Текст книги "Буратино"

Автор книги: В. Бирюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

   Свет от щелей в двери рядом со мною позволял любоваться выразительной картиной: "утомлённые любовью на мешках с репой". Наверное, с репой, поскольку картошку еще... Ну, об этом я уже погрустил. Утомлённые любовью, а не просто соитием, поскольку она его обнимает во сне. Дама довольно молодая, беленькая. В полутьме хорошо видна вся, кроме небольшой части в районе шеи, где осталось что-то из одежды. Интересно, а не матушка ли это той девчушки со двора? Которую "мужики злые мучают". То-то она замученная так к нему прижимается во сне. А партнёр у нее... Судя по густому обволосению тощих ног – лицо кавказской национальности. Лица не видно – волосы дамы закрывают. Ну и ладно – не мой клиент.

   Глаза привыкли – можно тихохонько... продолжить... исследование местности. В соседнем помещении – абсолютно темно. И никто не дышит. Предположительно – пусто. А вот там, где плита – тут храп стоит. Густой. В две пьяных, простуженных глотки. С всхлипываниями, руладами и переборами. На два голоса – мужской и женский. Хорошо это у них получается. Как-то даже симфонично и где-то гармонично. Свет здесь откуда-то сверху, от дырки вокруг трубы. Мало, но есть. А вот и источники звуков, за печку завалились. Тоже хорошо устроились. Хоть и на поленнице, но покрыли её тулупом. Тоже очень выразительно. Лежат. Она ничком, он на спине. Она даже лицо свое от него отвернула. Но в руке зажала его инструмент. Весь в кулак собрала. Он тоже от неё отвернулся. Но руки с ягодиц не убрал. Лица не видно. Храбрит? Нет. Кольца обручального нет. Мог, конечно, снять. Тогда должен был след остаться. Темновато здесь. Вроде не похож – чересчур широкие у мужика плечи, судя по положению верхней части его дамы. Идём дальше.

   А дальше – едальня. Она же обжираловка, тошниловка, столовая и пр. Часть поварни, выделенная под место повседневного общего приёма пищи. Сюда-то и ведут двери входные, запорами заложенные. И темно здесь... как при полном запоре у патриотов желудочно-кишечного... А еще здесь кто-то дышит. Я вчера, перед встречей своей головы с поленом, сюда вон с той стороны вошёл. Тут вроде бы прилавок какой-то был. Вдоль той стены столы со скамейками. Потом меня Яков по голове поленом... Значит, вот там идут оконца фасадные. Придётся открывать, иначе я Храбрита просто не найду. Шагаем в темноте... А вот и нет – опыт Саввушкиного подземелья пригодился. Опускаемся на колени и... медленно, ощупывая перед собой одной рукой и касаясь стены второй...

   Когда под рукой вдруг обнаружилось что-то мягкое и мокрое – я чуть не заорал. От неожиданности. Потом чуть успокоившись, ощупал – какая-то мокрая дерюга. Запах от неё... Характерно мочевинный. И попукивает. Мочевинное дёрнулось, задело меня конечностью, что-то бормотнуло. Я снова, осторожно, кончиками пальцев провёл по... этому. И обнаружил сапог. И рукоятку засапожника. Простенькую такую рукоятку, тряпкой обмотанную. Вытянул, одновременно прикидывая, может ли это быть Храбритом. Вряд ли. Противника нужно уважать. Храбрит до такого... обделанного состояния... Сомневаюсь. И насчёт такого бедненького засапожника... Сомневаюсь – два раза. А ножик мне пригодится. Предчувствую. Пошли дальше.

   Дальше я просто задел его рукой. Он сидел за столом, положив голову на руки и спал. Единственный из всех четверых – сидячий. Единственный, кто остался за столом. Тихо спящий. Без храпа, без всхлипов, бормотания и выкриков. Правда, в одной рубахе без верхней одежды. Жарко им от выпитого было. Я одними кончиками пальцев нашёл у него на спине левую лопатку, приставил чуть ниже позаимствованный ножик ("как бы коротковат не оказался") и со всей силы двумя руками на выдохе – от себя. Он вскрикнул, выгнулся, попытался сунуть руку за спину. Я надавил сильнее. Все-таки длины клинка оказалось достаточно. Он упал лицом вперёд на стол. Там что-то загремело, покатилось. Пару мгновений он еще дёргался. Все.

   Темно. Катящаяся посудинка завершила свое качение с обычным ускорением звучания в конце личной траектории перед полным падением и затиханием. Мокрый персонаж пару раз по-плямкал губами. Тишина.

   Теперь откроем оконца и оглядимся. Ме-е-едленно. Я наконец добрался до фасадной стены. Где-то здесь. Дверь с засовом попалась под руки. Рано. Сниму засов – придёт Яков с местными. А мне еще надо осмотреться и убедиться. В правильности исполнения отеческого наказа. Наконец – окошко, в нем затычка. Не вынимается, не выдёргивается. Спокойно, Ванюха. Это не враг. Это предмет неживой природы. "Природа изощрённа, но не злонамеренна". Не надо перекашивать, не надо так трясти. И трястись. Никто к тебе не подбирается со спины. Спокойно.

   Наконец, затычка вынулась. Я успел отвернуть лицо, чтоб не быть ослеплённым дневным светом. Пусть и через муть бычьего пузыря. Проморгался-огляделся. А вон на полу в углу и мой дрючок валяется. Родненький-родименький. Никого ближе тебя у меня в этом мире нету. Теперь посмотрим. Точно. Храбрит лежит лицом в стол, в спине нож. А он точно мёртвый? Надо проверить. А ну как вскочит? Страшно... Потыкал дрючком. Нормально. Пульс на шее не прощупывается. Вроде бы все, теперь – выход кавалерии. Снял засов, открыл дверь... Как хорошо-то... на воле.

  – Что стоите? Идите, разбирайтесь там. Я вот свой дрючок забрал.

Глава 42

 
   "Что ж ты, милый мой, смотришь искоса
   Низко голову наклоня?"
 

   Я, с закрытыми глазами, сидел на крылечки поварни, гладил свой дрын берёзовый и приходил в себя. Хорошо-то как. Птички поют. От домов еще тень прохладная, утренняя. Курочки по двору ходят. Не спешат, по зёрнышку выклёвывают. Где-то внутри поварни вдруг раздались крики, мат, звуки ударов, грохот падения. А ведь переколотят мужики всю посуду. Ну и пусть себе. Однако пришлось открыть глаза. Прямо передо мной, низко наклоня голову, стоял Яков и внимательно меня разглядывал. Исподлобья. Интересный мужик: внешне мурло-мурлом. Глазки маленькие, волосы чуть ли не от бровей. Нос... И была-то картошка, а из неё еще и пюре делали. Фигурка та еще... помесь медведя с каракатицей. А соображает хорошо. Медленно несколько, но – правильно. И при этом молчит. И дело делает. Как говаривал Владимир Ильич: «лучше пусть десять делающих останутся формально вне, чем хотя бы один болтающий – в...».

  – Ну?

  – Яков, ты, может, и рвёшься в извозчики. А я вот в кобылы извозчицкие – нет. Не нукай. Не запряг еще. Говори нормально.

   У него в одной руке меч. Что само по себе свидетельствует... о возможных осложнениях процесса взаимопонимания. А в другой – нож, которым я Храбрита... Вот этот нож он мне к носу и сунул.

  – Это что?

   И очень плохо, что кроме него на крыльце никого. Все внутри. Если он меня сейчас хоть с левой, хоть с правой... Тут дверь распахнулась, и из неё вывались четыре мужика. На какой-то тряпке они тащили тело Храбрита.

  – Эй, Яков, куда его? В баню?

   Яков молча кивнул. А вот мне молчать уже нельзя.

  – Постойте. Ты вот, Яков, про ножик спрашивал. Вот про этот. А сам-то что – не сообразил? Там на полу за столом еще один лежит. Весь обделавшийся. Ножик – его. Я так понимаю, что они вчера выпили, и тот обделанный – боярину нож в спину и вогнал.

   Полная фигня. Для опытного-внимательного. Из убитого едва-едва кровь течь перестала, тело не остыло. А что делать? Ждать от двух до шести до полного окоченения?

   Яков внимательно посмотрел на меня, на нож в своей руке, на лежащего на тряпке покойника, на мужиков, снова на меня. Но озвучить ничего не успел, включились мужики-носильщики:

  – Не, ты чего, Корька, он, конечно, гнида известная, как какую пакость – он завсегда. Но вот так с ножом... да ни в жисть, да он слабоват будет, да он тихий такой гадёныш...

  – "В тихом омуте черти водятся". Нож – его. Он один с боярином оставался, остальные с бабами разошлись. Боярин выпил лишку и на столе уснул. Этот... мог ему нож воткнуть. Со страху от сделанного обделался и завалился. Сейчас я за дрючком своим пришёл, свет открыл и видно стало. А этот... он что, часто спьяну обделывался?

  – Не... вроде такого... он, конечно, трус, но чтоб от вина... не...

  – Вот и я говорю: зарезал, испугался, обделался.

   Яков стоял в шаге от меня и я разобрал как он чуть слышно прошептал: "Комар – носу...". Потом мотнул носильщикам головой – идите.

  – Стойте. Погодите мужики. Мне еще ободрать Храбрита надо.

  – Что?! Яков, это еще что такое тут разговаривает? Молодого хозяина да обдирать?

  – Что я такое? Яков, объяви добрым людям как Аким Янович решил.

   Яков снова передёрнул плечами. Бросил ножик на завёрнутое тело. Поймал левой рукой ножны и всунул туда свой меч. Вздохнул... и довольно точно воспроизвёл наше с Акимом соглашение. Мужики ошарашенно уставились на него. Потом на меня. Пришлось прокомментировать. Пусть к голосу привыкают.

  – Повторю чтоб запомнили: звать Иваном, я – ваш молодой господин, вещи Храбрита и людей его – мои. Понятно?

   Мужики по очереди стянули шапки с голов. В сопровождении потока междометий, описываемых как "ответ утвердительный, исполняется хором пейзан". Из поварни вдруг раздался новый взрыв звуков, ради разнообразия в нем теперь присутствовал и истошный женский крик. Мужики потопали внутрь, последним – Яков. Уже в дверях, обернувшись ко мне, одними губами бросил, не то восхищённо, не то укоризненно, не то встревожено:

  – Ловок.

   И я занялся мародёрством. Рубаха хороша, но вся в крови. Штаны тоже ничего. Пока еще сухие. Сапоги... Стаскиваем сапоги, пока не остыл. Тяжеловато. Теперь штаны. Вовремя – сфинктеры еще не расслабились. Пояс. Тут и кинжал добрый в ножнах гожих. И киса. Не моя, но тоже не пустая. Кошель с огнивом и трутом. Хозяйственный был. На правой руке кольцо обручальное. Не снимается. А мы ему пальчик... его же ножиком. Не пилится. А кулаком пристукнуть? Отскочил. Пальчик к телу в общую тряпку, колечко обтереть и в кису.

   На среднем пальце – золотое кольцо с крупным алым камнем. Перстень. Похоже, наградной. Медалек тут еще не навешивают – не изобрели. А камень... вроде, природный рубин. Он же – яхонт красный. Он же – корунд. Красный корунд называется рубин, синий – сапфир. Или – "яхонт лазоревый".

   В девятнадцатом веке французы научились их делать. Несколько технологий придумали. Там такие были... эпизоды. И с подачей заявки на изобретение с условием "вскрыть через десять лет", и со стальными цилиндрами, в которых давление сбрасывалось годами. А потом запустили-таки массовое и довольно дешёвое производство. И пошли драгоценные камушки в опоры под оси часовых механизмов. Ну или – в накопители лазеров. Во всех нынешних сидюках-плеерах стоят. А тут вот...

   Илья Муромец, говорят, использовал природные корунды типа сапфир и рубин в качестве габаритных огней на своём "травяном мешке". Общее древнерусское название для всего класса камушков -"самоцветы". Сами светят. Если с точки зрения использования лазеров... можно. Но откуда этот "мостостроитель" из Мурома накачку для рубиновых лазеров брал? Неужели прямо от солнечного света? Технологическая цивилизация к началу 21 века до этого не доросла. А вот в селе Карачарово, что под Муромом... Да запросто. В промежутках между опоросом и покосом. Ещё одна загадка вроде пирамид Египетских.

   На левой кисти – серебряный браслет. Серебро – дрянь. Но по весу – можно неплохо заехать в висок, например. На шее... аж три гайтана. Крестик серебряный, мешочек с иконкой и каким-то клочком... пергамента. Заговор-оговор-выговор-приговор. Оберёг, короче. И еще один мешочек с чем-то сложенным внутри. После посмотрю.

   Из дверей мужики вывели связанных пленников. Другая вязка чем у моего Ивашки – кисти вывернуты к затылку. Бойцов так что ли вяжут? Ну и... паноптикум. Персонажи для идеальной тюрьмы. Собственно, именно проект идеальной тюрьмы это слово первоначально и обозначало.

   Корька, мелкий, мокрый, весь какой-то молью трахнутый. Во всех смыслах. Двух других по именам не знаю. Один – похож на борца. Плешивый, очень широкие покатые плечи под очень мощной шеей, голая голова шариком с ломанными прижатыми ушами. Второй – лицо кавказской национальности. Высокий молодой стройный жгучий брюнет. На шее – золотой крестик, в ухе золотая серьга, между – характерный орлиный нос с кровавыми подтёками. Впрочем, подтёки – это у всех.

   Сзади дверь снова грохает о стену, женский вопль и на крыльцо очередной мужик вытаскивает за волосы очередной трофей: простоволосую дамочку, которую я видел в первом помещении. В нежных объятиях своих она сжимала там вон того горбоносого. Рубаху на тело уже опустила, но в рукава не попала – ворот сзади. Мужик выволакивает её за волосы на крыльцо и толчком швыряет вперёд, на лужайку. Баба падает и воет. Следом мимо нас проносится девчушка. Начинает утешать и подымать женщину. Угадал я. Молодка, обнимавшая кавказца, – мать моего платочка. Мужик спускается на лужайку и даёт поднимающейся женщине пинка. Та снова втыкается лицом в траву, дочка с криком кидается на отца. И отлетает в сторону. Глава семейства накручивает волосы жены на руку, рывком поднимет на колени.

  – Ну вставай, сучка. Нечего меня перед людьми позорить. Пошли домой, там поговорим.

   Спокойно так говорит, даже несколько скучно. Регламентная процедура? Народ наблюдает с острым интересом. Кавказец – с вялым. А вот борец... – крутит головой. С интересом как бы сбежать. Хватит.

  – Так, хватит пялится – давайте дело делать.

   Опять, и снова, и еще раз, и до посинения:

  – А это хто?

  – А это, Яков, сказывает...

  – Хватит болтать. Яков, пошли двоих чтоб добро битых собрали. Все сюда на крыльцо. Если что пропадёт – взыщу... не по-детски. Этого (на Корьку) ободрать до исподнего...

  – Да он обделавши весь, вонища от него...

   Брезгливость как обоснование неисполнения приказа. Моего приказа. Обоснуем необходимость. Корька стоял ко мне спиной на коленях. Армяк на спине, из-за выкрученных рук, стал коробом. Мокрое пятно расплылось по нижней части... и как-то странно ограничивалось в области поясницы ритмически повторяющимися полукружиями. Одинокого размера и формы. Пришлось вставать, прихватив в руку Храбритов ножик.

  – Вонища... это да.

   Я толкнул Корьку в спину, он взвизгнул, заблажил, уткнулся носом в траву. Кивнул рядом стоявшему мужику: "придержи-ка болезного", подцепил ткань на пояснице армяка и... вытащил из прореза золотую монету. Интересная монетка. Не плоская – вогнутая, овальная – не круглая. С одной стороны – мордатый мужик с двойным подбородком и кругом вокруг головы, с другой – вроде бы тот же мужик, но с дубиной и в панцире. По кругу сверху с обоих сторон чего-то написано. А называется эта хрень... Называется она нумизма или солид. Византийская золотая монета весом в 4.5 грамма. Отсюда и занятие – нумизматика. Коллекционирование вот таких... блямб. Чем я сейчас и занимаюсь. Слесарь-нумизмат: с вечера ножики точит, по утрам... монетки протирает.

   Мужик загляделся на мою находку, Корька взвыл и рванулся. Зря. Получил кулаком по голове. Набежали помощнички, прижали бедолагу к земле. А я расширил разрез и вытащил еще три таких же монеты. Вроде все. Каждая очередная находка сопровождалась всеобщим восторгом. Кроме двух других пленников – эти смотрели зло и переглядывались. Точку поставил Яков, глядя как я поднимаюсь с колен:

  – Ловок. И вправду – на что тебе доля в наследстве?

   Он быстренько организовал мужиков на отправку персонажа в поруб. На освободившееся от меня место. "Не место красит человека, а человек – место". Не наш случай – Корька уже ничего даже и в жёлтое с коричневым не покрасит, не сможет – заправка кончалась. Разве что в бордовое – нос и ему разбили. Я, с двумя другими пленниками и конвоирами, отправился к погребу рядом – слуг моих вынимать.

   Восторг выбравшихся из темноты и проморгавшихся на свету мужиков при моем лицезрении был трудноописуем и плохоуправляем. Ивашка чуть не задушил в объятьях, а Николай все время пытался встать на колени и облобызать ручку. Пришлось шикнуть. И велеть конвойным снять с пленников узы.

  – Они моих несвязанными в погреб посадили. И их вязать не надо.

   Пока пленники разминали руки, пришло время познакомиться. Кавказец оказался торком, зовут Чарджи. Внешность... Отнюдь не татаро-монгольская. Так ведь из царского торкского рода. Торкской крови в нем – одна четверть. Остальное – грузины, аланы и русские. Что для царских родов нормально.

   В рюриковичах, например, на текущий момент, всей русской крови – одна Ольга. Которая святая и равноапостольная. Сам Рюрик русским не был. У всех его потомков – если две-три русских жены за двести лет наберётся... Иностранщина правителей как плата за глобализацию. Тут очевидная закономерность – как только народ вытаскивает свою страну на мировой уровень – правящая династия входит в круг себе подобных. Где и размножается. Там, в мировом сообществе аристократов и происходят самые-самые сделки и договора. А самые-самые из них – брачные контракты. Потому что тут тебе и наследство с одной стороны, и готовая заложница с другой. И потенциальный наследник-объединитель – с третьей. Пока Романовы правили на задворках, в Московской Руси – они и женились на дочерях холопов своих. Как бы те не назывались. А вот вышла Русь при Петре "в семью просвещённых наций" и стали царицы говорить по-немецки да по-датски. Здесь и сейчас – аналогично. С мощной примесью тюркского, польского, грузинского, венгерского и, конечно, греческого.

   Чарджи был знатен, но беден. Хорош собой, но неосторожен. За убийство родича на почве любовных похождений, он должен был умереть, но передумал. Убежал с Роси на Русь, где и нанялся, после кое-каких приключений, к Храбриту в охрану. Типовая трёхходовка: баба-сабля-дорога. Нынешний социальный статус – изгой.

   А вот второй... Попытка узнать имя вызвала и у Чарджи, и у конвоиров приступ хохота. Прозвучавшее, наконец, слово "Ноготок" и моё полное непонимание, вызвала повторный хохот и бурное покраснение лица этого... ломанного борца. Наконец, один из хохотунов отвернул край кухонного полотенца, которым были замотаны чресла "чемпиона греко-римской", ткнул пальцем и, давясь от смеха, выдал:

  – Вот оно, с ноготок!

   Ноготок среагировал резко, хохотун улетел метра на четыре. Конвойные сразу напряглись, на крыльце поварни в нашу сторону развернулся Яков, уже с рукой на рукояти меча. И тут я выдал:

  – Ну и что? Дело поправимое, есть средство.

   Меня мгновенно вздёрнуло за грудки в воздух. Прямо перед глазами оказалось совершенно бешеное лицо мастера партеров и захватов.

  – Ты чего сказал?

  – Сказал что есть средство. Поставь. Обещать не буду, но попробовать можно.

  – К-какое средство?

  – Мазь такая. Желтоватая. Да поставь же ты.

   Ноготок медленно опустил меня на землю. Отряхнул пылинки с одежды. И так же медленно стек, опустился передо мной на колени.

  – Поможешь – рабом вечным буду.

  – Что смогу – сделаю. Не получиться – на то воля божья. Все мужики, вы давайте в погреб. А вы (это Ивашке и Николаю) пошли с барахлом разбираться.

   Ивашка мгновенно ушился в сторону конюшни – "местные-то – жулики сплошь, коням-то нашим, поди, и овса не дают". Николашка рассказывал как их били-пугали-неволили. И попутно пытался выяснить обстановку. Краткий рассказ о том, что Марьяша сильно побита, Храбрит – зарезан, а я теперь – Иван Акимович Рябина, произвёл на него глубокое, неизгладимое впечатление.

   Разбор предметов повседневного и прочего обихода в апартаментах покойного Храбрита оказался занятием увлекательным, особенно, после того как мужики по приказу Якова, притащили и взятое в поварне. Отделить своё от чужого... Особенно, когда и чужое нравится... Потом – чужое вообще, от чужого пленников... В какой-то момент в дверях нарисовался малец лет восьми, поковырял пальцем руки в носу, пальцем ноги – в полу и провозгласил:

  – Тама... эта... ну... болялин Аким... ждёт.

   Я уже говорил, что "словене" от "слова" происходит? Этот – явно не из словен. Судя по построению фразы – потянет только на русича. Когда научится букву "р" выговаривать.

   Малой затих, заворожено разглядывая разложенное на одном из столов оружие. Пришлось развернуть его за плечо для прерывания лицезрения, и отправиться к свежеобретённому батюшке на неизбежную выволочку. Те же сени, тот же стол с тем же ножиком на нем. Всего пару часов прошло. А как все поменялось. Не все – Аким лежит и смотрит зло. Посреди комнаты Яков с опущенной головой, а у изголовья мальчишка лет девяти. Очень похож на Акима лицом. Внук. Как же его зовут? Аким пожевал бороду, приобнял внука, мотнул головой, Типа: излагай свою версию. Излагаю:

  – Милый мой родный батюшка...

   Эк как его перекосило. Ты, Ванёк, поосторожней-то с шуточками своими, человек-то в возрасте, может и дуба дать. От сильной внезапной радости. Но когда пошёл приколизм – остановиться трудно:

  – Уж как принял ты меня в семью свою рОдную, как показал мне любовь свою отеческу и таковое же, но утешение... То и пошёл я на радостях искать свой дрючок родной берёзовый. Уж очень мне дрын этот полюбился-сподобился. Помнил, был он у меня, когда мы со слугой твоим, c Яковом, первый-то раз повстречались-поздоровались. Поленой длинной приголубливались. И пошёл я себе в поварню-то усадебную. Во места пищи приготовления-принимания. А там и двери-то передние все по-заперты, все оконца да по-заткнуты. Ну и зашёл я с другой стороны, с мусорной, открыл дверь чёрную-заднюю, прошёл в передние-то покоюшки, окошечко там приоткрыл малое, что б свету белого глянути. Глянул я и обмер со страху-то: зять-то твой, папашка его родненький, да со ножом во спине на столу лежит. На большом столе, на обеденном. Хоть и впал я от страха такого в беспамятство, однако ж снял запоры дубовые, отворил ворота сосновые, понабежали люди дворовые... Ну а остальное они тебе и сами расскажут.

  – Складно. А убил-то кто?

  – А был у зятя твого слуга его гадский-предательский, Корькой средь людей кличимый. И ножик-то его злодейский из спины-то зятя твоего убиенного слуга твой верный-то Яковом прозываемый по-вытаскивал. И один-то тот Корька упомянутый под столом лежал-отлеживался. Вот он гад такой-сякой-этакий, душегубец окаянившийся...

   Акима, наконец, прорвало:

  – Ты... ты кончай скоморошничать, ты мне што тут – былины сказывать собрался?! А то я и тя... поучу... по-родительски...

  – Ладно. Зачем звал?

  – Значит Корька Хоробрита зарезал? Тогда Корьку казнить смертью, голову – отсечь долой.

   Тут вступил Яков:

  – Не по правде.

   Пришлось уточнять о какой именно правде речь. Оказалось, совсем не о "Комсомольской". Речь шла о своде законов "Русская Правда" в варианте "Устав Мономахов". Я, вообщем-то, интересуюсь юриспруденцией. Ну если за спиной опыт построения систем оптимизации налогообложения в четырёх национальных законодательствах... Это тот еще... "поиск выхода в лабиринте". Так что кодексы почитывал. Вплоть до Хаммураппи.

   Но вот с Мономаховым конкретно – работать не приходилось. Просветили. Проблема простая: уголовные преступления наказывались штрафами. Называется – "вира". Взыскивает административное лицо – "вирник". Аналог судебного пристава. По большинству поводов – в пользу двух субъектов: собственно пострадавшего и князя. В реальности порядок взыскания, естественно, обратный. Взыскание в пользу пострадавшего называется "головное". Может слышали: "выдать головой"? Ну так вот – это то же самое, но в денежном эквиваленте.

   Храбрит подпадал под категорию "княжий муж". Цена головёнки с такой наклейкой – 80 гривен в пользу князя. В здешних ценах – четыре кило серебра. А в пользу пострадавших, у нас это, очевидно, вдова – только 3 гривны. Взять с Корьки хоть какую сумму... ну не из чего. Поскольку по нашему с Акимом договору – все что у людей Храбритовых было – мое. Опять же, тащить его на княжий суд – себе дороже. Корька же был еще и свободным. Холопа-то можно казнить безбоязненно. Лишь бы хозяин был трезвым но момент исполнения собственного правосудия.

   Ещё одно, уже чисто моё собственное размышление: ну потратимся мы, притащим Корьку к князю. А там на суде Корька возьмёт и скажет: "не я душегуб – вот тот малой лысый. Он входил, нож у меня сонного взял, боярина зарезал, на меня бедного поклёп возвёл". И будет моё слово против его. А он взрослый муж, а я...

   Вообщем, допустить чтобы Корька начал соображать и разговаривать – нельзя. Но...

   Публично казнить Корьку – нельзя. Это уже мы сами будем убийцами. Просто прирезать – тоже нельзя. По той же "Правде" преступника можно убить при задержании, но если он уже связан – нельзя. Устроить ему суд здесь – нельзя. Дело из юрисдикции княжеской власти. Да и вообще, Аким не боярин, судебной власти не имеет. Ну и чего делать?

   Как-то почти во всех читанных попаданских историях юридические аспекты деятельности ГГ... не рассматриваются. Ну, всеобщая юридическая безграмотность в моей России – это наше базовое. Но – не исконно-посконное. Не надо своей безобразованщиной предков замазывать. Кто из моих современников может отличить "послуха" от "видока" в качестве участников судебного процесса? Такой категоризации свидетелей даже в современном мне судопроизводстве нет. А здесь многие вещи прописаны очень досконально. Например, штраф за убийство чужого раба – 5 гривен, а за рабыню – 6. Потому что от рабыни еще приплод может быть. Возможно, даже и хозяйских кровей.

   И еще: здесь вся эта система отнюдь не закостеневшая, а живущая своей собственной бурной жизнью. Это для нас – все что до нас... – изотропно. Что-то как-то... у них там вообще... А у них не вообще, а вполне конкретно. С массовой отдачей в человеческие судьбы. Когда один из князей заменил форму наказания за разбой на штрафы – преступность подскочила в разы. Речь идет о дорожном разбое, где каждый эпизод – десяток, а то и больше и преступников, и жертв. Пришлось князю признать ошибку и вернуться к исходному варианту. А когда Мономаха в Киев позвали, что он в первую очередь сделал? Собрал у себя в Переяславле группу юристов-экспертов и подготовил предложения по упорядочению банковских ставок по кредитам.

   А насчёт юридической безграмотности конкретно моих современников в форме попаданец-попадун-попадец...

   Типовая ситуация: едет ГГ по большой дороге, повстречал нехороших людей, поубивал их всех нафиг, приехал в село, порубил в куски местного чуду-юду. Благодарные селяне в нем души не чают, оженили его на местной красавице. У ГГ с молодой – совет да любовь, страсти да ласки... Тут дело его дорожное всплыло. И искренне благодарные родственники-соседи берут его за белые руки и крутят их за спину. И жене его ненаглядной – аналогично. И волокут на княжий суд. Отнюдь не из собственной гадости-подлости. А исключительно из законоуважения и законопослушания. Добропорядочные граждане. А на суде, суде – "правом", по закону – главного героя с его героиней после публичной порки продают в рабство. Поскольку право наказывать нехороших людей принадлежит властям. А отнюдь не каждому... ГГ. И пока не доказано, что те нехорошие люди на дороге и в самом деле были сильно нехорошими... – презумпция невиновности. Слышали про такое? И пойдёт герой с украшением в форме ошейника в хлев – навоз кидать, а его ненаглядная, с аналогичной ювелиркой – в терем, постели греть да подмахивать.

   Это если дело простое. А если есть сомнения, то могут и испытание водой применить. Причём индикатором неповинности является состояние тестируемого вида: "утонул насмерть". И ведь это еще не конец. При сомнениях или там "в особо крупном размере" еще и тест на железе законом предусмотрен.

   Я лихорадочно вспоминал мои похождения. Ну-ка, чего я тут успел противоправного? Из "особо тяжкого"? Под обвинение по статье "преднамеренное убийство" подпадали два эпизода: "косьба" на "людоловском" хуторе и "горлолом" в "отравительской" веси. Причём в варианте тяжёлом, часть "б": "два и более лиц". Все остальное можно было списать либо на необходимую самооборону – здешние законодатели этот мотив вполне понимали, либо на несчастный случай при сексуальных играх – эта область вообще не регламентирована. На хуторе свидетелей не осталось. А вот в погребе у отравителей... Ивашко... Как бы вбить ему, чтобы он ни спьяну, ни на исповеди... Факеншит! Исповедь. Вся страна полностью прослушивается. И жить мне – до первого попа. Так, снова Скарлет: "я подумаю об этом завтра". Сейчас нужно с этим Корькой разобраться.

   А вот тут вариант все-таки есть. Нынешний текст "Русской Правды" частично наследует нормы более древнего законодательства. Кровная месть. В принципе... Первая статья так называемой "Пространной Русской Правды" такой вариант допускала. Но чётко ограничивала перечень возможных мстителей: брат жертвы, отец, сын, двоюродный брат, сын двоюродного брата – племянник. Но не всякий племянник – сын сестры не годится. Я уже писал, что нынешнее общество довольно чётко организовано. Не так, как привычно в моей России, но по вполне понятным туземцам правилам. Со средствами контроля их исполнения. И правила эти надо знать. Поскольку юридическая безграмотность хоть туземца, хоть попаданца – от ответственности не освобождает.

   Интересно получается, единственный законный мститель за Храбрита – вот этот мальчик, его сын. Причём, скажем за Акима – он уже мстить не может. Поскольку внуков в перечне нет. За мать свою – тоже. За женщину мстить – вообще незаконно, полагается только штраф – взыскание половинного размера. За нормального человека – 40 гривен кунами. Это между прочим, весьма весомо – больше двух кило серебра. За "княжьих людей" вдвое больше, за бабу – вдвое меньше. В Коране тоже похожие нормы есть: на суде женщина – пол-свидетеля, при наследовании – половина от доли брата.

   И вот этот мальчонка должен зарезать взрослого мужика? Корька, конечно, не здоровяк, но ведь это же просто девятилетний ребёнок. С полу-оторванным взбесившимся вчера родителем ухом. И здоровенной шишкой такого же происхождения. А сегодня он пойдёт за этого родителя мстить? Фигня какая-то. Аким сдурел совсем.

   Или они тут из малых детей убийц делают? В лагерях шахидов тоже мальков натаскивают. В основном – на самоподрыв. И палестинцы, и афганцы, и чеченцы. Сицилийская мафия, используя особенности национального законодательства, успешно применяла шестилетних малышей для стрельбы из револьверов. На поражение вплоть до смертельного исхода. В моей России в девяностых то же были попытки разных... "Нет ничего страшнее молодых фанатиков". А – малолетних?