Текст книги "Буратино"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

   Но на Святой Руси... Как-то слышать не доводилось. Князю Святославу, когда он против древлян пошёл за отца мстить, Искоростень брать-жечь, было четыре года. Посадили малыша на коня, дали в руку сулицу. Это такое копье короткое, в основном – метательное. Мальчик и метнул – коню между ушей да и под передние копыта. Но там рядом воевода Свенельд стоял. Княгини Ольги давний любовник и помощник. Возможно, что и отец самому Святославу. Когда дружина от такого княжьего броска роптать начала, Свенельд рявкнул: "Князь копье метнул – бой начинать". Никто и пукнуть не успел. Но тот бросок был чисто символический. А здесь от мальчонки ждут реального, убийственного удара.

   А какие ограничения есть на реализацию этого законного деяния: убийство из мести? В конкретных условиях Русской Правды?

   Первое понятно: смерть должна произойти от руки мстителя. Поединок? Девятилетнего мальчишки с взрослым мужчиной? Бред.

   Но, насколько я помню, по закону допускается убийство из засады. Ага. Малыш сидит в кустах, мимо бежит Корька. А юный мститель "свой тугой сгибает лук" и бздынь... Фигня. Маловат мальчишечка для боевого лука. Не натянет. Я уж не говорю: попадёт.

   А как насчет групповухи? Типа: "били-били-колотили, чуть живого отпустили". К примеру, Яков ломает Корьке все основные кости. Потом приходит внучек и перерезает горло. Произносит что-нибудь историческое. Типа: "Кровь отца моего отомщена есть". Завершает, так сказать, процесс превращения чуть живого во вполне мёртвого.

   Не годиться. Нанесение тяжких телесных – тоже регламентировано и расценено. Причём с расценками в пользу князя. А нам вмешательство властей... противопоказано. Как и вообще... хоть в моей России, хоть в этой – Святой и Древней.

Глава 43

   А чего они все на меня так смотрят? Я, что ли, пойду мстителем? Я – не кровный родственник. Мы с Акимом Храбриту не родственники, а свойственники, в круг кровных мстителей не попадаем.

  – Я что-то пропустил?

  – Пропустил. Сопли жуёшь, ушами хлопаешь. Пойдёте в поруб с Яковом и Ольбегом. Вы с Яковом сидельца вынете и подержите, внучек ему горло проткнёт. Понял?

   Вот, вспомнил – внука зовут Ольбег. Ну а какое еще имя дать внуку и наследнику славного сотника смоленских стрелков? Ольбег Ратиборович – персонаж известный, по команде Мономаха убил в Переяславле половецкого хана Илтаря. Застрелил стрелой через вентиляционное отверстие. Прямо за завтраком. Хороший был выстрел – хану точно в сердце.

   Мальчик попытался вырваться из объятий деда. Только дед, конечно, старенький и больной, но ручки его ласковые еще ой как цепкие.

  – Не хочу, не пойду! Боюсь! Деда, отпусти!

  – Цыц сопля, мал еще. Держи его!

   Мальчик все-таки укусил прародительскую руку, выкрутился из дедушкиного захвата, кинулся к двери – там Яков грабли свои растопырил, крутанулся по комнате и... спрятался за мою спину.

  – Ванька! Хватай его. Я те счас покажу... Я те ума-то в задницу вложу, ты у меня...

  – Аким Янович...

  – Тащи сюда падлу кусачую! Я те зубки-то гадские по-выкрошу!

   Я осторожно отступал в угол к столу с достопамятным ножиком. Яков перехватил мой взгляд, вздохнул, но с места не сдвинулся. Ольбег рыдал в голос у меня за спиной.

  – Яшка! Давай волоки сучёнка сюда. В роду Рябиновском труса не празднуют. Я те так вложу, что только два страха останется: божий да мой.

   Яков двинулся к нам, я цапнул со стола ножик. Тем же утренним хватом. Говорят, история повторяется дважды: первый раз в форме трагедии, второй – в форме фарса. Пошёл повтор, но пока – не смешно. Может, потом прорежется... комедия положений.

   Яков не только остановился сразу, но и вернулся на своё место у порога. До деда наконец дошло, что персонажи ведут себя несколько... не "по слову господина своего".

  – Ванька! Ты... вошь плешивая, ты на кого... я те кто!? Ты, бл..., в сыны просился, я тя принял. А ты, змий диавольский, на отца родного руку с ножом! Прокляну!

  – Орать перестань.

   Аким аж захлебнулся. Цапнул что под руку попало. Оказалось – тот же рушничок. Полминуты ошалело его разглядывал, потом в сердцах кинул на пол и откинулся на постели к стене.

  – Значит так, Аким Янович. Орать на меня не надо. Вредно это. Для здоровья. Твоего.

  – Тыы...

  – Помолчи. И дослушай. Хочешь проклясть – давай. Я без тебя обходился и дальше обойдусь. А вот тебе... не сладко будет. А пока я тебе сын, то и малыш этот – мне не чужой. Зубы ему крошить, уши рвать – не дам. Запомни. А сейчас не горлом брать – думать надо. Сам не можешь – мне не мешай.

   Аким скрипел зубами. Похоже на то, как вчера скрипел Храбрит. Но смолчал. Яков пару раз вскинул на меня глаза. Но тоже – ни слова, ни движения. За спиной всхлипывал внук и наследник. Поднял с пола пресловутый рушничок, с утра дедом погрызенный. Начал внуку слезы утирать. Если у Акима такая привычка постоянная – надо ткацкую фабрику ставить. Иначе полотна не напасёшься.

   Итак: как безнаказанно убить человека? В условиях средневекового законодательства и при полном отсутствии секретности? Как-как... А как всегда. Что предки, что потомки – насчёт человека угробить... Позаимствуем из моего времени.

  – Ольбег, тебя никто пугать не будет. И убивать тебе никого не придётся. Дедушка просто шутил, играл. И – заигрался. С тобой ведь тоже такое бывает. А теперь иди к себе. И ничего не бойся.

   Яков внимательно выслушал моё успокоительное, отошёл от двери. Мальчик недоверчиво мне улыбнулся, прижался, всхлипнул и, тревожно косясь на деда, бочком вдоль стены вышел из комнаты. Слышно, как за дверью он рванул бегом.

  – Не моё дело, Аким Янович, но одного внука ты уже вчера потерял. Когда Храбрит Марьяшу мордовал и плод из неё выбил. Хочешь и другого?

  – Ты... Ладно. Сам убивать пойдёшь? Только смотри – после казни Корькиной тебе на усадьбе не быть...

  – Сам. Быть. Ты про такое слышал: "убит при попытке к бегству"?

   Интересно – что будет? А как и предполагалось – понятие незнакомое, в законодательстве не прописанное. Понятно, что по жизни они с этим явлением сталкивались, и, вероятно, не один раз. Но вот осознания как законченной цельной сущности – нет. Все-таки слово, термин – великая вещь. Поименовал и... поимел. Готовый кубик, модуль, законченный элемент для построения логических или сюжетных конструкций. Дальше – проще. Состыковываешь готовый модуль с другим таким же, лишь бы интерфейсы совпадали. И переходишь на следующий уровень сложности. Мозги человеческие так устроены, что удержать в голове множество сущностей – невозможно. Нормально-предельное количество – семь. Чем у тебя больше готовых модулей, которые не надо продумывать в данный момент времени, тем дальше ты можешь продвинутся в моделировании ситуации.

   Агрегатирование. А в нем и в жизни, и в программировании две основных проблемы.

   Первая – собственно модули. Если они закрыты и в них что-то не так. "Так вот где собака порылась" говорил первый и единственный пятнистый президент. Мои сослуживцы использовали тоже очень древнюю, но более эмоциональную формулировку: "дьявол кроется в мелочах". Именно на этом многие дела и проекты сыпятся.

 
   "Гладко было на бумаге.
   Да забыли про овраги.
   А по ним ходить".
 

   Идёт, к примеру, домушник на дело. Операционный модуль типовой готовый: дом пустой, без сигнализации, семья в отъезде. И натыкается там на маленькую собачку килограммов на сорок, в дурном настроении и с жимом в челюстях как у штангиста в руках. Мелкая мелочь в структуре закрытого модуля. А потом почти прямо по президенту – «Так вот в ком собака порылась».

   Вторая проблема: интерфейсы. Включая такие важные аспекты как динамика и синхронизация.

 
   "На работу славную,
   На дела былинные,
   Вышел в степь донецкую
   Парень молодой".
 

   Выйти-то он вышел. Это один модуль. А вот анонсированные цели в степи не наблюдаются. Интерфейсы оказались не совпадающими. И пришлось парню, даром сходившему в степь, из этой самой степи лезть в под-степь, в шахту. Согласитесь, «степь широкая» и «шахта угольная» – две большие разницы. В данном конкретном случае и имело место быть не просто несовпадение, а рассинхронизация по времени. Потому что и «работы славные», и «дела былинные» в донецкой степи наблюдались и неоднократно. Но не в этот конкретно раз. Очень многие процессы и проекты заваливались именно из-за непонимания динамики происходящего.

   Кстати. В "Русской Правде" тоже статичность превалирует. Динамические последовательности рассмотрены слабо.

   Увидели татя во дворе, убили – нормально.

   Увидели, повязали – нормально.

   Увидели, повязали, убили – криминал.

   А вот трёхходовка: увидели, повязали, а он развязался – не предусмотрена. Раз не предусмотрено – предусматриваем самостоятельно. По аналогии принимаем к исполнению вариант под номером один. Тать снова возвращается в исходное состояние. Такой самопроизвольный Reset. С возможностью юридически корректного применения летального исхода. Законом не запрещено? Значит – можно.

   Так, а ведь меня снова на прогрессорско-попаданские штучки сносит. Инновация, мать её. А кто сказал, что инновация это только вещь? Типа дамского пояса с чулочками или там бюстгальтера с золотым шитьём? А юридическая норма чем хуже? А термин? Хоть чисто технический, хоть бюрократический или юридический? Если за термином стоит понятие, образ, сущность, и эта сущность внедряется в сознание туземцев, то... то инновация. В ноосфере имени товарища Вернадского. Без явно выраженного материального носителя. Если прижилось.

   Судя по выражению лиц моих собеседников... Точнее – со-молчальников – не приживается. Разжёвываем. С детализацией и уточнением интерфейсов участвующих модулей. И с учётом кое-какой мелочи типа полного прослушивания всея и всего.

 
   "Вот зазвонят опять колокола
   И ты войдёшь в распахнутые двери".
 

   Здесь под словом «ты» подразумевается княжья стража ближайшего вирника. Вот этого нам край не надо. Так что формулируем в стиле рассказчика политических анекдотов: «намылил я как-то глаза. И тут кто-то рассказывает...»

  – Слышал я по дороге такую историю. Где-то, уж не помню где, кто-то, уж и не вспомню кто, поймал, пожалуй, как-то, у себя во дворе татя. Посадил его в поруб. А ночью пошёл его проведать. Может, поговорить об чем хотел, или там – песен попеть. А тать-то как выскочит из поруба, да и как побежит на двор. Ой страсти-то какие. Ну, на дворе его в этот раз повязать не смогли. Пришлось убить.

  – Дурни, раззявы, вязать не умеют! Ты чего нам сказки сказываешь! Ты давай дело говори!

   Это – Аким. Опять слюни разбрызгиваются. Снова придётся рушничок подавать. А Яков молчит. Думу думает. Хорошо соображает, но – медленно. Храбрит быстрее был. Ну, у него и опыта в... разговорном жанре больше. И вообще – Храбрит уже... был. О, и Яков рот раскрыл.

  – Когда пойдёшь... разговаривать?

   Мда. Медленно соображает. Но глубоко. А ведь моё участие вовсе не обязательно. Я и дома могу посидеть. Тем более – нет уверенности, что и меня за компанию... В ходе боевых действий... случайной пулей... Или чем они тут... Но... мне что, так по усадьбе и ходить – ожидая "шальную пулю" в любой момент? И мотивировочка у меня просматривается: я у Корьки золотишко нашёл, пошёл про "ещё" выспрашивать...

  – После полуночи. Когда все угомонятся.

  – Ага. Как пойдёшь – стукни. Я вот тут у двери лягу.

   Аким воздух в грудь набрал. Сейчас опять пол-комнаты в слюнях будет. Взглянул на Якова и... сдулся. А интересно у них тут... Между недо-боярином и холопом верным. Не знаю какой был Аким лучник, а вот на сотника... Или его так десятилетие селянской жизни подкосило?

   Вроде все, пора и честь знать. Хорошо бы еще знать, какая она тут – "честь". Как выглядит "честь холопская" мне Саввушка объяснил крепко, про честь боярина русского я на примере Хотенея понял – чуть ноги унёс. Женскую честь мне Марьяша показала, крестьянскую – аж в двух вариантах попробовал: у "людоловов" и у "отравителей". Какие еще варианты мужа/жены/общины честной мне этот мир подсунет?

   Так, а одно чуть не забыл.

  – Аким Янович, что с другими двумя слугами Храбрита будет?

  – Чего будет, чего будет. Ничего не будет. Дадим тряпок, чтоб срам свой прикрыли и батогов в дорогу – чтоб быстрее бежали.

  – Я их к себе в услужение взять хочу. Они, вроде бы, вои добрые. А мне учителя нужны.

  – Да на кой тебе учителя? Малахольный ты еще для ратного учения. А двух здоровых лбов кормить... Батогов и – пинками...

  – Уговор наш помнишь: "кров и корм", "тако же – людям его"?

  – Какой уговор!? Ты иди, дело делай! Вот молод`жь пошла – еще и ни пальцем о палец, а уже: "уговор". Давай-давай.

   Зря ты так, Акимушка. Такие хохмочки со мной еще в середине девяностых проходили. Когда я сам был глупый, а ситуация – безвыходной. Только тут вам не там.

  – Ты свой "давай-давай" придержи. Я у тебя совета не спрашиваю. Позволение мне твоё не надобно. Я тебя предупреждаю: завтра с утра у меня в службе – четверо. Укажи нам пятерым место, где жить. О корме позаботься. Коней у меня двое. Храбрит водой пришёл, поэтому еще – нету.. Будут конюхи овсом обделять... сам возьму.

   Аким снова вскинулся. И затих. Устал дед. Многовато чего случилось за последние сутки. Вчера дочка воскресла, потом ее зять чуть не убил, потом сынок нежданный объявился. Зятя зарезали, внук сбежал... Можно пожалеть. Но игры с уговором... я прощать не буду. Даже если Яков на меня с мечом бросаться будет. Мы оба с Акимом одновременно посмотрели на Якова. Потом друг на друга. Как это у нас... одновременно и похоже получилось. Я рассмеялся, поклонился обоим и пошел дальше барахло разбирать. Но пришлось вернуться.

  – Забыл совсем. Аким Янович. Нужно цепку эту с шеи снять. Где кузнеца-то найти?

   Аким снова дёрнулся. "Холоп чужой беглый...". Потом вяло махнул рукой Якову:

  – Сходи. Распорядись там.

   Мы с Яковом пересекли двор. Местные уже начали кланяться. Вроде бы мне, вроде обоим сразу. Один из встречных что-то спросил у Якова, начал жаловаться на какие-то еловые жерди. Тот ответил резко:

  – К Доману.

   Тут из крайней справа избы на крыльцо выскочила растрёпанная визжащая женщина. Кто-то, изнутри избы, поймал её за ворот и втянул внутрь. Там еще пару раз раздались крики, потом – удар. Дверь закрылась, все стихло. Яков глянул вопросительно на мужика, мужик тут же прояснил:

  – Дык Паук бабу свою Светану... эта... вразумляет. Мы как вошли-то... в поварне... ну... она там с торком... голые... гы-гы... оба-двое... ну... сонные еще. И она его обнимает... аж залезла... Ну Паук и... разгорячился. Вот... Сперва торка хотел убить. Наши не дали как ты, Яков, сказал. А бабу... ну чего ж... Баба-то его. Оно конечно... её вина, конечно... что в поварне была когда эти туда... пьяные, с саблями... Но все равно... Чужого уда попробовала... Теперь бить будет пока... как вспомнит – чтоб страх пробирал.

  – Ага. (Это мужику) Пошли. (Это мне)

   Мда. Какие милые люди эти предки. Муж избивает жену за то, что не смог уберечь её от насильников. Что она просто оказалась не в то время, не в том месте. Что безоружная женщина не кинулась на четырёх вооружённых здоровых мужчин, с которыми и полтора десятка здешних взрослых мужиков справиться не смогли. Все понимают невинность этой женщины. Даже в здешнем понимании супружеской верности. Муж мордует её не за прошедшее, а наперёд. В воспитательных целях. Чтобы при всяком намёке о возможном повторении, о чужом мужчине, насильнике ли, любовнике ли, ей становилась так страшно от грядущих за этим неизбежных побоев, что она... что? В следующий раз умрёт на месте от страха? Кинется на оружных мужиков с поварёшкой? Сизой горлицей обернётся и под стрехой спрячется? А муж просто мордует. По обычаю.

   Кузнеца пришлось искать. Здоровенный мордатый наглый детина. Чего-то жуёт. При виде Якова пытался что-то возражать. Типа: неприёмное время. Потом пытался возражать при виде моей цепочки на шее. Типа: такое железо ни один инструмент не возьмёт. Яков только головой мотнул:

  – Делай.

   Делал местный кузнец плохо и долго, чуть не пропорол мне шею, дважды разжимал концы запорного кольца, и дважды они срывались. Меня снова начало трясти. От воспоминаний как этот ошейник одевали, как за него хватались... разные. Как убили кузнеца, который эту штуку делал. Пошёл бред какой-то: может Степанида какое заклятие наложила, что ошейник этот нельзя снять или снять только вместе с головой. Потом сообразил: размер только на детскую шею. Так что возможность снять должна быть предусмотрена. Пока я за закрытыми глазами все это продумывал, цепка щёлкнула и снялась. Я чуть не умер. От счастья? Нет, просто от волнения. Слишком много у меня связано с этим... с этой деталью любого моего костюма. Цепочку я забрал себе на память и пошёл в свои покои. С недоумением испытывая хорошо забытые ощущения голой шеи. Так-то у меня цепочка либо сама шею прикрывала, либо я её еще тряпкой заматывал. А теперь вот... ветерок дует.

   Но дойти мне сразу не удалось. За углом терема наткнулся на Ольбега.

  – Ты... тебя Иваном зовут?

  – Точно. А тебя – Ольбег.

  – Ты теперь мой вуй будешь?

   "Вуй"? Это что? Вой? В смысле – "воин" или в смысле – "плач"? Ёшкин кот, чуть в сторону от обиходного словарного... или чуть меняется произношение. А у ребёнков вообще свой собственный язык бывает. Правда, у очень маленьких. Стоп. Был у меня знакомый и звали его "вуйко з полоныны". Дядька с пастбища.

   Дядя. Брат матери. А брат отца называются... А зовут его... склероз. Рано еще его звать. Склероза. Потому что брата отца зовут "стрый". Во как. А "дядька" – это вообще тётка. В смысле – нянька. Не родственник, а нянька мужского пола. Как же у этих предков все... И они же во всем этом еще и живут.

  – Выходит так. Ты не бойся, я тебя в обиду не дам.

   Ух как взвился. Аж на носочки привстал.

  – Я не трус! Я ничего не боюсь! Я даже ночью в лес сам...

  – А чего ж тогда деду кричал "боюсь, боюсь"?

  – Я... я это... крови... горло резать...

   Из последующих сбивчивого рассказа вырисовалась такая картинка. У Ольбега был любимый барашек. Он его сам выходил и выкормил, после того как овца-родительница во время окота умерла. Овчары считали что ягнёнок не выживет – слабенький. Но Ольбег сумел выходить. Сидел над ягнёнком день и ночь. С пальца кормил молоком, разговаривал постоянно. В свою одежду заворачивал когда холода были. В доме под кроватью прятал. Барашек получился не только хорошенький, но и умненький. Бегал за Ольбегом как собачка. Всякие команды понимал. Поноску приносил.

   Вообщем-то, я не зоолог. Но по своему опыты знаю, что когда животное растёт в плотном контакте с человеком, когда с ним постоянно общаются – получается весьма продвинутая особь. Да вон хоть на домашних кошек посмотреть. В нормальном состоянии хоть дикие животные или одичавшие, хоть одомашненные, но дворовые – молчат. В нормальных условиях кошка не разговаривает и вообще звуков не подает. Кроме ситуации драки или случки. А вот если усатое-хвостатое в доме живёт, то начинает выражать свои эмоции по-человечески. Хоть и не по-русски, но вполне членораздельно и выразительно. Как мой последний кот ругался, если ему песок не почистили. Такими... сложносочинёнными. А каждое утро мы с ним на балкон выходили покурить. Если я задерживался – он укоризненные тирады выдавал.

   А предыдущий вообще был... Ну что сказать – пустой трёхлитровой банкой кастрирован. Не шучу – он еще котёнком был, когда ему на голову с приличной высоты упала пустая трёхлитровая стеклянная банка. Повреждений вроде нет. Живёт и живёт. Потом уже и возраст подошёл, и март на дворе. А у него никакого интереса к противоположному полу. В условиях городской квартиры – очень даже и неплохо. Но интересно. Сходили к ветеринару – тот объяснил что-то насчёт травмы в области кошачьего мозжечка, которая может быть и сама собой... Ладно. Но тигр же растёт. Все его сверстники-однопородцы уже остановились. А этот – расширяется... во всех трёх измерениях. Потом, правда, успокоился. Ну, что он ручки дверные открывал, что собак гостей по углам загонял и дразнил, что котлеты с горячей сковородки из под крышки воровал...

   Но вот вербальные команды... Ну не должны воспринимать кошки такие команды. Мне так специалисты сказали. Я и сам так думал. Сначала. У нас как-то дома последний будильник сломался. Настенные идут, время показывают, но не звонят. А тут кот по дому без дела ходит. Я его к циферблату поднёс. Пальцем ткнул и предупредил:

  – Когда эта стрелка будет здесь, а эта здесь – придёшь и мявкнешь. Понял?

  – Мяу.

   Этот... воспитанник всегда являлся за 15-20 минут до обозначенного времени, садился подальше, чтоб я его спросонок не достал чем-нибудь тяжёлым, и мявкал. Причём что интересно: встанешь, сходишь в туалет и снова в постель – больше не придёт. Типа: "мужик, я тебя разбудил, ты встал. А дальше ваши человечьи проблемы". И это продолжалось недели четыре, пока я не собрался, и будильник не починил. В первый раз, когда звонилка заработала, эта... тигра домашняя заявилась в спальню, понаблюдала мой тяжёлый подъем и молча удалилась. Дескать: "пост сдал – пост принял. Дальше – сами, с вашей механикой-электроникой".

   Потом нам уезжать пришлось. Кота пристроили в добрые руки, к родителям одной давней знакомой. У них дом свой в маленьком городке. Знакомая наша все рассказывала своим маме с папой какой котик миленький и интеллигентнейший. Все правда. До того. В первую же весну наша миленькая тигра вышибла у бедных стариков форточку, и пошёл нас интеллигентнейший... отрываться за всю паузу, от трёхлитровой банки произошедший. В том городке и по сю пору половина кошек его окраса. А он же вырос здоровенный. Из-за задержки в созревании. И умный. Из-за постоянного общения с человеками. Городок там – тысяч сто. Человек. А кошек... несчитано-немерено. И никто ему и сказать ничего не может. В смысле – мявкнуть. Поскольку "а в морду" в исполнении мощной лапки с выпущенными когтями... очень убеждает соперников.

   Так что про барашкины ум и преданность я поверил. С баранами в прямом смысле этого слова дел прежде не имел – мне двуногих баранов по жизни – выше головы. А вот про парнокопытных – интересно. Ребёнок почувствовал мое доброжелательное внимание и начал делится аж взахлёб. На фоне взаимной радости от общения и взаимопонимания ребенка и ягнёнка возникли, однако, кое-какие проблемы. Интеллектуально развитое существо напрочь не воспринимало ни более старших со-отарников, ни, что для домашней овцы уж и совсем недопустимо, овчаров. Пастухи регулярно жаловались управителю – Доману. Тот владетелю – Акиму. Все знали, что Аким внука любит и во многом ему потакает. Но...

   А вчера, после нашего появления в усадьбе, Аким велел накрыть праздничный стол. И барашка – приготовить. С Ольбегом случилась истерика. Дед поступил по-строевому. Мальчишку заставили приманить любимого барашка под нож мясника. Да еще принять участие в перерезании любимому животному горла. Хорошо хоть обошлось без непосредственного участия будущего воина в свежевании товарища по интеллектуальным играм. А вот испить горячей крови недавно почёсываемого и любовно расчёсываемого – заставили. Для общего укрепления детского организма.

   Потом дорогой и любимый папенька озверел и стал избивать дорогую и любимую маменьку. А когда любимый сын всунулся, то полетел в угол, где чуть не убился. Причём папенька страшно ругался грязными словами. И на сына, и на маменьку, и собирался их обоих зарезать. Как того барашка. Сегодня утром обнаружилось что маменька жива, но вот-вот умрёт, а папеньку уже зарезали. А теперь Ольбегу надо идти и зарезать одного взрослого мужа. Перерезать ему горло, как своему барашку. А дальше, наверное, его нужно будет освежевать, как вчера мужики на бойне делали, и выпить его еще горячей крови. А он – не вампир, чтобы кровь человеческую... Но и барашек был почти как человек. А как бекал и мекал, когда Ольбег с ним разговаривал, а сколько всякого умел. А как копытце подавал когда здоровался. А раз они там на лугу на гадюку наскочили. Так барашек её первый увидал и Ольбега и остальных мальчишек не пускал. И вообще... А теперь... Страшно...

   Наш разговор перешёл на какое-то крыльцо с тыльной стороны терема, Ольбег плакал у меня на плече, периодически хватая за рубаху и спрашивая, заглядывая в лицо: "Ты мне веришь? Ты мне точно веришь? Я не вру. Правда-правда."

   Аким прав, воспитывая из внука убийцу. Не убийцы – не выживают. Предками ни чьими не становятся. В этом мире – точно. Мои современники почитают себя венцом творения. Кажется, наиболее полно это в начале двадцать первого века проявлялось у американцев. "Мы – самые богатые". Соответственно: самые сильные, самые умные, самые демократичные, самые-самые. Остальные – такие же. Просто не догоняют. По бедности-глупости-слабости. Подкормить-подучить. А как быть, если "остальные" – "другие"? С другими ценностями? Происходящими от другого воспитания, от другого опыта, из иного образа жизни.

   Вот спроси любого из моих современников: сколько раз в жизни ты убивал? Шарахнется, побежит в сторону от психа. А я не про людей. Сколько раз в жизни ты лично перерезал горло теплокровному существу? У которого можно пить свежую т`плую кровь для укрепления здоровья?

   Как меняется психика человека для которого всякий праздник – повод для убийства? Либо собственноручно выполненного, либо – в исполнении соседа, хорошего знакомого, отца или матери. Действия наблюдаемого, озвучиваемого и обнюхиваемого? И осязаемого на праздничном столе.

   Мясо здесь обычно едят раз в неделю. По праздникам. Перед приготовлением обеда хозяйка выбирает курицу или петуха и отрубает птичке голову. Причём это же не птицефабрика. Это домашняя птица, каждая из которых имеет для хозяев собственное лицо. Эта – тихая, эта драчливая. Вон того петуха подпускать к этой курочке нельзя – петухи будут драться. А вон к той можно. А у этой болезни "по-женски". А вот эта ножку тянет – если в куче кормить – её затопчут, но несушка хорошая, нужно ей корма сыпануть отдельно и остальных отгонять, пока не поест. И дети малые во всех этих домашних заботах – постоянные помощники. "Молодец Ванечка. Выходил цыплёнка". А цыплёнок такой пушистый, такой смешной, щипется, играть хочет. "А хочет Ванечка супу куриного с лапшой? Поди петушку своему голову сруби, да ощипай, да выпотроши. И мне – петушка в котёл, потрошка – отдельно".

   "Пуся, Пуся, иди сюда. Хорошего поросёнка вырастили детишки. Как он в руку пяточком тыкался, как любил когда ему бочок почёсывают. А умный какой. А ласковый. А главное – большой. Весомый. Сейчас мы его ножичком вот в этот пятачок ласковый ткнём, потом подвесим, горлышко перережем. Крови свежей хочешь? Ну, беги в дом. Пусть мать плиту растапливает, на стол собирает. Сейчас Пусину печёнку зажарим – объедение будет. Зови детишек, праздник у нас – Рождество Христово. Вот и будем на радостях дружка твоего Пусю – кушать".

   Неужели кто-то думает, как американцы, что психика человека, для которого еда – розоватая мякоть из супермаркета, и психика человека, для которого еда – бегает, играет, мекает и бекает, с которой можно ссориться и мириться, которая любит когда за ушком чешут, которая и от гадюки защищает, а потом защитника свеженьким на стол подают – одинакова?

   Здесь это образ жизни. К этому не привыкают – с эти рождаются, живут и умирают. Каждую неделю – зарежь. Каждый праздник – зарежь. Не для спасения жизни, не на войне. Просто для пропитания. Что бы порадоваться сытости. Ты зарежь. Чикагских боен – нет. Электрического тока – нет. Холодильников – нет. Ты, лично. Хочешь чтобы в доме был праздник – выйди во двор, выбери персонаж, с учётом его вкусовых, весовых и личностных свойств. И зарежь. Не можешь – не мужик. В городах кое-где есть забойщики. В малых весях – ты хозяин. Делай своё мужское дело – убивай. Домашних своих. Живых животных.

   Человек всегда делил животных на две группы – добрых и злых. Добрых ел человек. Злые ели его. Самый злой зверь на Руси – серый волк, зверь лютый. Следующее звено в пищевой цепочке. Последнее звено. Волка никто не ест.