выпали, разбились. Поп – в гневе. Начал фактора моего мутузить. Кликнул слуг своих. Стеллажи завалили, посуду побили, товары на пол покидали, порвали-поломали.

А чего ж нет? Какой-то купчишка безродный в занюханном городишке противу самого наместника епископского говорить смеет?! – В морду его, антихристову!

Однако же в фактории не один фактор проживает. Прибежали истопник с поленом да дворник с дубиной. И ещё там народец подвалил.

– Пришлые – наших бьют! А ну, наддай!

Начали наместниковых слуг охаживать да выпроваживать. Да и вынесли всех на кулаках со двора.

Фактор, зажимая нос, с которого кровь течёт, бежит на посадников двор и кричит в голос:

– Беда! Господин посадник! Прошу суда честнаго рускаго! По Правде!

И воспроизводит статью 61:

«Аже выбьють зубъ, а кровь видять оу него во рте, а людье вылезуть, то 12 гривенъ продаже, а за зубъ гривна».

И показывает «кровь во рту» и в кулаке свой вещь. док – выбитый зуб. Что не удивительно: у меня людей учат закону. Помимо их прямых профессиональных знаний.

Следом прибегает наместник. В сходном состоянии: пол-бороды выдрано, глаз подбит, одеяние порвано. И орёт примерно такое же:

– Воевода! Мать твою! Уйми воров своих! Во! Бесчестье! С бороды кусок выдран!

И тоже цитирует. Статью 60:

«А кто порветь бородоу, а въньметь знамение, а вылезуть людие, то 12 гривенъ продаже».

Правда, только первую часть. Дальше там: «… аже безъ людии, а в поклепе, то нету пpoдaже».

Очевидцев с обеих сторон – полно. Но вот кто конкретно попу клок бороды выдрал – показания расходятся. Поп задирает одёжки свои и показывает синюю полосу поперёк спины:

– Нехристи дубьём били!

Фактор аналогично задирает свою рубаху, показывает сходную полосу, только наклон в другую сторону и цвет слабее. Пресвитер-то «телом пухл, лилии белей». У него «спинная роспись» поярче. Даже как-то и страшно становится. За здоровье благочинного.

Посадник смотрит в небо, вспоминает свод законов, и воспроизводит статью 20:

«Аже кто кого оударить батогомь, любо чашею, любо рогомь, любо тылеснию, то 12 гривенъ».

Оба спорщика тычут друг в друга и в свои «спинные росписи» пальцами и орут:

– Во! Виновен! Плати!

А посадник (чего уж тут, раз пришлось вспоминать) провозглашает близко к тексту продолжение:

«Не терпя ли противу тому оударить мечемь, то вины ему в томь нетуть».

И понятно, что статья 25 должна применяться неоднократно и к каждому:

«Аче попъхнеть мужь мужа любо к собе ли от собе, любо по лицю оударить, ли жердью оударить, а видока два выведуть, то 3 гривны продажи;».

Одна беда – «два видока». Посторонних, не аффилированных свидетелей – нет. А когда все «в деле», то начинается «оговор по сговору». И найти справедливость – очень не просто.

Следствие постепенно упрощается, сводится к двум персонам, к одному эпизоду.

Групповщина? – Общая ответственность, виры платить предводителю. «Господин в ответе за дела слуг своих».

Точнее – статья 42:

«Аже будуть холопи татие любо княжи, любо боярьстии, любо чернечь, их же князь продажею не казнить, зане суть несвободни, то двоиче платить ко истьцю за обидоу».

Сумма за дела слуг удвояется? – Эт хорошо.

«В отместку» – «в вину не ставить»? – На удар палкой ответить ударом меча – допустимая самооборона? – Жаль. Но – закон надо блюсть.

Один вопрос – кто первый ударил? Фактор говорит – первым ударил наместник, наместник – наоборот.

Принесли Евангелие – все дружно клянутся говорить правду, одну только правду. И подтверждают свои прежние показания.

Вот же… засада!

Кто-то врёт. Причём серьёзно – клятвопреступление на Святом Писании, в народном собрании… – полный двор зевак набежало.

Но ведь кто-то первым стукнул! Слуги с обеих сторон говорят, что когда они прибежали – драка уже была. Здоровенный поп купца таскал за шиворот и лбом купеческим – мебеля ломал. Отчего, вернее всего, у купца и нос разбит, и зуб выбит. Но первый-то удар – чей?

Как это часто бывает на Руси, суд из состязания по теме «кому сколько платить» переходит к вопросу: чей верх? Материальный вопрос заменяется вопросом чести.

Страсти разгораются, дело идёт уже к новой свалке, тут паренёк, сигнальщик мой, стоя в общей толпе, спрашивает:

– Отче, а где посох твой? Не этот ли?

И показывает две половинки сломанного посоха.

– Моё! Отдай!

– Отдать-то дело не хитрое. Но выходит… Я его в лавке нашёл. В начале свары в лавке было двое. У купца – батогов в лавке нету. Дубинка – у наместника. Он её об купца обломал, да там и бросил. Потом уж наместниковы заявились, купцу нос разбили, слуги купецкие с дубьём набежали, общая свалка пошла… Выходит, что первый удар – преподобного по спине купца.

Это только один эпизод. Выяснение по теме – кто первым ударил палкой.

Потом-то кто-то перетянул пресвитера по спине, кто-то вырвал ему клок бороды, кто-то порвал одежду… Неважно. Самооборона. Хорошо хоть мечей в ходу не было.

«У купца – батогов в лавке нету. Дубинка – у наместника». Оба утверждения подтверждаются многими незаинтересованными свидетелями. Покупателями – про купца. Просто прохожими – про наместника. Посох его все видели. И он уже был сломан и выброшен к тому моменту, когда остальные прибежали – пресвитер на глазах свидетелей работал только кулаками.

«Первый удар». И нехорошее продолжение – ложная присяга. Клятвопреступление.

Посадник сидит на крыльце и вспоминает. Что наместник – Черниговский. От епископа Антония. Который несколько лет назад обманул тамошнюю господу ложной клятвой. И этот… иерей – из того же кубла выползок.

«Они там – все такие».

Напомню: «Русская Правда» различает два типа свидетелей. Тех, кто видел само происшествие, и тех, кто может характеризовать участников вообще.

Вспоминает как Боголюбский обошёлся с «коллегой» – с воеводой Ярославским, который вздумал противу людей Всеволжских… Нет уже того воеводы в живых.

Епископа Феодора вспоминает. Который против Всеволжска пошёл. И того епископа – нету.

И начинает посадник загибать пальцы:

– За разбитый нос купца – князю полувирье – 20 да купцу 10, за удар палкой – князю 12, да купцу гривна, за выбитый зуб купца……

Складывает сюда же все виры за ущербы людям фактора от людей наместниковых. Удвояя.

– Псаломщик? Дворнику купца делал «попъхнеть»? Три гривны. Наместнику – слуга? «Суть несвободни». Итого – шесть. И «к собе», и «от собе»? Итого – двенадцать.

Добавляет убытки – цены за товары попорченные. А фактор, не будь дурак, ломит прейскурант… запредельно. Но с обоснованием:

– Елейников разбил! Четверо! Каждый – в гривну! Они ж – трёхцветные! За тыщу вёрст привезённые!

А за побои, причинённые епископским, не считает – зачинщики свары. «В отместку». Получает «всего» за две сотни гривен (купцу и его людям там и половины нет – всё князю). Послушав вопли и проклятия пресвитера, угрозы страшным судом, божьим – на небесах, княжьим – на земле, багровеет:

– Ты чего, поп, меня пугать вздумал?!

И посылает ярыжек «взыскать виры немедля». Бормоча себе под нос:

– Матушку мою злым словом поминать не надо было.

Глядя в глаза ошеломлённому таким вердиктом и скоростью судопроизводства наместнику епископа Черниговского, добавляет: