Текст книги "Танец мельника (ЛП)"
Автор книги: Уинстон Грэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Реквизиты переводчика
Переведено группой «Исторический роман» в 2018 году.
Книги, фильмы и сериалы.
Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel
Над переводом работали: gojungle, liudmila511, Lenchick, Agnishka, IriniDm, nvs1408, obertone47, Arecnaz, Oigene и olesya_fedechkin .
Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!
Яндекс Деньги
410011291967296
WebMoney
рубли – R142755149665
доллары – Z309821822002
евро – E103339877377
PayPal, VISA, MASTERCARD и др.:
https://vk.com/translators_historicalnovel?w=app5727453_-76316199
…
Часть первая
Глава первая
I
Хмурым днем начала февраля 1812 года у пляжа Хендрона, что на северо-западном побережье Корнуолла, бросил якорь конвой. В его составе был бриг «Генрих» и шлюп «Елизавета». Между ними находился лихтер, с его носа до кормы протянулась огромная железяка, придавая судну вид выброшенного на берег кита. По морю также сновали с полдюжины шлюпок и пара гичек, одна из них – «Девушка из Нампары». Пляж усыпали добровольные помощники и зеваки.
В феврале не каждый штурман рискнет привести корабль так близко к негостеприимной полоске песка, скрывающейся в прилив, но после вереницы штормов в ноябре, декабре и январе землю сковали морозы. К полудню изморось таяла и снова появлялась ночью – вполне обычное явление в этой местности, но это значило, что ветер наконец-то утих и море успокоилось. Какое-то время даже опасались, что дувшего так долго ветра не будет совсем, но через пару дней поднялся слабый северо-восточный бриз, и еще до зари в понедельник утром конвой отчалил из Хейла. До Хендроны они добрались к полудню, было как раз время полного прилива, хотя и низкого, широкая полоса песка осталась обнаженной – мягкой и податливой. Море было совсем тихим, закручивало свои волосы в маленькие папильотки и не могло потревожить и ребенка.
По суше до Нампары из Хейла, где изготовили насос, было не дальше, чем по морю, но чтобы привезти такое тяжелое оборудование по слякоти и ухабам через пустоши, потребовалось бы втрое больше времени и к тому же весьма вероятно можно было застрять. По морю быстрее и проще – если, конечно, выбрать нужный момент.
Бриг разгружали первым. Поскольку он имел наибольшую осадку, груз пришлось перекладывать далеко от берега на гребные лодки и плоты. В основном груз составляли некрупные предметы – латунные детали, предохранительные клапаны, поршни и поршневые штоки, крышки цилиндров, редукционные клапаны, соединительные болты, фланцевые болты и весь рабочий механизм сорокапятидюймового парового насоса. Шлюп «Елизавета» понадобился, главным образом, для перевозки котла, с которым судно могло подойти ближе к берегу. «Елизавету» даже специально посадили на мель, хотя прилив уже начал спадать, с расчётом на то, что став легче на семь тонн, шлюп легко снимется сам.
Росс Полдарк помедлил минуту, откусил принесённый женой пирог с рыбой и, не отрывая глаз от происходящего, сказал:
– Я не видел столько народа на берегу с тех крушений после смерти Джулии.
– Не нужно об этом, – сказала Демельза. – То время...
– Что ж, тогда мы были молоды. Теперь стали старше. Но я не хотел бы вернуться в те времена.
– Ни в то время, ни в то, что случилось потом. Но я бы не возражала, чтобы мне снова стало двадцать.
– Нашему сыну сейчас больше. И он сегодня работает как ненормальный.
– А Джулии было бы двадцать четыре? – сказала Демельза. – Нет, двадцать три. Двадцать четыре в мае.
Росс проглотил кусок пирога. Когда прибыл шлюп, до него от подножья скал проложили широкую тропу из старой шахтной крепи, но не отдельно, как в подвесной дороге, а так, чтобы каждый брус прилегал к следующему. Большой котел спустили на лебедке, пока он не оказался на деревянной платформе, стоявшей на восьми или девяти гладких деревянных катках, установленных поверх брусьев. Как только котел встал на место, мужчины запрыгнули на платформу и набросили на него веревки, чтобы не допустить бокового раскачивания. Затем вручную потащили по мосткам, по четыре человека с каждой стороны, пока остальные поочередно вытаскивали катки сзади и подкладывали их вперед. Задача заключалась не столько в приложении силы, сколько в поддержании неустойчивого равновесия, ведь если нарушить строго параллельное положение катков, вся конструкция могла свернуть с курса и увязнуть в песке.
Росс взглянул в вечернее небо. Свинцовое и ни одной звездочки. Море, как всегда, непредсказуемо. Крупная зыбь могла усилиться в любую секунду, став предвестником ветра, вместо того чтобы идти за ним следом. Оставалось два часа до темноты, весь груз уже сложили у подножья утеса, так что спешить было некуда. Только дня через два, не раньше, прилив достигнет этой части утеса. Куча времени, чтобы успеть затащить груз на предназначенный участок.
– Пока ты не убежал, выпей-ка эля, – посоветовала Демельза, видя, как ему уже не терпится уйти.
– Где Клоуэнс?
– Внизу, с остальными. Сегодня ее не удержать. Вон там... видишь ее светлую голову?
– Я вижу еще одну светлую голову у нее за спиной.
– Да, в последнее время они неразлучны...
На секунду в голове Росса вспыхнуло воспоминание о 7 января 1790 года, когда шторм вынес на этот берег два судна, и почти тысяча человек, в большинстве своем шахтеры, за один прилив разобрали их по кусочкам. Моряки, которых прибило к берегу, чудом избежали смерти. Таможенников и взвода солдат оказалось недостаточно, чтобы прекратить грабеж. Отчаявшиеся от голода, обезумевшие от найденного спиртного, шахтеры все растащили еще до их появления, а те, кто вставал у них на пути, действовали на свой страх и риск. На пляже бушевали громадные костры, а пьяные плясали вокруг них, как адовы черти. Повсюду в море плавали паруса, такелаж, рангоут, тюки с шелком, бочонки бренди и дерущиеся, барахтающиеся мужчины и женщины.
Они ли это – или кто-то из них – сейчас мирно выгружают насос для шахты Уил-Лежер, которая вновь заработает на краю утеса? А сотни других из маленьких деревушек, что пришли поглазеть? В ту ночь Росс сам почти обезумел от горя из-за смерти единственного ребенка, а его жена, измученная до предела, худышка с ввалившимися щеками и запавшими глазами, неотрывно смотрела на него с постели.
Сейчас же, двадцать с лишним лет спустя, он не стоял на пороге разорения и не утратил силу духа, пятидесятидвухлетний, ни на грамм не пополневший (слегка отощавший, если уж на то пошло). Его беспокоила лишь время от времени возникающая болезненная хромота, полученная в результате огнестрельного ранения много лет назад в Америке, но в остальном все было хорошо, он даже преуспевал. Член парламента, никогда не привлекающий к себе внимания, но завоевавший определенную репутацию – к примеру, в минувшую пятницу он получил письмо от Джорджа Каннинга. Банкир с очень малой долей личного капитала, но при этом надежный пайщик в Банке Корнуолла в Труро, получающий прибыль за счет процветания других пайщиков. Владелец шахты Уил-Грейс, доброй феи Полдарков на протяжении почти двадцати лет, но теперь медленно умирающей, и еще одной шахты, Уил-Лежер, вновь открывающейся. Совладелец небольшой судоверфи в Лоо под управлением шурина, Дрейка Карна. Держатель акций плавильных предприятий неподалеку от Труро. И еще немного того, немного сего.
Все это было залогом его материального благополучия, вот только умирающая Уил-Грейс приносила три четверти дохода.
И рядом с ним – ветерок поднимал и теребил ее темные волосы – его жена и спутница жизни, по-прежнему любимая, вопреки всему. Младше на десять лет во всем, кроме мудрости и остроумия. Внешне она мало изменилась, но виски тронуло серебро: она тщательно закрашивала их каждую неделю, покупая в Сент-Агнесс краску, а Росс притворялся, что не замечает этого.
На пляже, на попечении пребывающей в смятении миссис Кемп, бесновалась самая молодая, темноволосая, десятилетняя и неумолчная сила по имени Изабелла-Роуз. Рядом – семнадцатилетняя дочь Клоуэнс, как оборванка, одетая в синюю фланелевую куртку и такого же цвета штаны, подвернутые выше колен; белокурые косички покачивались в такт быстрым движениям от одной группы помощников к другой. Самый старший, Джереми, почти двадцати одного года от роду, стоял на борту лихтера и, судя по его жестам, спорил о прочности лебедки с молодым Саймоном Поулом из литейного цеха Харви. За тележку, куда следовало поместить огромную чугунную перекладину, отвечал Бен Картер, внук Заки и будущий капитан подземных работ на шахте.
Рядом с Клоуэнс Росс заметил еще одну белокурую голову – похожего на викинга Стивена Каррингтона. Выловленный из моря полтора года назад, беспомощный и чуть не утонувший, моряк обосновался у них и стал значимой фигурой среди жителей близлежащих деревень. Кроме того, он явно был неравнодушен к Клоуэнс, и та, похоже, отвечала взаимностью.
В прошлом году Клоуэнс неожиданно посетила Лондон, а позднее поместье Бовуд в Уилтшире и отвергла предложение руки и сердца от лорда Эдварда Фитцмориса, младшего брата маркиза Лансдауна.
То, что ей позволили отказаться от такого предложения, являлось наглядным подтверждением неизлечимого и непростительного безумства ее родителей в глазах тех, кто об этом прознал. Как говорила миссис Пелэм племяннице Кэролайн Энис: «Ведь это же не старик-подагрик с огромным пузом и слабым мочевым пузырем. Ему всего двадцать шесть или двадцать семь, у него место в парламенте и большие связи, и что самое удивительное для нашего дворянского сословия – он ведет порядочную жизнь. Не самый лучший и остроумный собеседник, но ведь и не урод, а сильный и здоровый. Неописуемую глупость девчонки можно списать на ее возраст, но то, что ее родители, твои друзья, вовсе не заставляют ее согласиться – вот это самое настоящее преступление!»
«Дорогая тетушка, – ответила Кэролайн, – тебе следует знать, что я не порицаю своих близких друзей. Хотя бывают случаи, и это не первый, когда у меня появляется совсем не дамское желание треснуть их по голове. Прошу, оставим эту тему».
Как бы она ни возмущалась его поведением, похоже, светловолосый и непредсказуемый Стивен Каррингтон, человек дела и незнакомец из-за моря, который сейчас помогает устанавливать насос для шахты Уил-Лежер в дальнем уголке Корнуолла, и явился основной причиной отказа Клоуэнс Эдварду Фитцморису. Несомненно, следовало учесть и другие соображения, в первую очередь особую любовь девушки к Корнуоллу и жизни на свежем воздухе, к которой она привыкла с детства. Ей пришлось бы променять дикие скачки по пляжу, купание и плавание, прогулки босиком по утесам, все беззаботное существование дитя природы на искусственную жизнь в Лондоне и светское общество, на душные гостиные и неискренние беседы, стать связанной по рукам и ногам молодой дамой вдали от семьи и друзей.
На все эти вопросы, возникшие у миссис Пелэм и в меньшей степени у Кэролайн, должна была ответить Демельза и попытаться уговорить и объяснить дочери, что нельзя жить как цыганка, пусть даже в Корнуолле; что надо повзрослеть и, вероятно, быть готовой к замужеству и рождению детей, а богатство, положение, влияние и видный супруг значили очень многое в уравнении под названием жизнь, потому что всё так устроено, и если не ради себя самой, то хотя бы ради будущих детей нельзя отказываться от возможности занять такое положение. Но Демельза не стала так давить на дочь, и возможность ушла навсегда.
Вместо отвергнутого жениха остался этот молодой Стивен Каррингтон, смышленый, предприимчивый, сильный и ненадежный. Само его присутствие горячило Клоуэнс кровь, заставляло сердце биться сильнее. С Эдвардом Фитцморисом такого не было. Но кто, в конце концов, может сказать, который из них станет лучшим мужем?
Лихтер уткнулся носом в песок уже три часа назад (его снимут с мели около полуночи). Цель длительной задержки заключалась в том, чтобы песок затвердел как можно сильнее, пока с утеса проложат путь, иначе брусья погрузятся в песок под собственным весом. Это был по-настоящему тяжкий труд. Гигантская чугунная перекладина весила восемнадцать тонн – в два с половиной раза больше котла. Теперь по второй тропе из брусьев передвигали на катках огромный деревянный каркас. Для людей это была непосильная задача, и две упряжки, по шесть в каждой, ждали, чтобы протащить импровизированную тележку обратно по тропе. Тележку с каркасом оставили вплоть до последнего момента, чтобы уменьшить давление на брусья. Десяток дополнительных людей с мешками, лопатами и рычагами стояли поодаль, чтобы помочь в случае неудачи.
Росс с Демельзой наблюдали, как обвязанные вокруг перекладины веревки натянулись до предела, когда мужчины налегли на неподатливые рукояти лебедок. Сейчас перекладина зависла над палубой, перекрывая ее с обеих сторон. Грузовые стрелы медленно качнулись, в то время как рабочие следили за клиньями, вбитыми у борта лихтера для того, чтобы его не качало. Такая конструкция предполагала движение, но дело шло медленно, и пока баржа кренилась и погружалась в воду еще на несколько дюймов по левому борту, перекладина постепенно опускалась до тех пор, пока не легла всем своим весом на раму. Как только это произошло, все засуетились: мужчины закрепили перекладину веревками – хотя раз она плоская, то вряд ли могла скатиться как котел – и спрыгнули с телеги, а упряжки лошадей приняли груз на себя и с грохотом потащили его по тропе.
О том, как перевезти перекладину, спорили много. Этот способ выбрали как наиболее безопасный с точки зрения возникновения серьезных проблем. Когда Росс подошел к упряжкам, всё выглядело так, будто никаких осложнений и не возникнет. Лошади шли медленно, из последних сил, но все-таки шли, увязая в песке, и практически неуправляемые. Кобблдик вел одну упряжь, Джереми – другую.
Примерно в тридцати ярдах от утеса один коварный участок на песке их все-таки подвел. Такое часто случалось на этом пляже, здесь не было зыбучих песков, но кое-где отступившее море оставило мягкий песок, не успевший высохнуть, как остальные участки. Вот здесь-то путь и просел, и как только тяжелая тележка добралась до этого места, бревна увязли так глубоко, что каткам не на что было опираться. Лошади резко встали, обремененные неподатливым грузом, и тут же началась полная неразбериха: животные попятились и встали на дыбы, Джереми и Кобблдик стали их понукать, но безуспешно. Тележка покачнулась и чуть не сошла с пути.
Росс невольно подался вперед, чтобы взять на себя бразды правления, но сдержался. Бен Картер уже принял необходимые меры. Он подбежал вместе с восемью помощниками с ломами в руках – те поддели груз, чтобы выровнять, и лошади вновь потянули. Тележка с трудом подалась вперед, остальные наблюдатели разразились радостными возгласами, но ритм движения был утерян. Теперь с каждым шагом повозка перекатывалась со скользящего катка на утопленную подпорку. Утесы постепенно приближались, но все мучительней. Шаг за шагом тележку с перекладиной поддевали и тащили к высокому утесу, а деревянные брусья всё погружались и беспорядочно вертелись.
Уловив минутку в этой суматохе на пляже, Стивен Каррингтон схватил Клоуэнс за руку.
– Где ты вчера была?
– В церкви. Я иногда туда хожу. А ты где был?
– Тебя искал.
– Видимо, не слишком усердно.
– Почему это?
– Мог бы и догадаться.
– Что бы вышло хорошего, если бы я туда заявился? Ты там со всей семьей.
– Говоришь так, будто они чумные.
– Вечно они вертятся вокруг, когда мне хочется побыть с тобой.
– Что ж, теперь твое желание исполнилось, – она взглянула на руку, которой он касался.
– Правда, мало толку. С такой кучей народу вокруг!
– И все видят, чего ты от меня требуешь.
– Мне не следует? Нельзя?
– Не при всех. И не сейчас.
– Клоуэнс, я устал ждать. Мы совсем редко видимся...
– В пятницу ты приходил к нам на ужин. В четверг мы неплохо поговорили в шахте. Во вторник...
– Но это все при людях. Мне хочется встречаться с тобой наедине, ты ведь знаешь. Ведь в прошлом году до моего отъезда у нас было время побыть наедине!
– Похоже на то, – ответила она, вырвав руку из его хватки.
– Ты прекрасно знаешь. Когда мы можем снова встретиться в Тренвите?
– Ох, даже не знаю...
К Россу подошел дородный джентльмен в белом шейном платке, черном фраке, кожаных сапогах выше чулок и бриджах. Они уже беседовали в тот день, когда Росс пересел на «Генри» с «Девушки из Нампары». Мистер Харви, мистер Генри Харви, в чью честь названо судно. В тридцать семь лет – главный акционер «Блюитт, Харви, Вивиан и компания» из Хейла, где построили насос. Именно он стоял за быстрым расширением предприятия. А вскоре станет единственным владельцем, если судебная тяжба пройдет удачно.
В его обязанности не входило лично поставлять созданные на предприятии двигатели, но он преследовал собственные интересы. Во-первых, капитан Полдарк – не простой акционер шахты. Во-вторых, его сын Джереми подорвал общепринятые традиции, когда стал инженером и на практике занялся разработкой конструкции насоса.
– Я думаю, теперь все хорошо, капитан Полдарк. Добрались благополучно, если можно так выразиться.
– Да. Завтра мы поднимем на утес.
В конце концов тележка соскользнула с тропы и намертво застряла. Но она сделала свою работу. На оставшиеся несколько ярдов перекладину можно продвинуть и без нее.
– Что ж... Теперь я вас покину...
– Мы будем рады видеть вас за ужином, мистер Харви. Весь день сегодня голодаем. В самом деле, оставайтесь на ночь. Нам только в радость.
– Я был бы рад, сэр. И это большая честь для меня. Но не смогу ни есть, ни спать, пока мои три судна у опасного берега. Может, в другой раз.
– Пожалуй. Ваш брат Фрэнсис однажды побывал у нас перед... перед несчастным случаем.
– В этом году ему бы исполнилось сорок пять. С тех пор я потерял еще двоих братьев и сестру. Безусловно, они умерли по естественным причинам... Да, паровые машины нужно использовать, несмотря на опасность, как считает ваш одаренный сын. Я с особым интересом буду наблюдать за работой насоса.
Росс взглянул на темнеющее небо. Оно напоминало траурную почтовую карточку.
– Думаю, вы правильно поступаете. Ночью проблем не предвидится. А вот завтра – кто знает.
Они пожали друг другу руки. Часть стоимости насоса уже оплатили, остальное причиталось после доставки, но между джентльменами это не обсуждается. С потных лошадей сняли упряжь, и мужчины на берегу уже начали разбирать бревенчатый путь. Росс проводил мистера Харви до шлюпки, где его дожидались двое, чтобы миновать прибой, подняться на борт брига и вернуться в Хейл.
***
– ...Так завтра? – спросил Стивен Каррингтон.
– Что? – не поняла Клоуэнс.
– В Тренвите.
– Это опасно. Люди могут увидеть.
– Ну и пусть.
– Нет. Ты живешь здесь не так долго, Стивен. Я не переношу пересуды, грязные слухи. Это опорочит то... Я не желаю, чтобы наши отношения покрыли грязью.
– Где же тогда? Где?
– Можно и в Тренвите. Но лучше на закате.
– Это мне подходит.
– Ну что ж... Но тогда... Придется обманывать... лгать.
– Я точно не буду врать. Буду кричать об этом во всеуслышание.
Клоуэнс сердито пожала плечами. Невозможно объяснить ему свои смешанные чувства. Против неодолимой тяги к его физической привлекательности восставала вся ее верность воспитанию, семье, друзьям, в придачу она испытывала некоторые сомнения насчет его отношений с другими женщинами, которые нельзя так просто отбросить.
– Наверное, на следующей неделе, – предложила она.
– Слишком долго. Я хочу увидеться с тобой завтра.
– Нет.
– Тогда в среду.
– Нет. Может, в пятницу. Мне нужно навестить Пэйнтеров. Так что после этого.
– В котором часу?
– Около пяти.
– Буду ждать. Смотри, не подведи меня.
– Постараюсь там быть, – пообещала Клоуэнс, прекрасно зная, что так оно и будет.
II
Зима выдалась ветрено-неуютной, но без сильных холодов. Ее относительная мягкость предотвратила самые страшные лишения на искалеченном английском севере. Даже на Пиренейском полуострове, где измотанные кровавыми боями и осадами прошлого года противники разошлись на зимние квартиры, погода была не настолько холодной, как обычно.
Нескончаемая череда отчаянных сражений за возвышенности, мосты и города Испании и Португалии показала главное. Везде, где был Веллингтон, следовала победа. Все великие маршалы Наполеона поочерёдно бросали ему вызов и отступали, потерпев жестокое поражение.
Пока еще генералу-аристократу не довелось вступить в прямое столкновение с величайшим из воинов, но это могло произойти в любой момент во время следующей кампании. Хотя Наполеон продолжал править Европой, англичане уже высоко держали головы. Отличные новости пришли и с Дальнего Востока, где экспедиционные войска численностью три с половиной тысячи солдат под командованием генерала Ошмути разгромили десятитысячную группировку голландцев, французов и яванцев и захватили Яву – фактически последнее и, безусловно, богатейшее французское заморское владение. Картина менялась, поскольку царь Александр упорствовал самым загадочным образом и Бонапарт грозился, что страшная кара падет на русских.
В Англии король все больше погружался в старческое слабоумие, а принц-регент по-прежнему доверял своим давним врагам тори и правительству неумелого и слабого Спенсера Персиваля. Или вигам так казалось. Год назад, когда принц стал регентом, он вдруг заявил, что не желает менять правительство на свой страх и риск, потому что в любой момент к отцу может вернуться рассудок, и тот безмерно разгневается, когда обнаружит, что министров уволили. Но со временем эти оправдания выглядели все более жалкими для большинства его друзей-неудачников.
На пороге вступления на трон принц, который всю сознательную жизнь поддерживал оппозицию вигов против отцовских тори, вдруг засомневался и отступил, страшась увидеть на посту Чарльза Грея, Уильяма Гренвиля, Сэмюэля Уитбреда и Генри Брума с перспективой так необходимых Англии реформ, но в придачу с этим непрочного перемирия с Францией. В последнюю минуту на его решение повлияли мелочи, включая беседу с одним корнуольским военным, но только сам принц знал, что окончательно перевесило чашу весов.
Конечно же, оппозиция – патриоты по своей сути – изменила мнение о перспективах Веллингтона на Пиренеях, и большинство стало относиться к войне оптимистичнее, чем год назад. И все же немало было тех, кто указывал, что по сравнению с завоеванными просторами империи Бонапарта, его неудачи все равно что булавочные уколы. Во всей Европе лишь упрямая Россия и недавно освобожденная Португалия не находились под властью Наполеона. Половина европейских стран воевала с Англией, и произведенные там товары не допускались к выгрузке ни в одном порту. Десять тысяч таможенников следили за исполнением этого закона. Контрабанду конфисковывали, а перевозившие ее корабли часто сжигали, дабы наглядно показать, что приказы императора неукоснительно соблюдаются.
В дополнение ко всем бедам у Англии возникли неприятности еще и с Америкой. Из-за морской блокады в Европе – которая не давала необходимому для войны сырью попасть в руки Наполеона – Англия потребовала предоставить право останавливать и досматривать любое судно, которое обнаружит в открытом море. Американцы встретили это с возмущением и категорически отказали. В итоге, в отместку за старые обиды, правительство Соединенных Штатов приняло указ, запрещающий вести торговлю с Англией. Это оказался смертельный удар для промышленности в Ланкашире, который лишил фабрики хлопка. Джордж Уорлегган порадовался, что ликвидировал все неблагоразумные вложения на севере, хоть это и было огромной жертвой. Цены на продовольствие удвоились, как двадцать лет назад, а жалованье ткачей в Глазго теперь уменьшилось вчетверо.
Так почему бы вигам, если они придут к власти, не размышлять о единственно реалистичном способе покончить с войной – путем уступок? Теперь, когда у Англии есть что предложить за столом переговоров... Франция может получить обратно Яву в обмен на независимость Испании и Португалии. Англия признает права Франции в Средиземном море в обмен на открытие Балтийских портов. И так далее.
Это был нескончаемый ночной кошмар для Росса. И не только для него одного... В письме, полученном от Джорджа Каннинга, говорилось:
Нам так тебя не хватает, Росс. Не только твоего голоса – хотя он не помешал бы – но и твоей несгибаемости. А также военных навыков. Ты, наверное, думаешь, что правительство завалено военными сведениями – да, так и есть. Но ты рассуждаешь, опираясь на опыт, и не преследуешь собственных интересов. Тебя слушают – если не в самой Палате, то вне ее стен, на частных встречах, где и принимаются политические решения. И это важнее всего.
Ты читал последние газеты? Сколько, по твоему мнению, мы еще сможем выдерживать войну в придачу с революцией, ожидаемой на севере? Только шесть из тридцати восьми фабрик в Манчестере продолжают работу. В городах Ланкашира похожая ситуация. А эти бунты в Ноттингемшире, чьи участники называют себя луддитами – к чему всё это приведет? Бунтовщики открыто собираются в городах и деревнях и по своему невежеству стремятся уничтожить машины: считают, что те лишают их работы. Разумеется, их нужно остановить; но в одном только Ноттингемшире уже больше двенадцати тысяч живут на пособие для бедняков – разве можно их винить? Насколько я понял, Персиваль и его министры склоняются исключительно к карательным мерам.
Они посылают туда целый драгунский полк, чтобы привлечь графство к ответственности. Как же мы будем сражаться с Наполеоном, если наши войска востребованы у себя на родине? Нам следует как-то помочь этим голодающим людям, и при этом сохранить уважение к закону и процедуре наказания для тех, кто его нарушает. Я намерен этого добиться, и у меня есть своя обычная поддержка в Палате, но каждое мнение, каждый голос сыграет решающую роль. Ты нам нужен, Росс.
– Ты поедешь? – мрачно спросила Демельза.
– Нет, что ты. Пока рано. Если честно, я не могу уехать и возложить всю ответственность за управление Уил-Лежер на Джереми. Слишком часто я уезжал и не уделял внимания собственным делам. Я еще долго не забуду, какую ситуацию обнаружил на Уил-Грейс после возвращения – лет девять назад вроде? Боже, как же летит время! Все те кражи...
– Тогда заправилами были Брэгг и Нан Кэрроу. Больше такого не повторится.
– А еще... – начал Росс.
– Что еще?
– Условия здесь весьма скверные. У нас не хватит зерна на всех. В следующем месяце в Корнуолле тоже наступит голод. Не самая приятная перспектива.
– Но мистер Каннинг очень убедителен. Знаю, как сильно ты к нему привязан.
– О да, это точно. Тем он и примечателен, что умеет убеждать. Слышала бы ты его в Палате – в этой медвежьей яме! – он поднялся на трибуну, а спустя две минуты шум стих и все стали его слушать! Но на этот раз долг велит мне остаться.
Демельза поерзала, слова Росса ее не убедили.
– Росс, пообещай мне кое-что.
– Постараюсь.
– Пообещай, что никакие уловки не заставят тебя поехать еще раз за границу. Неправильно, что к тебе продолжают обращаться с этой просьбой. Как бы сильно тебя это ни искушало.
– Что заставило тебя думать, будто мне это нравится?
– Чтение старого письма от Джеффри Чарльза. На днях я снова его перечитала. Ты сражался при Буссако так, словно совершенно забыл о жене и семье! Как Джеффри Чарльз там говорил про тебя? «Надкусывал патроны, заряжал, перепрыгивал через валуны и мертвых французов, как мальчишка, стрелял и колол штыками вместе с лучшими бойцами». Как можно себя так вести, будучи человеком такого ранга и с такими обязанностями на плечах! Готова поспорить, мистер Каннинг так бы не повел себя!
– Каннинг не военный... Когда идешь в атаку, то забываешь о старости и дряхлости, о том, что скрючен ревматизмом. Чувствуешь такой душевный подъем...
– Старым и дряхлым тебя не назовешь, и ты не страдаешь от ревматизма, за исключением лодыжки. Но если единственный способ поднять тебе настроение – убивать людей, то...
Росс погладил жену по голове.
– Мы прочитали то письмо девять месяцев назад, насколько я помню; ты малость запоздала с обвинениями!
– А я сохранила его, – возразила Демельза.
– Получается, что сохранила...
Они сидели на диване в гостиной – оба оторванные от своих дел, чтобы десять минут побыть в обществе друг друга. Огромную перекладину двигателя только что успешно подняли на утес с помощью лебедки, а завтра начнется сборка.
– Ладно, – высказался Росс, – должен признать, что атаки меня... воодушевляли. Так случалось. Мне не нравится – вернее, я ненавижу убивать, как и все прочие люди, я не люблю стрелять и вообще охоту. Не поверю ни на секунду, что Джеффри Чарльзу это нравится. Но взгляни на последнее письмо, еще раз его прочти. Есть некое необъяснимое чувство товарищества, которое хоть на секунду, но делает тебя лучше. Кто бы мог подумать, что этот мальчик, в котором Элизабет души не чаяла (все думали, что она его избаловала); кто бы мог подумать, что он будет участвовать в отчаянных битвах, со всеми сопутствующими трудностями, о которых он практически не упоминает: голод, сырость, усталость, потери, увечья друзей... и при этом, похоже, еще и радоваться жизни! Есть что-то необычное в пиренейской армии, не как во всех прочих войнах.
В дом с визгом ворвалась Изабелла-Роуз. В ее криках не было ни капли злости, только буйство жизни. Приглушенный голос миссис Кемп сопровождал ее вверх по лестнице.
– Только послушай это дитя, – проговорил Росс. – Она станет певицей или будет продавать рыбу на рынке?
– У нее просто хорошие легкие. Да, она самая шумная из троих, хотя и родилась в спокойный период нашей жизни.
– Так вот, – продолжил Росс, – честно обещаю тебе больше не уезжать сражаться в Португалию. Или еще куда-нибудь.
– Даже в Ноттингем?
– А туда тем более! Однажды я уже принимал участие в подавлении местного бунта, как ты помнишь, а стереть кровавое пятно воспоминаний не так-то просто.
Демельза задумчиво облизала губы.
– По-моему, у меня что-то творится нехорошее с зубом. Заболел вчера вечером, когда я съела яблоко, и после этого как-то неприятно. Наверное, ему конец.
– Дай-ка взглянуть.
Она открыла рот и указала, где именно.
Он ковырялся у нее во рту, а она что-то мычала наподобие: «Ээ-ли-а-ате-аа-у-уб-оо-тау-как-оджерс».
Росс вытащил пальцы.
– Интересный язык, но я подучу его как-нибудь потом.
– Я только говорю, что если потеряю зубы, то буду выглядеть, как тетушка Мэри Роджерс.
– Ты хоть на секунду можешь замолчать?
– Да. Замолкаю сейчас же.
– Останови поток своих далеко идущих мыслей. Хотя бы пока я осматриваю.
Демельза еще раз открыла рот. Росс покопался в нем.
