Текст книги "Танец мельника (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
После ужина Том Гилдфорд еще несколько раз пригласил Клоуэнс на танец. Она поведала ему о себе. В ответ он рассказал ей, что кроме дядюшки его семья ничем не примечательна, несмотря на громкое имя, однако родом он из Корнуолла и принадлежит роду Киллигрю, ныне угасшему, что его полное имя Томас Гилдфорд Киллигрю; что он частенько гостит у лорда Деворана, чей особняк стоит неподалеку от деревушки Ке в окрестностях Труро. Такой простой и легкий, самый настоящий богемный повод для праздника, похоже, у них есть все права танцевать, сколько заблагорассудится, не думая об условностях. Том Гилдфорд был очень пылкий и страстный, и Клоуэнс не смогла устоять перед ним.
Когда часы пробили полночь, Бетти Деворан исполнила сольный танец, явно вдохновленный не долгими репетициями, а выпивкой. Производимый ею шум, как и грохот оркестра, и гул наблюдателей, пробудил собак, до сих пор молчавших, и их завывания и лай почти заглушили бой часов. Но после этого до часа ночи танцы стали еще более энергичными, и тогда Джордж с суровым видом подошел к поникшему оркестру и сказал, что уже хватит. В это время появился лакей и спросил мисс Клоуэнс Полдарк. Разгоряченная и растрепанная, она забрала письмо от отца, которое спешно переслала Верити.
В письме говорилось:
Дорогая Клоуэнс!
У тебя брат, еще один брат, мы пока не дали ему имени. Он появился на свет сегодня в шесть часов вечера и, хвала Господу, не причинил никаких хлопот. Он выглядит здоровым и сейчас мирно спит. Твоя матушка жива, но пока слаба. Мы не можем понять, отчего ей нездоровится, но дядя Дуайт, который так беспокоился о ней в прошедшие три месяца, теперь смотрит на положение дел с надеждой. Он в самом деле настроен оптимистично, а ты сама знаешь, для него это несвойственно.
Так что могу сказать, что я живу надеждой, не назову это оптимизмом, который тоже для меня несвойственен, но с надеждой, что нам предстоит счастливое Рождество. Поскорей приезжай домой. Не то чтобы нам нужна была твоя помощь, но нам нужна ты. Оторвись от Верити и приезжай.
Как всегда, любящий тебя отец.
– Какие-то новости? – спросил Том Гилдфорд. – Надеюсь, хорошие?
Он заглянул в ее глаза, полные слез.
– Да, Том, благодарю. Прекрасные новости!
– Тогда почему вы плачете?
Его лицо было совсем близко.
– От радости. От счастья. От облегчения! Я бы этого не вынесла!
– Чего бы вы не вынесли, мой ангел?
– Того, что могло случиться. Того, чего я боялась! – Она протянула ему письмо. – Ох, у меня были такие странные предчувствия. А теперь всё прошло! Какое чудесное завершение вечера!
Слегка прикоснувшись рукой к ее плечу, Том ее поцеловал. Ее губы напоминали полураскрытые лепестки. Вокруг них в танцевальном зале толпились люди, но никто, казалось, этого не заметил. Оркестр умолк. Клоуэнс промокнула глаза платком. Том поцеловал ее руку, а потом еще раз в губы.
Кто-то прокричал, и еще несколько человек подхватили:
– Танец мельника!
Гости стали кричать оркестру:
– Танец мельника! Танец мельника!
– Для меня – это лучшее завершение вечера, – с чувством произнес Том, но говорил он не о танце. – Но, может быть, уже достаточно? Если вы устали, давайте где-нибудь посидим. Валентин сказал, что в библиотеке есть вино и закуски.
– Танец мельника! – скандировала толпа.
– Ох, я не устала, – ответила Клоуэнс. – С чего бы мне устать? Я полна энергии!.. Что они кричат?
– Это старый сельский танец, – объяснил подошедший Пол Келлоу. – Неужели ты его не знаешь, Клоуэнс? Это просто предлог для шумной забавы. «Мельник-старик жил поживал, зерно он молол, урожай собирал». Давай, идемте в круг, парами и держась за руки. Валентин! Валентин! – крикнул он. – Вставай в центр и начинай!
Скрипач, круглый коротышка с багровым лицом и в белом парике, переговорил с двумя своими коллегами. Он пару раз взмахнул смычком и, проведя им по струнам, извлек долгую и звучную ноту, как обычно делают перед шотландским рилом. А потом полилась мелодия.
Из двадцати с лишним человек в зале меньше половины знали, что делать, но танец вдруг начал разворачиваться сам по себе, хотя, по сути, больше походил на свалку. Пары одна за одной огибали по кругу человека в центре, предположительно согнувшегося над снопом пшеницы, который изображала диванная подушка. Остальные отплясывали рядом в привычном стиле, только быстрее, и пели под музыку:
Мельник-старик жил поживал,
Зерно он молол, урожай собирал,
Деньги свои на полку он клал.
Время пришло богатство считать,
Раз, два, три... а его не видать!
На последнем слове все должны были поменяться партнерами, а мельник в центре – выбрать какую-нибудь даму, пока ее не успели перехватить. Если кто-то оставался в центре три раза подряд, в него швыряли всё, что было под рукой – пробки от бутылок, украшения тортов, бумажные шарики, а порой и чью-нибудь потерянную туфлю, которую не успел востребовать хозяин.
Как и сказал Пол, это был лишь предлог для шумной забавы, но гулкий ритм меланхоличной мелодии возымел тот же эффект, что и некоторые старые корнуольские напевы, в бесконечном повторении древних заклинаний и суеверий вызывая чувства, которые редко живут при свете дня. А вдруг когда-то в древности мельник или тот, кто занимал его жертвенное место, превращался в камень?
Но сегодня вокруг царило неуемное веселье. И стар, и млад толкались, пихались, хватали друг друга, кричали и смеялись, а потом, снова разбиваясь по парам, скакали, кружились и подпрыгивали под прилипчивую, ритмичную, протяжную и меланхоличную мелодию.
Клоуэнс хватали и отпускали, и передавали дальше, сцеплялись горячие руки. Как это отличается от Бовуда! Ее партнерами становились Валентин, Пол, Том, Хорри и старый лорд Деворан, запыхавшийся и стонущий, опять Том, офицер ополчения, два незнакомца, Том, Валентин, Том.
Когда всё почти закончилось и несколько человек уже в истощении привалились к стенам, Клоуэнс охватило странное чувство, словно музыка что-то сообщила ей, не через уши, а через саму ее сущность. Это же танец мельника. Танец мельника. А Мельник, ее мельник, тоже был среди них, как неугомонный дух. Сильный, дерзкий, завораживающий мужчина, весь состоящий из мускулов и сухожилий, умеющий драться и всегда готовый драться, схватить, потребовать, солгать, украсть, если нужно, взять то, что считает своим, обаятельный, эгоистичный, беспощадный.
Он находился где-то среди толпы, рядом с Клоуэнс. И она поняла, почти с ужасом, что так всегда и будет. Как будто она начала выздоравливать и почти забыла о болезни, но вдруг снова заметила зашевелившуюся боль, и она знала, что эта боль неизлечима, угнездилась глубоко в душе, напоминая в самый разгар веселья, что от некоторых недугов нет лекарств.
Глава четвертая
I
Джереми провел две ночи у Харви, а третью – у Эндрю Вивиана. В последние месяцы у литейного предприятия Харви возникли серьезные трудности, на них подали иск в Канцлерский суд [17]17
Канцлерский суд – высший судебный орган, который был создан в раннюю эпоху феодализма в Англии как дополнение к системе судов, руководствовавшихся при осуществлении правосудия указами и другими источниками права. Второе название Суд справедливости. По замыслу создателей суда, он должен был руководствоваться только справедливостью. Председателем суда был лорд-канцлер.
[Закрыть] в Лондоне. В сентябре лорд-канцлер приказал закрыть цех до принятия решения, и это продлилось до начала декабря, когда суд наконец-то вынес решение в пользу мистера Генри Харви. Хотя тяжба возникла в результате разрыва с партнерами, мистер Харви ополчился на «Корнуолльскую медную компанию», своих ненавистных конкурентов, считая, что именно они мутили воду. Одним из акционеров компании был сэр Джордж Уорлегган.
Все три месяца угольный склад, горны и обе вспомогательные мастерские простаивали, как и два корабля, и теперь мистер Харви боролся с долгами и нехваткой оборотного капитала. И потому авансовый платеж за половину стоимости механической лебедки пришелся как нельзя кстати – именно это ему предложил Джереми. А кроме того, по мысли Джереми, так его заказ получит приоритет. Хотя мистер Харви жил с сестрой, дом был полон детей, оставшимися сиротами после смерти его сестры Анны с мужем, скончавшихся несколько лет назад, и у Джереми не было недостатка в общении. Он огорчился, что не удалось встретиться с мистером Тревитиком, и пожаловался на это у Эндрю Вивиана.
– Пусть они и тесно связаны родством по браку, но редко видятся с глазу на глаз, – сказал Вивиан. – Не то чтобы они друг друга невзлюбили, все дело в характерах. Генри очень скрупулезный и добросовестный, настоящий предприниматель, который никогда не испугается рискнуть, если это оправдано его логическими выводами. Ричард – изобретатель, гений в подлинном смысле того слова, чья мысль летает как на крыльях, и ему не очень-то нравится, когда его блестящие идеи пытаются тщательно и осторожно изучить во всех деталях. Я пришел к заключению, что Генри мог бы найти больше общего с Артуром Вулфом, который, хоть и не гений, каковым себя считает, но всё же обладает великолепным умом изобретателя.
Но тем не менее Джереми хорошо провел время и встретился также с Уильямом Симсом и Уильямом Уэстом. Потом Эндрю Вивиан устроил встречу с капитаном Джоэлом Лином, принявшим предложение нескольких шахт выпускать ежегодные сводки о мощностях и эффективности шахтных насосов Корнуолла. Это показало бы возможности этих механизмов и воодушевило бы самих инженеров на дальнейшие разработки.
Лишь полдня Джереми посвятил своему паровому экипажу – пока он не сконструирует и не создаст совершенно новый котел на основе набросков, сделанных мистером Тревитиком во время их последней встречи, не было особого смысла работать над остальными деталями.
Но всё же во время обсуждения двигателей Джереми не покидали мысли о том, что может произойти дома, скорее всего уже происходит, и когда он наконец покинул Хейл, то решил добираться домой по кратчайшему маршруту. За пару дней до отъезда из Нампары он раздобыл локон волос Клоуэнс, кудряшки Изабеллы-Роуз и, конечно же, без каких-либо трудностей – свои собственные волосы. Он отвез их к ювелиру Соломону в Труро, купил серебряный медальон за восемь фунтов и попросил старика-ювелира поместить локоны внутрь, оставив место для еще одного. Он толком не знал, что стоит подарить матери по такому случаю.
Так что по пути ему пришлось сделать крюк и заехать в Труро за медальоном, и Джереми признал, что оно того стоило. Соломон сделал всё элегантно и со вкусом, уменьшив локоны наполовину, но оставив между ними достаточно места, чтобы четко отличать один от другого: темно-медные волосы Джереми, почти как у отца, сияюще-светлые Клоуэнс и по-цыгански черный локон Беллы, значительно темнее материнских, которые часто сияли и привлекали взгляды всех присутствующих.
Лавка Соломона находилась на Сент-Остелл-стрит, а прямо напротив нее – кофейня Блайта. Понимая, что опоздает к ужину, Джереми отправился туда и заказал пирог с голубиным мясом.
Зал был разделен перегородками, и клиенты сидели в относительном уединении. Во время еды Джереми читал имеющиеся в заведении газеты. Он краем уха слышал о победах русских, но пока что не видел об этом ни строчки. Новости оказались потрясающими. Неужели это начало конца? Он также прочитал, что в Ла-Манше и Ирландском море хозяйничают американские приватиры.
– Добрый день, Джереми Полдарк, – произнес кто-то и плюхнулся напротив.
Это был Конан Уитворт.
Джереми познакомился с ним на музыкальном вечере в Каэрхейсе, а до этого и знать не знал.
– А, Конан... День добрый, – учтиво ответил Джереми.
Мальчик решительно занял стул напротив и разглядывал Джереми, а он продолжил трапезу. Подошел разносчик.
– Это вкусно? – спросил Конан, указывая на тарелку Джереми.
– Весьма.
– Тогда и мне принесите. И побыстрее. – Когда разносчик ушел, Конан сказал: – Бабушка у мисс Агар. Она меня отослала, но вовсе не поесть. А мне нужно перекусить.
Джереми промычал и перевернул страницу газеты.
– У меня прыщи, – сказал Конан.
– Что?
– У меня прыщи. Видишь? Некоторые лопаются.
Джереми уставился на прыщавое лицо мальчишки. Его бледная кожа походила на апельсиновую корку. Но и угрей на ней было порядочно.
– В Труро ходит оспа, – заявил Конан, завозившись с очками – он снял их, протер и нацепил обратно. – Особенно на том берегу реки.
– Сейчас самый сезон.
– Бабушка говорит, это потому что черни невозможно сделать прививку, от этого она только заболевает и разносит заразу.
– Вполне возможно.
Джереми запихнул в рот последний кусок пирога.
– Что-то разносчик не торопится, – сказал Конан. Он открыл рот, как будто хотел засмеяться, но не произнес ни звука. – Я ошибся.
– Что? – раздраженно буркнул Джереми, когда его снова отвлекли от чтения.
– Ошибся. Бабушка послала меня за примочкой. «Очищающее средство Соломона от кожной сыпи». Четыре шиллинга и шесть пенсов за пузырек. Она дала мне полсоверена. Я решил, что перекушу и скажу ей, что цена поднялась до пяти с половиной. Понимаешь?
– И что с того?
– Ну так вот, я зашел к Соломону напротив. Средство Соломона в лавке Соломона. Логично же, да? Средство Соломона – лавка Соломона. Но он ювелир. А средство Соломона продают за углом, на Сент-Клемент-стрит, у Харри! Аптекаря!
Конан снова беззвучно засмеялся.
– Пшеница высшего сорта продается на рынке в Труро от тридцать восьми до сорока шиллингов за бушель, – прочитал Джереми. – Но мельники просят от пятидесяти до пятидесяти двух шиллингов и семи пенсов. Правительству следует вмешаться, чтобы мельники не набивали себе карманы.
– Как думаешь, это правда? – спросил Конан.
– Что?
– Поражение французов. Все этому верят, а я – нет.
– Да, думаю, что правда.
Мать мальчика была гувернанткой Джеффри Чарльза, и Джереми помнил ее как застенчивую, тихую и замкнутую девушку, к которой кузен был сильно привязан, а дядя Дрейк – безнадежно влюблен. Как она могла породить подобное создание?
Разносчик поставил на стол еще одну порцию пирога с голубями. Конан снял очки, чтобы лучше видеть, и набросился на еду с жадностью умирающего от голода. Джереми расплатился и начал сворачивать газету.
Конан сказал что-то с набитым ртом, и Джереми не разобрал.
– Что?
– Большой прием в Кардью. Во вторник вечером. Продлился почти до утра. Все были на бровях. Дядюшка Джордж просто взбеленился. Еще бы!
– О чем ты говоришь? В чем дело?
Конан, не переставая жевать, посмотрел через стол на Джереми. Теперь до него наконец-то дошло, что его общество не доставляет удовольствия. Для Конана это было не впервой, но всё равно его это выводило из себя.
– В воскресенье Валентин приехал домой из Кэмбриджа. Ему нужен был предлог, чтобы устроить прием. Поражение французов. Леди Харриет уговорила дядюшку Джорджа. Валентин разослал всем приглашения. Целой толпе народу. Человек семьдесят или больше. Странно, что тебя там не было.
– Я уезжал.
– А твоя сестра там была.
– Клоуэнс? А, она же остановилась во Флашинге.
– И мистер Джон Тревэнион там был. И мисс Тревэнион. И ее сестра мисс Кьюби.
Джереми положил газету обратно на полку. С другой стороны прохода сидели напротив друг друга два фермера и жевали пироги, запивая их элем. Оба не сняли шляп – возможно, чтобы волосы не попали в пищу, потому что ели они руками, отказавшись от предложенных ножей, уткнувшись носами в тарелки, как свиньи в хлеву. Конан оказался в хорошей компании.
– Мистер Джон Тревэнион, – язвительно произнес мальчик. – У него же нет ни гроша, верно?
– Понятия не имею.
– Говорят, проиграл все деньги. Проиграл на скачках.
– Что ж, это его дело, не так ли?
Конан снова промычал что-то с набитым ртом.
– Что?
– Говорят, ему не стоило менять фамилию. Не стоило менять фамилию с Беттсворта на Тревэнион.
– Не имею представления, о чем это ты.
– Ну... Беттсворты всегда были игроками. Так говорят.
Конан открыл набитый полупережеванным пирогом рот и беззвучно засмеялся.
Джереми встал.
– Что ж, я рад, что ты хорошо провел время на этом приеме.
– О да, это уж точно. В два часа ночи Валентин танцевал на столе и свалился оттуда. Мы уж решили, что он сломал шею, но ничего подобного. Он как ни в чем не бывало сел и велел налить себе еще вина.
– Удивительно, что тебя пригласили, ты же еще так молод.
– Не так уж и молод, Джереми Полдарк. Мне скоро семнадцать. В любом случае, я хожу всюду, куда приглашают бабушку.
– Так ее пригласили? – учтиво спросил Джереми.
Конан запихнул в рот еще кусок пирога.
– Я кое-что узнал, это тебя заинтересует.
– Расскажешь в следующий раз.
– Дядюшка Джордж никогда не упускает случая устроить свои дела, правда ведь? Даже на приеме, когда все уже на бровях.
– Понятия не имею.
– Это может тебя заинтересовать, – пробормотал Конан, не переставая жевать. – Это может тебя заинтересовать, если ты влюблен в мисс Кьюби.
Джереми охватило желание схватить мальчишку за шейный платок и придушить.
– С чего ты это взял?
– Ну... – Конан покрутил очки на столе. – Мне просто так показалось. Я видел вас на том музыкальном вечере. И мне так показалось. А потом на скачках. И ходят разговоры то тут, то там.
– Люди вечно болтают. Всего хорошего, Конан. Передай мое почтение своей бабушке.
– Так для тебя это не имеет значения?
– Что не имеет значения?
– В смысле, для тебя не имеет значение, что мисс Кьюби выходит замуж за Валентина Уорлеггана?
II
Джереми добрался до Нампары вскоре после четырех. Несмотря на середину декабря, еще не стемнело. Садящееся солнце тонуло за валами облаков, но над ними небо оставалось божественно прозрачным и тянулось на тысячи миль в высоту, как будто до самого рая. Вдалеке кричали чайки, сверкали крылья, пока птицы исполняли свои одинокие ритуалы. Дым поднимался столбом, в сухом воздухе чувствовался легкий морозец.
Джереми не поехал к конюшне, а просто набросил уздечку Колли на старую сирень и на цыпочках вошел в дом. Джейн Гимлетт как раз собиралась нести канделябр с горящими свечами наверх.
– А, мистер Джереми! Вы меня напугали!
– А где... как там?..
– Хозяин и мисс Клоуэнс в библиотеке. Госпоже сегодня получше, а...
– Что случилось?
– Ох, так вы не слышали! У нас мальчик!
– Боже правый!.. И они здоровы?
– Да, вполне. Госпожа чувствовала слабость, но сегодня ей получше.
– Слава небесам! Отличные новости! Она не спит?
– Госпожа? Нет, она только что попросила свечи.
– А ребенок?
– Спит, я думаю.
– Ступай наверх и скажи ей, что я сейчас поднимусь.
Когда он вошел, Демельза сидела в постели и поспешно причесывалась.
Она была бледной, но ее глаза сияли.
– Что ж, сынок.
Джереми наклонился и поцеловал ее.
– Теперь я не единственный.
– Твой соперник – вон там.
– Ну и ладно. А ты как?
– Молодцом.
– Жара нет?
– Нет.
– Дай-ка, я пощупаю твой пульс.
Демельза спрятала ладони. Джереми подобрал щетку, которую она выронила.
– Ты что, ожидала посетителей?
– Только тебя. Когда Джейн сказала...
– Ты решила приодеться в самое нарядное, да? Для такого важного гостя. Вот ты чудачка!
– Ох, я знаю, – согласилась Демельза. – И становлюсь всё чуднее с каждым днем.
Джереми перевел взгляд на колыбель и обратно.
– Ты не выглядишь почтенной матроной.
– Почему это?
– Недостаточно свирепа. Недостаточно стара.
– В эту минуту, – сказала Демельза, – я чувствую себя очень юной.
– И выглядишь так же.
Она и впрямь выглядела удивительно юной, но хрупкой, как будто поправлялась после серьезной болезни.
– А где папа и Клоуэнс?
– В библиотеке, как мне сказали. Как я понимаю, двигают мебель. Хотя понятия не имею, с какой целью.
– Может, хотят сделать там игровую комнату. Белле это понравится.
– Мне не кажется, что Белла оценила своего нового брата. При виде его она поморщила носик.
– Еще бы, ведь она такая избалованная!
– Избалованная?
– А разве мы все не такие? Кстати, как вы его назовете?
– Мы... Знаешь, Джереми, мы еще не решили.
– А когда крестины?
– Наверное, в Сочельник.
– Что ж, тогда можем несколько дней поразмыслить все вместе. Предложения приветствуются?
– Разумеется! Дуайт сказал, что я должна провести в постели еще три-четыре дня, но я совсем не уверена, что его послушаюсь, и я когда я спущусь...
– Он доволен твоим состоянием?
– А когда Дуайт был доволен? Но думаю, вполне удовлетворен. Утром приходила Кэролайн и сказала, что он вполне удовлетворен, так что я приняла это на веру.
Джереми подошел к колыбели. Он увидел круглую головку, локон черных волос и кулачок, похожий на розовый грецкий орех.
– Ну надо же, – сказал он, – я уже в том возрасте, что сам бы мог стать его отцом!
– Ну надо же, так и есть! А теперь расскажи о своей поездке в Хейл. Она была успешной?
– Ох, это не важно.
– Но я всё равно хочу знать.
Джереми рассказал. Впервые с тех пор как он вошел, он наконец-то расслабился.
– Разве ты не этого хотел?
– Разумеется. Всё идет чудесно.
– Но что-то ты не переполнен энтузиазмом.
– Ох.. наверное, я просто задумался о чем-то другом... К примеру, проект парового экипажа больше не двигается.
– Может, скоро начнет. К тому же война...
– Прекрасные новости. Папа рад?
– Мы все рады! И вздохнули с облегчением.
– Мама, – сказал Джереми, – я купил тебе небольшой подарок.
Она прищурилась.
– Боже ты мой! Но зачем?
– А разве не следовало? Ты только что чудесным образом произвела на свет нового Полдарка. Разве не стоит это отметить?
– Я вовсе не так уверена. Но...
Джереми покопался в кармане и выудил серебряный медальон. Демельза взяла его и развернула оберточную бумагу. Потом перевернула медальон и нажала на замочек.
– Боже ты мой! – повторила она. – Джереми, дорогой, это так мило... Прямо не знаю, что сказать...
– Скажи «спасибо».
– И я это сделаю многократно. Джереми, просто сейчас... я не могу придумать ничего другого...
Демельза потянулась к Джереми, и он ее поцеловал.
– Я надеялся, что мальчик будет рыжим, – сказал он. – Чтобы добавить в медальон новый цвет. Для разнообразия. Как думаешь?
У Демельзы всё поплыло перед глазами.
– Мне не нужно разнообразие, Джереми, но спасибо. Это так заботливо. И девочки согласились дать тебе локоны?
– Только Клоуэнс. Беллу я ограбил во сне.
Демельза хрипло засмеялась.
– Кажется, у меня есть волосы всех вас в детстве, но мне больше нравятся те, что ты положил в медальон. Буду хранить их у сердца.
– Вот-вот, так-то, – сказал Джереми с корнуольским акцентом.
– Они поговорили еще несколько минут, а потом он задул свечи, подбросил угля в камин, бросил еще один взгляд на своего братика, бодро улыбнулся матери и вышел.
III
Он отправился прямо в свою комнату, но даже не взял свечу. Он наткнулся на стул, но потом подошел к окну, отдернул шторы и выглянул наружу. Лишь отблески света на небе бросали вызов наступлению декабрьского вечера. После теплой спальни Демельзы здесь было холодно.
Рассказ Конана Уитворта был мерзким, но убедительным. Он вряд ли это выдумал. Да и рассказ был слишком подробным для выдумки.
Похоже, Конан подошел к сэру Джорджу Уорлеггану до перерыва на ужин, и сэр Джордж грубо его отчитал, а сразу после этого поднялся в свой кабинет на втором этаже в обществе майора Тревэниона. Конан решил за ними подсмотреть. Они закрыли дверь кабинета, и Конан решил послушать через замочную скважину.
– Так забавно, – объяснил он Джереми, – услышать то, что не предназначено для твоих ушей.
К разочарованию Конана, сэр Джордж говорил слишком тихо, но майор Тревэнион всегда говорил громко и очень четко. И, похоже, они обсуждали документ, относящийся к Валентину Уорлеггану и Кьюби Тревэнион.
Речь шла о некоторой сумме, выплачиваемой при определенных условиях, но спор шел об этих условиях и дате платежа. Потом майор Тревэнион сделал замечание относительно «чертова тупого пера». И тут Конан приложил глаз к замочной скважине и увидел, как майор Тревэнион затачивает перо. Потом до него донеслись еще какие-то приглушенные слова и звон бокалов. Конан успел вовремя отскочить от двери, когда они вышли и спустились в зал. Майор Тревэнион засовывал во внутренний карман бумаги.
Джереми хотелось выбросить рассказ мальчишки из головы и уйти, но он понял, что Конану есть и еще что рассказать, и Джереми не сумел решительно встать и уйти.
Конан вошел в кабинет. При свете единственной оставленной ими свечи он поднял крышку бюро сэра Джорджа и обнаружил лежащий внутри документ.
– Это меня заинтриговало еще больше, – признался он Джереми, – я частенько читаю чужие письма.
Документ оказался чем-то вроде брачного обязательства.
– Брачный контракт? – спросил Джереми.
– Да, – ответил Конан, – именно контракт, соглашение, всё официально и как положено, и сэр Джордж обязался выплатить майору Тревэниону двадцать тысяч фунтов. Если Конан правильно запомнил, две тысячи – через полгода после подписания документа, а остальные восемнадцать – в день свадьбы Валентина Уорлеггана и Кьюби Тревэнион.
Дата свадьбы упомянута не была, сказал Конан, искоса поглядывая на Джереми в поисках признаков оторопи, возможно, ее еще не назначили.
– И подписали в разгар приема? – спросил Джереми.
Нет-нет, ответил Конан, всё было подготовлено на неделю или две раньше, где-то в начале декабря, точную дату он вспомнить не мог. И подписано свидетелями: фамилия одного вроде Трембат, а другого – Бленкоу. Артур как-то-там Бленкоу, клерк, живет на Ривер-стрит, 21. Неплохая память, да? В школе он всегда был хорош в играх на запоминание. Запомнить все предметы на подносе – когда дается двадцать секунд, чтобы посмотреть, и две минуты, чтобы записать. И Конан всегда выигрывал, в особенности если там лежало что-то съедобное.
– Но ты же сказал, будто решил, что они что-то подписывали.
Ах да, ответил Конан, запихивая в рот последний кусок, но кое-что другое, тем вечером они подписали другое соглашение, оно-то и лежало там, свеженькое, только что посыпанное песком. По крайней мере, так ему показалось. И как он припомнил, там стояла пометка «копия». Несомненно, оригинал унес майор Тревэнион.
Еще одно соглашение. И в нем говорилось, что майор Тревэнион немедленно получит еще тысячу фунтов в обмен на обязательство, что он съедет из замка Каэрхейс в течение года после свадьбы. Вполне естественно, по мнению Конана, что замок обещан мастеру Валентину и мисс Кьюби после бракосочетания.
Конан рассказывал со смаком. Наверняка отрепетировал, мысленно повторял все подробности раз за разом в своем извращенном умишке, прежде чем выплеснуть их со своего рода злорадством в темной кабинке кофейни Блайта, за грязным столом с крошками пирога с голубями.
Но злорадство по отношению к кому? К сэру Джорджу, который, несомненно, частенько его отталкивал? К Джереми, который, вероятно, не скрывал своей неприязни? Или это презрение предназначалось всему человечеству?
По пути домой и теперь, в уединении спальни, Джереми снова и снова перебирал все детали. Всё сходилось. Конан Уитворт, может, и омерзительный юнец, но память его не подвела. И всё внезапно сошлось. Честолюбивые планы Джорджа Уорлеггана в отношении сына, подпитывающие его собственные амбиции. За двадцать тысяч фунтов он сделает сына мужем девушки из древнего рода и обладателем одного из самых элегантных особняков Корнуолла. За последнюю дополнительную тысячу фунтов (Тревэнион явно находился на грани банкротства) он позаботился о том, чтобы Валентин стал единственным хозяином дома.
Похоже, свадьба состоится не в ближайшее время. Валентин, скорее всего, закончит обучение в Кембридже. Они могут пожениться ближе к концу следующего года или в начале 1814-го. А пока что Джон Тревэнион получил достаточную сумму, чтобы держаться на плаву, а к следующему маю или июню получит сумму побольше, чтобы благополучно сойти на землю.
Знают ли главные участники сделки? Были ли они ее участниками? Это казалось маловероятным, в особенности до сентября. Джереми не мог поверить, что Кьюби приняла его легкомысленные объятья так легкомысленно, если уже знала. Каковы бы ни были ее недостатки, но в их число не входила подобная двуличность. А разве это важно? Важно ли, знает кто-либо из этих двоих? Каждый будет танцевать, когда его дергают за ниточки. На Пасху Кьюби уже сказала это Джереми прямо в лицо, а Валентин всегда уступает отцу, когда речь идет о настолько важных соглашениях.
В любом случае, с какой стати Валентину отказываться? У Джереми засосало под ложечкой. Разве на том музыкальном вечере в прошлом году Валентин не произносил сальные замечания в адрес Кьюби? Насчет того, что ему хотелось бы развязать завязки на ее корсете. «Только глянь, как она дышит, разве это не будит чудесные фантазии?»
Да гори он в аду! Теперь он сможет осуществить свои фантазии, да еще и замок получит в придачу! Я против! Против, во имя Господа! Но могу ли я возражать?
Да пусть все Уорлегганы горят в аду! Разве в прошлом году не ходили слухи, что банк Уорлеггана находится в тяжелом положении? Джереми слышал мимоходом разговор родителей, но был слишком озабочен собственными проблемами, чтобы придавать им значение. И разве не звучало предложение, что Банк Корнуолла, чьем совладельцем является его отец, раздумывает, не усилить ли давление, чтобы свалить Уорлеггана? Боже всемогущий! Если бы это случилось, у сэра Джорджа вряд ли были бы деньги, чтобы осуществить этот мерзкий, гнусный замысел.
Его собственный отец, Росс Полдарк, в прошлом году пытался его утешить, сказав, что майор Тревэнион может надеяться найти для Кьюби богатого мужа и желать пожертвовать ею ради своих амбиций, но богатые женихи в окрестностях наперечет, напротив – многие ищут богатых невест. Да и любой богач вряд ли отдаст серьезную сумму, чтобы спасти шурина от банкротства.
Что ж, это всё так. В общих чертах. Но они оба забыли об Уорлегганах. Эта мерзкая семейка вторглась в жизнь родителей, как какая-то зараза, а теперь отравляет и его жизнь. И ничего не поделаешь. Ничего. Ничего. Ничего. Устроить стычку с Кьюби. Устроить стычку с Валентином. Устроить стычку с отцом Валентина. Кьюби, возможно, расстроится, но выполнит свое обещание. Валентин над этим посмеется и скажет: «Дорогой мой, а я-то что могу сделать?». Сэр Джордж будет мрачен и ответит с ледяной учтивостью, но тем временем будет тихо радоваться, что, достигнув для своего сына поставленных целей, тем самым еще и нанесет смертельную рану сыну старого соперника.
Джереми просидел в темноте больше часа. Порой его охватывала своего рода клаустрофобия, и он порывался распахнуть окно, так чтобы стекло посыпалось во двор. Ему хотелось заорать и убежать. Но убежать не из дома, убежать от себя. Как бы далеко он ни забрался на утесах или на пляже, его разум, знания о том, что случилось, собственные чувства будут преследовать его по пятам, как лунная тень. Этого не отменишь, не отбросишь, и нет никакой надежды.
Раздались шаги по коридору, и дверь приоткрылась. Изабелла-Роуз.
– Джереми! А я-то гадала, куда ты подевался. Почему ты сидишь в темноте?
– Считаю мотыльков, – ответил Джереми.
– Ох, глупый! И ты украл мои волосы! Мне мама только что показала. Ах ты, длинноногая зверюшка! Украл мои волосы!
– У тебя их еще много. Смотри, что это? А это? Хватит и на бороду попрошайке!
