Текст книги "Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ)"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Будучи местными, они не так были подвержены всеобщей ксенофобии, знали местность, имели родню, знакомцев в селениях. Что позволяло им выкручивать себе дольку – прибыль.

Когда мы с Николаем договорились о защите наших купцов через придуманную мною «страховую благотворительность» – «дать, чтобы отнять», он вспомнил и про категорию «помощников». Нам было полезно вызвать и к ним «благосклонность государя».

Статус их был несколько иным, уровень защиты – меньше. Понятно – они помойку с клизмованием во Всеволжске не проходили. Степень доверия к ним – ниже. Но некоторую репутацию уже получили.

«Репутация» – вот, по сути, главное. Опыт деятельности, поведения в прошлом, который позволяет делать предположение о поведении человека в будущем. Этот – не пьёт, не буянит, на прохожих с ножом не бросается – будем с ним работать. А этот… не будем.

Так, чуть формализуя критерии, вводя проверочные стадии, мы начали формировать в среде собственно местного населения общность, на которую можно было опереться. Которым можно было доверять. Не всегда, не во всём, но… «Проверено» – опытным путём.

Именно из таких, известных уже в работе, а не со слов или по богатству, людей в значительной мере формировалась впоследствии трёх-гильдейная купеческая система моей «Святой Руси». Создаваемая по подобию Императорской России, а не купеческих гильдий европейских городов или «Иванова ста» Новгорода.

Нет, девочка. Ежегодные платежи, обеспечивающий взнос – это всё позднее. Сначала – мы ничего с этих людей не брали. Мы – давали. Защиту. Выводя, практически, из юрисдикции местных властей.

Посадник или тысяцкий пугал купца. А тот не пугался. Тогда – своим судом присуждал виру. Купец платил, я удерживал сумму из выплат Живчику и возвращал купцу. Князь получал виру от посадника.

Просто – круговращение денег, «все при своих»? Ан – нет.

У торговца исчезала из расходов куча разного рода «подношений». Которые вообще в судах не фигурирует – «взятка профилактическая», «смазка для благосклонности».

Князь получал ВСЕ виры с моих людей. А не только те, про которые власти отчитались. Князь, из своей кисы, платил мне ВСЕ расходы, взысканные с купца. Какие? – А смотри «Покон вирный». Там от пятой части и вверх: за постой, въездое, съездное… И, соответственно, взыскивал с начальствующего. Тот, получалось, с таких дел прибыли не имел. А коли так, то чего же? Чисто за жалование?

Но главное: мой человек перед властью стоит прямо. Иной и в лицо насмехается: всё что ты, посадник, у меня отберёшь – всё князь с тебя взыщет. А мне моё – Воевода вернёт.

Помнишь, красавица: по «Русской Правде» только от поджога да конокрадства откупиться нельзя?

К началу зимы наша с Живчиком система была утрясена, отстоялась, начала функционировать. Что, естественным образом, сподвигло меня на следующий шаг.

Мои фактории стоят в Серпейске, Коломне, Ярославле. На Суздальской земле. Там идут сходные дела, сходные проблемы. И мне, само собой, хочется «тако же». А ещё мне интересно войти в Суздальское княжество серьёзно. Там же народу против Рязанщины вдвое! Города богатые. Обороты, прибыль… «Сказочников» я туда посылаю, линия телеграфа стоит, товары… по краям проходят. Но вот чтобы серьёзно войти… Нужно согласие князя Андрея.

Да не просто – кивнул да забыл! Хотя Боголюбский – фиг чего забывает. А так, чтобы он каждый день-ночь свою господу чистил. И с головы, и с хвоста. Не «вообще» – это он и так не прекращает, а по моим, конкретно, заботам.

В очередной сигналке загоняю Лазарю в Боголюбово текст нашего с Живчиком соглашения. Чисто из глубокого уважения к князю Андрею и для сведения его. И в конце добавляю, типа – в шутку:

– А спроси-ка у светлого князя Суждальского: а не надобно ли ему денюжек? По образу и подобию «Окского страхового общества».

Ответ приходит через день:

– Приезжай. Поговорим.

М-мать! Напросился.

Сколько знаю Боголюбского, всякое общение с ним – душу вынимает. А нынче и вовсе – как серпом…

У меня дел… туева куча! От Казанки до Унжи, от Усть-Юга до Мурома… А тут ему – всё бросай, беги в Боголюбово! Поговорить. У нас что, телеграфа нет? Факеншит! Как Аким точно.

Это что – ближний свет?! Зима же! Это не на «Ласточке» в пару дней сбегать! Туда санями в две недели не уложишься! Вот, месяц лежи в возке на боку. Это – в лучшем случае. Просто поговорить! А у меня тут… в гору глянуть неколи!

И ведь что обидно: сам напросился. Можно ж было Николая… или того молодого паренька, что в Рязани… а теперь придётся самому. Когда Андрей зовёт… лучше сбегать. Дешевле встанет.

С другой стороны – Андрей прав. Накопилось дел, которые надо бы нос к носу перетереть. И не только по факториям.

Мои люди на Волге дошли до «граней селений русских». Это на Волге вёрст 20 ниже от Ярославля. По правому берегу. По левому – вёрст пять. Но это – по реке. Чуть в сторону отошёл – пусто.

Тут… болезненная тема дефиниций.

– «Русская земля» – это что?

– Место, где живёт «русский человек».

– Дом?

– Да.

– Двор, на котором дом стоит?

– Да.

– Группа дворов, обнесённых общей оградой?

– Селение. Да.

– Пахота?

– Да.

А вот дальше…

– Лужок ваш?

– Да. Мы на ём конюшину косим.

– Брехня. Видно, что нынче некошено.

– Летось косили!

– «Летось» – не нынче. Нынче – ничейный. А вон лесок. Ваш?

– Да! Наш! Мы в ём дровы рубим!

– Брехня. Все пеньки третьегогодишные. Ничейный.

«Русская земля» – территория, которую «русский человек» использует. Регулярно и интенсивно. А если ты раз в год через лес прогулялся, то разве он твой?

Я уже объяснял: на «Святой Руси» землю не ценят. Ценят места обжитые: веси, пажити, ловы, промыслы, бортни… А мне вся земля интересна. Каждый шаг.

Пусто? – Обживём-обустроим, чего-нибудь полезное сыщем. Будем жить-поживать, да добра наживать. А соседи пусть на себе волосы рвут – что ж раньше-то не углядели?

* * *

Геродот назвал халкидонян «слепцами», не разглядевшими стратегической ценности района Золотого Рога с его естественной гаванью, обилием рыбы (особенно тунца), плодородными почвами и богатыми лесами. Страбон и Тацит говорят, что когда мегарцы обратились к оракулу за советом по поводу местоположения будущей колонии, тот ответил: «Постройте город напротив слепых». Прибыв на место, Визант понял, что оракул имел в виду колонистов, основавших Халкидон на азиатском берегу Босфора, и повелел заложить город напротив них.

И вот – процветает. Византий-Константинополь-Царьград. Величайшая столица христианского мира!

Так у меня такой же оракул орёт над ухом непрерывно!

* * *

Егеря Фанга начинают в лесах «знамёна» ставить – деревьями с затёсами отмечают «грань русских селений». Местные, естественно, «выражают недоумение». В острозаточенной форме.

А то наоборот – и русское селение, и православное, а просят:

– Вы знамёна свои не здеся ставьте, не перед нами, а – за нами. Чтобы, стал быть, мы ваши были. У вас-то, сказывают, податей-то вовсе нету?

Закон надо блюсть. Сказано – «до», значит – «до». Но есть варианты.

– Не, православные. Нам неможно. Но ежели, к примеру, вы встали да пошли, скажем, на Ветлугу, то тута селения русского уже нету. Грань, стал быть, не тута, а вона тама, за тем леском. А вам, по закону нашему Всеволжскому – изба белая, печка трубная, окошки стеклянные, сапоги крепкие… и протчая и протчая. Но – там. Думайте.

Это происходит не в пустоте. У местных есть родня-друзья в соседних селениях, с которыми надо посоветоваться. Поля засеянные, которые так просто не бросишь. Власти. Которые привыкли с этого места подати получать… Сидеть ждать, пока мужички «репу почешут» да решение вычешут – у моих людей времени нет.

Возникают разнообразные… коллизии. Затрагивая мои интересы и принципы. Главный мой принцип – «по согласию». Я же – либераст, свободогей и фридомайзер!

Чисто например: заскакивают мои погранцы в селеньеце. Типа: овечку на мясо прикупить. Старшой команды с мужичками беседует – уточняет где у тех «грани» проходят. Другой персонаж – из выучеников Хотена, занимается разговорным жанром. Информируя туземцев о Всеволжском житье-бытье.

Тут – пыль столбом, вскакивает в селение небольшенький конный отряд. Предводитель которого от околицы начинает блажить:

– А ну вон с отседова! А ну пошли быстро!

– Да ты кто таков?

– Я – здешнего волостного начальника мечник! Сманиваете смердов наших! Осудю-порубаю!

– Отнюдь. Не сманиваем, но рассказываем. Не запрещено. А наезд твой – татьба и разбой. Ещё мявкнешь – угомоним на берёзе, как шиша лесного. И князю Суждальскому отпишем.

«Мечник» – название чиновника, имеющего право судить и казнить. «Право» у него есть. Но – в отношении местных, не моих. А уж отряд егерей…

Ещё: здесь пока нет крепостного правда. Смерд – вольный человек. Невольный – холоп, закуп…

С Всеволжска выдачи нет. И мечник растерянно обнаруживает поутру, что пара его холопов сбежала. Прихватив коней и майно. А командир егерей бедолагу успокаивает:

– Не журись, дядя. Мы у беглых всё заберём. По нашему закону: у новосёла – ни нитки, ни волосинки не остаётся. Но тебе не выдадим. Мы ж – Не-Русь.

«Грань» – становится «горячей». Большой крови ещё не было, но это дело нехитрое. А морды – уже били.

И что Андрей на это скажет…?

Сходно между Окой и Клязьмой. Только ещё хуже. Вот зимой бы, пока тамошние болота замёрзли, и довести демаркацию границы до конца.

Есть вопросы севернее Волги, где мои люди уже к Белозерью подбираются. Заново заселяется ворами да шишами Кострома. И мне это… неприятно. Хрень какая-то в Галиче Мерском. А дальше уже земли, вроде бы, новгородские. Но я так не думаю – мои люди лазают по Сухоне и Двине. Конфликты с новогородцами – как два пальца…

А что Андрей на это скажет?

В Новгороде сидит князем Святослав Ростиславович (Ропак). Ежели вече приговорит да Ропак послушается да подымет свою дружину княжескую да полк новогородский… Да пойдёт вышибать Ваньку-плешивого с Сухоны… А то – и с Волги… А в том полку городовом – пять сотен воинов, от княжьих гридней в бою и не отличишь… Только идти им против меня – по Волге или через Белозерье, через земли князя Суздальского…

А вот что на это Андрей скажет?

Есть тема епархиальная. Пока в Ростове епископа нет. Если Андрей у себя во Владимире в Успенском соборе ножкой топнет, то весь клир тамошний бегом побежит. В земли мои доносить слово божье… Я-то не против – мне попов надо. Но под Ростовского архиерея – не пойду.

А вот что на это Андрей скажет?

Я тянул время: то ледостав, то заботы разные – веялки мои гравитационные, негоразды с сувашами и черемисами… Но понимал: ехать надо.

Последней каплей было… Да как всегда! – Бабы взбесились!

Лазарь надумал жениться.

Факеншит уелбантуренный! Я ж его предупреждал!

Увы, у парня по этой теме – пунктик:

– Хочу! И что б – не понарошку!

Ввести жену в дом – ввести её слуг и служанок. Дом Лазаря – моё посольство. И там возникают, временами, всякие… обстоятельства. О которых за воротами трепать – не след.

Ещё проще: «ночная кукушка – всех перекукует» – русское народное наблюдение.

«Всех» – и меня тоже. И от того, что какая-то… сопливка тринадцати годков будет «куковать» своему благоверному «на постелюшке» зависит взаимоотношения двух гос. образований – княжества Суздальского и Всеволжска-города. Ну, и «будущее процветание всего прогрессивного человечества», естественно.

Надо бы хоть глянуть на ту «кукушку». И её окружение. Хоть прикинуть – какой такой «вороний грай» вскорости образуется у Лазаря в постели.

Так-то девка из приличной семьи, батяня ейный – окольничий княжеский.

Два года назад люди такого уровня Лазаря просто не замечали:

– Что это за прощелыга пришлый по двору поскакивает? Вышибить дурня.

Теперь уже как с ровней разговаривают. А выше Лазарю… А куда? Княжон за бояр, хоть каких – не выдают.

Опять же, Андрей – сам! – посоветовал.

Я только у себя эту новость рассказал – пошёл вой бабский. Рада, матушка Лазаря, боярыня-акушерка, в крик:

– Сыночка! Единственного! Кровиночку! Роженого-лелеяного! Женить?! Без моего благословения?! Прокляну! И Лазаря! И Андрея! И тестя незнаемого! И тебя, Воевода, за компанию!

А рядом дочки её. То ревмя ревут, то хихикают без останову. Девкам замуж пора, да мать не пускает – ровни ей тут нету. Она ж боярыня! И дочек выдаст только за таких же, горластых. В смысле – с высокими шапками.

Тему эту надо решать быстро – девки созрели.

«Дурманом сладким веяло, когда цвели сады

Когда однажды вечером в любви признался ты

Дурманом сладким веяло от слова твоего

Поверила, поверила, и больше ничего».

Как сады зацветут, так и… дурман в головы-то и ударит. Вот насчёт «и больше ничего»… я не уверен. Может, и не залетят. Но все необходимое для этого – сделают.

Следом идёт Цыба:

– Господине, возьми меня с собой в Боголюбово. Там у меня вещи кое-какие оставленные. Новая хозяйка придёт – уберёт-переложит. А то мужа своего моими тряпками попрекать начнёт.

– Охота поглядеть как мил дружок – другую под венец ведёт?

Стоит, молчит. Нос задрала. Чтобы слёзы, что глаза полнят, на лицо белое – ручьём не лились?

– Свози, господине. Глянуть напоследок. А то… свет белый не мил.

Вот же! Сколько мороки от этих баб!

Однако: «без женщин жить нельзя на свете».

Нет. Нельзя.

Тогда – едем.

…

Дорога. Русская дальняя зимняя дорога…

Не надо иллюзий: это явление – непобедимо. Может, когда-нибудь… какой-то страто-сферо-экзо-гидро-пердо-плазмо-план… С земли? – Не.

«Сквозь волнистые туманы

Пробирается луна,

На печальные поляны

Льет печально свет она.

По дороге зимней, скучной

Тройка борзая бежит,

Колокольчик однозвучный

Утомительно гремит.

Что-то слышится родное

В долгих песнях ямщика:

То разгулье удалое,

То сердечная тоска…

Ни огня, ни черной хаты,

Глушь и снег…. На встречу мне

Только версты полосаты

Попадаются одне…

Грустно, Нина: путь мой скучен,

Дремля смолкнул мой ямщик,

Колокольчик однозвучен,

Отуманен лунный лик».

«Нины» – нет. «Вёрст полосатых» – не поставили ещё. Ямщик – только-только прорезался. Ещё и слова такого нет! А уже поёт. «То разгулье удалое, То сердечная тоска…».

Набоков говорил, что тоска – понятное только русскому выражение беспричинного духовного страдания. Я – «духовно страдаю»? – Ну, типа. И даже очень!

Вот же сподобил Господь! Второй раз! С таким-то умом, с такой-то душой…! А главное – с таким колючим шилом в заду… уродиться в этой стране!

Засунул бы Он меня в… или – на… на Багамы. Мда… И чем бы я там занимался? – Багамил? Багамился? Багамничал? – Ску-у-учно…

А может Он не меня, а Русь проверяет? Типа – экспериментирует. А вот вам Ванька-лысый на пробу… Не потрафил? – Тогда – Батыем капнем. Опять выжили? – Тогда…

Господи! Кончай ты это… тестирование! Сыпани уж сразу дуста! А то… ску-у-учно. «Колокольчик однозвучный утомительно гремит». Какой смысл поддаваться страху сдохнуть, если точно знаешь, что сдохнешь в любом случае? Давай, ГБ, слабай нам чё-нить… разухабистое.

Итить…! Ухаб – раз. Господь – услышал. «Просите и обрящете». Обрящнул.

Мать…! А вот этого я не просил. Ухаб – два. Так и язык откусить можно.

Охкр… Третий ухаб. Да хватит тебе! Уймись! Ишь, разошёлся.

А, вижу, к станции подъезжаем. Потому и дорога такая… неровная.

Одно из следствий моих Муромских экзерцисов – введение на «Святой Руси» ямской гоньбы.

Ну, как «введение»… сто вёрст до Мурома.

Из-за строительства телеграфа надобность в почтовых тройках не возникла – информацию можно и по вышкам гнать. А вот товар или человека – надо везти.

Летом у меня тут бурлаки ходят. Им нужны места для ночёвок. Хорошо бы – оборудованные. Если кашу не сами варят, а готовую на берегу получают, вместе с чистой, удобной и сухой постелью, то бегут быстрее: нет нужды тратить время на обустройство на ночь.

Зимой по льду реки идут гужевые обозы. Этим тёплые стоянки – ещё жёстче. Вот этот кусок – от Стрелки до Мурома – оказался самый востребованный. Второй сходный – от Стрелки до Городца. Третий – на Усть-Ветлугу.

Не зря я так долго к князю Андрею собирался – и по Клязьме пошли хорошо. Станции совсем новые, ещё опилки и щепки не везде убраны. Резвенько так. Хотя, конечно, не так скоро, как в 17 веке, когда гонец от Смоленска до Москвы за сутки за четыреста вёрст доскакивал.

Линия построена, станции стоят. Чтобы это окупалось – надо пустить по Клязьме серьёзный грузопоток. Значит – договориться с Андреем. О-ох… Да не об открытии рынка! – он и не запрещал – об особых условиях вхождения на рынок. Под его особой защитой. При его повседневном участии. Может, ему не двадцатую, а десятую долю предложить? Или сумму «страхового фонда» удвоить?

За сутки прогнали до Гороховца. Бабы – чуть живые. Хотя я им всем грелки выдал. Чугунные. На всех станциях – «чай от пуза» – кипяток. Залил, тряпками замотал, сиди-отдыхай. Надо бы солевые грелки изобрести. Или – карбидные? Как у красноармейцев в белофинскую…

…

Боярин Горох принял… подобающе. Сам на двор вышел. Увидав, как бабы одна за другой в раскоряку из возков вылезают, поинтересовался удивлённо:

– Э… А которая из них твоя?

– Так они все мои.

– Ну ты и петух! В курятнике – тебе цены бы не было!

И отправил всё бабьё в одну большую опочивальню. Типа: для дорогого гостя приготовлено. Коли тебе их всех надобно – пусть, места хватит. Мне, соответственно, пришлось в гриднице спать, моих парней храп да рулады вторые полночи слушать.

А первые полночи мы проговорили с хозяином, с Горохом Пребычестовичем. Хозяин нервничал, принял хорошо «на грудь» и заговорил откровенно. К моему удивлению, начал меня благодарить:

– Спаси тя бог, Воевода. С того раза, как ты тута проходил, на лодейке твоей косопарусной, у меня всяко дело – добре идёт. Вот те крест! Перво-наперво – жена сыночка родила. Крепенький такой карапуз выродился, горластенький. Опять же, окот – у нас и не вспомнят когда стока ягнят получали. Другое дело – окольничий приезжал, высматривал – какие я тут дела делаю, как крепостицу ставить собираюся. Ты уж прости, а я то блюдо золотое, тобой даренное – ему передарил. Вовсе другой разговор пошёл! Тут мне и милость княжескую в два ста, и на стройку – ещё два ста. И людишек работных, и землицы прирезали. Видать, хорошо ты про меня с князем-то толковал. То-то он милостив.

Я не говорил с Боголюбским о Горохе. Не до того было. Но князь Андрей, не понимая вполне дела Всеволжские, встревожился. И принялся подгонять строительство укрепления на этом направлении.

«Ванька-то – друг. Но, а ежели вдруг…?».

– Тута твои приходили. Могута такой у тя есть. Здоров мужичина. Разумник-молчальник. Думал – биться будут. Безобразничать как. Не. Оно, конечно, были… тары-бары-растабары. С попиныванием. Но я своих сразу унял. А твои-то… Сопляки же ж! Отроки голомордые! Ан нет – шкоды не делают. Я им и указал на Пужалиной горке строиться.

Умён Горох. Пустил моих людей, пограничный пост, торговую факторию – к себе под бок, через два оврага от своей усадьбы. Понятно, что теперь всё что моим надобно – они у него покупают.

– А чего – «Пужалина»?

– А эт… хе-хе… прозвание у ей такое. Как люди сверху по речке идут, им тама эту твою… клизьму… во! Ну и названьеце… Показывают да приговаривают: становись, де, дядя, раком, пугать будем.

Клизма как эквивалент более позднего огромного призрака с мечом пламенным, распугавшего на этом месте как-то татар? Ну… некоторое сходство найти можно… «Орудие проникающего действия». Хотя, конечно, острословов придётся унять – нечего мигрантов пугать зря.

– А уж когда ты караван-то наш у себя… ну… поубивал. Тута знаш кака буча была! У меня гридни день и ночь в бронях ходили!

– И как же ты?

– А не пустил никого! Кого побили, кого на землю осадили. Оно и нонеча – народец ко мне приходит.

– Горох, ты ж помнишь? – Не пускать ко мне людей – нельзя.

– А то! Помню. Только поговорить с человеком… не заборонено. А иному лишних два ста вёрст итить… или, к примеру, задом своим на твою… эту… клизьму налазить… А бабы… те – вооще! Как услышат, что твои удальцы стригут-бреют налысо – в крик! Во! (Горох ткнул в меня пальцем) В твою эта… в облик. А кому ж охота по белому свету зверькой лютенькой хаживати? Иных мужики ихние – силком тянут! Вот те крест! А тута мой приказчик: а не хотишь ли, мил человек, на Суждальской земле, во Гороховой вотчинке, по закону Руському – жить-поживать? Боярин-то и земельку даёт, и хлебушка, и избёнку каку-никаку. Не хоромы воеводины, но… Не жили в хоромах – неча и привыкать.

– И много таких?

– Не. На мале. Но мне-т хватат. Это у тя тама – городишки будто блины пекут – во всяк христов праздник новый. А мне-то… Тута деревенька, тама выселки… птичка по зёрнышку клюёт. По горошинке… хе-хе-хе

Ага. Вот и причина его благодарности. «Умаслил добрым словом об окоте» начало беседы, похвастал княжеской милостью, отметил труды-заслуги в части остановления находников-ворогов. Чтобы я не возмущался. По поводу того, что он от дел моих – выгоду получает. Главную выгоду всякого землевладельца на «Святой Руси» – насельников в свою вотчину.

А мне как? – А мне… приемлемо.

Новизны мои – для всех одинаковы. Да люди-то разные! Кому волос срезать – тьфу! Новый вырастет. Кому – в омут головой.

Ежели такой, которому борода – жизни дороже, здесь останется, то мне во Всеволжске меньше заботы будет. А то идут такие… в полуприседе: «И хочется, и колется, и бородёнку жаль».

Сходно происходит и на Оке. Но там «размазаннее» – мой пост стоит в устье Теши. Напротив вотчинников нет. Поэтому «пужливые» – кто собрался во Всеволжск да передумал, «размазываются» от Мурома до границы. Им в последний момент, никто «земельку, избёнку, хлебушко» – не предлагает.

На Волге – своя специфика. От Ярославля переселенцы идут в «пустом пространстве» – русских поселений нет. Среди племён заселяться… боязно. А в Костроме… Не только «напужают» – ещё и майно отнимут. А то и самого в колодки забьют, в холопы продадут. Или – прирежут.

Тут, на Клязьме, Горох хорошо устроился: мой пост в стык с его усадьбой. «Дорого яичко к христову дню» – постоянная актуализация. Сочетание людского испуга, возможностей владетеля и удачной географии – оборачивается прибылью.

– Пока ты, Горох, людей силой не имаешь, пока приказчики твои не обманывают – пусть будет. Всякого человека по жизни Господь ведёт. Чего ж нам силком такого перетягивать?

Ф-фу. Выдохнул мужик. Аж вспотел. Видать, хорошо он на моих «прохожих» поднимается.

– А хлеб откуда? «Боярин хлеб даёт». Своего у тебя мало. Где берёшь-то?

Во. Аж поперхнулся. Головой крутит, глазами по стенам шарит. Сейчас врать будет.

– Горох! Уймись! Мне врать нельзя – я нутром лжу чую. В Ополье?

Кивнул виновато.

– Тута эта… Людишек же кормить-то… Работников вот… А по речке-то легче…

* * *

Тема… скользкая.

Хлеб – стратегический ресурс. Основа влияния Суздаля на Новгород. «Откуда есть пошла земля Русская?» – из Ополья. И – продолжает.

После «Погибели земли Русской» Русь останется, по сути, состоящей из двух земель: Владимирского княжества и Новгородской земли. Новгород, как бы не хотели там самостийности, как бы не считали прибыли от ухода под немцев или литовцев, будет постоянно призывать к себе Суздальских, Владимирских, Московских князей. Потому что серебрушка – хорошо. Но она не накормит. И сколько бы верхушка боярская не радовалась томному позвякиванию своих полных кис, а простому человеку важен не торг воском, а торг хлебом. Не цена на шкурку соболиную, а цена на осьмину ржаную. А хлеб – в Ополье.

Связка тут двусторонняя. Князь торг хлебом закрыл, не пускает лодейки в Новгород – народ в городе бунтует, бояр бить начинает. Но и в Суздале – свара заваривается. Суздальские бояре – с хлеба живут. С продажи его – дружины собирают.

Вся отрасль, куча народа, которая связана с этим делом, начинает… грустить. Какой-нибудь кузнец деревенский вдруг видит – не несут топоры в починку.

– А что ж так, соседушки?

– А то мы прежде дерева роняли да смолу с них курили. А ныне – хлеб не везут, лодки – не ходят, смолы – не надобно, топоры наши – точить-чинить – не с чего.

Когда у меня случилась эпопея с «хлебным мытом имени Калауза» – я про Опольский хлеб думал, такие резоны обмозговывал. Понимая, что не фига не понимаю. В подробностях этих раскладов.

Горох, такими заморочками не заморачиваясь, начал прикупать Опольский хлеб. Понятно, что у него объёмы – с моими не сравнить. В общем торге – и не видать. Были люди Владимирские, стали люди Гороховские – ничего не изменилось, экспорта не прибавилось. Только там, под Владимиром, они сами хлеб растили, а здесь – привозной пока кушают.

А Гороху – славно. Он-то ниже по реке сидит да недалече. Ему хлеб в Ополье брать выгодно – река сама несёт, не вверх да через волоки, как в Новгород, таскать. И будет он потихоньку объёмы наращивать. Тормозя окрестьянивание своих новосёлов. Пока от них, как от работников, пользы больше, чем с надела.

Хлебный торг с Новгородом для князя Андрея – как вентиль на газовой трубе. Отвернул до упора – пусть дышат. Нехороши? – Завернул.

Если он поймёт, что в «трубе» новый «свищ» появился, что куда-то «травит»… Возможны негоразды.

* * *

– А денюжку на хлеб с моего товара получаешь? Приторговываешь?

Мужика опять в багровое шибает. Прям не «разговор задушевный», а «припрыг с препятствиями».

– А? Не! Княжья милость, вотчина даёт… Да.

Что ж ты, Горох Пребычестович, так… тушуешься? Опять «пересечение виртуальных границ допустимого» – реальное артериальное давление поднимает? Так и до инфаркта докатиться можно. Исключительно от локально-сиюминутного понимания пристойности.

* * *

В Новгороде все бояре занимаются торговлей и ростовщичеством. В Киеве основные, крупные ростовщики – боярство. В Залесье все бояре – ростовщики. В специфической форме: дают товарный кредит приходящим крестьянам, чтобы осадить их на своей земле, обратить в закупов, в смердов, в холопов.

Какой род боярский ростовщичеством не занимался – обнищал и захудал.

Ещё Ростовские бояре, подобно Новгородским, участвуют в меховом торге, шлют своих людей в Белозерье, на Сухону, в Кострому… Суздальские – поголовно – хлеботорговцы. А вот остальные…

Занятие торгового посредника, «купи-продай» – считается недостойным, «подлым». «Подлый» – человек подлежащий, податный, налогооблагаемый. Простолюдин.

Вести торг бояре не умеют. И – не хотят. Другое дело – что-то отобрать у своих крестьян да толкнуть купцу, или «вложиться мечами», как на Северах или в дальних походах.

– Мы – соль земли Русской! Становой хребет Руси Святой! Наше дело – беречь и блюсть! Землю и веру! Закон и порядок! Ну, и доить помаленьку людишек подлых. Чтобы место своё знали. А так… сыграть на разнице…? – Не, непристойно.

* * *

Горох, как я понимаю из отчётов фактора, во множестве скупает мои товары. В таких количествах, что, явно, для перепродажи. Я могу понять куда он дел полсотни стальных топоров. Но десяток «блюд золотых деревянных»? Всем окольничим княжеским враз «поклонился»? Да ещё скотнику, спальнику, стольнику…?

«Наваривает» он хорошо. Это, как я понимаю, третий источник его дохода. Кроме растущей вотчины и щедрой «княжеской милости». «Третий» – по счёту, а вот по суммам…

«Одно из самых отвратительных и низчайших качеств в человеке – привычка считать чужие деньги. Удел озлобленных, завистливых людей, которым кажется, что кому-то совершенно несправедливо досталось чуть больше, чем им самим, и с этим они никак не могут смириться».

А я не считаю! Я просто… оцениваю.

«Считать деньги в чужом кошельке намного легче, если его отнять».

Могу отнять. Но – не надо. Мужик невредный, дело ведёт разумно – подставлять не следует.

– Вот что, Горох. Не думаю, что обрадую, но знать тебе надо. Я иду в Боголюбово. Разговоры там с князь Андреем будут… об разном. И об торге – тоже. Как князь решит… на всё воля божья. Буду просить у него дозволения открыть дворы торговые во всех больших городках Суждальского княжества. В Ярополче, Владимире, Суждале… Так что торговлишка твоя… Наперёд говорю, чтобы после обид не было.

Загрустил дядя. Озлился. Глянул на меня сурово. А чего на меня смотреть? Испугать? Эх, Горох, я ж тут вроде грома небесного: хоть крестить, хоть пугайся, хоть шаром надувайся… Оно ж всё равно грянет.

Дошло. Вздохнул тяжко.

– Э-эх, Воевода. А я только… Ладно. Спасибо. Что предупредил. А то попал бы… как кур в ощип… А, кстати, как там невестка моя? Жива ещё?

Ну вот, вспомнил. А ведь через ту молодку-вдовушку я тебя и «нагнул». От чего ты нынче и «в гору пошёл». От «сорома», произошедшего из её дурного нрава да уловки в твоём доме живущих баб-«крокодилиц», привёдшей к «вдовы бесчестию». Сколько тогда было эмоций, слов… Сказанных и несказанных. Прошло всё. «Сухой остаточек» да дети малые – осталося.

– Жива. Родила. Мальчуганчик. Вроде – на тебя похож. Да не злись ты. Шучу я. Замуж выдал. За марийского азора. Северные роды тамошние надо под свою руку привести. Вот ею и заплатил. Белая, мягкая. Азор – не нарадуется. Волю мою и веру православную принял. За женой приданое. Да и она, вроде, воем не воет.

«Мы не против того, чтобы женщина торговала своим телом, а против того, чтобы она им спекулировала».

Лучше уж мы сами. «Мы» – государи, правители.

Я, было, подумал, что Горох и денег назад попросит. «В знак взаимной дружбы, любви и согласия». Две сотни гривен, которые я у него тогда шантажом вынул. Но – нет. Хватило у мужика ума не нарываться.

Глава 516

По утру… Факеншит! Бегом-бегом! «Конвой устал!». «Разгон Учредительного собрания» – хан Асадук со своими заявился.

– По велению светлого князя Суждальского Андрея Юрьевича надлежит сопроводить Воеводу Всеволжского. Под княжьи очи. С превеликим поспешанием! Бегом…! О! Тут и бабы есть?!

– Асадук! Ос-сади! Вот сейчас соберёмся, рассядемся, посчитаемся… Эники-беники ели вареники…

Ш-ш-ш, дзынь, бряк…

– Ты чего?! Схренел?! Морда жёлтая!

Асадук, ни с того, ни с сего, выхватил саблю и на меня кинулся. Я ещё толком не проснулся, только и успел в сторону отскочить. Хорошо, Сухан рядом стоял – поймал половецкий клинок своим топором.

Господа! Итить вас ять и прополаскивать! Я чрезвычайно изумлён… формой и интенсивностью вашей мышечной активности! С какого хрена?!

Пацаны! Я в полных непонятках! С чего кипеж?! Попытка покушения на мою, особо ценную в некоторых местах, особу?

Да не делается так! Могли отъехать пару вёрст и там спокойно зарубить! И под лёд спустить. Бесследно.

Не врубизм охренительный. Это меня Боголюбский заказал? Или Асадук от себя играет? Я его, конечно, подкалывал. Но не сильно. Или кто-то ещё за мою голову заплатил?

Мда… На «Святой Руси» есть пример когда одного князя очень похоже… тоже на марше… именно, что слуга прискакал и рубанул…

Бабы только-только вышли на крыльцо. Тут они разом взвизгнули. Но Рада, как наседка, всех тихо-тихо… без шума и крика… стайкой назад… пошли-пошли в дом… Горох тупо хватается за пустой пояс – меч не подцепил. Да и то сказать – ходит по домашнему. В своём же дворе! Его гридни за рукояти мечей схватились, на кипчаков Асадука смотрят. Те – в сабли вцепились и глазами по сторонам – ширк-ширк. А сам хан аж кипит.